Уроки правильной ориентации

Вера, Надежда, Любовь и маман…

Мы долго молчим, не отпирая дверь. Привожу себя в порядок, но мне очень хочется в душ. И убивать, немножко. Хотя, когда смотрю на него, понимаю, ни за что бы не убила. Как две сущности одного целого, как два образа двуликого демона — срастаются для меня два мужчины, которых я за эту неделю почти одинаково умудрилась полюбить и возненавидеть.

Я так их обоих презирала, и так ими была заинтригована, что сейчас глядя на этого проклятущего Аполлона Великого — хочу пристрелить, а потом рыдать над трупом, как безутешная Джульетта.

— Посмеялся надо мной? — всё же шиплю на него.

— А ты на меня поспорила! — парирует Саша. Как ни в чём не бывало жмёт плечами, и это почти небрежно.

Мой резерв сил выдержки заканчивается.

Невнятно киваю, поправив волосы, просто потому что не знаю, как себя вести в этой ситуации и куда деть руки… чтобы они не оказались на его шее.

— Значит квиты! — опять киваю. — Но больше мне на глаза не попадайся, — шепчу хрипло, будто схлопотала ларингит.

— Прощай! — и выхожу из каморки, которую больше никогда «нашим местом» не назову, и порог этого дома не переступлю.

— До-очь!? — мама уже в третий раз стучит в дверь ванной, и я нехотя открываю, а потом опять лезу в воду. На полу остаются хлопья пены и лужи воды, успевшей натечь с моих длиннющих волос.

Возникает мысль их… обрезать. Это что, "эффект разведёнки"?

Мельком смотрю в зеркало: тушь расплылась под глазами, лицо красное и опухшее.

Мама тяжко вздыхает и садится на стиральную машинку, и даже не ворчит. Странно.

— Давай как мать дочери… что случилось? — кивает она, и я не могу не улыбнуться.

— Ма-ам, — кидаю в неё пену и, не успев увернуться, она начинает очищать свой бархатный костюм, будто от мыла может остаться пятно. — Ты перепутала. Я — дочь, а ты

— мать!

— Да какая разница? — она небрежно дёргает плечом. — Ну? Вампир или Великий?

— Оба! — выдыхаю, тотчас перестав улыбаться и снова… на глаза набегают непрошенные слёзы.

Мама смотрит с сожалением, но пока не комментирует.

Этого у неё не отнять, в серьёзных ситуациях женщина — кремень, слова лишнего не проронит.

— Ты не представляешь, — шмыгаю носом.

— Пока нет, — соглашает мама, терпеливо ожидая моей исповеди.

— Это вообще один и тот же человек, понимаешь? — выплёвываю так, что мама явно чует скорую истерику, кивает, чтобы меня подбодрить, и я шиплю: — Вампир. Великий. это всё — Саша! Великий, блин, Вампир! — возмущенно замахиваюсь рукой, но возвращая её на край ванны, промахиваюсь… и с плюхом прорезав пенную шапку, поднимаю брызги. — Чёрт! — и это ко всему. — И мало того. он с Валиковой целовался! А я, дура, пока он был «вампиром».

— Стоя-ять! — тянет мама, выставляя перед собой ладонь, и продолжает уже строгим, учительским тоном. — А ну-ка сопли подбери! И что, что один! Хорошо же. А поцелуи. подумаешь! — фыркает надменно. — Он тебе в верности и не клялся!

Какое-то подбадривание — не подбадривание!

— Да понимаешь, я и одного, и второго послать хотела! — бормочу сбивчиво. — И как бы ничего, но. когда узнала, что это один. меня будто родной человек предал! — задыхаюсь от чувств и понимаю, что окончательно в мыслях и желаниях запуталась. —

Он же выходит. я каждого немножко любила. Одного чуть-чуть и второго чуть-чуть. А вместе — полностью! Когда всё на места встало, я сначала будто стала невероятно счастливой, а потом «БУМ» счастье лопнули, и стало жутко пусто, — помолчала, переваривая в который раз свою боль и досаду. — Он. смеялся, мам. Он меня разводил! Он делал вид. он ревновал! Смеялся, ревновал.

— Ты с ним. переспала? — мама зажимает себе рот рукой и округляет глаза. Я от себя в шоке не меньше. Смотрю на неё в ужасе, не зная, чего ждать.

— Вер, я правильно поняла? — уточняет мама.

— А я о чём. — опять раздирают обида и боль.

