ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Какой прекрасный день, – заметил Джон, когда они с Тристаном выехали с Эденби.

И правда день был превосходен. Ясный осенний день, один из тех, которые так любят воспевать поэты. Яркое солнце стояло высоко в зените, а легкий бриз пролетал над полями, лугами и холмами. Листва расцветилась почти всеми цветами радуги: от ярко-желтого и оранжевого до лилово-красного и зеленовато-бурого. Эта была пора сбора урожая, и изобилия. Об этом, казалось, знали лошади, коровы и овцы, пасущиеся на лугах, даже птицы и пчелы.

Тристан что-то проворчал в ответ.

Джон внимательно посмотрел на своего друга. Выражение лица Тристана было угрюмым и мрачным, как будто на него отбросила темную тень грозовая туча.

– Помни, друг мой, – негромко сказал Джон. – Что мы исполняем миссию доброй воли. А твое лицо с мрачным выражением тирана не слишком-то напоминает о мире и гармонии.

Тристан стряхнулся, как бы пытаясь отогнать от себя сон.

– Да, Джон, день замечательный. Осень во всей своей красе. Все говорит вокруг о великолепии природы и Божьем благоволении к человеку. Кажется, что земля вовсе не знает о том, что происходило совсем недавно, что Ричард убит, а Генрих стал новым королем.

В голосе Тристана все еще звучали нотки горечи. И Джон не сразу ему ответил, он пришпорил коня и теперь ехал рядом с другом.

– Теперь вот ты нахмурился, – отметил Тристан.

Джон пожал плечами и с любопытством посмотрел на него:

– Я видел тебя в разных состояниях, Тристан. Я видел тебя в гневе и в минуты величайшего страдания. Я видел, как ты принимаешь решения, и знаю, каково твое милосердие и доброта в самом лучшем смысле этих слов. Я видел, как ты лицом к лицу встречался со смертью без тени страха на лице, и видел тебя твердым, как скала, безжалостным и холодным.

Лицо графа де ла Тер застыло при этих словах, и только брови грозно нахмурились, словно предвещая шторм, когда он настороженно посмотрел на своего спутника, в ожидании того, что тот скажет дальше.

– Но я никогда не видел тебя таким как сейчас, беспокойным, злым и даже упрямым.

– С тех пор, как Генрих занял трон, меня неотступно преследует мысль, что страна должна обрести наконец мир.

– О да, и ты тоже.

– Человек обретает мир лишь в могиле, – огрызнулся Тристан и, как будто желая сменить тему, добавил: – Посмотри-ка вон туда, вперед, на домик, рядом с которым пасется стадо гусей.

Тристан погнал своего коня галопом, Джон вздохнул и последовал за ним.

Они подъехали к дому, грязному, невзрачному, глинобитному строению, крытому соломой, подобному многим из тех, что им довелось повидать уже сегодня утром. Хозяин, йомен, седеющий мужчина, и трое его взрослых сыновей, больших и неуклюжих, как щенки мастифа, выбежали чтобы встретить их. Крестьянин снова и снова кланялся Тристану и граф начал говорить, и выражение лица нового хозяина Эденби несколько просветлело. Он сообщил, что теперь король – Генрих Тюдор, что он, Тристан де ла Тер, владеет этими землями, но ничего менять не собирается, налоги не увеличиваются и они должны вместе стремиться к процветанию и благополучию страны.

Йомен и его сыновья выглядели испуганными. Они пялились на Тристана, но почти ничего не говорили. Только один из юношей обрел дар речи, чтобы заверить Тристана, что налоги будут исправно поступать в казну лорда, что у них хорошая земля, и они будут усердно трудиться.

– Ричард, Генрих, Том или Пит, – пробормотал юноша, осмелившись улыбнуться двум рыцарям, сидевшим на лошадях и возвышавшимся над ним. – А мы, как работали на своей земле, так и будем работать дальше.

Джон удивился, Тристан рассмеялся и напряжение между ними, казалось, начало спадать. Крестьянин посмотрел на своего нового лорда, и во взгляде его уже не было недоверия. Джон вздохнул и выдохнул с ощущением странного облегчения. Тристан бы не стал причинять вреда дерзкому юноше, но было приятно, что графа позабавили, а не рассердили слова парня.

Но внезапно Тристан помрачнел.

– Если бы Эдгар Льюэллен думал так же, – пробормотал он.

