Я вбежала в больничное отделение, едва не сбив медсестру. Воздух был пропитан запахом антисептика, и от этого становилось ещё страшнее. Я судорожно огляделась, пытаясь понять, куда идти.
— Где мой брат?! — задыхаясь, спросила я у первого встречного врача.
Он посмотрел на меня поверх очков и, видимо, узнав, кто я, посерьёзнел.
— Вы сестра Артёма Воронцова? Следуйте за мной.
Я кивнула, даже не находя сил говорить. Мои ноги двигались автоматически, как будто кто-то другой управлял моим телом. По коридору нас неслись гулкие шаги врачей, катили тележку с инструментами, кто-то плакал за занавеской в другой палате.
Меня провели в палату. Сердце заколотилось так сильно, что, казалось, вырвется наружу. На койке лежал Артём, его лицо было бледным, почти мертвенным. Аппараты мерно пищали, фиксируя его дыхание. Я шагнула ближе, вцепилась в его холодную руку.
— Артём… — прошептала я, чувствуя, как слёзы обжигают глаза. — Ты меня слышишь?
Его веки дрогнули, и через секунду он медленно открыл глаза. Затуманенный, слабый взгляд.
— Мила… — голос дрожал, еле слышный. — Где мама? Где папа?
Я не смогла ответить. Горло сжалось, в груди разрасталась паника. Как сказать? Как объяснить, что теперь он только у меня, а я — у него?
— Нам нужно поговорить, — услышала я голос за спиной.
Я резко обернулась. Передо мной стоял врач — мужчина лет пятидесяти, с усталым, но сочувственным взглядом.
— Что с ним?
— Он стабилен, но прогноз… не самый лучший. Нам нужно обсудить дальнейшее лечение.
Я медленно кивнула. Меня снова вело по коридору, но в этот раз мне казалось, что я иду во тьму без конца.
— Операция сложная и дорогая, — врач сидел напротив меня в своём кабинете, скрестив пальцы в замке. — Но это единственный шанс. Если мы не сделаем её в ближайшие недели, ваш брат останется прикованным к постели навсегда.
Я смотрела на него, не моргая, стараясь переварить его слова. В груди разливался ледяной страх.
— Сколько? — мой голос дрожал, но я знала, что должна услышать эту цифру.
Он назвал сумму, и у меня в голове всё поплыло. Это было невозможно. Огромная, непостижимая сумма. Я сжала пальцы в кулак, вцепившись в подлокотник стула.
— Есть ли какие-то скидки? Программы помощи? Я студентка… у меня нет таких денег… — я говорила быстро, сбиваясь, хватаясь за любую надежду.
Врач тяжело вздохнул.
— Есть благотворительные фонды, но сбор может занять слишком много времени. Я не хочу давать ложных надежд. Вам нужно искать средства самостоятельно. Часики тикают, Мила.
Часики тикают…
Я вышла из кабинета, чувствуя, как мир рушится у меня под ногами. Где взять такие деньги? Как спасти Артёма?
Мне нужна была огромная сумма. Операция Артёма должна была состояться в ближайшие недели, и если я не найду средства, он может никогда больше не встать на ноги.
Я сидела в пустой квартире родителей — теперь уже своей. Вещи всё ещё были на своих местах: папина старая куртка висела в прихожей, на полке в зале стояли мамины книги. Дом был полон воспоминаний, и мысль о том, что мне придётся продать его, разрывала душу.
Но выбора у меня не было.
На следующий день я начала обзванивать риэлторов. Некоторые сразу отказывались, услышав, что нужно срочно продать жильё. Другие предлагали откровенно заниженные суммы.
— В таких ситуациях часто покупатели пытаются сбить цену, — сказал мне один из агентов. — Вы ведь спешите, верно?
Я сжала зубы. Да, спешу. И они это знают.
Одновременно я начала продавать вещи. Мамины украшения ушли за копейки в ближайший ломбард. Отец всегда говорил, что это семейные реликвии, но теперь у меня не было семьи. Мне пришлось отнести их в руки незнакомцев.
Я выставила на продажу машину отца, его коллекционные часы, даже редкие книги из маминых полок. Каждый звонок от покупателя отзывался болью в сердце, но я продолжала.
За эти дни я практически не спала. Ела на ходу, пила холодный кофе, бегала между встречами, заполняла бумаги, торговалась. Деньги текли ко мне каплями, а время уходило стремительно.
Но денег всё ещё не хватало. И вскоре мне пришлось столкнуться с самыми жестокими вариантами поиска средств.