— Да ты столько протараторила, что. не знаю, — мама жмёт плечами и опускает взгляд на пенные лужи. — Знаешь. Не страшно, правда. Ты же сама сказала, что любила.

Я киваю, но по щекам бегут жгучие слёзы.

— Правда, дочь, тише. Бери себя в руки и поднимай голову. Ты — любила. Ты взрослая. Имеешь право на пробы и ошибки, — в своей манере пытается приободрить мама.

Снова киваю — один из камней, заполонивших душу, катится вниз, освобождая немного места. Дышать становится легче.

— Это не ерунда, конечно, но и не конец жизни, ясно? — опять звучит маман. — Думай о том, что было до того, как узнала правду, как об отдельной странице жизни. Всё что случилось теперь — это другая история, другие персонажи, другой мир. Ясно? — твёрдо и настойчиво твердит она, и от этого решительного тона хочется сворачивать горы. — Всё! Если ему это была игра — отпусти и прости! Ты тоже поиграла, — напоминает беззлобно, но отрезвляюще хлёстко. — Но в любой игре есть победители и проигравшие. Порой победа так горька, что удавиться хочется. А проигрыш слаще победы. Так что не теряй достоинства! Не показывай как тебе больно! Проигрывать нужно уметь! Не нужна ему — пусть валит с миром! Нет больше Вампира, нет больше Великого! — вот умела мама наставить на путь истинный, даже если он тернистый и заминированный. — Смотри на это по-другому! Есть Саша Аполлонов, — раскладывает по полочкам, — и у тебя с ним ничего не было. Поняла? — упирает на меня пристальный взгляд маман. — И ты не будешь прятаться в ванной и рыдать! Ты не будешь размазывать сопли! Ты — честно любила!

— Не честно же… игра, всё чёртова игра! — теперь намеренно бью по воде руками, и пена выплёскивается на пол, а мама скатывается с машинки и встаёт перед ванной на колени, будто в молитве.

— Милая, но чувства-то честные. К Вампиру — честные. Думаю, что и к Саше — тоже. А игра-не игра. Вы оба идиоты. Молодые, импульсивные. Но хорошо, что ты отдавала себе отчёт, что этого человека искренне любишь или, по крайней мере, хочешь. Замечательно, что никто тебя не заставлял и не принуждал. Отлично, если ты правда верила в вас! Значит, всё было не зря! Просто дальше. не упусти кусок жизни из-за пустых слёз и страданий. Право, какая глупость ныть, а тому ли я дала, в самом-то деле?! Соберись. Жизнь длинная, ещё не раз раскатает! Главное — себя уважать и не давать абы кому повода ткнуть носом в грязь. И ещё лучше, расставь все точки и за «перевоспитание» извинись, а дальше пусть катится.

Мне правда легчает.

Киваю, а мама выдыхает. Этот долгий спитч ей явно дался тяжко, она протягивает руку и гладит меня по щеке, ещё что-то обдумывая.

— Меня Павел на дачу позвал, он тут прикупил себе что — то «исключительное», — мягко шепчет. — Поехали? — с милой убедительностью. — На пару дней. Отвлечёмся. Ты сменишь обстановку. Мозгами проветришься. Между прочим, Паша будет не один, его сын и племянник. Можешь девчонок взять. И мне не так страшно будет, и тебе развлекуха. А? Проверим, как нам. новая семья.

— Сын? — тру глаза и шиплю от попавшего в них мыла. — Это тот что где-то там в Штатах кто-то там крутой?

— Да, — кивает с улыбкой мама. — Приехал папку поддержать. А я же Павла просила со мной никаких разговоров про детей! Никаких знакомств и сближения. Нет же… — забывает о моих проблемам маман и начинает о своём. И я понимаю, что это тоже часть терапии… она меня клещами вытаскивает на свет.

— Расслабься уже, мам. Ты и так встряла, — усмехаюсь, а она качает головой. — Ладно, поеду. И Нику позову. Роня, кажется, сильно занята. Пусть твой Павел берёт побольше вина!

— Будет сделано! — подмигивает мама.

Она уходит, а я расслабленно вытягиваю конечности и прислушиваюсь к своему телу.

Оно с обидой не согласно. Оно даже от горячей воды не избавилось от настойчивых воспоминаний. Тело хорошо помнит, что с ним было и оттого хочется содрать с себя кожу…

Как всё глупо. И это со мной-то, умницей Верой?..

Кто бы мне это пол года назад рассказал…