Тридцать девять и девять (СИ)

Глава 4

Глава 4

Было очень жарко. Эля сидела на скамейке в тени большого шелковичного дерева, с которого осыпались ягоды, похожие на толстых фиолетовых гусениц. Она подняла одну и сдула с нее пыль.

Одиннадцать часов давно уже минули. Конечно, он уже не придет. Тем более она сама сказала ему не приходить, если он не хочет. Разумеется, он не хочет! Ему не понравилось с ней целоваться: она вела себя, как дурочка, а потом еще и сделала какую-то гадость, и он наверняка понял, что она абсолютная тупица. А она тупица и есть! Эх, если бы Золтан был сейчас с ней… Она бы решилась, ведь только у него она могла бы о таком спросить.

Впрочем, она наперед знает, что Золтан бы потребовал немедленно эти свидания прекратить. Но тогда она бы сказала, что такая же дура, как и все остальные. Что Данил нравится ей точно так же, как и всем этим расфуфыренным красоткам. И что она жутко ревнует его к этой стриженой Анжеле! Наверное, она бы не убедила Золтана. Но тогда бы она призналась, что сестрица у Золтана — ужасная развратница. Она готова целоваться с Данилом целыми сутками, а когда он обнимал ее во время тех танцев, ей показалось, что она умирает от счастья. И что же из этого получилось?.. Впрочем, какая разница, она ведь наверняка его больше не увидит. Вот и отлично! Лучше она позанимается со словарями, чем даром тратить время на эти дурацкие прогулки!

Она встала и уже пошла к дому, когда вдруг большая мягкая ладонь внезапно закрыла ей почти все лицо, и Данил молча усадил ее на скамейку.

У Эли резко подскочило настроение, и она просто заулыбалась во весь рот, так и не придумав, что сказать.

Давыдов обошел скамью и присел перед ней. Его светлые, выгоревшие на висках волосы были влажными и беспорядочно торчали во все стороны.

— Я опоздал, но я не виноват! — он развернул край белой трикотажной рубашки и протянул Эле большого зеленого краба.

— Где ты его взял?! — Эля впервые видела краба такого размера.

— Поймал, — гордо ответил Давыдов.

— Ты что, нырял за ним? А как ты его увидел? Он тебя не укусил? — посыпались быстрые живые вопросики.

— Укусил, — вздохнул Данил.

— Больно? — сочувствующе спросила Эля.

— Кошмар!

Она поняла, что не больно, и сунула палец в растопыренную клешню.

— Ай, сволочь! — Эля вскочила, тряся раскрытой кистью. Ей показалось, что эта тварь отдавила ей ноготь.

— С ума сошла?! Вот будешь знать теперь!

— А ты бы лучше подсунул эту гадость своей стриженой Анжелочке!

Данил засмеялся, отворачиваясь. Она его ревнует — отлично, процесс идет как надо!

— Ладно, — примирительно сказал он, — пойдем выбросим гадость в море и сходим в кафе.

По дороге в город он без умолку трепал языком, рассказывая истории из жизни курсантов в военном училище. Данил снова был в форме: он ясно видел цель, хотя и весьма отдаленную. Он талантливый художник по части живописного развешивания лапши по ушам доверчивых слушателей, и Элина надрывала живот, рассыпая бисер своего мелкого смеха. Когда они сидели в летнем кафе, Эля, активно уплетая вторую порцию клубничного мороженого, спросила:

— А что вы учите в училище своем? Как солдатами командовать, да?

— Нет, ну почему? Не только. Теорию в основном.

— Какую еще теорию? — она казалась очень удивленной.

— Ну, математику, чертежи, электронику.

— Электронику?.. — улыбка сползла с лица Элины.

— Да. Программы всякие там, компьютеры.

При слове «компьютеры» Эля почувствовала легкую тошноту. Он что, специально называет всю эту дребедень? Для полного счастья только физики не хватает!

— Да, еще физика. Как же я забыл? Кстати, это не так уж смешно, как кажется! — сказал он прыснувшей вдруг Эле.

— Конечно, — вздохнула она, — прими мои соболезнования.

Эля отставила пустую посуду.

— Are you ready?

— Йес, — ответил Данил. — А ну-ка, ляпни еще что-нибудь!

Его удивило ее слитное мягкое английское произношение. Он даже не сразу понял эту простейшую фразу. И Эля, радостно расставив свои черные глаза и глядя на него в упор, произнесла длинную мяукающую трель, состоящую, кажется, из двух предложений. Данил смог перевести только два слова. В начале фразы — «я», а в конце «никогда». Больше он не понял ничего и скорчил кислую мину.

— Ну ладно. Не хочешь — не надо, — Эля казалась расстроенной.

— Да я, в общем-то, не против… — попытался Давыдов спасти положение, но передумал притворяться и признался: — Просто с английским у меня не так хорошо, как с физикой, например.

Эля снова засмеялась:

— Так бы сразу и сказал! Давай покатаемся на катере, я никогда на нем не плавала.

— Так бы сразу и сказала. И, кстати, на катерах не плавают, а ходят. Летс гоу, англичаночка.

Но до отправления катера еще было время, и Данил остановился перед пляжем в тени, опираясь локтями о высокую бетонную ограду. Эля стояла рядом, подняв к небу свой королевский профиль.

— Вот смотри, — негромко сказала она, — сначала земля, да? Потом воздух, потом солнце, звезды, потом… опять звезды, а потом? Бесконечность? Ты можешь представить себе бесконечность? Ты когда-нибудь задумываешься о таких вещах?

Конечно, он задумывается о таких вещах. Но сейчас его что-то не особенно тянет на рассуждения о проблемах несовершенства человеческого разума. Данил просто слушал ее переливчатый голос и смотрел на ее руки, которые свешивались с заборчика и плавно шевелили тонкими пальчиками. Ветер дул с его стороны и развевал ее волосы.

Данил стал обходить ее сзади. Он уже поднял руки, чтобы взять Элю за плечи, но передумал и встал с другой стороны, повернув к ней голову. Теперь ее пушистые локоны, взлетая от ветра, щекотали ему лицо, обдавая своим легким ароматом.

Она еще что-то говорила, когда Данил убрал ее волосы с лица и уверенно притянул Элю к себе. Он целовал ее и чувствовал, как она ему отвечает: губы Элины плавно шевелятся, подражая его действиям. Она в конце концов разжала челюсти, и Данил в первый раз лизнул этот маленький шустрый язычок.

Эля не переставала удивляться. Сейчас он делал практически то же самое, что тот дружок Золтана, но ей хотелось, чтобы он делал это вечно. Данил сам поднял ее руки и скрестил у себя на шее. Она запустила пальцы в его волосы. Какие они оказались мягкие! Раньше Эле казалось, что эти беспорядочные волны на ощупь должны напоминать рыбацкую леску. Она не замечала, что сильно давит ладонью ему на затылок, стараясь еще плотнее его к себе прижать…

И от их водной прогулки она была просто в восторге! Катер начал довольно ощутимо раскачиваться в открытом море, и она почти визжала от радости, словно ребенок на аттракционах.

У Данила не было надобности развлекать ее дополнительно. Он просто смотрел на это вцепившееся в борт создание, с трудом сдерживая желание схватить его в свои объятия и утащить в какое-нибудь темное подсобное помещение. Ее волосы весело развевались на сильном ветру, она щурила глаза и морщила свой выточенный носик, обнажая зубы в счастливой улыбке.

На самом же деле Эля быстро адаптировалась к этим большим, щекочущим нервы волнам и теперь косилась на Данила. Ну что он стоит как истукан со своей любимой сигаретой? А ей, между прочим, холодно, и она совсем не прочь ощутить его теплое прикосновение. Ну что он увидел там, в этой морской дали, куда он так внимательно смотрит? Эля решительно к нему повернулась. Она сейчас сделает к нему шаг и поцелует его сама при всех прямо на этом катере. В губы. Она приблизилась к Давыдову, он повернул голову, их взгляды встретились, а катер начал разворот.

