Успех

6. СЕРДЦА ЧЕТЫРЕХ

Океан играл черной ночной волной, переливался дегтярным глянцем, нашептывал сумасбродные обещания. Побережье, делая изгиб, образовывало бухту, на левой стороне которой мерцал, спускаясь с холмов город Ангелов. От него разбегалась в обе стороны живая лента шоссе в рубиновом мерцании и туманном свечении фар автомобильного потока — мощный ствол, обросший гроздьями огней прячущихся в зарослях вилл самых фишенебельных районов голливудского рая.

Широкий пляж, покрытый песком и мелкой галькой, принадлежал вилле «Приятная встреча», арендованной на апрель придирчивым французом Шарлем де Боннаром для проживания с друзьями. Странная компания, если взглянуть со стороны. Но, как известно, позволять себе странности в состоянии лишь очень богатые или вовсе неимущие люди. Де Боннар с полной очевидностью относился к первым и мог рассчитывать на то, что хозяин виллы и её соседи сочтут его экстравагантности милыми капризами, а необычных компаньонов вполне заурядными любителями спокойного отдыха.

«Приятная встреча» находилась в тихом уголке между излучиной впадавшей в океан мелкой речки и обширной территорией стадиона, обсаженного вокруг парковой зеленью. Это привлекало обычно тех, кто ощущал потребность в спорте или хотел остаться в стороне от общественного внимания.

Пронизанный лунным светом парк дремал, испуская ароматы ночных цветов и стрекот цикад, волна шелестела и ласкалась, облизывая маслянистый песок, трое обитателей виллы сидели у воды, устремив напряженные взгляды к играющей лунным серебром дорожке. Двое прямо на камнях, отбрасывая разновеликие тени, третий поодаль в мягком шезлонге. Одна из отдыхающих особ, а именно та, что устроилась с комфортом и была одета в бирюзовое кружевное неглиже, взглянув на часики со светящимся циферблатом, сообщила искусственным дамским голосом, каким говорят в водевилях сизощекие комики, вырядившиеся в женское платье:

— Молчим уже семьдесят три минуты. Абсолютный рекорд для открытого помещения. Фи, какие вы скучные, мальчики!

— Ты вчера перенапрягся на митинге, — отозвался обладатель короткой тени, гибко потягиваясь. — И вообще — наблюдается перебор в средствах конспирации. Жуткий прикид, макияж, шезлонг и эти — накладные когти! Меня тошнит — пф-ф!.. — Бо Тоне фыркнул, выгибая спину.

— Женщинам вредно сидеть на камнях. Мое дезабелье выписано по самому дорогому каталогу. Косметика, ногти соответствуют голливудским стандартам. М-мм… — прелесть. — Ама Релло чмокнула кончики унизанных перстнями пальцев. И сложив ладони рупором, громогласно пробасила: — Нас могут подслушать и подсмотреть. Здесь это модно.

— Исключено. Я был очень придирчив в выборе дома и прежде чем приглашать сюда, все тщательно проверил, — сообщил Шарль, не отрывая взгляд от океана. — Странновато все же ощущать себя по-людски. Полный мрак. Ничего не могу понять… — Старательно кривя щеки он повозил языком во рту и сплюнул. — Полная атрофия чертоплюйской железы, дезориентация в людях, во времени, в пространстве. Идиотский сморчок, опущенный отморозок — вот кто я теперь.

— Ты совершенно распоясался, Шарло. Прилепёшить такие определения себе лично — жуткий моветон! О твоих недостатках должны откровенно высказаться другие. Чаще всего — друзья. И вот я, в качестве такового, возмущен до глубины души, — сидевший рядом обладатель короткой тени фыркнул.

— В чем, собственно дело? Мы добровольно отказались от большинства привилегий, чтобы попасть сюда. И попали! Но и лишились… — Бо Тоне быстрой рукой с кошачьей сноровкой почесал за ухом. — Если честно, я не представлял, какие преимущества теряю. Теоретически — шиш с маслом. А на практике полная лажа выходит. Все ведь всегда было так просто — ловишь смысл и в ширину и в глубину по всем искривлениям неевклидова пространства. Без всякого напряга сечешь любые уровни общения, вроде кинокритика, специализирующегося на Бюнуэле. И вдруг — полная глухота, слепота, интеллектуальная недееспособность. Плоский реализм в трехмерном выражении: вчера, сегодня, завтра. Хочу, не хочу, надо. Плохо, хорошо, ещё лучше. Понятно, не понятно, вовсе не хрена. А вот как их отличишь, шид?

— При дамах контролируй лексику, — посоветовал Шарль с полным самоотречение. Он выглядел как наемный распорядитель на похоронах: значительно изрекал прописные истины, скрывал под маской ледяного спокойствия полагающуюся ему по должности вселенскую скорбь.

— Поначалу ощущение жуткое — сплошной облом. Ждешь подсказки от своего главного прибора ориентации, а он в отключке. — Поддержала Ама Релло. Потом помаленьку врубаешься… «Наивысшим бывает лишь то блаженство, которое поднимается из глубин отчаяния». — Сказал кто-то умный из местных. И я вчера это на себе понял. Пока затягивался в корсет, клеил ресницы, накладывал макияж, закручивал бигуди — все, думаю, не выдержу. Пытка. Потом прибыл на конференцию, вышел на трибуну и произнес дельную речь. И философия откуда-то появилась, и знание материала, и внутренний подъем вырос из глубин отчаяния! Честное слово, я им понравился. Словил жуткий кайф! Как эта… Сара Бернар, которая играла Гамлета.

— Сара здесь не причем, от неё теперь ничего не дождешься. И Гамлета в суфлерской будке не было. Потел ты сам и заслуги твои, — паренек, похожий на Ди Каприо, гордо приосанился. — Наработан все-таки, что ни говори, большой материал. Опытные мы и чертовски изобретательные ребята. Но на сей раз, полагаю, следует быть осмотрительными и больше доверять людям. Вчера я попросил помощи у одной симпатичной супружеской пары и внимательно следил за их реакцией. Понял пока не все. Но они одобрили намеченную мною кандидатуру. — Бо Тоне, нетерпеливо ерзавший на камнях, поддерживал нарочито обстоятельную беседу. А чего волноваться? Сидят трое у океана и говорят за жизнь. — Отличная, между прочим, девушка.

