В ночи

Глава 11

Внезапно замерзнув в горячей воде, ее тело напряглось сильнее, чем когда она входила в ванну. Мойра не отрываясь смотрела на Уинтропа. Он тоже глядел на нее. На короткий миг его глаза опустились и посмотрели через воду в ванне, затем снова остановились на ней.

Щеки загорелись, и ей пришлось скрестить руки, прикрывая грудь.

– Ты собираешься отвечать?

– Я… – Он посмотрел в сторону балконной двери, потом снова на нее в явном замешательстве. – Я не рассчитывал, что ты принимаешь ванну.

Похоже, он не думал застать ее здесь вообще. Но это было бы весьма странным.

– Где, по-твоему, я должна была быть?

– В постели.

Если она будет и дальше так заливаться жаром, вода в ванне закипит.

– Через пару минут я, наверное, там и буду. А сейчас скажи мне, какого черта тебе здесь нужно?

Было заметно, что он в замешательстве.

– Я вернулся на бал, и мне сказали, что ты только что уехала. Мне захотелось… увидеть тебя.

Он явно оценил, как она выглядит! Она, а не то, что удалось невзначай увидеть. Теперь Мойра не смогла бы отрицать, что в глубине души ей чрезвычайно понравилось, что он появился здесь, и притом таким странным образом.

– Ты возвращался на бал вот в этом костюме? – Она кивнула на старую куртку. Господи, она даже могла видеть волосы на его груди!

Он оглядел себя.

– Нет.

Это была чудовищно неловкая ситуация! Он как будто не понимал, что нужно делать дальше. Неужели он пришел, потому что подумал, что обидел ее? Тогда почему он так одет? Чтобы было удобнее лезть по решеткам в ее комнату? Если бы она не вгляделась лучше, его можно было бы принять за вора, о котором он предупреждал ее.

Зачем ломать голову, почему он здесь? Он же сказал, что хотел видеть ее, и она должна поверить ему. Возможно, сама судьба дает ей возможность решить, можно ли доверить ему тайну своего замужества и рискнуть всем или предложить убраться вон.

Что так подействовало на нее: вино, ночь или то, что она полностью отключилась от своих ощущений, – Мойра не понимала, но она внезапно почувствовала мощный прилив решимости. И желания. Убрав руки от груди, она оперлась ими о края ванны, а затем поднялась во весь рост, горячая вода ручьями текла с ее остывающего тела.

– Не передашь ли мне вон то полотенце?

Уинтроп не мог оторвать от нее глаз, широко открыв рот. Стыд говорил, что нужно прикрыться, а гордость – выпрямиться и оставаться такой, какая она есть. Ну и что, что ее тело наверняка не было совершенным, зато оно ее. И до этой ночи она еще ни разу не разрешала ни одному мужчине взглянуть на него. Сейчас она предлагала Уинтропу то, чего не позволяла никому до него. Считает ли он ее наградой для себя или нет – не имеет значения, сама она будет думать о себе как о призе. И не меньше.

Бесшумно ступая по ковру, он приблизился к ней. Огонь трещал в камине, а в ушах эхом отдавалось биение ее сердца. Она затаила дыхание. Он остановился перед ней, и только доходившие ей до колен края ванны разделяли их.

– А полотенце? – хрипло прошептала она.

Он охватил ее взглядом, от которого согрелось озябшее тело и сжались соски. Тепло разлилось и мощно запульсировало в глубине между ног. Темно-синие глаза неотрывно глядели на нее.

– Я буду тебе вместо полотенца.

Сотрясаемая дрожью, она смотрела, как он освобождается от куртки, сбросив ее на пол позади себя. Туда же полетели перчатки. Протянув, к ней руки, он кончиками пальцев коснулся ее шеи, словно она была драгоценность немыслимой стоимости, провел линию до подбородка и накрыл пальцами её губы. Его руки были сухими и теплыми, когда он сомкнул их на ее затылке, легко поглаживая ей щеки большими пальцами. Взгляд блуждал по ее лицу.