Большая волна, ударившись в борт, на миг превратилась в прозрачный навес над маленькой палубой, который, рухнув вниз, окатил их прохладной соленой водой. В последний момент Данил успел наклониться над Элиной, подставляя спину под мощный водный каскад.

— Ай! — вскрикнула Эля, пряча лицо у него на груди.

— Вот блин! — выпрямился Данил, — Ну… черт!

Он был мокрый насквозь. Рубашка, брюки — все прилипло к телу. С волос стекала вода, и он только беспомощно разводил руками.

Эле тоже досталось. Они вошли в салон вместе с несколькими такими же неудачниками, наглядно демонстрируя сидящим там пассажирам, что те абсолютно правы, предпочитая оставаться в закрытом помещении. Эле и так было холодно, а теперь — вообще зуб на зуб не попадал. Она посмотрела на своего спутника. У несчастного Давыдова трясся подбородок, а руки были покрыты мелкими пупырышками. Он тоже совсем замерз.

Хлопая себя по плечам, Данил первым из вышедших пассажиров подбежал к свободному такси и открыл Эле заднюю дверцу, усевшись рядом с ней. Она начинала смеяться, стоило ей только взглянуть на эту трясущуюся сосульку.

Когда Данил, улыбаясь, вышел из машины, он оставил на сиденье мокрый отпечаток, что еще больше Элю рассмешило. В тот момент мимо проходила какая-то девица, показавшаяся Данилу знакомой, и он повернул голову ей вслед. Эля тоже уже вышла, и этот взгляд заметно поубавил ей хорошего настроения.

Девушка обернулась на звук хлопающей двери, и Данил ее узнал: это была Ирина, подруга Анжелы. Они поздоровались, Ира окинула оценивающим взглядом промокшую Элину и, презрительно хмыкнув, проследовала дальше.

Эля ясно представила себе, что именно подумала эта надменная красотка, глядя на ее жалкий вид, и что подумал Данил, сравнив Элю с такой яркой девушкой. Уже идя по дворику, она не сомневалась, что сейчас он, быстренько с ней распрощавшись, вероятнее всего, пойдет согреваться с подобной красавицей, которые то и дело строят ему глазки. Прямо перед входом она обернулась:

— Пойдем! Погреешься хоть, — и вошла внутрь, оставив дверь распахнутой настежь.

Он же знал, что не должен был идти! Но ему и правда было холодно. Ему интересно было посмотреть, как она живет, да и просто хотелось побыть с ней еще.

— Ну и где ты там застрял? — Эля включила свет в тесном коридорчике, и Данил вошел в этот деревянный сарай. Изнутри он оказался гораздо приличнее, чем снаружи. Это был обычный сельский дом с побеленными известью стенами.

— На первом этаже хозяйка живет. Нам — на второй, — сообщила Эля, свернув вправо на деревянную лесенку.

— А… она не будет возражать? — поинтересовался опытный Давыдов.

— Ей-то что? Ей вообще все до фени! Сидит себе в каморке своей и квасит целыми днями. Я ее даже не вижу.

Они уже стояли в уютной, оклеенной дешевыми обоями комнатушке с низкой деревянной кроватью, маленьким столиком и двустворчатым шкафом напротив окна.

У Эли было очень чисто, скромно и совсем не так, как бывает дома. Нигде ничего не висит и не валяется, будто в только что отремонтированной комнате общежития. Только на тумбочке возле ее кровати разбросаны мелкие вещицы типа расчески, маникюрных принадлежностей и резинок для волос.

Чтобы разрядить неловкое молчание, Эля произнесла без всякого выражения:

— Пойду принесу воды. У меня есть кипятильник — хоть кофе попьем. Разденься, если хочешь, и замотайся в покрывало.

Она не поднимала глаз и уже жалела, что привела его сюда, в свои роскошные апартаменты. Теперь он точно подумает, что она какая-то оборванка. Ну зачем она его сюда притащила? Что он здесь будет делать? Ладно, ей тоже надо переодеться. Она повернулась, стараясь не смотреть на Данила, и открыла шкаф. Ну не будет же она при нем доставать с полки нижнее белье! Эля взяла свой легкий халат и закрыла дверцу шкафа.

— А у тебя совсем неплохо! — сказал Данил, видя, что она как-то потухла.

— Да? А мне вот совсем не нравится! — ответила она тем же безразличным, отчужденным тоном и вышла за дверь.

Давыдов тоже был в крайнем замешательстве: зачем он сюда приперся? Он не должен ее трогать… пока. А может, и вообще не должен. Хорошо, он и не будет. Он что-нибудь ей расскажет, они попьют кофе, а потом он уйдет. Но его вещи не высохнут… Тогда он уйдет утром: он переночует где-нибудь на полу, или они проболтают всю ночь. В любом случае, терпеть эти мокрые тряпки больше невозможно!

Данил разделся, развесив рубашку на дверце шкафа, брюки — на спинке стула, и, моментально согревшись, принялся изучать предметы, лежащие на тумбочке. Его удивила расческа Эли: обыкновенная металлическая «щетка», но только какая-то позолоченная, с цветной розочкой на обратной стороне и крошечными черными шариками на концах шипов. Он положил ее на тумбочку, подошел к шкафу и приоткрыл дверцу. Тонкое дорогое белье на верхней полке. Давыдов заглянул за другую створку: ничего себе гардеробчик! Плотный пестрый ряд отлично сшитых нарядов, большинство из которых с лейблами известных фирм на воротниках. Да она вовсе не так проста, как ее спартанское жилище…

Эля вошла в комнату:

— Смотри, есть кое-что получше!

Она повернулась к нему, держа в одной руке стаканы, а в другой — бутылку вина. Несколько секунд они смотрели друг на друга, не находя, что сказать. Эля была совсем другой в этом светло-голубом свободном халате, завязанном на узкой талии и с небрежно запахнутым воротом. Ее смуглая кожа просто вызывающе контрастировала с небесным цветом мягко струящейся вокруг нее ткани. Данил в жизни не видел одежды более возбуждающей, чем эта тряпка, закрывающая почти все ее тело. Он опустил глаза. Он должен взять себя в руки…

Но взять себя в руки пытался не только Давыдов. Взглянув на его глянцевый обнаженный торс, Эля судорожно глотнула. Ей захотелось потрогать эту гладкую, геометрически правильную спину с угловато торчащими плечами, эту рельефную грудь с разложенной по выпирающим ключицам золотой цепочкой. Она тоже отвела глаза, и она не будет возражать, если он к ней немного попристает. Пускай даже он опять потом обидится. Эля села возле него и поставила на стол стаканы.

Данил снова начинал на себя злиться. Пока ее нет, он очень умный: все правильно и все хорошо. Но стоит только ей перед ним появиться, и все его планы летят к черту. Она снова решила поиздеваться: глоточек винца — как раз то, чего ему сейчас не хватает.

— Где ты это взяла? — Давыдов забрал у нее бутылку и взглянул на этикетку.

— В буфете у хозяйки, — спокойно ответила Эля.

— А ты знаешь, что воровать нехорошо?

— А я и не украла. Я, скажем, одолжила!

— Так это надо будет вернуть?

— Ну да. Мы же не выпьем все!

Данил засмеялся и стал открывать бутылку. Этой малышке нельзя давать в долг! Он налил вино в стаканы. Эля сидела на низкой кровати, ее острые колени находились на уровне груди. Данил поставил на кровать согнутую ногу, закрывая тем самым вид порядком приподнявшегося покрывала, и, почти совсем отвернувшись, стал прихлебывать вино.

Эля же была просто в недоумении: он что, уже расстроился? Что-то рановато сегодня! Он ведь даже к ней не прикоснулся, он вообще сидит к ней спиной и лакает себе из стаканчика, чертов алкоголик!

Она быстро выпила вино. Нет, так не пойдет, нужно как-нибудь о себе напомнить, а то, кажется, он вообще забыл, что она тоже здесь находится. Элина удивилась, как быстро она размякла от совсем небольшой порции спиртного. Она снова начинала улыбаться как идиотка, ее уши горели, ей было хорошо, тепло, и заметно прибавилось храбрости. Она придумала, как его встряхнуть!