— Воображаю эту дешевку! — буркнул Амарелло. — Нашел где искать Единственную — по объявлению! Пусть мне и пришлось изображать новоиспеченную даму, но зато я сумел разглядеть лучшую из лучших. Спросите сегодня любого, кто самая привлекательная женщина в мире? Ручаюсь, ответят — Лолика!

— Не делайте мне смешно! — отмахнулся Шарль, теряя спокойствие. Дурацкая у тебя вышла затея. Лучше бы переоделся в нормальное и выкинул из головы все эти оральные фрукты. — Он вскочил и заметался по вылизанному волной песку, шлепая крупными босыми ступнями. Белые брюки Шарль аккуратно подвернул, а когда садился на камни, подкладывал под узкий зад банное полотенце. — Меня поражает ваше спокойствие! Он плавает уже больше часа. Вы действительно убеждены, что с НИМ ничего не может случиться?

— Само собой. Уж потонуть он точно не может, тем более в самом начале миссии… Вот если акула… — Бо Тоне вскочил, напуганный ужасной мыслью. Его может укусить акула? — Ну ладно, я пошел спасать. — На камни полетел пеньюар, шляпка, шарфик. В лунном свете вырисовался плечистый торс на коротких кривых ногах, увенчанный узкой головой с могучей, дыбом торчащей шевелюрой. Амарелло набычился, засвистел носом, делая дыхательные упражнения, перед тем, как нырнуть в океанскую пучину.

— Отставить! Я вижу его! — Шарль отчаянно замахал руками: — Мы здесь! Сюда, сюда, экселенц!

Послышались ритмичные всплески, фырканье, над волной явились крепкие плечи и блестящая смоляным глянцем голова. Затем пловец притормозил у берега и мечтательно произнес: — «Любовь — восхитительный цветок, но требуется отвага, что бы подойти к краю и сорвать его». Стендаль. «Каждый час, посвященный ненависти, — вечность, отнятая у любви». Не помню кто. Я повторял во время заплыва изречения классиков по интересующей теме. Том туда, том обратно. Кажется, немного задержался. Прошу прощения, время ещё скользит мимо меня.

Знакомый по путешествию в трансазиатском экспрессе смугляк — мокрый и нагой, запрыгал на песке, вытряхивая их ушей воду. Капли разлетались сверкающим дождем, успев прихватить драгоценный карат лунного света и поиграть им налету.

— Пора ужинать, экселенц. — Шарль поспешил набросить на плечи пловца большое мягкое полотенце, Бо Тоне ловко подставил шлепанцы, Ама Релло, вновь облачившись в дамское, заняла охранную позицию с тыла. Персоны, сопровождавшие припрыгивающего, беспечно фыркавшего гостя, осторожно двинулись к дому, ежесекундно оборачиваясь и опасливо оглядывая опустевший пляж.

Вскоре все сидели в большой гостиной вокруг овального стола, накрытого для обильного пиршества. Горели свечи в жирондолях, пылал камин, от огромного блюда с жаренным мясом распространялся обморочный для диетика запах. Светлые легкие шторы, скрывающие распахнутые в сторону океана широкие стеклянные двери, чуть колыхались от ветра, приносившего ароматы водорослей, кипариса и ночной фиалки. Загляни кто-нибудь ненароком сейчас в эту комнату, удивлению не было бы придела. Сама по себе комната, конечно, ничего особенного не представляла — среднестатистическая гостиная в хорошем калифорнийском доме со всеми полагающимися декоративными атрибутами мягкой мебелью светлых тонов, коврами, драпировками пышных штор, легкой гаммой ненавязчивых картин в стиле утренних импрессионистов, деталями интерьера, сводящимися более к предметам антикварной ценности, нежели изделиям из современных супермаркетов. Повсюду — мягкое свечение ламп под абрикосовыми абажурами, блеск зеркал и удачное присутствие букетов пестрых, без помпезности, удачно сочетающих бурьян с оранжерейными изысками. Да и стол в центре гостиной был накрыт вполне приемлемо для людей с хорошим пищеварением и дурным вкусом, поскольку соединять в поздней трапезе ассортимент блюд разных кухонь мира — лобстеров с гамбургерами, свиной шашлык с копченой осетриной и артишоки с вареной картошкой, может исключительно обладатель надежного желудка, крепкого кошелька и разнузданной фантазии. А вот уж лица, костюмы… Такие могут привидеться только во сне, да и то — после неудачного смешения крепких напитков.

Но удивление, замешательство и даже страх могли бы охватить лишь тех, кто никогда прежде не встречал пирующих. И решили бы такие неискушенные в литературном отношении соглядатаи, что единственным из сотрапезников, не вызывающим опасений за состояние психики своим внешним видом, является приятный шатен, совершивший морское купание. Он облачился в светлый вечерний костюм, в котором мог бы появиться хоть в ресторане «Плаза», хоть на голливудской вечеринке без опасения попасть в список самых экстравагантных или наиболее дурно экипированных гостей. Правда, галстук отсутствовал и в распахе бледно-голубой сорочки виднелась смуглая грудь, а прилизанные и схваченные на затылке в хвост волосы, роняли на ткань пиджака капли морской воды. «Милашка, стоит познакомиться поближе» — решила бы глядя на него дама со вкусом и пониманием мужской индивидуальности.

А что можно сказать о джентльмене не первой молодости, оснащенном ухоженной бородкой и чеховским пенсне, который решил перещеголять Элтона Джона сногсшибательностью парчового костюма, щедро украшенного стразами, элементами ювелирного декора и даже, если приглядеться, перьями? Ладно, бывает. В любой компании найдется подобный эстет. Но плечистый коротышка с торчащими дыбом огненным клоунскими патлами, с кирпичным рубленым лицом в мундире наполеоновской гвардии — он то откуда? Какие соображения могут возникнуть у наблюдателя, обратившего внимание на оттопыривающий губу клык, скорее всего, искусственного происхождения и довольно основательное бельмо? Негативные, естественно. Это, извините, через чур — решил бы каждый. Стоит ли добавлять, что могучие пятерни рыжего обтягивали белые дамские гипюровые перчатки, а его колоссальные ступни покоились в кокетливых «домашниках», отороченных гагачьим пухом? — Не стоит. Кто будет обращать внимание на пустяки, если рядом с прикольным хмырем восседал, вальяжно обмахиваясь хвостом, колоссальный котище?! Да, именно — настоящий живой кот размером с десятилетнего дуралея-школьника, светло рыжего окраса, толстомордый, упитанный с удивленными желтыми глазами победителя межобластной математической олимпиады. И тут гипотетический наблюдатель, будь он не американец, а лучше — россиянин, опускает на рычаг телефонную трубку, поднятую для вызова полиции или машины неотложной психиатрической помощи, облегченно вздыхает и расплывается в широкой улыбке — он узнал старых друзей!

