Усадьба

ГЛАВА ВТОРАЯ

В этом году было чудесное лето, и часто в июне или июле занятия проводились на открытом воздухе: иногда на вымощенной камнем террасе, иногда в летнем домике, а иногда в саду, – в зависимости от времени дня и от того, искали ли Кэтрин и ее ученики прохлады или солнца.

Тюдоровский сад, огороженный каменными стенами, вдоль которых росли виноград и смоковницы, был любимым местом молодых Тэррэнтов, его еще называли «запутанным» садом. Его пересекали многочисленные тропинки, между которыми были разбиты правильной формы клумбы с розами; здесь росли бергамот, кустарниковая полынь, иссоп, шалфей, лаванда, розмарин, рута и дубровник. В центре сада росло тутовое дерево, вокруг которого стояли деревянные скамейки; в саду вообще было много скамеек: между клумбами, вдоль стен, между смоковницами и виноградником.

Для Мартина, которому все в Рейлз было в новинку, эти укромные уголки ассоциировались с тем, что он изучал: изучение алгебры – с громким жужжанием пчел среди ветвей деревьев у летнего домика; запах свежескошенной травы на лужайке перед террасой напоминал о путешествиях Марко Поло; имена королей и королев Англии он повторял вслух под воркование голубей, сидящих на тутовом дереве.

Иногда, по предложению Кэтрин, Хью брал на себя роль учителя, – как правило, математики; и поскольку к этому предмету у Мартина были способности, через несколько недель он уже не только решал те задачи, которые давал ему Хью, но и предлагал свои собственные.

Однажды, когда оба мальчика были заняты этим уже больше часа, Джинни, рисовавшая в дальнем конце террасы портрет Кэтрин, нетерпеливо поглядывала на них, потом сказала:

– У нас было правило, что каждым предметом мы занимаемся полчаса, но с тех пор, как появился Мартин Кокс, о правилах вспоминают в последнюю очередь. Они же просто играют, на самом деле они ничего не изучают.

– Мартин изучает.

– Да, но Хью нет.

– Это неважно, – сказала Кэтрин. – Это хорошо, что рядом с ним есть мальчик, с которым он может посостязаться в остроумии.

– Почему, – спросил Джинни, – ты всегда на стороне Мартина Кокса?

– А почему, – возразила ей Кэтрин, – ты всегда на противоположной?

– Я до сих пор не забыла того, как он сказал, что папа не оплачивает счета.

Сама Джинни напрямую не принимала никакого участия в обучении Мартина, но любила указывать на его ошибки. Иногда она запоминала эти ошибки и упоминала о них тогда, когда они оставались вдвоем.

– В этом слове ты не так ставишь ударение. И надо говорить отличен «от», а не отличен «к». А когда моя сестра выходит из комнаты, ты должен встать и открыть ей дверь.

– Что-нибудь еще? – спрашивал Мартин.

– О да, тысячи вещей, но по твоему лицу я не вижу, чтобы ты хотел услышать о них.

– В любом случае, скажи мне о них.

– Только если ты хочешь учиться.

– Уверяю, что я научился от тебя очень многому.

– Что ты имеешь в виду?

Мартин пожал плечами и отвернулся. Он не мог долго препираться с ней подобным образом, во всяком случае, когда они были одни, и раньше или позже упрямо замолкал. Сначала он считал это слабостью, в каком-то смысле так оно и было, потому что ее замечания мучили его, но, с другой стороны, в его молчании была сила, потому что Джинни, как все избалованные дети, не переносила, когда на нее не обращали внимания. Какой бы он ни был, ей все равно нужно было его внимание, и иногда он улыбался про себя, презирая ее за тщеславие и наслаждаясь сладкой местью.

Эти мгновения продолжались недолго; он чувствовал себя неловко в ее обществе и, зная, что она критически наблюдает за ним, он смущался и делал еще больше ошибок. Очень часто с его языка слетали простонародные словечки. Он и физически был неловок. Уступая ей дорогу, он нечаянно наступил на щенка спаниеля, который громко завизжал. Джинни схватила щенка на руки и с яростью набросилась на Мартина.

– Какой неповоротливый и неуклюжий! Почему ты не следишь за тем, что делаешь? – сказала она, а когда Мартин протянул руку, чтобы погладить щенка, отступила назад.

– Я сделал это нечаянно, – оправдывался он.

– Да? Я в этом не уверена!

А щенок крутился у нее на руках, виляя хвостом и пытаясь лизнуть ее в лицо.

– Похоже, ему не очень больно.

– Тебе было бы все равно, даже если бы ты убил его, – сказала она. – По-видимому, ты равнодушен к собакам.

– Кто это сказал?

– Это видно по тебе.

– Клянусь, я люблю их, хотя и не делаю из них таких дураков, как ты из этого щенка.

– Нет, уж лучше наступать на них! И вообще, что это ты топаешь по дому в таких тяжелых башмаках?

– Я шел в классную комнату за книгой, которая нужна мисс Кэтрин.

– Да, кстати еще и об этом! Я полагаю, что ты не будешь называть мою сестру «мисс Кэтрин», как ты это делал до сих пор.

– А как же мне называть ее?

– Так как она старшая дочь моего отца, ее по праву следует называть «мисс Тэррэнт».

– Но никто не называет ее так. Ни повар, ни горничные, да и вообще никто. Все называют ее мисс Кэтрин.

– Я отлично знаю, как они ее называют, но мне казалось, что твой отец отправил тебя сюда учиться хорошим манерам, и если ты хочешь все делать правильно, то тебе следует ее называть мисс Тэррэнт, как я тебе сказала. Хотя, если ты хочешь подражать слугам, то это твое дело.

– Да. И поскольку сама мисс Кэтрин не возражает, я буду продолжать называть ее так.

Он посещал Рейзл нерегулярно, это зависело от решений отца, которые бывали внезапными и непредсказуемыми.

– Ты мне будешь нужен сегодня утром, сынок, ты поможешь мне поднять те блоки. Так что можешь пойти в Рейлз после обеда.

Или у них бывал заказ на камень, и они были заняты три или четыре дня подряд.

– Ничего страшного. С этим ничего не поделаешь. Вместо этого ты сможешь побольше позаниматься на следующей неделе.

Мартин ненавидел эти неожиданные перерывы. Он чувствовал, что Тэррэнтам это могло показаться невежливым.

Он смущался и краснел, а Джинни, естественно, указывала ему на это, не выбирая слов. Но мисс Кэтрин, конечно же, была сама доброта.

– Ты должен приходить тогда, когда тебя отпускает отец, – говорила она. – Для нас это не является неудобством.

Она всегда старалась облегчить его положение и делала это очень спокойно. Если он бывал в поместье во время ленча, его всегда сажали за стол; если он опаздывал к ленчу, Кэтрин звонила горничной и просила принести холодного пирога, ростбиф с картофелем и салатом. Мартин сначала очень неохотно принимал знаки этого гостеприимства, но Кэтрин удалось преодолеть его сопротивление, и в придачу ему вручался еще пакет для Нэн: вареная свинина, холодная баранина с овощами. Он никогда раньше не питался так хорошо, как в те дни в Ньютон-Рейлз. Некоторые блюда вообще были для него внове.

