Усадьба

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В свои пятьдесят лет Томас Мейнард выглядел подтянутым. У него было широкое с тяжелым подбородком лицо, щеки с седеющими бакенбардами и пара голубых, проницательных глаз под густыми седыми бровями. Он плохо знал Чарльза. В молодости они вместе посещали собрания Ассоциации торговцев мануфактурой, но за все время обмолвились друг с другом всего лишь парой слов. И сегодня в конторе Локс-Милл они встретились, словно совершенно незнакомые люди. Они уселись друг напротив друга за огромный обшарпанный стол, заваленный всевозможными счетами, образцами шерсти и лоскутами ткани.

– Мы живем совершенно разной жизнью, мистер Ярт. Вы всегда играли значительную роль в жизни города, а я не принимал в ней никакого участия. Стало быть, хоть мы с вами и незнакомы, мне известно о вас достаточно много.

– Иными словами, мистер Мейнард, вам известно, что я потерпел неудачу с Хайнолт-Милл, в результате чего сделался банкротом. В Каллен-Вэлли нет ни одного человека, кто не знал бы об этом.

– Мне также известно, что после этого случая вы покинули эти места, оставив жену и детей. Об этом ходило много разговоров, и боюсь, что большинство из них не в вашу пользу.

– Да. Могу себе представить. Полагаю, что теперь, когда я вернулся, разговоров будет еще больше.

– А разве вас это беспокоит? – спросил Мейнард.

– Я не стану пытаться опровергать сплетни, – ответил Чарльз.

Мейнард пристально посмотрел на него. Затем он еще раз заглянул в письмо, лежащее перед ним на столе. Это было то самое письмо, в котором Чарльз просил его о встрече.

– Вы говорите, что находились в Америке и строили там планы на будущее. Совершенно очевидно, что это время прошло для вас не без пользы. Мистер Стивенсон, рекомендуя вас мне, настаивал на том, что вам точно известно, чего я хочу.

– Да. Он дал мне тот номер «Чардуэлл газетт», в котором вы поместили свою рекламу. Если помните, в ней говорилось о том, что вы ищете партнера по бизнесу, досконально знакомого с торговлей одеждой, обладающего желанием и способностями разделить ответственность и располагающего двадцатью тысячами фунтов стерлингов, чтобы вложить их в ваше производство.

– У вас есть эта сумма, мистер Ярт?

– Нет, у меня ее нет. Но зная вас как расчетливого бизнесмена, я счел, что не деньги нужны вам в первую очередь, а моя сознательная преданность делу. Да, я готов вложить десять тысяч фунтов, но, учитывая, что это все деньги, которыми я располагаю, не считая того, что мне потребуется на текущие расходы, вы можете сделать вывод, что преданности делу во мне хоть отбавляй.

– Да, но то же может сказать мне любой другой претендент.

– Судя по тому, что мне сообщил мистер Стивенсон, вы уже три с лишним месяца ищете себе партнера, и все безуспешно.

– Да, это так. Те, с кем я встречался, продемонстрировали мне больше оптимизма, нежели здравого смысла. Даже если всех их объединить в одном лице, все равно не получилось бы партнера, который мне нужен. – Мейнард выждал паузу. Его глаза рассматривали лицо молодого человека. – Мне необходим человек, которому знакомы все тонкости производства. Человек энергичный и предприимчивый. Человек, который станет управлять моим производством, как это делал я в молодости.

Мейнард говорил горячо. Увлекшись, он наклонился вперед и стал стучать кулаком по столу. От подобного пыла лицо его раскраснелось, он откинулся назад, и едва переводя дух, прижал руку к груди. Через некоторое время он снова заговорил.

– Последние два года меня одолевают приступы бронхита, и из-за этого у меня стало плохо с сердцем. Врачи советуют мне спокойнее ко всему относиться. Работать только по полдня. Держаться подальше от пыли и ткацких цехов. Иными словами, мистер Ярт, фабрика, которая всегда была моей жизнью, теперь должна стать лишь ее половиной! Имей я надежного помощника, возможно, мое отсутствие и не сказалось бы на работе. Вопрос в том, станете ли вы этим надежным помощником? Я не сомневаюсь в том, что вы прекрасно разбираетесь в моем бизнесе, но все же с Хайнолт вы потерпели неудачу. Вы позволили себе слишком большой риск, мистер Ярт. А здесь, в Локс, мне это не подходит. Я осторожный человек, а осторожность в нашем деле никогда не помешает.

– Я допустил ошибку и заплатил за нее. Этот случай, можете быть уверены, сделал меня немного мудрее.

– И ваших кредиторов тоже. Вы ведь так и не расплатились с ними до конца.

– Я потерял все, что у меня было. Они ничего больше не могли с меня получить.

– Мистер Ярт, я буду с вами откровенен. Я не испытываю сострадания к людям, которые идут на неоправданный риск, как это сделали вы, и которые принимают на себя долги, с которыми не могут расплатиться. Если вы, как вы утверждаете, и потеряли все, то вполне заслуженно. И все же вы не единственный торговец мануфактурой в наших местах, который потерпел крах. И вы не единственный, кто не смог расплатиться с долгами. И только одно во всей этой печальной истории говорит в вашу пользу.

– Безусловно, – сказал Чарльз, напрягшись.

– Да-да. Как я слышал, ваши кредиторы были готовы принять в качестве погашения задолженности все, что вы выручили от продажи вашего предприятия, и не настаивали при этом на том, чтобы вы продали дом. Вам это, конечно же, было известно, и все же, – и это, в какой-то степени, говорит само за себя, – вы предпочли продать его.

Губы Чарльза побелели. Он посмотрел Мейнарду в глаза:

– Это, думаю, вы согласитесь, был для меня единственный способ сохранить доброе имя джентльмена.

– Извините, мистер Ярт. Мне показалось, что наш разговор вам не по душе.

– Конечно, я предпочел бы этого не обсуждать.

– Тогда вернемся к основной теме нашей беседы. Вы говорите, что готовы вложить десять тысяч фунтов. Где они?

– В Сан-Франциско. Я уже отдал распоряжение в банк немедленно перевести их мне. Деньги придут недель через шесть-семь.

– А почему вы не привезли деньги с собой?

– Потому что я собирался туда вернуться. Но я передумал. Только из-за одного – это расстроило мою жену. И потом, здесь мои корни, они оказались сильнее, чем я предполагал.

