Ты полюбишь вновь

Глава 4

Эйлин решила поговорить с Мэнди на следующее утро, когда они мыли посуду после завтрака.

— Мы тут Диком подумали, как было бы замечательно, если бы вы могли еще немного погостить у нас, хотя бы до конца мая. К тому времени я бы уже стала сносной кухаркой. И потом… — она искоса взглянула на подругу, — вы с Робином определились бы с дальнейшими планами.

Мэнди долго и тщательно вытирала чашку.

— Ну, не знаю, как мы можем так долго надоедать вам, — сказала она. — Наверное, вам с Диком не терпится остаться вдвоем. В конце концов, это же ваш медовый месяц?

— Ерунда, — отрезала Эйлин. — На самом деле мы планируем поехать в свадебное путешествие осенью, когда Дик будет посвободнее. А по поводу готовки я серьезно говорю. И Дик, кстати, тоже, — прибавила она с гримаской. — Понимаешь, я ведь рассчитывала, что мне будет помогать миссис Пилкингтон, пока я сама не освоюсь. Ну пойди мне навстречу, Мэнди. Забудь на время про свою независимость и помоги лучшей подруге.

Мэнди улыбнулась:

— Когда ты так просишь, я не могу тебе отказать. Я спрошу Робина, но уверена, что он будет за, тем более теперь, когда ему удалось заполучить роль в фильме мистера Рандта. А это так чудесно, правда? Я и представить себе не могла, что все получится так просто.

— Он у тебя ужасно красивый. — Эйлин яростно выжала губку для мытья посуды и бросила ее обратно на полочку. — Он далеко пойдет.

Мэнди слегка поджала губы:

— Ты, кажется, не очень одобряешь актерскую карьеру, а, Эйлин?

Эйлин посмотрела на нее виновато и примирительно улыбнулась:

— Ну извини, дорогая, не обижайся. Просто я хочу, чтобы ты была счастлива и поскорее устроила семейную жизнь. Я же знаю, как ты ждала возвращения Робина. А сейчас все стало как-то зыбко. Прости, Мэнди, не будем об этом.

Девушки понимающе улыбнулись друг другу и вышли в сад. Там они нашли Робина, углубленного в чтение сценария, который дал ему мистер Рандт. Слава богу, он, кажется, серьезно увлекся этим фильмом, подумала Мэнди, кинув быстрый взгляд на Эйлин и словно говоря ей: «Ну, вот видишь!»

Робин выразил удовольствие, узнав о предложении хозяев погостить у них еще немного, и так очаровательно и мило поблагодарил Эйлин, что Мэнди немедленно убедила себя, что ее подозрения, будто эти двое самых дорогих для нее на свете людей не очень понравились друг другу, — всего лишь игра ее воображения.

— Вот только не знаю, что делать с квартирой, — задумалась Мэнди. — Я же не могу оплачивать пустую квартиру, мне это не по карману, к тому же столько людей в Лондоне ищут жилье. Думаю… как вы смотрите, если я съезжу на поезде в Лондон и все улажу?

— А зачем вам ехать в Лондон на поезде? — услышали они сзади голос Саймона Деррингтона. — Привет, меня прислала миссис Доббин за свежими яйцами для пирога. Кто тут собирается в Лондон? Я сам завтра туда еду на машине. В поезде сейчас ужасная духота. Могу подбросить несколько человек, но не больше пяти.

Эйлин сказала:

— О, спасибо, Саймон, это было бы очень кстати. Едет только Мэнди. Они с Робином остаются у нас еще на некоторое время. И она хочет уладить дела с арендой квартиры в городе.

Саймон отвесил Мэнди небольшой церемонный поклон. Сегодня его глаза, как она заметила, снова блестели насмешливым огоньком.

— Рад служить.

— Большое вам спасибо, но, боюсь, я причиню вам неудобства, — промямлила Мэнди.

Весь ее задор улетучился, как только она представила себе довольно продолжительную поездку с этим непостижимым человеком, от которого никогда не знаешь, чего ждать.

— А, вы все переживаете? — Он приподнял брови. — А знаете, не стоит. Вы меня нисколько не затрудните, а даже если бы и так, я в любом случае рад быть полезным. Заеду за вами завтра утром часов в девять, мисс Фенн. Это для вас не слишком рано?

— Да, да. То есть нет, не рано, все нормально. Большое спасибо. — Она почувствовала, что розовеет, сама не зная почему.

Эйлин повела Саймона на кухню, чтобы отдать ему яйца, а Робин устремил на Мэнди вопросительный взгляд:

— И как все это понимать? Я не знал, что вы с этим высокородным господином в таких теплых дружеских отношениях.

— Вовсе нет, — сдержанно бросила Мэнди. — Мы с ним встречались всего пару раз, и каждый раз так получается, что мы все время пикируемся. А для него я, наверное, забавная новинка. Он воображает себя мудрым учителем простых смертных и до меня еще никогда не был знаком с сироткой из приюта.

«Ну и зачем, — спросила она себя, — я это сказала? Я ведь никогда раньше не раздражалась на Робина. Тем более что на самом деле это неправда. А это еще раз доказывает, как сказала бы Матрона в приюте, какие глупости можно наговорить, если не следить за своим языком!»

— О боже, — вздохнула девушка, — вот видишь, во что я ввязалась! А я-то думала, что завтра мы с тобой устроили бы небольшой пикник — взяли с собой еду и пошли куда-нибудь погулять. Я совсем не вижу тебя последние дни, дорогой.