— Давай налью еще! — предложила Эля, взяв бутылку, и, когда он обернулся, стала менять местами свои ноги, открывая колено в разрезе халата.

Все. Это уже было слишком — Давыдов больше не отворачивался. Он смотрел, как держит она стакан в своей бархатной руке и подносит его к губам. Теперь он видел только эту маленькую красную губку, вытянувшуюся по прозрачному стеклу. Было уже совершенно ясно, что на месте ее граненого стакана сейчас появится кое-кто другой.

Данил едва дождался, когда юная пьянчужка оторвется от его стеклянного соперника, нервно забрал у Элины стакан, с грохотом поставив на тумбочку, схватил ее и жадно присосался к губам. В ответ она только открыла совершенно расслабленный рот и обвила его шею своими гибкими руками.

С Элей творилось нечто необыкновенное. У нее закатывались глаза, ее била крупная дрожь, заставлявшая сильно напрягаться живот. Зачем она так напилась! Она же похожа на какую-то тряпку! Но она ничего не могла с собой поделать, она практически теряла сознание, всеми легкими вдыхая исходящий от него запах сигарет и одеколона, она водила руками по его гладкой спине и запускала пальцы в мягкие волосы. Его теплые уверенные руки скользнули под халат. Она должна остановить его! Эля уже вдохнула, чтобы это сделать, но только застонала на выдохе — это слишком хорошо! Она еще немножко подождет, ведь ничего страшного еще не происходит… Хотя нет! Кажется, наступила невесомость…

Не отрываясь от ее лица, Данил слегка привстал и одним уверенным движением положил ее ноги на кровать. Он закрыл глаза, он больше ничего не хочет видеть и слышать. Он сделает это сейчас или никогда. Вернее, только сейчас! Он все равно уже не сможет себя сдержать. Почувствовав приятную тяжесть его тела, Эля немного собралась с мыслями. Но она ничего не видит! Его лицо закрывает ей весь обзор. Как же она очутилась в таком дурацком положении?.. Ее ноги беспомощно раздвинуты, и колени Данила уже находятся между ними.

— Ну все! Перестань, ну… хватит! — Эля попыталась его оттолкнуть, но он схватил ее руки и прижал к подушке. — Отпусти меня! Ну пожалуйста!

Она уже окончательно пришла в себя, и ей стало страшно. Данил прочно удерживал ее, прижимая к кровати. Эля отчаянно дернулась всем телом, но от этого он окончательно рассвирепел.

Внезапная боль заставила ее дико закричать. Он шумно дышал, нагнув голову к самому ее лицу. Она сделала еще одну попытку освободиться, но он резко, часто задергался, делая ей еще больнее. Эля мотала головой, сжимала зубы и выла от боли и ужаса, она изо всех сил кусала его руку, но он никак не реагировал, и это пугало ее еще больше.

Все закончилось довольно быстро. Она больно ударила его пяткой под колено, и Данил сел от неожиданности. Извиваясь и продолжая завывать, Эля в панике выползала из-под него, округленными от ужаса глазами глядя на открывшуюся картину, и Данил быстро закрылся простыней.

— Все, перестань орать! Да все уже, успокойся!

Но она, подняв на него полный ярости взгляд, стала изо всех сил бить его ладонями по лицу.

— Скотина ты! Свинья! Зачем ты!..

Данил схватил ее руки и сжал так, что она снова вскрикнула. Ему было больно, и он тоже разозлился. Эта святая невинность притащила его в свой сарай. Она заставила его раздеться догола и сама приперлась почти голая, в этом своем свободном халатике! Она напоила его вином и демонстрировала свои паучьи ножки! Она позволила себя целовать и шарить под этой символической тряпкой! Она разлеглась перед ним как настоящая шлюха, и когда он уже начал делать то, к чему она так сильно стремилась, она вдруг передумала. И теперь, после того, как он не смог по ее желанию остановиться, бьет его по лицу, обзывая последними словами! Да он сейчас врежет ей так, что вылетят ее куриные мозги!

Но Данил вдруг рванул ее на себя, заставив ткнуться лбом себе в грудь, и, прижимая к плечу ее голову, сказал:

— Что «зачем»?! Зачем! Понятно же, что я люблю тебя.

Он сказал это первый раз в жизни, раньше у него никогда не поворачивался язык. А сейчас это прозвучало как нечто само собой разумеющееся. Впрочем, она этого уже не услышала.

Эля громко всхлипывала, и ее прохладные слезы капали ему на живот. Данилу показалось, они просидели так очень долго, пока она понемногу перестала плакать и, внезапно выпрямившись, сказала:

— Ну все. Иди теперь. Ты же получил, что хотел!

Данил такого не ожидал.

— Эля, ты слышала, что я сказал?..

— Слышала! А я тебя — ненавижу! Видеть тебя не могу!

— Эля…

— Да уйди уже отсюда! — пихнула она его ногой, и Данил резко встал, начиная натягивать противные мокрые вещи, но снова к ней повернулся.

Ее спутанные черные волосы разбросаны по плечам, лицо — еще мокрое от слез, и немного опухли глаза. Она же действительно необыкновенная!..

— Послушай…

— Я знаю! Я сама виновата. Проваливай!

Данил хлопнул дверью и пошел вниз. Отлично, что она это знает! Он действительно получил что хотел, и если ее что-то не устраивает, пусть остается и спит здесь одна, по соседству со своей хозяюшкой! Он почувствовал тупую боль в предплечье и посмотрел на руку. Два полукруга ровных фиолетовых пунктирных отпечатков. Что, эта бешеная кошка его укусила?!

Элина снова начала плакать. Его шаги затихли, он ушел… Зачем он это сделал? Чего он добился? Она же теперь его ненавидит! Теперь он на первом месте среди самых ненавистных ей людей! И никого больше нет рядом с ней, нет даже ее брата, который мог бы за нее заступиться! Теперь она совсем одна, униженная и оставленная здесь со своим позором. Обманутая беспомощная дура! Она может только лежать на этой колченогой кровати, плакать и ненавидеть его. А ему — наплевать на эту ненависть, сейчас он здорово повеселится, рассказывая все своему дружку, этому горластому гитаристу! А завтра он найдет себе следующее развлечение. Он будет рассказывать эти свои истории, кататься на катерке, пока не добьется своего от такой же легковерной идиотки…

Эля ревела все громче, уткнувшись в свою жесткую подушку. Ей было нужно пойти вниз и нагреть воды, но она не могла двинуть ногами, ей было больно и без всяких движений. Ей вообще было больно шевелиться. А как отвратительно это выглядит — то, что она увидела, когда уже села. Она не думала, что это может иметь такую форму! Еще и ее кровью испачканную… Она представляла себе это совсем по-другому. И как только она могла так доверчиво себя с ним вести? Как он вообще мог ей нравиться? Эх, если б она могла уехать сейчас же! Уехать от этого стыда и больше никогда не вспоминать о случившемся. Но куда она поедет? Она даже не взяла ключи от дома Ингриды!

Все больше расходясь, Эля судорожно всхлипывала и завывала. Потом решила, что должна успокоиться и не думать больше о произошедшем. Надо взять себя в руки и думать только о будущем. Сжимая зубы от боли, она села на кровати и взяла недопитую бутылку. Налив себе полстакана, она быстро выпила вино несколькими большими глотками и подумала, что никуда, конечно, не поедет — так она покажет, что чувствует себя униженной. Но она не должна позволить этому ничтожеству испортить ей существование! Она будет жить как жила и, слава богу, больше его не увидит.

После второй такой же порции каберне Эля почувствовала, что уже очень устала и хочет спать. Она свалилась на подушку с закрытыми глазами и до утра уже не шевелилась.