– Ты так прекрасна, не могу поверить, что ты есть. – Мойра разжала губы, чтобы ответить, но не успела, он наклонился к ней.

Его жаркий рот, казалось, запечатлевает на ней знак принадлежности только ему на веки вечные. Голова пошла кругом от полноты ощущений. Опершись руками на его плечи, она вцепилась в свитер, чтобы не упасть. Своим языком он проник в ее рот, касаясь и лаская ее собственный, пока оба они не наполнились вкусом вина.

Одну за другой он стал вытаскивать заколки из ее волос. Они тихонько звякали, падая в ванну. Потом волосы получили полную свободу и, рассыпавшись, целиком покрыли плечи. Его пальцы погрузились в тяжелые пряди, массируя кожу и оттягивая на себя головную боль. Мойра застонала, откинув голову в его уверенных руках.

Пальцы, оставив волосы, соскользнули по спине к талии. Ее ноги тут же очутились в воздухе, перенеслись через край ванны, и она оказалась стоящей на ковре. Он прижал ее к себе. Шерсть его свитера мягко колола груди и живот. Соски приподнялись от этих касаний, стало трудно дышать, а он не отпускал ее губы, продлевая поцелуй.

Мойра всем своим телом, каждой частичкой прижалась к нему, пока он нес ее к постели. Осторожно Уинтроп положил ее поверх стеганого покрывала. Матрац прогнулся, когда он опустился рядом. Его лицо было серьезным, взгляд темным и полным желания, когда он глядел вниз на нее.

– Уверена, это именно то, что ты хочешь?

Сердце Мойры сжалось от нежности в его голосе. Она провела рукой вниз по его груди и вытащила свитер из брюк. Ее пальцы скользнули внутрь, с жадностью ощущая тепло его атласной кожи.

– Ты – это то, чего я хочу.

Он снова начал целовать ее, нежно и благоговейно. Касания его языка словно поддразнивали, обещая съесть ее целиком и отказываясь выполнить обещание. Кончики пальцев стали тверже, когда они добрались до сосков. Ее грудь напряглась и затвердела от таких прикосновений, желая их еще и еще. Пальцы сжали сосок, и Мойра застонала, не отрываясь от его губ, готовая зарыдать от боли и наслаждения. Если любовь всегда дает такое чувство восторга, она умрет от счастья.

Он продолжал осыпать ее поцелуями, сначала подбородок, потом шею, затем спустился еще ниже – к груди. И с каждым его прикосновением в ней росло предвкушение чего-то грандиозного. Наконец его жаркий влажный рот сомкнулся вокруг соска, заменив собой пальцы. Мойра вскрикнула, выгнувшись к нему всем телом.

Рука Уинтропа скользнула еще ниже по ее животу, к изнывающей от боли плоти между бедер. Она вздрогнула, когда его пальцы раздвинули там завитки волос и нащупали расщелину. Еще крепче стиснув его плечи, она не стала останавливать его. Они были немыслимы, эти потрясающие ощущения, которые он будил в ней. Ничего подобного ей еще не приходилось пережить, даже той ночью в ее гостиной.

Один из его пальцев, проникая внутрь, инстинктивно нашел ту точку, дотрагиваясь и нажимая на которую можно было заставить ее содрогаться, задыхаясь. Волны наслаждения смыкались в один пульсирующий узел боли, которая требовала выхода, даже если для этого необходимо пройти через мучительные испытания.

Мойра с силой потянула вверх его свитер, гладя обнаженное разгоряченное тело. Ее руки ощутили атлас кожи, жесткие завитки волос, когда пальцами она провела по его груди. Крошечные соски затвердели от ее прикосновений, а когда она опустила руку к поясу на его брюках, его живот затрепетал.