Она стояла рядом с его креслом. Робин потянулся и взял ее за руку:

— Ах, солнышко, это было бы чудесно. Но, знаешь, завтра я тоже буду занят. Вирджиния только что звонила. Она попросила меня отвезти ее на очередную экскурсию. Вчера, когда мы были в Оксфорде, она купила книгу о Гражданской войне и теперь жаждет найти какие-то места, с этим связанные. Эта девица просто без ума от чар старой доброй Англии.

Он потерся щекой о руку Мэнди, затем перевернул ее ладонью вверх и поцеловал.

— Ничего, детка, держись, мы оба страдаем ради великой цели, — усмехнулся он. — Но скоро мы получим награду… и может быть, даже раньше, чем ты думаешь.

Мэнди почти до вечера провозилась на кухне, готовя еду впрок, на весь следующий день. У Эйлин и так будет завтра много хлопот в ее отсутствие. Она приготовила пирожки с мясом, ячменные лепешки, огромный фруктовый торт и еще — десертов на три дня вперед, мимоходом подумав, как хорошо иметь холодильник, чтобы хранить запасы. Мэнди работала, а в ее сердце звенела веселая песня от одного воспоминания о том, как Робин посмотрел ей в глаза и прошептал: «…и может быть, раньше, чем ты думаешь».

Для поездки в Лондон Мэнди выбрала свой единственный приличный костюм — светло-коричневый, она купила его на одной распродаже.

Шляпка у нее была самая простая, фетровая, и грубоватые темно-коричневые туфли, зато сумочка и перчатки были из настоящей кожи, на них Мэнди копила несколько недель.

Улыбка коснулась уголков ее губ, когда она посмотрела на себя в зеркало. По крайней мере, сэру Саймону Деррингтону будет не стыдно с ней ехать, решила Мэнди. Впрочем, даже если бы ему было стыдно, он ведь ни за что не подаст виду! Она стала гадать, в каком настроении он будет сегодня, и понадеялась, что не в обычном насмешливо-сардоническом. Насколько проще и приятнее она чувствовала себя с Саймоном, когда он бывал открыт и дружелюбен.

Но, как выяснилось, его настроение снова поменялось. Саймон был не то чтобы нелюбезен — но замкнут и сосредоточен. Вел машину он быстро, очень ловко, и Мэнди рада была молча сидеть в уголке и смотреть на мчавшуюся навстречу гладкую полосу дороги, на мелькавшие мимо дорожные знаки, чувствовать на щеке солнечное тепло. Они ненадолго остановились выпить кофе в Мейденхеде, и уже вскоре после одиннадцати машина затормозила у входа в лондонский дом Мэнди.

— Я заберу вас часов в пять. Дайте-ка проверю адрес. — Саймон вынул из заднего кармана брюк записную книжку. Мэнди сказала, что хочет зайти в приют, когда закончит дела с квартирой, и навестить Пипа, своего племянника.

Саймон на всякий случай попросил и адрес приюта, и тут она заколебалась:

— Не знаю, может быть, вам будет неудобно… Оттуда легко доехать на электричке до Оксфорда, а потом…

Он прервал ее нетерпеливым жестом:

— Детка, не говорите ерунды. Как вы довезете сама все вещи, которые заберете из квартиры?

Наверно, вид у нее был очень ошарашенный, потому что Саймон чуть улыбнулся, едва заметно, и снисходительно посмотрел на девушку:

— Не все же вам оказывать всем услуги, Мэнди. Вы, добрые сердца, все время об этом забываете. Надо же учиться и принимать услуги от других. Это конец первого урока на сегодня. Итак, в пять часов.

Она смотрела вслед, пока черная блестящая машина не исчезла за поворотом, потом, слегка пожав плечиками, отчасти в недоумении, отчасти от удовольствия, повернулась и стала подниматься по каменным ступеням.

Мэнди собрала все оставшиеся вещи, свои и Эйлин, поговорила с агентом, потом зашла к жене смотрителя и долго убеждала ее, что нет-нет, никто не осуждает ее за то, что та пристроила к ним в машину собаку, Болтер отлично живется в загородном доме, мистер и миссис Барратт очень-очень счастливы, что собака живет у них, и так далее. На все это ушло больше времени, чем она рассчитывала. Уже пробило четыре, когда Мэнди спрыгнула с подножки автобуса на широкой шумной улице. Раньше здесь был элитный жилой район, а теперь на нее трогательно и грустно смотрели обветшавшие дома, где сдавались внаем квартиры, офисы или склады. Девушка с умилением оглядывалась по сторонам, ведь для нее это были родные места.

Она толкнула тяжелые ворота с маленькой вывеской «Детский приют Фонда святого Фомы», прошла вперед по гравиевой дорожке, обогнула дом и вошла через черный ход. Мэнди помнила: сегодня у кухарки выходной, и была почти уверена, что застанет Матрону на кухне. И не ошиблась: приоткрыв дверь на кухню и заглянув в нее, она действительно увидела там Матрону в зеленом фартуке, ее седые волосы слегка растрепались, сильные руки были по локоть в желтой миске с мукой.

Когда дверь открылась, она подняла глаза:

— Мэнди!

Добродушное лицо озарилось улыбкой, и Матрона протянула руки навстречу. Ее обожали все воспитанники, она была им скорее матерью, чем воспитательницей.

Мэнди нежно обняла ее.

— О господи, — воскликнула Матрона. — Твой нарядный костюм!

