Украденная ложь

Глава 18

Алистер

— Сильнее.

— Сильнее!

— Да ладно, чувак, я сказал сильнее! И это все, на что ты способен? Не удивительно, блядь, что ты запасной.

Его слюна попадает на мою голую грудь, его лицо покраснело, как пожарный гидрант. От криков, от драки.

Я обхватываю его руками и впиваюсь в его обнаженный живот, глаза не могут не заметить глубокие рваные шрамы, которые лежат там и на его груди. Я утыкаюсь головой в его плечо, левой обхватываю его шею, чтобы удержать его на месте, пока наношу удар за ударом в его брюхо.

Запасной.

Я ненавижу это забытое богом имя.

Пусть лучше Тэтчер называет меня Али каждый день до конца жизни, чем я снова услышу от кого-то это слово.

Это все, кем они меня видят, это все, кем меня когда-либо видели.

Болезненные удары исходят из моего кулака, созданного, чтобы дробить кости. Я знаю не так много людей, которые могли бы выдержать такие удары. Я думаю, что после многих лет насилия он привык к этому. Это было извращенное чувство связи между друзьями.

Старые раны, которые я любил прятать с помощью взрывной ярости, вновь являются мне в этом подвале. Они разверзаются, оставляя меня истекать кровью по всем причинам, по которым я хотел бы никогда не рождаться.

Намеренно или случайно, но родители назвали меня в честь главного палача и мучителя из Ада. Еще до того, как я смог мыслить, мне дали имя, которое предопределило, кем я стану.

Тем, кто приносит боль душам. Имя, данное злым духам и людям с плохим характером.

Оно не могло быть более совершенным.

Рук подстегивает меня своими словами, как я и предполагал. Так, как мне и нужно.

— Ты слабак, Алистер, — стонет он, хотя я наношу достаточно повреждений, чтобы сломить его, он все еще хочет большего.

Моя голова раскалывается от прилива крови:

— Заткнись на хер, Рук.

Именно здесь мы превращаем годы боли в моменты свободы, мы выбиваем муки из костей друг друга.

Обхватив его рукой за шею, я притягиваю его лицо к своей груди, соединяя руки у основания его головы. Погружаю колено в мягкое место прямо под его грудной клеткой. Восприимчивое движение, от которого у меня подкашиваются ноги. На его коже начинают появляться раны.

Наши тела слипаются от капающего с них пота. Мы используем друг друга как выходы, которых у нас не было в детстве.

Пот, дым и приторный запах резины от коврика забивают мне нос. Но этого недостаточно, чтобы забыть тот экзотический цветочный аромат, который присосался к моей коже, как пиявки. Он проникал сквозь хлорку, даже после душа я все еще чувствовал этот запах. Я все еще чувствовал ее запах.

Энергию, которую я почувствовал, оставив ее там, промокшую до нитки, зная, как сильно она пульсирует в ожидании оргазма. Я чувствовал жар, соки, которые лились из ее пизды даже в воде. Зная, что я закрутил ее разум в узел.

Я показал ей, что она ничем не лучше нас. Грязная, грубая девчонка, которая наслаждается тем, что подкрадывается по ночам. Что пыхтит и хнычет в объятиях парня, которого ненавидит.

Тянется за оргазмом на бедре мужчины, который должен был стать ее кончиной. Это было опьяняюще. Я никогда раньше не чувствовал такой силы.

Моя голова не в том месте, где нужно. С каждой секундой она все больше ускользает от этой борьбы.

В своем рассеянном состоянии я даю Руку возможность толкнуть меня в грудь и отбросить от себя. Он наносит небрежный левый хук в мою челюсть с достаточной силой, чтобы зажать мою нижнюю губу. Я чувствую, как кровь начинает стекать по моему подбородку.

Мы замираем на секунду, оба в шоке. Глаза Рука открыты чуть шире, а я подношу палец к губе и отвожу его, чтобы осмотреть ярко-красную жидкость, оставшуюся после удара.

Меня никогда раньше не били.

Я никогда раньше не позволял никому бить себя.

Не уверен, кто в большем шоке, я или Рук. Впервые с тех пор, как мы были подростками, он нанес мне удар, от которого пошла кровь.

