В когтях у хищника

Глава 11

Должно быть, щедрая порция виски, которую налил ей Дугал, все-таки заставила девушку заснуть. Наверное, от виски ей и приснился странный сон, будто кто-то плачет — тихонько ходит на цыпочках взад-вперед по коридору и изо всех сил старается сдержать судорожные рыдания.

Антония открыла глаза. Ничто не могло быть более естественным, чем эти льющиеся с безмятежно-синего неба лучи солнца. Антония слышала, как в холле на все голоса щебечут птицы Саймона, а в кухне кто-то гремит посудой. Она чувствовала себя превосходно, и это, похоже, совсем не было связано ни с тем, что ночь позади, ни с тем, что боль в лодыжке почти прошла.

Она откинула покрывало и, увидев аккуратную повязку, вспомнила серьезное лицо Дугала, когда тот бинтовал ей ногу. Еще девушка вспомнила, как он решительно заявил, что останется здесь до утра. Антония села и попыталась спустить ноги на пол.

В ту же минуту в комнату вошла Генриетта Конрой, неся на подносе завтрак. От удовольствия и от волнения старая дама вся так и сияла.

— Дорогая моя, — начала она. — Как только пришел Дугал — кстати, было уже совсем светло, — я поняла: случилось что-то ужасное. Нет-нет, совсем не то, о чем вы подумали! Бедный Дугал, иногда мне кажется, что он панически боится женщин. Неудивительно, когда рядом я! Нет, я подумала действительно о чем-то таинственном — например, о натянутых на лестнице веревках или отравленном кофе.

— Но почему? — задала Антония вполне резонный вопрос.

— Это мы как раз и должны выяснить, деточка. Когда Дугал сообщил, что вы упали с лестницы и растянули лодыжку, — Антония представила себе его нарочито сухое сообщение — я сказала: «Здесь что-то не так! Я немедленно отправляюсь туда». И вот я здесь и приготовила вам завтрак, потому что Белла, похоже, немного прихворнула. Говорит, у нее плохо с желудком. Не удивлюсь, если она в чем-нибудь замешана. У нее такой вид… А как ваша нога, дорогая?

— Спасибо, по-моему, лучше.

— Старайтесь на нее пока не наступать. — Генриетта осторожно ощупала опухшую лодыжку Антонии. — Перевязал, наверное, Дугал?

— Да.

Пожилая леди добродушно хихикнула:

— В этом он у меня молодец. — Она бросила на Антонию полный нетерпеливого ожидания взгляд. — А как все-таки случилось, что вы поскользнулись, дорогая?

— Я пошла к телефону. На ступеньках оказался обрывок водоросли…

— Обрывок чего?

— Морской водоросли — с пляжа. Должно быть, я принесла его вместе с одеждой, когда ходила купаться.

Широко улыбнувшись, Генриетта решительно отвергла предположение Антонии:

— Ну что вы, милая! Он десять раз успел бы уже вытряхнуться из одежды, пока вы поднимались в гору. Нет. — Она покачала головой. — По-поему, все было тщательно продумано.

При ярком свете дня все страхи Антонии рассеялись, и девушка весело улыбнулась:

— Но кем, Генриетта?

— Именно это нам и предстоит выяснить. У моего собственного сына, как вы еще успеете заметить, совершенно отсутствует воображение. Он так прозаичен. Наверное, солиситору и следует быть именно таким. Знаете, вся эта их казенщина — «принимая во внимание», «с одной стороны — с другой стороны»… Так что нам придется взять эту задачу на себя. И самое главное — кому все-таки хотелось бы вас убить?

Антонию немного смутила столь откровенная постановка вопроса. Выложи она сейчас Генриетте то, что знает, та со своей неутолимой жаждой приключений обратит все в нечто значительное и ужасное… Но ведь это не так! Это просто невозможно!

— Есть ли у кого-нибудь повод? — допытывалась Генриетта.

Антония через силу засмеялась:

— Вряд ли. Неужели я такая опасная?

