Верона
Когда Лука велел мне принарядиться и сказал, что сегодня вечером мы выходим в город, я должна признать, что немного нервничала. Я не торопилась готовиться, выбирая идеальное платье для ночной прогулки по городу.
Глядя на свое отражение в зеркале, я несколько раз оборачиваюсь, чтобы убедиться, что выгляжу идеально. Платье в пол с серебристыми блестками сидит на мне идеально. Спереди скромное, с фестончатым V — образным вырезом. Но на этом скромность в этом платье заканчивается. Я надеваю пару серебристых туфель на высоком каблуке, а разрез сбоку до бедра обнажает всю мою ногу и бедро. Со спины платье выглядит эротично, вырез опускается слишком низко и открывает очень много.
Я решаю накинуть поверх него шаль в тон, пока мы не доберемся до места назначения. Понятия не имею, будем ли мы в помещении или на улице, поэтому не хочу замерзнуть.
Мой макияж дымчатый и темный, губы бледно-розовые, и я решила распустить волосы свободными волнами. Улыбаясь своему отражению, думаю, что Лука одобрит мое решение сегодня вечером. Часть меня задается вопросом, доберемся ли мы вообще туда, куда направляемся.
У меня внутри все сжимается при одной мысли о том, сколько раз он был во мне сегодня. Слишком много, чтобы сосчитать. Похоже, он не может оторваться от меня. Не то чтобы я жалуюсь. Я хочу его так же сильно иногда может быть, даже больше. Несмотря на то, что наш брак был заключен по расчету, мы, безусловно, ведем себя как настоящие молодожены.
Я выхожу из нашей спальни и спускаюсь вниз, осторожно ступая по лестнице на своих заоблачных каблуках. Лука выходит из своего кабинета и останавливается как вкопанный, когда его глаза встречаются с моими.
Я наблюдаю, как он открыто изучает мое тело с головы до ног. Его язык скользит по нижней губе, и не могу не быть загипнотизирована этим действием.
Он одет безупречно в сшитый на заказ костюм-тройку, который сидит на нем идеально. Все черное, и он выглядит мрачным и опасным. Он надевает дорогие часы на запястье, подходя ко мне, и встречает поцелуем в щеку.
— Ты выглядишь прелестно, — шепчет он мне на ухо, прежде чем нежно прикусить мочку. — Черт возьми, я бы хотел, чтобы нам не приходилось идти туда. Я хочу остаться дома, отослать прислугу и трахнуть тебя в каждой комнате этого дома сегодня вечером.
От его грязных слов у меня сжимаются бедра.
— Нам обязательно идти? — Спрашиваю я, моргая, глядя на него.
Уголки его рта приподнимаются в улыбке.
— Моя непослушная девочка. Ты так искушаешь меня. — Обхватив мое лицо ладонями, он целует меня так страстно, что мои колени угрожают подогнуться. Как быстро поцелуй начался, также и закончился, оставляя меня желать большего. — Я обещал другу, что приду, — неохотно говорит он, берет за руку и ведет к входной двери. — Поехали. Чем скорее мы доберемся туда, тем скорее сможем уехать, и тем скорее я смогу быть внутри тебя сегодня ночью.
Его грязное обещание заставляет меня гудеть, когда мы забираемся в машину, за рулем которой Бенито. По дороге рука Луки гладит мою голую ногу через разрез платья. К тому времени, как мы прибываем, все мое тело горит.
Я с удивлением вижу, как мы припаркуемся перед художественной галереей. Люди выстраиваются вдоль тротуаров, фотографируют и ждут начала шоу.
Бенито открывает нам дверцу, и Лука вылезает первым. Затем он снова поворачивается ко мне, протягивает руку и одаривает меня потрясающе красивой улыбкой. Я беру его за руку и позволяю ему помочь мне выбраться с заднего сиденья машины.
Я решаю оставить свою шаль, и в тот момент, когда Лука видит заднюю часть моего платья, он шипит рядом со мной.
— Черт возьми, милая, если бы я знал, как выглядит задняя часть твоего платья, ты бы не вышла через парадную дверь, — шепчет он мне на ухо, прежде чем завести меня в огромное здание с окнами от пола до потолка и стеклянными дверями.
