В плену грез

Глава 4

— Завтра увидимся? — спросил Ян, когда машина остановилась у парадного входа «Грей Муллионса».

— Прошу, сделай один-два дня перерыв, — взмолилась Либби.

— Я позвоню.

Она не могла запретить ему звонить ей по телефону и была вынуждена согласиться. Выйдя из машины, даже не дослушав пожелания спокойной ночи, она была уверена, что он последует за ней. Но ошиблась: он, открыв дверь машины, еще раз пожелал ей спокойной ночи, и, открывая замок своим ключом, она услышала, как он отъехал от дома.

Дядя Грэй сидел в гостиной, читая при свете настольной лампы, стоявшей перед ним. Вероятно, он тоже слышал, как отъехала машина, так как спросил:

— Ты не пригласила Яна на чашку вечернего чая?

— У Сью и Билла мы только и делали, что пили и ели.

Он имел в виду совсем другое: надеялся увидеть Яна и услышать от него, что все в порядке. Ему удалось достаточно хорошо скрыть свое разочарование, и они поговорили еще несколько минут, прежде чем она поцеловала его на ночь и поднялась в свою комнату.

В доме ничто не нарушало тишины. Мэйсон поднялся по лестнице. Мысль о Роско, словно заноза, засевшая в мозгу, не давала ему покоя до тех пор, пока он, улыбнувшись в темноту, не сказал себе, что глупо так сильно ненавидеть человека, с которым еще ни разу не встречался.

Адам пришел на следующий день, и Эми сделала вид, что не замечает его. Это было сделать нетрудно, поскольку они почти не встречались. Эйб был откровенно рад видеть его.

Либби обнаружила их в розарии. Адам брезентовыми рукавицами раздвигал перепутавшиеся ветки шиповника и связывал их в пучки для последующего прореживания.

— Слишком поздно для подрезания сейчас, — сетовал Эйб, — но мы займемся этим осенью.

Адам поднял голову и увидел Либби, которая спросила:

— А вы будете здесь осенью?

— Кто знает? — пожал он плечами.

— Кому же, как не вам, знать об этом? Это ведь в первую очередь зависит от вас самих.

Ей так хотелось, чтобы он обнадежил ее: «Да, я буду здесь», но он промолчал, и ей вдруг стало так одиноко и тоскливо.

— Вы пришли работать? — требовательно спросил Эйб.

— Так точно.

— Ну, чем больше народу, тем лучше. Вы можете начать с сорняков.

Они проработали вплоть до обеда. При этом Эйб рассказывал свою бесконечную сказку о человеке, который умел разговаривать с белками, спускавшимися к нему вниз с деревьев.

— И что же он говорил? — хотелось узнать Либби.

— Он просто разговаривал с ними, я полагаю, на их беличьем языке.

Ответ был вполне разумный. Она улыбнулась Адаму, который спросил:

— Вы когда-либо видели, как он это делал?

Эйбу доводилось видеть это в далеком детстве, и он описывал это с такими подробностями, что Либби удивилась про себя, действительно ли Адаму все это интересно или он слушает старика из доброго к нему отношения, давая ему возможность отвести душу? Но Адаму не свойственна была доброта в том смысле, как она ее понимала. Похоже, ему просто хотелось узнать о человеке, который умел разговаривать с белками.

Услышав шум подъезжающей машины, она разогнулась, довольная, что появился предлог размять ноги: занимаясь прополкой какое-то время, приобретаешь «сорнячные» судороги. Либби обогнула дом и вышла к подъездной аллее. Она никак не ожидала увидеть дядю Грэя так рано. Он выходил из машины, и на какое-то мгновение ее обуял страх.

— С тобой все в порядке? Ничего не случилось? — Она не могла припомнить случая, когда бы он приезжал домой средь бела дня: обычно он обедал либо на заводе, либо с кем-нибудь из заказчиков.

— Конечно, все в порядке. Я просто забыл кое-какие бумаги.

— И только-то? Мог бы позвонить мне, и я бы привезла их сама.

— Боялся, что ты их не найдешь.

Они пошли вместе в дом, и Грэм Мэйсон разыграл сцену: открыл письменный стол, порылся в ящике и взял наобум первые попавшиеся там листки с какими-то записями.

Руки Либби были в земле, кожа слегка порозовела на солнце и лоснилась от пота, а на лбу красовались черные пятна от следов пальцев, которыми она откидывала пряди волос, спадавших на глаза во время работы.

— Занималась в саду? — спросил Мэйсон полуутвердительно.

— Да, Эйб просто счастлив, имея в своем подчинении нас двоих. Между прочим, у тебя не будет несколько минут, чтобы познакомиться с Адамом?

Именно для этого он и приехал домой в столь неурочный час, но, продолжая игру, взглянул на часы:

— Пару минут, не больше.

— Я схожу за ним. Тебе он понравится, вот увидишь.

Мэйсон сомневался в этом и, услышав, как легко и беззаботно сбегает Либби вниз по ступенькам, вздохнул. Она бежала, торопясь привести Роско для знакомства с ним. Хотя, если говорить об этом господине Роско, то единственным желанием Мэйсона было увидеть спину этого парня, покидающего навсегда их город. Он присел на стул в ожидании, когда они придут.

Когда они шли к дому, Либби радостно и от души над чем-то смеялась. Он только слышал ее смеющийся голос, доносившийся из холла. Затем она предстала перед ним, и лицо ее светилось от счастья.

— Дядя, это Адам. Адам, это мой дядя, Грэм Мэйсон.

Молодой человек высокого роста, черноволосый, с резкими чертами лица. Он не улыбнулся, равно как и Мэйсон. Стоял на пороге кабинета, а Мэйсон сидел за своим письменным столом. Оба глядели друг на друга оценивающим взглядом. «О Господи, только не это!» — эти слова так отчетливо прозвучали в мозгу Мэйсона, что ему показалось, будто он произнес их вслух.

Затем Адам Роско сделал шаг вперед и произнес:

— Доброе утро, господин Мэйсон.