Полное лицо Генриетты осветилось добротой:

— Ну конечно, нет. И что это я вздумала заводить перед завтраком разговоры об убийстве! На голодный желудок их лучше не начинать. Забирайтесь-ка лучше опять в постель и выпейте чашечку отличного кофе. Я не доверила это Белле и сварила его сама. Конечно, я не думаю, что несчастная способна на какое-нибудь злодейство, просто сегодня утром у нее, похоже, не очень работает голова. И вот что, голубушка, до приезда Айрис и Саймона вы отправляетесь к нам. Здесь вам лучше не оставаться. Нет, честное слово, даже не обращая внимание на все мои домыслы, вам не стоит оставаться совсем одной.

И снова Антония решительно отказалась уехать из дома. Дело было даже не в том, что она стала бы презирать себя за трусость, если бы сбежала отсюда. Она инстинктивно чувствовала, что ей предстоит что-то выяснить и кому-то помочь. Девушка твердо заявила, что предпочитает остаться. Ее нога намного лучше. Она сможет спокойно передвигаться с палочкой. Беспокоиться тут совершенно не о чем. Она всего лишь упала — и только.

Спорить с глуховатой Генриеттой оказалось чрезвычайно трудно. Однако Антония все-таки настояла на своем, и та, наконец, ушла после долгого разговора с Беллой.

— Белла говорит, что у нее расшатались нервы, и прошлой ночью она что-то приняла, чтобы уснуть, — сказала Генриетта напоследок. — Поэтому ничего и не слышала. Но она полна угрызений совести и обещает сегодня спать вполглаза. Я немного припугнула ее — надеюсь, теперь она будет уделять вам побольше внимания. Обещайте, что позвоните сразу же, как заметите что-нибудь неладное. И ради бога, не наступайте на больную ногу. По-моему, вы удивительно храбрая девушка.

Конечно, если смотреть на все глазами Генриетты… Впрочем, сейчас, когда комнату заливало солнце, а Антонию переполняла непонятная Радость, казалось, бояться ей было совершенно нечего. Девушка оставалась у себя до самого ленча, который принесла молчаливая и пристыженная Белла. Затем Антония взяла две палочки, заботливо оставленные возле ее постели Генриеттой, и решила спуститься вниз.

Однако, дойдя до лестницы, она услышала внизу чьи-то голоса и остановилась. Перегнувшись через перила, Антония увидела двух женщин, которых провожала Белла. Одна из них, с виду постарше, опиралась о другую. Казалось, она была чем-то расстроена и то и дело утирала слезы.

— Надеюсь, теперь она не будет мучиться, — как обычно, быстро и отрывисто сказала Белла. Из-за маленьких черных глазок и худощавого лица она напомнила Антонии мышь.

— Все будет хорошо, правда, дорогая? — говорила вторая женщина, ободряюще подталкивая спутницу локтем. Пожилая взглянула на Беллу с грустной улыбкой. Антония еле расслышала ее голос:

— Никого нельзя воротить назад.

— Вот об этом и следует думать, дорогая, — быстро сказала вторая женщина. — Пойдем, а то опоздаем на трамвай. Ну что, вы довольны, что сходили сюда?

— Да-да. Пожалуй. Пожалуй.

Что-то печальное и потерянное в ее голосе заставило Антонию проковылять обратно в свою комнату и посмотреть в окно. Женщины спускались по дороге вниз. Та, что помоложе и покрепче, поддерживала свою сгорбленную спутницу.

При взгляде на их одинокие фигуры Антонии стало грустно. Пучки жесткой травы отливали на солнце золотом. Дорога казалась почти белой от пыли. Темные фигурки женщин походили на тени, которые вопреки законам природы никому не принадлежали, а медленно двигались сами по себе.

Спустившись в холл, Антония увидела черный старомодный зонтик с длинной ручкой. С такими зонтами обычно в солнечный день выходят из дома старушки.

Она позвала Беллу.

— Ваши знакомые забыли зонтик, — сказала она.

Белла тут же прибежала в холл. У нее был такой вид, как будто ее застали врасплох.

— Что вы говорите?

— Да вот, забыли зонтик. Ничего, похоже, сегодня он им не понадобится.