Двое мужчин распахивают двери, пропуская нас в галерею. В главном зале всего несколько человек, включая нас. Мужчина, одетый в ослепительный бело-розовый костюм с галстуком, подбегает к Луке в тот момент, когда замечает его. Они быстро разговаривают друг с другом по-итальянски, и мужчина целует Луку в обе щеки, прежде чем схватить его за руку и пожать ее.
— Спасибо, что пришли на мое шоу. Затем мужчина переводит взгляд на меня из-за своих розово-белых очков. — А это, должно быть, та жена, о которой я так много слышал.
Итак, Лука говорил обо мне. Я украдкой бросаю взгляд на своего мужа и не могу удержаться от улыбки, видя, как ему неловко от того, что его друг разоблачил меня. Я снова обращаю свое внимание на друга.
— Я Верона.
— Верона Витале, — Ах, это звучит как имя суперзлодейки. Мне нравится! — восклицает он со смешком. — Я Леонардо Ломбарди, но вы можете называть меня Лео. Он обводит рукой большую комнату, прежде чем добавить: — Пожалуйста, осмотритесь, прежде чем мы впустим остальных ожидающих. VIP— статус для моего хорошего друга, — говорит он, подмигивая Луке. — Скоро увидимся с вами обоими, — говорит он, прежде чем подойти поприветствовать другую пару, которая только что вошла в дверь.
Лука подводит меня к картинам, висящим на стене. Они выглядят грандиозно и потрясающе на фоне простой белой стены за ними. Лука держит меня за руку, пока мы идем. Он нежно сжимает ее и говорит: — Давай, спрашивай. Я знаю, у тебя есть вопросы.
— Много, — признаюсь я с усмешкой. — Где ты познакомился с кем-то таким… интересным? — Я не могу не спросить. Лука, кажется, привлекает больше мрачных и серьезных людей, поэтому приятно видеть такую яркую личность в списке его друзей.
— Раньше он был официантом в моем любимом ресторане. Он всегда был таким подавленным, редко улыбался, но он чертовски хорошо работал.
Не могу представить Леонардо в скучной униформе, обслуживающим столики. Неудивительно, что он был в депрессии. Сейчас он кажется влбленным в жизнь, само олицетворение счастья.
— Однажды я спросил его, чем он хочет заниматься в своей жизни, и он сказал, что хочет быть художником. — Лука подходит к другой картине, пристально изучая ее. — Я сказал ему показать мне свое искусство, и он это сделал. — Лука нежно улыбается при воспоминании. — Скажем так, я был потрясен.
Я смотрю через плечо на Лео, который ходит вокруг, приветствуя людей с широкой улыбкой на лице.
— Ты помог ему, не так ли? — Спрашиваю я, возвращая свое внимание к мужу.
— Я дал ему кое-какие контакты в мире искусства. Снабдил его некоторыми средствами. Ничего особенного, — говорит он, отмахиваясь, как от пустяка.
Но это не пустяк. Он изменил жизнь этого молодого человека. А теперь посмотрите, он проводит собственную художественную выставку в огромной галерее Нью-Йорка. Не многие люди могут сказать, что достигли этого за свою жизнь.
Я сжимаю руку Луки и лучезарно улыбаюсь ему.
— Ты потрясающий. Ты знаешь это?
Он просто качает головой.
— Я просто вложил немного денег во что-то, и это сработало.
— Нет, это было нечто гораздо большее, — твердо говорю я. Когда он смотрит на меня сверху вниз, я не могу сдержать чувства, которые изливаются из меня. — Ты сделал его жизнь лучше. Посмотри на него сейчас. Без тебя он все еще был бы официантом и несчастным.
— Верона, — рычит Лука.
Я знаю, ему не нравится, когда говорят, что он хороший человек с золотым сердцем под всей этой жесткой, грубоватой внешностью, но мне все равно. Сначала с бандой торговцев людьми, которую он пытается остановить, а теперь с Лео.… Я просто хочу, чтобы он знал, как много он для меня значит.
— Я люблю тебя, Лука Витале, — тихо говорю я ему.