— Доброе утро. — Грэм Мэйсон почувствовал, что этот человек не понравился бы ему сразу, независимо от того, при каких бы обстоятельствах они ни познакомились. Его поведение нельзя было назвать вызывающим, оно вообще не поддавалось какому-либо определению, но от общения с ним оставалось ощущение необъяснимого беспокойства. — Присаживайтесь, — пригласил он.

— Благодарю.

— Либби много рассказывала о вас. Она очень довольна вами. Хорошие садовники сегодня на вес золота, — проговорил он любезно, постаравшись тем не менее указать Роско на его место.

— Мне об этом тоже говорили.

Мэйсону доводилось принимать участие в деловых встречах-поединках, участники которых готовы были порой перерезать друг другу горло, — на самых различных уровнях, будь это на заседаниях правлений компаний или на переговорах в каких-либо других учреждениях. За эти годы он научился очень быстро и точно оценивать как сильные, так и слабые стороны людей. Но этот человек сидел перед ним спокойно, независимо, и чувство неприязни, охватившее Мэйсона при первом же взгляде на него, разрасталось в нем с неукротимой силой.

Они разговаривали о саде, о местах, где раньше работал Адам.

— Я не представлял, что такому молодому человеку, как вы, может нравиться случайная работа, — сказал Мэйсон. — Вам никогда не приходило в голову получить постоянную работу? Я мог бы подыскать вам что-нибудь подходящее у себя на заводе.

Либби именно на это и рассчитывала, но услышав, как это было предложено, не почувствовала удовлетворения. Адам не понравился дяде. Глаза у него, несмотря на улыбку, оставались холодными, почти ледяными, а Адам тем не менее сидел со странным отсутствующим видом, словно со стороны наблюдая за двумя незнакомыми ему мужчинами.

Она не заметила, когда случилось непоправимое, но почувствовала, что в воздухе запахло порохом. И вдруг Мэйсон, все в той же вежливой манере, спросил:

— Были ли у вас осложнения с полицией?

Либби, до этого спокойно сидевшая, не проронив ни слова, взорвалась от негодования:

— Дядя, как ты можешь такое говорить? — и затем услышала ответ Адама:

— Да.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Было слышно лишь тиканье настенных часов и как снаружи Эйб ругался на кошку. Либби ждала, что Адам все объяснит, но он не проронил больше ни слова, и тишина была такой, что резало в ушах. Она сделала попытку нарушить это гнетущее молчание:

— Что.

Резкий голос дяди прервал ее на полуслове:

— Извините, Роско, но в таком случае, полагаю, я не могу доверить вам свою собственность.

— Подожди, — раздался голос Либби, — это же может быть простое превышение скорости. Нельзя же делать такие поспешные выводы. Адам, ради Бога, коль скоро ты начал, объясни нам, что это все значит?

— Это было не в результате превышения скорости, — ответил он. — Это была кража со взломом.

— Это сделал ты?

— Нет.

Грэм Мэйсон резко произнес:

— В жизни не встречал ни одного мошенника, который сознался бы в содеянном.

— И часто вам приходилось с ними встречаться?

— Думаю, не так часто, как вам.

Неприязнь была явной, на грани ненависти. Грэм Мэйсон сжал зубы так, что у него на щеках заходили желваки. Он отрезал:

— Извините, Роско, но мне не хотелось бы, чтобы вы приходили сюда.

— Это ваша собственность, — сказал Адам, поднимаясь со стула.

— Это касается не только вашей работы. Я не хочу, чтобы вы продолжали встречаться с Либби.

— Разве не Либби решать, с кем ей встречаться? — спокойно спросил Адам.

Неужели их ничем нельзя было образумить? Дядя Грэй не мог быть таким нетерпимым, и почему Адам не объяснил ничего, ведя себя так, будто сказал все, что было нужно сказать?

— Считаю, вам лучше уйти, — решительно заключил Мэйсон.

Если бы Роско промедлил хотя бы минуту, он вытолкал бы его силой. Но тот не заставил себя ждать. Несколько секунд он внимательно смотрел на Либби, затем сказал:

— Желаю вам обоим всего хорошего, — и вышел, плотно притворив за собой дверь.

Либби бросилась за ним, но дядя схватил ее за руку:

— Либби, прошу тебя, не надо!

Она попыталась высвободить руку:

— Что ты имеешь в виду под этим «не надо!»? Он не может уйти вот так!

— Может. И пусть лучше уходит подобру-поздорову.

— Ты не справедлив. Не дал ему никакого шанса!

— Ты слышала, что он сказал. Этот человек — мошенник.

— Он же не делал этого. Как ты можешь быть уверен, что он лжет? Ему не нужно было тебе ничего говорить. Ведь тебе ничего не известно и ты никогда об этом ничего не узнаешь.

— Нет, узнаю. И он знает это.

— Тебе хорошо так говорить, — в исступлении чуть не закричала она. — У тебя жизнь не была такой тяжелой, как у Адама. У него нет ни дома, ни семьи.

— Меня нисколько это не удивляет. Бог знает откуда он взялся, из какого рода-племени.

Она была готова разрыдаться от бессилия и гнева, который переполнял ее, не находя выхода. Она была потрясена: как ее дядя, всегда такой справедливый и чуткий по отношению к людям, мог говорить подобные слова? Словно слепая, она подошла к креслу и, как подкошенная, рухнула в него.

Глядя на нее, Грэм Мэйсон мягко произнес:

— Я очень сожалею, Либби.

— О том, что ты только что сделал?

— Сожалею, что у меня не было другого выбора. Возможно, у меня было предубеждение против него. Все, что я до этого услышал о нем, говорило мне, что это не тот человек, с которым ты могла бы общаться. По крайней мере, мне не хотелось этого. Но теперь, когда я увидел его, понимаю, о чем говорил Ян.

Конечно! Все дело в Яне! Одному Богу известно, что он рассказал дяде, но этого было достаточно, чтобы эта встреча заранее была обречена на неудачу. Она проговорила резким тоном:

— Ты не дал ему ни единого шанса, разве не так? Тебе было для этого достаточно слов Яна, так как тебе хочется, чтобы я стала его женой, а он считает Адама своим соперником.

