Ты полюбишь вновь

Глава 7

Наступил июль. Мэнди стояла на коленях в траве перед кустами роз в саду, помогая Саймону обирать завядшие бутоны — это была ежедневная процедура.

В то утро ему сообщили, что его роза получила в Испытательном комитете сертификат первой степени.

— И это моя первая попытка, — с удовлетворением рассуждал Саймон, толкая тачку вдоль ряда. — А так редко бывает, чтобы первая роза — и сразу удачная. Повезло, конечно, ничего не скажешь, все равно что выиграть заезд на бегах. Теперь я могу продолжать это дело и послать свои экземпляры на осеннюю выставку… В начале сентября, например, будет выставка в Лимингфилде. А потом, если моя роза получит там какой-нибудь приз, я могу в следующем сезоне попробовать поучаствовать в Общенациональной выставке.

Мэнди оторвала засохший бутон и осторожно положила его в мелкую корзинку, стоявшую перед ней. Хотя листья уже безвольно свисали со стебля, они были все еще влажными и бархатистыми. Ей на ум пришло коротенькое французское стихотворение, которое она выучила в последнем классе школы, — грустная история о двух возлюбленных, которые как-то вечером пошли посмотреть на розу, расцветшую только утром, и увидели, что на земле уже валяются опавшие лепестки. «О да, Природа так жестока, — горевал юноша, — коль до заката лишь цветок живет!»

Мэнди подавила вздох и бодро спросила:

— А ты уже решил, как назовешь свой новый сорт?

Саймон улыбнулся. В последние дни он часто улыбался — странной, загадочной улыбкой. И вообще он очень изменился — стал как будто моложе, счастливее.

— Да, я уже решил. Есть только одно имя на свете, которое я могу дать моей новой розе.

— Правда? — с притворным изумлением протянула она. И вдруг, поняв значение его слов, залилась краской и пробормотала: — А… ну да, понятно.

Конечно, он назовет свою розу «никола». «Никола марсден». А может быть, к сентябрю это будет уже «никола деррингтон»?

Она почувствовала, что он за ней наблюдает.

— Как думаешь, Мэнди, хорошо я придумал?

— Очень хорошо, просто замечательно.

Мэнди опустила голову, перебирая малиновые лепестки в своей корзинке.

— Рад, что ты одобряешь, — весело откликнулся Саймон, — потому что в этом есть и твой вклад.

Ее вклад? В том, что он решил жениться на Николе? При чем тут она? Вдруг Мэнди вспомнила, о чем он говорил ей в тот день в кабинете. «Благодаря тебе я по-новому взглянул на свой характер. Более чем обидно, что я полностью отверг жизнь из-за двух людей, которые когда-то предали меня». Он это имеет в виду?

Наверное, недоумение отразилось у нее на лице, потому что Саймон продолжил:

— Ну конечно. Если бы ты не помогла мне свалить с плеч конторскую работу, я никак не смог бы выкроить время на выведение новой розы. На это уходит масса времени, ты же знаешь. Ну что, дитя, — прибавил он шутливо, — теперь понимаешь, что я имею в виду?

— Какая разница, — промямлила Мэнди, ужасно смутившись, и, еле поднявшись на ноги, пошла дальше вдоль рядов посадок, чтобы прекратить этот разговор. Немного выждав, она соврала, будто бы ждет телефонного звонка, и ускользнула из сада.

Подойдя к дому, она встретила Николу Марсден, только что вышедшую из двери. Сегодня она казалась особенно хорошенькой, солнце золотило ее светлые волосы, а глаза блестели как два бриллианта.

— А, привет, Мэнди, — улыбнулась она. — Что сегодня за чудесный день! А я ищу Саймона… он там, в саду? Очень хорошо, пойду найду его.

Мэнди повернулась и посмотрела, как та бежит по траве к саду. В походке ее была легкость и стремительность, летнее платье весело развевалось, мелькали стройные загорелые ноги. Видимо, Саймон заметил ее издали, и подошел к воротам, вытянув вперед руки. Подбежав к нему, Никола просунула руку ему под локоть и подняла лицо.

Всем существом Мэнди хотелось отвернуться и уйти в дом, чтобы не видеть эти две фигуры, но что-то удерживало ее на месте. Они казались ей актерами, как если бы смотреть на них с самых задних рядов зрительного зала театра… маленькие, отчетливо видные фигурки, Саймон в старой бордовой рубахе, Никола, юная и свежая, в голубом платье. И тут бордовое и голубое слились в одно, Никола закинула обе руки за шею Саймона и притянула его к себе. Мэнди резко повернулась и пошла в дом.

Миссис Доббин тяжело спускалась по лестнице, переводя дух на каждой ступеньке.

— Мисс Мэнди, не могли бы вы подняться? Мистер Пип пошел отдохнуть после ужина, а потом не спустился, так что я решила пойти на него взглянуть. Мне не понравилось, как он выглядит, мисс. Он говорит, что спина у него опять стала болеть, и вид у него действительно неважный.

