Ты у меня один...

2

Шарон проснулась внезапно и в тревоге уставилась на светящийся циферблат будильника. Сердце ее заколотилось от ужаса при мысли, что она проспала.

Пять часов. Она облегченно вздохнула и, свешивая ноги с постели, выключила кнопку будильника — он был поставлен на пять тридцать. Шарон спала плохо, и не только в эту ночь, почти все ночи со дня свадьбы Фрэнка и Джейн, а если уж быть до конца честной — еще много ночей до этого.

Когда вчера она вернулась домой, мать и тетка разглядывали свадебные фотографии. Шарон заметила, что обеим сразу же стало неловко, и это больно задело ее. Увы, как и все близкие в последнее время, они относились к ней с подчеркнутой предупредительностью. Казалось бы, из лучших побуждений, но каждый раз следовал совершенно противоположный эффект. Аутсайдер только портит всем праздник.

Нормально, без сладкого притворства, обращалась с ней по-прежнему только другая подружка невесты — Линда — давняя и самая близкая приятельница Шарон, у которой она быстро переняла скептическое восприятие брачной жизни, умение видеть супружеские «радости» с изнанки.

— Любовь так часто недолговечна и обманчива, но, поверь, ненависть может длиться всю жизнь, — мрачно изрекла Линда во время одной из примерок подвенечного платья Джейн, — и мои родители тому подтверждение. Клянусь, что они потратили больше чувств и энергии на то, чтобы скандально выяснять отношения, чем на свой брак и любовь.

Шарон приметила, как тетя Фло потихоньку убрала в сторонку фотографии жениха и невесты, на которых те крупным планом целовались перед камерой. Когда она вышла из кухни, то услышала, что Флора говорит матери, как ей нравится Джейн, и как любит свою хорошенькую избранницу Фрэнк.

— Никогда не думала, что он так безумно влюбится, — донеслось до Шарон, задержавшейся на лестнице. Ей не хотелось подслушивать, но она не могла удержаться. Словно мазохистка, привязанная к своей боли, горько отметила она. — Нет, ты только подумай, — продолжала разглагольствовать тетка, — мне всегда казалось, что из двух сыновей Чарли Робби всегда был более страстным и сильно чувствующим. Фрэнки такой беззаботный. Ему бы все резвиться и резвиться. А? Я только хотела… Как Шарон? Она…

Шарон быстро удалилась, внутренне передернувшись от горечи и возмущения.

Она догадывалась, как отреагировал бы Роберт, доведись ему пронюхать об этой дамской беседе. Как бы он насмехался над ней за то, что она позволяет родне жалеть себя. Он бы никогда не допустил, чтобы такое случилось с ним. Шарон скривилась в невольной усмешке, попытавшись представить себе надменного кузена в подобной роли.

Впрочем, при желании можно понять, что благоговеющая перед сильными натурами тетушка Флора возомнила Роберта более страстным. Допустим, так оно и есть на самом деле, позволила себе предположить Шарон, хотя и считала, что дело скорее в его наполеоновской зацикленности на том, чтобы любыми средствами мостить путь к вершинам блестящей карьеры, сокрушая направо и налево каждого, кто способен помешать ему. Но пылкость?.. И из-за своего темперамента, как почему-то полагали ее тетки, Роберт более уязвим, чем его беспечный младший брат? Не может быть.

Единственная вулканическая страсть, которую она когда-либо замечала за Робертом, — это ярость. Та звериная ярость, которую она ощутила в его отвратительном, колдовском поцелуе. Он и обнимал-то ее с презрительным снисхождением, как какое-то низшее существо, как деспот жалкую рабыню…

Шарон поежилась, спеша в ванную. Какой-то холодок проник в ее тело — едва заметное предательское ощущение, ничего общего с действием бодрящего утреннего воздуха.

Она взглянула в окно. Предрассветное небо было чистым, все обещало прекрасную погоду… Нет, вовсе не от утренней свежести у нее мурашки по коже бегали. Причина скрывалась в ней самой, в том, что нечто чуждое, неизвестное, нежеланное зашевелилось в ней в ответ на завораживающий поцелуй Роберта. Теперь она возмущалась собой и яростно отрицала эту неведомую ей часть себя.

У Шарон не было никакого желания глубже размышлять над этими ощущениями, и, чтобы выбросить их из головы, все недолгое время под душем она повторяла про себя японские технические термины, которые заучила накануне.