***

…Данил тоже устал. Выйдя из ванной, он лег на кровать, но сразу понял, что уснуть ему сегодня не удастся. Он чувствовал себя отвратительно. Он злился на весь мир, но изматывающие мысли не хотели дать ему отдохнуть. Он провалялся часа два, а потом, отчаявшись, пошел курить возле окна. На соседней койке безмятежно сопел Лагунов.

Как же Данил мог такое вытворить? Ну а как он мог этого не вытворить?.. Что он должен был делать, как сопротивляться? Это чудовищная цепь случайных обстоятельств, как будто кто-то специально подстроил все так, чтобы он ее потерял.

Да, он чувствовал, что вовсе не добился своего, а, скорее, достиг обратного результата. Он ее даже не увидел! Но зато он прекрасно помнит, какое на ощупь это горячее, эластичное, гибкое тело, запах которого до сих пор стоит у него в ноздрях. Но, кажется, он почувствовал его, уже выйдя на улицу. Он прекрасно помнит эти сладкие от вина губы и руки, так нежно к нему прикасавшиеся. И вот теперь, когда она захватила его окончательно, когда он не может уже ни о ком другом думать и хочет ее так, как только можно хотеть женщину — она его ненавидит. Она потеряна для него навсегда, он уже не откупится никакими угощениями и подарками, он вообще ничем не откупится! Что бы он теперь ни сделал — она станет ненавидеть его еще больше…

Проснувшийся Лагунов вдруг открыл глаза.

— Че такое-то? — тихо прохрипел он. — Где ты был-то?

— На катере катался, — не оборачиваясь, бросил Данил.

— Укачало, что ли? Ложись спать, Даня, утро уже скоро, — Лешка отвернулся к стене.

Давыдов снова лег на кровать. Правильно, скоро утро, и он должен попытаться все исправить. Хотя бы попытаться. Он пойдет к ней и все объяснит. Наверное, она успокоится за ночь и сможет хотя бы его послушать. Он все равно не придумает сейчас, что именно ей скажет.

Немного успокоившись, Данил закрыл глаза. Пролежав так несколько часов, он снова поднялся и пошел умываться, чувствуя, что для него больше не существует никаких целей и никаких зданий, кроме двухэтажного деревянного домика.

Изображая спящего, Лешка наблюдал за Давыдовым, поскольку давно уже понял, что именно с тем происходит. Он понял это еще тогда, когда Даня привел ее в гостиницу. Лешка понял это раньше его самого, ведь Лагунов уже знал все признаки подобного кретинизма: он помнил, как влюбился в Збруеву. Однако Лешке казалось, что у Давыдова все получается: он вроде был вполне спокойным и вел себя нормально. А сейчас Леша ясно видел, что все наоборот: у Дани какие-то серьезные с ней осложнения. Иначе такой знаменитый ухарь, как Давыдов, не курил бы среди ночи, держа сигарету в дрожащих пальцах, а, скорее, вообще не приходил бы ночевать. И не вскакивал бы спозаранку, напяливая на себя шмотки, в которых он лучше всего смотрится. И не рассматривал бы в зеркале свою отличную, но очень озабоченную харю. Бедняга! Ну, может быть, все и обойдется. Может, он ее уломает или найдет себе еще кого-нибудь… В любом случае, Лешке-то что делать? Только наблюдать.

Эля села на кровати. Уже десять часов. Она спустила ноги на пол и почувствовала, что ей уже почти не больно, и она вполне может перемещаться в пространстве. Настроение у нее было просто ужасное, она совершенно подавлена, однако плакать ей уже не хотелось. Ну зачем он с ней так поступил? Скорее всего, ему никто никогда не отказывал, а если кто-то не хотел — он делал именно так. Удивительно, что он еще на свободе. Кстати, не подать ли на него в суд?

Она даже улыбнулась, представив себе, как будет описывать обстоятельства, при которых произошло это страшное преступление: она пригласила его к себе в комнату, они сидели на ее кровати почти голые, пили вино и мило друг другу улыбались. Потом она начала строить глазки, и он ее поцеловал. Потом помог ей лечь на спинку и раздвинуть ножки. Вот тут-то все и произошло! Она почти смеялась, несмотря на свое общее состояние. Нет, он все равно не должен был так делать! Это, может быть, случилось бы как-то само собой, попозже… Неужели он не мог подождать? Ей было так хорошо, и так мерзко все закончилось. И, опять же, этот его вид спереди! Неужели у них у всех вырастает такой кошмар? И у Золтана, что ли?!.. Нет, лучше бы она этого не видела! И вообще, нашла о чем думать. Со всем этим покончено — ведь он уже не придет…

Вдруг раздался легкий дребезжащий звук: маленький камешек ударил в стекло. Ну почему у нее опять упало сердце?! Ей же все равно! Элина осторожно подошла к окну и стала за занавеску так, чтобы ее не было видно с улицы. Судя по всему, хозяюшки в доме нет — входная дверь закрыта. Она немного наклонила голову: явился, дорогой! Какая наглость — припереться утром после всего, что случилось! Ее сердце уже отчаянно колотилось. Это от ярости!

Он спокойненько стоит и вертит своей бараньей башкой! Нацепил любимую белую футболочку и думает, Эля выпрыгнет из окошка от радости?!

Данил поднял голову.

— Элина, я знаю, что ты дома! Ты должна меня выслушать!

Эля прижалась спиной к стене. Она еще что-то ему должна! И откуда он знает, что она дома? Думает, что она тут сутки слезы проливает? А она, может быть, уже за сто километров отсюда! Сидит себе на бережке и болтает с каким-нибудь отличным парнем! Эля презрительно улыбнулась.

— Я влезу в окно! — Данил вытащил руки из карманов.

Она заколебалась. Нет, она не будет отвечать! Пускай себе лезет. Пока он будет изображать покорение Эвереста, она успеет убежать из комнаты и где-нибудь спрятаться.

Данил повернулся спиной и стал оглядываться по сторонам. Отойдя немного, он поднял с земли какую-то кривую палку и покрутил ее в руках.

Наблюдающая за ним Эля снова ухмыльнулась: ах, какой мы нашли отличный дрючок! Уж не собирается ли он бросить в ее форточку бумеранг?

Но бросать бумеранг Данил не собирался. Снова став напротив окна, он повернулся спиной, присел и начал что-то писать, водя палкой по утоптанному грунту. Закончив, он встал, отряхнул руки, еще раз взглянул на ее окно и ушел. Эля долго смотрела ему вслед. Нет, он не вернется. Она перевела взгляд на его произведение, но не смогла прочитать. Выйдя из комнаты, она постепенно перешла на бег, летя на улицу. Во дворе — три ряда ровных печатных букв. Он что, писал под линеечку?!

Эля подошла вплотную и стала читать: «Прости меня. Я тебя люблю. Я буду тебя ждать».

Чертов нахал, ему придется поселиться здесь навечно и ждать до скончания века! Эля яростно стирала строчки, шаркая по земле своими резиновыми вьетнамками. Закончив эту процедуру, она убежала к себе и свалилась на кровать лицом вниз.

Слезы опять хлынули у Эли из глаз. Она не может его простить, не может! То, что он сделал, не прощают никогда! Ей ни в коем случае нельзя его прощать, и что ей остается делать? Только реветь! Он написал, что ее любит… Но ведь еще немножко, и она могла бы сказать то же самое! Но он все испортил, и теперь она должна его ненавидеть!

Данил столкнулся в дверях своего номера с уходящим Лагуновым, тот обернулся на упавшего на кровать Давыдова и, решив, что лучше ничего не говорить, вышел. Неужели эта малолетка послала Даню подальше? Леша не мог себе этого представить. Кажется, на свете только одна такая дура, и Давыдов нашел себе именно ее. Он всегда умел выбрать нечто оригинальное!

Вернувшись в гостиницу после посещения пляжа часа через три, Леша застал Давыдова точно в таком же положении: тот сидел на кровати с закрытыми глазами, опираясь спиной о стену. Лагунов беспокоился все больше. Это уже не лезет ни в какие рамки! Он сел рядом.

— Ну что случилось-то, Дань? Пойдем пообедаем, что ли.