На ее лбу собрались морщинки, а маленькие добрые глаза беспокойно блестели.

Не говоря ни слова, Мэнди рванулась вверх по лестнице. Пип лежал в кровати, не шевелясь, лицо его было бледным и сморщенным. Мэнди подошла к постели и взяла его за руку:

— Что такое, Пип? Что с тобой случилось, мальчик мой?

— Мэнди… у меня опять болит. Еще хуже, чем раньше.

Он скосил на нее глаза, но не двигал головой. Вид у него был перепуганный.

Срочно надо врача, подумала Мэнди. Врача, немедленно.

Она тронула его лоб. Он был влажный и горячий.

— Сейчас мы снимем боль, Пип, — пообещала Мэнди, молясь про себя, чтобы это оказалось возможно. — А пока полежи спокойно, а я пойду найду Саймона. И сразу вернусь к тебе. Хорошо? — Она улыбнулась.

— Хорошо, — прошептал Пип. — Только ты не… — у него перехватило дыхание, — долго, ладно?

Она сбежала по лестнице и выскочила в сад. Саймон и Никола гуляли там, взявшись под руку. Девушка сияла, но сейчас счастье Николы совершенно не трогало Мэнди. Сейчас все было не важно, главное — помочь Пипу.

— Саймон! — задыхаясь, крикнула она издалека. — Пип заболел… что-то серьезное. У него начались страшные боли, намного хуже, чем прежде. Мы можем вызвать врача?

Саймон посмотрел на нее, быстро повернулся и побежал к гаражу.

— Ждите меня, — крикнул он через плечо, — я привезу Смитсона, даже если мне придется обыскать всю округу.

Через несколько секунд большая черная машина с визгом вылетела на дорогу. Никола нерешительно топталась на месте.

— Я могу чем-нибудь помочь, Мэнди? — спросила она с искренним сочувствием. — У меня дома есть лекарства, которые врач прописывал мне от головной боли. Может быть, они помогут?

Мэнди заколебалась:

— Спасибо большое, но я думаю, лучше все же дождаться врача.

— Да, ты права. Тогда я пойду. Тебе надо побыть с Пипом. Но если я что-нибудь могу сделать, то не стесняйся…

Какая она милая, подумала рассеянно Мэнди. Ей действительно не все равно, что Пип заболел. Она добрая и искренняя. И в глубине души Мэнди безотчетно почувствовала, что когда-нибудь это сыграет свою роль.

Дом сразу стал чужим и странным, как всякий дом, где болеет ребенок… зашторенные комнаты, приглушенные голоса, негромкие шаги.

Саймон вернулся меньше чем через двадцать минут с низеньким доктором Смитсоном, Пипу сделали укол, он заснул и перестал чувствовать боль. После ухода врача Саймон вызвал Мэнди из комнаты на лестницу.

— Смитсону не нравится состояние мальчика, — сказал он мрачно. — Он посоветовал пригласить к нему Глина Филпота из Лондона. Я Филпоту уже позвонил, он приедет около половины двенадцатого. Это один из лучших специалистов в стране по позвоночнику… честно говоря, я лично с ним знаком. Он тот самый хирург, который делал мне операцию несколько лет назад.

«Хирург!» — мелькнуло у Мэнди в голове.

— Понятно, — кивнула она и вдруг — не потому, что это было важно, а потому, что надо было что-то сказать, добавила: — Наверное, этот визит будет стоить много денег? Боюсь, их нельзя будет взять из расходов на персонал.

Губы его дрогнули в улыбке.

— Ты практична, как всегда, Мэнди! Я заплачу из своих личных средств.

— Да, но с какой стати?..

Он нетерпеливо отмахнулся от вопроса:

— Даже если бы Поп не заболел, я все равно собирался предложить, чтобы его осмотрел Глин Филпот, раньше или позже. Может быть, операция спасет его и он станет совершенно здоров, и если так, то мне хотелось бы дать парню такой шанс. Понимаешь, я ведь и сам знаю, каково быть калекой.

В голосе Саймона слышалась неподдельная горечь, особенно когда он произнес последнее слово. Мэнди это потрясло.

— Но ты же не калека!

— А что, разве не видно?

— Нет, конечно, — тепло возразила она.

Саймон успокоился:

— Ну хорошо, дитя, не надо на меня так сурово смотреть. Уже пора было бы понять, что такой уж я тип — очень люблю себя жалеть.

В глазах его мелькнула насмешка, но она тут же исчезла, когда он добавил:

— Так, теперь пойду к Пипу, а ты немного отдохни. Мы с тобой еще не знаем, чего нам ожидать этой ночью.

Мистер Глин Филпот прибыл без четверти двенадцать — высокий, крупный человек, слегка сутулый, с руками художника. Казалось, он ничуть не удивился, что его просили приехать за сотни миль, да еще в такой поздний час. Раз срочный случай… тем более что речь идет о жизни ребенка. Только увидев, как серьезно Саймон и врач отнеслись к этому делу, Мэнди наконец осознала, насколько сложна ситуация. Когда осмотр был закончен, она зашла в комнату и села рядом с кроватью Пипа, а мужчины пошли вниз. Пип спал под действием снотворного. Мэнди не могла отвести глаз от его лица; сейчас оно было таким спокойным, безмятежным, но что будет, когда он проснется и боль вернется? Ей страшно было об этом думать.