– Ну что ж, я готов рассмотреть вашу кандидатуру, мистер Ярт. Нам, конечно, предстоит еще многое обсудить. Но одно мне хотелось бы уточнить с самого начала. Конечно, мне нужен человек, способный делать то, что мне уже не по силам, и я намерен хорошо ему платить за это, но этот человек – вы – должен понять, что я собираюсь по-прежнему оставаться хозяином. Ничто не должно делаться без согласования со мной. Я сам буду принимать все решения.

– Я это прекрасно понимаю. На вашем месте я действовал бы так же. Вы, мистер Мейнард, не должны опасаться, что я намерен прибрать к рукам Локс-Милл. И поэтому я считаю своим долгом сказать вам, что как только мои дела пойдут на лад, я собираюсь вновь открыть свою собственную фабрику. И тем не менее, так как на первых порах это будет небольшое предприятие, я полагаю, что смогу управлять обеими фабриками без малейшего ущерба.

– Хм-м-м, – голубые глаза Мейнарда сузились, и в них читалось удовольствие. – Располагая десятью тысячами, вы могли бы начать собственное дело, как только придут деньги. В наших местах продается много фабрик. Вы вполне могли бы позволить себе купить одну из них, раз уж собираетесь начать с небольшого предприятия.

– Я знаю. Но после того, что произошло с Хайнолт, открытие собственного дела представляется мне весьма проблематичным.

– Согласен. Проблемы вам обеспечены. В то время как, вступив в партнерские отношения со мной, вы с легкостью сможете вернуться в дело с черного хода, тихо и спокойно. Давайте говорить коротко и ясно, мистер Ярт: я должен обеспечить вас своим покровительством, пока вы сами не встанете на ноги?

– Да, если угодно.

– Мне нравится ваша откровенность. Но я хочу, чтобы и вы понимали меня правильно – я ничего не имею против ваших планов. Меня они вполне устраивают. Будучи моим партнером и управляющим, вы сможете отдать моей фабрике столько времени и сил, сколько мне уже не по плечу. Я же стану платить вам восемьсот фунтов в год плюс долю от общей прибыли предприятия с учетом вложенного вами капитала. Кроме того, как мы уже говорили, я обеспечу вам покровительство своей репутацией. По-моему, это вполне справедливо. Полагаю, наступило время перейти к обсуждению деталей, вы не возражаете? Если нет, я могу поручить мистеру Стивенсону подготовить договор о партнерстве с тем, чтобы когда ваши деньги будут здесь, мы смогли его незамедлительно подписать. Вы согласны?

– Да.

– Ну вот и хорошо. Тогда я попрошу Энсти – это мой клерк – принести вам бухгалтерские книги. Думаю, вам захочется узнать, в каком состоянии находятся наши дела. Боюсь, что они могли бы быть и лучше. В прошлом году наша прибыль составляла пятнадцать процентов. И я надеюсь, что теперь этот показатель увеличится. Я даже не побоюсь сказать, что отныне это зависит от вас.

– Несомненно, я сделаю для этого все, что в моих силах.

Еще через полтора часа они снова пожали друг другу руки. Соглашение было достигнуто. И хотя его условия были далеко не в пользу Ярта, он был вполне доволен. Его новая должность обеспечивала ему весьма приличное финансовое вознаграждение. Не говоря уже о фундаменте на будущее.

Став управляющим Мейнарда, Чарльз немедленно приступил к работе. Он начал вникать во все тонкости производства и делать записи о том, как можно было бы поднять производительность. К концу месяца он уже знал поименно каждого работника, работницу или ребенка, занятого на фабрике. Ему были известны обязанности каждого, а также и то, кто и как справляется со своей работой. Ему был известен нрав каждого станка, ну и, конечно, он превосходно разбирался в тканях, в заказах и в покупателях.

Первые недели ему приходилось довольствоваться обычной зарплатой, но как только из Сан-Франциско пришли его деньги, и он вложил их в Локс-Милл, он стал официальным партнером Мейнарда. Договор о партнерстве был подписан и скреплен печатью, а вложенные в дело десять тысяч фунтов стали приносить доход. Договор был рассчитан на три года, но по прошествии первых недель Чарльзу было обеспечено надежное будущее в Локс. Фабрика стала работать весьма эффективно, но Чарльз был энергичным, амбициозным и решительным человеком. Он то и дело рождал новые идеи. Он постоянно толкал дело вперед, и скоро стал слышать от Мейнарда сдержанные слова одобрения.

– В вас живет тот же пыл, что в свое время жил во мне. Но вами движет и еще кое-что. Иногда вам следует подумать о своей жене и детях. Человеческий труд тем ценнее, если он иногда дает возможность как следует расслабиться. Особенно в лоне семьи.

Чарльз улыбался, но ничего не отвечал. Мейнард был на десять лет старше, и поэтому он был склонен разговаривать с ним наставительным тоном, хотя сам Чарльз всячески этого избегал. Ему нравился его партнер, но он ни под каким видом не позволял ему вносить личностный оттенок в их отношения. Мейнард был вдовцом, и единственными его близкими были вдовая дочь и ее малолетний сын. Они жили вместе с ним в Пэйтсбридже. Мейнард иногда намекал, что они с Розой были бы рады принять у себя в гостях миссис Ярт, но все эти намеки Чарльз пропускал мимо ушей. Мейнард полагал, что, перестав быть независимым промышленником и став его младшим партнером по бизнесу, Чарльз занял одну с ним социальную ступень. Но в этом он ошибался. Их партнерство было чисто деловым, и Чарльз был намерен сохранить такое положение вещей.

Проведя несколько недель в меблированных комнатах, Чарльз и его семейство переехали в сдаваемый в аренду дом на Гроув-энд, в предместье Чардуэлла. Это был приятный каменный домик под названием Розовая вилла. Его окружал небольшой сад, а окна выходили на нижний город. Ни дом, ни район не были тем местом, где Чарльз хотел бы поселиться со своей женой и детьми. Да и домашняя прислуга вовсе не отвечала его требованиям, но…

– И все же это намного лучше, чем самой быть прислугой, как ты была у Кокса в Ньютон-Рейлз. Думаю, что пока нас это вполне должно устраивать.

– Ну конечно, нас это устраивает! – ласково сказала Кэтрин. – Тут столько солнца и так удобно. Да и соседи такие замечательные. Чего еще желать?