Из дверей выглянула женщина и поспешила, чтобы приветствовать их. У нее была пышная грудь и необычайно розовые щеки. Ее руки, заметил Джон, были старыми, морщинистыми и выглядели значительно старше ее лица, довольно привлекательного и свежего, несмотря на седую голову.

Она низко поклонилась, еще больше при этом заливаясь краской, признав в Тристане нового лорда, потом сказала, что ее зовут Мэг, а мужа – Сет, и спросила, долго ли они ехали и не пожелают ли промочить горло элем и подкрепиться тушеным мясом.

– Я предлагаю то немногое, что у меня есть, но я предлагаю это от всего сердца, милорды.

– Ма замечательно готовит, – сказал один из парней.

Тристан бросил взгляд на Джона, на лице которого явно читались любопытство и голод.

– Благодарим и с удовольствием принимаем ваше предложение, – он улыбнулся и они спешились.

– Милорды, доверьте мне этих красавцев, прошу вас! – сказал младший из сыновей.

– Так и быть, парень, – сказал Тристан, – как бишь тебя зовут?

– Он назван в честь святого Мэтью, – ответила Мэг.

– Ну что ж, Мэтью, возьми лошадей, я вижу, что тебе они нравятся.

Мэг еще сильнее залилась краской, когда Тристан проявил интерес к ее отпрыску.

– Да, сэр, – ответил тот.

Женщина смущенно кашлянула и принялась извиняться за скудность угощения. Тристан жестом руки отмахнулся от ее слов и направился к двери. От великолепного ярко-алого плаща и блестящих кожаных сапог до точеных черт лица, граф де ла Тер, безусловно, резко отличался от хозяев маленького домика. Но тем не менее, войдя в дом, он поспешил успокоить хозяйку. Джон был несколько озадачен, он радовался тому, что Тристан, казалось, помолодел на несколько лет, готовый посмеяться, расслабиться и посидеть за кружкой доброго эля, как это не раз бывало прежде, до их появления в замке Эденби.

Их усадили за грубо сколоченный стол, стоявший у очага, и подали эль и мясо. Сыновья оставались снаружи, Сет стоял, а Мэг суетилась вокруг, прислуживая гостям и болтая. Она говорила об урожае, о людях и вдруг пробормотала:

– Жаль нашего лорда Эдгара, он был хорошим господином! Погибнуть в сражении…

Ее муж поспешил перебить ее голосом, хриплым от испуга. Женщина в ужасе поперхнулась и пролила эль на стол.

Тристан взял ее за запястье и негромко сказал:

– Смерть храброго воина в бою всегда вызывает уважение, а смерть хорошего человека – жалость, лорд Эдгар был смелым воином.

– Я прошу… – начала было Мэг.

– Не нужно ни о чем просить. Мы все правильно поняли и не находим в твоих словах ничего предосудительного.

Мэг глянула на своего мужа и вздохнула с облегчением. Она быстро схватила тряпку, что бы вытереть пролитый эль и повернулась к очагу, на котором стоял большой котел с мясом, что бы предложить третям еще. Когда она поставила мясо на стол, то посмотрела на Тристана с беспокойством, но ее любопытство преодолело страх, и Мэг нерешительно спросила.

– А леди Женевьева… его дочь, с ней все хорошо?

Тристан напрягся, и Джон испугался, что он может внезапно придти в ярость. Но ничего не случилось. Де ла Тер опустил голову и уткнулся носом в тарелку.

– С ней все в порядке, – просто ответил он.

Но спокойная, непринужденная обстановка была нарушена. Они быстро прикончили мясо и встали, что бы уйти. Тристан благосклонно поблагодарил Мэг. Когда они вышли наружу, юный Мэт все еще ходил вокруг лошадей, восхищенно рассматривая их. Тристан приостановился и сказал парню, что если тот хочет, то может поступить к нему на службу конюхом. Лицо Мэтью просветлело и озарилось улыбкой.

– С радостью, милорд!

– Ты, слышал, Сет? – с благоговением прошептала Мэг.

– Я слышал, – ответил Сет, подходя к Тристану, который уже сидел верхом.

– Благослови вас Господи, милорд, за нашего мальчика!

Тристан покачал головой, удивленный благодарностью, думая, что та слишком горяча для пустячной милости, оказанной им. Парень любит животных, и будет хорошо работать.