Его серые глаза расширяются при моих словах. На его лице отражается множество эмоций — шок, замешательство и неверие. Он открывает рот, чтобы что-то сказать мне, но тут Леонардо внезапно объявляет в микрофон, что шоу вот— вот начнется.
Люди с улицы начинают стекаться в художественную галерею через парадные двери. Лука притягивает меня ближе и говорит: — Я хочу, чтобы ты выбрала картину, которая понравилась тебе.
Ну, это не совсем то, что я хотела услышать. Правда я действительно не ожидала, что Лука скажет мне эти три слова в ответ. Я имею в виду, он может никогда не сказать мне, что любит меня. И, честно говоря, думаю, что меня бы это устроило. Я знаю, что Лука никогда не будет чрезмерно любящим человеком или тем типом мужчин, которые открыто признаются в своих чувствах. Во всяком случае, не по своей воле.
Однако я отбрасываю все эти мысли в сторону, потому что мне более чем не терпится выбрать картину для нашего дома. Кажется, что это обычная вещь, которую могла бы сделать пара, и каждый раз, когда мы делаем что-то нормальное, мы на шаг приближаемся к ощущению, что это настоящий брак, в котором может все сработать.
В поисках той самой картины, я начинаю думать, что никогда не найду ту, которая заговорит со мной… Пока не вижу…
Следующая картина не выполнена чрезмерно или экстравагантно, как большинство других. Эта простая работа. Светло-серый фон с тенями, играющими вокруг центрального элемента — позолоченной птичьей клетки. Дверь открыта. В поле зрения нет птицы, что указывает на то, что птица свободна и где-то живет своей лучшей жизнью.
— Вот эта, — объявляю я Луке.
Он останавливается и долго смотрит на картину. Затем он кивает и говорит: — Да, это она. Сжимая мою руку, он смотрит мне в глаза и говорит: — Ты птица на этой картине, Верона. Я не хочу, чтобы ты снова чувствовала себя в ловушке или одинокой. Я хочу, чтобы ты всегда чувствовала себя свободной.
— Я чувствую то же самое с тобой, — говорю я, сжимая его руку в ответ.
Он растягивает губы в улыбке, прежде чем сказать мне: — Я договорюсь об оплате. Скоро вернусь.
Он целомудренно целует меня в щеку, прежде чем оставить наедине с картиной.
Толпа людей поредела за последний час или около того, и чувствую, что наконец-то могу дышать. Я не привыкла находиться среди большого количества людей. Когда я жила в школе-интернате, там было много девочек, но я в основном проводила время одна в своей комнате за чтением. И когда я жила со своей бабушкой… ну, ее представление о веселом времяпрепровождении сводилось к сидению дома за вязанием. Мы почти никогда не выходили на улицу, разве что в комиссионный магазин, и в половине случаев мне даже не разрешали ничего покупать.
Слезы наполняют мои глаза, когда смотрю на картину. Я была птицей. Я была в клетке. Я не была свободна. И Лука изменил мою жизнь, женившись на мне. С ним я чувствую себя в безопасности. Чувствую, что мой маленький замкнутый мирок открылся в гораздо большую и лучшую вселенную, о существовании которой я никогда не подозревала.
Я подхожу ближе к картине, которую Лука в настоящее время покупает, и в изумлении смотрю на каждый мазок, нанесенный Леонардо на холст. Издалека картина выглядит как картинка. Но вблизи я вижу весь его тяжелый труд, его сердце и душу, которые он вкладывал в свою работу.
— Красивая вещь, не правда ли? — спрашивает глубокий голос рядом со мной.
Я поворачиваюсь к незнакомцу, готовая согласиться с ним и, возможно, похвастаться тем, как мой муж платит за картину, пока мы разговариваем, но затем я вижу знакомое лицо и замираю. — Константин Карбоне, — произношу я вслух, прежде чем успеваю себя остановить.
— Я вижу по выражению твоих глаз, что Лука рассказывал тебе обо мне после нашей последней встречи. — Он мрачно ухмыляется. — Думаю, моя репутация действительно опережает меня.
Я собираюсь отойти от него, но он протягивает руку и хватает меня за руку. Это не жестокая хватка, но она твердая, как будто у меня нет выбора, убегать от него или нет.
