Уродина (СИ)

Глава 19

В Москве жаркое лето. С утра проехала поливка, сбила пыль, омыла придорожные кусты. Бегаю по вечерам, когда на улице уже можно дышать.

«Анастасия? Что стряслось, почему такая официальность?» — думаю, но молчу, наливаю ему чай с лимоном без сахара, пододвигаю блюдце с не жирным творогом, нарезаю тоненькими ломтиками бородинский хлеб. Зураб на диете, пытается сбросить лишний вес.

— Налей мне кофе, — усаживается удобней.

— Зачем тебе кофе, ты же спать пойдёшь? — Я согласна говорить, наливать, суетится, лишь бы отодвинуть неизбежный разговор, который, чувствую, ничего хорошего не сулит.

— Ты помнишь, я поклялся тебе не врать, и, чтобы не случилось, говорить правду?

Киваю головой.

— Я не знаю, как это случилось. Спал в ординаторской, а она подлезла, как змея… Ася, я тебе изменил. Прости меня, прошу, не знаю, что на меня нашло, ничего не соображал.

Неужели это правда, я не верила своим ушам? Не соображал? Изменил? Это что, индийское кино?

— Иди спать, проснёшься, собирай манатки и уезжай на дачу. Я с детьми еду к маме. Видеть тебя не хочу. Вернусь, разведёмся.

Дача — это только так громко сказано, маленький домик, но у озера, мы выезжали туда на выходные, ловили рыбу, варили уху… Чувствую, как стучит сердце, отдаётся в ушах.

— Ася, ну мы же цивилизованные люди, я попросил прощения, что ты сразу «разведёмся», прости, ну чего ты, и мы же завтра едем в Сочи…

— Мы цивилизованные? Или мы пещерные дикари? Мозгов нет — самка подлезла, самец её взял. Никуда я с тобой не поеду, можешь сдать билеты, хочешь отваливай со своей потаскухой отдыхать. Повторяю, если кто-то что-то не понял: уезжаю с детьми к маме, вернусь, подам на развод.

На кухне появился заспанный Серёжа. Как он похож на этого… папу своего, только глаза посветлей, мои.

— Чего вы расшумелись с утра? Папа, привет? Ты ещё не спишь? — Он переводил взгляд с меня на Зураба, чувствую, что-то заподозрил, большой уже, скоро тринадцать лет.

— Серёжа, умывайся и садись кушать, пока не остыло. И слушай, тут обстоятельства изменились, мы едем к бабушке.

— Как к бабушке? А море, мы же так ждали? Пап, ты тоже с нами к бабушке?

Я молчу, пусть сам выкручивается, как может.

— Нет, Серёжа, я поеду дачу ремонтировать. Помнишь, дверь плохо закрывалась и полы давно пора покрасить.

— Тогда я с тобой, не хочу к бабушке, там такая скукота.

Ещё чего, так я его и пущу! «А как это интересно не пустишь? Папа он ему или нет?» — интересуется Та, Которая Внутри.

Я ушла будить Иру. Та сладко спала в обнимку с зайцем. Присела у неё в ногах. Мысли теснились в голове, набегали, исчезали, шок, боль, непонимание… Как теперь дальше жить? Всё рухнуло в одно мгновение, Вот так подарок на пятнадцатилетие нашей свадьбы. Зачем мне эта правда, что мне с ней делать, лучше бы молчал… Развод? Это как? Муж и жена, два любящих ещё вчера друг друга человека, являются на суд, получают бумажку и…всё? Чужие? Я ему никто, он мне никто? Возвращаемся домой, и начинаем делить всё поровну: мне — тарелку, ему — тарелку, мне — вилку, ему — вилку, мне — ребёнка, ему — ребёнка… Шиш два я ему детей отдам! Я разрыдалась, тихонько давясь слезами, чтобы не разбудить дочку.

— Ася, — Зураб стоял в дверях спальни, — Ася, успокойся, я сделаю всё, что ты скажешь. Хочешь, чтобы я сейчас уехал, я уеду. Не торопись… Подумай. О нас, о детях.

— Уйди, я видеть тебя не могу. Ты думал о нас и о детях, когда… Или ты решил, приду, попрошу прощение, и всё забудется?

Проснулась Ира.