— Фу-у! Это же только мука, сейчас я отряхну. Как вы, Матрона? Нет, нет, занимайтесь пирогом. Я догадалась, что вы будете на кухне, сегодня четверг, и у вас наверняка нет ни минутки свободной. Я посижу, а вы мне расскажете все новости, хорошо?

Она присела на край изрезанного стола, пока Матрона продолжала месить тесто, успевая осыпать гостью короткими вопросами. Понравилось ли ей на ферме? Поправился ли Робин? Она очень переживала, когда узнала о его болезни.

— Ферма замечательная, а Робину с каждым днем лучше. Но я вам потом все расскажу, а сначала скажите, как дела у маленького Пипа. Когда я была в прошлый раз, мне показалось, что он очень грустный.

— Да, с маленьким Пипом дела неважные. Я рала, что ты приехала, Мэнди. Он всегда так счастлив, когда ты приезжаешь.

Матрона разложила тесто по формочкам и сунула их в огромную духовую печь.

— А что с ним? Очередной приступ?

— Да. Беда в том, что таблетки, которые прописал ему доктор, перестают помогать. Бедный малыш в последние дни сильно страдает от болей.

Мэнди соскочила со стола, сердце у нее упало. Она очень любила Пипа, и ее испугало серьезное выражение лица Матроны.

— Он в постели? Можно я к нему поднимусь?

— Ну конечно. Но должна тебя предупредить, что, скорее всего, застанешь его не в духе. Доктор решил отправить его в больницу на обследование — за мальчиком сегодня приедет «скорая», — а ты знаешь, как Пип относится к больницам.

Мэнди кивнула:

— Да, знаю. — Она слабо улыбнулась. — Хотя за это время вроде бы уже должен был привыкнуть, правда? Пойду постараюсь его немного развеселить.

Девушка чуть не разрыдалась, увидев Пипа в полосатой пижаме, одиноко лежавшего в постели в громадной спальне. Он лежал на боку, уставившись в стену напротив, тонкие ручки были безжизненно вытянуты поверх одеяла.

— Пип! Здравствуй!

Она ужаснулась про себя, когда слабый мальчик даже не шевельнулся в ответ. Только большие карие глаза зажглись радостью при виде Мэнди и сразу же наполнились слезами.

Она села к Пипу на постель и ласково сжала его руки, притворяясь, что не замечает слез, и шутливо ругая, что как только она уехала, он сразу принялся болеть, потом стала рассказывать про ферму и всяких животных.

Мальчик лежал откинувшись на подушки, не отрывая зачарованных глаз от лица Мэнди, и ей вдруг стало страшно. Он выглядел сейчас так, как в тот день, когда его привезли к ним, несколько лет назад, беспризорного ребенка, с едва бьющейся в нем ниточкой жизни, ни к чему не проявлявшего интереса. Нет, он не должен быть таким, отчаянно подумала Мэнди.

— А знаешь, что я тебе скажу, Пип. Про ту большую собаку, помнишь, коричневую, которую ты видел у меня в квартире…

И принялась рассказывать ему всю историю — долго и подробно, не пропуская даже самых незначительных деталей, местами присочиняя, пока наконец Пип не успокоился и даже хихикнул пару раз.

В спальню зашла Матрона и со значением посмотрела на Мэнди. Мэнди бросила взгляд на дверь и увидела, что за ней уже ждут санитары. Пип их тоже увидел. Она почувствовала, как маленькое тельце напряглось, мальчик прижался к ней, краска сползла с его лица, в глазах застыла паника.

Она тоже прижалась к нему щекой и прошептала на ухо:

— Тебя отвезут туда всего на несколько дней, малыш, они подлечат тебя, и твоя боль пройдет. А потом я приеду и заберу тебя на ферму. И ты снова увидишь Болтер.

Пип отрицательно замотал головой, личико его скривилось, он изо всех сил старался не заплакать.

— Не отдавай меня им, — только и смог выговорить он.

Мэнди безнадежно посмотрела на Матрону, и вдруг ее озарило.

— А что, если я поеду с тобой, мой маленький? Мне разрешат поехать с тобой на машине, а я уложу тебя там спать и подоткну тебе на ночь одеяльце.

— А потом ты опять уйдешь. — Он отчаянно цеплялся за ее руку.

Она проговорила не раздумывая:

— А я приду навестить тебя завтра. И послезавтра, и после-после… пока ты совсем не выздоровеешь, и тебя отпустят домой. А потом мы подумаем, можно ли отвезти тебя на ферму.

Матрона одобрительно кивала седой головой, ласково глядя на них.

— Правда? — прошептал Пип.

— Не сойти мне с этого места.

Мальчик прерывисто вздохнул.

— Ладно, — сказал он, успокоившись. — Тогда пускай забирают.

Мэнди не уходила от Пипа, пока он не заснул, и было уже около восьми вечера, когда она вернулась в приют. Матрона накрыла ей холодный ужин в своей гостиной, приятной комнате, выходящей окнами в сад, с яркими малиновыми рододендронами в синих вазах.

— Заезжал сэр Саймон, как ты предупреждала, — рассказывала Матрона. — Я ему все объяснила, и он все понял. Он обещал заехать к твоим друзьям на ферму и сказать, что ты осталась в городе. Но, дорогая, я думаю, тебе лучше самой позвонить им. Наверное, Робин будет очень недоволен?

— Спасибо, Матрона, но я все же напишу. В письме я смогу все подробно объяснить. А по телефону — это так официально.

Матрона улыбнулась:

— Это верно. Ну, делай как хочешь, деточка. Я так тебе благодарна, что ты согласилась остаться. Для Пипа это сейчас так важно. Ты для него — все на свете, Мэнди. — Некоторое время она молча штопала чулок, потом добавила: — Да, если у тебя любящее сердце, приходится переносить трудности, которые это приносит.