Константин Карбоне — привлекательный мужчина пожилого возраста, но тот факт, что он торгует женщинами и детьми, делает его мерзким и уродливым в моих глазах. Он жестокий и отвратительный монстр, и я не хочу находиться в его присутствии ни на минуту дольше, чем это необходимо.
— Когда мы виделись в последний раз, ты умоляла о внимании кого угодно, только не своего мужа, — говорит он, притягивая меня ближе к себе. — Что изменилось? — Он ищет ответы в моих глазах, пока я смотрю на него снизу вверх, мое дыхание затрудненное и неровное. — Ах, — говорит он, как будто находит ответы в моем взгляде. — Ты влюбилась в него.
Свободной рукой он заправляет прядь волос мне за ухо, задевая щеку, и я с отвращением отшатываюсь от его прикосновения. Эти руки. Столько крови и смерти на них.
Он усмехается моему дискомфорту.
— Знаешь, Верона, если бы ты была моей, я бы относился к тебе как к королеве. Мы бы вместе путешествовали по миру.
— И ты заплатишь за это кровью женщин и детей, которых продаешь? — Я плюю в него в ответ.
Он посмеивается над моим ответом.
— Дерзкая. — Его глаза ищут мои, прежде чем он добавляет: — Мне нравится, когда женщина сопротивляется. Неудивительно, что Витале сохранил тебя. — Наклоняясь, он проводит языком по моей щеке, пробуя мою кожу на вкус. — Держу пари, ты на вкус как рай, и сосешь член, как маленькая шлюха, — шепчет он мне на ухо. — Если ты не захочешь быть моей, уверен, я мог бы выручить кругленькую сумму за такую пизду, как твоя.
Морщась, я отстраняюсь от него, ненавидя то, что все еще чувствую его прикосновения на своей коже.
— Держись от меня подальше! — Предупреждаю его.
— Или что? — спрашивает он с самодовольной ухмылкой.
— Или это, — раздается голос Луки рядом со мной. Я слышу взвод пистолета еще до того, как вижу его. Лука притягивает меня спиной к себе и целует в висок, прежде чем наставить пистолет на своего врага. — Ты прекрасно знаешь, что лучше не прикасаться к тому, что тебе не принадлежит… снова, Карбоне, — шипит Лука.
Я оглядываю комнату и замечаю изумленные лица нескольких человек, когда они видят пистолет в руке моего мужа.
— Пожалуйста, Лука. Ты привлекаешь внимание.
— Мне похуй, — рычит он. Его глаза не отрываются от Константина. — Сегодня вечером ты совершил смертельную ошибку. Которую я не скоро забуду или прощу.
— Нет, я не думаю, что ты это сделаешь, — говорит Константин, и на его лице расплывается улыбка. Он медленно обходит нас, холодный и собранный, как будто на него не направлен пистолет. — Я просто ухожу. — Взглянув на меня в последний раз, он говорит: — Скоро увидимся, Верона, и это звучит скорее как угроза и обещание, чем прощание.
Я содрогаюсь от того, как мое имя срывается с его злого языка. Лука притягивает меня ближе и убирает пистолет, когда мы наконец остаемся одни. — Я заплатил за картину. Давай убираться отсюда к чертовой матери, пока я не сошел с ума.
Я киваю в ответ, не в силах говорить.
Когда мы выходим за дверь, люди глазеют на нас, но в этот момент меня это даже не волнует. Все мое тело дрожит, и я чувствую тошноту. Просто ощущать руки Константина на себе сегодня вечером и дышать с ним одним воздухом вызывает у меня спазмы. Не говоря уже о том факте, что он лизнул мое лицо! Он действительно попробовал меня на вкус.
Константин Карбоне — злой, подлый человек. Я в ярости от того, что он считал, что имеет право прикасаться ко мне. Желчь подступает к моему горлу, и мне приходится с трудом сглотнуть, чтобы проглотить ее обратно.
Бенито ждет снаружи машины, припаркованной у обочины, и открывает дверцу с вопросительным выражением лица. Я молча забираюсь на заднее сиденье, и Лука быстро следует за мной. Как только дверь закрывается, Лука разражается множеством проклятий. Он запускает пальцы в свои густые темные волосы, сердито дергая за кончики. Затем он поворачивается и смотрит на меня с таким выражением лица, что у меня мурашки бегут по спине.