Вскоре она услышала, как машина доктора отъехала от дома. Саймон вошел в комнату.

— Как я и предполагал, — сказал он полушепотом. — Пипа надо класть в больницу Святой Матильды, это частная больница Глина Филпота, надо делать полное обследование, рентген и все прочее. Это очень срочно, время не терпит. Его там будут ждать завтра утром. Я сам его отвезу. Ты поедешь с нами, Мэнди?

— Да, если можно, — прошептала она.

Это была странная поездка. Они выехали затемно, еще не было четырех часов утра. Мэнди сидела на заднем сиденье, держа на коленях завернутого в одеяло Пипа. Саймон вел машину плавно и очень осторожно. Они молчали. Только иногда, оглядываясь через плечо, он коротко спрашивал:

— Как там у вас, все нормально?

Перед рассветом он остановил машину у дорожного круглосуточного кафе и принес Мэнди дымящуюся чашку чаю. Девушка попыталась высвободить руки, но Пип шевельнулся во сне, и она отрицательно покачала головой.

— Лучше не буду шевелиться, — прошептала Мэнди.

— Давай я тебя напою, — предложил Саймон.

Он поставил колено на переднее сиденье, наклонился к ней и поднес чашку к ее губам.

Мэнди благодарно улыбнулась ему в сереющем сумраке рассвета:

— Спасибо, чай был очень вкусный.

— Теперь уже недалеко, — сказал он. — Ты просто молодец, Мэнди.

От ласковой похвалы в его голосе ноющие от тяжести руки, казалось, слегка отошли.

— Так держать! — слегка улыбнулась ему Мэнди.

На какое-то мгновение по ее телу прошла волна теплого счастья, какого-то странного восторга, что в эту сумасшедшую ночь она вместе с человеком, который — против обстоятельств, против всех ожиданий — стал самым важным в ее жизни.

Они подъехали к больнице около шести часов утра.

— Так, прежде чем выходить из машины, давай договоримся, — сказал Саймон, останавливая машину на больничном дворе. — Вы с Пипом пока посидите здесь, а я пойду все оформлю в приемном покое. Потом я поеду назад, договорюсь обо всем с Гомером; Никола, я думаю, возьмет на себя телефон и офис. Я пробуду там часа два, не больше, и тут же вернусь к вам. Возможно, придется принимать решение. У тебя есть с собой деньги?

— Да, наверное, — неуверенно ответила Мэнди.

Он открыл бумажник и вынул несколько купюр:

— Возьми — никогда не знаешь, вдруг понадобится. Не забудь поесть что-нибудь. Найди здесь какое-нибудь кафе. Может быть, поблизости есть небольшая гостиница. Как только доеду, сразу с вами свяжусь. Все ясно, Мэнди?

Она кивнула:

— Да.

— Молодец.

Саймон быстро вышел из машины и двинулся к больнице. Через несколько минут оттуда вышли два санитара с носилками. Ну вот, началось, подумала Мэнди, и страх пополз вверх по ее спине — кто знает, какие испытания предстоят этому маленькому мальчику, которого она сейчас держит на руках.

Верный своему обещанию, Саймон вернулся в больницу еще до двух часов дня. Мэнди ждала его в маленькой приемной, куда ее отвела медсестра, пока Пипа увезли на очередное обследование.

Саймон встретился с ней взглядом:

— Ну что, какие новости?

— О, Саймон, это все так… он держится таким молодцом… — И вдруг, вспомнив все подробности этого ужасного, долгого дня, Мэнди покачнулась и закрыла глаза руками.

Саймон кинулся к ней и обнял:

— Бедняжка Мэнди… бедная моя девочка.

Она отчаянно моргала и через пару мгновений умудрилась улыбнуться.

— Господи, не хватало, чтобы тебе еще со мной пришлось возиться! Просто… в общем, Пип мне как брат, понимаешь, в некотором смысле.

И она начала рассказывать все, что случилось за день, но не успела закончить, как в дверь постучали, и вошел мистер Глин Филпот вместе с больничным доктором в белом халате.

Поздоровавшись, Глин Филпот сразу перешел к делу:

— Вы, конечно, хотите знать результаты обследования. Мы только что провели небольшое совещание, и мы, я и мистер Джеллинг, пришли к полному согласию.

Врач в белом халате кивнул, и хирург продолжил:

— Заболевания позвоночника трудно распознать, поэтому трудно поставить окончательный диагноз. Думаю, у него защемление нерва, помимо всего прочего. Хотите узнать подробности?

— Нет, сэр, не стоит, — ответил Саймон. — Мы вам доверяем. Что же следует предпринять?