Сюзанна тоже решила высказать свои соображения:

– Папа, когда мы жили в Рейлз, к маме не относились как к прислуге. Мартин всегда был очень добр и любезен с нами. У нас было такое ощущение, что мы находимся у себя дома.

– Я это отлично знаю. Я сам в этом убедился, когда вернулся из Америки. Но как бы уютно вы себя там ни чувствовали, сама эта ситуация, мне кажется, была весьма удручающей.

Больше ничего сказано не было, но позже, оставшись с детьми наедине, Кэтрин посоветовала дочери быть осторожнее в высказываниях.

– Мне кажется, не следует говорить при папе о Мартине и Рейлз. По-моему, ему это не очень нравится.

– Но ведь папа первый об этом заговорил! Я просто ответила ему.

– Да, но папа говорил со мной, а не с тобой, и тебе не следовало вмешиваться.

– Мартин был так добр к нам, мама, и мне кажется несправедливым ничего о нем не сказать.

– Я тоже так думаю, – сказал Дик. – И скоро мне тоже придется говорить с папой о Мартине. Ведь он помог мне устроиться к мистеру Боннеми.

Дик только что вернулся с двухнедельных каникул, которые он провел вместе со своим школьным товарищем в Сомерсете, а еще через две недели он начинал учиться на архитектора.

– Если вы не возражаете, – сказала Кэтрин, – я сама обо всем расскажу папе. Но только сейчас он очень занят. Я лучше выберу подходящий момент.

– Интересно, когда этот момент наступит? – сказал Дик.

Они с Сюзанной обменялись взглядами, полными юношеского разочарования. Заметив это, Кэтрин решила не откладывать разговор с Чарльзом в долгий ящик.

Но вышло так, что на следующий вечер Чарльз вышел из кабинета и сам завел разговор о будущем Дика.

– Дик, совсем забыл тебе сказать, я поговорил с мистером Мейнардом о тебе, и он сказал, что готов подыскать тебе место в Локс.

За его словами последовало холодное молчание. Все три члена семьи, побледнев, смотрели на Чарльза. Затем Дик решительно ответил:

– Извини, отец, но у меня нет никакого желания устраиваться на фабрику. Я хочу стать архитектором, и через две недели я приступаю к учебе в мастерской мистера Боннеми.

Чарльз посмотрел на жену:

– А почему я до сих пор ничего об этом не знаю?

– Потому что ты все время бываешь очень занят, и я ждала подходящего момента, чтобы все с тобой детально обсудить.

– Учеба у архитектора подразумевает, что нам придется ему платить. Это как минимум пятьдесят фунтов, а я не желаю этого делать.

– Соглашение об этом уже подписано и деньги выплачены. Мартин Кокс заплатил. Это был его подарок Дику ко дню рождения.

– Понимаю.

– Чарльз, я знаю, что тебе это не нравится. Но все было сделано еще до твоего приезда.

– Значит, я приехал вовремя – как раз, чтобы расторгнуть эту сделку.

– Но ведь ты не сделаешь этого? Дик всей душой к этому стремится.

– Место Дика в торговле шерстью. Ткани – его будущее. Пока я временно работаю на чужой фабрике, но как только мне представится возможность, я заведу свою. Скорее всего я куплю Хайнолт. Разве есть что-то странное в том, что мне хочется, чтобы мой сын делал одно дело со мной? Чтобы он научился управлять фабрикой и смог заменить меня, когда меня не станет? Разве это не мечта любого отца? И смею вас заверить, я не исключение.

– Нет! Мне этого не нужно! – воскликнул Дик. – Я ненавижу торговлю шерстью и все, что с ней связано. Меня тошнит от запаха фабрики! – Он встал, прошелся несколько раз по комнате, затем остановился и пристально посмотрел на отца. – Если ты попытаешься меня заставить, папа, я поступлю так же, как ты три года назад – я сбегу из дома.

Казалось, еще чуть-чуть – и Чарльз ударит сына. Кэтрин и Сюзанна испугались этого, и каждая по-своему выразила свой испуг: Кэтрин сделала жест рукой, словно пытаясь защититься, а Сюзанна слегка вскрикнула. Лицо Дика напряглось, но он стоял на своем. Наконец к его отцу вернулся дар речи, и он сказал:

– Вам, сэр, лучше пойти в вашу комнату. И тебе, Сюзанна, тоже. И не смейте выходить, пока не получите моего разрешения, оба.

Дети молча подчинились. Тогда Чарльз посмотрел на жену:

– Как я понимаю, мне следует поблагодарить Мартина Кокса за это представление. Мне бы не хотелось думать, что ты одна в этом виновата.

– Чарльз, ты не должен заставлять Дика работать на фабрике. У него астма. Ему вредна шерстяная пыль. Так же, как и Мейнарду. Это опасно для его здоровья. А может быть, и для жизни.

– Но ведь он никогда не страдал астмой.

– Это началось три года назад. Вскоре после того, как ты уехал от нас.

– Еще немного и ты скажешь, что это я во всем виноват.

– Я так не скажу, но врачи полагают, что причиной астмы часто бывают шоки и стрессы. А еще она передается по наследству. Мой брат Хью страдал астмой, и началась она у него именно из-за шока.

Чарльз явно пришел в замешательство. Но тем не менее гнев его не прошел. Просто для него появился новый повод. Казалось, судьба во всем отвернулась от него.

– Ты полагаешь, что мой сын будет страдать меньше, работая архитектором и вдыхая каменную пыль на стройках?

– Он будет работать на свежем воздухе, – сказала Кэтрин. – И он не будет проводить слишком много времени на стройках.

– По-видимому, я должен быть благодарен за то, что он не будет работать каменщиком на каменоломне. Совершенно очевидно, что он сделал свой выбор благодаря влиянию Кокса. Думаю, ты не станешь этого отрицать?

– Нет. Но смею тебе напомнить, что в течение последних трех лет в самые решающие моменты жизни Дика ты не баловал его своим вниманием.

– Вам, мадам, не следует больше тратить усилий на то, чтобы дать мне понять, что я отсутствовал слишком долго. Последствия моего отсутствия слишком очевидны, и теперь, когда я вернулся, мне следует быть особенно внимательным, чтобы мой авторитет не пострадал еще больше. Что касается его карьеры, я понял из твоих слов, что мне следует позабыть о своих желаниях и позволить ему делать по-своему. Что же до его обучения, не может быть и речи о том, чтобы оно было оплачено Коксом. Мне не нужна ничья благотворительность, а особенно его.