— Что он тебе сказал? Что он сделал? Расскажи мне все.
Я начинаю с самого начала, ничего не упуская. И к тому времени, как заканчиваю, Лука становится устрашающе тихим.
Через несколько секунд он нажимает кнопку домофона и велит Бенито остановиться. Как только машина тормозит, Лука шепчет: — Выходи.
Я в замешательстве смотрю на своего мужа.
— Что? — Я не сделала ничего плохого.
— Вылезай из машины, Верона, — хрипло говорит он. — Я не буду повторять тебе это дважды.
Слезы наполняют мои глаза, когда я открываю дверь. Мы паркуемся на обочине оживленной улицы, и я осторожно выбираюсь из машины, когда это безопасно, чтобы меня не сбил встречный транспорт. К тому времени, как я обхожу машину сзади, Лука уже выходит на улицу и расхаживает по тротуару.
Я никогда раньше не видела его таким злым, и это пугает меня.
— Лука, — говорю я тихо, мой голос дрожит. Я вся дрожу, страх и трепет струятся по моим венам.
Он заходит в темный узкий переулок между двумя магазинами, и я неохотно следую за ним.
— Я не должен был оставлять тебя сегодня вечером, — говорит он так тихо, что я сначала почти не слышу его.
— Лука, пожалуйста, давай вернемся к машине, — умоляю я.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, и вдруг чувствую, как его рука сжимает мое горло. Быстрым движением он тянет меня назад и поворачивает в своих объятиях так, что мы оказываемся лицом к лицу.
— Ты моя, Верона, — рычит он, прежде чем его рот обрушивается на мой.
Я не знаю, то ли это его яростное чувство собственности взяло верх, то ли тот факт, что он мог потерять меня из-за этого злого человека сегодня вечером, но Лука выражает себя единственным известным ему способом. И я позволяю ему.
Он толкает меня до тех пор, пока я не упираюсь спиной в кирпичную стену, и его хватка внезапно сжимается вокруг моего горла. Я хватаю ртом воздух, и он пользуется случаем, чтобы поглотить меня, просовывая свой язык мне в рот и заявляет на меня права с такой жестокостью, что это почти пугает.
Как раз в тот момент, когда у меня начинает кружиться голова от нехватки кислорода, Лука отпускает мою шею и наклоняется, берясь за подол моего платья. Он поднимает его все выше и выше, пока оно не собирается вокруг моей талии, обнажая меня. Затем вкладывает ткань мне в руки, заставляя меня держать ее.
— Без трусиков. Моя непослушная жена, — шепчет он мне на ухо, водя пальцем вверх и вниз по моей щели. Мне не требуется много времени, чтобы промокнуть ради него. Это просто естественная реакция моего тела на его прикосновения.
Я в ужасе наблюдаю, как он падает передо мной на колени, без сомнения, попутно испортив свой дорогой костюм.
— Лука, пожалуйста, умоляю я его. — Не здесь. Не так, не сейчас.
Дрожа, я бросаю взгляд в конец переулка. Бенито стоит на страже спиной к нам, но мимо проходят люди. Любой мог заглянуть внутрь и увидеть нас. Нас может услышать любой, включая Бенито.
— Лука, нет, подожди! — Я вскрикиваю. Но затем я чувствую, как его язык скользит по моей киске, и все мои мысли и страхи мгновенно тают. Я закрываю глаза и откидываю голову на кирпич, пока он ест меня, как умирающий с голоду человек, в темном переулке.
Все это грязно и неправильно, но мне все равно. Я хочу этого. Я хочу его.
Я громко стону, когда талантливый рот, губы и язык Луки приступают к работе. Мои пальцы сжимают материал моего платья, пока не немеют.