Щеки Мэнди разгорелись от удовольствия. Матрона, хотя и добрая, никогда никому не льстила, и такая похвала была редкой в ее устах — и тем более драгоценной.

Мэнди заговорила о другом:

— А сэр Саймон ничего не сказал? Дело в том, что ему ведь пришлось специально заезжать за мной.

— Нет, он не выказал неудовольствия, если ты об этом. Он просил передать тебе, что заберет твой чемодан со старой квартиры и отвезет на ферму. Знаешь, Мэнди, а он весьма интересный человек. Он так восторгался моими розами-первоцветами… в этом году они на удивление рано расцвели. Мне показалось, он человек хороший, добрый, — твердо заключила она.

Матрона всегда быстро составляла мнение о людях, и Мэнди не помнила, чтобы она хоть раз ошиблась. Но «добрый»!.. сэр Саймон Деррингтон — добрый? Казалось, такое определение ему совсем не подходит.

Матрона сменила тему:

— Я приготовила для тебя комнату мисс Смарт, Мэнди. Она как раз уехала в отпуск, тебе там будет удобно. Уверена, она не будет против, если ты возьмешь ее ночную рубашку, и я положила тебе новую зубную щетку.

— О, спасибо, Матрона. — Как здорово иметь собственную отдельную комнату! А она уже приготовилась к тому, что ей выделят кровать в общей спальне. — Можно я пойду в комнату и напишу письма? — Усвоенная с детства привычка на все спрашивать разрешения ничуть не смущала ее, для Мэнди это было совершенно естественным.

Матрона улыбнулась ей теплой, любящей улыбкой:

— Ну конечно ступай. Благослови тебя Бог, Мэнди. Ты добрая девочка.

Пип пролежал в больнице пять дней. И самым ужасным за эти дни было то, что Робин ни разу не написал ей. Каждое утро Мэнди спешила вниз, в вестибюль, в уверенности, что ее ждет письмо. И каждое утро ей приходилось скрепя сердце бороться с разочарованием, когда среди писем она не находила конверта, адресованного ей, надписанного знакомым торопливым, размашистым почерком. Мэнди написала ему длинное письмо в самый первый вечер, вложив в строчки всю свою нежность к Робину, все ласковые слова, которые ей легче было написать, чем произнести вслух. Но он не отвечал, и Мэнди казалось, что этим он словно швырял ей в лицо все ее нежности. Она пыталась придумать оправдания: Робин терпеть не может писать, занят своей новой ролью. Может быть, даже, уехал… может, они делают пробы на натуре или что-то еще? Но мозг сверлила та же ранящая, неотступная мысль: все равно он мог найти время, чтобы написать ей.

Эйлин же ответила на следующий день. Она писала, что все понимает, что, конечно, Мэнди должна сейчас остаться с Пипом. Наконец ей удалось найти помощницу по хозяйству, хотя бы для уборки, но вот что касается готовки… что ж, придется посидеть несколько дней на яичнице с ветчиной! Заканчивалось письмо так: «О Робине не беспокойся. Я за ним присмотрю. Сообщи, когда будешь возвращаться. Дик встретит тебя с поезда».

Мэнди написала ответ, рассказав все новости про Пипа. Ей трудно было удержаться от вопросов о Робине, но тогда Эйлин догадалась бы, что сам он Мэнди не пишет, а этого она допустить не могла.

Дни шли, Мэнди вернулась к своей прежней небогатой событиями жизни в приюте: помогала убираться, иногда мыла посуду, водила младших детей на прогулку в ближайший парк и играла с ними во дворе после вечернего чая, разбирала грязное белье и штопала прохудившиеся вещи… все те же мелкие дела, которые она, как старшая воспитанница, выполняла много лет назад.

Под воздействием лечения Пип выздоравливал с каждым днем. В больнице, где он лежал, очень одобрительно относились к посещению больных детей, поэтому Мэнди могла проводить с ним много времени. Матрона с воодушевлением заявляла, что присутствие Мэнди. сотворило с Пипом чудо. Когда мальчика выписали, он выглядел намного крепче и веселее, чем обычно.

Они вернулись в приют в среду днем, и, к невероятному огорчению Пипа, его опять немедленно уложили в постель.

— Завтра сможешь вставать, — пообещала ему Мэнди, складывая на тумбочке в аккуратную стопку книжки и комиксы, которые прислали ему в больницу другие дети.

— Мэнди?..

— Да, малыш? — Она подошла и села к нему на кровать.

— Мне ведь теперь лучше, да? — Его большие темные глаза серьезно смотрели на девушку.

— Да, Пип, тебе гораздо лучше.

— И я ведь хорошо себя вел, правда? Я ведь сам поехал в больницу?..

— Ты был просто маленький ангелочек. Ну… почти ангелочек, — улыбнулась она.

— Значит, мы поедем? А когда? Ну, на ферму, к Болтер!

К этому она оказалась не готова. Она должна была знать, как буквально дети относятся к обещаниям взрослых. Теперь надо каким-то образом выполнить обещание, но Мэнди не могла так навязываться Эйлин. Она сама у нее жила, да еще Робин. Потом Болтер. А теперь еще и Пип? Нет, это уже решительно невозможно.

— Мы ведь поедем, Мэнди, да? Ты же обещала.

Она засмеялась и взлохматила его темные волосы:

— Ну разумеется, поедем, сладкий мой. Раз обещала — значит, поедем.

