Турецкий променад по набережной забытых обид

Глава 18

— В общем-то, вот так всё и было… — заканчивает свой рассказ Орлов, попивая черный кофе из маленькой кружечки.

— Как ты понял, что что-то не так? — уточняю я, скорее уже для себя, а не для Майкиной статьи.

— Ты перестала на меня смотреть… — ухмыляется Орлов, и я давлюсь своим капучино.

— Что??? — откашливаюсь я возмущенно.

— Ну, весь вечер наблюдала, а тут перестала… — объясняет мой спаситель, хитро блестя глазами. — Дай, думаю проверю, уж не уснула ли часом… А там всё куда интереснее…

— Мда… — недовольно качаю я головой, — и не пялилась-то я на тебя… — стараюсь я оправдать себя в его глазах.

— Не пялилась… — соглашается мой собеседник. — Всего лишь смотрела…

— О, ради Бога… — не выдерживаю я, усмехаясь. — Давай не будем вдаваться в эти лингвистические тонкости. Ты априори будешь проигравшим…

— Не спорю… — поднимает руки вверх Орлов, признавая свою капитуляцию, — мне с тобой в этом не тягаться… Парень с неоконченной вышкой явно не соперник человеку, с четырнадцати лет перечитывающему многострадальную Джейн Эйр… Ты явно знаешь больше синонимов к слову смотреть…

— Определенно… — с наигранной гордостью соглашаюсь я, — но не думаю, что неоконченное высшее образование показатель твоего недалекого ума. Все-таки не каждый способен заниматься бизнесом, да еще и в чужой стране…

— Это скорее необходимость чем достижение… — стараясь скрыть горечь, произносит Орлов.

— Объяснишь?

— Моя мать, — делает он паузу внимательно следя за моей реакцией, но видя лишь интерес, продолжает, — вышла замуж за турка. "Позднее счастье" всё твердила она… Правда недолгое как оказалось… — усмехается он своим воспоминаниям. — Я тогда курсе на третьем был, конечно, в штыки эту её блажь принял… Думал все как всегда будет: пара месяцев счастья, а потом снова депрессия из-за разбитого сердца… — тяжёлый вздох прерывает его рассказ, и он недовольно вертит почти пустую чашку в руках, едва ли не расплёскивая по столу остатки смолянистой жидкости. — А незадолго до нашей занимательный поездки на море, она решила продать дом, расстаться с прошлым так сказать… Думала это убедит меня, наконец, вместе с ней в Турцию переехать… А я рогом упёрся… Представить не мог, как всю свою жизнь с чистого листа писать буду… Злился тогда дико, внутри будто демон какой поселился, рвал и метал… С матерью почти не общался… Дурак был…

— Но всё же ты здесь… — улыбаюсь я, когда Орлов задумчиво замолкает. — Значит мама всё-таки тебя переубедила?!

— Как сказать… — тяжело вздыхает он, — весь четвёртый курс по друзьям и знакомым мотался… Деньги, что мать высылалала назад возращал… Думал, ниже моего достоинства подачки от её турка принимать… А потом как гром среди ясного неба… Авария… Мать тогда только на права отучилась, мечта её давняя была… Они с Умутом, её мужем, поехали в горы, а там дождь, ночь и машина в кювете…

Я в шоке от услышанного во все глаза таращусь на Михаила, пытаясь подобрать нужные слова, но они, как назло, никак не приходят в голову. Он же, тяжело сглотнув, продолжает:

— Мать сразу умерла, весь удар на её сторону пришёлся… А Умут еще пару дней в реанимации прожил… Из-за него-то, я теперь и здесь…

— Не понимаю… — дрожащий голос выдаёт моё волнение, но Орлов не обращает на это никакого внимания, погрузившись в печаль своих воспоминаний.