– Как, ты никогда раньше не ел салат-латук? – спросила Джинни с изумлением.

– Нет, никогда.

– Тебе нравится? – поинтересовалась Кэтрин.

– Да, – ответил он. – По вкусу напоминает дождь. Обед в поместье сначала заставлял его нервничать, но потом все оказалось так просто, что он забыл свои страхи и, наблюдая за другими, учился правильно вести себя за столом.

Джон Тэррэнт был человеком широких либеральных взглядов, он поощрял своих детей высказываться по всем интересующим их вопросам. Сначала Мартин почти не принимал участия в этих беседах, он не умел говорить так, как близнецы, но иногда мистер Тэррэнт поворачивался к нему и прямо спрашивал его мнение.

Однажды они обсуждали чартистов.

– Что ты думаешь по этому поводу, Мартин? Как ты считаешь, их требования справедливы? – спросил он.

– Да, сэр, я так считаю.

– Итак, ты считаешь, что все люди должны иметь право голоса?

– Да, все.

– А почему ты так думаешь? – спросил Тэррэнт.

– Потому что я считаю справедливым, чтобы люди сами могли решать, как им жить.

– Я согласен с тобой, – сказал Хью.

– А я – нет, – возразила Джинни, – потому что большая часть простых рабочих не будут знать, что делать с этим правом голоса, если им его дадут.

– Они будут это знать, – заметил Хью, – если они будут образованны.

– Господи, кто их будет образовывать?

– Те из нас, кому уже посчастливилось получить образование.

– Тупые все равно останутся тупыми, будут они образованны или нет.

– Ах, моя дорогая девочка! – воскликнул Хью. – Полно тупых людей и среди аристократии.

– Да, это правда, – поддержал его Мартин. – Некоторые из них сидят в Парламенте.

Хью, его отец и Кэтрин рассмеялись при этом. Они посмотрели на Мартина так, что к его лицу прилила краска удовольствия и смущения. Лишь Джинни осталась равнодушной, она смотрела на него оценивающе, как будто ей доставлял удовольствие вид его покрасневшего лица, а не его спокойный ответ.

– Полагаю, что коль ты чартист, – сказала она, – ты был бы рад революции?

– Нет, не был бы, – ответил он.

– Как, ты не хотел бы увидеть, как покатятся головы? – спросила она с нарочитым удивлением.

– Ну, одна или две, разве что.

Позже, когда занятия были окончены, Джинни встретила его в большой приемной.

– Что это за книгу ты берешь из дома? – спросила она.

Когда он показал ей, она воскликнула:

– «Потерянный рай». Господи благослови! И что ты хочешь дать понять этим?

– Прежде всего, я хочу понять, что хотел сказать автор.

– Ты считаешь, что годишься для того, чтобы судить, как мне кажется.

– Полагаю, что я могу иметь свое мнение.

– Моя сестра разрешила тебе взять эту книгу?

– Да.

– Ну, надеюсь, что ты будешь обращаться с ней осторожно. Это очень хорошее издание, и если с ней что-нибудь случится…

– Ничего не случится.

Кэтрин давала ему читать книги с самого начала, и он очень дорожил ее доверием. Поэтому, приходя домой, он сразу же прятал книги под соломенный тюфяк на своей кровати, где они были в полной безопасности. Он тщательно мыл руки, перед тем как сесть читать, и никогда не оставлял книги там, где отец мог отшвырнуть их или пролить на них свой чай.

Нэн знала, где были спрятаны книги, и иногда, когда оставалась одна, она с разрешения Мартина читала, если ей удавалось урвать с полчаса от домашней работы до возвращения отца. Хотя Руфус и решил, что его сын нуждается в образовании, у него и мысли не возникало, что у дочери могут быть те же потребности. Мужчины должны пробиваться в этой жизни, женщины же просто сидят дома. И Руфус хмурился, замечая, что Мартин делился своими знаниями с Нэн.

– Не вижу ничего хорошего в том, чтобы забивать девушке мозги историей и всем прочим. Это вызовет у нее неудовлетворенность, вот и все. Если у вас так много свободного времени, то для вас обоих найдется работа.

Когда Нэн заканчивала домашние дела, она должна была работать в каменоломне: обрабатывать камень и складывать блоки; следить за печами для обжига, даже затачивать пилу. Эта работа требовала величайшего терпения и сноровки. Она работала так с девяти лет и считала это само собой разумеющимся. Но Мартина это возмущало, особенно зимой, когда из-за холодных ветров ее руки покрывались трещинами. В них попадали пыль и известь, и они кровоточили. Даже летом ее руки были всегда покрыты болячками, и Мартин злился на отца за то, что он заставляет ее делать эту работу. А сейчас, когда он сравнивал жизнь Нэн с жизнью девушек в Рейлз, его это еще больше возмущало. Но когда он заводил с отцом разговор об этом, то слышал один и тот же грубый ответ:

– А что же ей делать весь день, если она не будет притрагиваться к камню?

– Она нашла бы чем заняться, если бы у нее была возможность, – отвечал Мартин. – Работа с камнем – это мужское дело. Это очень тяжело.

– Она жаловалась?

– Нет, но…

– Тогда мне кажется, – говорил Руфус, – что ты можешь заняться свой работой, сын, а сестра пусть занимается своей.

Но, как Руфус не хотел слушать Мартина, когда тот заступался за сестру, так и Мартин не желал слушать Руфуса, когда тот говорил, что учить Нэн – это потеря времени.

– Если ты не будешь разрешать мне заниматься с Нэн, то я тоже перестану ходить на занятия, – говорил он. – И потом, когда я рассказываю Нэн то, что выучил сам, это помогает мне все лучше запомнить.

– Хм, – скептически говорил Руфус. – Хочу тебе сказать, что ты горазд выдумывать причины, чтобы сделать все по-своему.

Хотя он и продолжал ворчать, он не запрещал ничего открыто.

Было чистой правдой, что Нэн помогала Мартину лучше все запомнить. Это кроме того помогало ему лучше разобраться во всем. Но помимо всего этого он испытывал наслаждение, делясь с ней тем, что он получал в Рейлз.

– Дом внутри так же хорош, как ты его представлял?

– Да, в нем множество чудесных вещей. Библиотека, в которой полно книг. Везде прекрасные картины. Ковры на полу. Серебряные ложки и вилки, ножи с ручками из слоновой кости. Ах, я не могу передать этого словами. И тем не менее Тэррэнты считают себя бедными.

– Ты по-прежнему злишься, что их отец должен нам деньги?

– Ну, я по-прежнему думаю, что это неправильно, но как я могу злиться на них, когда они так добры ко мне. Все, кроме мисс Мадам, но я не хочу принимать ее в расчет.

