В объятиях графа

Глава 10

Эдвард бросил перо и поднял наверх очки, чтобы потереть глаза. Проклятье. Слова просто не находились.

Снаружи его лондонского особняка, в не очень модном районе он мог слышать скрип ранних повозок, начинавших катиться вверх и вниз по улице. Хлопнула входная дверь, и до его окна донеслась песня служанки, подметающей ступеньки. На письменном столе все еще горела свеча, которую он зажег, встав затемно, и сейчас он наклонился, чтобы задуть ее.

Сон ускользнул от него прошлой ночью. Он наконец сдался в предрассветные часы. Это было странно. Он только что испытал лучший секс в своей жизни и поэтому, казалось, должен ощущать себя полностью истощенным. Вместо этого он провел всю ночь, думая об Анне Рен и маленькой шлюхе из «Грота Афродиты».

Но была ли она шлюхой? Вот в чем проблема. Этот вопрос крутился и крутился у него в голове всю ночь.

Когда он приехал в «Грот Афродиты» прошлым вечером, мадам просто сказала ему, что его уже ждет женщина. Она не указала, была ли женщина работающей проституткой или леди из светского общества, пожелавшей провести вечер за запретным удовольствием. Он и не спрашивал об этом. В «Гроте Афродиты» не спрашивают. Именно поэтому так много людей являются постоянными клиентами этого заведения: здесь мужчине гарантировались анонимность и чистая женщина. Он не испытывал любопытства до тех пор, пока не ушел.

С одной стороны, она носила маску, как леди, желающая остаться неузнанной. Однако иногда и проститутки в «Гроте Афродиты» надевали маски, стремясь придать акту атмосферу таинственности. Но, опять-таки, она была такой узкой, когда он вошел в нее, как будто очень долго жила без мужчины. Хотя, возможно, это воображение побуждало его вспоминать только то, что он хотел чувствовать.

Он хрипло застонал. Мысли о ней делали его плоть твердой как камень. Это также заставляло его испытывать чувство вины. Потому что еще одна вещь, нелепая вещь, не давала ему спать большую часть ночи. Все было замечательно, чудесно, гладко, пока его разум не возвращался к миссис Рен, к Анне, вновь заполнившей мысли не более чем через четверть часа после того, как он покинул «Грот Афродиты». Воспоминание о ней приносило некую печаль, чувство отклонения от истины сопровождало его всю дорогу домой. Ему казалось, будто он предал ее. Не важно, что у нее не было прав на него и она никогда даже не показала, что могла бы ответить взаимностью на его сильное желание. Убеждение, что он изменил ей, укреплялось в нем, разъедая душу.

Маленькая шлюха была сложена как Анна.

Держа ее в объятиях, он воображал немного, как держал бы Анну Рен. Какие ощущения он испытывал бы, лаская ее. И когда он поцеловал ее шею, то тотчас же возбудился. Эдвард застонал в ладони. Он должен избавиться от постоянных мыслей о своей маленькой секретарше: они недостойны английского джентльмена. Это побуждение развратить непорочное должно быть преодолено, и он сделает это посредством одной лишь силы воли, если понадобится.

Он вскочил из-за стола, направился к шнурку звонка, висящему в углу, и зло дернул его. Затем стал убирать бумаги. Сняв очки для чтения, он сунул их в футляр.

Пять минут спустя на его вызов все еще не последовало ответа.

Эдвард выдохнул и пристально посмотрел на дверь. Прошла еще одна минута, но слуга так и не появился. Он нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. Черт побери, всему есть предел.

Он подошел к двери и проревел в прихожую:

– Дэвис!

Шаркающий звук, будто производимый созданием, которого позвали из адских глубин, послышался из коридора. Он приближался. Очень медленно.

– Наступит закат, прежде чем ты доберешься сюда, если не поторопишься. – Эдвард затаил дыхание, прислушиваясь.

Шарканье не ускорилось.

Он снова выдохнул и прислонился к дверной коробке:

– Я, наверное, уволю тебя в один прекрасный день, заменив дрессированным медведем. Он не сможет выполнять эти обязанности хуже, чем ты. Ты слышишь меня, Дэвис?