Тристан помахал рукой в перчатке и пришпорил коня, посылая его с места в галоп. Рассмеявшись, Джон поспешил за ним. Когда они отъехали подальше, он обратился к Тристану:

– Ты облагодетельствовал этого парня, ты избавил его от тяжелой работы в поле.

– Джон! – простонал Тристан. – Им не так уж трудно живется! Они честные йомены, они живут в своем доме, работают на своей земле, и вообще оставь меня в покое, дай мне побыть одному.

Джон поклонился, изображая смирение.

– Ты умеешь завоевывать верность, Тристан. – И внезапно серьезно добавил: – И в самом деле, вчера ты взял к себе дочь вдовы и устроил ее в служанки, сегодня этого парня – в конюхи.

– Любое поместье нуждается в работниках.

– Да, конечно, но ведь ты оказываешь им милость!

– Вовсе нет. Вот смотри. Большая часть слуг Эдгара пала в сражении. Это совсем не так уж хорошо, слишком близко находиться к своему лорду.

Он горестно вздохнул, словно что-то вспомнив, и Джон не осмелился больше нарушать их тягостное молчание. Осенний день потерял свою прелесть, когда оба подумали об убийстве в Бэдфорд Хит.

Тристан слишком дорого заплатил за свою близость к Ричарду, свое требование, во имя справедливости, выяснения обстоятельств исчезновения принцев.

«Он заплатил всем, что имел и ничем нельзя этого восполнить», – подумал Джон. Прохладный ветерок внезапно показался ему леденяще холодным и молодой человек вздрогнул. Не стоит забывать еще и леди Женевьеву, нанесшую свой удар человеку, которому и без того хватило горя.

– Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, – мрачно пробормотал Тристан, пришпоривая своего пегого коня и вырываясь вперед. Джон обеспокоенно последовал за ним, задумавшись, стоит ли попытаться снова заговорить с Тристаном или подождать. Сколько уже времени прошло после тех ужасных событий, сколько всего уже случилось за эти долгие месяцы. Может быть, Тристан, наконец, обретет свое былое спокойствие…

Джон надеялся на это. Ведь все складывалось, как нельзя лучше. Ричард III мертв, Генрих Тюдор стал королем Англии и явно благоволит к Тристану де ла Теру. Они взяли Эденби и даже леди Эденби. Все беды Тристана каким-то образом компенсировались этим, и к нему должен наконец вернуться его смех. Но почему-то стало еще хуже. Даже в те тяжелые времена Тристан не был столь мрачным и угрюмым.

Граф натянул поводья, когда они подъехали к скале, возвышавшейся над замком с запада. Джон остановился позади.

Стены понемногу восстанавливались, кузницы снова работали, крестьяне продавали свое зерно, замок Эденби заживлял свои раны. «Если бы только его владелец смог поступить также», – подумал Джон…

* * *

«Тридцать восемь, тридцать девять, сорок». Сорок. Женевьева сделала ровно сорок шагов, расхаживая между стеной и дверью. Сколько раз она уже считала свои шаги, сколько раз она будет это делать, прежде чем окончательно сойдет с ума?

Она подошла к камину и протянула озябшие руки к огню. В спальне было довольно прохладно. Снаружи ярко светило солнце, там, должно быть, тепло, но здесь, среди каменных стен ее ничто не согревало.

Женевьева протянула руку и коснулась камня, молясь, чтобы ей передалась хотя бы частица его твердости. «Я уже безумна», – подумала Женевьева. Ей так долго не удавалось ни с кем увидеться, она уже отчаялась надеяться на это и была бы рада, даже если бы к ней пришел этот ненавистный Тристан де ла Тер.

Но он не появлялся у нее вот уже три дня. И никто другой не навещал ее. Ранним утром слуги входили в спальню, чтобы навести в ней порядок, приносили воду и пищу и уходили. И вечером один из ланкастерцев стучался в дверь и приносил новый поднос с пищей. И вот за три дня она и часа не провела в каком-нибудь ином обществе, кроме, как наедине с собой.

Со двора раздался шум, и Женевьева подбежала к окну, движимая любопытством и отчаянием.

Ее шелковые юбки зашуршали, когда она вскарабкалась на кресло и выглянула наружу. Женевьева застыла. Причиной шума было возвращение откуда-то Джона и Тристана. Граф ехал верхом на своем огромном пегом коне. Их встречали радостными криками, конюх подбежал к ним, чтобы принять поводья, когда они спешились. Плащи рыцарей развевались от легкого осеннего ветерка, головы были непокрыты.