Вот какая исключительно важная компания спокойно трапезничала в гостиной виллы «Приятная встреча», обмениваясь многозначительными взглядами и пустыми репликами, как доброе семейство очаровательного, но шкодливого ученика в ожидании объяснений последнего. Иногда наступало напряженное затишье и тогда кто-либо отпускал смущенную шутку.

— Почти как в нашем московском особнячке. «Где-то далеко, где-то далеко идут грибные дожди…» — задушевно пропел гость, не удержав вздох. — Хорошее было время. На Земле минуло лишь несколько лет, а как все переменилось! — Он с аппетитом пробовал все подряд, сменяя острое сладким, тайландское сибирским, сырое — выдержанным в маринаде или запеченным до хрустящей корочки.

— Здесь переменилось? — пожал плечами Амарелло. — Ничуть.

— Во мне. Переменилось во мне, друзья мои. Признаться, я был удивлен, встретив вас здесь. На этот раз я прибыл один. Мне не нужны помощники. То есть, — Роланд обвел присутствующих извиняющимся взглядом, — не полагаются по сути задания. Я должен во всем разобраться сам.

— Разумеется, экселенц, сами! Уверяем вас, наша встреча — всего лишь случайное совпадение! — живо отреагировал кот, сверкнув честными глазами. Мы не привязывались за вами, экселенц. Но не могли же настолько снахальничать, настолько пренебречь элементарными правилами приличия, что бы не пригласить вас к ужину, если уж по случаю, по счастливому стечению обстоятельств оказались здесь?

— Не пригласить вас на ужин — жуткий кошмар! — Горячо поддержал его Амарелло.

— Позвольте полюбопытствовать… — Шарль аккуратно утер бородку палевой льняной салфеткой, подобранной в тон майсенскому сервизу. — Ведь на сколько мы понимаем, вы лишены на время этого судьбоносного для Земли Визита некоторых своих привилегий. Э-э-э… я имею ввиду, экселенц… Скажите честно: вы способны, как прежде читать наши мысли?

— Увы, нет. Ни ваши, ни даже людские. Возможности в этом плане не больше, чем у чуткого интеллигента. — Роланд развел руками и не заметил облегченный вздох присутствующих.

— Отлично! Тогда поясню ситуацию, — ляпнул кот и огляделся.

Амарелло корчил многозначительные рожи, напоминая об осторожности. Шарль бурно закашлялся, пряча лицо в салфетку и роняя пенсне, Батон изобразил застенчивую откровенность:

— Мы здесь находимся в качестве наказания за чрезмерные вольности поведения, отмеченные во время прошлого визита. Стыдно признаться, экселенц.

— Я знал, что вас на время лишили выезда и был удивлен, получив приглашение от Шарля. Я правильно использую прежние имена? Ведь в смысле внешности вы остались почти полностью верны себе. Или этот маскарад ради ностальгической вечеринки в мою честь?

— Традиция, экселенц, — развел руками Шарль. — С любимыми не расставайтесь — так тут говорят. Нас здесь любят, мы любим их, вас… — Шарль от волнения запутался и смахнул слезу… — Столько всего пережито вместе…

— Объясняю толково и по порядку, — вклинился Амарелло. — Нас лишили выезда, экселенц, но мы здесь. Это не выезд, это — ссылка. Мы на трудном фронте, на передовой линии разведывательной войны. — Он смиренно вздохнул, глядя на стол. — Форма одежды — свободная. Шарль офигенно нарядный, Батон оттягивается в котовом прикиде, если время от времени по долгу службы не изображает голливудский фак-символ. А я… говорят, мне идет алое с золотом… — Амарелло смутился, отряхивая с мундира живописные мазки криветочного коктейля.

— Скромная трапеза организована, конечно же, по случаю вашего визита. — Шарль довольно оглядел щедрый стол. — Мы не знали, каковы ваши кулинарные предпочтения на сей раз и на всякий случай предложили широкий ассортимент. Сами же застольем не злоупотребляем. Наш девиз: диета, воздержание и неустанный труд. Никаких былых сумасбродств, никаких фантазий, экселенц. Тишайшие, незаметнейшие, смиреннейшие бойцы невидимого фронта.

— Угу. — Подозрительно глянул Роланд. — Впечатляющая команда. И в таком виде — без сумасбродств?

— Естественно, приходится слегка прихорашиваться при исполнении задания. Разведывательные операции требуют конспирации, — строго объяснил Шарль. — Вчера я выбрал удачный имидж для участия в банкете Всемирного братства. Батон ловко фиглярничал, изображая киноактера, особенно тут модного…

— Да я в самом деле жутко на него похож! — кот, мгновенно преобразившись в симпатичного юнца, одетого по пляжному в черную майку и цветастые бермуды, отбросил со лба густые русые пряди и чмокнул себя в загорелое плечо: — Мм —! Очаровашка!

— Тоже мне — Ди Каприо! Ты курнос, рыж, непозволительно толст. «Титаник» затонул бы без всякого айзберга, имея на борту такого увальня. И одет кое-как. — Фыркнул Шарль, неодобрительно сверкнув пенсне в сторону застиранной маечки, обтягивающей плотный торс «фак-символа».

— Зависть, экселенц. — Смиренно опустил рыжие ресницы Батон. — Супруги Беласко ни минуты не сомневались, распознав любимого актера под вымышленной фамилий. И справился я с ролью, скажу без ложной скромности, потрясающе. Вот только диву даюсь, как это прелестную Аму Релло не выкинули с позором из своего клуба приспешницы Лолики Ширински!

— Однако, вы активно взялись за дело. И такой диапазон вмешательства… Ведь речь идет, как я понял, о выполнении некоего задания? — Уточнил гость. Троица переглянулась. Возникла пауза.

— Ах, экселенц, трудно привыкнуть к тому, что вы задаете вопросы не с подковыркой, то есть, без иронии и умысла подшутить над нами, а обычно что бы получить на них ответ, которого вы не знаете. — Таращил недоуменные глаза Бо Тоне.