— Я не хочу еще, — Давыдов говорил, не открывая глаз. — Иди сам, Леша.

— Тебе что-нибудь принести? Пожуешь здесь.

— Не знаю.

Лешка понял, что ничего ему не добиться. И сколько же Данил думает так просидеть? Пока не нужно будет ехать в Киев? Леша вздохнул и решил попытать счастья:

— Да плюнь ты, Даня! Найдешь получше. Свет клином не сошелся! Я познакомлю тебя сегодня кое с кем — в момент развеешься!

— Давай не сегодня, Леша, — серьезно взглянул на него Данил. — Давай завтра, хорошо? Мне нужно сегодня подождать. Просто нужно побыть здесь, понимаешь?

— Ладно, как скажешь.

Леша не понял, о чем речь, но до завтра Давыдов доживет.

И Данил ждал. Он не думал ни о чем, он ничего не хотел, он полностью ушел в это ожидание. За окном стало темнеть, и постепенно его мозги начинали работать. Она не придет. С каждым часом он понимает это все отчетливей. Он может спокойно ложиться спать. Завтра он не пойдет к ней, он найдет себе кого-то другого, он все начнет сначала.

***

Эля пыталась занять себя чем-нибудь, но не могла ни читать, ни убирать, ни крутиться перед зеркалом, придумывая оригинальные сочетания своих нарядов. Ей даже не хотелось есть! Ей хотелось только плакать. Она заставляла себя вспоминать случившийся кошмар и злиться. Конечно, она не пойдет к нему, это невозможно! Но когда сгустились сумерки, и она легла в кровать, она вспомнила уже совсем другое.

У нее ничего уже не болит. А вчера в это время они ехали на катере, и он дрожал от холода, потому что закрыл ее от волны. Как старался он ее порадовать и рассмешить, как поймал специально для нее краба… Ну а как вела себя она? Она смеялась над ним, она пнула его ногой, когда он попытался ей что-то объяснить, но он все равно пришел. А она даже не вышла, даже не посчитала нужным показаться…

Эля снова посмотрела на часы. Вчера он уже был у нее. Он сидел там, где сидит сейчас она. Как хочется ей его увидеть… Если б он сейчас появился, она бы, наверное, просто набросилась на него, только бы снова почувствовать прикосновение этих смелых, уверенных рук… Кажется, она сошла с ума! Она должна презирать его! Но чем больше времени мечется она в своей постели, тем яснее она ощущает, что обижается только на то, что он не спросил у нее разрешения — она бы согласилась. Жаль, что нет вина, она напилась бы снова…

***

На следующее утро Данил понял, что никого себе больше не найдет. Он никого, кроме нее, больше не хочет, никто ему больше не нужен, и он не знает, что ему с этим делать! Данил впервые в жизни почувствовал, что не справляется с собой. Он боится оставаться один. Он не знает, что может случиться, если он окажется в одиночестве, поэтому он ходил за Лагуновым. Он не отставал от него ни на шаг, он слушал его, он отвлекал себя разговором с Лешкой, лишь бы только не остаться наедине со своей беспомощностью.

И, конечно, Леша все прекрасно видел: Давыдов не знает, в какую сторону кинуться. Лешка решил его отвлечь, хотя вовсе не рассчитывал на то, что Данил моментально переключится на тех смазливых телочек, которых Лагунов присмотрел на пляже, и которые сегодня ждут их с Даней у себя в номере. Он думал, что Давыдов, немного выпив, расслабится, отдохнет, чтобы потом собраться с мыслями и что-то придумать.

И Лешка повел своего дружка на типичную вечеринку с крепкими напитками, гитарой, веселыми девочками и после первой же рюмки понял, что совершил большую ошибку.

Данил уже два дня почти ничего не ел, и порция водки сразу же ударила ему в голову. Он стал пристально разглядывать сидящих напротив него девок, о чем-то весело трещавших с Лагуновым и томно косившихся в сторону Давыдова. Он налил себе еще, выпил, и на его лице появилась презрительная улыбка.

Эти девицы казались Данилу не то что некрасивыми, а какими-то ненастоящими, какой-то кривляющейся пародией. Эти разноцветные веки, кудрявые волосы, крашеные губы, сигареты в пальцах с красными ногтями… Эти круглые колени и бесформенные икры, которые они выставляли так, будто считали, что у них красивые ноги.

Наблюдающий за Данилом Лешка схватил гитару. Он немного отвлек явно скучающих девчонок, хотя и пел сегодня отвратительно. Он забывал слова и путал аккорды, но это мало Лешу беспокоило. С Давыдовым все ему было понятно: его корешок, ни слова ни говоря, методически надирается. Даня ничего не ест, но, едва успев принять очередную дозу, наливает себе следующую. Он даже никому больше не предлагает. И пить ему больше нельзя — это хорошо Лешке известно: Давыдов уже давно исчерпал свои возможности.

Кое-как закончив этот чудесный вечер, Лешка потащил Данила в их номер, и тот уже по дороге распустил сопли. Он жаловался Лешке на свою несчастную судьбу и разбитую жизнь и, обливаясь слезами, клялся в неземной любви к своему божественному созданию, с которым сделал что-то такое, чего Леша и представить себе не может.

Хорошо, что Леше нужно было переть Давыдова вниз и всего на один этаж. Лешка волоком втащил его в дверь, дотянул до кровати и разместил на ней в горизонтальном положении. Сидеть Давыдов все равно не мог и, слава богу, уже заткнулся.

Лешка посмотрел на это несчастное существо. Ему будет плохо. С ним всегда так случается, стоит ему перебрать лишний грамм, а от сегодняшней дозы отъехал бы, наверное, и сам железный Лагунов. А завтра Давыдов начнет все сначала — это уже ясно: так просто он не вылечится.

Лешка отлично помнил, как помог ему Данил с Натахой, и вообще, каким Даня был другом. Как притащил он Лагунова сюда с собой в это шикарное место и устроил Наташкин приезд. А Лешка? Почему он не может сделать для него то же самое? Почему бы не попытаться — от Лагунова же не убудет!

И Леша пошел к той малолетке. Он знал, где она живет, Данил рассказывал об этом в тот самый первый день, когда они с Наташкой не хотели его слушать. Но Лагунов запомнил, сразу же обратив внимание на его подозрительное поведение.

По дороге Лешка старался придумать выражения, состоящие не более чем из трех простейших слов. Девчонка сразу показалась Лагунову недалеким созданием, а теперь он окончательно убедился в ее слаборазвитости. Это же какой надо иметь ум, чтобы, учитывая собственные внешние параметры, послать на хрен самого Давыдова. Мало того — по уши влюбленного Давыдова! Правда, Даня говорил, он что-то там такое с ней сделал, но максимум, что он мог сделать — это лишить ее невинности. Ну не сломал же он ей руку! И теперь Лешке нужно как-то поместить в эти рыбьи мозги идею о том, что Даня сильно об этом переживает, и что пора бы ей с ним помириться.

Эля стояла на кухне и жарила картошку. Ей не хочется есть, но это хотя бы убивает время… Она не думает о нем. Но о нем думают ее внутренности, которые обрываются при каждом шорохе, и ее губы, которые шепчут его имя. Что это? Ей опять показалось?.. Нет, это стук в дверь!

Когда она появилась на пороге, Лешка подумал, что она довольно-таки миленькая, хотя, конечно, не настолько, чтобы его шикарный Даня проливал из-за нее слезы.

Эля не знала, что и предположить. Он что, подослал сюда своего приятеля?

«Кажется, она меня не узнает», — подумал Лешка.

— Привет! — торжественно сказал он. — Я Леша! Друг Данила!

— Не кричи, я не глухая. Я тебя помню. Чего надо?

— Можно зайти? Спасибо, — скользнул Леша в двери, не дожидаясь высочайшего соизволения. — Не говори, что я приходил.

— Кому?

— Давыдову, конечно! Если ты ему скажешь — все, добьешь окончательно.

Эля пока мало что понимала, но это уже было интересно.