— А когда?

— Ты прямо как маленький шмель. Жужжишь и жужжишь. Я скажу тебе, когда придет время. А сейчас ложись-ка и как следует отдохни.

Она подоткнула ему одеяло, задвинула шторы на окнах и пошла к Матроне, которую застала в бельевой.

— Матрона, представляете, Пип заглотил наживку. Я пообещала взять его с собой на ферму, когда он вернется из больницы, и малыш не забыл об этом. Как вы думаете, я могу его забрать? То есть если я смогу договориться, чтобы там за ним был уход?

— Мэнди, дорогая, что тебе нужно от меня — разрешение или совет?

Матрона положила стопку белья на полку и внимательно посмотрела в лицо Мэнди.

— Ну… на самом деле, и то и другое.

— Что касается разрешения, то, конечно, я согласна. Тут даже говорить не о чем. Для Пипа поездка за город — подарок судьбы и не принесет ему ничего, кроме пользы. Но конечно, нужна особая забота. Он не может просто бегать и играть во дворе, как остальные мальчишки.

Мэнди наморщила лоб:

— Да, наверное, не следовало ему это обещать. Но теперь не могу же я обмануть его ожидания. — Она невесело усмехнулась и добавила: — Вы ведь всегда предупреждали нас, чтобы мы сначала думали, а потом говорили, да?

Она начала рассеянно складывать наволочки, потом вдруг не выдержала:

— Матрона, у меня появилась идея. Можно я позвоню из вашей комнаты?

Найти номер сэра Саймона Деррингтона по справочной было делом нескольких минут. Вскоре Мэнди стояла и ждала, когда ее соединят с абонентом, вцепившись в трубку как в последнюю соломинку.

Ответил женский голос:

— Сэр Саймон? Да, он, кажется, у себя. Как вас представить?

Наверное, это миссис Доббин. Сердце колотилось в груди у Мэнди, пока она ждала. Это все ради Пипа, повторяла она себе, представляя его радость, если ее план удастся.

— Алло, Мэнди?

По телефону голос Саймона был точно таким же — глубоким, спокойным и язвительным. Но, слава богу, она не почувствовала в его интонации раздражения из-за того, что его потревожили.

— Сэр Саймон, мне страшно неловко вас беспокоить… я бы не стала вам звонить, но у меня безвыходное положение. Я… вам звоню, чтобы… чтобы попросить об услуге…

«О господи! — в ужасе подумала Мэнди. — Я несу какой-то вздор!»

— Я не ослышался? — Она угадала, что на другом конце провода усмехнулись. — Мисс Мэнди Фенн просит об услуге! Ну что ж, слушаю вас.

Она поперхнулась. «Давай, Мэнди, ты должна это сделать».

— М-м, дело вот в чем. Я обещала Пипу, что если он будет послушным мальчиком и поедет в больницу, я… я возьму его с собой на ферму, когда он поправится. Я совсем об этом забыла, а Пип не забыл. Он мне ничего не говорил, но, оказывается, мечтал об этом все время, пока лежал в больнице, и теперь я просто не могу его разочаровать. Но я не могу и просить Эйлин разместить его у себя. Она, конечно, не откажет, но это будет наглостью с моей стороны. Так вот, я хотела попросить… — Она замерла, набирая воздуху, и быстро договорила: — Не могли бы вы устроить его в «Фэарингз»… санаторий для выздоравливающих… на недельку. Разумеется, все расходы за мой счет.

Все… сказала. Но молчание на другом конце, казалось, длилось вечность. Не в силах дольше этого вынести, Мэнди слабо прошептала:

— Прошу вас, забудьте о моей просьбе, если это слишком хлопотно.

Он пропустил ее слова мимо ушей и заговорил очень деловым тоном:

— Да, я могу для вас это устроить, это нетрудно. Просто я задумался, как вас с ним привезти сюда. Мне надо будет на днях поехать в город к своему адвокату. Завтра вас устроит? Я мог бы за вами заехать в половине третьего.

Мэнди сглотнула:

— Даже не знаю, как вас благодарить. Мне так жаль, что я пока ничем не могу отблагодарить вас!

— Когда-нибудь, возможно, я потребую с вас этот должок. Итак, завтра в половине третьего. До свидания, Мэнди.

Она положила трубку и стояла, глядя на телефон. Колени у нее подгибались. «А я смелее, чем думала», — с усмешкой решила Мэнди про себя и побежала наверх сказать Матроне, что она обо всем договорилась.

Пип так обрадовался, что долго не мог уснуть. А проснулся с первыми лучами солнца, так что к тому времени, как Саймон приехал за ними, уже клевал носом от усталости. К счастью, заднее сиденье было широким и мягким, Мэнди обложила мальчика подушками и предложила немного поспать, от чего тот решительно отказался. До сих пор он выезжал из приюта только на машине «Скорой помощи», поэтому все возбуждало его живейший интерес.

Саймон отвечал на бесчисленные вопросы Пипа с самым серьезным видом и необычайным терпением, которое несколько удивило Мэнди. Она не представляла, что этот человек «умеет ладить с детьми». Со своей стороны она была только рада, что ей не надо поддерживать разговор, потому что мысли и вопросы вихрем кружились у нее в голове. Почему Робин не писал ей? И даже не позвонил? Может быть, письмо затерялось на почте? Может ли мужчина, который любит девушку и собирается на ней жениться, допускать такое равнодушие? Она ведь совсем не разбирается в мужчинах. Может быть, от них и не следует ожидать особой внимательности. Впрочем, скоро это все выяснится. Когда Мэнди посмотрит ему прямо в глаза, сразу поймет, скучал ли он по ней так же, как она по нему все эти дни.