— А это так?

Наступила тишина.

— Он что, действительно является соперником? — повторил свой вопрос дядя Грэй.

— Мне он нравится. Он очень интересный человек.

— Забудь о нем, Либби.

— Так легко?

— Это не должно быть слишком тяжело. Всего неделю назад ты даже не подозревала о его существовании. Отведи стрелки часов на несколько дней назад, и давай будем вести себя так, словно ничего не произошло.

В его устах это звучало так просто, как в игре «Давай представим, что…». Но она медленно покачала головой:

— Адам не принадлежит к разряду людей, которых можно так просто забыть. В мире полно людей, которых трудно запомнить, но его я буду помнить. Думаю, что и ты его не забудешь?

Сердце Грэма Мэйсона начало биться в лихорадочном ритме, голос стал хриплым, а речь торопливой:

— Либби, я запрещаю тебе встречаться с ним. Это мошенник и никчемный человек. Я не потерплю этого человека у себя в доме, равно как и то, чтобы ты бывала в его халупе там, на холмах. Бога ради, девочка, неужели ты не видишь, какому риску подвергаешь себя?

— Что же, по-твоему, он может со мной сделать? — резко спросила Либби. — Изнасиловать, да?

— С него и это станет.

— Ну уж нет. Я ведь знаю его немного лучше, чем ты.

— Ты больше с ним не будешь встречаться, Либби.

— Ты не сможешь помешать этому!

Она вскочила на ноги и увидела, что у него на лбу выступили бисеринки пота, и ее охватила такая жалость, резко сменившая недавний гнев, что, нагнувшись над его креслом, она почти умоляющим голосом попросила:

— Давай больше никогда не будем ссориться, как сейчас. Это ужасно. Я никогда не видела тебя в таком состоянии.

— Адам Роско пробуждает во мне не самые хорошие чувства, — криво улыбнулся он.

— Почему ты не дал ему возможности все объяснить?

— Если бы он хотел что-либо объяснить, он сделал бы это, Либби.

— Я думала, что вы понравитесь друг другу.

Она была растеряна и ошеломлена, и Мэйсон попытался воспользоваться этим:

— Либби, я не могу тебя заставить делать что-либо против твоей воли. Я не могу помешать тебе встречаться с Роско или причинять боль Яну. Я могу только просить тебя не делать этого ради меня, если я тебе дорог.

Она любила его. Он был для нее отцом, матерью, с ним были связаны самые счастливые дни ее детства. Он был к ней так добр, что она перед ним в неоплатном долгу. И вплоть до сего дня он ни о чем не просил ее взамен. Ничего.

— Я не могу обещать тебе, — ответила она с болью в голосе.

Он посидел еще немного, потом встал.

— Подумай об этом. Просто подумай об этом.

Она кивнула в знак согласия, и он, подойдя к ней, обнял ее за плечи.

— У тебя слишком много здравого смысла, чтобы не понять, что из себя представляет такой человек, как он. Только для этого тебе нужно некоторое время.

— Неужели? — уклончиво спросила она.

— Конечно, он у тебя есть, — подтвердил он.

Мэйсон успел взять себя в руки, и от вспышки гнева не осталось и следа. Когда он дошел до двери, она окликнула его, и он моментально обернулся в надежде.

— Дядя Грэй, — напомнила она, — ты забыл документы, за которыми приезжал.

Она собрала их с письменного стола и подала ему. Он поблагодарил ее. Затем она вернулась к окну и продолжала наблюдать за Эйбом, а Грэм Мэйсон направился к своей машине.

Все завершилось полнейшим фиаско. Ян оказался прав. В Адаме Роско было нечто такое, что не поддавалось определению, но это «нечто» было достаточно реальным, и он не желал, чтобы хоть частичка этого коснулась Либби.

Он ехал не торопясь. Его ожидала масса работы, но данная проблема вытеснила все остальное из его сознания. Секретарша поспешно вскочила, когда он прошел через приемную. У нее в блокноте было много записок, заметок, различного рода просьб.

— О, господин Мэйсон, — начала она, — вам звонили из компании «Брук и Корнуэлл»…

Он отмахнулся от этой компании и от нее тоже:

— Одну минуту. Мне нужно позвонить.

Он попросил соединить его с междугородней линией и сам набрал номер, понимая, что напрасно тратит время. По всей вероятности, все друзья Либби уже знают, что с ней происходит, да и не только друзья, похоже, все рабочие его завода. И все-таки ему не хотелось, чтобы телефонистка услышала эти несколько слов, которые он собирался сказать по междугородней связи.

Мэйсон звонил своему юрисконсульту, другу и коллеге, который, казалось, искренне обрадовался, услышав его голос.

— Мне нужно знать всю подноготную одного человека, который совсем недавно появился в наших краях, — сказал Мэйсон, — но сделать это нужно, соблюдая всю возможную конфиденциальность.

— Ты имеешь в виду все данные о нем как о бизнесмене?

— Сомневаюсь, чтобы он когда-либо был связан с бизнесом. Он перебивается случайными заработками. Это бродяга, у которого были осложнения с полицией по поводу кражи со взломом. Мне хотелось, чтобы все было сделано исподволь и при этом нигде не упоминалось Мое имя. Ты можешь помочь?

— Постараюсь. Дай мне его имя и все возможные подробности.

Мэйсон сообщил все, что мог. Ему претило само имя этого человека, произнеся которое, он снова увидел его черные глаза, смотревшие так пронзительно, словно видели, что было написано мелкими буквами на воротнике его рубашки.

Перед встречей с Роско он собирался предложить ему денег в качестве отступного за то, чтобы он оставил Либби в покое. Вспомнив об этом сейчас, он спросил себя, когда и почему он вдруг понял, что это не сработает и что ему необходимо искать другие пути.