Тристан вдруг глянул вверх, на ее окна, и Женевьева невольно отпрянула, и чуть было не шагнула назад, забыв, что стоит на кресле, хотя и понимала, что он не видит ее. Но Женевьева не могла не заметить мрачную задумчивость, написанную на его лице.

Это пугало. Она поднесла руку к горлу, осознав, что он не забыл о ней. И что он совсем не смягчился.

Женевьева слегка тряхнула головой. Помимо своей воли она признала, что Тристан был самым привлекательным мужчиной, которого она видела за свою жизнь. Он мог бы стать героем легенды, отважным юным принцем, посланным спасти принцессу.

– Нет, он дракон! – выдохнула Женевьева. Ибо насколько он был привлекательным, настолько же он был и безжалостным.

– Джон, Тристан!

Женевьева посмотрела туда, откуда раздался детский голосок, и увидела Энни.

«Энни! Энни, вернись!» – подумала она, когда ее маленькая кузина побежала через двор, с развевающимися сзади косичками. Джон подхватил девочку на руки и к удивлению Женевьевы, та что-то сказала Тристану, отчего они с Джоном рассмеялись, и граф перехватил ее у Джона и посадил к себе на плечо, откуда Энни протянула ручку и потрепала коня рыцаря по мягкой морде. Она рассмеялась, явно довольная тем, что восседает на широком плече Тристана.

– Ах, Энни, и ты тоже предала меня! – пробормотала Женевьева и спохватилась. Она должна радоваться, Энни жила как маленькая леди, как в свое время жила она сама.

Девушка слезла с кресла и снова почувствовала холод. «Что же произойдет, когда все это кончится? Что будет, когда Джону наскучит Эдвина, когда Тристан устанет от мести, когда им надоест их собственность?» – думала она.

Женевьева обернулась, услышав, как отодвигается дверной засов. Ее сердце учащенно забилось, но затем она догадалась, что это не может быть Тристан. Скорее всего, он все еще оставался во дворе, он бы не успел так быстро подняться к ней.

Затем раздался стук.

Тристан никогда не стучал. Он входил когда ему хотелось.

– Войдите, – сказала Женевьева.

Вошла молоденькая девушка. У нее были огромные бархатные, карие глаза, пышная красивая грудь и крутые полные бедра. Она задумчиво посмотрела на Женевьеву, затем как будто вспомнив о хороших манерах и своих обязанностях, сделала реверанс.

– Миледи, меня зовут Тесс. Я буду вашей служанкой. Я буду прибирать у вас и приносить то, что попросите.

– Тесс – прекрасно.

Девушка, казалось именно так и думала, в отличии от Женевьевы. «Где Мэри? Как она скучала по своей Мэри! А эта…». Ей захотелось, чтобы у нее в руках сейчас была вышивка или книга, чтобы она могла показать, что очень занята и ее не интересует окружающее.

Но у нее ничего не было, и она просто уселась в кресло, стоявшее у камина, в то время как Тесс ходила по комнате, подправляя тут, складывая здесь, и при этом протяжно вздыхала.

Любопытства ради, Женевьева обернулась. Служанка разглаживала покрывала на кровати, на лице ее было неподдельное восхищение.

Она почувствовала на себе взгляд Женевьевы и обернулась, улыбаясь легко и лукаво, как бы говоря, что она была рада стать служанкой леди, но знала о ее курьезном положении.

– Он… – прошептала Тесс, – здесь он лежит!

– Что? – спросила Женевьева.

– Лорд Тристан. Здесь покоится его голова… Его тело вытягивается здесь… Плечи, грудь, ноги…

Женевьева почувствовала, как у нее в висках застучало. Она заставила себя улыбнуться. «О, Господи, это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения! Милая бестактность деревенской девчонки, которая пришла в ее спальню за тем, чтобы сладострастно мечтать о Тристане де ла Тере. И откуда она взялась!»

Наверняка ее прислал сам Тристан…

Неужели все эти дни он был с этой девицей. Оставил Женевьеву в покое для того, чтобы подыскать себе лучшее занятие где-то еще?

Она бессознательно сжала кулаки, пока не заметила, что ее ногти глубоко впились в ладони. Но ей каким-то образом удалось удержать улыбку на лице.

– Тесс, мне кажется, что в комнате относительный порядок.

– Да, я сделаю все, что угодно вашей милости.