— Я бы посоветовал немедленную операцию. Прогноз сомнительный, но мы хотя бы сможем облегчить частые приступы боли и снять воспаление. А в самом лучшем случае — полностью восстановить функцию ног.

Саймон наклонился вперед и задал вопрос, который крутился и у Мэнди в голове:

— А риск есть?

— Риск есть всегда, — спокойно ответил хирург. — Ребенок очень слабенький. Но сейчас риск таких операций меньше, чем в прежние времена. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь мальчику.

— Да, — сказал Саймон. — В этом я не сомневаюсь. Ну что же, спасибо вам, сэр. Все ясно. Мне нужно получить разрешение на операцию у заведующей приютом, которая в настоящее время несет ответственность за мальчика. Я вам уже говорил.

Хирург кивнул:

— Я буду его оперировать сегодня в четыре часа. Времени терять нельзя. Не бойтесь, мы все должны надеяться на хороший исход.

Он ласково кивнул им и вышел, за ним — врач в белом халате.

Саймон повернулся к Мэнди:

— Пойду позвоню Матроне. Подождешь меня здесь?

Ждать… ждать! Это было хуже всего. Если бы она могла хоть что-нибудь сделать для Пипа! Но Мэнди весь этот долгий день оставалось только ждать и переживать.

Саймон отвел ее в гостиницу недалеко от больницы, там они выпили чаю и перекусили. Он болтал, и Мэнди понимала, что он специально старается отвлечь ее от того, что происходит сейчас в больнице. Наконец Саймон вздохнул:

— Ты, кажется, ни слова не слышишь из того, что я говорю, а, Мэнди?

Они сидели рядом на широком диване. Саймон крепко сжал ее руку и сказал:

— Нет смысла так переживать, Мэнди. Поверь мне, это лучшие врачи, каких только можно было найти.

Она заморгала:

— Да, я знаю, Саймон. Просто… он такой маленький… мне почему-то кажется, что он мой родной младший братик, даже не знаю почему. Ах да, я вроде уже это говорила?

Саймон ответил с кривой улыбкой:

— Ну хорошо, раз так, давай поговорим о Пипе. Я хотел сказать тебе об этом попозже, но, может быть, сейчас как раз самое подходящее время. У меня насчет Пипа есть планы. Я решил оставить его у себя.

— Как это — оставить? То есть…

— Да, усыновить. — Он улыбнулся ее изумлению и добавил: — Такое случается, как тебе известно.

— Ну разумеется. Просто это так неожиданно. А он уже знает? А, нет, конечно, иначе он обязательно рассказал бы мне.

Мэнди сидела неподвижно, уставившись на высокий серебряный чайник, пытаясь представить себе это: Пип — сын Саймона. Саймона и… Николы.

Тот, видимо, догадался, о чем она думает, и сказал:

— Вообще официальные ведомства обычно неохотно дают холостякам разрешение на усыновление. Но я объяснил, что в ближайшее время могу исправить это положение. Тогда больше никаких препятствий не будет.

Она с трудом проговорила:

— Для него это будет прекрасно, Саймон. И… ты так добр.

— Нет, — перебил он довольно резко, — не подумай, что я такой альтруист. Видишь ли, у меня ведь тоже был младший брат. Ему было примерно столько лет, сколько сейчас Пипу, когда он свалился с пони. Но он… он не смог выкарабкаться. Поначалу мы думали, что он выздоровеет. Он тоже ходил на костылях, как Пип. Но в конце концов, — Саймон пожал плечами, — мы ничего не смогли сделать. Он умер. Так что отчасти поэтому, когда мне представилась возможность помочь Пипу, я воспользовался ею. Он мне очень напоминает Алана.

— Тогда понятно, — медленно ответила Мэнди.

Оказывается, Саймон потерял не только возлюбленную, но пережил еще одно горе — смерть младшего брата. А она смела его судить!

Был один вопрос, который Мэнди должна была ему задать, но не знала, как к этому подойти. Наконец нарочито небрежным тоном она спросила:

— А как Никола относится к усыновлению Пипа?

— Никола? — Саймон помахал рукой проходившему мимо официанту. — Никола? Чек, пожалуйста. — Он подождал, пока принесут чек, и положил на стол банкнот. — А, Ники считает, что это очень хорошо. Знаешь, мне даже кажется, что это Ники подала мне такую идею. Иногда я думаю, что она знает меня лучше, чем я сам, а ведь ей было известно, как я переживал из-за Алана. Он был намного младше меня, и все это произошло уже после того, как наши родители умерли.

Он встал:

— Не пора нам возвращаться?

Мэнди, взглянув в его лицо — сразу помрачневшее, — поняла, что сейчас Саймон с болью вспоминает прошлое. Она молча взяла сумочку, перчатки и пошла к двери.

Когда они вернулись в больницу, им пришлось еще подождать. В коридоре, возле двери отдельной палаты Пипа, они забросали вопросами медицинскую сестру. Да, операция закончилась, сказала она, и пациент уже в палате. Больше она ничего не знала. Она была совсем молоденькая, и на лице ее Мэнди заметила жалость.