После обеда Либби уже собралась ехать к Сторожке лесника, но Эми остановила ее: у нее разболелась спина, а дома было столько дел. И Либби, прекрасно понимая, в чем дело, была вынуждена остаться дома. Однако ей нужно было встретиться с Адамом. Она позволила ему уйти, не сказав ему ни слова, только потому, что просто потеряла дар речи от всего, что произошло у нее на глазах. Это было как гром среди ясного неба. Она должна все ему объяснить, и он, несомненно, все поймет.

Все пошло прахом. День, который с утра светился солнцем и радостью, сейчас казался таким мрачным и гнетущим, что у нее страшно разболелась голова.

Грэм Мэйсон решил оставить часть работы для дома. В настоящий момент его главной заботой было восстановить доверие Либби. Он понимал, что сегодня утром лишился этого доверия, и проклинал себя за это. Он вел себя глупо, но больше не допустит повторения той же самой ошибки.

Когда дядя Грэй вернулся домой, ужин уже был готов, и Либби встретила его в дверях. Она прошла вместе с ним в гостиную и налила ему выпить. Все было почти так же, как обычно, за исключением того, что сегодня вечером между ними ощущалась некоторая напряженность.

— Ты куда-нибудь собираешься? — спросил дядя.

— Нет, а ты?

— Принес с собой кой-какую работу. — Она никак не прореагировала на это, и он откашлялся. — Либби, дорогая, нам нельзя допустить, чтобы мы стали врагами.

— Мы не были и никогда не будем ими, — ответила она, выдавив из себя улыбку.

— Ты для меня все, что у меня есть в жизни, — продолжал он спокойно.

— Мне жаль, — сказала она. Она сожалела, что не могла успокоить его. Впервые в жизни ей показалось, что он не прав.

— Хорошо. Мы согласились, что каждый остается при своем мнении.

— Да, — ответила она с готовностью. — Пойдем, тебе нужно поужинать. Возьми с собой свой стакан. Сегодня бифштекс с перцем, и, думаю, ты не хочешь, чтобы он испортился?

Он ел бифштекс, не ощущая никакого вкуса, а Либби сидела напротив, и они говорили обо всем, но только не об Адаме Роско.

После ужина Мэйсон поднялся к себе в кабинет, а Либби прошла в гостиную, включила телевизор и сидела перед ним, поджав ноги, в одном из самых больших кресел, делая над собой усилие, чтобы вникнуть в суть происходившего на экране. Головная боль несколько стихла, но продолжала напоминать о себе с тупым постоянством, и она решила, задолго до окончания программы, лечь спать пораньше.

Эми была в гостях, и в доме была такая тишина, словно в нем никого не было. Только Каффа мягко ступал рядом с Либби вдоль холла в направлении к кабинету дяди Грэма.

— Мне лучше пойти спать, я полагаю, — сказала она ему. Он оторвал голову от бумаг, лежавших перед ним на столе. — Почему бы тебе не оставить их до утра? — спросила она. — Разве они не могут подождать всего несколько часов? — Он выглядел гораздо более усталым, чем ей показалось раньше, и она подошла к нему поближе. — Как жаль, что я не могу тебе помочь. Если бы ты только разрешил мне, я могла бы тебе помочь, уверена, что смогла бы.

Она прошла подготовку в области бизнеса, но он и слышать не хотел, чтобы она приобщалась к делам фирмы, хотя она наверняка могла бы быть ему полезной в ведении, по крайней мере, части дел. Если бы только она могла вести для него записи.

— Я разберусь в этом сам, — улыбнулся он, — с чувством, с толком, с расстановкой. А ты иди спать.

— Мне не хочется, чтобы ты оставался здесь и работал допоздна.

— Почему бы и нет? Это помогает мне держаться подальше от грехов.

Она нагнулась и поцеловала его в щеку.

— Обещай мне, что ты ляжешь не слишком поздно.

— Клянусь, — поднял он руку в шутливом жесте, и она тихо удалилась, прикрыв за собой дверь.

Завтрак прошел как обычно. Они просмотрели газеты, почту, поговорили немного. Либби проводила дядю на работу и вернулась в дом, к Эми.

— Думаю, мы могли бы сегодня заняться желтой комнатой, — предложила Эми.

Это была одна из многочисленных комнат, которыми не пользовались годами. Тридцать лет назад она, по желанию бабушки Либби, была обставлена в китайском стиле: стены покрывали панели с парящими золотыми птицами на бледно-желтом фоне, ковры на полу и занавески на окнах были яркого солнечного цвета. Тридцать лет назад все это, по-видимому, выглядело очаровательно. Но сегодня краски пожухли, ковры и занавески выцвели, что создавало эффект заброшенности и ненужности. Несмотря на вылазки Эми и Либби, а порой и других людей, которые оказывались в тот момент под рукой, эта комната производила впечатление мертвой, ненужной и запущенной.

— Какой в этом смысл? — возразила на этот раз Либби. — В этой комнате уже много лет никто не спит и вряд ли когда-либо будет спать.

— Откуда тебе знать?

— И ты в этом еще сомневаешься? Если мне память не изменяет, последний раз в ней ночевали, когда мне было около десяти лет, и с тех пор она стоит закрытая, не считая, конечно, тех случаев, когда мы открываем двери, чтобы проветрить и пропылесосить ее. Давай оставим все, как есть, и забудем об этом?

Для Эми это прозвучало как богохульство, словно ей предложили подмести под ковром или купить варенье в магазине.

— Кроме того, мне нужно уехать, — продолжала Либби.

— Куда? У нас ведь так много дел, — в голосе Эми прозвучали протестующе-просительные нотки, — гораздо больше, чем я могу делать одна, да и ревматизм сегодня дает о себе знать, как никогда раньше.

— Оставь, эти дела могут спокойно подождать до моего возвращения. Вернусь и все их переделаю сама, — успокоила она Эми.

Либби не стала больше терять время. Сегодня утром Адам должен работать в «Свит Орчарде». Она села в малолитражку и уже через пять минут была там.

Солидный, средних размеров дом был расположен так, что почти весь сад можно было видеть прямо с дороги.