– Почему она так обращается с тобой?

– Чтобы указать мне мое место, я думаю.

– Может быть, она немножко влюблена в тебя и поэтому так себя ведет?

– Ну, а теперь ты говоришь глупости.

– Только подумай – вдруг ты и мисс Джинни Тэррэнт когда-нибудь поженитесь! – воскликнула Нэн, бросив работу и глядя на него.

– О, только подумать! – сказал Мартин и наградил Нэн саркастическим взглядом.

– Ты очень симпатичный юноша, ты знаешь.

– Нет, я этого не знаю.

– Конечно знаешь.

– Ну, мне нужно будет стать еще кем-то, прежде чем Джинни Тэррэнт выйдет за меня замуж. А ей придется стать чем-то большим, чем она есть сейчас, прежде чем я решу жениться на ней.

– Значит, ты не влюблен в нее, даже если она и влюблена?

– Нет, и не собираюсь этого делать, и все об этом, – сказал Мартин. – Она испорченная, тщеславная, язвительная воображала, которая пытается убедить меня в моем ничтожестве. Ну и пусть, будь она проклята! Ей не удастся сделать из меня олуха.

Несколькими днями позже в Рейлз произошел случай, благодаря которому ко всеобщему изумлению отношение Джинни Тэррэнт к Мартину изменилось совершенно и навсегда.

Это было теплым и солнечным июльским утром. Занятия проходили на террасе. Кэтрин и Мартин сидели за столом и обсуждали сочинение, которое он написал, а близнецы занимались немного поодаль. Внезапно в саду раздался громкий лай: такой тревожный, в нем было столько страдания, что молодые люди вскочили на ноги. Когда они посмотрели через перила, то увидели, что спаниель Тесса находится на лужайке ярдах в пятидесяти от них и на кого-то нападает. Они видели, как собака бросалась вперед и яростно лаяла; под вязом что-то двигалось. Затем собака взвыла от боли и стала тереть морду лапой.

– Что случилось, Тесса? – крикнула Кэтрин.

Она хотела спуститься с террасы.

– Осторожно, это гадюка! – крикнул Мартин. Он видел, как что-то извивается в траве. – Не подходите близко, мисс Кэтрин, пожалуйста!

Он перемахнул через перила на клумбу и побежал по лужайке к собаке, которая теперь жалобно скулила и терлась мордой о землю. Прежде чем Мартин успел добежать до нее, появился щенок Тессы, Сэм, и, увидев в траве гадюку, пошел прямо к ней, оскалив зубы и угрожающе рыча. Гадюка, уже раненная Тессой, извивалась на земле. Щенок успел отпрыгнуть, но он мог опять ринуться вперед. Мартин схватил его и отскочил на безопасное расстояние.

Подоспели Кэтрин и близнецы, Мартин сунул вырывающегося щенка в протянутые руки Джинни. Хью поднял Тессу. Кэтрин стояла, уставившись на змею. Потом, увидев, что Мартин приближается к ней, с тревогой крикнула:

– Мартин, не надо! Оставь ее, с ней разделается садовник!

Но Мартин уже одной ногой наступил на гадюку, а другой с силой ударил ее в голову, и этот удар тут же убил ее; тело змеи выгнулось дугой, а хвост два-три раза ударил по земле, прежде чем она окончательно замерла.

Тут подоспели садовник Джоб и один из его помощников. Кэтрин приказала обследовать весь сад на случай, если там еще окажутся гадюки. Сейчас главное волнение вызывала Тесса, которая скулила на руках Хью, прижимавшего ее к своей груди. Ее отнесли в конюшню, где грум, Джек Шерард, разрезал ей опухшую щеку, в которую ее укусила гадюка, выдавил отравленную кровь и присыпал ранку известью.

– Она, поправится? – спросила Джини. – Она не умрет, да, Джек?..

– Думаю, что все будет в порядке, мисс Джинни. Еще хорошо, что змея не укусила щенка, у того было бы меньше шансов. Собаки постарше менее восприимчивы к укусам гадюки, но молодые – это другое дело, они, как правило, погибают через два-три часа.

Итак, Мартин совершенно неожиданно стал кем-то вроде героя, и история о том, как он спас щенка с риском для жизни была вскоре рассказана повару и горничным, а потом и Джону Тэррэнту, когда тот вернулся из Чарвестона.

– Из рассказа моих детей следует, что ты вел себя с большим присутствием духа, и я благодарен тебе, мой мальчик. Надеюсь, что если будут обнаружены другие гадюки, Джоб расправится с ними так же хорошо.

Мартин, хотя и был польщен, все-таки чувствовал себя неловко в центре внимания. Он решил все разъяснить.

– Для меня не было особой опасности, – сказал он. – Никакая гадюка не смогла бы прокусить такие ботинки, как мои.

– Нет, была опасность, – возразила Кэтрин. – Потому что, когда ты брал Сэма, гадюка могла укусить тебя в руку.

– Конечно, была опасность! – воскликнула Джинни. – Гадюка могла тебя ужалить, а Джек говорит, что укус гадюки вызывает самую мучительную агонию.

До этого она не произносила ни слова, потому что была сильно напугана. То, как Мартин расправился со змеей, поразило ее. Теперь к ней вернулся дар речи, в которой слышалось уважение. Она смотрела на него совсем другими глазами, даже с некоторым восхищением, но, зная, что Хью будет дразнить ее, она добавила неловко:

– Глупо скромничать по этому поводу. Ты проявил ловкость и храбрость и можешь признать это.

Она подняла щенка и, повернув его мордочку к Мартину, сказала:

– Ты очень везучий щенок. Скажи спасибо Мартину за то, что он спас твою жизнь.

После этого случая Джинни стала относиться к нему совершенно иначе. Она, как и вся семья, обожала собак, а Сэм был ее любимцем. Так что она была в долгу перед Мартином, и поэтому стала его другом. Она, конечно, все равно посмеивалась над ним, критиковала его манеры и речь, но теперь не пыталась выставить его дураком; она хотела, чтобы он все делал правильно. Теперь она помогала ему заниматься, подбадривала его, хотя и делала это слегка насмешливо.

– Ты становишься довольно умным, – сказала она ему, когда он хорошо отвечал на вопросы о Войне Роз. – Скоро мы сделаем из тебя ученого.

А в знак своего расположения она просила его что-нибудь для нее сделать.

– Мартин, ты не поточишь мой карандаш? Ты делаешь это лучше, чем я. Ты не принесешь мне мой альбом? Я оставила его в летнем домике.

Хью, глядя как Мартин проходит мимо, заметил:

– Заслужить хорошее отношение со стороны моей сестры – сомнительная награда, мне кажется. Она заставит тебя бегать по ее поручениям, пока на твоих ногах не появятся мозоли.

– О, Мартин не возражает, – ответила Джинни. – Ему нравится делать это для меня.

– Я не знаю, – сказал Мартин.