Зубами он легонько стиснул ее грудь. Мойра исторгла крик. Оторвавшись от нее, он, не отводя взгляда, смотрел на лежащее перед ним тело, продолжая безжалостно погружать пальцы во влажную плоть между ее бедер.

– Хочешь, я разденусь? – Его голос был низким и сладостно горьким.

Мойра кивнула, не в силах ответить. Ее притягивало его обнаженное тело. Она хотела ощутить на себе каждый дюйм его упругой кожи.

Уинтроп поднялся на коленях, дерзко глядя на нее, захватил двумя руками край свитера и снял его. Восхищенно и жадно Мойра разглядывала его гладкий живот и мускулистую грудь. Он освободился от черного свитера, сбросив его на пол позади себя.

Его золотистое тело было прекрасно от массивных плеч до нежной впадины пупка. Оно не было чересчур мускулистым, но с хорошо проработанными руками и грудью, словно над ними потрудился незаурядный скульптор.

Держа руки по бокам, он жег ее взглядом.

– Продолжать?

Мойра снова кивнула. Во рту было сухо. Казалось, вся влага, какая только была в ее теле, скопилась в одном месте – много ниже ее лица.

Опустив руки к застежкам на брюках, он подчеркнуто неторопливо работал пальцами. Затем приподнялся и, встав рядом с кроватью, начал стягивать их темную ткань вниз. Мойра смотрела, как он выпрямляется. Ее взгляд скользил по мускулистым икрам и дальше, вверх по ногам, к узким бедрам и торчащей внизу живота плоти.

Хотя после той ночи в ее библиотеке она уже имела представление о том, что это такое, она еще никогда не видела его полностью возбужденным. Длинное и толстенное нечто, увенчанное головкой, напоминавшей луковицу, оно наверняка должно было бы вызывать страх, но Мойра нашла его восхитительным.

И она хотела его. Желала впустить его в себя со страстью, которая даже пугала ее. Она хотела, чтобы он стал ее частью. Никогда раньше у нее не возникало жажды принадлежать кому-то, чтобы ее взяли, как это было с Уинтропом.

– Хочешь потрогать? – спросил он, поддразнивая. Однако его голос был ниже обычного и с хрипотцой. Мойра затрепетала.

– Ты прекрасен, – проговорила она, повторяя уже раз сказанную похвалу и открывая ему навстречу свои объятия. – Иди ко мне.

Его не нужно было просить дважды. Он медленно опустился на кровать, нависая над ней, и затем, нагнувшись, продолжил ласкать ее грудь. Несмотря на долгую паузу, которая болью отозвалась в сосках, она снова приблизилась к пику наслаждения.

Его жаркий рот двинулся вниз по ложбинке между ребрами, затем еще ниже, минуя живот, направляясь туда, где соединялись ноги. Неужели он собирается сделать то, о чем она мечтала? Да, именно так! Ее бедра дернулись, когда его рот и язык начали исследовать ее, как это чуть раньше делали его пальцы. Горячий, влажный и нежный его язык, словно бархат, касался ее обнаженной плоти, даря более острое возбуждение, чем его руки. Как волна к утесу, Мойра прильнула к нему, не раздумывая более, безнравственно она поступает или нет. Она лишь была уверена, что все, что он делает сейчас, дарит ей непередаваемые ощущения, и эта судорога – ее инстинктивная реакция.

Удерживая разведенными ее бедра, он ласкал ее языком и слегка покусывал зубами, что только усиливало возбуждение. Погрузив пальцы в волосы Уинтропа, Мойра прижимала его голову к своему лону, поднимаясь навстречу и опадая. Внутреннее напряжение быстро росло, достигая такой силы, которую невозможно выдержать. Еще немного, и она просто лишится разума.