– Я хотела бы остаться одна, Тесс.

С несчастным видом девушка убрала руки с постели и повернулась, чтобы уйти.

– А я-то думала, что понравилась ей!

Дверь закрылась с негромким стуком. И у Женевьевы возникло совершенно необъяснимое желание чем-нибудь запустить в нее. Еда нетронутая стояла на туалетном столике, она потянулась к нему со злорадной мыслью швырнуть поднос через всю комнату. Но ее рука замерла в воздухе, когда она увидела полную бутылку «Бордо». Вино усмирит ее дух.

Женевьева распечатала бутылку, налила и быстро выпила, проигнорировав еду. И словно теплая волна прошла по ее телу. Ей сразу стало легче. Она снова наполнила кубок и снова выпила, и боль начала стихать.

Она расхаживала по комнате и ругалась, клянясь, что сбежит от него. Если бы она только была терпеливой и осторожной, чтобы подождать, пока он успокоится. Ей было куда уйти, за холмами находится женский монастырь, и если она сумеет добраться к монахиням, то найдет там убежище и даже сам король не осмелится что-либо предпринять.

Наконец она решила, что убежит во Францию, где жил ее дядя. Она сделает это. Она должна это сделать. Наконец ее возбуждение иссякло, и она почувствовала утомление. Может быть, в этом сыграла свою роль и та половина бутылки «Бордо», которую Женевьева попыталась усвоить. Сначала она упала на колени подле камина, затем вытянулась во весь рост, подложив ладонь под горячую щеку. Почему, почему она чувствовала такую бурю внутри? Она презирала его, а то, что он испытывал к ней, было еще теплее, еще сильнее. Она не хотела, чтобы он касался ее. Она могла поклясться, что не хотела, что бы он снова прикасался к ней, но…

То, что он делал, было волшебством.

Но это же стыдно!

Сначала она чувствовала жар, затем ее тело как бы наполняли журчащей сладостной жидкостью, как будто это было следствием опытов какого-нибудь алхимика, который заставлял ее кипеть, гореть и извергаться.

– Я должна освободиться от этого! – громко прошептала Женевьева, обращаясь к самой себе, чувствуя еще больше отчаяние, чем прежде.

* * *

Тристан не вышел к обеду.

Джон, Эдвина, Тибальд и отец Томас сидели за длинным столом в Большом зале. «Довольно-таки странное собрание», – с усмешкой подумал Джон, и чуть было не произнес это вслух, но священник смотрел на него с нескрываемым осуждением, молодой человек внезапно спросил себя с замирающим сердцем: «Догадывался ли проницательный отец Томас о том, что сейчас происходило у него в душе».

Он любил Эдвину. Любил удивительные ее мягкие глаза, Господи, что еще на свете может быть такого восхитительного голубого цвета? Он любит ее за ее шепот, за ее улыбку, за ее руки, каждую ночь нежно и страстно обнимавшие его. Она была немного старше его и к тому же вдова и йоркистка, но он любил ее.

И отец Томас, кажется догадывался об этом, поэтому за столом была такая сердечная атмосфера. Они смеялись и болтали, и всем было хорошо.

Но Тристана не было с ними, и время от времени священник, так же как и Эдвина, бросал взгляды на закрытую дверь кабинета, за которой, как им было известно, работал граф.

Джон знал, что отец Томас не был трусом, ибо он не упускал случая сказать Тристану, что считает не христианским его обращение с Женевьевой. Тристан же ясно дал ему понять, что если такое положение вещей его не устраивает, то он может уйти на все четыре стороны. Священник обычно сразу же умолкал, но всем своим поведением постоянно показывал, что не изменил своего мнения.

Когда трапеза подошла к концу, отец Томас сообщил, что должен пойти и позаботиться о вновь родившемся ребенке, так как его мать не слишком хорошо себя чувствовала. Эдвина мило улыбнулась и сказала, что собирается пойти поцеловать Энни перед сном. Тибальду нужно было проверить стражу замка и спуститься в подземелье, где все еще томились многие, из защитников Эденби.

Джон остался за столом и допил свой эль, затем бросил взгляд на дверь кабинета и, поколебавшись несколько мгновений, встал. Господи! Боже! Он знал Тристана всю свою жизнь! Он искренне любил и уважал его, и просто не мог больше терпеть, видя, как его друг мучается. Он не мог выносить агонии своего друга.