— Непостижимо! — всплеснул руками то ли обрадованный, то ли обескураженный Шарль. — Вы в самом деле лишились возможности читать мысли, экселенц…

— Таково одно из условий моего Визита — максимальное приближение к психофизическому статусу обычного землянина. Что за скорбные лица? К чему эти ахи и вздохи? Я в восторге от своей заурядности! Откровенно говоря, чрезмерная умелость пресыщает. Достали меня эти привилегии! Все есть, все можешь — и при этом кругом виноват. Требования немыслимые. Работа на износ. Обыкновенный человек — это так трогательно! И звучит гордо, — шатен поднялся, пружинистой походкой подошел к окну и распахнул шторы. Тут же Кот с рьяной поспешностью задул свечи и плечистый силуэт коротышки вырос перед гостем, заслоняя его от незримой опасности.

— Экселенц! Умоляю, отойдите от окна, здесь в моде ружья с лазерным прицелом. Вам нельзя рисковать! — просипел Амарелло, тараща глаза и тесня неосмотрительного визитера в глубь гостиной.

— Вижу, вы неплохо осведомлены относительно местной ситуации и моей миссии. Впрочем, ничего удивительного, все почти как в прошлый раз при аналогичном задании. Минуло всего лишь пятьсот лет. Я прислан на тех же условиях, — шатен расположился на диване у камина поближе к кофейному столику с бокалами и фруктами. — Раз уж мы собрались, то стоит поболтать. Ничего, если я погрызу фисташки? От перевозбуждения. Тянет к великому деянию, прямо руки чешутся, а заняться нечем. Увы, ни нашего всевидящего зеркала, ни девиза о ненависти и мщении, ни даже моего любимого кальяна у нас здесь нет.

— Хрен с ней, с ненавистью, но кальян, экселенц… Почему вы отказались от маленького удовольствия? — Бо Тоне, спешно обросший шерстью и соответствующими деталями котовости, услужливо вытянулся столбиком у кресла на задних лапах.

Преображенный Роланд, а это, конечно же, был он, озадаченно посмотрел на кота и рассмеялся:

— Отставить церемонии! Сейчас вы не слуги, а я не хозяин. Не руководитель операции и даже не учитель. Один из вас.

— Это немыслимо, экселенц! — горячо заверил кот, прижимая лапы к пушистой груди.

— Да бросьте вы деликатничать, присаживайтесь, друзья! Право, глупость какая-то… Так хочется поболтать в тесном кругу. — Роланд кивнул на диван.

— Не можем, — произнес стройный хор.

— Старайтесь. Я же вот прост и демократичен. — Он засунул в рот крупную сливу и промычал: — Приказываю составить мне непринужденную компанию.

Первым присел на диван кот, за ним, с бокалами переместились остальные.

— Так я о кальяне. Хорошая была вещь, нужная в общении. Помню, как лично спас его из пламени, — вернулся к прерванным воспоминаниям Батон. — И кому он, спрашивается, мешал?

— Излишество. — Роланд выплюнул сливовую косточку в камин и взялся за румяное яблоко. Все с изумлением наблюдали, как смачно вгрызлись в мякоть его молодые зубы, пренебрегая помощью фруктового ножечка. — Будь проще и народ к тебе потянется. Таков мой девиз. Ну, конечно, здоровый образ жизни, витамины и непритязательная заурядность во всем — вы же видели мои чемоданы. Как вам, кстати, моя внешность?

— Вполне. Женщинам такие нравятся. Надежный, здоровый, симпатичный, немного смурной. И в общих чертах соответствует привычному для нас облику, — одобрил Шарль, несколько засмущавшись броскости собственного туалета.

— А шарм? — Роланд подставил лицо свету каминного пламени. Багряный контур очертил строгий профиль индейца, на скулах заиграли упрямые желваки, а в очерке мягких губ обозначилась неожиданная нежность. — Меня убеждали, что выделили море шарма и даже накинули в придачу некую изюминку. Образоделы нашего департамента, имиджмейкеры то есть, здорово попотели, выводя из совокупности человеческих черт нынешнего исторического периода наиболее подходящий для проведения миссии типаж. Я согласился на все предложения, лишь уперся, когда увидел русые кудри и голубые глаза. Ну не могу я с голубыми, если даже они вызывают наибольшее доверие.

— Светловолосый смугляк с голубыми глазами… М-м… — Вот это была бы завлекалочка! Дамы ходили бы за вами косяком! — всплеснул руками Батон. Кто отсоветовал?

— При чем тут смугляк? Если бы! Все надо было брать в комплекте. Они хотели упаковать меня в нежную, плохо загорающую кожу северянина. Да к тому же предложили усы, бородку, мягкие ляжки музыкального вундеркинда. Мол, типаж мачо сильно скомпромитирован киношниками и трансвеститами. Тонко чувствующая дама на него не клюнет. А вот от ляжек впадет в экстаз!.. Увы, конфликта избежать не удалось.

— Представляем, экселенц, как не легко вам пришлось в подборе внешнего фактора, — сочувственно кивнул Шарль, освободившийся под предлогом жары от своего вызывающего пиджака и даже расстегнувший длинноухий ворот атласной сорочки. Амарелло предложил ему дамский веер из страусовых перьев, каким пользуются опереточные примадонны при исполнении коронных арий, но Шарль с брезгливостью отклонил вещь. Роланд, не обратив внимание на суету, продолжил рассказ:

— Они пошли на компромисс, но заявили, что снимают с себя ответственность за результат при таком оформлении харизмы. А я потребовал в качестве компенсации двойной шарм. И вроде получилось! Уже опробовано! Огрызок яблока полетел в камин.

— Ба! Два дня на Земле и… все уже определилось!? — изумился Шарль.

— Ну, не все. Однако кое-что вырисовалось с полной определенностью не поверите, друзья… — Роланд сделал интригующую паузу и объявил: — Мне страшно нравятся женщины!

Компания изобразила восторг и понимание, скрывая замешательство: привыкнуть к юному облику и совершенно непосредственному тону своего всемудрейшего, ироничнейшего патрона было не просто.

— Извольте, я объясню, — прихлебывая вино, помолодевший, неузнаваемо изменившийся экселенц, взялся за кисть лилового винограда.

Хорошо информированная относительно случившихся с ним перемен троица не могла скрыть удивления, тараща глаза на раскованного паренька, не обремененного комплексами всеведения и навязчивого кодекса чертовского джентльменства.