Они собирались участвовать в конференции, аналогов которой в практике фирмы еще не было; командировка обещала стать весьма престижной. И до тех пор, пока Роберт не объявил, что поедет он не только вместо Фрэнка, но и всей группы по продажам, Шарон очень ее ждала.

На этот раз местом проведения был не Милан, где она уже прежде бывала, а открывшийся недавно шикарный горный курорт. Из рекламной брошюры, которую показывал ей Фрэнк, складывалось впечатление, что их ждет там не работа, а бесподобный отдых.

Похоже, у нее будет не так уж много времени, чтобы насладиться всеми достоинствами этого курорта, подумала Шарон, выходя из душа. Она подозревала, что Роберт тщательно позаботится об этом…

В зеркале она увидела свое обнаженное тело. Она всегда была стройной, но с момента помолвки Фрэнка болезненно осунулась, похудела и сейчас, решила она, выглядела просто тощим заморышем. Неудивительно, что Фрэнк предпочел ее костлявой худобе маняще чувственное тельце Джейн, отметила она, мысленно сравнивая свою фигуру с ее плавными женственными формами.

На прошлое Рождество, когда она танцевала с Робертом неизбежное танго на вечеринке для сотрудников, он язвительно отметил, что ей далеко до пышности настоящих дочерей Евы. Он, как осьминог, охватил ладонями ее талию и дразнил тем, что у нее фигура девочки, а не женщины.

— Еще одно свидетельство твоего нежелания повзрослеть и принять жизнь такой, какова она есть, — саркастически заметил он.

— Я взрослая, мне двадцать два года, — сердито возразила Шарон.

— Снаружи, — согласился Роберт. — Но внутри ты все еще подросток, цепляющийся за собственные прихоти. У тебя нет даже отдаленного представления о том, что такое настоящая жизнь, настоящие чувства… настоящие мужчины.

Конечно, она возражала, но это ничего не изменило.

Справедливости ради, Шарон все же хранила в дальнем уголке памяти, что они не всегда были так враждебны друг другу, но неприязнь с годами не сглаживалась, а углублялась и крепла.

Когда Шарон была ребенком, она обожала Роберта. Это он защищал ее от неугомонных шалостей Фрэнка; он терпеливо учил ее ездить на велосипеде, запускал с ней ее первого воздушного змея и вытирал ей слезы, когда она падала и путалась в бечевке.

Но все изменилось, когда ей исполнилось двенадцать и она влюбилась во Фрэнка. Добродушие и снисходительность Роберта обернулись леденящим отчуждением, высокомерностью сноба, как только он узнал о ее чувстве к Фрэнку. И она отвечала ему истерическими вспышками обиды, заведомо обостренной антипатией, которая все более переходила в ненависть.

Чего ей меньше всего хотелось, отметила она про себя, надевая свою рабочую «форму» — кремовую шелковую блузку и прямую темно-серую юбку, — так это провести с Робертом ближайшие четыре дня под гнетом его изысканных издевательств. Но трусливый отказ от поездки был не в ее правилах — она слишком серьезно относилась к своей работе.

Собственно, одних переводов было бы недостаточно, чтобы занять все ее рабочее время — восемь часов в день и пять дней в неделю. Шарон понимала это. Глядя на своих часто куда более квалифицированных коллег, вынужденных заниматься самыми разными вопросами деятельности компании, она пришла к решению подтвердить свою ценность для бизнеса клана Дугласов не только в качестве переводчика. Вечерние курсы референтов универсальной квалификации обернулись для нее с пользой потраченным временем, поскольку она серьезно намеревалась вплотную заняться административной стороной дела.

Кому-нибудь такая работа могла бы показаться скучной, но Шарон чувствовала, что она дает необходимые знания, реальные навыки к тому, как управлять компанией. Для ее будущей карьеры это будет иметь, может быть, даже большее значение, чем прекрасное знание языков и диплом с отличием.

Чемодан, который она упаковала накануне вечером, стоял внизу в холле. Подхватив пиджак от костюма, она критически взглянула на свое отражение в зеркале.

Шарон знала, что из-за своих волос, мягких и прямых, она кажется еще младше, но все-таки и подумать не могла о том, чтобы подстричься. Фрэнк как-то сказал ей, что длинные волосы делают женщину невероятно сексуальной. Хотя Джейн, как ни странно, была с копной коротких, словно у парня, светлых кудряшек.