– Ну, нравится это тебе или нет, если ты хочешь обучиться манерам джентльмена, ты должен смириться с этим.

Однажды утром, когда Мартин опоздал к началу занятий, он застал у Тэррэнтов гостей. Он вошел в сад через боковые ворота и уже собирался подняться на террасу, когда увидел небольшую группу, стоящую внизу у цветника. Он хотел сразу же уйти, но его уже заметила Джинни. Через секунду она была рядом с ним, взяла его за руку и потащила вниз по ступеням террасы знакомиться с гостями. Это были мистер и миссис Ист со своими внуками, Джорджем и Леони Уинтер, которые приехали из Чейслендс, поместья, граничащего с Ньютон-Рейлз. Если они и были удивлены тем, что им представили этого плохо одетого юношу, то они были слишком вежливы, чтобы показать это.

– Это Мартин Кокс, – сказала Джинни. – Он занимается вместе с нами и очень хорошо убивает змей.

Тут же была рассказана история о гадюке, позвали Тессу, которая уже прекрасно себя чувствовала, показали место, куда ее укусила змея.

– Я надеюсь, – произнесла миссис Ист, нервно оглядываясь, – что здесь больше нет гадюк.

– Успокойтесь, – заверил ее Тэррэнт. – Слуги проверили весь сад и с тех пор постоянно следят за этим. Я уверяю вас, что нет никакой опасности.

Вся семья и гости прогуливались вокруг пруда, а Мартин вдруг обнаружил, что и он прогуливается вместе со всеми, в той же компании, как будто это самая естественная вещь на свете. Это было естественно для Тэррэнтов, но не для самого Мартина, который все еще выискивал возможность скрыться. Но тут к нему подошла Джинни и взяла под руку.

– Даже если бы здесь еще были гадюки, – сказала она, – то нет причин волноваться, поскольку тут Мартин, и он расправится с ними.

И она слегка пожала его руку.

Прогулка продолжалась, все разбились на группы. Впереди шли Тэррэнт и Кэтрин с миссис и мистером Ист; за ними Хью с Джорджем и Леони; замыкали шествие Мартин и Джинни. Леони Уинстер было столько же лет, сколько и близнецам, ее брат был несколькими годами старше, и этот молодой человек во время прогулки все время оборачивался и смотрел на Мартина и Джинни.

– Джордж и Леони наши старые друзья и ближайшие соседи, – сказала Джинни. – Их родители умерли несколько лет назад, а мистер Ист их опекун. Исты живут с ними в Чейслендс, но Джордж является единственным наследником поместья отца, и в следующем году, когда он станет совершеннолетним, он вступит в свои права. Исты возвратятся в Лондон, а Леони поговаривает о том, чтобы поехать с ними. Джордж самый взрослый мой поклонник. А также самый богатый, пока, по крайней мере.

– Значит, ты выйдешь за него замуж? – спросил Мартин.

– Ну, не думаю, – сказала Джинни. – Хотя было бы чудесно жить в двух шагах от Ньютон-Рейлз и быть хозяйкой Чейслендс. Но я знаю Джорджа всю свою жизнь, и… в мире так много других мужчин… Я чувствую, что кто-то более красивый и необыкновенный ждет меня где-то, если только у меня будет возможность встретиться с ним. – Она вздохнула, а потом рассмеялась. – Бедный Джордж! Он очень увлечен. Разве ты не замечаешь, что он все время смотрит на нас? Он ревнует, потому что я иду с тобой рядом.

– Может быть, ты именно поэтому и делаешь это? И именно поэтому виснешь на моей руке?

– Конечно! – согласилась она без смущения и сморщила нос. – Ты не возражаешь?

– Нет, меня это совершенно не волнует, – ответил он. – Но если бы я был старше…

– Тогда что? – спросила Джинни.

– Тогда все было бы по-другому, только и всего.

Через несколько минут группы распались, и Мартин, беседуя с мистером Истом, слышал, как Джинни звала Джорджа в сад, чтобы посмотреть на урожай ягод на тутовом дереве.

Нэн была счастлива узнать о том, что Джинни к нему переменилась. Она была рада слышать, как она представила его гостям. На Руфуса это тоже произвело впечатление, он даже задал несколько вопросов.

– Мистер Ист, ты сказал? Это тот, который распоряжается имением Чейслендс от имени своего подопечного? Как он к тебе отнесся?

– Он был очень дружелюбен со мной.

– Это хорошо. Нужно, чтобы тебя знали. – Руфус цыкнул зубами. – Ты говорил ему о каменоломне?

– Да, потому что мистер Тэррэнт упомянул об этом, и он сказал, что, похоже, слышал о нас.

– Ты не спросил, не нужен ли им камень для строительства в их поместье?

– Нет.

– Тогда ты дурак, – сказал Руфус. – Ты упустил хороший шанс.

– Мистер Ист сказал мне, что все ремонтные работы для них делают Фоудеры из Райблкомбра, которые добывают камень на Хокер-Хилл.

– Он мог поменять их на нас.

– Если бы я стал говорить об этом с мистером Истом, он посчитал бы это дурным тоном.

– Дурным тоном! – воскликнул Руфус. – Это что еще за слова такие? Из тех, что ты выучил у Тэррэнтов, я полагаю?

– Я думал, что именно для этого ты и послал меня туда, – для того, чтобы я выучил эти слова.

– Я послал тебя туда для того, чтобы ты выучился чему-нибудь полезному, а не этому драгоценному жаргону. Мистер Ист владеет поместьем. Это означает, что он деловой человек, и именно о деле ты и должен был говорить. Ничего не происходит само по себе.

– Кроме этого, он еще и джентльмен, а когда джентльмен обсуждает деловые вопросы, то он делает это по особым правилам.

– Да ну? – спросил Руфус.

– Более того, – продолжал Мартин, – когда мистер Ист сказал мне, что в его поместье работу делают Фоулеры, он тем самым предупредил меня не рассчитывать на деловые связи с ним.

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что я видел, что у него на уме. Потому что он хотел, чтобы я это понял.

– Хм, – буркнул Руфус скептически, не отводя взгляда от лица Мартина. Но слова сына произвели на него впечатление, и подумав, он коротко кивнул. – Хорошо, пусть будет так, сын. Должен признать, что ты, наверно, прав. Я доверяю тебе и надеюсь, что со временем из этого что-нибудь да и выйдет.

Руфус искренне уважал своего юного сына и именно поэтому он многого ожидал от него. Мальчика отличал быстрый ум, чувствительность, которая позволяла ему понимать мысли и желания других людей, чего сам Руфус не умел никогда. Он был очень восприимчивым и теперь, по истечении нескольких месяцев, Руфус заметил перемену в нем, которая произошла в результате занятий в Ньютон-Рейлз. Его речь значительно улучшилась, исчез акцент, но что еще важнее, она стала свободной. Под руководством Кэтрин Тэррэнт он учился выражать свои мысли; употреблять трудные слова и оформлять мысли во фразы так, что любой мог понять их. Это придавало ему уверенность в себе, и теперь, когда он говорил, его речь звучала внушительно.