Саймон резко сказал:

— Мэнди, оставайся здесь. Пойду постараюсь что-нибудь разузнать.

Он вернулся через несколько минут со старшей медсестрой:

— Оказывается, Мэнди, нам на самом деле сюда нельзя входить, но сестра разрешила, так что можешь быстренько зайти в палату и взглянуть на него.

Проходя вместе с Мэнди в палату, сестра тронула ее за рукав:

— Но только на минуту, не больше. Он еще не отошел от наркоза.

— А он меня узнает?

— Возможно. Подбодрите его. — Сестра мило кивнула и вышла.

Мэнди подошла к высокой кровати. Рядом с ней стояла другая медсестра, она держала Пипа за руку, проверяя пульс.

Пип лежал с закрытыми глазами. Он был тих и бледен, и Мэнди показалось, что у нее сейчас станет плохо с сердцем.

Она наклонилась к нему и нежно погладила по темным волосам.

— Пип, — прошептала она. — Это Мэнди, я здесь, милый, пришла тебя проведать. А у меня для тебя есть хорошие новости… Мисс Болтер родилась. Она ждет тебя дома, у нее белые пятна вокруг глаз, и белая манишка, и большие толстые лапки, и она мне сказала, что очень ждет, когда же Пип вернется домой и будет с ней играть.

Мальчик открыл глаза, и губы его раздвинулись в чуть заметной улыбке. С ним все будет в порядке, подсказало Мэнди сердце. Медсестра тоже улыбнулась и кивнула, словно подтверждая это.

Когда Мэнди вышла в коридор к Саймону, тот улыбался.

— Я только что говорил с доктором Глином Филпотом, — объявил он. — Он очень доволен результатами операции. Похоже даже, что Пип сможет ходить, как все люди, правда, не сразу.

Мэнди не смогла ничего ответить; она только посмотрела на него, глаза ее сияли. А он взял ее за руку и повел к лестнице.

Когда они дошли до приемного покоя, Саймон спросил:

— Ну, как там наш парень?

— Он мне улыбнулся, — похвалилась Мэнди. — Я наговорила ему всякой чепухи. Сказала, что щенок ждет его дома и чтобы он поскорее выздоравливал. — В горле у нее встал комок.

Саймон посмотрел на нее со странным выражением и сказал:

— Ты, как всегда, практична… ну кто еще мог до такого додуматься? А щенки еще даже не родились!

— Я знаю. — Она усмехнулась. — Так что если Миссис Болтер не произведет на свет щенка-девочку с белой манишкой и белыми кругами вокруг глаз, даже не знаю, как я буду смотреть в глаза Пипу.

Она почувствовала, как голос у нее дрогнул, и Саймон, наверное, тоже это заметил, потому что сказал:

— Идем, моя дорогая, пока тебе здесь больше нечего делать. Я сниму тебе номер в гостинице, где мы пили чай. Там совсем неплохо. А потом тебе надо как следует выспаться. Я был бы рад остаться, но, боюсь, мне надо вернуться домой до вечера. У меня там тысяча дел…

— Ну конечно, надо так надо, — пробормотала она.

Уже сидя в машине, он говорил:

— Останься здесь подольше. Пип будет лучше поправляться, если ты станешь к нему приходить каждый день. А ты будешь звонить мне каждый вечер и рассказывать, как у него идут дела, а потом мы договоримся, как везти его обратно домой.

— Домой! О, Саймон, можно я ему скажу, ему сразу станет лучше! То есть что ты решил его усыновить. Или хочешь сам ему об этом сообщить?

Саймон резко включил зажигание и ответил:

— Кто сделает это лучше тебя?

Потом он задумчиво прибавил:

— Вот хорошо будет, когда он вырастет большой, станет всюду бегать, лазить по деревьям, уплетать еду за обе щеки…

— Все еще не могу в это поверить, — улыбнулась Мэнди. — Все произошло так быстро. Мне даже кажется, что этого просто не может быть.

Но когда машина вырулила из ворот больницы на оживленную улицу, в голове у Мэнди мелькнула грустная предательская мысль: «Только я всего этого уже не увижу».

День за днем Пип шел на поправку. Уже через неделю он начал сидеть и свешивать ноги с кровати. Еще через два дня, при поддержке медсестры с одной стороны и Мэнди с другой, мальчик сделал первые шаги.

— Я сам шел, Мэнди! Сам шел, своими ногами. — Он повторял это много раз и продолжал говорить об этом, даже когда уже лег в постель.

— Ну конечно сам, Пип, — согласилась она, чувствуя спазм в горле. — Скоро тебе нужны будут сапоги-скороходы, как у того великана, про которого я тебе читала в книжке.

Он выглядел таким счастливым, и Мэнди решилась — сейчас самый удобный момент рассказать ему про решение Саймона. Сначала Пип не понял, о чем речь.

— Остаться у Саймона? Как это?.. Навсегда?

Мэнди кивнула:

— Пока ты не вырастешь и не станешь взрослым. Ты этого хочешь, Пип?