— О боже, Лука, я собираюсь…
Я даже не успеваю закончить предложение, как уже переваливаюсь через край удовольствия. Мое тело дрожит, когда оргазм сотрясает мое тело. Лука продолжает лизать меня, пока я не умоляю его остановиться. Чувствуя кайф от эндорфинов, бегущих по моему телу, я едва осознаю присутствие Луки, пока не слышу, как расстегивается его ремень и молния. Он хватает меня за бедра и поднимает вверх, пока мои ноги не обвиваются вокруг него. А затем я чувствую головку его члена у своего входа. У меня едва хватает времени перевести дыхание, прежде чем он пронзает меня. Я вскрикиваю от шока. Это больно, но в то же время приятно. Он начинает двигать бедрами, всовывая и высовывая свой член в меня, так что я чувствую каждый дюйм его длины. И меня больше не волнуют люди, которые могут увидеть или услышать нас. Все, что я чувствую, это Луку внутри меня, его член, заявляющий права на меня как на свою. Кирпичная стена царапает мою голую спину, и я знаю, что мне придется иметь дело с последствиями позже, но прямо сейчас мне наплевать.
— Да! Лука! — Кричу я.
Одной рукой он сжимает мое левое бедро, а правой возвращается к моему горлу. Он сжимает, глядя мне в глаза, словно проверяя мою реакцию. Мои глаза расширяются, когда он крепче сжимает меня, без сомнения оставляя синяки на моей коже, когда он удерживает меня на месте и трахает сильнее, чем когда-либо прежде.
Может быть, это из-за нехватки кислорода… или, может быть, из-за того, что мы на улице, на публике, где любой может видеть нас и наблюдать, но я не думаю, что когда-либо раньше была так возбуждена. Слишком скоро я снова подхожу к краю, прежде чем успеваю это осознать. У меня кружится голова, и я почти теряю сознание, когда выдыхаю имя Луки, а моя киска мертвой хваткой сжимает его член, пока я переживаю самый взрывной оргазм в своей жизни. Перед моими глазами вспыхивают звезды, когда я издаю беззвучный крик.
— Да, Верона, — стонет он. — Давай со мной. Только со мной.
Он медленно отпускает мое горло, и я хватаю ртом воздух. Моим легким отчаянно нужен кислород, и требуется некоторое время, чтобы головокружение прошло.
— Только ты, — соглашаюсь я, когда перевожу дыхание.
Лука смотрит мне в глаза и признается: — Я бы убил ради тебя.
Ладно, это не те три слова, которые хочет услышать каждая девушка, но я знаю, что, когда дело касается Луки, это может быть самое близкое к "я люблю тебя", которое я когда-либо получу.
— Я люблю тебя, — шепчу я.
Произнеся эти слова, Лука издает гортанный звук, который звучит почти дико, когда его семя изливается в меня. Он трахает меня, пока полностью не изливается. А потом он наваливается на меня, прижимая к стене.
Мы остаемся так несколько минут, я обнимаю его, пока его член не смягчается. Его губы нежно целуют мою шею, без сомнения, пытаясь смягчить синяки. Затем он, наконец, выходит из меня и помогает мне опустить дрожащие ноги на землю. Я покачиваюсь на высоких каблуках, пока он достает из кармана пиджака носовой платок и вытирает меня. Он выбрасывает его в ближайший мусорный контейнер, прежде чем посмотреть на меня.
Как будто чары, под которыми он находился, рассеялись, потому что я вижу момент, когда он возвращается к реальности.
— Я причинил тебе боль? — спрашивает он, осторожно опуская подол моего платья.
Я качаю головой.
— Мне нужны твои слова, милая, — говорит он, приподнимая мой подбородок, чтобы встретиться с ним взглядом.
Все, что произошло сегодня вечером, всплывает в моем сознании, и я внезапно начинаю плакать. Лука притягивает меня ближе и обнимает, шепча извинения мне на ухо. Но дело не в том, что он только что трахнул меня в грязном переулке, где люди, вероятно, наблюдали за нами. Нет, дело в том, что Константин Карбоне прикоснулся ко мне. Он хочет меня. Он угрожал продать меня, и мысль о том, что он заберет меня, ужасает.
— Что, если Константин придет за мной? — Я внезапно отстраняюсь и спрашиваю.
Лука смотрит мне в глаза и говорит: — Я никогда не позволю этому случиться. Сначала ему придется убить меня. — Он заключает меня в объятия и долго держит, прежде чем, наконец, сказать: — Пойдем домой.