Миля проносилась за милей, и, погрузившись в размышления, девушка не сразу заметила, что возбужденная болтовня Пипа смолкла. Ее вернул к реальности голос Саймона Деррингтона:

— Посмотрите-ка назад.

Пип сладко спал на заднем сиденье.

— Я наблюдал за ним. Он боролся со сном до последнего, но его все-таки сморило. А теперь мне надо вам кое-что сказать, Мэнди. Что вы сказали Пипу? Я имею в виду, куда вы обещали его отвезти?

— В санаторий, конечно. Я сказала, что смогу забирать его каждый день… надеюсь, с этим все в порядке.

— Да, все в порядке. Только он не поедет в санаторий. Боюсь, я несколько покривил душой, когда мы говорили по телефону. Видите ли, этот санаторий принадлежит одной индустриальной компании и предназначен исключительно для их служащих. Так что я не мог устроить туда Пипа.

— Но… почему же вы мне не сказали? — Мэнди почувствовала, как ее щеки жарко вспыхнули.

— Я подумал, что вы станете возражать на мое предложение. Поэтому с характерной для меня бесцеремонностью взял и организовал все сам, без вашего ведома. — Он кинул на нее хитрый взгляд.

— А именно?

— Я отвезу Пипа к себе домой. И поручу его заботам моей восхитительной хозяйки, миссис Доббин, которая, должен заметить, в восторге от такой перспективы.

Она взволнованно проговорила:

— Но все равно надо было сначала сказать мне.

— А если бы я вам так сказал, что бы вы ответили — разрываясь между желанием помочь Пипу и нежеланием быть у меня в долгу?

— Не знаю, — честно призналась Мэнди.

— Вот именно, так что согласитесь, я хорошо сделал, что все решил за вас.

Мэнди ответила не сразу. Она сидела, глядя на мелькавшие телеграфные столбы. И наконец спросила:

— А почему вы решили это сделать?

Он не отрывал глаз от дороги.

— Вам кажется, это нетипичное для меня поведение? На вид я вам представляюсь не очень великодушным человеком?

— Д-да, в общем-то это так.

— Вы меня считаете закоренелым циником, высокомерно презирающим всех прочих смертных?

— О боже, ну нет… не совсем.

— Но по крайней мере, я недалек от истины?

— Ну вы же сами говорили, что никому, кроме себя, не доверяете. И потом, у вас всегда такой вид, словно вы оцениваете людей… — Она вдруг замолчала.

Его губы сжались в тонкую линию. Мэнди поняла, что Саймон обиделся, но, с другой стороны, сам напросился, разве не так? Потом в уголках его губ показалась улыбка.

— Черт возьми, какой же я получаюсь симпатичный парень. Я, честно говоря, не до конца представлял себе, какое впечатление произвожу на окружающих. Впрочем, меня это мало трогало. Знаете, есть такие рыбы, которые выпускают едкую жидкость, когда мимо проплывает другая рыбка. Я, наверное, как раз похож на такую. — Он усмехнулся. — Признаться, очаровательный образ.

— Ну вот видите! Вам самому нравится быть таким.

Он запрокинул голову и громко расхохотался:

— Мэнди, вы просто прелесть. Со временем, думаю, вы смогли бы превратить меня в человека.

— Кстати, — напомнила она, когда Саймон опять стал серьезным, — вы так и не ответили на мой вопрос.

— Почему я помогаю Пипу?

— Да.

Он задумался:

— Скажем так — это еще больше поднимает меня в собственных глазах, я чувствую себя добрым самаритянином. А может быть, — добавил он, вдруг понизив голос, — это помощь одного калеки другому калеке. Так что выбирайте мотив на свой вкус, Мэнди, какой хотите.

Девушка бросила на него быстрый неуверенный взгляд.

— Скорее всего, второе, — произнесла она.

Когда Саймон снова заговорил, голос у него был обычный, холодновато-отстраненный:

— А вы, наверное, никогда не делаете ничего необдуманного, да? Всегда ищете в людях только хорошее.

Мэнди ощутила беспомощность, как всегда, когда он обращал жало своей иронии против нее. Но все же Саймон помогает Пипу, подумала она. Ради этого она готова была со многим примириться, и насмешки сэра Саймона Деррингтона были не самой страшной платой.

Миссис Доббин ждала их в «Дауэр-Хаус» — такая уютная в своем голубом платье, ее маленькие глазки на полном лице так и лучились доброй улыбкой. Пипа разбудили, и он сидел на заднем сиденье, молча, с широко раскрытыми глазами. Мэнди догадалась, что теперь, когда они приехали на место, мальчик засмущался и перепугался. Саймон, наверное, тоже об этом подумал, потому что ободряюще улыбнулся и сказал:

— Итак, мой юный друг, мы прибыли. Мы с Мэнди решили, что здесь тебе больше понравится, чем в санатории, правда, Мэнди?

Мэнди открыла заднюю дверь и села на сиденье рядом с Пипом.

— Это дом сэра Саймона, — объяснила она ему, — а ферма вон там, за теми высокими деревьями, я буду приходить к тебе каждый день, а ты будешь приходить к нам в гости. Идет, зайчик?

Пип переводил большие тревожные глаза с нее на Саймона, стоявшего рядом, потом на миссис Доббин — беззащитный, открытый детский взгляд. А затем произнес с забавной серьезностью:

— Спасибо, Мэнди, я буду рад остаться здесь, — и прибавил, вспомнив, как его учили хорошим манерам: — Спасибо, что пригласили меня, сэр… сэр Саймон.