Все это Руфус замечал, но иногда его удовлетворение смешивалось с негодованием; его не оставляло чувство, что мальчик становился слишком независимым. Может быть, это происходило от презрения к тем знаниям Мартина, которые находились за пределами его собственного понимания.

– Поэзия! Какой от нее прок? Куда тебя это приведет? – повторял он. – От этого у тебя во рту не появится хлеб, а на теле – одежда, так зачем же тратить время на эту чепуху?

Он часто возмущался этим, после того как услышал, как Мартин и Нэн наизусть читали отрывки из «Ромео и Джульетты», когда работали вдвоем в каменоломне.

– Забивать сестре этим голову! Кое-что просто неприлично! – говорил он. – «Джульетта! Я буду лежать с тобой рядом!». Что это за разговор?

– Это не неприлично, это грустно, – отвечал Мартин. – Потому что Ромео думает, что Джульетта умерла, и собирается убить себя, чтобы лежать рядом с ней в могиле.

– А девушка уже умерла или нет?

– Нет, она просто спит. Но когда она проснется и поймет, что он выпил яд, она заколет себя его кинжалом.

– И она умрет на этот раз?

– Да, они оба умрут.

– Это для них даже лучше. И потом, они навлекли на себя беду. Противозаконно отнимать у себя жизнь. Они подумали об этом, а?

– Это лишь выдумка, – сказал Мартин, – ничего этого на самом деле не было.

– Тогда в чем же смысл всего этого? – спросил Руфус.

– Ну… это заставляет задуматься, – объяснил Мартин. – Ты чувствуешь все так, как будто это происходит с тобой. Это дает возможность думать, когда делаешь скучную, монотонную работу. Но это не просто история… это еще и поэзия… слова строятся так, что звучат гармонично. Это особый язык, который проникает глубоко, в самую суть вещей… вещей, о которых часто думаешь, но о которых невозможно говорить.

Последовала долгая пауза, на протяжении которой отец и сын смотрели друг на друга, один тяжелым, насмешливым взглядом, другой застенчивым, но уверенным. В конце концов Руфус вздохнул.

– Эта монотонная работа, о которой ты говоришь, помогает нам зарабатывать на жизнь, не забывай об этом.

– На жизнь, да. На такую, как наша.

– Если ты хочешь улучшить ее, сын мой, то ты должен попросить мисс Кэтрин учить тебя чему-нибудь полезному, а не поэзии и всей прочей ерунде, которую ты читаешь.

Но мисс Кэтрин учила его и полезным вещам, например искусству писать письма, и Руфус, увидев, как пишет Мартин, одобрил это без колебания.

– Вот это хорошо. В этом есть смысл. Ты хорошо учишься, и я горжусь тобой.

Первое письмо было написано Мартином под диктовку Кэтрин, которая хотела проверить его орфографию и пунктуацию. Некоторые из писем были написаны якобы торговцам, одно владельцу питомника, где заказывалось двадцать саженцев, другое в часовую фирму с просьбой прислать каталог. Остальные были написаны как будто друзьям: одно о принятии приглашения на обед, другое с отказом и сожалениями. Позже Кэтрин дала ему прочитать страницу с письмами читателей в «Чардуэлл газетт» и дала задание написать на них ответы.

Так случилось, что однажды там было напечатано письмо мистера Ханта, осуждающее строительство коттеджей из красного кирпича в Уэмблфорде, деревне, где до сих пор строили исключительно из камня.

«Я слышал, что камень хорошего качества сейчас можно найти не ближе, чем в Боуден-Хилл, и что затраты на транспортировку говорят против его использования. Но безусловно все здравомыслящие люди, которые занимаются строительством в этом районе, должны быть готовы к дополнительным издержкам, чтобы их работа соответствовала существующему стилю».

Эта тема была близка Мартину, и он написал письмо в поддержку мистера Ханта с сильной и простой выразительностью. Мисс Кэтрин, как всегда, слегка исправила стиль, поправила ошибки, но по существу это было его собственное произведение. Окончательный вариант письма заканчивался следующими словами:

«Очевидно, что слишком поздно предотвратить использование красного кирпича для строительства коттеджей, о которых упоминал мистер Хант, но тот, кто сказал, что камень хорошего качества можно добыть не ближе, чем в Боуден-Хилл, был либо дезинформирован, либо повинен во лжи, и я хотел бы прояснить ситуацию. Камень высшего качества можно добывать в каменоломне Скарр, на Ратленд-Хилл, близ Чардуэлла, которая принадлежит моему отцу, Руфусу Коксу, каменщику высокой квалификации, большого опыта и хорошей репутации. Эта каменоломня находится от Уэмблфорда более чем в одной миле, так что затраты на транспорт будут меньше, чем на доставку кирпича из Киннингтона.

С уважением, искренне Ваш, Мартин Кокс».

На мисс Кэтрин письмо произвело сильное впечатление, и на близнецов тоже. И хотя Мартин написал его только для тренировки, Кэтрин предложила отправить его в «Чардуэлл газетт».

– Правильно, а почему бы и нет? – сказала Джинни.

– Оно действительно хорошо написано? – спросил Мартин.

– Конечно, хорошо, – сказал Хью. – Я дам тебе марку.

Через неделю письмо было опубликовано. Первыми его, конечно, увидели Тэррэнты, так как им доставляли газеты, и когда Мартин пришел на занятия, Кэтрин положила газету перед ним.

– Вот! – произнесла Джинни. – Я знала, что они напечатают его. Какой ты умный! Ты делаешь нам честь.

Мартин покраснел от удовольствия и изумления.

– Хвалить по праву следует учительницу. – Он повернулся к Кэтрин. – Это была целиком ваша идея, чтобы я научился писать письма.

– Мы не достигли бы этого, – ответила она, – если бы ты не был таким способным учеником.

Когда он принес газету домой, его отец и сестра снова и снова перечитывали письмо. Они не могли поверить своим глазам, а Руфус был очарован, увидев свое имя, имя Мартина и название своей каменоломни.

– Хорошее письмо. Ты хорошо написал его. И что главное, в нем правда.

На протяжении следующих недель в «Чардуэлл газетт» обсуждался вопрос кирпича и камня, который подняли господа Хант и Кокс.

Результатом письма Мартина явилось то, что многие люди со всей округи приезжали в Ратленд-Хилл, чтобы увидеть каменоломню Скарр. Многие приходили просто из любопытства.

– Любопытные бездельники! – ругался Руфус. – Задают глупые вопросы и отнимают у нас время!

Но одним из посетивших каменоломню был строитель из Чарвестона, Роберт Клейтон, который недавно получил заказ на реконструкцию старого моста через Эйл, что между Чидкотом и Ньютон-Эшки.