– Ну конечно, я тебя понимаю.

– Благодарю тебя. Хорошо, что хоть в этом мы достигли согласия. А теперь прошу меня извинить. У меня на столе полно работы.

– Ты не хочешь подняться к Дику и поговорить с ним? Он был бы очень этому рад.

– Думаю, что нет. Это мое решение вынужденное, Кэтрин, и радость моего сына не вызывает во мне никакого отклика. Более того, тон, в котором он только что со мной разговаривал, был в высшей степени непочтительный. Возможно, это ускользнуло от твоего внимания. Вероятно, за время моего отсутствия ты так и не смогла привить этому молодому человеку хорошие манеры.

– Дик, как правило, никогда себя так не ведет, и я уверена, что он уже жалеет о том, что сказал тебе.

– Тогда можешь сказать ему, что как только он созреет до того, чтобы извиниться, он может прийти в мой кабинет. Думаю, для него это не составит проблемы, как только он узнает, что может поступать по-своему. Несомненно и то, что он уже открыл для себя преимущества этой его астмы. Но пусть он не забывает и о том, что в один прекрасный день ему станет ясно, как он заблуждается.

Чарльз вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Некоторое время Кэтрин так и оставалась сидеть на своем стуле. Ей удавалось сохранять спокойствие во время всего разговора, но теперь и ей было нужно время, чтобы прийти в себя. Она глубоко вздохнула, и когда внутренняя дрожь прошла, она встала и пошла к детям.

Если даже, как предполагал Чарльз, его возвращение и породило в городке массу слухов, сам он ничего об этом не знал. И только по одной причине: он был слишком занят на Локс. Часто ему приходилось работать по двенадцать часов в день. Кроме того, оставаться на заднем плане было его намеренной политикой. Он хотел, чтобы люди привыкли к его присутствию, и оно не вызывало у них эмоций. Это не составляло большой проблемы, пока он жил в Гроув-энд. Он редко выбирался в центр города. Его встречи со знакомыми были коротки. А когда его приглашали на публичные слушания рассказать о войне в Америке и о его приключениях на золотых приисках, он всегда отказывался, хотя ему и сулили за это приличное денежное вознаграждение.

Само собой разумеется, что ни Кэтрин, ни дети не вели никакой общественной жизни. Они были знакомы лишь с несколькими соседями и изредка обменивались с ними парой слов, но Чарльз с самого начала дал понять, что о большем нечего и думать. Детям это было тяжело и неприятно, но говорили они об этом только с Кэтрин.

– Раз нам не позволено заводить новых знакомых и встречаться со старыми, – сказала Сюзанна, – я думаю, мы могли бы с тем же успехом уехать в Америку.

Вскоре, однако, это мрачное настроение было развеяно приездом тетушки Джинни, которая только что вернулась с континента. Узнав от слуг в Чейслендс, что Чарльз воскрес из мертвых и похитил свою семью из Рейлз, она тут же прикатила в Гроув-энд.

– Ну и дела у вас происходят! Ну, и где этот блудный сын, хотела бы я знать? Что? Он все еще на фабрике в такой поздний час? Ну, может быть, это и к лучшему. Иначе зачем бы ему было запихивать вас в такую дыру. Я согласна, тут лучше, чем в Тэк-Хаус-Лейн. Хуже уж ничего и придумать нельзя! Но Гроув-энд! У меня слов нет! Все здешние дома такие одинаковые, словно их достали из коробки с игрушками.

А теперь все садитесь и рассказывайте мне все по порядку, начиная с того момента, когда вернулся Чарльз.

После того, как все было рассказано, несмотря на ее перебивания, она какое-то время сидела молча. Хотя ее голубые глаза как всегда блестели, в ее взгляде появилось нечто странное.

– Ну что ж! – резко заметила она, – мы, конечно, должны быть благодарны, что Чарльз благополучно вернулся в лоно семьи. Но я все же не могу понять, почему он столько времени молчал. И простить ему этого не могу.

– И мы не можем, – сказал Дик за себя и Сюзанну. – И мама, наверняка, чувствует то же самое, хотя и не хочет этого признать.

– Ах, тетушка Джинни, я так рада, что вы вернулись! – воскликнула Сюзанна. – Мы уже так долго живем в этом доме и все еще ни с кем не встречались. Дик хотя бы ходит каждый день в мастерскую, а нам с мамой иногда бывает так скучно… Папа купил только одну лошадь и, естественно, ездит на ней сам. Мы никуда не можем отправиться. Конечно, мы выходим на прогулки, но все равно никого не видим, так как все наши друзья живут очень далеко.

– Значит завтра, дорогие мои, я заеду за вами в половине второго и мы поедем на чай в Чейслендс. Что скажете?

– Это было бы просто великолепно! Правда, мама? Ведь папа не станет возражать?

– Мне бы тоже хотелось поехать, – сказал Дик.

– И ты поедешь, – ответила Джинни. – Скажи мне, когда ты освобождаешься в мастерской, и я за тобой заеду.

– Я отпрошусь в четыре.

– Отлично. Договорились. А теперь мне пора отправляться домой. Я столько дней провела в дороге, что совершенно вымоталась. Я приехала потому, что мне не терпелось узнать про Чарльза, а теперь – пока, дорогие. Поцелуйте меня. Сюда! Все, я ушла!

Следующий день оказался теплым. Небо было таким, будто вот-вот разразится гроза. Джинни прибыла на Розовую виллу в крытом экипаже с кучером Коббол-дом на облучке. Из-за этого и из-за того, что ей нужно было много о чем рассказать, они проехали слишком большое расстояние, прежде чем Кэтрин обнаружила, что на развилке они свернули на левую дорогу вместо правой.

– Джинни, ты же говорила, что повезешь нас в Чейслендс.

– Да, говорила. Но сначала мы должны заехать в Рейлз.

– Ах, тетя Джинни! – воскликнула Сюзанна и с восторгом посмотрела на мать. – Рейлз! – сказала она со смехом. – Интересно, что бы сказал на это папа?

– Твоя тетушка Джинни отлично знает, что папа этого не одобрил бы.

– Значит, мы должны сделать так, – ответила Джинни, – чтобы папа ни о чем не узнал.