Дэвис, его камердинер, материализовался из-за угла, держа поднос с горячей водой. Поднос дрожал. Слуга замедлил свой уже и без того улиточный шаг, когда увидел графа.

Эдвард фыркнул:

– Ладно, не напрягайся. У меня в распоряжении все время мира, чтобы стоять в коридоре в ночной сорочке.

Камердинер, казалось, не слышал. Его движения теперь замедлились до ползанья. Дэвис был пожилой плут с редкими волосами цвета грязного снега и спиной, согнутой в привычном поклоне. Большая родинка с растущими из нее волосами сбоку ото рта как будто компенсировала недостаток волос над водянистыми серыми глазами.

– Я знаю, что ты слышишь меня! – прокричал Эдвард ему в ухо, когда тот приблизился.

Камердинер вздрогнул, будто только что заметил его.

– Рано встали, не так ли, милорд? Так дообольщались, что не могли уснуть, да?

– Я спал и даже не видел снов.

– Ах так? – Дэвис издал кудахтанье, которое сделало бы честь канюку. – Человеку вашего возраста негоже плохо спать, если вы не возражаете против того, что я это говорю.

– Что ты там бормочешь, ты, дряхлая старая лысуха?

Дэвис опустил поднос и бросил на него злобный взгляд.

– Высасывает мужскую силу, это да, – если вы знаете, что я имею в виду, милорд.

– Нет, я не знаю, что ты имеешь в виду, слава богу. Он вылил кувшин тепловатой воды в таз на своем комоде с зеркалом и смочил лицо перед бритьем.

Дэвис наклонился близко и сказал хриплым шепотом:

– Траханье, милорд. – Он подмигнул, бросив омерзительный взгляд.

Эдвард смотрел на него раздражительно, когда он намыливал пену.

– Это все замечательно для молодого мужчины, – продолжал камердинер, – но вы становитесь старше, милорд. Почтенные господа должны сохранять свою силу.

– Откуда тебе знать.

Дэвис нахмурился и взял бритву.

Эдвард немедленно выхватил ее у него из рук:

– Я не такой дурак, чтобы позволять тебе приближаться к моей шее с острой бритвой.

Он начал соскабливать мыло из-под подбородка.

– Конечно, некоторым не нужно беспокоиться о том, чтобы беречь свою силу, – сказал камердинер. Бритва приблизилась к ямочке на подбородке Эдварда. – У них проблемы с их дружком, если вы понимаете, о чем я.

Эдвард взвизгнул, порезав себе подбородок:

– Вон! Убирайся, ты, злобный старый ночной горшок.

Дэвис дышал с присвистом, стремительно бросившись к двери. Некоторые, услышав свистящие звуки, обеспокоились бы здоровьем пожилого человека, но Эдвард не дал себя провести. Не часто его камердинер одерживал над ним верх так рано утром.

Дэвис смеялся.

Назначенная встреча прошла не совсем так, как она ожидала, размышляла Анна на следующее утро. Они занимались любовью, естественно. И он, кажется, не узнал ее. Это успокаивало. Но в действительности чем больше она думала о занятии любовью с лордом Свартингэмом, тем более разочарованной она становилась. Да, граф очень хорош как любовник. Восхитителен, в самом деле. Она никогда не испытывала такого физического удовольствия ранее, поэтому не могла предсказать его. Но то, что он не целовал ее в губы…

Анна налила себе чашку чаю. Снова она встала рано для завтрака, поэтому комната была в ее распоряжении.

Он не позволил ей коснуться его лица. Это казалось каким-то безличным. Но ведь это естественно, не так ли? Он вообразил себе, что она проститутка или женщина свободных нравов, ради всего святого. Поэтому он и отнесся к ней как к таковой. Разве не этого она ожидала?

Анна обезглавила копченую селедку и вонзила ей в бок зубцы вилки. Она должна была ожидать этого, но она не ожидала… Проблема заключалась в том, что, когда она занималась любовью, он… ну… занимался сексом. С безымянной проституткой. И это оказалось так тягостно.

Она скорчила рожу своей безголовой селедке. И что, ради всего святого, она собиралась делать сегодня вечером? Она не планировала оставаться в Лондоне более двух ночей. Ей следовало уехать домой сегодня на первой карете. Вместо этого она сидела в комнате Корэл для завтрака, давя невинную селедку.