Она все портила. Ее запах, жалкие стоны, нетерпеливые движения бедер и одышка мешали мне сосредоточиться. Ее существование разрушало мою жизнь.

Я был настолько поглощен ею, желанием избавиться от нее, заставить ее замолчать, что другие женщины стали для меня размытым пятном. Все они находились где-то вне фокуса, потому что мое внимание было приковано к тому, что делает она, где она находится, с кем разговаривает.

В ту ночь в бассейне она делала все, что я хотел. Марионетка на моих ниточках. Я показал ей, что она всего лишь игрушка, которой я могу управлять. В мои намерения не входило, чтобы она оседлала мое бедро, но мне хотелось посмотреть, как она выяснит, кто именно является главным в этой ситуации.

Я знал, что она не отступит. Даже если будет мочиться от страха. В Брайар Лоуэлл есть что-то такое, что не позволяет ей отвернуться от того, что ее пугает.

И я не хочу ничего, кроме как раздавить ее голыми руками.

Мои мысли путаются, я вне себя от ярости. В своей истерике я резко бросаюсь на Рука. Я валю его на мат и слышу, как он приземляется на землю с сильным ударом.

Под кожей у меня все пылает, температура тела резко подскакивает. Я уверен, что скоро моя кожа начнет плавиться.

Я хочу уничтожить ее. Хочу поглотить ее всю.

Я вернул себе власть после ее маленькой шарады с тараканами, но Брайар скоро найдет что-нибудь еще, чтобы нанести мне ответный удар. Я хочу, чтобы она была настолько сломлена и потеряна, что у нее не было другого выбора, кроме как подчиниться и умолять меня прекратить ее страдания.

На коленях, задыхаясь.

Подо мной хрипит Рук. Небрежной техникой я обхватываю его, затягивая в удушающий захват. Я обвиваю его ногами вокруг талии, правой рукой обхватываю его горло, а левой затягиваю захват на его дыхательном горле.

Демоны, адские существа, которых я скрывал внутри себя, выползли наружу, раздирая мои внутренности в клочья. Я едва могу видеть, мое зрение расплывается и наливается красным.

Я едва различаю фигуры, только пятна света. Вкус собственной крови на языке заставляет меня сильнее сжимать его шею. Чем больше я причиняю ему боли, тем ближе к тому, чтобы поймать ее.

Тем ближе я к тому, чтобы полностью ее развратить. Пока не останется ничего от того, кем она была. Когда Брайар посмотрит в зеркало, то даже не узнает себя. И, возможно, дважды подумает о том, чтобы покрывать своего дядю и его сомнительный бизнес.

Может, тогда она пожалеет о том, что была причастна к смерти Роуз. Причастна к уничтожению одного из наших друзей.

— Али… Алистер! Чу-чувак, я… я… — Рук прорывается сквозь мою хватку, возвращая меня к реальной жизни.

Напомнив мне, что я в десяти секундах от того, чтобы убить его. Я даже не почувствовал, как его рука несколько раз ударила меня по предплечью, до этого момента.

Я тут же отпускаю его, позволив ему сесть и поползти к скамейкам на другой стороне комнаты. Его длинные волосы покрыты по́том и колышутся перед глазами.

Я упираюсь спиной в стену позади себя, оставаясь сидеть на заднице. Опускаю лицо и смотрю на пол под собой, держа голову между ладонями. Мне нужно взять себя в руки.

Брайар занимает слишком много места в моем мозгу.

Занимает все пространство в моем мозгу.

— Ты в порядке? — спрашиваю я его, пока он заглатывает галлон воды менее чем за пятнадцать секунд.

— Лучше не бывает, — говорит он с усталой ухмылкой, припухлость и краснота на его шее ясны, как день.

Мы сидим в тишине, переводя дыхание, собираясь с силами. Даем эйфории момента улечься, а адреналину выветриться.

Это напоминает мне о том, как он впервые попросил меня ударить его. Когда нам было по четырнадцать лет, на заднем дворе его дома. Его глаз был уже фиолетовым от предыдущей ночи с его отцом, мы по очереди стреляли из его пневматического пистолета по птицам, которые летали по небу.