– Я думал, что будет разумно брать камень с Боуден-Хилл, но вы значительно ближе к Ньютон-Эшки, я решил приехать и проверить заявление вашего сына в газете о том, что вы можете поставить камень высокого качества.

Кроме того, Клейтон сомневался, что каменоломня, где работают всего два человека, может поставить требуемое количество, но когда он увидел запасы уже обработанного камня, все его сомнения развеялись. Оставалась лишь проблема транспортировки.

– Одна телега и одна лошадь? И это все, что у вас есть? – с изумлением спросил он.

– Не беспокойтесь насчет этого, – успокоил его Руфус. – Я могу нанять лошадей и телеги, чтобы доставить вам камень. Я и прежде так делал, когда у меня бывали большие заказы.

– В таком случае мы, может быть, обсудим объем поставок и стоимость? Теперь я могу подписать заказ и мы будем заниматься делом вместе, мистер Кокс.

Вскоре Клейтон подписал контракт и сделал заказ на камень; Руфус нанял лошадей и телеги с надежными людьми. И в течение следующих трех недель более полутора тысяч тонн камня было доставлено в Ньютон-Эшки для ремонта старого моста.

Встретив Мартина впервые, Клейтон был удивлен, что автору письма, опубликованного в «Чардуэлл газетт» всего лишь пятнадцать лет.

– Из него вырастет хороший бизнесмен, мистер Кокс.

– Да, я знаю это, – сказал Руфус.

Через несколько недель ремонт моста был закончен, и Клейтон пообещал, что если у него еще будет работа в этом районе, то он опять обратится в Скарр за камнем. Время показало, что он был человеком слова. Через Клейтона Руфус получил еще несколько заказов от строителей в долине, и был очень доволен, потому что доходы от этого были результатом обучения Мартина в Рейлз.

– Я правильно сделал, что послал тебя туда. Я знал, что из этого выйдет что-нибудь хорошее.

Тэррэнты тоже были довольны, что письмо Мартина имело такие результаты.

– Означает ли это, что ты теперь будешь богатым? – спросила его Джинни.

– Похоже, что нет, – ответил Мартин.

Он не мог понять, почему несмотря на продажу камня, они жили все так же скудно, как и раньше. На столе не появилось лучшей еды, не было денег, чтобы купить одежду: Нэн по-прежнему все штопала. Они продолжали жить в каменоломне, в хижине, которая была чуть побольше ниши, выдолбленной в скале. Мартина все это тяготило, пока однажды, в приступе ярости, он не заговорил об этом с отцом.

– Когда мы сможем жить в настоящем, приличном доме, в городе, с другими людьми, вместо того, чтобы жить одним в пещере, как первобытные люди? Разве мы не можем сейчас позволить себе снять коттедж?

– Ты так думаешь, не правда ли? – спросил Руфус. – Как только у нас появилось немного денег, ты тотчас хочешь выбросить их на ветер? Похоже, ты забыл обо всех дополнительных расходах, связанных с наймом лошадей, телег, людей.

– Что же, у нас нет никакой прибыли? – саркастически спросил Мартин. – Неужели расходы полностью съели ее, и мы все такие же бедные, как и раньше? Мне кажется, что здесь что-то не так, если мы продали весь камень и остались ни с чем.

– Тебе так кажется? А что ты знаешь, мальчишка, о том, как нужно вести дела?

– Я ничего об этом не знаю, – отрезал Мартин, – потому что ты никогда мне ничего не говоришь.

– А что тебе хотелось бы знать?

– То, о чем ты сейчас говорил, о деловой стороне всего этого… Доходы, расходы, и все такое, и во что выливается работа в конце концов.

– В пятнадцать лет, сын мой, ты хочешь знать больше, чем я. И нет сомнения, что через несколько месяцев ты захочешь взять все в свои руки и править всем сам!

– Нет, я вовсе этого не желаю…

– Ну, а если ты этого хочешь, то я тебя разочарую. Теперь слушай меня и помни, что я тебе скажу. Арендую эту каменоломню я. Я плачу ренту. Все бумаги на мое имя. Когда я умру, аренда будет твоя, ты будешь распоряжаться каменоломней сам, но пока этот день не настал, я здесь хозяин, а ты просто рабочий, и тебе лучше помнить об этом.

– Нам придется ждать, пока ты умрешь, прежде чем мы сможем переехать в приличный дом?

– Нет, не так долго. Но еще немного. Будь терпелив, сын мой. Я хочу чувствовать себя в большей безопасности и поднакопить еще сбережений, а уж потом думать о доме.

– Но ведь можно снять коттедж в Чардуэлле и совсем недорого.

– Правда? – спросил Руфус. – У тебя есть что-нибудь на примете?

– Да. В Шейди-Лейн за восемнадцать пенсов в неделю сдается чудесный коттедж.

– И ты можешь позволить себе заплатить восемнадцать пенсов?

– Да, если бы ты платил мне за работу.

– Какую работу? – спросил Руфус. – Половину своего времени ты проводишь в Рейлз, сидишь там за столом, учишься, гуляешь по саду. Лишь половину своего времени ты занимаешься настоящей работой, но то, что ты зарабатываешь, мальчик, уходит на твое содержание! Ты еще не взрослый человек! И не скоро им станешь. Ну а там мы посмотрим.

Мартин, пристыженный и подавленный, сказал последнее слово в свою защиту:

– Ты сам послал меня в Рейлз, а теперь говоришь о том, что я теряю там время. Но вспомни, это я написал письмо в газету, и это принесло нам пользу, потому что мистер Клейтон купил у нас камень.

– Я не забыл о письме, сын. Ты хорошо сделал, и я горжусь тобой. И поскольку я уверен в том, что ты хороший мальчик, я подумаю о том, что ты говорил мне. Но я твой отец, не забывай об этом, и твой долг уважать меня. Я старше и мудрее тебя, и я лучше знаю, что делать. Взять хотя бы камень. Сколько раз ты говорил мне: «Зачем мы должны обрабатывать камень, если мы не можем продать его?» И сколько раз я отвечал тебе: «Когда-нибудь все переменится. Камень понадобится. Попомни мои слова». Теперь ты видишь, что я был прав. И теперь ты знаешь, что такое может случиться снова, поэтому нам следует поторопиться, чтобы у нас в запасе всегда было что продать. Так что займись настоящей работой и дай отдохнуть языку.

Чудесное лето подошло к концу, дни становились короче. Осень в Рейлз означала красные виноградные листья, которые кружились за окном классной комнаты. Она означала белый туман, который расползался по саду и парку, в котором утопали разноцветные деревья: буки охристого цвета, американские клены – алого, тюльпановое дерево – бледно-лимонного и золотого. Осень означала прохладу, топящиеся камины в доме, запах горящего дерева.

– Я люблю осень, – сказала Джинни, вернувшись как-то поздно со своей утренней верховой прогулки. – Какое время года тебе нравится больше всего, Мартин?