Она все еще угрюмо хмурилась, когда в комнату вошла Корэл, одетая в прозрачный бледно-розовый халат, отделанный лебяжьим пухом.

Женщина остановилась и посмотрела на нее:

– Он не пришел к вам в комнату вчера вечером?

– Что? – Анне понадобилось некоторое время, чтобы постичь вопрос. – О нет. Нет, он пришел. – Она вспыхнула и торопливо отхлебнула глоток чая.

Корэл взяла себе несколько вареных яиц и тост с буфета и грациозно опустилась в кресло напротив Анны.

– Он был слишком груб?

– Нет.

– Вы не получили удовольствия? – давила на нее Корэл. – Он не смог довести вас до оргазма?

Анна от смущения чуть не поперхнулась чаем.

– Нет! То есть да. Это было довольно приятно.

Корэл невозмутимо налила себе чашку чаю.

– Тогда почему я нахожу вас сегодня утром мрачной, когда у вас в глазах должны сиять звезды?

– Я не знаю! – Анна, к своему ужасу, заметила, что повысила голос. Что с ней случилось? Ведь Корэл права: она удовлетворила свое желание, провела ночь с графом и все еще чем-то недовольна. Какое же она противоречивое создание!

Женщина напротив подняла брови, услышав ее тон. Анна крошила кусочек тоста, не решаясь встретиться с ней взглядом.

– Он хочет, чтобы сегодня вечером я пришла снова,

– Дейст-ви-тель-но, – сказала Корэл нараспев. – Это интересно.

– Я не должна идти.

Корэл отхлебнула из чашки.

– Он может узнать меня, если мы встретимся еще раз. – Анна оттолкнула селедку на край тарелки. – И притом это совершенно неподобающе для леди – вернуться во второй вечер.

– Да, я понимаю вашу проблему, – пробормотала Корэл. – Одна ночь в борделе абсолютно приемлема, в то время как две – уже большой риск оказаться деклассированным.

Анна уставилась на нее. Корэл капризно ей улыбнулась:

– Почему бы нам не пойти и не купить те ткани, которые вы обещали привезти своей свекрови. Это даст вам время подумать. Вы можете принять решение сегодня во второй половине дня.

– Какая прекрасная мысль. Благодарю вас. – Анна положила вилку. – Я пойду переоденусь.

Она встала из-за стола и поспешила из утренней комнаты; настроение ее улучшилось. Она только желала отбросить мысли о сегодняшнем вечере так же легко, как свой завтрак. Несмотря на то что она сказала Корэл, Анна опасалась, что на самом деле уже приняла решение.

Она собиралась снова вернуться в «Грот Афродиты» и к лорду Свартингэму.

Той ночью граф вошел в комнату, где Анна ждала его, не говоря ни слова. Тишину нарушило лишь тихое шуршание закрывающейся двери и треск огня. Она смотрела, как он прошел вперед, его лицо скрывала тень. Медленно он сбросил пальто, его мощный силуэт осветил сзади огонь камина. А затем она скользнула к нему, прежде чем он смог сделать первый шаг, прежде чем он смог контролировать. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его рот. Но он мягко уклонился, вместо этого притянув ее к себе.

Она решительно стремилась на этот раз заставить его понять, что она была настоящей. Коснуться по крайней мере части его. Она воспользовалась преимуществом своего положения и быстро расстегнула пуговицы на его камзоле. Распахнув его, она набросилась на рубашку под ним.

Он потянулся, чтобы схватить ее руки, но она уже частично расстегнула его рубашку. Она жадно тянулась за своим призом: его плоскими мужскими сосками. Ее пальцы перебирали волосы у него на груди, пока она не нашла их. Затем она склонилась вперед и лизнула его соски, как он делал прошлой ночью с ее грудью, чувствуя неясное ликование оттого, что так быстро взяла над ним верх. Его руки упали с того места, куда поднялись, чтобы схватить ее запястья, и теперь ласкали ей живот.