— Мы очень рады принимать тебя у нас дома, — без тени улыбки заверил его Саймон, — только тебе не кажется, что «сэр Саймон» звучит мрачновато? Может, ты будешь называть меня просто Саймон? Мы тут все друзья. Кстати, тебя это тоже касается, Мэнди, — добавил он, глядя ей прямо в глаза. — А теперь не пора нам выходить, ребята?

Он наклонился и поднял Пипа на руки, как пушинку.

— Мэнди, идемте с нами в дом, устройте, чтобы Пипу было удобно.

Мэнди пошла за ними и улыбнулась милой домашней миссис Доббин, которая в ответ озарила ее искренней радушной улыбкой и отошла с дороги, пропуская их.

— Куда мы его поместим, миссис Доббин? Наверное, следует его отправить на чердак?

Пип взвизгнул от удовольствия и обхватил Саймона руками за шею. Мэнди сразу воспрянула духом. Она была уверена, что Пипу здесь будет хорошо. И опять она увидела Саймона совершенно новым. Он стал вдруг молодым и веселым, с взъерошенными темными волосами и помятым воротничком.

— Я накрыла чай в кабинете, сэр Саймон, и разожгла там камин. Я решила, что так будет удобнее для юного господина Пипа, если он не захочет пойти поспать с дороги. Как вы считаете, мисс?

Мэнди многозначительно посмотрела в счастливое личико Пипа и ответила:

— Думаю, мы не станем сразу отправлять его в постель, пусть остается на чай. Вы согласны, миссис Доббин?

Экономка ушла, шелестя юбками, готовить чай. Саймон опустил Пипа на глубокий кожаный диван и протянул ему блюдо с домашними лепешками, покрытыми толстым слоем масла и золотистым сиропом.

— Миссис Доббин испекла их специально к твоему приезду, Пип. Она сама мне сказала. Давай, давай, бери еще, так, две… три… еще, сколько хочешь.

Пока Пип был полностью занят лепешками, Саймон повернулся к Мэнди.

— Это мое убежище, — сказал он. — А гостиная у меня, как говорит миссис Доббин, только для «посетителей».

Она смущенно оглядела комнату — чисто мужская комната, это сразу видно. Кожаные кресла, полированный дубовый паркет с большим ковриком из овечьей шкуры перед каменным камином. Пара литографий на стенах. У окна стоял колоссальных размеров письменный стол, весь заваленный книгами и бумагами. На каминной полке она увидела фотографию в серебряной рамке. Мэнди вежливо отвела от нее глаза и посмотрела в сторону, но потом ее взгляд невольно вернулся к снимку.

На фотографии была изображена девушка. Короткие светлые волосы, широко расставленные глаза под задумчивым лбом, губы полны сострадательности и нежности. Она была настоящей красавицей!

— Это Никола Марсден. Они живут напротив, через парк. У ее отца чайные плантации в Ньясе. Я думал, ваш молодой человек встречал их там, но он сказал, что нет. Мила, не правда ли? — Саймон взял фотографию с полочки и стал ее рассматривать.

— Очень мила, — автоматически ответила Мэнди.

Она не могла прийти в себя от изумления. «Это… это и есть та самая Никола Марсден? О которой Робин говорил, что она «запускает коготки в любого мало-мальски симпатичного парня, какого увидит»… Да мне легче было бы встретить тигра-людоеда, чем ее!» Все это казалось просто невероятным.

Саймон вдруг резко поставил фотографию на место.

— Впрочем, эта фотография ей льстит, — сказал он самым равнодушным тоном. — Просто она поражает цветом волос и глаз. А, вот и миссис Доббин с чаем. Вы разольете чай, Мэнди?

Прошло немало времени, прежде чем Пип улегся спать в маленькой веселой комнате окнами в сад. Мэнди подоткнула ему со всех сторон одеяло, а мальчик обнял ее за шею, когда она наклонилась поцеловать его. В его глазах снова появилась тревога, из-за того, что она уходила.

— А ты придешь завтра, Мэнди? И Болтер приведешь? Правда?

Она пообещала.

— А… а ты попросишь миссис Доббин оставить на ночь свет?

— Конечно, Пип. Пойду поищу ее.

Он свернулся калачиком и закрыл глаза. Мэнди помедлила у кровати, глядя на него, и у нее сжалось сердце.

Миссис Доббин она нашла на кухне и сразу приступила к делу:

— Сэр Саймон объяснил вам все про Пипа, миссис Доббин?

— Нет, он только сказал, что мальчик калека, бедненький.

— Нет, все гораздо хуже. Отчим обращался с ним очень жестоко и сильно покалечил его. За это он попал в тюрьму, но Пипу это уже не поможет.

Лицо экономки побагровело, ее рука сжала кухонный нож, которым она нарезала холодную телятину.

— Бывают же такие люди! Я бы не только в тюрьму его посадила! Да я бы… я бы… — Больше она ничего не могла выговорить.

— Сделаю все, чтобы бедному малышу было у нас хорошо, — просто закончила она.

— Я в этом не сомневаюсь, миссис Доббин. Но мне нужно вам кое-что сказать. Дело в том, что ребенок очень нервный. Он боится ночью темноты. В приюте в общей спальне всегда оставляют небольшой ночник. Я хотела попросить вас, чтобы вы оставили ему дверь приоткрытой или…

— Зачем, сделаем по-другому, мисс. Схожу в деревню и куплю ему ночник, чтобы он не испугался, если проснется ночью. И дверь тоже оставлю приоткрытой.