Внезапно он поднял голову, не обращая внимания на стон глубокого ее разочарования. Словно Посейдон, появляющийся из морских глубин, он поднялся над ней. Его бедра оказались у нее между ног, его мужская мощь нацелилась войти в ее тело. Время, казалось, замерло в этот миг. Мойра поняла, что он ждет ее разрешения. И было не важно, что он желает ее так же страстно, как и она его. Он не собирался делать ничего, что будет ей не по нраву.

От этого понимания она бы зарыдала, если бы более мощное чувство не завладело ею в этот момент.

Вот оно, наконец. Вот оно то, что ей было нужно от него. Она выгнула бедра, чтобы помочь ему, когда он начал погружаться в нее, и приняла его целиком.

У Мойры перехватило дыхание. Ей показалось, что ее взламывают изнутри.

Уинтроп замер. Она могла чувствовать, как он пульсирует в ней. На его лице был написан ужас понимания, и на миг Мойра испугалась, что он бросит все и выйдет из ее тела. Она сомкнула ноги вокруг него, чтобы удержать. Только не дать ему уйти, только не сейчас.

Он смотрел на нее сверху, его руки дрожали по обе стороны от ее головы. Он не пытался скрыть смущения.

– Почему ты не предупредила меня?

– Не знала, как это сделать. – Она сказала правду, но не полную. – Поговорим позже. А сейчас, пожалуйста, не оставляй меня.

– Оставить тебя? – Его голос прозвучал резко, и он приподнялся на коленях. Взявшись за нее, он осторожно уложил ее так, что ягодицами она стала опираться на его бедра, обхватив ему талию ногами.

– Тебе удобно? – спросил он. Мойра кивнула в ответ.

– Только не останавливайся, пожалуйста.

Уинтроп проворчал что-то похожее на ругательство, но Мойра почувствовала, что он больше расстроен из-за себя, чем из-за нее. Его рука соскользнула вниз между ее бедер. Большим пальцем он нашел тот маленький участочек ее тела, который доставлял такое огромное удовольствие. Он помассировал его, вновь разжигая в ней огонь, пока ее бедра не задвигались в унисон с ним, несмотря на жжение в том месте, где соединялись их тела.

Размашисто и нежно Уинтроп стал погружаться в нее, отступая чуть-чуть и вновь и вновь продолжая движение вперед. Такое тесное соединение между ними свело к минимуму все неприятные ощущения, и Мойра целиком сосредоточилась на удовольствии, которое ей давали его руки. Сжав икрами его бока, она выгнулась и прижалась к нему, подстроившись под ритм движений его руки, пока напряжение внутри ее не возросло до невыносимого. И вот, наконец оно обрушилось, сотрясая в конвульсиях тело и словно ураган наслаждения проносясь сквозь нее.

Будто со стороны, она наблюдала, как участились движения Уинтропа. Только что пережитое удовольствие смягчало боль от его пронзающих ударов. Затем он вышел из нее и, тяжело нависая над ней на локтях, выплеснул свое семя на простыню.

Наверное, нужно было быть благодарной ему зато, что он сохранил самообладание в такой момент. И она была признательна. Но в то же время испытала странную неудовлетворенность. Позволить ему излиться в себя – это какая-то особая интимность. Он словно должен был оставить в ней частицу самого себя, которой бы она обладала так же, как он владел ее телом. Конечно, она понимала, что от этого можно забеременеть, чего ей, как любой другой женщине, нужно остерегаться. Однако во всем этом было что-то противоестественное.

Он скатился на спину рядом с ней. В молчании они лежали, уставившись в потолок, их тела остывали, а связь, сохраняясь между ними, из физической переходила во что-то более глубокое.

В глазах защипало. Неужели он сердится на нее? Из-за того, что она вовремя не рассказала ему все? И, проснувшись завтра, она поймет, что ошиблась в нем? Нет, такого не может быть. Он уже говорил ей, что не похож на тех мужчин, которые устраивали пари на ее счет. Это не было просто обещанием соблазнить ее. Между ними существует нечто еще.