— А… а я могу помогать Саймону выращивать розы? И играть с Миссис Болтер, и с маленькой Мисс Болтер, и с другими щенками? — Слабенький голосок возбужденно звенел. — И тогда я увижу, как вырастет дерево… маленькое сливовое дерево, которое посадила для меня Никола?

— Конечно увидишь, — ровным голосом отозвалась Мэнди. Она ничего не знала про сливовое дерево.

Она смотрела, как расширились глаза мальчика, пока в его воображении возникали все новые и новые перспективы.

— Пип, тебе этого хочется? Что мне ответить Саймону, когда я буду звонить ему сегодня вечером?

Пип вдруг принял очень серьезный взрослый вид:

— Мэнди, поблагодари его за это предложение. И скажи, что я с радостью буду у него жить, если он меня возьмет, — произнес он сдержанно. И потом вдруг сморщил нос, как любой маленький мальчишка в предвкушении удовольствия, и добавил: — Мэнди, а здорово будет, правда?

Она прижала его к себе, пряча лицо.

— Ну конечно, мой милый. Будет очень, очень здорово.

Они все вместе пили чай на лужайке. Накануне Саймон привез Мэнди и Пипа из Лондона на своей машине, а уж миссис Доббин расстаралась — она наготовила для Пипа его любимые ячменные лепешки с маслом и сиропом. В мгновение ока разродилась и Миссис Болтер, произведя на свет шестерых щенков — причем все, как один, были с белыми манишками и белыми окружьями вокруг глаз, — трех девочек и трех мальчиков. Пипу нелегко было решить, кто же из них долгожданная Мисс Болтер, и в конце концов он выбрал самую маленькую и слабенькую из девочек и осторожно прижал ее к себе.

Никола тоже была с ними, очаровательная в своем легком белом платье. Она так и лучилась безмятежным счастьем.

По предложению Саймона Мэнди собрала вещи и переехала из коттеджа в дом, чтобы все время быть рядом с Пипом.

— А Никола пока поможет мне в офисе, — сказал он, откидываясь в плетеном кресле и хитро косясь на девушку, разливавшую чай. — Она, кстати, неплохо справлялась, пока ты была в Лондоне, Мэнди. Я даже предположить не мог, что из нее выйдет такая толковая секретарша.

— Эксплуататор, — шутливо возмутилась Никола.

Мэнди отвернулась, чтобы не видеть взгляда, которым обменялись эти двое.

Потом Саймон ушел переговорить с Гомером, прежде чем тот уйдет на день в поля, и Никола, со значением глядя на Пипа, который разрывался между кучей визжащих в корзинке щенков и лепешками миссис Доббин, тихо сказала:

— Приятно на него смотреть, правда? Я имею в виду Пипа. Он стал совсем другим.

— Это похоже на чудо. И все дело рук Саймона. Он был так добр и щедр… — Мэнди запнулась. Она не находила слов, чтобы высказать Николе, какие чувства испытывает к Саймону.

— Да, Саймон очень добрый, — задумчиво согласилась Никола, полузакрыв глаза, — хотя обычно он изо всех сил скрывает это. Я даже понять не могу, почему многие мужчины — причем не самые худшие, как правило, — из кожи вон лезут, чтобы убедить окружающих, а заодно и самих себя, что им незнакомо слово «милосердие». За всеми этими ухватками сурового молчаливого циника, каким так любит выставлять себя Саймон, на самом деле скрывается милейший человек на свете. Уж я-то это знаю, — добавила она с нежностью.

Она немного помолчала, затем метнула в Мэнди осторожный взгляд и сказала:

— Кстати, наверное, тебе стоит знать, что, когда ты была в Лондоне, они приезжали…

— А, ты имеешь в виду… Робин и…

— Да. И его невеста. Представляешь, они все-таки умудрились пожениться, несмотря ни на что.

— А они все еще… все еще здесь? — У Мэнди внутри все сжалось.

— Нет, к счастью, уже уехали. Они пробыли здесь пару дней, потом собрали вещи и уехали. Говорят, в Лондон. Тебе все еще это небезразлично? Может быть, я неделикатно вмешиваюсь не в свое дело?

— Нет, нет, что ты, все в порядке, — поспешила ответить Мэнди. — А насчет того, безразлично мне это или нет… я даже не знаю. Конечно, такие вещи трудно сразу выбросить из сердца, словно их никогда не было. Естественно, всегда больно, когда тебя бросают.

Обе замолчали. Никола, казалось, погрузилась в собственные мысли, и ее чудесные голубые глаза стали мечтательными, она сидела, глядя вдаль, на верхушки деревьев. Мэнди подумала, что, если бы на месте Николы была любая другая девушка, возможно, ей было бы труднее смириться с будущим.

Вдруг Пип испустил отчаянный вопль, и Мэнди вскочила — два щенка перекувырнулись и выпали из корзинки. Она хотела положить их обратно, но у Миссис Болтер было другое мнение относительно того, как надо обращаться с ее отпрысками. Взяв зубами за шкирку, она положила их рядышком на коврик перед собой и принялась тщательно вылизывать.