Либби ожидала еще издали увидеть там Адама и надеялась окликнуть его прямо с дороги. Но его нигде не было видно. Она подъехала к дому и вышла из машины. Парадная дверь открылась, и из дома вышла госпожа Рейнольдс.

— Привет, Либби, какое прекрасное утро, не правда ли? — приветствовала ее госпожа Рейнольдс с улыбкой на пухленьком лице.

— Да, отличное, — согласилась Либби. — Госпожа Рейнольдс, Адам сегодня работает у вас?

Хозяйка дома продолжала улыбаться, но Либби показалось, что она как-то замешкалась с ответом.

— Нет, его здесь нет. Собственно говоря, я полагаю, он к нам больше не придет.

— Почему так?

— Понимаешь, мужу удалось найти садовника, который согласился приходить к нам регулярно, три раза в неделю, и работать на постоянной основе, а господин Роско не был на это согласен. Он мог уйти от нас в любое время. — Это было вполне логично, но почему-то у госпожи Рейнольдс был слегка виноватый вид.

— А что это за садовник? — спросила Либби. — Я его знаю?

— Нет, я не думаю. Его зовут Джек, а фамилию я не помню.

— Понятно, — сказала Либби, садясь в машину. — Благодарю вас.

— Не стоит благодарности, — ответила госпожа Рейнольдс. Она помахала на прощание рукой и стояла около дома, покуда машина не скрылась за поворотом дороги.

Но Либби не собиралась возвращаться домой до тех пор, пока не увидится с Адамом. Она поедет в коттедж и, если его нет дома, дождется его возвращения.

Когда Либби добралась до вырубки, Каффа уже сидел под дверью Сторожки и лаял как сумасшедший. Адам открыл дверь, и к тому времени, когда она подошла к ним, Каффа успел облизать его с ног до головы.

— Кто кого привел? — спросил Адам, улыбаясь.

— Я была в «Свит Орчарде».

— И что они тебе сказали?

— Что нашли кого-то, кто согласился работать на постоянной основе. Некто Джек.

— Хотелось бы познакомиться с этим Джеком, — усмехнулся Адам.

— Ты не веришь в его существование?

— А ты веришь?

Ей хотелось верить. Она отбрасывала всякую мысль о том, что дядя Грэй может иметь к этому хоть какое-то отношение. Правда, ему ничего не стоило в разговоре с господином Рейнольдсом мимоходом бросить: «Тот парень, что работает у вас садовником. Мне только что стало известно, что у него были какие-то неприятности с полицией. Я велел ему больше не появляться у нас».

— Твой дядя и господин Рейнольдс хорошо знают друг друга? — спросил Адам.

— Это же маленький городок, большинство местных жителей отсюда родом. Большинство прекрасно знают друг друга. Мне жаль, что ты потерял работу, но не думаю, что дядя Грэй как-то связан…

— Забудь об этом. У меня уже есть другая работа. Я приступаю к ней в понедельник. Это на строительной площадке, по дороге за Черными холмами.

— Я сожалею также, что вчера все так произошло. Это так не похоже на дядю Грэя. Он всегда такой добрый и отзывчивый.

— Нисколько не сомневаюсь в этом. — Он не смеялся над ней, но в его словах не было ни капли горечи. Его голос звучал серьезно и спокойно.

— Он так заботится обо мне, — продолжала она. Никогда ни в чем мне не отказывал.

— И сейчас он хочет, чтобы ты не встречалась со мной.

— Да.

Они уже вошли в дом. Из маленькой комнаты доносился ароматный запах крепкого кофе.

— По крайней мере, — констатировал Адам, — ты пришла, чтобы лично сказать мне об этом.

— О чем? Нет, я пришла извиниться. Я не хочу расставаться с тобой.

— А он знает, что ты здесь?

— Нет. Адам, прошу тебя выслушать меня. Я не знаю, что произошло, не понимаю, в чем дело, поскольку это так не похоже на дядю Грэя. — Адам промолчал, и она продолжала в отчаянии: — Но я не хочу причинять ему боль. Поэтому, только короткое время, не могли бы мы встречаться так, чтобы об этом никто не знал? Потом, когда все уляжется… — Она запнулась и умолкла, не слыша от него ни слова в ответ.

— Из этого ничего не выйдет, Либби, — наконец произнес он.

— Выйдет, вот увидишь. Вчера вечером он согласился с тем, что каждый из нас может оставаться при своем мнении. Он больше не будет диктовать свои условия. А через несколько недель, я уверена, он будет готов согласиться с очевидным.

— Что ты имеешь в виду под «очевидным»?

— Наши с тобой отношения.

— Никогда в жизни.

— Почему? — спросила она дрожащим голосом, затаив дыхание.

Он налил кофе в чистую чашку и добавил в свою.

— Присядь, Либби, и я расскажу тебе, почему. — Она села на единственный стул и поднесла чашку ко рту. Кофе был таким горячим, что от первого глотка у нее выступили слезы. — Потому, что я представляю угрозу для осуществления его планов в отношении тебя. Он хочет для тебя надежности и тепла, а я вряд ли олицетворяю надежность.

— Мне не нужна надежность.

— Ты была окружена ею всю жизнь. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, как без нее обходиться?

Как ей хотелось, чтобы он прекратил задавать вопросы, на которые никто не может дать ответ. Она сказала с вызовом:

— Я не хочу, чтобы со мной обращались как с ребенком и выбирали для меня друзей! Для его поведения нет никакого оправдания, но мне не хочется делать это предметом дискуссии. Поэтому, прошу тебя, Адам, помоги мне.

— А что произойдет, если мы натолкнемся на Яна или Дженни, либо на кого-нибудь еще из тех, кто знает тебя всю жизнь?

— Нам нет в этом никакой необходимости. Надеюсь, удача будет сопутствовать нам.

— Тебе всегда везет, Либби, не так ли?

— Полагаю, что да.

— А если я скажу «нет»?

— Не скажешь. — Она просила о такой малости. Только о том, чтобы дать дяде Грэю немного времени.

— Нет, — сказал Адам, — я не скажу «нет». Я хочу встречаться с тобой.