И яркий макияж не годится, и кожа слишком бледная, решила она. И глаза — лучшее, что у нее было, — большие, миндалевидные, окаймленные густыми темными ресницами, накрашенные тушью, выглядели бы нелепо. Нос у нее был короткий и прямой, а рот казался просто уродским. Верхняя губа была правильной формы и плавно изогнутая, а нижняя, более широкая и полная, придавала ее рту чувственность, которую она считала несчастьем и всегда старалась замаскировать матовой помадой.

Поскольку погода этой весной была не по сезону хорошей и теплой, ее кожа уже потеряла зимнюю бледность, но она все же еще носила чулки. Голые ноги, хоть и давали ощущение блаженной прохлады, по ее мнению, выглядели неуместно для деловой женщины.

Внизу Шарон сделала себе чашечку кофе и тост, но есть не смогла. Желудок уже нервно сжался — она всегда очень не любила летать.

Отец Роберта и Фрэнка, ее дядя, был пилотом-любителем. Бедный дядя Чарли… Он погиб вместе со своим другом, когда их самолет попал в сильную грозу. Она помнила, как смерть отца опустошила Фрэнка. Они вместе оплакивали его, не стесняясь внешних проявлений скорби. Роберт же замкнулся, молчаливо блуждал с застывшим как маска лицом — он казался Шарон посторонним, издалека презрительно наблюдающим за тем, как вокруг распустили нюни.

Допивая кофе, она услышала, что подъехала машина. Нервно поставив чашку, Шарон поспешила в холл, на ходу надевая пиджак и подхватывая сумочку. Как и она, Роберт был в деловом костюме, на этот раз не в темно-синем, а в светло-сером, который подчеркивал его рост и широкие плечи.

Когда он брал у нее чемодан, Шарон поймала на себе его беглый, оценивающий взгляд. Она уже начала было задиристо поднимать подбородок, ожидая какого-нибудь очередного поучения или пренебрежительного замечания, но вместо этого вдруг с замешательством осознала, что первоначально испытующее выражение его глаз сделалось менее придирчивым и значительно более мужским, когда длившаяся несколько секунд «экспертиза» дошла до плавных холмиков ее груди.

Это был тот затаенно раздевающий взгляд, который Шарон привыкла замечать у других мужчин. По-своему животное, но, вообще говоря, лестное мужское внимание к ней, именно как к женщине. Но почувствовать это от Роберта… От Роберта, который строго выговаривал Фрэнку, топорно пошутившему по поводу ее микроскопических прелестей, когда она впервые надела миленький, в цветочек, хлопковый лифчик, который, как серьезно полагала мать, был ей уже нужен в одиннадцать лет.

Открыто чувственный взгляд Роберта вызвал у нее смешанное, противоречивое впечатление. Ведь все эти годы, готова была поклясться Шарон, он совершенно не замечал, что она из девочки превратилась в женщину.

Шарон сердито посмотрела на него, едва сдерживая искушение запахнуть пиджак. Интересно, понравилось бы ему, если бы она вот так вот уставилась на… на какую-нибудь часть его тела?

— Ты все взяла? — услышала она, прежде чем успела ответить на свой собственный вопрос. — Билеты, паспорт, деньги?

— Конечно, — ответила Шарон, сумев сдержать готовое сорваться сердитое замечание. Это деловая поездка, напомнила она себе, и она намерена сохранить подобающую дистанцию между ними, хотя бы для того, чтобы доказать Роберту, что она больше не тот подросток, над которым он все время насмехался.

У дверей роскошно поблескивал его «ягуар». Когда он открыл перед ней дверцу, Шарон почувствовала запах дорогой кожи, из которой были чехлы сидений. Фрэнк и ее мать, которые, как и Роберт, являлись директорами и держателями акций компании, ездили на куда менее шикарных машинах. Когда Роберт опустился рядом с ней на сиденье водителя, ей невыносимо захотелось напомнить ему об этом обстоятельстве.

— Очень мило, — заметила она, проводя кончиком пальца по светлой коже. — Служебная привилегия, я полагаю?

— На самом деле нет, — после минутного молчания неожиданно сказал Роберт, вливаясь в поток машин. — Пора тебе, моя ненаглядная мисс Дуглас, привести в соответствие с реальностью твое знание налогового законодательства, — съязвил он. — Даже если бы мне захотелось воспользоваться своими… связями с компанией для собственной финансовой выгоды, текущие ставки налогообложения, применяемые к компании, владеющей дорогим автомобилем, не позволили бы мне это сделать.