Пип, затаив дыхание, смотрел на эту картину.

— Какие они смешные, правда, правда? — не переставал восхищаться он. — Я бы смотрел и смотрел на них, весь день и всю ночь…

— И даже спать не стал бы ложиться? — вставил Саймон, неслышно подошедший к ним. — А ну-ка, молодой человек, вы и так уже засиделись с нами. Сегодня ляжешь спать пораньше. Миссис Доббин уже все приготовила, а Мэнди пойдет почитает тебе на ночь истории про Винни-Пуха, но только когда ты ляжешь в постель. Правда, Мэнди? Так что давай, Пип, прыгай ко мне.

Он опустился на четвереньки, подошел к Пипу, и тот забрался ему на спину. Мэнди с нежностью глядела, как большой мужчина катает маленького на спине, и слезы встали у нее в горле. Пип уже обожает Саймона; Никола тоже будет к нему добра. Нет, я действительно рада, твердила она себе. Для них, всех троих, это так прекрасно. Она рассмеялась и стала болтать с Николой, пока они вместе собирали со стола посуду.

После того, как Пип заснул, Мэнди отправилась в Уиллоумед и застала там Эйлин одну. Та штопала носки. Было приятно посидеть и поболтать с ней. Эйлин хотела узнать все, что случилось с тех пор, как Мэнди уехала в Лондон.

— Дик пошел к себе в клуб, так что я сейчас сварю кофе, и мы сможем всласть поболтать, как в старые добрые времена, — предложила она.

Они сидели у раскрытого окна, не включая свет, чтобы не налетели комары. Мэнди рассказала про операцию и чудесное выздоровление Пипа, и разговор перешел на другие темы — про то, что в инкубаторе скоро вылупятся цыплята и это будет ее собственный, Эйлин, выводок и она станет сама их выращивать… про то, что Эйлин наварила две дюжины горшочков с вареньем (по рецептам миссис Битон)… про праздник у викария на прошлой неделе.

Наконец они замолчали, сидя в сумерках, и Мэнди затаила дыхание.

— Эйлин, я уже давно собиралась тебе кое-что сказать, только все как-то случая не было. Я хотела поблагодарить вас с Диком за… за то, что вы были ко мне так добры. И еще хочу сказать, как мне неприятно, что все так обернулось. Как будто мы воспользовались вашим гостеприимством в дурных целях.

— Ты прекрасно знаешь, что не нужны нам никакие благодарности, — проворчала Эйлин. — Так что даже перестань об этом думать. Наверное, я должна сказать, что сочувствую тебе из-за того, что произошло… только на самом деле я нисколько не жалею о том, что все так случилось. Мэнди, ты никогда не была бы с ним счастлива, поверь мне. — Она помедлила. — А ты слышала новости?

— Что они приезжали сюда? Робин с Вирджинией? Да, Никола Марсден мне рассказала. Я рада, что не застала их. Страшно представить, если бы я натолкнулась на них случайно. Ты знаешь, Эйлин, мне кажется, они очень могут быть счастливы вместе. Робин может быть очень милым, когда все идет так, как ему хочется, и Вирджиния его, похоже, обожает. На самом деле она та девушка, которая нужна ему, — девушка, которая будет смотреть ему в рот и считать, что он неотразим. Может быть, он по-своему и любил меня. Я ведь тогда тоже считала его неотразимым. Только у меня нет таких возможностей, какие может дать ему Вирджиния.

Эйлин задохнулась от возмущения:

— Ну это уже просто немыслимо! Я-то думала, ты его возненавидишь после всего, что случилось.

— Ты знаешь, наверное, так и случилось бы, если бы для меня это было серьезно. Но теперь я понимаю, что на самом деле это было просто увлечение — он мне нравился, его внешность, обаяние… — Мэнди грустно пожала плечами. — Наверное, я просто смогла с этим смириться. И потом, какой смысл мне его ненавидеть? Люди, которые всех ненавидят, всегда ходят с таким видом… как… как надутые моржи.

Эйлин хмыкнула:

— Старый добрый юмор еще не утрачен. Ты всегда умела найти смешное даже в грустных вещах. Ну, в любом случае я рада, что у тебя в сердце не осталось занозы. Я уверена, что очень скоро ты найдешь человека посимпатичнее, даже не сомневайся.

Мэнди порадовалась, что в сумерках не было видно ее лица. Скоро она уедет отсюда, но сердце ее останется здесь навсегда. Здесь… с Саймоном, с Пипом, с самой Эйлин, которая всегда была хорошим верным другом. И если она сумеет это сделать с веселым видом, что ж, Мэнди будет за что уважать себя.