Он повернулся ко мне с этим взглядом в глазах. Как будто я ему нужен. Как будто ему нужна моя помощь.

И я помню, что подумал, как это здорово — быть нужным. Когда тебя хотят видеть в качестве друга и обращаются за помощью, даже если эта помощь была чем-то психопатическим. В истинной манере Рука, он сначала шутил, он хотел посмотреть, насколько сильно я могу ударить.

Но когда я не выкладывался по полной, тогда я видел его сторону, которую редко кто видел. Включая меня и остальных парней. Ту его часть, которая все еще остается сломленным ребенком.

«Мне нужна боль, Алистер. Она нужна мне, чтобы я не забыл, что я сделал».

Это все, что он мне сказал.

После этого мы больше никогда не говорили об этом. Я просто появлялся, когда он звонил, и шел выколачивать из него дерьмо, словно был моим личным передвижным мешком для трупов.

— Когда твои родители вернутся домой? — спрашивает он, убирая волосы с лица.

Я пожимаю плечами.

— Да хрен его знает, может, на следующей неделе. У них скоро заседание совета школы, и они не упустят возможности похвастаться своими достижениями. А с приближением праздников моя мать должна начать планировать свои пышные вечеринки.

Праздники всегда были самыми худшими.

Рождество, День благодарения, Хэллоуин.

Любой повод устроить собрание, где люди могли бы ими восхищаться. Они использовали любой предлог, чтобы быть в центре внимания.

Дом всегда был полон людей, которые роились вокруг, как шершни, замаскированные под бабочек. Всегда слишком громкие, слишком яркие, слишком фальшивые. Поэтому обычно на каникулы я оставался с Тэтчером, его бабушкой и дедушкой.

Потому что не имело значения, появлюсь я на Рождественское утро или нет, им было все равно, и они не потрудились бы спросить, где я. К тому же, бабушка Тэтча по утрам печет убойные блинчики.

— Сайлас не стал бы тебя винить, знаешь ли.

Я хмурюсь.

— Что?

— Он не стал бы винить тебя, если бы ты решил уехать до того, как мы узнаем, что случилось с Роуз. Он знает, через что ты здесь проходишь. Никто из нас не стал бы тебя винить.

Это никогда не было сказано вслух до этого момента, но я уже знал это. Мы все это знали.

— А ты бы винил себя? Если бы ты оставил его одного в его горе, до того, как он получит ответы, ты бы винил себя? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Я бы чертовски ненавидел себя, если бы бросил его.

— Тогда почему ты думаешь, что я чувствую что-то другое?

Рук кивает, принимая мой ответ. Не то чтобы он сомневался в этом, но я думаю, Рук чувствовал, что ему нужно сказать это, чтобы убедиться, что я здесь не потому, что должен быть здесь.

Может, этот город и был проклят ложью и отбросами родителей, но в нем я нашел людей, ради которых готов снести врата ада.

Семья — это не то, где ты родился. Это то, за кого ты проливаешь кровь.

Тэтчер. Сайлас. Рук.

Это единственные люди, которые имели для меня значение.

Мы поднялись на верхний уровень дома, оба разделились, чтобы принять душ, у нас было достаточно времени, чтобы привести себя в порядок, прежде чем моя входная дверь открылась, и по щелчку оксфордских туфель я понял, что это Тэтчер.

— Какого хрена ты надел? — комментирует Рук из моей кухни, где он поглощает сэндвич, обмотав полотенце вокруг талии.

Я натягиваю футболку через голову и смотрю на Тэтчера. Он одет в коричневато-кремовый свитер, который выглядит так, будто его сбрили прямо с тела ягненка.

— Итальянская роскошь, дорогой. Стоит больше, чем твое левое яичко.

Я издаю смешок, видя, как Сайлас входит следом за ним с папками под мышкой. Ранее мы все планировали встретиться здесь. Сайласа не было в школе, как и Рука, потому что они вдвоем не спали всю ночь, пока Сайлас взламывал камеры наблюдения.

Он рано написал сообщение, что нашел кое-что, что может нас заинтересовать.