Шарон почувствовала, что начинает краснеть. Скрытый яд этой реплики подействовал немедленно. В отличие от нее, ему нет необходимости извлекать выгоду из своего служебного положения, недвусмысленно намекал он.

Ее терзало возмущение. Неужели о ней никогда не будут судить по достоинству только из-за того, что ее матери принадлежит пакет акций компании? Понравилось бы Роберту, если бы она заявила ему, что он стал председателем только из-за своего отца?

Но приступ раздражения так и не успел прорваться наружу. Шарон слишком хорошо знала, что Роберт легко, причем с полным основанием, опроверг бы любой связанный с неписанными законами бизнеса упрек. Хотя у него была репутация крайне жесткого руководителя, никто, даже из личных недоброжелателей, не оспаривал того, что нынешним успехом компания обязана прежде всего его упорному, фанатическому труду. И от тех, кто работал на него, он никогда не требовал большего, чем делал сам.

По мере того как они приближались к аэропорту, движение транспорта становилось более интенсивным, а желудок Шарон уже начал сжиматься от страха. Больше всего она боялась момента взлета; потом все же было легче расслабиться.

Место, где намечалась конференция, находилось в трех часах езды от аэропорта. Это означало, что большую часть дня они проведут в дороге. Шарон взяла с собой кое-какие документы, чтобы занять себя во время полета и, самое главное, как предлог свести на нет дурацкие разговоры с Робертом. Но она не могла без сожаления думать о том, что все было бы иначе, если бы в путешествии ее сопровождал Фрэнк… Он… не женатый на Джейн или на ком-то еще, Фрэнк, который…

Прекрати, резко оборвала себя Шарон. Его жена — Джейн, и тебе надо перестать думать о нем… перестать его любить.

Она отвернулась, пряча подступившие слезы. Роберт тут же подметил с сарказмом:

— Бедная сестричка, она все еще безнадежно влюблена в человека, который ее не хочет. Почему у меня такое впечатление, что ты получаешь удовольствие, играя эту роль? — грубо спросил он. Зазвеневшие в его голосе металлические нотки поразили ее не меньше, чем само обвинение.

— Это неправда, — задыхаясь, возразила она.

— У меня другое впечатление, — процедил Роберт, подъезжая к автостоянке. — В действительности, я бы сказал, что роль несчастненькой, жалеющей себя влюбленной ты принимаешь с куда большим энтузиазмом, чем желание честно заглянуть в себя, попытаться встретить настоящую любовь.

С этими словами он припарковал машину и открыл дверцу.

Шарон покраснела. Она не удостоит его ответом или тем, что будет защищаться, говорила она себе. И не позволит, ни за что не позволит заметить, как сильно его слова задели ее.

— Неудивительно, что Фрэнк предпочел спать с настоящей женщиной, — все еще не мог угомониться Роберт, распахивая для нее дверцу и, словно надзиратель, ожидая, когда она выйдет.

Я настоящая женщина, хотела возразить Шарон. Такая же, как и Джейн. Способная любить, вызывать страсть и желание. Но действительно ли это так? Неужели Джейн было присуще нечто женственное, притягательное, чего не было у нее? Неужели ей не хватало чего-то такого, что делает женщину привлекательной и желанной?

Все сомнения относительно своих достоинств и сексуального шарма, вошедшие в ее жизнь, как только она узнала о помолвке Фрэнка и Джейн, сомнения, которые она запальчиво отрицала и отбрасывала, снова овладели ею.

Знал ли Роберт о ее страхах и опасениях по поводу собственной сексуальности, что принесли ей последние месяцы, спрашивала себя Шарон, пока он доставал из багажника чемоданы.

Откуда он мог знать? Это невозможно. Он просто пытался вывести ее из себя, ранить ее, заставить среагировать так, чтобы это позволило ему с еще большими основаниями считать ее малолетней дурочкой.

Шарон не знала, с какой именно целью он так поступал, и никогда по-настоящему не задавалась этим вопросом. Конфликты между ними обострялись, усиливаясь вместе с ее любовью к Фрэнку, и она приняла свою ненависть так же, как приняла свою любовь. Но, казалось, со дня свадьбы Роберт стал относиться к ней с еще большей неприязнью, почти на грани патологии. И это несмотря на то, что брак Фрэнка теперь действительно обезоруживал ее, вынуждая признать, что давний кумир уже никогда не сможет стать частью ее жизни в том смысле, как она надеялась, что ей предстоит найти способ расстаться с прошлым и что ее жизнь должна сосредоточиться на чем-то ином.