Она почувствовала, будто гора свалилась с плеч, и ей захотелось петь от счастья. Подошла к нему и положила руку ему на плечо:

— Спасибо. Я уверена, что все будет очень хорошо. Обещаю.

— Обязательно, — согласился Адам. — Но сейчас, коль скоро никто не знает, где ты, было бы лучше, если бы ты возвратилась домой. Как ты считаешь?

— Особенно если учесть, что я сказала Эми оставить всю работу до моего возвращения. Она упрямая как осел. С нее станет — поймать меня на слове и просидеть сложа руки весь день. — Она глотнула кофе, и лицо у нее перекосилось. — Не говори мне, что ты пьешь эту отраву. Он такой густой, что его можно есть ложкой.

— Очень бодрит, — усмехнулся Адам. — Если выпить достаточное количество, то и есть не захочется. Мне можно тебя проводить или ты считаешь, что это может испортить всю нашу игру?

— Давай рискнем. — Она снова чувствовала себя превосходно. Взяла Адама под руку и позвала Каффу. — А ты можешь рассказать мне о своих недоразумениях с законом. Что случилось на самом деле?

— Ничего.

— Что означает это «ничего»? — Она повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты же сказал, что тебя обвинили в краже со взломом.

— Нет, я такого не говорил. Он спросил, были ли у меня неприятности с полицией, и я ответил, что были. Был ограблен местный гараж. Я в этом не участвовал, но был знаком кое с кем из парней, замешанных в этом деле, поэтому полиция задала мне несколько вопросов.

— И это все? Но ты заставил дядю Грэя подумать, что… Можно мне сказать ему, что против тебя не было выдвинуто даже никакого обвинения?

— Мне совершенно безразлично. Он может придраться к тому, что я водил компанию с плохими людьми.

Она чувствовала, что он может, и спросила:

— Но ты ведь не знал об этом, правда?

— Я не знал, что они собираются ограбить гараж, но мне, конечно, было известно, что они отъявленные негодяи.

— Тогда зачем ты с ними общался?

— Мне было интересно в их компании, — усмехнулся он.

У Либби вдруг подвернулась нога: ненадежная сандалия соскользнула с ноги, и она резко качнулась в сторону Адама. «Эта треклятая обувь!» — возмутилась она. Ремешок лопнул, и подошва сложилась под ногой почти пополам.

— Не слишком удачный выбор для длительных прогулок, — заметил Адам.

— Я не предполагала, что мне придется идти так далеко. Думала ограничиться «Свит Орчардом». Видимо, мне так и придется ковылять всю оставшуюся часть пути.

— Я бы мог пронести тебя всю дорогу на руках.

— Неплохая мысль! — Он легко подхватил ее на руки, и она засмеялась, обхватив его за шею: — Я тяжелая.

— Ты совсем ничего не весишь.

Стоило ей повернуть голову, и она коснулась бы губами его щеки. Вдруг сердце у нее забилось тревожно, с перебоями. Она прошептала:

— Боюсь, я слишком тяжелая, и к тому же, представь, если нас сейчас кто-нибудь увидит?

— Кто-нибудь, вроде Дженни Драйвер?

— С очередным визитом к тебе.

— Или Ян. Или дядя Грэй собственной персоной. Если бы он только мог себе представить, что ты бродишь по холмам и направляешься к моей халупе…

— Откуда тебе известно, что именно этим словом он обозвал твой дом? Твоя халупа на холмах.

Адам разразился веселым смехом. Он опустил ее на землю, наклонился и, сняв сандалию с ноги, перевязал ее так, чтобы подошва сандалии стала более-менее прямой.

— Ну, это же элементарно, — объяснил он. — Как же еще хозяин «Грей Муллионса» может обозвать Сторожку лесника?

Когда они подошли к Семи родникам, Либби сказала:

— Было бы, наверное, лучше, если бы мы попрощались здесь.

— Точно. Зачем испытывать судьбу? — До сих пор им еще никто не попался на пути.

— Так, значит, до вторника, Адам, в половине восьмого? — Они договорились о встрече в небольшом городке, расположенном в десяти милях отсюда, и он кивнул.

— Я буду там.

— Я тоже. Спасибо тебе.

— За что? — спросил он. Он ласково погладил ее по щеке, вглядываясь в ее лицо, словно выискивая там что-то. Она не знала, нашел ли то, что искал. — Тебе не за что меня благодарить, Либби, — возразил он, — и сомневаюсь, что когда-либо будет за что. До вторника.

— До свидания. — Она сжала на мгновение его руку и затем тронулась в путь, вверх по холму.

Ян не позвонил в этот вечер — он пришел. А поскольку минут за десять до этого за Мэйсоном зашел доктор Элмс и они отправились в клуб консервативной партии, то Либби к приходу Яна была одна, если не считать Эми, которая находилась на кухне.

Открыв дверь и увидев Яна, она сказала немного усталым голосом, в котором сквозило едва заметное раздражение:

— Я думала, что ты собирался позвонить.

— Это было вчера.

— Ну заходи. — Она не могла закрыть дверь у него перед носом.

Он последовал за ней, и Эми, выйдя из кухни, заулыбалась, увидев, что это он, и возвратилась на кухню, весьма довольная этим.

— Либби, в городе идет хороший фильм.

— Какой? — Он назвал, и оказалось, что именно этот фильм они собирались посмотреть при первой же возможности. — Мне хотелось бы сходить на него, — сказала она.

— Тогда одевайся и поедем.

Она постояла немного и затем пояснила:

— Хочу, чтоб ты понял раз и навсегда. Мне бы хотелось, чтобы мы остались друзьями, но не может быть и речи о нашей помолвке.

Вне всякого сомнения, Либби приняла твердое решение, и он произнес успокаивающе:

— Я люблю тебя, Либби, и буду рядом с тобой по первому твоему зову, но до этого позволь мне видеть тебя, хотя бы изредка. Клянусь, что не буду тебе досаждать.