— Хорошо, — сказала она, — пойдем наверх, я как раз пожарила картошку, только возьми тарелки с буфета.

Когда они уже сидели в ее комнате, разложив ужин по тарелкам, Лешка, с удовольствием уплетая свое любимое лакомство, решил продолжить, сказав, что хоть и не в курсе, что у них случилось, но не сомневается в том, что им необходимо встретиться.

Эля ничего не ела. Она во все глаза смотрела на его большие жилистые руки, на черные густые волосы и немного заросшее, небритое лицо. Как похож он на Золтана, даже по манере разговора! И Леша — лучший друг Данила. Ну а почему она не может с ним посоветоваться? Спросить у него прямо о том, что ее интересует. У Эли второго такого шанса не будет, и пускай Леша думает о ней, что хочет!

— А ты серьезно не знаешь, что было? — начала Эля. — Разве он тебе об этом не рассказывал?

— Конечно, не знаю, раз говорю! Он что, тебя обокрал или что-то сломал тебе? Видишь, нет! Просто влюбился в тебя, что тут особенного? — Лешка улыбался, чувствуя, что она все же способна к двустороннему общению.

— Да?.. — задумалась Эля. — А мне кажется, совсем наоборот!

— Да ты что, радость моя?! Ты б видела его часок назад! Весь наш этаж затопил!

— Как это?..

— Ну как? Ревел белугой и руки обещал на себя наложить, если ты его не простишь. До сих пор откачать не могут!

Эля махнула рукой:

— Все это неправда, но мне все равно. Я хочу у тебя кое о чем спросить, — она опустила глаза. — Только не подумай, что я… просто спросить не у кого больше, понимаешь? В общем, тоже никому не рассказывай, хорошо?

— Лады. Валяй, спрашивай.

Еще немного поколебавшись, Эля собралась с духом и, уставившись Лешке прямо в глаза, уверенным тоном сказала:

— У меня это было в первый раз. Ну ты понял что, да? Мне было очень-очень больно. И что, так будет всегда?

Лешка был поражен. Это что, единственное, что ее беспокоит? И чего же он столько времени потратил?

— Конечно, нет! — обрадовался Лагунов. — Сперва всем больно, а ты как думала? Зато уж потом — не пожалеешь! Лучше Давыдова в этом плане я никого не знаю! — гордо сообщил Лешка. — Ну, по рассказам, конечно!

— Хорошо, — сказала Эля тоном экзаменатора. — Он хочет меня видеть?

— Тьфу ты, черт! Сколько же можно повторять! Конечно, хочет!

— Ну, пойдем тогда!

Лагунов растерялся: результат сильно превзошел все его ожидания, и теперь надо было выкручиваться.

— Нет, знаешь… давай не сейчас! Он устал. Наверное… — Лешка почувствовал, что говорит ерунду, и решил сказать правду: — В общем, ему сейчас не до этого! Он нажрался как свинья.

— Напился? — удивилась Эля и вдруг весело рассмеялась: — Так его откачивают на самом деле?

— О-ой, не то слово! — подкатил Лешка глаза.

— Бедняга… — сочувственно прошептала Элина. Она помнила, как напивался Золтан. Ингрида ругала его отборными словами и закрывала в ванной. А Эля всегда его жалела. Она крутилась вокруг брата, стараясь чем-нибудь помочь. Но помочь почти невозможно, это она точно знает.

— Ладно, — сказала она, — я приду завтра. Вечером. Только не говори ему, хорошо?

— Заметано! Ну пока, что ли? Я пошел. Не подведи уж меня, Леннон!

Эля засмеялась, пожимая на прощание его сильную руку. Она все еще улыбалась, когда за Лешкой закрылась дверь. Какой отличный парень! И как здорово, наверное, иметь такого друга. Но ему не обязательно было идти в такую даль среди ночи. Она завтра пришла бы сама! Теперь уже она это понимает. Ей нужно его увидеть, а дальше они как-нибудь разберутся. Лешка ведь обещал, что все будет хорошо!

***

Данил сел на кровати, спустив ноги на пол. За окном уже день, наверное, часов одиннадцать, может, двенадцать… И последнее, что может он вспомнить — двух телок с симпатичными рожами, сидящих напротив него с вылупленными глазами.

Сейчас он мог смотреть только на выключатель, находящийся на противоположной стене прямо перед ним. Данил скосил глаза на тазик, торчащий из-под его кровати, но тут же снова перевел взгляд в прежнее положение: его повело так, будто он крутанулся на центрифуге. Ох, как ненавидит он эти свои любимые «вертолеты»! В ванной течет вода. Видимо, там сейчас Лагунов, но дверь туда открыта. Это хорошо. Уже через секунду он влетел туда, проскочив мимо Лешки, и едва успел наклониться над унитазом, освобождаясь от выпитой накануне горькой гадости. Лагунов, продолжая что-то мыть в раковине, наставительным голосом сказал:

— А-а, говорила тебе мамочка, не пей из свиного копытца!

Данилу стало еще хуже. Он послал Лешке в ответ только одно коротенькое словечко и стал давиться снова.

Лагунов закрутил кран и ушел в комнату, а несчастный Давыдов еще долго отплевывался в ванной, матерясь на все лады — ему уже явно полегчало, но, кажется, это было еще не все, и лучший друг решил ему помочь. Открыв дверь в давыдовский кабинет, Лешка невинно спросил:

— Ну че, Даня, завтракать идем? Там каша манная как раз, твоя любимая!

Это действительно сработало моментально: желудок Давыдова освободился окончательно, и, спустив воду, Данил потащился в душ.

Лешка собирался в столовую, и когда он уже подошел к двери, выползший из ванной Даня сказал:

— Постой, Леха, я с тобой пойду!

— Ну ты силен, брат!..

— Нет, есть я, конечно, не буду. Просто проветрюсь слегка.

Лешка пожал плечами: все ясно. Продолжаются его вчерашние мучения с этим несчастным влюбленным. Но сегодня, бог даст, страдать Лешке недолго.

Эля встала очень рано: она не могла долго валяться, и ей нужно было чем-то сейчас отвлечься. Ну почему она сказала, что придет вечером? Теперь надо как-то потратить это время, так медленно ползущее. А когда наступает вечер? В три часа еще день, а вот в четыре — уже, наверное, вечер. Она пойдет к нему в четыре часа!

И без четверти четыре Эля уже выскочила на улицу. Но шла она слишком уж быстро, а раньше времени прийти ей тоже не хотелось.

Вдруг она резко замедлила шаг. Что она скажет, когда появится? Как они начнут разговор? Ей нужно ведь будет как-то к нему обратиться. Она знает как! Она знает, от чего он не откажется сейчас ни под каким предлогом. Эля свернула с дороги и побежала в продуктовый магазин.

Лешка вышел из комнаты, отправившись на поиски шахмат, в которые неожиданно предложил сыграть вместо вечернего посещения пляжа, а Данилу было вообще все равно, чем заниматься. Он лег на кровать и закрыл глаза. Лешки нет, наверное, всего минуту, а он уже снова думает только о ней…

Когда Элина вошла в комнату, Данил так и лежал неподвижно, не реагируя на звук закрывшейся двери. Сразу было видно, что он недавно перебрал: он был совсем бледный. Ей очень хотелось пожалеть его, погладить по голове, сказать что-то веселое, как когда-то Золтану. Но это не ее брат! Она должна делать не то, что ей хочется, а вести себя очень сдержанно. Тогда Данил снова станет за ней ухаживать, и теперь уже она готова ему ответить, только бы не повторились эти последние два дня ужасных мучений.

Она подошла к столу и взяла консервный ключ. При звуке открывающейся бутылки Давыдов моментально оживился и сел на кровати.

Эля стояла прямо перед ним, улыбалась и протягивала спасительную газировку. Судорожно глотнув, Данил покорно взял бутылку и, растерянно глядя по сторонам, стал переливать ее содержимое в свое пересохшее горло.