— Это уж точно. Повешу-ка я его вот тут на крючок. Они наверняка еще зайдут.

— Должно быть, пожилой леди не просто добираться к нам сюда по такой круче, — заметила Антония. — Я говорю про ту, что поменьше ростом.

— Да. Бедняжка, у нее недавно умерла сестра. Вот ее племянница и подумала, что ей полезно иногда куда-нибудь выбраться. Не обращайте на нее внимания. Это моя давнишняя подруга.

Антонии показалось, что Белла чем-то обеспокоена. Она говорила чуть не скороговоркой и все время прятала от собеседницы глаза. Ну, конечно же! Она догадывается, что Антония знает о пустой бутылке из-под бренди. Уж она совсем не собирается распекать Беллу за это. Чтобы отвлечь экономку от неприятных мыслей, Антония сказала первое, что пришло на ум:

— Ну вот, моя лодыжка уже намного лучше. Так что скоро я буду в норме. Надо же было так свалиться! Хотела бы я знать, кто звонил сюда в три часа ночи.

— Я ничего не слыхала, — пробормотала Белла.

«Еще бы! Ты ведь была пьяна как сапожник. Интересно, кто дает тебе бренди, Белла? Не сама же ты покупаешь «Курвуазье»!» — подумала Антония, а вслух сказала:

— Вчера так шумел ветер. — Не из-за пристрастия ли к спиртному Белла не слышала крики и в предыдущую ночь? — Ну, ладно. Мне надо покормить птичек. Саймон ужасно рассердится, если узнает, что о них до сих пор никто не вспомнил. А затем я хочу повидать Гасси.

— Гасси? — опасливо переспросила Белла.

— Да. Я подумала, пока я здесь, я могла бы помочь ему с учебой, — серьезно сказала Антония. — Вы же знаете, с ним никто не занимается.

Лицо Беллы внезапно озарилось радостью, как будто в темной комнате зажглась свеча. Она затараторила:

— Вот и я говорю, совсем никто не занимается! А ему обязательно надо учиться. Может, хоть тогда он не будет таким олухом. Но сами понимаете, какая из меня учительница, а делать уроки, которые ему присылают из школы, он не хочет.

— Вы думаете, он будет меня слушать? — спросила Антония.

— Должен. Ах, мисс, если бы вы только ему помогли!

Антония похлопала Беллу по худенькому плечу. Бедная женщина. Кто станет осуждать ее за то, что она ищет успокоения в бренди?

— Пришлите его ко мне, когда появится.

— Но, мисс…

— Что такое?

— Захочется ли вам самой здесь оставаться… после вчерашнего? Вы ведь так сильно упали…

— Что за чушь! Неужели вы думаете, что я буду трястись от страха только из-за того, что свалилась с лестницы?! Мало ли что… Я просто поторопилась.

Однако, выходя из комнаты, она чувствовала на себе настороженный взгляд Беллы. Похоже, ее тоже что-то беспокоит. Вот только что? И сумеет ли она завоевать доверие этой маленькой испуганной женщины?

Покормив птиц, Антония полюбовалась, как они снуют по клетке и вполголоса переговариваются друг с другом. Зацепившись лапками за сетку, лимонно-желтый попугайчик, любимец Саймона, картаво проговорил ей:

— Поторапливайся! Поторапливайся!

Антония улыбнулась от удовольствия. Саймон так долго добивался от птички этого слова, но та упрямо твердила ему более простое — «красавчик». Вот Саймон обрадуется! Не сообщить ли ему эту новость по телефону? Впрочем, вряд ли Айрис понравится, если во время свадебного путешествия ей лишний раз напомнят о попугаях. Хотя она и терпит их, но увлечение Саймона кажется ей просто ребячеством. К тому же она еще и собственница. Пожалуй, Саймону придется научиться лавировать между двух огней.

Казалось, разум Антонии был разделен надвое. Одна его половина наслаждалась ясным солнечным днем, щебетом птиц и была занята тем, что обдумывала воспитание Гасси. Другая же всеми силами пыталась избавиться от ночного кошмара и прогнать прочь непонятные страхи.