Из-за его роста она не могла коснуться всего, чего хотела. Поэтому она толкнула его на один из стульев у камина. Для нее было важно выиграть эту битву сегодня вечером.

Он развалился там, его наполовину расстегнутую рубашку освещал огонь. Она встала на колени между его раскинутыми ногами и скользнула руками ему под рубашку, проделав весь путь вверх к его плечам; затем ее пальцы скользнули вниз по его рукам, унося с собой ткань. Она стянула с него рубашку и бросила ее на пол. Это позволило ей свободно проводить ладонями по его красивым мускулистым плечам и рукам. Анна застонала от наслаждения, со всей полнотой наконец почувствовав силу и тепло его тела. Она испытывала головокружение в предвкушении. Он зашевелился и направил ее руки к передней части своих бриджей. Ее пальцы дрожали, но она отстранила его руки, когда он попытался помочь ей. Она протолкнула потайные пуговицы через петли, чувствуя, как в это время его желание растет.

Наконец она освободила его орудие.

Оно было великолепно. Большое и толстое, с пульсирующими венами, похожее на раздутый гребень. Один только вид бросил ее в жар. Из горла Анны вырвался низкий стон, а руки отбросили планку его бриджей так, чтобы она могла видеть все сразу - его грудь, его живот, его пенис. О, что это был за вид! Черные, похожие на проволоку завитки, а в них его толстое орудие, теперь поднявшееся к пупку, а ниже тяжелые мешочки яичек. Его кожа мерцала, позолоченная светом камина.

Граф зарычал и зарылся пальцами в ее волосы на затылке. Он мягко подтолкнул ее рот вниз. Одно мгновение она колебалась. Она никогда... Как она посмеет? Но тут Анна вспомнила про их битву, которую обязана была выиграть. И, кроме того, сама мысль об этом взволновала ее. И она решилась.

Анна обхватила его губами и посмотрела графу в лицо, на нем ясно читалось сильное возбуждение, его веки отяжелели. Бедра графа дернулись, стоило ей пустить в ход язык. Ее охватило ликование - она могла управлять этим мужчиной. Она вновь на него взглянула. Горящими в свете камина глазами он внимательно наблюдал за ней, за тем, как она облизывала и посасывала его. Пальцы графа запутались у нее в волосах.

Она опустила глаза и втянула в рот всю его длину. Граф стонал, его бедра судорожно выгнулись ей навстречу. Она облизывала гребень ниже головки, чувствуя мускусный вкус мужчины и соленого пота, вкус победы. Его руки накрыли ее и заставили ее пальцы участвовать в процессе, двигаться в медленном ритме вверх и вниз.

Граф застонал.

Ее рука стала двигаться быстрее. Он подтолкнул ее, заставляя снова обхватить его ртом. Она облизала разрез и почувствовала на языке выступившую соленую каплю. Граф застонал вновь. Анна извивалась от возбуждения. Никогда в своей жизни она не делала ничего настолько сексуально стимулирующего. Ее тело стало влажным и скользким, а груди, казалось, колыхались с каждым стоном, который она исторгала.

Его бедра начали ритмично двигаться, чувственные звуки, издаваемые ее ртом, заполнили комнату. Внезапно граф дернулся, задохнулся и попытался вырваться из ее рта. Но она не отпустила. Она хотела быть близка с ним до самого конца. И теплая, острая на вкус жидкость заполнила ее рот. От осознания, что она доставила ему полное удовлетворение, Анна почти сама достигла высшей точки.

Он вздохнул и наклонился, чтобы подхватить ее и усадить к себе на колени. Она растянулась там и склонила голову ему на плечо, убрав упавшие на глаза волосы согнутым мизинцем. Через некоторое время он потянул вниз ее платье, освободив грудь, и начал вяло поигрывать ее сосками, то поглаживая их, то мягко сжимая.

Анна, слегка прикрыв глаза, наслаждалась.

Наконец он полностью стянул с нее платье, развернул ее и усадил к себе лицом, раскинув в стороны ее ноги. Она оказалась полностью ему раскрыта. Уязвима и совершенно беззащитна.

Хотела ли она этого? Она не была уверена. Но тут его пальцы опустились к ее животу, а потом чуть ниже, и данный вопрос перестал ее тревожить. Сначала он поиграл с ее завитками, затем скользнул еще ниже. Она резко вдохнула, ожидая его прикосновений.