Его рука двинулась, накрыла ее руку и легонько пожала, от чего сердце подпрыгнуло, а на глаза навернулись слезы.

Он перекатился поближе к ней, укрыв себя и ее стеганым одеялом, лежавшим в изножье кровати. Устроив руку у нее на животе, он привалился к ней грудью. Она лежала и слушала, как бьется его сердце рядом с ее плечом. Потом, чтобы избавиться от сырого пятна на простыне, она согнула ноги в коленях и положила их на его бедра.

И столкнулась с его взглядом, пытаясь определить, что означает скрытое в нем непонятное выражение.

– Почему ты не сказала мне?

Она могла бы солгать, но зачем? Защитить себя? Каким образом, если уже сделала сама себя уязвимой настолько, насколько это возможно? Если не вверять себя полностью, тогда не нужно доверять ему вообще.

– Я боялась, – призналась она. Как сразу стало легко и как страшно.

Он вскинул брови:

– Меня? Она кивнула:

– Того, что ты можешь сделать, если узнаешь правду о моем браке.

Он нахмурился:

– Он никогда не был осуществлен.

– Да, он не вступал в силу. – Уинтроп внимательно смотрел на нее.

– Ты говорила про замужество ради удобства, но я полагал, что это все равно был брак.

– У Тони были причины жениться на мне, а я вышла за него, чтобы сбежать из семьи Годы я прожила в страхе, что кто-нибудь узнает правду. Достаточно было одного неосторожного слова, чтобы мое замужество было признано недействительным. Я потеряла бы все и была отдана на милость моих родителей. Да я лучше буду плясать голой в «Ковент-Гарден», чем пойду на это.

– И заработаешь уйму денег. И все-таки не могу понять, почему ваш брак не был доведен до конца. На вид вас связывали добрые отношения. Ты же могла бы разделить с ним постель, хотя бы один раз.

Теперь они подошли к самому щекотливому моменту. Одно дело – выдать свои секреты, другое – открыть тайны Тони. У нее не было на это права.

– Мой муж не мог выполнять супружеские обязанности.

Это не было ложью. Тони не мог заняться с ней любовью, так же как с какой-нибудь деревяшкой. Кстати, у деревяшки с ним было бы больше шансов, чем у нее. И совсем не потому, что он не любил Мойру. Она просто не возбуждала его. Он, наверное, очень сокрушался из-за того, что его жизнь могла бы быть намного проще, если бы он смог быть для нее обычным мужем.

Вероятно, ее объяснение удовлетворило Уинтропа, по крайней мере, то, которое касалось замужества.

– Почему ты не завела любовника?

– По той же причине, по которой я боялась тебя. Мне было страшно, что люди узнают правду. Я не знала, кому можно довериться.

Он молчал, пока смысл сказанного полностью не дошел до него.

– Но ты доверяешь мне?

Она согласно кивнула. Под его взглядом в горле встал ком.

– Да.

Он снова поцеловал ее яростно и без нежности, но эта грубость наполнила сердце Мойры ощущением радости. С трудом он отпустил ее, а она вдруг забеспокоилась, когда что-то твердое прижалось к ее бедру. Ее удивлению не было конца – она поняла, что это было.

– Как, опять? – Она не знала, готова ли вновь пройти через это. Ощущение нежности первого раза ушло.

– Не переживай, все заживет, – посоветовал он, привлекая ее к себе. – Я хочу тебя, но не собираюсь причинять тебе боль. Мы повторим, когда ты придешь в себя.

Знание того, что будет еще следующий раз, наполнило ее предвкушением радости, и она уютно устроилась рядом с ним. Мойра пока не верила себе, что все это настоящее, что она, наконец нашла того, кто сделал ее такой счастливой, кто подарил ей полноту чувств. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно.

Уже закрыв глаза и погружаясь в сон, Мойра осознала что как раз сейчас она находится в страшной опасности, потому что может полюбить его. Но она хотела любви. И в глубине души верила, что он тоже полюбит ее.