– А если Мартина не окажется дома?

– Окажется. Я вчера вечером отправила ему письмо, чтобы он сегодня ждал нас к чаю. И получила от него ответ.

Кэтрин раскраснелась от восторга, рассмеялась, а Сюзанна, успокоившись, захлопала в ладоши.

– Ах, тетушка Джинни, я так тебя люблю! У тебя всегда все так здорово получается! – сказала она.

– Как это мило с твоей стороны! И как справедливо! Жаль только, что погода мне неподвластна, как бы нам не оказаться застигнутыми ею врасплох.

Когда они уже въезжали через ворота в парк, поднялась настоящая буря, а когда они стояли у дверей, вовсю уже лил дождь. Правда, Мартин ждал их, и вышел навстречу с огромным зонтом. Сняв плащи, они прошли в большой зал. Джинни все еще продолжала стряхивать с платья последние дождевые капли.

– Как это официально, Мартин, встречать нас у парадного входа! Словно мы вовсе незнакомы.

На самом деле в этой встрече старых друзей не было ничего официального: они смеялись и обменивались приветствиями. Сюзанна была по сути еще ребенком – она тут же подлетела к Мартину и обняла его. Спаниели с шумом выскочили им навстречу. Пройдя в гостиную, они все обрадовались, увидев знакомую мебель. Затем они вместе с Мартином подошли к большому окну.

Дождь сделался еще сильнее. Его струи, казалось, тянулись от самых облаков цвета индиго. Грянул гром, и на небе сверкнула молния. Какое-то мгновение дождь лил стеной. Затем он стих и прекратился, оставив после себя лишь шум струящейся воды. Снова можно было рассмотреть сад и парк, но краски поблекли. Листва поникла. Казалось, что от зелени идет пар. Окно запотело. Затем все расселись у камина, в котором, по традиции, был разведен огонь, хотя было еще тепло.

– Ах, я вся покрылась гусиной кожей! – воскликнула Джинни. – И почему в дождь всегда себя так чувствуешь? – Она протянула руки к языкам пламени. – Хорошо еще, что он не начался раньше, Кобболд вымок бы до нитки.

Она вытянула ноги, сунув почти в самый очаг выглядывающие из-под юбок ступни, и посмотрела на стоящего рядом Мартина.

– Нут что ж, сэр, как я догадываюсь, вы должны быть довольны, что у вас в гостях сразу три дамы.

– Ну конечно. Я просто польщен.

– А кого из нас троих вы особенно рады видеть?

– На этот вопрос невозможно ответить. На него не ответил бы даже сам Парис.

– Тогда я буду Афродитой, и мы увидим, чего можно добиться подкупом. Когда вы дадите мне золотое яблоко, я вознагражу вас так же, как она вознаградила Париса: я помогу вам выбрать самую прекрасную женщину.

– Но, тетушка Джинни, – сказала Сюзанна, – это же была Елена Троянская, а вы сами знаете, что из всего этого вышло.

– Ты совершенно права, дитя мое. Мое сравнение зашло слишком далеко, – Джинни посмотрела на Мартина. – Кстати, о похищениях: ни моя сестра, ни племянница не знали, куда я их сегодня повезу, пока не обратили внимание на то, по какой дороге мы едем, и я боюсь, что Кэтрин все еще сердита на меня.

– Какая ерунда, – сказала Кэтрин. Она была занята возней с собаками. – Ни на кого я не сердита.

– Тогда почему ты все время молчишь?

Кэтрин посмотрела на нее с улыбкой. Лицо ее раскраснелось от огня.

– Если уж я и молчу, Джинни, это вовсе не означает, что ты этому не рада.

– Не забывай, пожалуйста, что я только что вернулась из-за границы. Я объездила шесть стран, а это значит, что мне есть что рассказать. Кстати, я заметила одну странную вещь: находясь за границей, я никогда не скучаю по родине, но стоит мне сесть на корабль, направляющийся в Англию, как я с нетерпением начинаю ждать возвращения! Я так люблю возвращаться, особенно в этот наш старый дом. С вашей стороны, Мартин, было так любезно позволить нам заявиться. Вероятно, вы сочли это своим последним долгом после того, как лишили нас этого дома. Скажите, вы уже подыскали себе новую управляющую?

– Нет. Я переговорил с огромным количеством женщин, но ни одна из них меня не устроила.

– После того, как здесь побывала Кэт, вряд ли вас сможет устроить кто-либо другой. Боюсь, вы зря потратите время, пытаясь найти вторую такую же, как она.

– Боюсь, что вы правы, – сказал Мартин.

– Как неразумно было со стороны Чарльза возвращаться и забирать ее от вас. Полагаю, что вам придется обходиться одной Кук. Как старушка поживает?

– С ней все в порядке, – ответил Мартин. – И если вы навестите ее на кухне, я думаю, она будет просто счастлива.

– Я обязательно к ней загляну. Но не теперь. – Джинни взглянула на висящие над лестницей часы. – Дождь пока перестал, и по-моему, самое время послать за Диком, иначе бедняга Кобболд может совершенно вымокнуть. А мы, Сюзанна, поедем с ним? Сделаем твоему брату сюрприз?

– О да! С радостью! А ты, мама, поедешь с нами?

– Нет, мама не может ехать. Она должна остаться с хозяином, как и подобает воспитанной даме.

Мартин и Кэтрин снова подошли к окну. Оно уже не было запотевшим, и можно было видеть, как экипаж выезжает за ворота. Грозовые облака уплыли и теперь висели над вершинами Холм-Хилл. Ласково припекало солнышко, освещая парк таким светом, что казалось, будто экипаж растворяется в воздухе. Повернув головы, они увидели в южной части неба радугу.

Мартин повернулся к Кэтрин.

– Моя сестра Нэн читала мне эти стихи, когда мы были детьми в Скарр, – сказал он.

Солнечный свет лился теперь прямо в окно, наполняя комнату своим теплом.

Мартин с Кэтрин уселись друг к другу лицом так, чтобы солнце не слепило им глаза.

– Так спокойно стало, когда моя сестра и дочь уехали, – сказала Кэтрин.

– Ваша сестра в каком-то возбужденном настроении.

– Она развлекается за наш счет.

– Это вас беспокоит?

– Да, немного. То, что она говорит в присутствии Сюзанны. А все остальное меня не очень тревожит.