Мэнди улыбнулась с облегчением.

— Спасибо, миссис Доббин. Уверена, — вдруг с чувством добавила она, — что Пип непременно вас полюбит.

Саймон ждал ее в зале.

— Ну как, все в порядке? Теперь вам, наверное, хочется поскорее вернуться в Уиллоумед. Я вас отвезу.

— Да, пожалуйста.

И сердце Мэнди тревожно забилось при мысли, что скоро она увидит Робина. До сих пор девушка пыталась скрывать от себя тревогу, но сейчас она вернулась к ней с новой силой. Мэнди чувствовала, что вся ее дальнейшая жизнь зависит от этой встречи с Робином.

Когда они подъехали к дому на ферме, Эйлин, видимо услышавшая шум машины, вышла из-за дома, рыжие волосы ее растрепались и пламенели на солнце, в обеих руках она держала по корзинке.

— Мэнди… ну, слава богу, вернулась, жива-здорова. Не могу к тебе подойти, дорогая. Я вся чумазая… В курятнике дверь заело, а Дик где-то далеко пашет на тракторе. Вы не зайдете в дом, Саймон?

Саймон извинился и уехал, и девушки направились к заднему крыльцу. Войдя на кухню, Эйлин плюхнулась в кресло и начала стаскивать грязные ботинки.

— Хорошо, что ты приехала, Мэнди. Я получила сегодня утром твою весточку. Все-таки я считаю, что ты должна была привезти Пипа к нам, но я тебя понимаю. И миссис Доббин такая добрая душа. Вот увидишь, как она его избалует. А Болтер по тебе очень скучала. Бродила по всей ферме, тосковала. А вот сейчас расскажу тебе о моем новом «приобретении»! Ее зовут Энни, она золовка местного почтальона.

Так она продолжала болтать, и Мэнди вдруг почувствовала, что подруга тянет время, откладывая какую-то неприятную новость. Но наконец все темы иссякли.

Мэнди решительно спросила:

— А как Робин? Он дома?

— Робин? — Эйлин надела тапочки и посмотрела на нее. — Как… ты разве ничего не знаешь?

— Что не знаю?

— Ну, он же тебе, наверное, написал. Его здесь нет. Он уехал на следующий день после того, как ты отправилась в Лондон. Он сейчас живет у Рандтов в усадьбе «Вишневое дерево». С тех пор мы его не видели.

Мэнди упала на стул. Она чувствовала, что Эйлин смотрит на нее испытующе. Голос у подруги был встревоженный, когда она заговорила:

— Подожди, я ничего не понимаю. Он сказал, что обо всем написал тебе.

Мэнди опустила глаза, посмотрела на свои руки и увидела, что они дрожат.

— Нет, я ничего не знала. Он мне не писал.

Что ж, к чему скрывать. Теперь все ее так долго копившееся волнение прорвалось наружу, как кровь из свежей раны.

— Ну и дела, — возмутилась Эйлин. — Я всегда считала, что он тебя ни в грош не ставит, но это уже не лезет ни в какие рамки!

Эйлин вскочила и забегала по кухне, кипя негодованием. Постояв некоторое время около открытой двери, она вернулась и уселась на коврик около стула Мэнди.

— Малышка, ну не надо так переживать. Я погорячилась. Ты же знаешь — я иногда не могу сдержаться. Наверное, этому есть какое-то объяснение: бывает же, что письма теряются… а может быть, он по рассеянности написал не тот адрес, или еще что-нибудь. — Но голос у нее был неуверенный.

— Да, — сказала Мэнди тускло.

Она похолодела от страха, совсем как в ту ночь, когда Робин бредил. Это был страх чего-то, чего она сама не понимала.

Она встала:

— Эйлин, можно мне позвонить? Лучше сразу все выяснить.

Ей ответил женский голос. Наверное, служанка, рассеянно подумала Мэнди.

— Могу я поговорить с мистером Маршем, пожалуйста? Он должен быть у вас. Скажите ему, что это мисс Фенн.

После долгого молчания она услышала в трубке голос Робина:

— Мэнди? А, привет. Ты уже вернулась?

— Да, только что. Эйлин сказала мне, что ты уехал. Я ничего не знала.

— Она тебе все сказала? А, ну хорошо. Я хотел тебе написать, каждый день собирался, но все как-то не получалось. Ты же знаешь, я не большой любитель писать письма, и вообще… все как-то так завертелось. — Он немного замялся. — Когда мы увидимся, Мэнди?

— А ты хочешь меня увидеть? — Она сама удивилась издевке в своем голосе.

— О боже… ну не станешь же ты злиться из-за того, что я живу здесь? Ты же знаешь, зачем мне это нужно. И потом, ты сама оставила меня одного на ферме со своими друзьями, а что мне оставалось делать? Я решил, что тебе на меня наплевать.

— Робин, ты прекрасно знаешь, что это неправда. Я тебе обо всем написала…

— Ну хорошо, не будем пререкаться по телефону, — перебил он. — Давай встретимся завтра в деревне, часов в одиннадцать утра. Там есть кафе, и мы сможем обо всем спокойно поговорить наедине. Идет?

— Хорошо, Робин, — согласилась Мэнди.

Было ясно, что говорить больше не о чем.

Она осторожно положила трубку и молча стояла у столика. Вся тревога этой долгой недели словно превратилась в огромную зловещую тучу, которая целиком поглотила ее.