Девственница. Господи Боже, вот так штука. Как, однако, судьба играет с ним!

Лежа рядом, Уинтроп разглядывал спящую Мойру. Он мог бы посмеяться над тем, как она посапывает во сне, если бы только сердце в его груди медленно не разваливалось на куски.

Она была самой потрясающей женщиной, которую он когда-либо встречал. Близость с ней будто приобщила его к раю, а ее слова, что она доверяет ему, словно низвергли в ад.

Почему она оказалась здесь? У него ведь было достаточно времени, чтобы завладеть тиарой, до того как она приедет с бала. Она никогда не возвращалась домой раньше часа ночи, если вечеринка нравилась ей.

Когда он был рядом.

Проклятие! Она уехала из гостей, потому что его там не было. Ему никогда не приходило в голову, что его присутствие небезразлично ей в той или иной степени. Он должен был это понимать. Но если переиграть ситуацию, ему все равно пришлось бы уехать. Особенно в том случае, если бы он узнал, что она не собирается быстро возвращаться домой.

Самое ужасное, что он ведь был намерен вернуться на бал. Все обернулось бы по-другому, если бы дела пошли, как было запланировано. Они с Мойрой наверняка танцевали бы в доме виконта – бывшем ее доме – до самого конца. Затем он проводил бы ее с Минервой домой, поцеловались бы пару раз, а закончилось бы все в ее постели – это еще вопрос.

Вне зависимости оттого, что произошло или нет, факт остается фактом – он здесь по единственной причине. Ему нужно украсть тиару. В этом смысле ничего не изменилось. Происшедшее с ними – всего лишь небольшая отсрочка.

Он навсегда запомнит ее в этой ванне, ее прозрачную кожу, отражавшую золотые сполохи огня из камина. За всю жизнь ему не довелось увидеть такое захватывающее дух совершенство. Она была восхитительно стройной, с более округлыми формами, чем он помнил. Приняв близко к сердцу его совет, она набрала несколько фунтов – ровно столько, чтобы тело приобрело мягкость очертаний.

Его сердце чуть не остановилось, когда она встала во весь рост и попросила это проклятое полотенце. Неужели она всерьез рассчитывала, что он позволит ей вновь закутаться, после того как увидел все, что она готова была предложить? Ему захотелось завернуться в нее, дотрагиваться до нее, познать, какая она на вкус. И он сделал это.

Ее аромат преследовал его, этот сладкий ванильный запах, смешанный с теплом возбужденной женщины. Единственное, что сейчас ему хотелось, – убаюкать ее, зарыться лицом в ее волосы и уснуть, уснуть на целую жизнь. Однако работа – прежде всего.

Осторожно, чтобы не разбудить ее, он выскользнул из-под одеяла и начал собирать свои вещи, разбросанные по полу. Огонь в камине догорал, и пришлось действовать на ощупь. В конце концов, одевшись, он нашел огарок на каминной полке и зажег его от уголька, едва светившегося на решетке внизу. Постоял, глядя на кровать, чтобы убедиться, что своими движениями и дополнительным светом не разбудил Мойру. Затем тихо направился к картине, висевшей на стене прямо напротив кровати. Хорошее место, чтобы начать поиски сейфа. Слава Богу, в комнате висело не много картин.

Сосредоточенно, закрыв глаза, он провел пальцами по сторонам позолоченной рамы и наткнулся на холодные железные петли. Разумеется, он сразу же нашел ту самую, нужную ему картину. Это было обычное его везение.

Небольшое усилие, и картина повернулась на петлях, которые, протестуя, жалобно заскрипели. И снова Уинтроп посмотрел в сторону спящей на кровати женщины. Ее легкое похрапывание убеждало, что она продолжала спать. Она выглядела такой милой, такой кроткой. Сердце обливалось кровью, когда он глядел на нее. Он отвернулся.