– Но ведь вы не сердитесь на нее за то, что она привезла вас сюда?

– Нет, не сержусь, – ответила Кэтрин.

– И за то, что она оставила вас со мной наедине?

– Нет. Конечно нет. Если бы я захотела, то могла бы поехать с ними.

– Но вы не поехали, – сказал Мартин. – Вы остались со мной, как и подобает воспитанной даме.

Они улыбнулись друг другу и на мгновение замолчали. Затем Мартин вновь заговорил.

– Мне так о многом хочется вас спросить… даже не знаю, с чего начать. Иногда до меня доносились различные вести о вас… но среди них не было ни одной приятной. Мне известно, что вы живете в Гроув-энд, но по мне это с тем же успехом могла быть и Антарктида, так вы отдалились от меня после того, как покинули этот дом. Я слышу больше о вашем муже, нежели о вас. Кажется, он стал партнером Мейнарда по Локс-Милл.

– Да, и дела у него идут хорошо. Он решительно настроен вернуть себе прежнее положение и делает для этого все. К тому же они с Мейнардом в превосходных отношениях.

– Но этот Ярт – торговец мануфактурой. А как насчет Ярта-семьянина? Я два раза видел Дика и знаю, что между ними произошла ссора по поводу его будущего.

– Дик перечит отцу, и это бесит Чарльза. Но я надеюсь, что со временем они станут лучше друг друга понимать.

– А как насчет вашего взаимопонимания? Кажется, вы тоже стали перечить Чарльзу, когда речь зашла о карьере Дика. А мне известно, что за характер у вашего мужа, и я даже начал за вас волноваться.

– Не стоит за меня волноваться.

– Вы отвечаете так, как и подобает верной жене. Но я все равно волнуюсь, вы выглядите…

– Да? Как я выгляжу? – спросила Кэтрин.

– Вы на себя перестали быть похожи.

– Ах, Мартин, вы должны постараться меня понять! Чарльза не было почти три года. Это очень долго, и теперь нам не просто вновь почувствовать себя мужем и женой. Чарльз изменился. Я даже не могу с уверенностью сказать, в какую сторону. Но когда он говорит о том, что я изменилась, я понимаю, что он прав. В наших отношениях есть какая-то горечь. Раны еще не зажили. Чарльз говорит, что я не могу ему простить того, что он на три года оставил меня и детей. Но сам он не может мне простить того, что я возвратилась сюда, пока его не было. Возможно, если бы я продемонстрировала ему свое раскаяние, все было бы по-другому. Но я не чувствую раскаяния и никогда не почувствую… Та поддержка, которую вы оказывали мне и детям все эти три года, ваша доброта… вы понимаете, что они для нас означают. Мы часто говорим о вас, когда остаемся одни, нас радует, что вы наш друг.

– Вам кажется, что наша дружба, как кость в горле для вашего мужа? Еще одна причина для горечи в ваших отношениях?

– Думаю, что да.

– Как вы думаете, эта горечь может когда-нибудь пройти?

– Я не знаю. Надеюсь. Но давайте больше не будем об этом говорить. У нас мало времени. Не будем тратить драгоценные мгновения. Ах, Мартин, мой дорогой друг, если бы вы знали, что значит для меня вновь оказаться в этом доме, рядом с вами! Вот так сидеть с вами наедине, чувствовать спокойствие и комфорт. Даже не знаю, что больше меня согревает – солнце или ваше общество. Но одно я знаю точно: и то и другое действует на меня благотворно.

Совет, который Джинни дала по дороге в Рейлз, – сохранить их поездку в тайне от Чарльза, – был для Кэтрин неприемлем. С одной стороны, она ненавидела ложь. С другой, такая секретность казалась ей непосильной ношей для детей. Несмотря на то, что они всегда были сдержанны в присутствии отца, по каким-нибудь признакам он сможет догадаться. Поэтому Кэтрин решила, что они должны говорить об этом открыто, но так, чтобы ни чем не вызвать в нем раздражения.

Сложилось так, что в этот вечер Чарльз вернулся домой поздно, и они были одни, когда, расспрашивая о поездке в Чейслендс, он узнал, что сначала они заехали в Рейлз.

– Вы ездили в Рейлз? Для чего?

– Джинни решила сделать нам сюрприз.

– Не сомневаюсь, это был приятный сюрприз.

– Да, очень приятный, – ответила Кэтрин. Какое-то время Чарльз стоял и смотрел на нее. Затем он повернулся и вышел из комнаты. Она слышала, как он вошел в свой кабинет. Он все еще находился там, когда она ложилась в постель.

Для Чарльза было привычным задерживаться на фабрике допоздна. Или работать дома. Поэтому он редко виделся с детьми на неделе. Они встречались только по воскресеньям, и хотя он проявлял какой-то интерес к Сюзанне и ее занятиям, когда речь заходила о Дике, становился холоден и сдержан.

– Отец хочет наказать меня за то, что я отказываюсь идти работать на Локс-Милл, – сказал как-то Дик Кэтрин. – Я уже больше двух месяцев учусь в мастерской мистера Боннеми, а отец так ни разу и не спросил, как у меня идут дела.

Кэтрин знала, что это правда, и это ее беспокоило. В то же время и отношение Дика к отцу оставляло желать лучшего. Она заметила это сыну, но он ответил, что не может оставаться самим собой в присутствии отца.

– Ты бы хотя бы попробовал, – сказала она. – Например, возьми' и покажи ему какие-нибудь свои работы…

– Ну, я даже не знаю…

– Тогда позволь мне попробовать, – сказала Кэтрин.

В следующее воскресенье, с одобрения Дика, она подняла этот вопрос.

– Чарльз, Дик показывал нам рисунки, которые он сделал для мистера Боннеми. Если бы ты нашел время взглянуть на них, то нашел бы их интересными.

– Действительно? И что же это за рисунки? – спросил Чарльз, сидя напротив сына.

– Это рисунки, связанные с моей работой, папа. Несколько набросков и несколько проектов. Все они иллюстрируют нашу местную архитектуру. – Дик встал и принес свою папку. – Хочешь посмотреть, папа?

Чего Дику стоили эти слова, было для его матери и сестры совершенно очевидно. Но только не для Чарльза. Он хоть и бросил беглый взгляд на папку, но взять ее даже не попытался.

– Мистер Боннеми видел твои рисунки?