Он быстро подошел к двери и постучал. Тристан ворчливо позволил ему войти, и Джон переступил порог.

Граф не поднял глаз от книги счетов, но Джон не был уверен, что он ее и в самом деле читает.

Наконец, Тристан поднял голову и нахмурившись, вопросительно глянул на вошедшего. Джон глуповато улыбнулся и уселся в кресло, стоявшее у стола.

– Ты не вышел к столу, – сказал он.

– Я изучал вот это, посмотри-ка сюда… – подтолкнул книгу Тристан. – Эденби принадлежат поселения, находящиеся на расстоянии дня пути.

Джон просмотрел записи и цифры, обозначающие количество акров земли и кивнул.

– Я вот думаю, а знают ли те, кто там живет о последних событиях?

Тристан вздохнул и, отодвинув кресло чуть назад, забросил ноги на стол.

– Завтра на рассвете я выеду, чтобы встретиться с этими людьми. На этих отдаленных землях их живет около сотни.

Джон обеспокоенно нахмурился.

– Я поеду с тобой и советую тебе взять небольшой отряд. Там все еще могут быть мятежники.

– Я возьму Тибальда, ты нужен мне здесь. Это не займет много времени, самое большое день или два.

– Возвращайся поскорее, – сказал Джон и снова заколебался. – Это нужно для того, чтобы жизнь в замке скорее вернулась в нормальное русло.

– Ну да, здесь нужна твердая ведущая рука, – пробормотал Тристан. Он сбросил ноги со стола и протянул руку к бутылке, стоявшей на краю, чтобы наполнить свой оловянный кубок вином. – Да, чтобы вернуться к будням! Это все, чего хочет человек, верно, Джон? От самого ничтожного крестьянина до самого короля. Жизнь! Здоровье! Счастье! – он поднял кубок.

– Я очень беспокоюсь за тебя! – проговорился Джон.

– Что? – переспросил Тристан, удивленный его словами.

– Как перед Богом, Тристан! Все кончилось! Все пошло своим чередом! Ричард кормит червей! Лизетта и твоя семья отомщены. Ты владеешь Эденби. Ты наказал тех, кто предал тебя! Что же ты еще хочешь?

Тристан внезапно разозлился, и Джон решил, что граф его сейчас ударит. Но тот медленно выдохнул и осушил кубок вина.

– Я не знаю.

– Тристан, ты обладаешь даже ею.

Де ла Тер медленно, очень медленно растянул губы в улыбке и откинулся на спинку кресла.

– Да, я обладаю ею.

– И не приближался к ней в течение трех дней!

Тристан приподнял бровь.

– Ты настолько пристально наблюдаешь за мной?

– Я знаю тебя, – упрямствовал Джон.

Тристан не отрываясь, целую минуту, смотрел на него. Затем наклонился совсем близко. Улыбка его стала горькой.

– Я думал, что мне легко удастся с этим, Джон. Отомстить и затем успокоиться. Не убивать ее, нет, просто взять от нее то, что она пообещала и не собиралась давать. Но этому не видно конца… Я думал умерить жар, но вместо этого разжег пламя… Я не могу ни отпустить ее, ни прийти к ней.

Джон тряхнул головой. Он искал ответа.

– Но ведь она… твоя, – сказал он мягко, – и если это все наводит тебя на такие мысли, то идти к ней, люби ее, возьми ее…

– Нет, о любви не может быть и речи, дружище!

– Тогда… – Джон был несколько сконфужен, но попытался рассмеяться. – Тогда, Тристан, любовь и не нужна. – Он тоже налил себе вина. – Чем бы это ни было, милорд, возьми это, прими это! Во имя Господа, пожалей всех нас, тех кто верно служил тебе, тех, кто сейчас тревожится за тебя, и возьми эту девчонку!

Тристан порывисто встал.

– Что… – начал было Джон.

Граф усмехнулся.

– Ты, сказал, друг мой, – возьми эту девчонку! Завтра я уезжаю, поэтому это случится сегодня.

Он развернулся и вышел. Джон посмотрел ему вслед. Какое-то время неподвижно сидел, затем, улыбаясь, подлил еще вина. Он и в самом деле сегодня неплохо поработал.

* * *

Тристан быстро поднимался по лестнице, удивляясь самому себе, внезапному биению сердца, хрипу, с которым воздух выходил из его легких и врывался в них снова. Его пульс участился. Его желание и страсть были огнем, который никогда не угаснет, голодом, который невозможно насытить.