— Папа, папа, ты уже купил мне шапочку и ласты? — Она взобралась к нему на руки. — А зайку можно взять с собой? Его пустят в самолёт?

Я забрала её:

— Пошли, Ирочка, сырники кушать. Папа ложится спать. Пошли.

Он зашёл в спальню, достал большую сумку и стал складывать туда свои вещи и Серёжины. Я не могла запретить сыну уехать с ним.

Когда захлопнулась дверь, я позвонила Лиле:

— Лиля, я на днях уеду к маме. Ты хочешь своим что-то передать?

Она долго молчала в ответ, наконец, произнесла:

— Ася, у тебя что случилось? Я же тебе сказала, что уезжаю послезавтра и что у нас встреча одноклассников — двадцать лет…

Да, Лиля в самом деле мне говорила что-то такое, но я пропустила мимо ушей, зная, что мы уезжаем на юг. Наш класс уже встречался дважды. Через десять лет после окончания школы я поехать не могла — у Зураба умер отец, и мы уехали в Днепропетровск. Спустя пять лет — родилась Ирочка. Лиля тоже ни разу не была, а вот сейчас решила поехать.

— Хорошо, я возьму билеты, и мы поедем вместе.

— Как же ты возьмёшь сейчас, я за месяц заказывала, билетов нет?

— Не волнуйся, у меня беременная зав. кассовым залом, ещё и поменяю нам на СВ[12].

Так я и оказалась в скором поезде «Москва-Будапешт». Мы не могли поговорить, пока Ира не уснула. Вначале она всё ныла, почему мы не поехали на море, почему папа уехал на дачу, почему Серёжа поехал с папой, а она нет… Слопав два бутерброда, повеселела и сообщила нам, что будет артисткой и ни за что врачом. Ей жалко резать лягушек, мышек и рыбок. Людей ей почему-то не жалко…

В семье, где родители врачи, дети знают, что такое наркоз, физиотерапия, беременность, роды и т. д. Серёжа с детства был уверен, что будет врачом и непременно нейрохирургом. Когда он впервые заявил об этом, Ира, наморщив лоб, поинтересовалась, что это такое.

— Хм, я буду мозги людям пересаживать.

— Мозги? А зачем, что им своих не хватает?

— Тупая ты, Ирка. Вот Пушкина ранили, да? Он умер, да? А взяли бы и кому-то другому его мозги пересадили, и был бы новый Пушкин.

— Это кому же? — Ира все свои сомнения должна была рассеять до конца.

— Кому, кому… Да хоть, кому-нибудь. Кто бы это отказался? Ты бы хотела, чтоб тебе мозги Пушкина пересадили?

— Нет.

— Почему? — Серёжа был изумлён.

— Пушкин — мальчик, а я — девочка, вот сам себе и пересаживай…

Пропев нам все песни из бенефиса Гурченко[13] и закончив своей любимой:

она, наконец, угомонилась.

Я всё рассказала Лиле. Она молча покрутила пальцем у виска:

— Ты, Ася, дура набитая. Ну, изменил. Один раз? Большая трагедия… Таких мужиков не бросают, да он завтра себе найдёт молоденькую, лет двадцати. Если бы все семьи расходились из-за этого, ни одной бы не осталось. У меня любовник постоянный лет семь и кроме него ещё парочка. Опомнись, Ася, говорила я тебе, что ни до чего доброго тебя эта любовь не доведёт…

Я долго думала, идти на встречу одноклассников или нет, но Лиля меня уговорила.

За эти годы построили новую двухэтажную школу. Войдя в вестибюль, первый, кого я встретила, был Саша. Все это время я видела его только на экране. А он стал ещё красивей, мужественней, годы словно пронеслись не над ним, а где-то сбоку.

На мне были дымчатые очки, волосы я подстригла коротко и выбелила прядь надо лбом. В чёрном брючном костюме и туфлях на высоких каблуках, я приближалась к нему. Он смотрел на меня заинтересованным мужским взглядом и… не узнавал. Улыбнулся своей обворожительной улыбкой, от которой сходили с ума молодые и пожилые женщины Советского Союза. Я, с трудом сдерживая смех, прошла мимо. Но, сделав несколько шагов, остановилась, сняла очки и повернулась к нему…