Нет-нет, она не позволит довести себя до отчаяния или запугать!

Ближе к вечеру, проходя мимо комнаты Айрис, она заметила, что дверь распахнута. Антония четко помнила, что дверь была закрыта, и поэтому остановилась и заглянула внутрь. Постель показалась ей смятой. Она вошла в комнату и сразу же увидела, что на туалетном столике все перевернуто, а вдоль всей стены алеет надпись: «Вы злая женщина». Слова, выведенные помадой на дорогих, привезенных из Европы обоях, которыми так гордилась Айрис, скорее всего, были написаны неумелой детской рукой. Под ними стояли инициалы: JI.M. Впрочем, «Л» больше походила на не до писанную «А». Во всяком случае, между двумя ее палочками виднелась точка, возможно, в спешке забыли провести линию. Писавший явно подразумевал: «Вы злая женщина, Айрис Майлдмей».

Злоумышленник не только повалялся на кровати Айрис, смяв тяжелые золотистые покрывала, но и от души повозился в ее косметике. Туалетный столик был покрыт слоем пудры, на полу валялась помада, а вся комната так и благоухала духами. Поводив носом, Антония узнала дорогие запахи. Не иначе как Шанель или Ланвин. Уж Айрис не стала бы их так щедро расточать. О дерзкой надписи на стене и говорить нечего. Прихрамывая, Антония вышла из комнаты.

— Белла, — крикнула она. Экономка так проворно взбежала вверх по лестнице, что Антония сразу почувствовала — та тоже взвинчена. Белле наверняка что-то известно

Увидев испорченные обои и беспорядок на туалетном столике, женщина чуть не задохнулась от негодования.

— Это Гасси, — вымолвила она. — Его работа. Ну и доберусь же я сейчас до него!

Полчаса тому назад, волоча по земле удочки и громко насвистывая, Гасси пришел с пляжа. Он был неподалеку, и уже через несколько минут Белла вернулась наверх, за руку притащив с собой сына. Из-за низкого лба и длинного выступающего подбородка этого ребенка трудно было назвать милым. К тому же его острое личико казалось хитрым и диковатым. Сейчас, когда он хмурился и огрызался, его физиономия выглядела еще более отталкивающей.

Запыхавшись, его мать не находила слов от возмущения:

— Полюбуйся-ка на свои художества, паршивец! Ну, скажи, зачем ты это натворил?! Гасси заметил корявую надпись на стене.

— Ни черта себе! — пробормотал он, как бы в восхищении от чьей-то дерзости. Трудно было сказать, смог ли бы он сделать это сам; мальчишка умел неплохо притворяться.

— Перестань чертыхаться! Скажи лучше, зачем тебе это сдалось? Поганец ты этакий!

В сердцах Белла дернула его за прямую длинную челку. Гасси возмущенно заверещал:

— Это не я! Честное слово, не я!

— Лучше не ври! Ну кто, кроме тебя, еще способен на такое? Кто?!

— Да я сроду сюда не заходил! Я вообще первый раз в этой сраной комнате!

Его возмущение казалось вполне искренним. Впрочем, Белла этого не замечала. Или делала вид, что не замечает. Был ли в ее глазах страх? Если и так, скорее всего, она боялась, что скажет Айрис, когда вернется.

— Да как ты разговариваешь! — продолжала ругаться Белла. — Вон и духи пролиты. Пода бог знает сколько стоят. Понюхай-ка.

Гасси дерзко вздернул нос:

— Фу, воняет.

— Воняет или нет, ты лучше ответь мне, зачем ты это сделал?

— Но это не я, мам. Не я.

Антонии показалось, что перед ней специально разыгрывают представление. Кто-то испортил Айрис комнату, и, хочешь не хочешь, виноват, конечно, Гасси. Вот только действительно ли он виноват? Ведь если нет, наказывать его за это было бы очень несправедливо.

— Если это написал ты, Гасси, — сказала Антония, — это просто ужасно. Тебе надо заняться делом. Пожалуй, прямо сейчас и начнем. Белла, пока не вернется миссис Майлдмей, ее комнату, наверное, лучше запереть на ключ. Я постараюсь найти в городе какое-нибудь средство, чтобы вывести с обоев помаду.