Она села напротив, на Лешкиной кровати, и беспокоилась все больше. Похоже, он ее не видит или просто боится на нее посмотреть. Либо он Элю не узнает, либо она ему уже не нравится, либо он вообще допился «до чертиков».

Закончив наконец процесс тушения пожара, Давыдов поставил бутылку на стол, замер, глядя в пол, а потом вдруг приподнялся, приблизился к ней и, взяв за руку, присел на корточки.

— Прости меня, прости, пожалуйста! — запричитал он молитвенным голосом. — Я больше никогда такого не сделаю, я вообще тебя трогать не буду, честное слово, только… не прогоняй меня, я просто буду рядом с тобой, хочешь? Можно?

Эля кивнула, пожимая при этом плечами. Вот это сюрприз! Она с таким трудом приняла это решение, она столько проплакала перед тем, как прийти сюда и упасть в его пылкие объятия, и что же в итоге? Он вообще не будет ее трогать?

Но она быстро собралась с мыслями. Ладно, для начала пускай себе за ней ходит, а потом она что-нибудь придумает, или он сам обретет способность соображать, и до него дойдет, что она пришла сюда вовсе не для того, чтобы прогнать его из его же комнаты.

Однако по мере того, как шло время, и они ели, разговаривали, гуляли по городу, Эля все больше теряла терпение. Она шипела на него, стараясь задеть ехидными фразами, а он только пришибленно улыбался в ответ. Она шла очень близко и почти касалась его, но он не собирался даже взять ее за руку. Она забегала вперед, поворачивалась к нему лицом и откровенно строила глазки, но он только скромно отводил взгляд.

Уже начало темнеть, и Эля отчаивалась. Теперь он просто не спеша шел в направлении ее дома, вообще уткнувшись взором в камни и держа руки в своих любимых карманах. Нервы Элины были на пределе: она вот-вот заплачет! Это уже ни на что не похоже. Ей нужно срочно что-то придумать, пока они еще далеко от дома. Когда придут — будет уже поздно. Но что сделать? Испугаться чего-нибудь и кинуться к нему? У нее может сейчас не получиться натурально это изобразить, а к тому же, от чего можно шарахнуться? Он подумает, что Эля окончательно сошла с ума. Сейчас она просто остановится и разревется, она больше этого не выдержит!.. Внезапно ее нога соскользнула с гладкого камня, Эля потеряла равновесие и уселась посреди дороги.

— Черт!..

Данил обернулся. Это было то, что Эле нужно! Ну, куда он теперь денется? Ему надо будет Эле помочь, а уж она-то сможет прикинуться немощной, она и так сейчас начнет плакать.

— Ты что, ногу подвернула?

— Да, кажется… — у нее уже дрожал голос!

— Ну-ка, поднимайся, — он взял ее за плечо и осторожно помог встать. — Можешь идти?

— Не знаю…

Ей абсолютно не было больно, но, сделав шаг, она снова вскрикнула, и Данил крепко ухватил ее за плечи, чтобы она снова не упала.

Если Давыдов умел врать, то Элина не врала никогда. Она сама твердо верила в то, что пыталась внушить кому-то. Ей стоило только убедить себя, что это сущая правда, и в это верили все остальные. Даже если уже потом притворяться было бессмысленно, она не признавалась никогда, она бы скорее умерла, чем поменяла свою позицию.

А сейчас — тем более. Повиснув на его руках, она почувствовала себя такой несчастной и обессиленной; ей уже и в самом деле казалось, что она не в состоянии наступить на свою бедную ножку.

Данилу были хорошо известны травмы подобного рода. Растяжение связок — бич всех спортсменов. Сначала ничего не заметно, просто очень больно наступать на ногу, и надо прикладывать холод, чтобы не было сильного отека. Но на следующий день нога обязательно опухнет, и щиколотка посинеет. Тогда уже можно ее бинтовать и греть, пока не пройдет. Но что ему делать сейчас? До ее дома слишком далеко, придется тащить Элю к себе. Ближе всего — в деревянный домик. И опять начинаются эти случайности! Он же и так с трудом борется со своими чувствами, а сейчас он должен ее нести. Но делать нечего — он подхватил ее под колени и стал возвращаться назад.

Она нежно обвила руками его шею. Как же Эле удобно! Он нес ее лучше, чем носил когда-то Золтан. Она вообще не чувствовала веса своего тела, она не висела, а лежала на его заботливых теплых руках. Ей так сильно захотелось прижаться к его гладкой щеке… Но он вообще не смотрит на нее!

Данил шел довольно быстро, однако она не слышала, чтобы он стал тяжелее дышать. Его губы были плотно сжаты, и взгляд очень сосредоточен.

Внезапно Эля обнаружила, что они движутся не к гостинице, а куда-то к берегу. Неужели этот ненормальный решил доставить ее к врачу?!

— Куда ты идешь? Я не хочу в медпункт!

— Не волнуйся, мы уже пришли. Постой немножко.

Опустив ее ноги на траву, Данил обошел домик и извлек ключи из тайника — ямки, вырытой под стенкой изобретательным Лагуновым.

Эля осмотрелась, уже сидя на кровати, не забывая сохранять на лице страдальческое выражение.

— Ну и куда это мы пришли? В изолятор?

— Нет, это мой домик, — Данил взял с другой кровати подушку и положил ей в ноги. — Сними обувь.

Она кусала губы, но сдержать слез досады уже не могла. Чертов докторишка! Похоже, ей долго еще придется разыгрывать умирающую.

— Ну, не плачь! Не плачь, пожалуйста, потерпи!

Он сел рядом и взял ее ногу двумя руками: за голень и за стопу. Осторожно положив ее на подушку, он на мгновенье задержал руки, но тут же их одернул и, опустив глаза, сказал:

— Посиди так. Я принесу лед.

Данил быстро встал и ушел из домика. Ни в чем не повинная подушка полетела ему вслед и хлестко шлепнулась в закрытую дверь:

— Козел!

Эля уже не плакала. У нее все кипело внутри! Но, немного посидев и успокоившись, она встала, подняла несчастную подушку и придала ей прежнее положение. Ладно, выбирать уже не приходится! Она продолжит свой спектакль, просто нужно выбрать момент и намекнуть ему, что ничто так не помогает в подобных случаях, как небольшой поцелуйчик в губы травмированного пациента.

Давыдов вскоре появился, держа в руке два куска льда, завернутых в вафельное полотенце. Он снова сел к ней на кровать.

— Вот видишь, так легче! — сказал он, заметив, что ее слезы уже высохли. — Сейчас вообще пройдет. Почти…

Данил положил на ее голень холодное полотенце. Ну куда он должен смотреть? Его взгляд наткнулся на ее смуглые маленькие пальчики. Мизинец казался совсем крошечным и слегка оттопыренным. Он закрыл глаза, пытаясь восстановить дыхание, но это уже было бесполезно.

Данил накрыл ладонью ее теплую стопу, полотенце соскользнуло на кровать. Он ее не выпустит, он не может с этим бороться. Он коснулся губами кожи ее голени. Сейчас Эля ударит его снова… Но вдруг он почувствовал, как ее нежные руки дотронулись до его волос.

Давыдов резко поднял голову. Она улыбалась. Она простила его, она его не оттолкнет, и он сделает все, чтобы исправить свою ошибку, чтобы изменить ее первое впечатление! Он пересел к ней ближе и, бережно уложив на подушку, стал мягко и нежно целовать ее напряженные губы, горячие уши и вздрагивающую бархатную шею.

Как же хорошо сейчас Эле было… но когда она вспоминала о том, что ждет ее впереди, ей становилось страшновато.

— Не бойся, маленькая, такого уже не будет, — будто прочитав ее мысли, тихонько прошептал он ей на ухо.

Данил десять раз перегорел и передержался, он ужасно намучился, но он дождался того момента, когда она уже сама, хватая губами его лицо, расстегнула пуговицы на его рубашке и скользнула ладонями по спине. Но как только он коснулся ее бедер, Эля непроизвольно сжала ноги.