Рук оставался с ним почти все время. Отчасти, чтобы присматривать за ним, а отчасти, чтобы убедиться, что он принимает лекарства. Последнее, что нам было нужно, это чтобы он жаждал мести и не принимал лекарства от шизофрении.

Я следую за ними на кухню, хлопаю Сайласа по спине в знак приветствия, прежде чем он выкладывает папку на мраморный остров.

— Томас и Брайар не замешаны. — Это первое, что вылетает из его рта еще до того, как он открывает то, что находится внутри.

При звуке ее имени у меня сжимаются пальцы на ногах, и меня охватывает желание оскалить зубы. Мне не нравится, как другие люди произносят ее имя. Что-то в этом заставляет мои шестеренки двигаться в неправильном направлении.

— Прости, что? — говорю я, в моем тоне очевиден шок.

Открыв белую папку, он достает листы, а также черно-серые фотографии.

— Я наконец-то добрался до камер наблюдения и нашел вот это.

Он раскладывает их, чтобы мы все посмотрели.

Я хватаю одну из фотографий и вижу учителя, выходящего из лаборатории, не Томаса. Что в данный момент может означать что угодно.

— Похоже на мистера Уэста, он мой учитель органической химии. Какое он имеет отношение к чему-либо? — спрашивает Рук.

— Грег Уэст использовал пропуск Томаса для входа и выхода из лабораторий. Я не знаю, как он его получил, но он подменил их. Смотрите. — Он сдвигает лист со временем к середине, указывая на входы и выходы.

— Все разы, когда Грег входил в систему, она регистрировала идентификационный номер Томаса и наоборот. Это Грег пробирается в лабораторию после полуночи. Это был его способ прикрыть свою задницу на случай, если кто-то узнает о наркотиках.

У меня урчит в животе.

Предлог набить морду Томасу Риду, пока он не умрет от кровотечения, теперь вылетел в окно. Теперь он просто учитель с огромной палкой в заднице и стояком за то, что разозлил меня.

— Недели слежки не за теми людьми, черт возьми, — ругаюсь я.

Тэтч переводит взгляд на меня.

— Ах, ах, — цокает он языком. — Давай не будем притворяться, что тебе не понравилось шпионить за дорогой племянницей Томаса, Али.

— Ты всегда можешь поменяться со мной местами. Я бы лучше ходил по пятам за горячей цыпочкой, а не рылся в офисе и квартире Томаса. Он координирует цвет своего нижнего белья, — шутит Рук, разговаривая с полным ртом еды.

Я скрежещу коренными зубами, не обращая внимания на Рука.

— Ты хочешь, чтобы они донесли? Кто-то должен присматривать за ними, пока ты чистишь свои гребаные ботинки, Тэтч.

С хитрой ухмылкой он поднимает руки вверх, позволяя Сайласу продолжить рассказ о том, что ему удалось найти.

— Я вернулся на несколько месяцев назад, и вы можете видеть, как через несколько часов после ухода Грега появляется Крис, проникает внутрь, уходит с мешком и отправляется делать все, что ему нужно.

— Итак, Грег — учитель, который написал Крису сообщение о подбросе тела, что означает, что он либо сделал это, либо знает, кто это сделал. Это то, о чем мы говорим?

Сайлас кивает, его кулаки сжимаются при упоминании о ее смерти.

— Он единственный человек, которого мы смогли связать с Крисом. И зачем ему красть пропуск Томаса, почему бы просто не использовать свой собственный? Если только…

— Если только ему есть, чего скрывать, — заканчиваю я.

Мы позволяем новой информации осесть в памяти. Я провожу пальцами по волосам, прижимая ладони к голове.

Зная, что мы потратили целый месяц на поиски не того человека, но мы также знали, что это будет нелегко. Мы говорили об этом до того, как все началось. Знали, что могут пройти годы, прежде чем выясним, что с ней случилось, если вообще что-то выясним.

Но это, это было похоже на что-то более близкое к зацепке. Я чувствовал, как приближается конец этого дела, зная, что, когда мы найдем нужные нам доказательства, мы встретимся с Грегом и узнаем, что именно произошло той ночью.

Мы сможем позволить Роуз покоиться с миром, зная, что того, кто забрал ее жизнь, постигла та же участь.