— Я выбрал место для своего приземления методом тыка. Вот этим пальцем — прямо в глобус. Приятно, знаете ли положиться на волю случая, а не ждать, когда Фортуна положиться на тебя, навалиться то есть всей своей тяжестью и застонет: «Возьми меня, властвуй! Направляй, направляй…» Фу, хоть на время избавился от руководящей роли себя в распределении счастливого случая. — Роланд ловко сплюнул виноградные косточки в камин, распустил длинные влажные волосы, растрепал их, запустив в шевелюру пятерни. — Пусть сохнут, — и утер нос быстрым движением тыльной стороны ладони — юный шалопай, переполненный бурлением жизненных сил.

— Ой, экселенц, шарм есть! — обрадовано захлопал в ладоши кот.

— Ткнул я в глобус и попал прямо в Трансазиатский экспресс! Являюсь ба, он уже ждет отправления на вокзале в Бангкоке! Ладно, думаю, попутешествую. Присмотрюсь, расслаблюсь, почитаю прессу, осознаю себя как личность, как полноценную физическую особь… Успел приобрести лишний билетик в первый класс и занять купе, как все люди. Лежу, сплю, ем — кайф! Никакого там ясновидения, ни малейшего представления о тернистых путях земного прогресса, ноль эмоций относительно собственной судьбоносной роли в истории и главное — полное отсутствие мужского опыта. То есть — круглый чудила. Будто родился в горах и тридцать лет провел в глухом монастыре в пылище сумрачной библиотеки, среди засушенных наставников, летучих мышей, холодных камней, растрескавшихся от ледяного северного ветра, изучая исключительно отвлеченные от житейских нужд предметы и созерцая с башни микроскопическую фигуру пастушки. Этакой сорокалетней кувалды на сто кг… В общем — пребываю в умственной прострации и совершенном окоченении телес. И вдруг — полный облом! Батюшки ты мои! За окном буйствуют тропики, солнце воспламеняет кровь, в ресторане сожрать хочется буквально все — от «а» до «я», а в брюках… извините, у нас ведь мужской разговор, — Роланд покосился на атласные тапочки Амарелло, отороченные розовым пухом.

— Маскировка это, экселенц, — смутился клыкастый, сбрасывая тапки и ставя на ковер крупные жилистые ступни с корявыми пальцами. — Устал от шпилек, а совсем отменить маскировку нельзя. Вдруг дамы нагрянут… ну, из этого самого орального общества… Я ж, вроде, по легенде разведчика, перешился.

— Не понял, — отмахнулся Роланд, возвращаясь к своему рассказу. — В общем, мужики, попадается мне классная краля… Представьте — в природе сплошное томление, над холмами разлился закат, ветер задирает её юбки вплоть до… она была в трусиках, джентльмены. Коктейль, ароматы, то да се… В меня будто черт вселился… я верно выражаюсь?

— Абсолютно по-людски. — Нервно дернув щекой, одобрил Шарль.

— Мы провели ночь вместе. Это что-то, скажу я вам, друзья… Полный атас, — словно пустяшное «Пепси», Роланд прихлебнул из бокала вино сказочной ценности.

— Любовь?! — ахнуло разом три голоса.

— Роскошнейшая похоть! Чистейшей воды физиология без примеси того что движет солнце и светила. Изрек, кажется, Данте. Ну, тот самый, что писал про ад и рай. Так вот, об этом деле… — Роланд покачал головой. — Поверьте, игра стоит свеч. М-да, скажу я вам — у человечества есть, чем занять свободное от совершенствования общественной и природной среды время. Я подарил ей «черное солнце». Имени её не знаю и даже лица не помню — ночь же была, господа! Чистое удовольствие и никаких последствий.

— Ошибаетесь, экселенц. Последствия есть. Вашу даму разыскивают по подозрению в убийстве одного из пассажиров. Видите ли, в экспрессе произошло жуткое событие, — Шарль порылся в газетах и представил снимок. На окровавленных простынях запрокинулось искаженное ужасом лицо индуса-молодожена.

— Ах, что мне за дело? — Роланд с досадой поморщился.

— Так ведь ищут и вас! Вот уж не подумал бы, что в данной ответственной ситуации вы возьмете столь бурный старт, — с отеческой укоризной проскрипел Шарль.

— Разминка, пристрелка. Нормально все! — Роланд вскочил, роняя газеты. — И не надо смотреть так, словно меня уже уводят в наручниках за убийство или растление! Перед вами, конечно, человекоподобный экземпляр, но не до такой же степени! Меня наделили душевной чуткостью и высокой организацией той материи, которую называют здесь душой. Я тонко чувствую прекрасное, обожаю поэзию, я нежен и добр, в конце концов! Мое самое любимое слово милосердие. И никакого криминала!

— Это так опасно, экселенц! — Испуганно округлил глаза Батон.

— Они вас подставили… — гневно прорычал Амарелло.

— С такими качествами нечего делать на Земле! — скорбно вздохнул Шарль.

— Но без них я не сумею влюбиться. «Любовь — это доброта, это внутренний свет, озаряющий тебя и дарящий неиссякаемое тепло…» Так сказал какой-то вдумчивый очевидец данного явления. Видите — свет, тепло, доброта… Разве они могут возникнуть в криминогенном сознании?

— Экселенц, поймите главное: вы должны быть крайне осторожны, — взмолились трое.

— Оставьте, друзья, это смешно. У меня столь много преимуществ перед коренным населением, что я испытываю неловкость. Поверьте, мне стыдно прикидываться таким, как они, это не честно и я дал себе обещание ограничить сверхвозможности, — вдохновенно сверкнул глазами Роланд, став похожим на все портреты утопистов, будь то Томас Мор, Рылеев или Павка Корчагин.

— Экселенц, у вас впереди кошмарные две недели, зачем начинать с отказа от законных преимуществ? — плаксиво заканючил Батон.

— Давайте обсудим спокойно. — Роланд закинул ноги на кофейный столик. — Что я имею? — Возможность прямой телепортации, то есть беспрепятственного и мгновенного перемещения в пространстве. Мало того — с получением полного пакета документов, необходимых для легального проживания в данном географическом месте. Шарль позвал меня и я стартовал прямо из купе Экспресса в холл этой виллы. И как сие назвать?

— Рациональное использование стратегических возможностей. — Пожал эполетными плечами Амарелло.

— Нет! Шалость, ребячество, выпендреж. И вот, что я решил. — Роланд достал из кармана паспорт: — Эти документы останутся со мной до конца пребывания. Что конечно, усложнит задачу перемещения. А к чему мне перемена мест? Я что — президент, наемный убийца, журналист, звезда в гастрольном туре? Решил железно: от излишних перемещений отказываюсь!