Она надела жакет, и они отправились в кинотеатр. После сеанса Ян приехал к ним на кофе. Вернувшись из клуба, Мэйсон с доктором Элмсом застали их у камина в гостиной за обсуждением фильма.

Либби заметила, как просветлело лицо дяди, и почувствовала себя виноватой, поскольку для этого у него не было никаких оснований. Ей понравилось, как она провела вечер. Снова и снова она мысленно возвращалась к Адаму, с нетерпением ожидая вторника, когда вновь увидится с ним, и губы у нее невольно расплывались в улыбке. Однако Ян понимал, что улыбка эта предназначалась не ему. Либби налила всем по чашке кофе и потом пошла проводить Яна до двери.

— Ты завтра придешь к нам? — спросил он. Почти с первых дней знакомства они проводили все воскресные Дни вместе, то у Либби, то у Яна. — Мама ждет тебя.

— Ян, а они знают?

— Что я сделал тебе предложение? Знают, что я собирался, но не знают, что я сделал его.

Это произошло спонтанно. Он сделал бы это гораздо раньше, но что сделано, то сделано. Он полагал, что в создавшейся ситуации его родители вряд ли могли чем-либо помочь. Особенно мать, которая, узнав об этом, устроила бы сцену в старом духе. Ей нравилась Либби. Она с удовольствием взяла бы ее в снохи, но ей и в голову не могло прийти, что Либби не примет с удовольствием обручальное кольцо, как только Ян будет готов ей его предложить.

— Так я заеду за тобой около одиннадцати, — подытожил он.

— Хорошо.

Он нагнулся и поцеловал ее в щеку после того, как она сказала ему «до свидания», и она закрыла за ним дверь.

Ян приехал за ней на следующее утро, и они отправились к нему домой. Это был приятный просторный дом, обустроенный в современном стиле, с плавательным бассейном в углу внутреннего дворика. Он отличался современным дизайном и интерьером.

Либби всегда с удовольствием приходила сюда. После хаотичности «Грей Муллионса» этот дом был чем-то из области фантастики. Все здесь было рационально, экономично, управлялось с помощью кнопок, в таком доме, как этот, можно было получить любую услугу. Ей нравились и родители Яна, который был так на них похож. От отца он перенял серьезное выражение лица и основательность, а от матери — цвет и разрез глаз. Это были приятные и душевные люди, которые всегда с таким радушием принимали Либби, что она чувствовала себя у них непринужденно и счастливо.

За обедом, в то время как госпожа Блэйни мило болтала о делах на прошедшей неделе и расспрашивала Либби, чем она занималась эти дни, Либби постоянно ощущала на себе взгляд Яна.

— Ничем особенным, — отвечала она. — Мы ходили в театр, правда, Ян, а также в гости к Сью и Биллу.

И Адам. Она познакомилась с Адамом. Именно об этом подумал Ян. Повинуясь неожиданному порыву, она чуть было не рассказала им об этом, но госпожа Блэйни начала делиться впечатлениями о платье, которое купила в среду и которое стоило целое состояние. Она все еще оставалась под сильным впечатлением от этой покупки.

— Но оно действительно шикарное, не так ли, Роб? Оно сделано из тяжелого шелка моего любимого голубого цвета и выглядит очень элегантно.

— Вы должны мне его показать, — по инерции откликнулась Либби.

— Обязательно, — заверили ее.

Сразу же по окончании обеда мать Яна повела ее наверх. Платье висело на фронтальной вешалке встроенного шкафа. Госпожа Блэйни взяла его и держала перед собой так, чтобы Либби могла оценить все его достоинства. Она заверила хозяйку, что оно, несомненно, стоит уплаченных за него денег, и даже больше того. Вдруг госпожа Блэйни улыбнулась заговорщически и, блестя от возбуждения глазами, подобно ребенку, которому не терпится поделиться своим секретом, произнесла почти шепотом:

— У меня есть кое-что и для вас. Посмотрите сюда, — позвала она и чуть ли не вприпрыжку поспешила к сундуку из кедрового дерева, стоявшему около кровати. Подняв крышку, она извлекла из тонкой оберточной бумаги белое испанское покрывало из тончайших кружев с филигранной отделкой, при виде которого Либби непроизвольно воскликнула:

— О, какая прелесть! — И надо признать, оно действительно было превосходно.

— Роб привез мне его из Испании много лет тому назад. Я даже не знаю, по какому случаю могла бы его когда-либо надеть. И вот вчера, разбираясь в этом сундуке, я совершенно случайно наткнулась на эту вещицу и подумала: «Так из нее же может получиться прекрасная свадебная фата!» — Держа вуаль кончиками пальцев, она примерила ее к голове Либби и развернула ее лицом к зеркалу, чтобы та могла посмотреть на свое отражение. В зеркале отразилось также лицо матери Яна, светившееся от восторга.

— Оно прекрасно, — повторила Либби и затем, в отчаянии, продолжила: — И ваше платье тоже. Думаю, вы правильно сделали, что купили его.

Госпожа Блэйни тоже так считала, но была несколько разочарована тем, что Либби отнеслась к вуали с одинаковым энтузиазмом. Она сложила ее и положила обратно в сундук. «Надеюсь, все будет хорошо», — подумала она.

Грэм Мэйсон не поднимал больше вопрос об Адаме Роско, и жизнь в последующие дни протекала размеренно и счастливо, по крайней мере внешне.

Не далее как утром во вторник он вдруг осознал, что не может ни отложить свою командировку в Америку, ни послать туда кого-нибудь вместо себя. Поездка была чрезвычайно важной и неотложной, и надо же было такому случиться, что приходилось уезжать как раз в такой момент, когда впервые в жизни он не был уверен, что Либби не наделает глупостей, если он оставит ее одну.

Он сообщил ей об этой поездке в понедельник вечером.

— У меня для тебя есть небольшая работа, — обратился он к ней с просьбой, — помоги мне упаковать вещи. В конце этой недели я лечу в Америку.

В последний раз он уезжал из дому довольно давно, так что это оказалось для Либби довольно неожиданным.