– Я не знаю… Здесь красивы все времена года. Даже ноябрь, холодный, мокрый и темный, казался в Ньютон-Рейзл не таким мрачным, потому что здесь были уют и тепло. Как бы рано он ни приехал, на столе в классной комнате горела лампа, отбрасывая круг света на красную бархатную скатерть, был растоплен камин. Как только он приезжал, горничная Энни приносила ему чашку горячего шоколада. Часто он приезжал очень рано и какое-то время классная комната была целиком в его распоряжении, и он занимался самостоятельно, пока не появлялись Кэтрин и близнецы. Он был очень благодарен им за эту любезность.

Иногда его мучило чувство вины, что он наслаждается этим уютом и роскошью, а его сестра Нэн остается дома узницей хижины в каменоломне, где вода струится по внутренним стенам, образуя на полу лужи, где дым, вырываясь из очага, заполняет всю кухню копотью.

– Не знаю, почему только у меня такая счастливая судьба, – говорил он ей. – Но одно я знаю точно: как только у меня появится возможность, я сделаю для тебя все, что будет в моих силах.

– Ты не должен чувствовать себя виноватым, Мартин, ты и так делишься своим счастьем со мной. Ты учишь меня всему, что узнаешь сам. Ты рассказываешь мне о Ньютон-Рейлз. Мне кажется, что я знаю там все так же хорошо, как и ты. И мне кажется, что я знакома со всей семьей.

Нэн никогда не могла вдоволь наслушаться, что говорят или делают Тэррэнты, какие платья носят девушки, какую музыку они любят и какие песни поют. Каждая мелочь имела значение для нее. И Мартин, зная это, припоминал все и доставлял ей этим огромную радость. Иногда он поддразнивал ее.

– Мистер Хью кладет в чай сахар, а девушки – нет. Они, конечно, наливают молоко, но после того, как нальют чай. Ты должна запомнить все это, а то вдруг тебе когда-нибудь посчастливится наливать молоко в чай.

– Я думаю, ты не расскажешь им, что я расспрашиваю о них.

– Конечно, нет.

Однажды в конце ноября Руфус вручил Мартину конверт, чтобы тот передал его мистеру Тэррэнту.

– Это счет за работу, которую мы сделали ранним летом, – пояснил он. – Он просил нас дать ему время, прошло уже шесть месяцев. Я думаю, что этого достаточно.

Мартин взял конверт и хмуро посмотрел на отца.

– Полагаю, что в этом случае у меня больше не будет занятий?

– Почему это? – спросил Руфус.

– Потому что, насколько я понял, вы с ним так договаривались. Я брал уроки в обмен на то, что ты разрешил ему оплатить счет позже.

– Мисс Кэтрин все равно учит брата и сестру, не так ли? Тогда она и тебя может продолжать учить. Я не вижу в этом никакого беспокойства ни для нее, ни для ее отца. Это ничего им не стоит, ведь правда?

Джон Тэррэнт, получив в этот день счет, когда присоединился к детям за чаем, посмотрел на Мартина с удивлением.

– Счет за работу? Господи благослови! Уже подошло время оплаты? Как быстро летит время. – Он отложил конверт в сторону. – Скажи отцу, что я заплачу сразу же, как только смогу.

Когда он покинул комнату, конверт остался на столе. Кэтрин заметила это, взяла его и чуть позже зашла к отцу в кабинет.

– Ты не забудешь оплатить счет, папа?

– Конечно нет, моя дорогая. Но с Руфусом ничего не случится, если он немного подождет. Я сейчас в затруднении. Джинни так быстро из всего вырастает, да и до Рождества осталось лишь несколько недель.

– Но и у Коксов будет Рождество. Это несправедливо, папа, что мы будем купаться в роскоши, а счет останется неоплаченным.

– Я сомневаюсь, что это что-либо изменит в том, как Коксы будут встречать Рождество.

– Боюсь, что ты прав, и это очень огорчает меня. Но все равно счет должен быть оплачен. Работа выполнена шесть месяцев назад, и нечестно с нашей стороны, папа, откладывать оплату.

– С нашей? – переспросил удивленно Тэррэнт и покачал головой. – Когда это ты поступала нечестно, Кэт, за все свои восемнадцать лет? – Он открыл счет, посмотрел на него и тихонько вздохнул. – Хорошо. Я оплачу. Даю тебе честное слово.

Когда Мартин пришел в следующий раз, конверт лежал на столе в классной комнате.

– Отец просил передать это тебе с выражением нашей благодарности, – сказала Кэт.

Джинни, сидя рядом с Хью за столом, наблюдала за Мартином с удовлетворением.

– Теперь вы знаете, мистер Кокс, что джентльмены оплачивают счета?

– Да, – с отсутствующим видом согласился Мартин, положив конверт в карман.

– Что-нибудь не так? – поинтересовалась Кэтрин.

– Я хочу спросить о занятиях, – неловко сказал Мартин. – Теперь, когда этот проклятый счет оплачен, я не знаю, как мне быть, приходить мне на занятия или нет?

– А ты хочешь?

– Да.

– Тогда я буду счастлива учить тебя.

– Конечно, ты должен по-прежнему приходить! – воскликнула Джинни. – Тебе еще нужно так много узнать!

Но в основном речь сейчас шла о подготовке к празднику. На Рождество должен был состояться прием, на котором будут певцы, а потом еще будет святочный вечер с танцами и музыкантами. Еще нужно будет нанести визиты соседям, а это означало, что занятий не будет по крайней мере две недели. Мартин получил приглашение на рождественский вечер, но неловко отказался.

– Что, слишком занят? – съязвила Джинни. – Будешь развлекаться в Скарр? – Но, увидев выражение его лица, она раскаялась: – О, Мартин! Не смотри так! Я просто пошутила. Я не хотела причинить тебе боль.

– Я знаю, – пожал он плечами. – Кости все целы. Это ты расстроилась.

– Но почему ты не сможешь прийти?

– Во-первых, у меня нет приличной одежды. И потом, я не подхожу этому обществу.

Джинни хотела переубедить его, но ее остановила Кэтрин.

– Мартину лучше знать. Если мы будем настаивать, ему будет неловко.

– Но по крайней мере ты можешь остаться на сегодняшний ужин, в кругу нашей семьи, – сказала Джинни. – А теперь пойдем украшать дом.

Взяв Мартина за руку, она повела его в большой зал, где на коврах лежало огромное количество падуба. А потом открылась боковая дверь и два помощника садовника, улыбаясь во весь рот, внесли высокое зеленое рождественское дерево.

– Ты видел все это когда-нибудь раньше?

– Нет, никогда.

– Помоги нам нарядить его, – сказала Джинни.

Возвращаясь домой, Мартин думал о Рождестве в Ньютон-Рейлз, о том, как оно будет отличаться от Рождества в Скарр. Хотя они с Нэн могли бы украсить хижину зеленью, но у них не было денег на подарки. Нэн, как правило, вязала перчатки или шарфы для брата и отца из шерсти, которую сама подбирала на горных пастбищах, а потом пряла. Мартин рисовал для нее что-нибудь или вырезал из камня. А Руфус лишь приносил домой бумажный пакетик с орехами и изюмом или с сушеными яблоками, купленными за пенни на ярмарке в последний вечер перед Рождеством.