Подняв огарок повыше, он осветил замок сейфа. Чтобы вскрыть его, ему пришлось бы проявить максимум сообразительности, если бы у него не было опыта ограблений. Пытаясь отвлечь себя от мыслей о доверчиво спящей за его спиной Мойре, Уинтроп сосредоточился на сейфе, а его пальцы со знанием дела начали выполнять свою миссию. Он скорее почувствовал, чем услышал, нужную комбинацию чисел. Если он знает Мойру настолько хорошо, как сам считает, правильное сочетание у него в руках. Он набрал эту комбинацию.

Замок щелкнул, и он мрачно усмехнулся. Удача не оставила его и в этот вечер, даже если бы он хотел обратного. Ключом к сейфу была дата свадьбы Мойры. Большинство поверило бы, что она выбрала ее из-за любви к Тони. Но даже если бы он не узнал правду о ее замужестве, он все равно был бы уверен, что она использовала это число как знак своего освобождения от родителей.

Он их ни во что не ставил, хотя ни разу не встречался с ними. Но в этот момент себя он презирал гораздо сильнее.

Он поднял свечу и всмотрелся в чрево сейфа. Там лежали плоские деревянные ящички для драгоценностей, бархатные мешочки и мягкие подушечки. Были также какие-то бумаги и личные вещицы на которые он не обратил внимания. Он искал единственную нужную ему вещь, на ней-то он и сосредоточился.

Тиара лежала на бархатной подушке и, как только свет коснулся ее, засияла, заискрилась камнями, разбрызгивая вокруг себя звездное облако. Протянув руку, он осторожно взял ее, двигаясь медленно и текуче, чтобы ничего не потревожить и ничем не зашуметь.

Снаружи тиара не производила большого впечатления. В пышных блестящих волосах Мойры она смотрелась как украшение, достойное королевы, – его черной королевы. Сейчас, в его руках, это был всего-навсего замысловатый набор камней и металла – тяжелая и невыразительная вещь.

Но это был ключ к его освобождению. Все, что ему нужно было сделать, – это взять, завернуть ее в мешок, который он принес, и, уходя, забрать с собой. Затем отдать ее Дэниел су, и все закончится. Можно будет не беспокоиться о Норте, о Девлине или даже о Браме, о том, что им могут повредить ошибки его прошлого. Не надо будет тревожиться о Мойре и о ее безопасности.

Он вообще больше не станет волноваться из-за Мойры. Никогда. Как только он передаст безделушку Дэниелсу, придет неминуемый конец его связи с ней, если, конечно, не унизиться настолько, чтобы строить будущее на обмане.

Пережить такое снова у него не хватит сил. Хотя где-то в глубинах его души это усохшее, бесполезное чувство – надежда – стало медленно оживать благодаря заботе и вниманию Мойры. Оно было далеко от полноты жизни, все еще разбитое на куски и вывалянное в грязи, но все же существовало. Знание того, что он потерян не до конца, рождало страх. Если бы надежда оставалась такой же засохшей и мертвой, жить было бы намного проще.

Он получил добычу, за которой пришел сюда. Оставалось только закрыть сейф. Почему бы и не закрыть? Однако он стоял в нерешительности, не в силах двинуться, и глядел на кусочек богатства в своих руках.

Он не мог так поступить. Он не в состоянии забрать свою добычу, потому что женщина, так доверчиво спавшая всего в нескольких футах от него, вручила ему куда как большую ценность. Речь шла не 6 ее непорочности, что трудно было бы считать добычей. Любая женщина бывает девственной, не такая уж это редкость среди людей.

Нет, Мойра отметила его своим доверием. У нее была тайна, которую она хранила в течение многих лет, которая отгородила ее ото всех, сделала бдительной и осторожной. Он знал все о таких секретах. У него самого их была уйма. И что, он доверил их ей? Ни одного. Он таил от нее свое прошлое, даже когда она открылась ему.