— Меня к нему в реанимацию пустили, посчитали за родственника. У него ж кроме престарелой матери из кровных никого и не было… А я вроде как пасынок… Хоть и видел его от силы раза три…

Допив свой кофе, Орлов отодвинул от себя чашку и продолжил:

— На Умуте тогда живого места не было… Едва говорить мог, а всё одно твердил: не бросать его отель и за матерью присмотреть… Отель этот его детищем был, всю жизнь он его холил и лелеял, я и пообещал… Не думаю, что особо понимал тогда, о чем он меня просит, просто не мог отказать… А на следующий день Умута не стало…

— Мне жаль… — глухо звучит мой надтреснутый голос.

— Вот тогда-то и началась моя весёлая турецкая жизнь… — наигранно улыбается мне пернатый. — С законом проблем не возникло, там всё просто обстряпали… А вот побороться с конкурентами за жирной кусок туристического рая пришлось… Казалось бы, кому русский сосунок соперник, а на деле не по зубам оказался…

— Я и не думала… — бормочу я виновато, — что всё так…

— Мало кто задумывается, как людям успех достаётся… — подмигивает он мне. — В общем, пободались мы с ними какое-то время, а потом они поняли, что всё бестолку… Думал, вот теперь хоть чуть-чуть выдохну… Только воздуха в грудь набрал, как новая напасть… Бабаанне, матушка Умута, слегла… — тепло улыбаясь поясняет Орлов, — она мне и впрямь бабушкой, которой у меня никогда не было, стала… Операция на сердце серьёзная предстояла, врачи мало шансов давали… Там-то долгими часами ожидания возле больничной койки, я и начал строить планы по расширению отеля. Сначала просто, чтобы отвлечься, а потом уже увлёкся… И инженерное прошлое хоть и нереализованное, пригодилось… — усмехается он.

— И что с бабаанне? — мучает меня настырный вопрос.

— Обошлось… — кивает Орлов, и счастливая улыбка озаряет его лицо. — Долгих ей лет… Она неподалеку живёт, до сих пор старается меня откормить, как видишь безрезультатно… Но за её пахлаву я готов продать душу… — в экстазе закатывает он глаза.

— Я думала твой отель новый, слишком всё по-современному… — возвращаясь к его бизнесу, хмурюсь я.

— Так и есть. Это первый отель сети, который открыл лично я и второй в моём владении. Сейчас наша сеть уже насчитывает пять отелей в разных точках Турции, и на подходе открытие шестого, вот там-то глобальная стройка… — с гордостью кивает он, задумчиво глядя в окно. — Может пройдёмся?

— С радостью… — с улыбкой поднимаюсь я, разминая затекшие ноги.

Капучино уже давно булькал внутри моего желудка, я же была всё еще под впечатлением от рассказа своего экс-врага.

— Я в шоке… — выдыхаю я, когда мы оказываемся в духоте турецкой улицы. — Никогда бы не подумала, что жизнь тебя так потрепала, но ты молодец, развить такой бизнес… Я бы не смогла…

— Ты слишком к себе строга… — улыбается мне Орлов и я, кажется, начинаю отчаянно краснеть. — Да к тому же, когда жизнь особо не даёт выбора, приходится изгаляться…

— А почему ты живёшь именно в "Blue Stars"? Или ты как кочевой начальник, странствуешь по всем отелям, принося с собой теплый ветер перемен?

— Кочевой начальник — это сильно… — открыто смеётся Миша, и я любуюсь его искренними эмоциями. — На самом деле я не живу в отелях… Обычно… У меня дом неподалеку от бабаанне… А по отелям действительно кочую по мере необходимости. Вот в "Blue Stars" застрял… Никак толкового управляющего найти не могу, сама видишь, крепкая рука там необходима…

— Про тебя можно мотивационную книгу писать… — пытаюсь пошутить я, смотря на него с искренним восхищением.

— Инструкция как перестать быть кретином?! — хитро подмигивает мне Орлов, и я отрицательно качаю головой.

— Я серьёзно… А где мы? — верчу я заинтересованно головой по сторонам, когда за разговорами мы оказываемся на оживлённой набережной, в центре которой стоит огромная каменная глыба.

— Бульвар Ататюрка… — поясняет мне Миша, указывая рукой на виднеющуюся вдали статую первого турецкого президента.

— Но местные называют это Набережной Забытых Обид…