— Останетесь здесь, экселенц!? — не поверила своим ушам троица.

— Не обязательно прямо тут, но буду разъезжать, как обыкновенный гражданин. — Роланд открыл паспорт: — Гражданин Объединенной Европы Корон Анима. Прошу обращаться ко мне соответственно. Только так: КОРОН АНИМА. Ударение на первых гласных. И без всяких иерархических предрассудков. Уяснили? Я вижу некоторое непонимание на ваших лицах. В чем проблема? Ксива в порядке, имя сносное, страсть к перемене мест умеренная. Буду летать самолетами, ездить в автомобилях, на поездах, пользоваться собственными ногами на худой конец.

— Ужасно, экселенц! — поник Батон.

— Натуральное мальчишество! — заявил обнаглевший Амарелло.

— При таком ограничении сроков и расширении диапазона поиска тратить время на длительные переезды совершенно неосмотрительно, — с придельной деликатностью аргументировал Шарль. — Чем вас не устраивает телепортация? Удобно, дешево, гигиенично. И совершенно никому здесь не мешает. Вы больше навредите аборигенам, если начнете оттаптывать им ноги в трамваях и занимать инвалидные места в транспорте.

— Согласен с аргументами опытного земноведа. Сформулируем это условие так: я отказываюсь от преимуществ мгновенного перемещения в тех случаях, когда речь идет о соревновательности с людьми. Допустим, мне придется принять участие в рыцарском турнире, или как-то угодить даме. То есть, вступить в равную борьбу с соперником за её чувства. И в то время, как человек, преисполненный героических намерений, будет пересекать пространство на автомобиле или скакуне, я чудом явлюсь первым, что бы перехватить приз? Стыдно, друзья и совершенно не честно. — Разгорячившись, Роланд метался по комнате.

— Сомневаюсь почему-то, что вам придется участвовать в рыцарских турнирах, — робко заметил Шарль. — И в героических намерениях гипотетических соперников — не уверен.

— Но мое решение справедливо! К тому же временно. Можно подумать, что речь идет о пожизненном заключении в условиях земных ограничений! Отстреляюсь — и снова в дамках.

— Речь идет о задании архиважном. Можно ли так рисковать? Как самый старший из вас, я настаиваю на благоразумии. Легкомыслие равносильно самоубийству! — весомо изрек Шарль, в тайне возмущенный тем, что экселенца прислали на Землю столь безоружным — слишком зелен, слишком наивен, начинен устаревшими кодексами чести, обременительными нравственными догмами.

— Успокойтесь. Отказ от некоторых преимуществ — всего лишь робкое заигрывание с людьми. Главное ведь остается неизменно — я бессмертен, друзья мои… — горько усмехнулся гражданин Корон Анима, той самой знакомой Роландовской усмешкой. — Стыдно, конечно, играть на равных с такой картой в рукаве… Но я — уязвим! Меня можно ранить и это будет очень больно… Посмотрите, я попробовал кольнуть себя тут, — он задрал брючину, обнажая колено. — Ничего! А была дырища… Впечатление вообще отвратительное: кровь, адская боль, аж в глазах темнеет. Потом все затянулось и через час вовсе исчезло. Чего же мне бояться, скажите?

— Вот этих самых отвратных явлений — слабости, боли… — поморщился Амарелло. — Они повергают в смятение, отнимают у бойца силу и волю к победе.

— Но прежде всего стоит остерегаться врачей, полиции, наблюдательных граждан! — возмутился Шарль. — Что они подумают, когда на их глазах изувеченный воспрянет, растолкав хирургов?

— Подумают, что это один из бессмертных героев популярного сериала «Горец», — решил кот. — Нормальные дела.

— Ты помешался на кино. А тут — жизнь. Военная ситуация, — отмахнулся Амарелло гипюровой дланью.

— Оставьте споры. Я постараюсь избегать врачей. И почему за какие-то пятнадцать суток меня должны непременно стрелять, резать, сбрасывать с вертолетов, госпитализировать, оперировать, арестовывать?

— Потому что здесь так принято, — сверкнул клыком Амарелло. — Это повседневная ре-аль-ность.

— Да что вы о ней такого особенного знаете, а? Ну-ка, раскалывайтесь, жизневеды.

— Прежде всего, экселенц, мы знаем, что у вас есть ВРАГИ, — едва слышно произнес Шарль.

— Они не дремлют и будут очень сильно стараться помешать вашей миссии. А вы даже не сможете предвосхитить удар, потому что никого сейчас не видите насквозь. Вы лишены всевидения, всезнания, несколько… хм… по молодости лет наивны. И ко всему прочему — физически уязвимы. Простите, если был груб, вы сами толкнули меня на откровенность.

— Вот новость — «враги»! С ними всегда были проблемы. Но ведь борьба идет почти на равных. Эти господа давно научились прятать свои мысли от инородного проникновения. Как и мы ухитряемся оставаться непроницаемыми для них. А те из наших противников, кто работает среди землян, бояться и пуль и огня. — Роланд сбросил пиджак, изобразил перед зеркалом стойку культуриста и довольно улыбнулся. — Посмотрим, кто останется в дураках.

— Вы даже не подозреваете как далеко зашла технология подлости! Они не погнушаются использовать самые грязные методы. Постараются подловить вас в самый пикантный момент, — запугивал кот, скорчив плаксивую мину многопритерпевшего страдальца. — Непостижима мерзость порока…

— Но, к счастью, ограничена информированность. Моим противникам вряд ли известно, что я имею некий особый благотворительный фонд в честь юбилейной даты. По случаю начала третьего тысячелетия мне выдали три Визы, друзья! — сюрпризно сияя доложил Роланд.

— Только три?! — ужаснулся хор.

— Три права на чудо! Да это же потрясающе, парни! Трижды я могу прибегнуть к использованию нечеловеческих возможностей, осуществить все, что захочу. Ну… кроме, глобальных вмешательств в судьбы человечества и основного задания, естественно. Я не в силах, к примеру, изменить мир, остановить войны или природные катастрофы. Не могу заставить полюбить себя и влюбиться сам. Это должно случиться самым естественным путем. Хотя он-то мне кажется совершенно невероятным… Любить кого-то — это значит отречься от себя, обрести способность умереть за другого с радостью, принять муки, позор… Полнейший бред, противоречащий основному закону выживания — инстинкту самосохранения! И ведь они идут на это с восторгом! Не понимаю… Вот где чудо, друзья мои, вот где притягательнейшая из тайн!