Белла бросила на нее благодарный взгляд. Гасси молчал, хмуро уставившись в пол. Он еще больше помрачнел, когда, усадив за стол, Антония дала ему лист бумага и карандаш и велела написать все буквы алфавита.

— Вы все равно не заставите меня делать то, что я не хочу, — криво усмехнулся он.

— А я и не собираюсь, — ответила Антония. Гасси, с его низким лбом, узкими глазами и угрюмо поджатыми губами показался Антонии, пожалуй, самым неприятным ребенком, которого она видела. И все-таки кто-то должен за него взяться. — И мне совершенно безразлично, умеешь ли ты вообще держать в руках карандаш. Но представь, что в один прекрасный день тебе понадобится подписать чек или послать своей девушке письмо. Вот тогда ты сядешь в лужу и пожалеешь, что не научился как следует грамоте.

— Ерунда! — хмыкнул Гасси и принялся прокалывать бумагу кончиком карандаша. Затем мальчишка похвастался: — Когда-нибудь я выпишу чек на тыщу фунтов. На целую тыщу фунтов!

— Ну, что ж, давай потренируемся, — резонно предложила Антония. Крупными буквами она написала: «Выплатить Антонии Вебб сумму в одну тысячу фунтов». Наверное, приятно иметь такую сумму, на которую можно выписывать чеки. Впрочем, еще приятнее не иметь ничего и постоянно трудиться, чтобы купить себе новое платье, биты для гольфа или поехать в отпуск. Только тогда все это можно по достоинству оценить. Ведь лишь к проголодавшемуся приходит настоящий аппетит. И весь интерес придает жизни не достижение чего бы то ни было, а именно ожидание этого.

— Зато я знаю чего-то такое, чего вы не знаете, — сказал Гасси, старательно выводя заглавную «А».

— И что же, например?

— Этого вообще никто не знает.

— Да? — Антония постаралась не выдать своего интереса. Мальчишка так упрям, что, прояви она хоть немного любопытства, он, чего доброго, из-за одного только желания сделать наперекор специально ничего не скажет. А ей и в самом деле хотелось бы кое-что узнать. Например, кто кричал ночью или кто подложил на лестницу водоросль.

— А мисс Мэтьюз подумает, что помадой написал я?

— Боюсь, что да.

— Плевать. Я ее ненавижу.

— «А» пишется не так. Смотри, вот как надо. О чем же ты собирался мне рассказать?

— Она мне кое-что дала. А я спрятал.

— Гасси! — громко крикнула с порога Белла. — Делом занимайся, а не болтай. Не слушайте его, мисс. Он все выдумывает.

Гасси показал матери язык. Затем он плотно сжал не по-детски узкие губы и уже не проронил ни слова. Антония с любопытством отметила, что корявый детский почерк Гасси мало походил на тот, которым была исписана стена. Возможно, у него хватило хитрости изменить его. Хотя вряд ли такой неграмотный ребенок на это способен.

Вечером позвонила Айрис из местечка с романтическим названием «Уединенное жилище» в Маунт-Кук, где они с Саймоном проводили свой короткий медовый месяц. При звуке телефонного звонка у Антонии снова болезненно сжалось сердце. Каждый раз, поднимая трубку, она ожидала услышать голос того таинственного незнакомца, который каким-то непонятным образом знал о них гораздо больше, чем они о нем. Девушка по-прежнему отказывалась верить в объяснение Айрис, что это звонили по поводу ремонта.

— Алло, Антония. Ну, как ты сейчас? — голос Айрис был полон сочувствия и заботы.

— Очень хорошо, спасибо, — не без удивления ответила Антония. — А почему ты спрашиваешь?

— Я только что звонила Дугалу Конрою по делу, и он рассказал мне о вчерашней ночи. Дорогая, я так переживаю! Тебе ни в коем случае нельзя больше оставаться одной.

Итак, Айрис по-прежнему убеждена, что ее несчастная родственница ходит во сне и страдает амнезией.