– Да. Он был так добр, что назвал их замечательными.

– А как насчет Мартина Кокса? Он, кажется, часто заходит в мастерскую Боннеми. Так что ему ты их тоже наверняка показывал?

– Да, ему они тоже очень понравились.

– Ну что ж, раз эти два почтенных господина, вполне разбирающиеся в таких вопросах, уже высказали свое суждение, полагаю, что мое мнение тут не требуется. Я мало понимаю в архитектуре. Мои комментарии покажутся тебе бесполезными.

Дик повернулся и вышел из комнаты, унося с собой свою папку. Не успела дверь за ним закрыться, как Сюзанна напустилась на отца:

– Папа, я тебя не понимаю! Почему ты так обращаешься с Диком?

Не дожидаясь ответа, она вышла вслед за братом. Кэтрин осталась сидеть напротив мужа.

– Мне остается только повторить слова Сюзанны: почему ты так с ним обращаешься?

– Я всего лишь сказал ему правду. Этому мальчику не интересно все то, что я мог бы ему сказать. Он успел показать эти рисунки всем, прежде чем снизойти до меня, и то лишь по твоей просьбе.

– Он не подходил к тебе ни с чем раньше, так как боялся твоего безразличия. А теперь его опасения оказались обоснованными. И только лишь потому, что он выбрал профессию, которую ты связываешь с именем Мартина Кокса.

– Кокс и впрямь сыграл в моих делах большую роль, чем мне хотелось бы.

– И из-за этого ты хочешь, чтобы и мы прекратили нашу с ним дружбу.

– Я бы хотел, чтобы этой дружбы вообще никогда не было.

– Я не в силах изменить то, что уже свершилось. А в том, что касается Мартина, я не стала бы этого делать, даже если бы и могла.

– В этом случае нам нечего больше обсуждать.

– Я бы много чего могла тебе сказать, если бы была уверена, что ты отнесешься к этому с пониманием. И я бы хотела, чтобы мы сумели достигнуть взаимопонимания. Но то, о чем ты меня просишь, – чтобы я оставила дружбу и друга…

– Я ни о чем тебя не просил. Я просто высказал тебе свои чувства. Для большинства женщин желания мужа было бы достаточно, но ты вынуждаешь меня на прямые запреты, превращая тем самым, в домашнего тирана. Возможно, ты меня таким и представляешь. Ты всегда отличалась даром неправильно меня истолковывать, а теперь я чувствую себя оставленным собственными детьми и женой в придачу. Особенно Дик – с того дня, как я вернулся, он стал до крайности мрачным и грубым. А теперь, с этими рисунками, он хочет, чтобы я потрепал его по голове и сказал, какой он умница.

– Чарльз, он еще ребенок. Ему всего шестнадцать лет. И ты, как взрослый человек, мог бы сделать ему снисхождение. Ты его отец, самый главный человек в его жизни. И он, конечно, стремится получить твое одобрение. Это же совершенно естественно. Он мальчик, и ему свойственны мальчишеские чувства.

– А ты считаешь, что я взрослый мужчина и поэтому у меня своих чувств нет?

– Твои чувства мне известны. Ты горько разочарован тем, что его выбор профессии совершенно не совпадает с тем, что прочил ему ты. И ты не можешь ему этого простить? В твоей душе нет места для интереса к его занятиям?

– Абсурдно говорить о прощении. Однако я, как ты говоришь, готов оказать снисходительность, принимая в расчет то, что он попал под дурное влияние во время моего отсутствия.

Чарльз встал и подошел к двери.

– Я отправляюсь к себе в кабинет. Можешь сказать сыну, что я хочу принять его там, чтобы взглянуть на эти драгоценные рисунки. Может быть, мы лучше поладим, когда останемся наедине, без тебя и его сестры.

Но Дик, узнав о решении отца, разразился бурным протестом.

– Никогда, никогда, никогда больше не буду я пытаться заинтересовать его своими делами. Или чем бы то ни было еще. Он специально хотел меня унизить, и при первой же возможности сделает это снова. Но я не предоставлю ему такой возможности. Не надо, мама, больше говорить мне о любви и уважении между отцом и сыном, потому что в моем случае их больше не существует. Я не интересую моего отца. Ну и что с того? Все это время я отлично обходился без его любви. И теперь обойдусь.

Все, что ни говорила Кэтрин, не могло заставить ее сына отказаться от своих слов. Рана оказалась слишком глубока. И хотя в глубине души она надеялась, что со временем они все же научатся понимать друг друга, факты говорили против этого.

Чарльз был исполнен такой решимости восстановить свое былое положение в бизнесе, что Джинни, заехав как-то на Розовую виллу, напустилась на него с упреками в том, что он изолировал себя от мира.

– Бал у Боманри на прошлой неделе, прием у Джинотти неделей раньше, а Яртов не было ни на том, ни на другом! Будь добр, Чарльз, объясни мне это.

– Я не собираюсь принимать участие в публичных мероприятиях до тех пор, пока не окажусь на равных с теми людьми, которых мне предстоит на них встречать.

– А как насчет частных встреч? Ты будешь принимать приглашения от друзей?

– Нет. Я не смогу отплатить им таким же гостеприимством. Во всяком случае, в этом доме это невозможно.

– Но ведь ты можешь поехать в Чейслендс на неофициальный обед в кругу семьи?

– Ты забываешь, дорогая, что мы с твоим мужем в не очень-то хороших отношениях.

– Ах, эти мужчины просто смешны! Быть в ссоре в течение стольких лет! Я даже не знаю, кто из вас хуже, – ты или Джордж. Ну, уж если ты не хочешь ехать сам, может быть, ты не станешь возражать против того, чтобы Кэтрин с детьми поехали? Конечно же, я сама пришлю им экипаж.

– Я не возражаю, – сказал Чарльз. – Они вольны поступать по своему усмотрению.

С этого момента Кэтрин и дети стали время от времени получать приглашения в Чейслендс. Иногда на чай, иногда на ужин. И всегда на эти встречи приглашался Мартин.

– Разве это не здорово с моей стороны? – сказала как-то Джинни, оставшись наедине с Кэтрин, пока оба мужчины и дети находились в бильярдной. – Разве я не ангел, что устраиваю вам с Мартином такие встречи? Я всегда посылаю ему приглашения, когда знаю, что ты должна приехать. Я просто сообщаю ему, что семья соберется в такое-то время, и выражаю надежду, что он тоже к нам наведается. И как ни странно, ему это всегда удается.