Он пытался остаться в стороне, потому что не понимал этого и почти боялся своего влечения. Он не мог позволить ей уйти. Он взял то, чего, как раньше казалось, он хотел, но теперь он хотел ее еще больше.

Тристан тряхнул головой. Перед самой дверью он кивнул стражнику, отодвинул засов и внезапно улыбнулся. Сегодня ему незачем искать ответов на вопросы. Он просто желал ее.

Дверь закрылась за ним. Комната была погружена во мрак. Свечи не были зажжены, а огонь в камине чуть теплился. Сначала Тристан не увидел ее. Но затем по его спине пробежали холодные мурашки, а сердце казалось, подскочило к самому горлу.

Господи милосердный! Она была здесь… вытянувшись на полу, положив голову на одну руку, ее пальцы, длинные и изящные белели в неверных сумерках, вторая рука безжизненно лежала вдоль тела.

Волосы разметались по спине Женевьевы, длинные, золотистые волосы, делавшие его прекрасную пленницу похожей на ангела, сейчас укрывали ее подобно драгоценному савану. В ее позе, в том как она вытянулась было что-то похожее на…

На его Лизетту…

Тристан прикрыл глаза, внезапно ощутив слабость. По его телу пробежала дрожь страха. «Она мертва. Судя по тому, как она лежит, она мертва, она свела счеты с жизнью…»

Наконец к нему вернулись силы и вместе с ними – безумное желание сжать ее в объятиях, оживить ее своими поцелуями. Он мгновенно преодолел разделявшее их расстояние, упал рядом с ней на колени и обхватил ее руками, что бы приподнять.

Ее голова запрокинулась. На шее не было и следа крови, его руки остались чистыми.

Ее глаза медленно открылись, и что-то оборвалось у Тристана внутри. Он ощутил внезапное облегчение и восторг. Он готов был рассмеяться над собой, но смертельный ужас еще не отпускал его сердце. Она спала.

Она просто уснула у камина. Наверное, она была слишком измучена, так как лишь медленно подняла ресницы и тут же опустила их, обдав его фиолетовым светом своих глаз, словно подернутых прозрачной пеленой.

– Тристан? – едва слышный шепот раздул внутри него пламень, пробежавший вдоль тела, и он мягко и чуть хрипловато рассмеялся.

– А кто же еще, миледи!

Он встал, держа ее на руках. Инстинктивно она обвила его шею руками, и он осторожно положил ее на кровать. Она не раскрыла глаза, но начала дышать ровнее, и он подумал, что совсем не потревожил ее.

Тристан быстро разделся и скользнул к ней. Он расстегнул тесный лиф ее платья и когда тот распахнулся, обнял ее. Нежно, едва касаясь бархатной кожи, он приподнялся над ней, что бы поцеловать ее губы… страстно… горячо…

Вкус их был сладок, как вино. Тристан снова попробовал. И улыбнулся, ибо и в самом деле ее губы сохранили привкус хорошего выдержанного вина.

Она пила… «Бордо», да «Бордо».

И скорее всего поэтому сейчас так крепко спала. Может быть, она даже мечтает во сне о другом мужчине, о другом рыцаре, который пришел к ней ночью, что бы любить ее.

Она застонала, снова обхватила Тристана руками и выгнулась, чтобы прижаться к нему. Его руки поглаживали и ласкали ее грудь. Он освободил ее от стесняющей одежды и взял ее, любил ее, с благоговением любуясь совершенством ее форм, полной грудью, острыми сосками, тонкой талией, горячими бедрами, ее мягкой и нежной кожей, нежной и теплой, словно шелк под его пальцами…

Целую вечность он ничего не слышал, ни о чем не знал, кроме этой нежности. Биение сердца участилось. Звук ее дыхания стал прерывистым, острым и хриплым, и сладким, из ее горла вырывались нечленораздельные стоны и всхлипы.

Возбуждение все нарастало. От нежности к буре, от бури к великолепию. Казалось, что прошла целая вечность… они слились воедино.

Он так отчаянно нуждался в освобождении. И вот этот миг наступил, его напряжение взорвалось, и его гнев низвергнулся в ее лоно потоком семени.

Он чувствовал себя успокоенным и умиротворенным… настолько спокойным, что глубоко вздохнул… и прижал ее к себе. Его рука, покоившаяся у нее на груди, плотнее прижала ее к себе: ее бедро обожгло его, и их ноги переплелись, а ее золотые волосы накрыли их обоих как шелковым одеялом.