Зачем? Зачем он это делал? Может быть, он пытается вынудить ее уйти с работы? Было ли его желание ранить и унизить ее связано только с деловой стороной их отношений, или же в этом было нечто личное?

Роберт запер машину и с нетерпением ожидал, когда она присоединится к нему.

Ближайшие четыре дня обещали стать самыми долгими днями в ее жизни…

— Можешь расслабиться, мы в воздухе…

Голос Роберта заставил Шарон открыть зажмуренные глаза. Она облегченно вздохнула, увидев, что он говорит правду.

С отвращением отказавшись от места у окна, которое предложил ей Роберт, она пристегнула ремень и заставила себя не поддаваться детскому порыву ухватиться за знакомую руку, когда самолет устремился по взлетной полосе и начал отрываться от земли.

По крайней мере, ей удалось обойтись без этого, хотя… Незаметно она ослабила правую руку, которой, все-таки не удержавшись, крепко вцепилась в рукав безукоризненного пиджака Роберта. И не только в рукав, смущенно заметила она, но и в его крепкую мускулистую руку.

Его сухое «спасибо», прозвучавшее, когда она попыталась незаметно убрать свою руку от его руки, заставило ее виновато покраснеть и стараться не смотреть на него.

Неужели он никогда ничего не боялся? Неужели ничто никогда не оставляло свой след на его стальной броне? Неужели ни одна женщина никогда не заставляла его страдать и тосковать так, что ничего больше не имело бы значения? Если такая и существовала, Шарон ничего о ней не знала. Но она всегда была слишком поглощена своими чувствами, чтобы обращать пристальное внимание на кого-то еще.

Как всегда, теперь, когда они взлетели, страх постепенно отступил, и ее тело расслабилось.

Шарон отказалась от напитков, предложенных стюардессой, и достала из кейса бумаги, которые взяла с собой. Роберт, заметила она, уже погрузился в какие-то документы и свои дневниковые записи. Что ж, пока его внимание сосредоточено на работе, он, по крайней мере, не будет цепляться, с облегчением подумала она.

— Роберт, ты только посмотри, какой вид! — выдохнула Шарон, не в силах сдержать благоговейное восхищение открывшейся перед ними панорамой.

Хотя организаторы конференции позаботились о доставке ее участников из аэропорта, Роберт предпочел действовать самостоятельно и взял напрокат автомобиль. Но Шарон это не беспокоило, поскольку она знала, что он не только отлично водит машину, но и хорошо знаком с итальянскими дорогами.

Другое дело, что ей предстояло провести наедине с ним три часа в машине. Пока они не достигли гор, она была занята собственными мыслями и не пыталась вовлечь его в беседу. Разговоры с Робертом, горько подумала она, всегда приводили к одному и тому же — к перебранке.

Гордость и сознание того, как предвзято, с враждебной настроенностью он вел себя по отношению к ней, не позволяли, оправдываясь, признаться, как сильно она хочет довериться кому-то, поговорить о своих чувствах, о том, как она виновата, что не может переступить через любовь, которая лишь причиняет ей боль. Если бы все было иначе… Если бы он был другим… Если бы он все еще был тем Робертом, которого она знала в детстве… Но он изменился, а та братская любовь, которую он когда-то испытывал к ней, ушла.

Ее намерения хранить молчание и держаться равнодушно, чтобы не дать ему повода лишний раз покуражиться в пути, развеялись, когда дорога, петляя, устремилась сквозь цепь древних гор, мимо маленьких городков и деревушек. На живописных ренессансных площадях перед Шарон чередовались всадники в пышных доспехах, которые под знаменами своих князей сражались за трофеи плодородных равнин, лежащих у подножия гор.

Сегодня здесь царило провинциальное благодушие, и только стены старинных зданий напоминали о волнениях и бурях прошлого. Пейзажи были настолько неповторимо экзотичны и так околдовали Шарон, что она, забыв свой обет молчания, вслух восхищалась их красотой.

На Роберта, конечно, это не производило такого впечатления. У него же родственники на Апеннинах, и красоты итальянской природы и архитектуры с детства ему привычны. Шарон внушала себе, что не должна проявлять чрезмерных эмоций в присутствии пресыщенного, чопорного кузена, когда Роберт, покосившись на нее, нервно произнес:

— Несомненно, этот вид понравился бы тебе куда больше, если бы ты путешествовала вместе с моим братом. Жаль только, что Фрэнк не разделил бы твоего энтузиазма. Братец — современный городской человек, и у него с Джейн есть нечто общее. А между вами… пропасть, о которой ты даже не подозреваешь.