Кэтрин посмотрела на сестру, теребя пальцами шелковую нитку, но ничего не ответила.

– Ага! – заметила Джинни. – Я заставила тебя покраснеть! И это правильно. Кто бы мог подумать, что настанет день, когда я стану посредницей между моей добродетельной старшей сестрой и ее пылким ухажером? Мне это так нравится, даже несмотря на то, что вы оба такие добродетельные, что мне иногда кажется, я понапрасну трачу время. Мне хочется плакать горючими слезами. Эти два с лишним года я просто мечтала быть неверной Джорджу, чтобы отомстить за Энтони. А Мартин, который мог бы быть моим любовником, предпочитает тебя. Какая несправедливость! Я не могу даже думать ни о каком другом мужчине, и поэтому все, что мне остается, – это сохранить верность Джорджу.

Джинни замолчала, и слегка склонив голову набок, пристально посмотрела на Кэтрин.

– Я полагаю, нет смысла спрашивать, что чувствуешь ты к нему. Ты все равно ничего не скажешь. Ну да ладно! Неважно! Неважно! Это означает, что я могу дать волю своему воображению, которое более изощренно в таких вопросах, не так ли, Кэт?

– В случае с тобой, несомненно. – Закончив с пряжей, Кэтрин сунула сестре в руки аккуратный клубок. – Возьми свой шелк.

– Ах! И как тебе удается так быстро справляться со всеми этими узелками! – воскликнула Джинни.

Завершив партию на бильярде, компания подошла к камину.

– Мартин, подойдите, присядьте со мной, – сказала Джинни. – Расскажите, как идут дела в Рейлз? Ведь скоро Рождество. Вы будете встречать его дома?

– Да. Приезжает Нэн со своей семьей. Они проведут у меня дня три. На Святки я собираюсь устроить маленькую вечеринку и очень надеюсь, что вы сможете приехать вместе с Джорджем и Энтони.

– Мы весьма польщены, не так ли, Джордж? Мы уже несколько месяцев не видели Клейтонов. А как насчет Яртов? Они будут?

– Пока еще не знаю. Но надеюсь, что они смогут приехать. – Мартин посмотрел на Кэтрин. – Я подумал, что, если отправлю вам и вашему мужу письменное приглашение, может быть, он сочтет для себя возможным принять его по такому случаю?

Прежде чем Кэтрин успела что-либо ответить, ее дочь и сестра вмешались в разговор.

– Ах, мама! Вдруг он согласится?! – воскликнула Сюзанна.

Джинни тоже не удержалась:

– Чарльз обязан принять приглашение! Было бы крайне неприличным от него отказаться, и я сама ему об этом скажу!

– Что ж, посмотрим, – ответила Кэтрин.

Но когда приглашение Мартина было получено, Чарльз отреагировал на него с крайним негодованием.

– Этот человек и впрямь полагает, что я стану принимать его любезности? Если это так, то он слишком плохо меня знает, и его кожа толще, чем я думал. Или же он полный тупица – я ведь достаточно ясно дал понять, что я о нем думаю.

– Мартин не тупица и не толстокожий. Просто, будучи моим другом и другом наших детей, он как воспитанный человек предлагает свою дружбу и тебе.

– Воспитанный человек! – со злостью воскликнул Чарльз. – Да он невоспитанный выскочка, и то, что ты называешь воспитанием, есть самое вульгарное желание продемонстрировать свою мнимую важность. Тебя это может ввести в заблуждение, но только не меня. Что же касается поездки в Ньютон-Рейлз… Ноги моей не будет в этом доме до тех пор, пока я не вернусь туда полноправным хозяином.

Кэтрин посмотрела на него. Ей понадобилось время, чтобы вернуть себе дар речи.

– И как ты собираешься это сделать?

– Есть только один способ. Я выкуплю его. Хотя, конечно, на это потребуется время. Но не так много, как тебе кажется. Пока я вынужден управлять чужой фабрикой, но года через два-три я арендую Хайнолт. Я уже встречался с Сидни Херном, и он обещал сдать мне фабрику на три года с правом выкупа. А как только фабрика станет моей, я смогу вернуть себе и Ньютон-Рейлз. Ты должна помнить, что, когда я обанкротился и был вынужден выплачивать долги, у нас оставался шанс сохранить дом, но ты убедила меня в том, что им надо пожертвовать, как и всем остальным. Тогда мне казалось, что ты обрекаешь себя на мучения, чтобы наказать меня. Но я не виню тебя, так как считаю бесспорным то, что дом был продан, чтобы рассчитаться с моими долгами. И теперь я считаю своим долгом сделать все, что в моих силах, чтобы вернуть его. И я уверен, что ты меня поймешь.

– Нет, Чарльз, я не понимаю тебя. Теперь Рейлз принадлежит Мартину. И даже если завтра у тебя окажется достаточно средств, чтобы выкупить его, какие у тебя основания полагать, что он захочет с ним расстаться?

– Как вы меня убедили, Кокс всегда относился к тебе и твоей семье с уважением, граничащим с почитанием. Из этого я заключаю, что он должен быть морально готов уступить имение тем, кому оно принадлежит по праву.

– Другими словами, – сказала Кэтрин, – ты уповаешь на те тончайшие чувства, в которых еще несколько секунд назад напрочь отказывал Мартину.

– Да нет же, если он и уступит нам, то только лишь принимая в расчет общественное мнение. Этот твой самородок не может себе позволить стать предметом всеобщего неодобрения. Но о чем наш спор? Ты говоришь так, словно Ньютон-Рейлз ничего для тебя не значит. Когда я уехал, ты немедленно помчалась туда, чтобы стать экономкой у Кокса. Разве не означает это, что ты горишь желанием вернуться туда в качестве полноправной хозяйки?

– Дело не только в том, чего я хочу, но и в том, на что я могу рассчитывать. А я вовсе не рассчитываю на возвращение.

Между ними воцарилось молчание. Затем Чарльз, который все еще держал в руках приглашение от Мартина, повернулся к камину и швырнул его в огонь.

– В таком случае для тебя не будет большим разочарованием, если мы не попадем туда на Святки. А поскольку я слишком занятой человек, ты сама напишешь ему отказ от приглашения.

– Да, – сказала Кэтрин. – Я напишу ему.