— Везет же тебе! — сказала она с улыбкой. — Полагаю, что меня с собой ты взять, конечно, не можешь?

— А хотелось бы?

— Спрашиваешь!

Он не мог взять ее с собой. Поездка была сугубо деловой. И он очень сожалел, что не может этого сделать.

— В другой раз, — пообещал он, — возьму обязательно.

— Ловлю тебя на слове.

— А без меня…

— Да?

— Не слишком часто встречайся с Роско. — Казалось, лицо Либби стало еще более бледным и осунувшимся, и он добавил: — Я не приказываю, а советую.

— Ты совсем не знаешь Адама.

— Советую, Либби.

— Ему даже не было предъявлено обвинение по поводу той кражи со взломом, — сказала она протестующе.

— Хорошо, давай забудем об этом. Ты же знаешь, как я к этому отношусь.

Она вздохнула: конечно, знала.

— Передавай Диплокам большой привет, — сказала она.

Это были его друзья, с которыми он ужинал сегодня вечером. Он ответил, что передаст.

Садясь в машину, Мэйсон подумал: «Завтра надо обязательно позвонить Селвину, отменить партию в гольф и узнать, смогли ли они что-нибудь накопать из прошлого этого Роско».

Было уже семь часов, и Либби собиралась на встречу с Адамом. Еще ни разу в жизни она не была так взволнована перед свиданием, как сейчас. Она надела платье из розового шелка, без рукавов, строгого покроя, а поверх — замшевый плащ такого же маркого цвета.

Она не сказала Эми, куда направляется, а та и не спросила ее об этом. Ехала быстро, но осторожно, напевая себе под нос в такт музыке, раздававшейся из авторадиоприемника, то и дело морщась от яркого света встречных машин.

Хотя на улицах было полно народу, магазины были уже закрыты. Она увидела Адама и помахала ему рукой, проезжая мимо, а затем без особых трудностей припарковалась в первом же боковом переулке.

Он шел следом за машиной и догнал ее в тот момент, когда она искала свою сумочку, чтобы слегка поправить прическу.

— Я не опоздала?

— Как раз вовремя.

— Рада тебя видеть. — Это было действительно так. О, как же она была рада! Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до него, взлохматить ему волосы или стряхнуть пылинки с его куртки. Она выскочила из машины и закрыла ее на ключ. — Что будем делать? — спросила она.

— Можно пойти послушать какой-нибудь джаз. Тебе нравится джаз?

— Я мало что о нем знаю, но давай послушаем немного.

Джаз-клуб назывался «Серебряная труба» и не представлял из себя ничего особенного. Когда-то здесь была часовня, затем склад, а потом помещение пустовало в течение многих лет, покуда пара предприимчивых молодых людей не купила его и не превратила в джазовый центр. Иногда здесь собирались битники, проводились концерты поп-музыки и народных песен, а сегодня вечером здесь выступал только джаз, и на маленькой сцене находилось четверо парней: пианист, ударник, контрабасист и тромбонист и саксофонист в одном лице. Они исполняли странную, вызывающую непонятный дискомфорт музыку.

Можно было даже танцевать, хотя бы теоретически, здесь был крошечный танцевальный зал. Но сегодня публика только слушала, не танцевала. Можно было и перекусить. Повар был итальянец, поэтому фирменным блюдом были спагетти по-болонски, а если оно не нравилось, можно было заказать спагетти с чем-нибудь еще. Ну а если спагетти вообще не нравились, можно было спуститься вниз по улице в магазинчик, где продавали рыбу с жареным картофелем, и принести это кушанье с собой.

Официантка приняла заказ и сообщила:

— Ник будет через минуту.

— Кто такой Ник? — поинтересовалась Либби.

Девушка, похоже, удивилась:

— Вы не знаете? Я думала, вы пришли послушать Ника, как и все здесь присутствующие.

В это время на сцену вышел высокий, стройный мужчина, чернокожий, с белыми как снег зубами. Ник — а это был он — поднес свою трубу к губам. К этому моменту раздавались лишь размеренные, монотонные удары барабана и приглушенные аккорды пианино. Затем вступил саксофон, а следом — труба. Именно звуки трубы, чистые и уверенные, царили над всеми остальными, достигая почти невероятной чистоты.

Все сидели затаив дыхание, забыв обо всем на свете, не говоря уже о тарелках со спагетти, которое остывало у них на столах. Они внимали серебряным звукам трубы, не отрывая глаз от чернокожего молодого человека, раскачивающегося из стороны в сторону, словно он стоял на вершине холма, сопротивляясь упругому, сильному ветру.

Когда замерли последние отзвуки трубы и он вытер со лба бисеринки пота, в зале началось настоящее столпотворение. Все зааплодировали, стуча ладонями по крышкам столов, хлопая в ладоши, говоря друг другу, что Ник — величайший из самых выдающихся музыкантов. И в этом не было ни малейшего преувеличения. Разве он не был самым-самым?

— Ну, — спросил Адам, — тебе понравилось?

— Думаю, да. Признаться честно, не знаю. Ничего подобного до этого я не слышала. Более того, никогда не бывала в такого рода местах.

Никки спустился в зал, шел между столиками, останавливался, чтобы перекинуться парой слов с одними, отпустить остроту в разговоре с другими, но когда он подошел к Адаму и Либби, на его симпатичном лице вместо обычной вежливой улыбки появилось выражение искренней радости, словно они с Адамом были давними хорошими знакомыми.

— Рад тебя видеть, дружище, — приветствовал он его мягким, сочным голосом, в котором ощущалась медлительность речи уроженца южноамериканских штатов. Он поглядел на Либби, когда Адам представил ее, и она заметила удивление на его темном подвижном лице. — Приятно с вами познакомиться, й-а надеюсь, вам понравилась музыка. — Затем он перенес на Адама взгляд своих огромных черных глаз, в которых можно было прочесть понимание, граничившее с одобрением, и намек на опасение. — Дружище, о, дружище, — спросил он своим хрипловатым голосом, — знает ли она о тебе хоть что-нибудь?