— Ты напрасно обо мне переживаешь, — довольно холодно ответила Антония. Бесполезно объяснять что-либо Айрис. Она все равно не поверит. Не поверит даже тому, что звонил телефон. Она лишь скажет: «Бедная Антония! Ей непременно надо показаться доктору по поводу нервов». Или она искренне добра, или же специально не хочет ничего видеть и слышать.

— Пожалуйста, дорогая, — продолжала Айрис, — останься на ночь у Конроев. Генриетта говорит, что тоже тебя уговаривает. Мы с Саймоном вернемся во вторник.

— Как вы там? — вежливо поинтересовалась Антония.

— Просто замечательно! Я, правда, не большая любительница гор, на их фоне я чувствую себя такой маленькой. Зато мы познакомились тут с очень милыми людьми. Поэтому я тебе и звоню. Мы вернемся вместе с ними. На следующие выходные они хотят попасть в Крайстчерч на праздник цветов и не могут нигде устроиться. А у нас такой огромный дом… В общем, я никак не могла им отказать. Не сумеешь ли ты приготовить две комнаты, дорогая? Для двоих и для одного. Я не собиралась до ремонта никого приглашать, но они так просят. Это мистер и миссис Холстед и доктор Билей. Держу пари, он тебе понравится. Такой таинственный и загадочный… Они уверяют, что обойдутся без всяких удобств. В общем, надо приготовить две лучшие комнаты в пустом крыле, дорогая. Только не носись сама на своей больной ноге. Делай все по телефону. И прошу тебя, будь с Беллой подипломатичнее. Она просто клад, если знать, как к ней подойти. Генриетта еще обещала прислать на подмогу Этель. Генриетта же подскажет тебе, где заказать продукты. И спиртное, дорогая. Ты не забудешь купить бренди, джин и пиво? Да, еще виски, если удастся. На следующую неделю я уже договорилась насчет ремонта. Но этим я займусь сама, когда вернемся. Вот будет здорово!

Айрис одним махом выпалила так много, что у Антонии самой чуть не перехватило дыхание. Казалось, Айрис чем-то необычайно взволнована. Вряд ли брак с уравновешенным стариной Саймоном мог на нее так подействовать.

— Я постараюсь, — пообещала Антония.

Хорошо, что в полупустом доме появятся новые люди и заполнят его своими голосами. Заодно выяснится, слышат ли другие непонятные звуки и увидят ли они здесь что-нибудь необычное.

— Я знала, что на тебя можно положиться, — благодарно сказала Айрис взволнованным голосом. — Как хорошо, что ты здесь! Но ты правда уверена, что после падения с тобой все в порядке? Еще эта шишка на голове…

— Моя голова в полном порядке.

— Слава богу. Я все-гаки очень прошу тебя, будь поосторожнее. И, пожалуйста, обещай мне до нашего возвращения оставаться у Конроев. Вот еще Саймон хочет тебе что-то сказать. В следующую секунду она услышала в трубке спокойный голос Саймона:

— Алло, Антония. Мне очень жаль, что ты упала. Как там птички?

— Отлично, Саймон.

— А Джонни?

— О! Он приготовил тебе сюрприз. Выучил новое слово.

— Не может быть! — изумился Саймон. — Какое?

— Поторапливайся.

— Да что ты! Ну и шельмец! Вот это да! — Саймон довольно хихикнул. — За моей-то спиной! Надо же, Айрис, Джонни научился говорить «поторапливайся». Извини, Антония, я рассказывал Айрис. Она говорит, что нам тоже надо последовать совету Джонни.

— Ты счастлив, Саймон? — весело спросила Антония.

— Еще бы! Я даже поверить не могу! — Казалось, кузен был смущен. — В самом деле, мне просто не верится.

Как странно, думала Антония, повесив трубку. Счастье Саймона кажется каким-то ненастоящим. Он ослеплен, поражен и как будто даже сбит с толку. Конечно, Айрис со своим изощренным умом всегда будет его превосходить и приводить в недоумение. Пожалуй, с такой женой ему будет непросто. Вот он уже и прибегает за успокоением к своим птичкам.