На этот раз их рождественский обед должен был быть намного лучше, чем обычно. Тэррэнты дали Мартину гуся, а к нему зелени и свежих овощей, и еще рождественский пудинг с изюмом. Нэн чуть не заплакала, увидев эти дары:

– Ах, какой у нас будет пир! – воскликнула она.

И когда на Рождество она подала эту аппетитно зажаренную птицу с шалфеем и луком, картофелем и брюквой, даже у Руфуса вырвался возглас одобрения:

– Я не ел такого гуся уже много лет! – сказал он. – Но осторожнее, девочка! Этой птицы нам не хватит надолго, если ты будешь резать ее такими толстыми кусками.

В дополнение к еде Мартин получил персональный подарок от юных Тэррэнтов. Это была книга в мягком коричневом переплете, напечатанная на тонкой бумаге, отделанная позолотой. На титульном листе рукой мисс Кэтрин было выведено: «Нашему другу Мартину. Рождество 1844 года, от семьи из Ньютон-Рейлз». Он, в свою очередь, подарил им аммонит: одну из окаменелостей, которые он находил, обрабатывая камень; это был самый большой и красивый из его коллекции, он был почти идеальной формы и отполирован так, что на нем был виден рисунок бледно-янтарного цвета.

– Им понравилось? – спросила Нэн.

– Не знаю. Кажется, да. Они знают, что у меня нет денег и понимают, в каком я положении.

Брат и сестра шли по холму. Отец, не привыкший к хорошей пище, уснул в кресле у огня, и они оставили его там. Они шли вместе по тропинке навстречу сильному северному ветру, кружившему редкие снежинки.

– Ты когда-нибудь думала о том, – спросил Мартин, – что отец не так беден, как говорит нам?

– Да, у него отложено немного денег, – ответила Нэн, – он всегда говорил нам об этом.

– Да, но сколько? И для чего? Какой прок откладывать деньги, если от этого никакой пользы?

– Отец говорит, что когда-нибудь будет. Что мы должны быть вооружены, если настанут тяжелые времена.

– Тяжелые времена! – воскликнул Мартин. – А ты знала какие-нибудь другие?

– Отец лучше знает, – возразила Нэн.

– Ты думаешь? Будь я проклят, если я думаю так же. Обещания! Это все, что у нас есть. Это все, что, имела наша мать. Он ей обещал приличный дом, а вместо этого она получила ящик в земле. – Он помолчал, потом опять заговорил: – Иногда я думаю, что он так привык скупиться, что не знает, как остановиться.

– Не говори об отце, – попросила его Нэн. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– О Тэррэнтах? – спросил он, дразня ее.

– Да, об их доме, о том, как он выглядит в это время года.

Он рассказывал ей о большом зале, о том, как он украшен к Рождеству.

– Это самая большая комната во всем доме, но несмотря на это, она очень уютная. Там почти всегда горит огонь в камине, даже летом, если день сырой. У огня стоят стулья и кресла, там еще есть мебель, такая же старая и красивая, как сам дом. Одна стена почти целиком состоит из окон. В зале стоит рождественское дерево, которое мы наряжали… Ах, если бы ты видела, Нэн!.. Зеленые ветви почти сплошь увешаны золотыми и серебряными шарами… украшены маленькими восковыми свечами разных цветов, но их не зажигают, как сказала мисс Джинни, потому что мистер Тэррэнт боится пожара. Весь дом украшен падубом и плющом, и еще там стоит музыкальная шкатулка…

– Ты хотел бы пойти на этот праздник? Поговорить и потанцевать с девушками?

– Да, если бы у меня была приличная одежда и если бы я не боялся сказать или сделать что-то не так.

– И мне хотелось бы, чтобы ты пошел. Тогда ты бы смог рассказать мне все. – Нэн посмотрела на него и рассмеялась. Ее волосы и брови были запорошены снегом. – О чем мы говорили, пока ты не ходил в Рейлз? И о чем мы будем говорить потом, когда ты перестанешь?

– Я не знаю, – ответил Мартин. – Я не хочу думать об этом.

Они повернули назад к Скарр, а ветер подгонял их под гору.

Он думал о будущем очень часто, конец занятий в Рейлз казался ему концом жизни.

В это время он как бы жил двумя противоположными жизнями. Одной жизнью была жизнь в Скарр: жалкое существование, неуютное и пустое. Другой – в Ньютон-Рейлз: богатство, спокойное, неторопливое течение жизни, но в то же время праздничное, потому что занятия, чтение книг открывали для него мир, – по крайней мере, в его воображении. Каждый час, который он проводил с Тэррэнтами, приносил ему открытия, темы для размышлений, возбуждал любопытство, жажду знаний. Это были бесконечные споры и обсуждения, иногда – серьезные, иногда – нет, но он постоянно чувствовал, что действительно живет.

Его связывали с этой семьей странные отношения. Он часто видел их, много времени проводил в их доме, хорошо знал их, – казалось, он живет той же жизнью. Но это было лишь иллюзией, их жизни сильно отличались друг от друга, и конец занятий означал для него конец дружбы. Все будет вскоре забыто, по крайней мере ими, он знал это и старался не привязываться к ним слишком сильно. Он знал, что будет жить независимой жизнью, но не мог представить, какой она будет.

А пока, бывая в Рейлз, он впитывал в себя все его богатства: впечатления, происшествия, звуки и запахи. Все, что казалось ему ценным, отпечатывалось в его памяти. Иногда это были сами занятия: спокойный голос мисс Кэтрин, объясняющей сонет, или взволнованный рассказ мисс Джинни об императорах Рима. Иногда ему запоминались маленькие сценки: две девушки в музыкальной комнате: мисс Кэтрин за фортепиано, мисс Джинни поет; запоминались песни, которые они играли и пели.

Музыка, которую услышал Мартин в Ньютон-Рейлз, была открытием для него. Помимо знакомых ему песен, он услышал то, чего никогда не слышал раньше: нежные сонаты Гайдна, величественные прелюдии и фуги Баха. Сильное впечатление на него произвел Шопен, вещи которого часто играла мисс Кэтрин. Ему с трудом верилось, что эту музыку сочинили обыкновенные люди, жившие на земле.

Джинни наслаждалась его удивлением и любила расспрашивать его:

– Кто тебе больше нравится больше, Бетховен или Шопен? – спросила она его однажды.

– Мне они оба по-своему нравятся, но у Бетховена, по-моему, больше души.

– Во всей музыке есть душа, глупый. Иначе это не было бы музыкой.

– Ты права, – согласился Мартин. – Я перед тобой как чистый лист бумаги.

– О Боже, – ответила Джинни. – Ты говоришь, как Хью.