Она вручила ему себя. Он не соблазнял ее, не добивался ее силой. Когда она вытянулась в полный рост там, в ванне, и он увидел ее обнаженной, это произошло, потому что она так захотела. Она пожелала, чтобы он стал первым мужчиной, который узнает, каково быть в ее шкуре, и, помоги Господи, мысль, что она может позволить вот так дотронуться до себя кому-нибудь другому, наполняла его холодным и опасным чувством собственника.

С самого начала она боялась, что он намерен использовать ее для каких-то целей, получить в качестве трофея. Господи, если бы только она знала правду… Она была добычей, но не такой, как ей представлялось. Мойра заслуживала победы, была достойна сражения, в котором рискуют всем, лишь бы устоять. Он олицетворял для нее все, чего она опасалась и чему не доверяла. Отвратительно, что он убедил ее в обратном.

Черт, он и себя почти уверил в том же.

Она гораздо сильнее, чем он. Мойра поборола в себе страх – что угодно могло бы случиться, когда она открыла ему правду о себе. Если бы он принадлежал к разряду болтунов, в его силах было бы уничтожить ее, похваставшись своей победой. Он знал многих, которые именно так и поступали, совершенно не думая о том, чем неосмотрительность может обернуться для дамы. Одно его слово, и Мойра останется ни с чем, снова попав в зависимость от родителей. Она редко упоминала о них, но он знал, как ей ненавистна сама мысль вернуться назад. Она умрет от голода, но не попросит у них ни пенни.

Да, из них двоих он более слабый. Он страшился довериться ей. Невозможно оправдаться тем, что существует слишком много не зависящих от него обстоятельств, что он молчит из-за братьев, – все это полная чепуха. Он не сказал ни слова, потому что не вынес бы неудовольствия в ее взгляде. Он предпочел бы, чтобы она считала его бессердечным негодяем, чем простаком, по глупости ставшим вором.

Она не должна думать, что он использовал ее, чтобы подобраться к тиаре. Он желал Мойру с того момента, как увидел ее впервые. Тиара здесь ни при чем. Но разве она теперь поверит в это? Если бы с самого начала он рассказал ей все, возможно, они что-нибудь и придумали бы. Может, она продала бы ему тиару. Если бы он был по-настоящему изворотлив, то попытался бы изготовить подделку, да такую, что ее не распознал бы сам Дэниелс.

Но после драки кулаками не машут, Слишком поздно. Пришло время решаться. Тиара у него. Что делать, взять ее и оставить Мойру? Или забрать ее, но никогда не признаться в этом?

Или положить ее назад, все рассказать Мойре и молиться, чтобы она простила его? Что важнее, сохранить тайну и защитить семью или на всю жизнь остаться с Мойрой?

Мужественный человек выберет семью. Добрый знает, что быть альтруистом – самое большое страдание. Порядочный понимает, что она никогда не полюбит вора и обманщика. Твердый человек позволит ей уйти.

Но он хочет ее и готов предложить ей все, что у него есть, и даже больше того. Он желает быть добрым, и не только для своей семьи или для себя – для нее тоже. А такой человек никогда не украдет у нее. Честный человек расскажет Мойре всю правду и скорее рискнет потерять ее, чем обманет.

Пусть Дэниелс сам старается и достает эту тиару. А они с Нортом придумают, как разделаться с его прошлым. Нужно покончить с этим сейчас же.

Он уже поднял тиару, чтобы положить ее в сейф, как вдруг застыл, услышав шорох за своей спиной. Он повернулся, прекрасно зная, что увидит, и не в силах избежать этого.

Мойра, выпрямившись, сидела на постели и в свете умирающего огня в камине глядела на него, не веря своим глазам. Второй раз за этот вечер она задала вопрос, на который ему не хотелось отвечать:

– Что ты делаешь?