Тристан чувствовал себя настолько умиротворенным, что уснул.

* * *

Он в ужасе проснулся на рассвете, вспомнив, что поклялся себе никогда не спать рядом с ней. Пробивавшийся в окно свет начал рассеивать ночной мрак. Золотые и пурпурные лучи солнца создавали неповторимое освещение.

Он соскочил с постели и быстро оделся, стараясь не глядеть на нее. Но не смог сдержаться и смотрел.

Она лежала, свернувшись калачиком, обнаженная и невинная в утреннем свете. И даже здесь, негодуя на себя, он не мог оторвать взгляд от такой красоты. Ее кожа так нежна, ее грудь такой совершенной формы, упругая, освещенная золотыми лучами рассвета, теперь полускрытая, как стыдливая девственница покрывалом ее золотистых волос, возвышалась притягательными холмами, на фоне впалого живота.

Ее золотые волосы… локоны, укрывавшие ее плечи, ее бедра, ее плавные округлые линии, блестящие локоны, роскошные и великолепные, разметались по постели там, где совсем недавно лежал он сам. Ее тонко очерченное лицо покрывал румянец.

Она улыбалась во сне легчайшей улыбкой, гнездившейся в самых уголках полуоткрытых губ. Ее рот все еще оставался влажным, нежным и чувственно-манящим.

Тристану хотелось прыгнуть обратно к ней. Разбудить ее, пусть даже неловко и грубо. «И если я еще немного простою здесь, глядя на нее, – нахмурившись, подумал Тристан, – то именно так и поступлю». И издав гортанный звук, он отвернулся и закончил одеваться.

Выйдя из спальни и кивнув стражнику, Тристан встряхнулся и расправил плечи. Почему каждый раз, когда он позволял себе поддаться своему влечению к ней, он ощущал внутри еще более бурное желание, еще более сильную потребность? Почему он не может почувствовать себя свободным и опустошенным?

Спустившись в зал, Тристан начал отдавать приказания. Немногие из слуг успели проснуться, а ему нужно очень быстро уезжать. Он беспокоился, чтобы их ничто не задержало.

Появился Тибальд и быстро приготовился, лошади были выведены во двор. Джон, с взъерошенными волосами и еще не до конца проснувшийся, вместе с Эдвиной вышел проводить их.

Молодая женщина бросилась к Тристану, когда тот уже залезал на лошадь.

– Пожалуйста, можно мне повидать Женевьеву? Только принести ей книг?

Он колебался, не зная, что ответить. И наконец посмотрел поверх головы Эдвины на Джона.

– С сегодняшнего дня выводи ежедневно на час на прогулку нашу пленницу. Пусть она гуляет и общается с Эдвиной, – и быстро перевел взгляд на голубоглазую любовь Джона. Она благодарно поцеловала руку графа, и Тристан нахмурился, смущенный таким проявлением ее чувств.

– Эдвина, ради Бога…

– Спасибо, Тристан, – в ее глазах были слезы.

– Смотри за своей племянницей, Эдвина, она весьма лукава и коварна.

– Не волнуйся, я присмотрю за ней! – радостно пообещала Эдвина.

Тристан внезапно ощутил раздражение. Он сдался из-за глаз Эдвины, таких огромных, таких невинных и беззлобных, таких благодарных и преданных за маленькую милость. Что за удивительная женщина! И, наверное, поэтому Джону так хорошо в ее обществе. Хотя Тристан вовсе не был уверен в том, что Женевьева заслужила снисхождение. Но он вспомнил прошедшую ночь, ее очарование, и…

Прежде чем отъехать, Тристан задержался. Он был зол на себя, но старался не показать этого.

– Джон, у меня есть небольшая просьба! – сказал он, сдерживая коня, нетерпеливо перебиравшего ногами.

– Слушаю тебя!

– Распорядись-ка, чтобы нашей леди Женевьеве принесли корзину нашего лучшего «Бордо», ладно?

– Корзину «Бордо»?

– Да!

– Как скажешь, – пожал плечами Джон.

Тристан улыбнулся Эдвине, поднесшей ему прощальный кубок. Он быстро осушил его, ласково распрощался со всеми, пришпорил коня, посылая его вперед. Сразу же за ним ехал Тибальд со своими людьми.

Загрузка...