РОК
Смотрю, как София спит, и чувствую себя жалким. Я хочу защитить ее, но не могу. Я не смог защитить Джессику, не могу защитить свою мать. И не могу защитить ее. Вся сила в мире ничего не значит, когда только наблюдаю, как угасают те, кого я люблю.
София чахнет. Она спрашивает, но я ее успокаиваю, зная правду. Я уже видел женщину, умирающую здесь от голода. Отец без угрызений совести сделает то же самое снова. Но почему он не кормит меня? Потому что знает, что я с радостью отдам ей всю свою еду, пожертвую своей жизнью, чтобы сохранить ей жизнь?
Это правда. Это всегда было правдой. Сначала думал, что хотел лишь обладать ею, но правда все это время была вне поля зрения. Она владеет мной, владеет моим сердцем так же, как и моим телом. Я ничто без нее. Я думаю только о ее счастье, о том малом, что могу дать ей здесь.
Сейчас она спит, отдыхает и бережет силы. Я не успокаиваюсь, зная, что моя масса тела сохранит мне жизнь еще долгое время после ее смерти, мое тело съест мои мышцы, если не будет еды.
Отец и раньше морил меня голодом в наказание за особо тяжкие проступки. Я привык к чувству опустошённости с детства, которое легко принять в сравнении с взрослой жизнью.
Хотя я беспокоюсь за Софию. Также беспокоюсь, что могу зачахнуть, прежде чем у меня появится шанс отомстить за мать и Джессику.
Когда впервые начал его ненавидеть? Удивляюсь себе, что во время затишья, я планирую. Всегда ли так было? Неужели все дети и отцы такие? Или это только в нашей семье?
Не помню, чтобы я любил его с той силой, которую чувствовал к Джессике и матери. Любил ли я его когда-то?
Все эмоции меркнут по сравнению с тем, что чувствую к Софии, спящей, как ангел на кровати. Ее дыхание успокаивает меня, и я расслабляюсь, наблюдая за ней.
Я не замечаю, как ко мне подкрадывается сон. Думаю, что все в порядке, но потом мои глаза начинают закрываться.
Я засыпаю как раз в тот момент, когда мне приходит в голову эта идея. Это хорошая идея, и она может сработать, но время ушло.
Я просыпаюсь и осознаю, что она ушла. Вскакиваю на ноги, смотрю по сторонам, но София не прячется. Ее здесь нет. Он забрал ее.
Он не оставил нас. Мне следовало сразу понять. Мужчина, который наблюдает, как одна женщина медленно умирает от голода на глазах у его сына, — это не тот мужчина, который просто уходит от проблемы. Он сделал это, чтобы преподать мне урок. Я сомневаюсь, что когда-нибудь увижу Софию снова.
Он ждал, пока мы уснем, наблюдал и ждал. И теперь забрал ее. За пределами камеры маленький столик. На нем телевизор. Когда смотрю на него, он включается. Звука нет, но я вижу ее на экране.
София привязана к операционному столу, на голове у нее мешок. Изображение отдаленное, камера явно у потолка, но я вижу достаточно, чтобы во мне закипела ярость.
У него нож, и он проводит им по ее груди, наслаждаясь ее страхом и появлением крови.
Я в панике бегу к люку. Не могу поверить в свою удачу. Он не заперт должным образом. Мне не приходит в голову, в чем причина.
Я поднимаю решетку и пролезаю, встаю по другую сторону и внезапно ощущаю головокружение. Я бегу вперед, но тошнота продолжается. Последствия семи дней без еды и четырех без воды говорят сами за себя. Надеюсь, у меня хватит сил вытащить Софию отсюда. После этого ничто не имеет значения. Хочу лишь, чтобы она была в безопасности. Это все, что меня волнует.
Пошатываясь, подхожу к двери и открываю ее. Мне не приходит в голову, почему эта дверь тоже не заперта. Я слишком зол, чтобы остановиться и подумать.
Я пинком открываю следующую дверь, и там оказывается операционная. Стол пуст. Я ощущаю тяжелый удар по затылку, а потом вообще ничего не чувствую.