— Вам удалось разгадать ее! Вспомните Мастера и Маргариту! — подскочил Батон, сжимая розовые ладони. — Тогда вы говорили нам о настоящей, верной и вечной любви с большим пониманием дела. И они — физик и та девушка любили друг друга именно так!

— Припоминаю… Симпатичная, весьма симпатичная особа… Пожалуй даже, невероятно красивая! — удивился Корон. — Но тогда я чувствовал это как-то иначе… Совсем не так. Абстрактно — с отрывом от личной заинтересованности. Без, так сказать, эротического момента. М-да, интересная была крошка!

— Но вам уже не раз приходилось любить по-людски, экселенц, — осторожно напомнил Шарль. — И вы справлялись с этим делом отменнейшим образом! Сколько шедевров осталось на Земле благодаря вашему вдохновению.

— Пол тысячелетия назад… Согласитесь, даже для такого уникального явления, как любовь, срок великоват. И кроме того — чувственная память стирается начисто к началу новой миссии — таков закон. «И память покрыта такими большими снегами…» — С неожиданной грустью продекламировал Корон.

— Уж они-то законов насочиняли, мы знаем, экселенц. Запускают на Землю голенького и совершенно не вооруженного. Извольте мол, раскрепощайтесь до полной гениальности… В самом осином гнезде! — Амарелло воровато зыркнул на друзей и продолжил весьма дипломатично: — Но можно постараться вернуть прежние практические навыки общими усилиями. Ведь у вас уже восстановились какие-то отдельные функции организма… там, в поезде. Главное — ввязаться в бой. Атаковать, как только попадется достойный противник. Мы могли бы кое-что посоветовать на дамском фронте…

— Никаких советов! — Корон вновь подсел к столу и принялся нагружать тарелку. — Полная самостоятельность и непредсказуемость. Больше жевать и меньше думать. Меньше сомнений, больше уверенности. Лучше меньше, да больше — я все знаю сам. Завтра начну действовать. Извините, немного нервничаю. Прикольный, кстати, омлетик.

— Это свежие трепанги. Повышают потенцию, — заметил Амарелло, стыдливо опуская глаза. — Запаслись… на всякий служебный случай.

— Вы уже наметили, куда отправиться? — вкрадчиво прощупал почву Шарль, стрельнув в рыжего испепеляющим взглядом. — Туда, где интересней. Туда, где ОНА. Что за восхитительное мясо… Это, случаем, не змея?

— Копченый угорь. Очень калорийно… Зачем ездить куда-то, экселенц? Ведь тут как раз самое интересное! Тут такие цыпочки! Про мисс Ширински слышали? — встал за стулом Корона с услужливой миной официанта коротышка в мундире.

— Читал что-то порнографическое. Здорово она приложила первое государственное лицо!

— Чудесная девушка! — с энтузиазмом подхватил Амарелло. — Нежная, тонкая, вдумчивая. Это все прямо в её книге написано каким-то господином. И такой успех! Такой отклик широких масс! Феноменально!

Шарль незаметно дернул сводника за локоть и наступил на его босую ногу своим узконосым ботинком:

— Не станем обременять господина Анима лишней информацией с плохим душком.

— Лучше обращаться ко мне просто по имени. Ко-рон… Звучит претенциозно, но справимся и с этим, — он отшвырнул салфетку и поднялся из-за стола, завершив перекус ломтиком ананаса. — Сыт по горло. Пожалуй, пойду к себе. Представьте — засыпаю на ходу. Наплавался, наелся, наобщался. — Гость смачно зевнул. — Надо ещё просмотреть новости, почитать стихи. Спасибо за ужин, приятных сновидений.

Корон кивнул оставшимся с лестницы, ведущей на второй этаж, но не успел удалиться. К нему вкрадчиво приблизился Батон, извиваясь мягкими боками и заискивающе урча.

— Господин Анима, можно попросить вас о маленьком дружеском жесте? В знак прежних приятельских отношений? Погостите здесь ещё хотя бы пару деньков, — урчание стало похоже на стрекот газонокосилки. — Скажу почему… Извините за сравнение, у котов это происходит весной… Гормональный всплеск, какая уж тут «святость чувств и внутренний свет». Зов плоти, черных брошек не напасешься. Это быстро пройдет. Надо переждать. Погрейтесь на солнце, поплавайте в океане, прислушайтесь к организму. Вилла будет пуста, с раннего утра мы отправляемся по своим делам. Вы меня поняли, экселенц? — интимно проурчал сводник. — Можете потренироваться на предмет плотских связей.

— Неплохая идея… — Корон задумался. — Кстати, партнерша в экспрессе обвинила меня в неумелости, примитивности техники. Есть какие-нибудь вразумительные пособия в этой области? Лучше прозой и с картинками.

— Как же без них! — Шарль с готовностью достал из-под вороха глянцевых журналов толстую иллюстрированную книгу. — Мне подарили на вчерашнем банкете ясновидящие тантристы. «Кама-сутра». Там все вроде понятно.

Прихватив предложенную книгу и стопку журналов «Плейбой», Корон направился в свою спальню.

— Спокойной ночи, экселенц! Хороших снов, господин Анима! — понеслось вслед. — Мы уж посидим у камелька. Надо ещё обсудить кое-какие рабочие моменты. Текучка замучила — такая бюрократия!..

Внизу затихли, прислушиваясь к шагам на втором этаже и дождавшись хлопка двери, заговорили все разом. Спор разгорелся не шуточный. Амарелло схватил Батона за грудки, тот, глядя сверху вниз, отрывисто, с присвистом, выкрикивал колкости в адрес внешности клыкастого и высмеивая контакты с Лоликой. Клочья золотистой шерсти кружили в воздухе.

— Нельзя же так, господа! — растопырив руки, развел противников Шарль. — Я за мирные переговоры. Всегда можно прийти к консенсусу.

— А чего он подсовывает свою кандидатку? «Лолика, Лолика!» — возмущался кот. Мне тоже есть кого предъявить! Не зря работал.

— И мне. Но я же не лезу, — с достоинством заявил Шарль. — Две дивные дамы: восхитительная русская магиня и аппетитная американочка. Глубокие, всесторонне развитые, многое умеют, способны на вечную и чистую любовь. Насчет всесторонности — проверил лично посредством горящей свечи.

— Преклоняюсь, господин де Боннар! — расшаркался кот, сверкая глазами с издевательским восхищением.