Шарон промолчала, отвернувшись, чтобы Роберт не заметил блеска ее слез. Конечно, она знала, что Фрэнк не разделил бы ее пристрастия к истории, к искусству, ее благоговения перед природой, как только что заметил Роберт, и с чем сам Фрэнк первым бы с готовностью согласился.

Она не собиралась опровергать слова Роберта или возражать ему, утверждая, что вовсе не хотела бы, чтобы Фрэнк оказался рядом с ней в машине.

Не собиралась… Но теперь ей этого хотелось просто до боли в сердце. Тоска захлестнула ее.

Слава Богу, до отеля уже недалеко, подумала она, закрыв глаза и откинувшись на сиденье лицом к окну.

Четыре дня, четырежды двадцать четыре часа… Она невольно вздрогнула. Господи, взмолилась она, пусть эти дни пройдут поскорее!

— Шарон…

Она сонно открыла глаза и села поудобнее, В сознании мелькнуло, что машина остановилась. Они наконец добрались до места назначения.

Отель, как Шарон еще до поездки выяснила из проспекта, когда-то был крепостью. Какой-то средневековый князь возвел эти неприступные бастионы высоко в горах, чтобы стать недосягаемым для врагов. Но то, что она читала об этом, не подготовило ее к впечатлению подавляющего величия, которое производило мрачное пристанище разбойного феодала. Замок был словно высечен из скалы, круто вздымавшейся из окруженного крепостными стенами двора. Здесь-то и находилась гостиничная автостоянка.

Хотя она знала, что древняя крепость — не более чем форма, вмещающая в себя современный, фешенебельный конгресс-центр, Шарон чувствовала себя исполненной детского благоговения и легкого страха перед высящимся перед ней грозным каменным исполином, чей вид лишь слегка смягчали увивающие его мантии плюща и роз.

Палаццо служило частным домом несколько столетий. Во время Второй мировой войны замок переоборудовали под санаторий — для летчиков; потом сюда въехала немецкая комендатура. Шарон знала, что, кроме роскошных покоев, теперь переделанных в холлы отеля, здесь восстановили огромный дворцовый сад в стиле восемнадцатого столетия, с фонтанами, изобилием цветов и редчайших декоративных растений.

— Мне не хотелось бы оказаться здесь в заключении, — услышала она за спиной голос Роберта. Его замечание так точно соответствовало ее ощущениям, что она удивленно повернулась к нему. — Из такого гнездышка немного шансов выбраться, — добавил он, как будто думая о чем-то своем.

— Верно, — с мрачноватой сухостью согласилась она. Пожалуй, у пленника было не больше шансов совершить побег отсюда, чем у нее отделаться от Роберта в ближайшие дни.

Автостоянка быстро заполнялась автобусами и машинами участников конференции. Взяв чемоданы, Роберт тронул Шарон за плечо.

— Кажется, приемная там. Пойдем-ка займем наши номера, пока слишком много народу не набежало.

Внутри впечатление суровой, почти тюремной крепости сменялось захватывающей роскошью гостиной — огромной сводчатой залы, украшенной хрустальными люстрами. Стены пламенели яркими фресками. Лишь столь огромное помещение способно было вынести такое изобилие золотого, красного и зеленого цветов. У Шарон кружилась голова, пока она шла за Робертом к главной конторе.

Безукоризненно смотревшиеся девушки в костюмах, которые своей строгостью контрастно сочетались с царившей пышностью интерьера, были заняты все нарастающим потоком гостей, и Шарон почувствовала некое бессознательное удовлетворение от того, что Роберт, перед которым еще трое мужчин безуспешно пытались привлечь внимание хорошенькой девушки за конторкой, был незамедлительно удостоен чарующей улыбки.

В глубине души Шарон знала, что женщины считают ее старшего кузена привлекательным. Она даже помнила, что еще до того, как влюбиться во Фрэнка, она сама сердилась и ревновала, если он уделял больше внимания не ей, а ее подругам. Но те времена прошли, и хотя она заметила оценивающий взгляд, который бросила на нее девушка, когда Роберт протянул той их паспорта, это не произвело на нее никакого впечатления. Она только слегка поежилась.