— Не надо, не надо бояться! — улыбнулся ей Данил. — Тебе не будет больно, я очень постараюсь. Только нужно расслабиться, иначе ничего не получится.

— Хорошо, — выдохнула Эля, несмело раскрывая стиснутые бедра. — Но только я буду смотреть!

— Конечно.

Данил выпрямил руки, открывая ей всю панораму, и застонал при первом же своем движении: с таким узким тазом и упругими тканями ей недолго придется наблюдать.

Эля морщилась, хотя это была уже совсем другая боль: не такая резкая и сильная, но все равно очень неприятное ощущение чего-то жесткого и чужеродного. Впрочем, и Данил делал сейчас совсем другое: он едва заметно двигался, удерживая свой вес на прямых руках.

Она быстро освоилась с его обнаженным видом, а в самом конце вообще развеселилась, глядя на тоненькие белые струйки, устроившие лужу на ее животе. Она догадалась, конечно, зачем он так сделал, и была весьма ему благодарна: превратиться в школьницу в растущим животом — последнее, чего она хотела бы в этой жизни!

— Ну что, лучше? — спросил Давыдов, садясь на кровати и поднимая ее к себе.

Эля улыбалась. У нее горели щеки. Она обняла его за шею, кивнула и весело сказала:

— Я даже забыла, что у меня болит нога.

— Да! — повернулся Данил к вафельному полотенцу. — Лед весь растаял. Ладно, ты постарайся лежать так, чтобы ножка была выше. Вот — на подушке, хорошо?

— Хорошо, хорошо, — махнула она рукой. — Знаешь, я так устала. Можно я буду спать?

И она снова легла, моментально закрыв глаза.

Данил совершенно не ожидал такого финала. Меньше всего ему сейчас хотелось спать. Он настроился подольше с ней повозиться и, может быть, удалить в конце концов эту футболку, скрывающую много важных деталей.

— Что ты сидишь? — спросила Эля, явно уже явно отключаясь и лишь слегка приоткрыв свои нахальные глаза. — А, у тебя же нет подушки. Возьми эту, мне все равно так неудобно.

Она подтолкнула ногой подушку и повернулась к стене, приняв позу, красноречиво указывающую Давыдову, что его местечко — на соседней кровати. Ему больше ничего не оставалось: он взял подушку и лег спать. Но уснуть он, конечно, не мог. Он без конца поднимал голову и смотрел на мирно спящую Элину, как бы желая убедиться в том, что все случившееся — реальность, а не плод его воспаленной фантазии… Ему очень хотелось перебраться к ней и как следует ее изучить, но он понимал, что, проснувшись, она, скорее всего, снова начнет возмущаться. Нет уж, пускай все так и остается, лишь бы не хуже!

Чем ближе к рассвету — тем сильнее Данилу хотелось есть. Он ничего не ел почти целый день, и к тому же расход энергии был весьма ощутим. В последние часы перед открытием столовой он уже проклинал тот день, когда с Элей познакомился. Как можно так спокойно дрыхнуть всю ночь после того, что произошло? Это ж какую нужно иметь нервную систему!

Он уже принес воды и умылся, но его спящая красавица еще не изволила пошевелиться. Данил посетил наконец столовую, захватив оттуда парочку бутербродов для своей раненой козочки. Кстати, насчет ее травмы у Давыдова уже возникли кое-какие подозрения.

Осторожно, стараясь не шуметь, Данил вошел в домик и открыл дверь в комнату. Он был уже совсем в другом настроении, и то, что она еще спит, было замечательно. Ему нужно кое-что выяснить. Положив бутерброды на тумбочку, он сел к ней на кровать и отогнул простыню, укрывающую ее ноги. Конечно! Никакого намека на растяжение связок, нет даже легчайшей отечности. Та же гладкая смуглая щиколотка с выпирающими хорошенькими косточками, вокруг которой Данил с большим запасом сомкнул пальцы. Но какая актриса! Она же натуральным образом проливала слезы. В любом случае, Данил ей за это очень благодарен, и сейчас уже не хочет об этом думать.

В лучах утреннего солнца, проникающих сквозь большое окно, ее теплые расслабленные ноги отливали матовым блеском, и казалось, эта гладкая кожа светится сама. Его рука скользнула по тонкой голени с удлиненно-выпуклой мышцей, сейчас совершенно мягкой. Когда его осторожная ладонь, пройдя колено, двигалась уже по бедру, Данил взглянул на ее лицо и засмеялся. Она уже проснулась и, приподнявшись на локте, хлопала глазами и жевала бутерброд.

Эля заговорила так, будто они вообще не прерывали разговор:

— Слушай, — она проглотила последний кусок и отряхнула руки, — а если узнает твоя Анжела?

— Кто?! — Давыдов даже выпрямился от неожиданности. — Ты что, думаешь, что с будущей женой можно познакомиться только в автобусе? А если на берегу морском, как тебе?

Эля приготовилась засмеяться, но внезапно переменилась в лице, подняв тонкие брови и сощурив глаза.

— А-а, я вспомнила! Я вспомнила, о чем хотела тебя спросить! Откуда ты знаешь про велосипедиста на катамаране?

— Какого велосипедиста? А ну-ка, ну-ка! — попытался Давыдов уйти в сторону, однако безуспешно.

— Нет, нет, не надо выкручиваться! Я все помню. Ты сказал, что ты — не мальчик на велосипеде, когда орал на меня перед этими своими танцами!

— Ну… я просто так сказал. Обычно на водных велосипедах катается всякая шпана.

Но Эля кивала с гримасой, показывающей, что она ему не верит.

— Да и потом… — с равнодушным видом сказал Данил, — вы так громко разговаривали.

— Подлый шпион! — она повалила Давыдова на спину, сомкнув пальцы на его шее.

— Я больше не буду!

— Хорошо! Я тебя прощаю, — она отпустила его, но сама не поднималась, оставаясь лежать на его груди.

— А я не чувствую! — стал расходиться Данил, и Эля, вздохнув, опустила голову и начала целовать его губы точно так, как вчера целовал ее он. Данил обнимал ее все крепче, стараясь поймать ее ускользающий язычок.

Вдруг Эля, как будто снова что-то вспомнив, повернула голову и взялась за простыню, укрывающую его бедра. Она стала так медленно ее приподнимать и так осторожно под нее заглядывать, словно боялась, что оттуда вылетит пойманная бабочка.

Данил понял ее намерения и снял плавки.

— Он что, все время у тебя в таком состоянии? — заинтересованно спросила Эля.

Давыдов стал нервно хихикать:

— Ну, в последние дни, по крайней мере…

— Правда?! А можно мне потрогать? — она невинно взглянула в его блаженно улыбающееся лицо.

— Думаю, нужно.

Он помог ее неуверенной руке достичь желаемого объекта, и Эля довольно долго, пристально и с явным подозрением его изучала, доводя Данила до состояния прострации.

— Н-да, — сделала она наконец заключение. — Штука ничего себе, — и, секунду подумав, спросила: — У всех такая?

— Приблизительно… — засмеялся Давыдов: малышка, кажется, далеко пойдет, нельзя спускать с нее глаз. — Ну что? Теперь моя очередь? Теперь я на тебя посмотрю, хорошо?

Эля неуверенно пожала плечами, сморщив тонкий носик, и Давыдов стянул с нее футболку.

— Боже…

— Ну вот, опять что-то не так! — Эля потянула на себя простыню, но Данил моментально ее сдернул.

— Не так?!

У него остановилось дыхание. Эля лежала на спине, а он не решался опустить руки на этот вогнутый гладкий живот с крылышками закругленных ребер, образующих легкую ступеньку по его верхнему краю. Она действительно не загорала, и нет никаких следов от купальника — тот же смуглый, золотистый цвет кожи ее груди. Она вся кажется какой-то цельной, литой, с плавно перетекающими друг в друга отшлифованными формами.

— С ума сойти… — прошептал Давыдов одними губами и опустил к ней лицо, вдыхая ее невероятный аромат, мгновенно подчинивший себе все его мысли и желания, всю его волю, все его существо.