— Ну уж извини, Шарло, маразм эти магини, — ощерил клык Амарелло, отряхивая мундир от Батоновой шерсти. — Давайте честно, мужики, Лолика вне конкуренции. Она плакала крокодиловыми слезами, когда говорила о любви! Ее сердце разбито! Знаете сколько стоит разбитое сердце? Десять миллионов! Это только начало.

— Я тоже плачу. У меня тоже разрывается сердце! — кот шмыгнул носом, упал в кресло и натурально разрыдался, шустро утирая мордочку лапами. Нет, я не могу больше так! Не могу врать экселенцу! Он, бедный, даже совсем не почувствовал, как мы лгали и лгали! Его самые надежные, самые преданные друзья! Я немедленно пойду к нему и расскажу всю правду.

Вскочивший Батон был возвращен в кресло мощной рукой в гипюровой перчатке.

— С тобой нельзя иметь дело, сосунок. Ты клялся на куриной ноге. Ты целовал знамя.

— Пойми, нам тоже тяжело так обращаться с экселенцем, но мы делаем это ради его же блага. — Шарль отеческой рукой погладил Батона между ушей против шерсти — по направлению к носу, словно имел дело с чубчиком школьника. — Сам он не справится, а помощи не примет. Ну разве можно преуспеть за две недели в том, что происходит крайне редко, крайне странно и лишь с избранными! Он наивен сейчас, как шестнадцатилетний юноша. Он бескорыстен, нежен, раним… Ну как здесь обойтись без вранья, вернее — без хитросплетения позитивной интриги? — Голос Шарля наполнился драматизмом. Всхлипнув, оратор не удержался и тоже расплакался, утирая слезы концом фиалкового шарфа. — Бросить одного, совсем одного в этом аду…

— Хитросплетение интриги… — хорошо сказано! — оценил формулировку взбодрившийся Амарелло. — А то заладили: «обман, обман…» Позитивно помочь надо, это факт.

— Да что мы можем? — пылко воскликнул Батон. — Сами почти инвалиды! Добиваясь этой командировки мы добровольно отказались от самых сильных своих качеств, обычных видовых привилегий. Помните Русалочку? Бедняжка так хотела попасть на Землю, так стремилась обрести ноги, что согласилась на жуткие условия: каждый шаг причинял ей страшную боль, стопы кровоточили. Кроме того, она не могла говорить! И это в тот момент, когда ей было просто позарез необходимо кричать о своей любви! — вдохновившийся речью Батон и впрямь стал чрезвычайно похож на Ди Каприо в роли Ромео.

— Хорошо. Мы лишены чистоплюйской железы, которая позволяла нам ориентироваться в людях. Выделение фермента указывало на достоинства и недостатки собеседника. Кроме того, прежде мы могли при первой необходимости обратиться ко всеобщему информационному банку и получить ответ на любой вопрос. А самое главное — с нами был мудрый и сильный экселенц. Мы играли в его команде, вернее — подыгрывали. — Шарль развел руками и вернул на переносицу пенсне. — Увы, обстоятельства изменились не в нашу пользу. Но и сейчас мы можем многое. Значительно больше, чем обыкновенные люди. У нас есть Фикция — возможность создавать правдоподобную при всей её нелепости версию, гипнотическая внушаемость, способная обмануть людей. Благодаря Фикции я проник в компанию мощных эзотериков, изображая важную персону. Амарелло, наш боевой генерал, сумел снискать доверие в женском клубе под видом дамы, а Батон очаровал каналью Беласко! Мы можем менять облик, манипулировать людьми, создавать иллюзию власти, денег, разве это не высшая мечта большинства из живущих на Земле? — торжественно завершил речь Шарль. — С такими возможностями отказаться от помощи экселенцу было бы преступлением.

— Но если он узнает, что мы лгали, воспользовавшись его временным бессилием распознать враки… Что мы вмешивались, несмотря на его запрет, что притащились сюда из-за него всеми правдами и неправдами… — Батон поднял плачущие глаза, так дивно выписанные на полотнах Сурбарана у кающихся грешников и даже святых. — Он никогда не простит нас… и отречется, за это самое «хитросплетение интриги».

— А я вот ещё что думаю… — Мрачно начал Амарелло, задумчиво ероша огненные патлы. — Представьте на минуту, случается ведь такое, что вредят не враги, а друзья… Вот мы взялись за дело, решив, что знаем как лучше… Вернее, кто лучше подходит из дам. А если… если осечка? Если мы все обмишуримся?

Батон нахмурил лоб, топорща длинные белые «брови».

— Заварится такая каша… — пророчески изрек он. — Полный бардак.

Шарль долго сидел, сжав виски ладонями и наконец вздохнул:

— По крайней мере, экселенцу будет не скучно.

Минут пять в гостиной было слышно лишь потрескивание огня в камине. Кот нарушил молчание:

— Я хотел напомнить о самом злостном условие, которое нас заставили принять, отпуская на Землю.

— Помним, — остановил его Шарль, мучительно кривясь всем узким, восторженно-печальным лицом. — Помним, дорогой. Но стараемся забыть.

Вздохнули хором, как группа оздоровительной гимнастики по сигналу тренера. Никто не произнес главного — добиваясь командировки, троица добровольно лишилась земного бессмертия. Случись теперь кому-либо погибнуть, это станет его земной смертью — возврат на Землю никогда уже не состоится.

— Не знаю, зачем думать о плохом, если все хорошо? — Амарелло стащил перчатки и бросил в камин: — И далась мне эта Ширински… Хотел как лучше, старался.

— Так ведь это главное, старикан! — улыбнулся ему кот. — Помните, ещё в Москве Шарль назначил нас в должности? Если не ошибаюсь, Амарелло был главнокомандующим!

— Начальником ПВО и консультантом в этом ихнем… в ООН что ли. Смущенно поправил клыкастый.

— Вот и будем называть тебя генералом, а? — Батон протянул лапу. Генералом широкого оборонного профиля и мощного стратегически наступательного фаса.

— Поддерживаю. — Ладонь Шарля легла рядом.

— Ну пусть, раз вам хочется, — согласился Амарелло, заливаясь багровой краской. — Я и без того решил, что буду вас все время спасать. — Корявая пятерня потомственного пролетария бесовских дел припечатала союз дланей. Один за всех…

— А все — за одного! Клевый получился девиз! — просиял Кот. — Что-что, а изобретать-то мы ещё можем!