Вдруг до нее дошло, что именно говорит Роберту эта милашка, и Шарон поспешно подошла к нему, с раздражением прошептав:

— Что это она имеет в виду — какая наша комната?

Между тем девушка уже протягивала Роберту ключ. Один ключ, сама себе не веря, поняла Шарон.

— Роберт… — начала она, но он уже отвернулся от нее к девушке, быстро и с легкостью говоря ей по-итальянски, что произошла ошибка и им необходимы два отдельных номера.

— Нет, — качая головой, отвечала девушка, глядя на их паспорта и на список, лежащий перед ней.

— Мистер и миссис Дуглас, — четко прочитала она, а затем сказала, обращаясь к Шарон:

— Вы миссис Дуглас, — и к Роберту, — а вы мистер Дуглас?..

— Я мисс Дуглас, — подчеркнула Шарон. — Мы родственники… Но я не его жена. Мы не женаты… Я не его жена, — скороговоркой повторила она.

Девушка за конторкой по-прежнему тупо смотрела на них.

— Скажи ей, Роберт… Объясни, нельзя же так… — почти зашипела Шарон. Только этого не хватало… Как могла произойти такая дурацкая ошибка? Шарон вся кипела, пока Роберт неспешно втолковывал девушке, что, как ни жаль, придется исправить это пикантное недоразумение и поселить их не в одном двухместном номере, а в двух одноместных.

Заказывала номера секретарь Фрэнка. Въедливая до противности старая дева, с большим опытом работы. Шарон и мысли не допускала, что она могла совершить такой огрех.

Тем временем Роберт обстоятельно и совсем другим тоном объяснял ситуацию уже дежурному администратору, педантично повторяя, что требуются два отдельных номера.

Но импозантный итальянец только картинно пожимал плечами и качал головой.

— Боюсь, это невозможно, — ответил он Роберту. — Отель полностью занят под конференцию. Все номера распределены.

— Но должна же быть где-нибудь… какая-нибудь комната… — нервно выдохнула Шарон.

— Ни одной и нигде, — с неумолимой вежливостью отрезал администратор.

— Тогда нам придется поискать другой отель, — взорвалась Шарон. И сразу же невольно съежилась под испепеляющим взглядом Роберта.

— Что именно ты имеешь в виду? — язвительно спросил он. — Ближайший город в сорока милях отсюда.

— Тогда… Тогда мне просто придется спать в машине, — заявила Шарон.

— Четыре дня? — Роберт насмешливо покосился на нее. — Это весьма эксцентрично… Но лучше бы ты перестала дурить.

— Роберт, как ты можешь позволять им так поступать? — взвилась Шарон. Но величественный администратор уже отвернулся от них, чтобы разобраться с взволнованным гидом группы японских бизнесменов. Из его сбивчивого монолога Шарон поняла, что они потеряли по пути не только часть багажа, но и одного из членов делегации.

— Сделай же что-нибудь! — настаивала она, несмотря на окружающую суматоху, еще надеясь как-то выбраться из этого кретинского положения.

— Что, например? — спросил Роберт, указывая на толпу осаждавших конторку гостей. — Ты бывала раньше на конференциях и знаешь, какие проколы возможны, — назидательно заметил он. — Как правило, если что-то сразу пойдет не так, начинает все сыпаться — одно за другим.

— Пусть, но раньше у нас в любом случае находился выход, — возмущалась она. — Как они могли так ошибиться?.. Ведь можно же что-нибудь сделать… Предложить им дополнительную плату…

— Шарон, — с внушительным пафосом перебил ее Роберт, словно бы она была маленьким ребенком, не способным понять элементарный смысл его слов. — Свободных комнат нет. Поверь мне. Я только что слышал, как одна из этих девиц говорила своей подружке, что ей пришлось освободить служебный номер и поселиться с кем-то из другой смены из-за того, что все переполнено. Поверь мне: или этот номер, или ничего.

Шарон едва не ляпнула, что в таком случае у нее нет никакой возможности остаться. Но она вспомнила, как сильно бы Роберт обрадовался, если бы она дала ему возможность убедиться в ее непрофессионализме, и сдержалась. Эта пауза решила многое…

Считая ее согласие само собой разумеющимся, Роберт уже заполнял регистрационный листок и получал ключи.

— Мы правильно сделали, что приехали сюда налегке, мой ангел, — обронил он, как будто вообще ничего не случилось. — А то, Бог знает, сколько нам пришлось бы ждать носильщика.