— Кстати, о Саймоне. Не то чтобы Саймон был похож на надутого моржа, как ты выразилась, но все же порой он казался мне мрачноватым. Зато в последнее время он так преобразился… я подумала — как ты считаешь, это не связано с Николой Марсден? Он совершенно переменился с тех пор, как она вернулась сюда. В деревне, естественно, все об этом судачат, мисс Трейн, которая шила ей наряды, рассказывала, что недавно Никола ездила в Лондон и накупила там всяких тканей, одежды и всего другого, что может означать только одно — приготовления к свадьбе. Ты об этом ничего не знаешь? Может, слышала разговор, ты же живешь там? Видишь, как я быстро стала любопытной деревенской кумушкой?

Мэнди сцепила пальцы, ладони у нее были холодные и влажные.

— Знаешь, думаю, ты права, — сказала она наконец. — Саймон часто бывает у Марсденов, а Никола не расстается с ним. Думаю, скоро они объявят о помолвке. Наверное, они ждут, когда закончится сентябрьская ярмарка. А может быть, они вообще не будут ничего объявлять. — Она замолчала, но потом нашла в себе силы продолжить: — Саймон как-то говорил мне, еще в самом начале нашего знакомства, что не очень-то верит в помолвки.

Широкая темная фигура появилась в открытом окне, и до них донесся запах табака.

— Это кто не верит в помолвки? — лениво поинтересовался Дик. — Или я вмешиваюсь в ваши девичьи секреты?

— Да, вмешиваешься, и нечего нас подслушивать, — нежно упрекнула его жена. — Мы сплетничаем про нашего соседа, Саймона Деррингтона.

Дик перепрыгнул через низкий подоконник и сел в кресло между ними, угольки его трубки тускло мерцали в сумерках.

— Так старина Саймон решил жениться? Ни за что в это не поверю, — заявил он. — Саймон у нас такой отшельник… ну, то есть из тех ребят, которые прекрасно обходятся без женщин.

Эйлин поцокала языком:

— Глупости! Никакой мужчина не может обойтись без женщины.

— А что, вполне здравая мысль, — одобрил Дик, откидываясь на спинку кресла и довольно попыхивая трубкой.

— Мы считаем, что это Никола Марсден, — выложила Эйлин.

Дик задумался:

— Может быть. Очень может быть. Да, выгодный брак. Дружат семьями, Марсдены здесь живут испокон веков.

Эйлин возмущенно фыркнула:

— Господи, перестань нести этот старомодный феодальный вздор. Милорд должен найти жену из своего сословия, и все такое… Уверена, Саймону нет до этого никакого дела.

— Как знать, может, ты и права… а может быть, нет, — пробубнил Дик. — Хотя я лично считаю, что если ты родился аристократом, это уже неисправимо. Впрочем, об заклад я бы биться не стал. — И он рассмеялся громким добродушным смехом. — Сам-то я не баронет, почем мне знать.

Мэнди вскочила:

— Мне пора возвращаться, Эйлин, уже поздно.

— Да, конечно, иди, дружок. А я-то, эгоистка, болтаю тут с тобой, совсем забыла про время. Ты, наверное, устала.

Эйлин тоже вскочила, захлопотала и наконец уговорила Мэнди, что Дик подвезет ее на машине.

Когда Дик высадил ее у ворот «Дауэр-Хаус», Мэнди некоторое время постояла, глядя, как красные огоньки машины исчезают за поворотом. Действительно, она чувствовала себя страшно усталой, но по какой-то странной причине ей не хотелось идти ложиться спать.

И тут, совершенно неожиданно, над верхушками деревьев взошла луна, Мэнди стояла как зачарованная, глядя, как она поднимается все выше и наконец плывет высоко в черном небе, полная и сияющая.

«Как красиво! — подумала Мэнди. — Такая яркая, такая спокойная и такая холодная. Сколько сердец ты разбила, а тебе и дела нет. Ну конечно, ты же луна».

Она жалко улыбалась, подходя к крыльцу, но все же это была улыбка. Темная тень отделилась от крыльца ей навстречу, оказавшись Саймоном.

— Любуешься луной? — проговорил он вполголоса, нежно и загадочно. — Вот и я тоже. Наверное, к старости становлюсь романтичным.

Мэнди подумала: «Нет, на сегодня хватит, я уже больше не выдержу».

— Я сплю на ходу… так устала, что сил на луну уже нет. — Она зевнула почти натурально.

— Бедная малышка, тебе досталось сегодня. Скорей ступай спать. — Он слегка подтолкнул ее к двери. — Будут у тебя еще и другие ночи… тоже лунные. Спокойной ночи, Мэнди.

Из окна своей спальни она наблюдала за его высокой темной фигурой — он прохаживался по лужайке, потом пошел в свой розарий. Да, осталось три недели до ярмарки, вспомнила Мэнди, а там она уедет отсюда и найдет другую работу. Скорее всего, вернется в Лондон. Лондон такой огромный, такой равнодушный, там легко все начать сначала.

Собираясь спать, она вдруг поймала себя на том, что повторяет слова старой французской песенки. «По крайней мере, мне повезло больше, чем той розе, — думала она. — У меня осталось еще целых три недели, чтобы цвести. И надо не потратить их зря».