Он погладил ее, раздвигая мягкие складки.

Она прикусила губу.

Тогда он поднес свои влажные пальцы к ее соскам и провел по ним, смазывая ее же влагой. Анна была потрясена. То, что происходило, выходило далеко за пределы общественной морали. Он играл ее сосками, скользя и потягивая, удостоверяясь, что они стали совершенно влажными.

Это безумно ее возбудило, в ней проснулось что-то звериное.

Граф нагнул голову и втянул сосок в рот. Она застонала и выгнулась ему навстречу. Он вернул свою руку вниз и проник в нее своим длинным средним пальцем. Его большой палец в это время гладил ее чувствительный бугорок.

Хныкающие звуки исторглись из ее горла. Между бедрами стало еще более влажно.

Он хохотнул и переместил свой рот на другой сосок. Она схватила его за плечи, остро ощущая его присутсвие в совершенно разных частях своего тела. Он подложил вторую руку ей под спину, чтобы придать ей устойчивости, продолжая вращательные движения большим пальцем.

И тут она взорвалась, задыхаясь и дрожа. Она попыталась сдвинуть ноги, но стул не позволил ей этого сделать. Тогда он втолкнул себя ее расселину.

Тяжело дыша, она чувствовала, как он медленно проникает в нее, пока она не поглотила всю его теплую толстую длину. Он ухватился за ее бедра и осторожно стал раскачивать из стороны в сторону. После чего приподнял ее, держа на самом кончике его головки и облизывая ее качающиеся соски.

Она стонала, совершенно обезумевшая. Ей хотелось упасть на него, но он мрачно посмеивался и держал ее на грани бесконечного удовольствия. Она попыталась вращать бедрами. И он сломался. Резко опустив ее на себя, он начал толкаться в нее почти в безумной ярости.

Анна улыбнулась в беспощадном удовлетворении от своей власти. Двигаясь над ним, она наблюдала за выражением его лица. За маской демона в мерцающем свете камина. Он закрыл глаза и наслаждался ее грудями.

Она откинула назад голову, волосы каскадом полились на спину, раскачиваясь и лаская ее и его бедра. Анну накрыли волны экстаза, окончательно унося с собой ее помрачившееся сознание. Бедра графа под ней резко дернулись. Он сжал ее ягодицы, полностью входя в нее. Его голова откинулась на спинку стула, когда он, также как и она, достиг своей вершины.

Ослабев, Анна упала вперед, тяжело дыша, лежа на его обнаженном плече, пока он как в колыбели держал ее на руках.

Его лицо было наполовину отвернуто в сторону, и она лениво смотрела на него, когда он приходил в себя. Морщины, которые обычно пересекали его лоб и окружали по бокам рот, теперь смягчились. Длинные черные ресницы лежали на щеках, пряча проницательные глаза. Она хотела погладить его лицо, почувствовать его кончиками своих пальцев. Но к этому времени она уже знала, что он не позволит.

Добилась ли она того, чего хотела? Она чувствовала, что слезы застыли в уголках глаз. Что-то в этом было не так. Занятие любовью было еще более замечательным сегодня ночью. Но в то же время, несмотря на физический экстаз, в душе она остро почувствовала бесконечную пустоту. Чего-то не хватало.

Он неожиданно вздохнул и слегка сместился, выходя из нее, потом взял ее на руки и понес к кровати, мягко опуская на постель. Анна задрожала и натянула одеяло себе до плеч, глядя на него. Она хотела заговорить, но что она могла сказать?

Эдвард застегнул рубашку, заправил ее в бриджи, а потом застегнул и их тоже. Затем пригладил пальцами волосы и сгреб в охапку пальто и камзол, направляясь к двери на нетвердых ногах, как недавно удовлетворенный мужчина.

Он помедлил у двери:

– Завтра.

А затем ушел.