Как и у нее, весь багаж Роберта состоял из папки и небольшого чемодана. Шарон надеялась, что сервисное обслуживание в отеле организовано лучше, чем служба расселения. Они поспешили к ближайшим лифтам.

Современная часть корпусов располагалась вокруг внутреннего дворика. Сквозь прозрачные стены лифта им была видна внизу зелень и бьющие фонтаны.

Хотя в целом гостиничный комплекс официально носил громкое звание курорта, здесь не было никаких горячих источников или минеральных вод. Шарон догадалась, что это броское определение использовали для рекламы в несколько свободном смысле, чтобы подчеркнуть тот факт, что отель предлагает всевозможные диеты и различные виды лечения.

Их номер располагался на одном из верхних этажей. Когда они ступили из лифта на полированный мраморный пол, тишину нарушало лишь тихое гудение кондиционера.

— Сюда, — кивнул головой Роберт. Их номер был в середине коридора. Шарон ждала, пока Роберт откроет дверь… Она застыла от изумления, когда, войдя внутрь, увидела огромную двуспальную кровать…

Она взглянула на Роберта, потом снова на кровать и еле слышно промолвила:

— Поверить себе не могу.

— Поправь меня, если я не прав, Шарон, — мягко сказал он. — Но разве в твои обязанности официального переводчика компании не входит контроль за исходящими документами на иностранных языках?

— Ты же знаешь, что входит, — раздраженно подтвердила она. — Но…

— В таком случае ты и должна была отвечать за правильный перевод, когда заказывали номер.

— Если бы меня попросили — да, — согласилась Шарон. — Но ведь ты же…

— И я думаю, что не ошибусь, предположив, — мрачно продолжал Роберт, — что, когда оформлялся заказ на номер, ты надеялась, что окажешься на этой конференции вместе с Фрэнком…

Как невменяемая, Шарон вскинула на него глаза, осознавая, что этот негодяй имеет в виду.

— Да, я считала, что поеду сюда с Фрэнком, — гневно вмешалась она. — Но это не значит, что я намеренно подстроила так, чтобы оказаться с ним в одном номере. Номер заказывали по факсу, когда я была в отпуске, и если ты хотя бы на секунду подумал, что… Какие бы чувства я ни испытывала к кому-то… Я не способна опуститься до того, чтобы манипулировать… или вынуждать мужчину — любого, особенно того, кого я люблю…

Шарон не в силах была продолжать. Исступление захлестнуло ее.

— Я не могу оставаться с тобой в этой комнате, — грубо отрезала она, когда, собравшись, смогла заговорить снова. — Я не могу… и я…

— Прекрати истерику, — сквозь зубы процедил Роберт. — У тебя нет выбора. Ни у кого из нас нет. Эта конференция очень важна. Я многие месяцы налаживал связи с различными компаниями, которые будут здесь… с потенциальными клиентами. И я не могу тратить время, разбираясь с взбалмошной неврастеничкой, которая…

— Не я это устроила. Я к этому не имею никакого отношения! — взорвалась Шарон. — Меньше всего я хотела… хотела бы разделить номер с тобой.

— Этому я верю. Но тогда ты не думала, что будешь здесь со мной. И, уверяю тебя, прекрасная кузина, ты вовсе не мой идеал, чтобы делить с тобой постель. Какого черта ты там напланировала своим маленьким умишком? Какой-нибудь мелкий шантаж? Пригрозить рассказать Джейн о том, что Фрэнк спал с тобой, если бы он тебе отдался?..

— Нет! — негодующе выпалила Шарон. Хладнокровный цинизм Роберта все более ранил ее.

Неужели он думает, что она могла бы унизиться до подобной интриги? Шарон заставила себя взглянуть прямо в его полные бесстрастного холода глаза и тихо, с горечью сказала: — Я люблю Фрэнка, Роберт. И в моем понимании это значит доверять ему… не стремиться обидеть его. Что бы ты ни думал, но я не нуждаюсь в том, чтобы ты напоминал мне, что Фрэнк ничего подобного ко мне не чувствует. Неужели ты считаешь, что я хотела бы заполучить его на таких условиях? Что я бы любого мужчину, который… — Она не могла продолжать.

— А я думаю, что ты становишься настолько одержимой своей так называемой любовью к Фрэнку, что уже больше не знаешь, что разумно, а что нет.

— Ты не прав, — по инерции отмахнулась Шарон, но выражение его лица свидетельствовало, что он ей ни капли не верит.