Анна лежала там минуту, прислушиваясь к его удаляющимся шагам и чувствуя грусть. Ее поднял вульгарный смех где-то в доме. Она встала, помылась и вытерлась полотенцами, сложенными на небольшом столике. Анна бросила на пол влажную ткань, а затем посмотрела на нее. Раковина и белье в комнате предназначались для того, чтобы помыться после близости. Это заставило ее почувствовать себя кричаще-безвкусной, словно шлюха, но разве она не оказалась уже опасно близко к этому статусу? Она позволила физическому желанию управлять ею настолько, чтобы встречаться с любовником в борделе.

Она вздохнула и надела неопределенного вида темное платье, которое принесла с собой упакованным в сумку вместе с ботинками и плащом с капюшоном. Одевшись, она сложила кружевное платье и сунула его в сумку. Не оставила ли она чего? Окинув глазами комнату, она ничего своего не увидела. Приоткрыв дверь, она оглядела коридор. Все чисто. Анна накинула капюшон и, все еще не снимая маску-бабочку, рискнула пойти вперед.

Корэл проинструктировала ее вчера, чтобы она была осторожной в коридорах, входила и выходила только через черный ход, где ее будет ждать карета.

Анна двинулась теперь к черной лестнице, на которую указывала Корэл, и побежала вниз по ступенькам. Она вздохнула с облегчением, когда достигла двери и увидела ожидающую карету. Маска начала тереть ей переносицу, и она отвязала ее. Как раз когда она сняла маску, трое молодых людей, пошатываясь, вышли из-за угла дома. Анна поспешила к карете.

Неожиданным движением один из мужчин ударил другого по спине дружеским жестом, но тот был настолько пьян, что потерял равновесие и качнулся в сторону Анны, упав с ней на землю.

– У-ж-жасно сожалею, моя дорогая.

Щеголь смеялся, когда пытался оттолкнуться от Анны, ударяя ее локтями в живот. Он сумел опереться на руки, но стоял там, качаясь, словно был слишком одурманен, чтобы двинуться дальше. Анна толкала его, пытаясь облегчить давление его веса. Задняя дверь «Грота Афродиты» открылась. Свет из двери упал на ее лицо.

Щеголь пьяно ухмыльнулся. Золотой клык блеснул у него во рту.

– О, ты совсем неплоха, любовь моя. – Он наклонился вниз, очевидно, по его мнению, в соблазнительной манере, и дохнул ей в лицо элем: – Что скажешь, если ты и я…

– Слезьте с меня, сэр! – Анна сильно била по груди мужчины и сумела лишить его равновесия. Он упал на бок, ужасно бранясь. Она быстро двинулась в сторону от него, спеша уйти, пока он не поднялся.

– Иди сюда, подружка. Я…

Друг щеголя избавил ее от выслушивания несомненно непристойного замечания. Мужчина поднял его за ворот рубашки.

– Пойдем, приятель. Нет нужды играть с прислугой с нижнего этажа, когда внутри нас ждет пара птиц высокого полета.

Вдвоем мужчины, смеясь, оттащили своего протестующего друга.

Анна побежала к карете, забралась внутрь и захлопнула за собой дверь. Она дрожала от отвратительного инцидента.

Инцидента, который мог быть гораздо ужаснее.

Ее никогда не принимали даже по ошибке иначе, чем за женщину наивысших моральных устоев. Она почувствовала себя деградировавшей. Испорченной. Она несколько раз глубоко вздохнула и твердо напомнила себе, что здесь не из-за чего расстраиваться. Она не была ранена при падении, и друзья грубого молодого человека оттеснили его прежде, чем он оскорбил ее или как-нибудь неподобающе прикоснулся к ней. Правда, он видел ее лицо. Но едва ли она могла встретиться с ним в Литтл-Бэттлфорде. Анна почувствовала себя немного лучше. Конечно, не стоит брать в голову.

Две золотые монеты мелькнули в воздухе, засверкав в свете из задней двери «Грота Афродиты», и были пойманы точным, уверенным движением.

– Все прошло хорошо.

– Рад слышать, старина, – ухмыльнулся один из щеголей, выглядя почти таким же пьяным, каким он, предположительно, и был. – Может, расскажешь нам, что все это значит?

– Боюсь, что не могу сделать этого. – Губа третьего мужчины изогнулась в презрительной усмешке, и его золотой зуб блеснул. – Это секрет.