В плену теней

Глава 17

Стены и потолок жилья Селесты были выкрашены блестящей серой краской. Попадавшие на них с улицы лучи фар проезжающих мимо автомобилей создавали иллюзию прозрачности, словно они были лишь вуалью, отделявшей реальный мир от потусторонних пределов. На одной стене висели примитивные африканские маски с разинутыми ртами и зияющими пустотой глазницами. В углу Хейли заметила композицию, вырезанную на раздвоенной крученой ветви дерева. Одни ее участки были раскрашены в разные цвета, другие – позолочены и инкрустированы цветными камешками и косточками.

С улицы, однако, ничего этого не было видно: окна в доме Селесты были плотно занавешены темными бархатными шторами.

Рядом с несколькими разноцветными свечами и курительницей благовоний, стоявшими на бронзовом кофейном столике, Хейли, однако, не заметила никакого алтаря.

– Я ожидала, что ваш дом будет больше похож на магазин, – призналась она.

– Обшарпанный, забитый вещами, пыльный, – смеясь, подхватила Селеста. – Слишком многие практикующие жрецы вуду изучают ритуалы методом проб и ошибок. Если тот или иной фетиш, та или иная молитва дают слабый результат, они прибавляют к ним что-то еще и еще, пока не достигнут желаемого действия. Алтарь у них становится зеркальным отражением души – мятущейся и незрячей, – отсюда обилие фетишей. Гораздо лучше сначала досконально изучить все, что возможно, и затем совершенствовать свои знания, добиваясь наибольшей эффективности. В этой комнате каждый предмет имеет свое особое предназначение. Садитесь и отдыхайте, а я приготовлю чай.

Но Хейли не могла оставаться одна. Она поплелась за Селестой на кухню и уселась там за полированный стол тикового дерева.

– Если это такой же чай, как тот, что я у вас купила, я не смогу сейчас его пить. – Она объяснила, что этот чай вызывает у нее чудовищные приступы мигрени, и с удовлетворением увидела, что Селеста изменила состав смеси для заварки.

– У вас болит голова? Я могу вам помочь. Посидите спокойно и подождите.

– Если я не буду все время говорить, то усну, – возразила Хейли. – Почему вы испугались человека, которого увидели на лестнице у Луи?

Селеста добавила в чайник еще какую-то траву.

– Не испугалась, а насторожилась. Это правда.

– А кто он?

– Оба Вэн, бокор.

– То есть священник?

Селеста перегнулась через стойку:

– Если сатану можно назвать ангелом, то Оба Вэн – священник. Вы когда-нибудь слышали о гаитянских культах колдунов – Серых Свиньях и Красной секте?

– Нет. Они делают жертвоприношения?

– Многие вудуистские ритуалы включают жертвоприношения животных, чаще всего таких, мясо которых употребляют в пищу, – голубей, кур, коз, даже быков в тех случаях, когда проситель пребывает в крайнем отчаянии. В конце концов, если не принести жертву, откуда лоа узнает, что намерения просителя серьезны? Но вот о Серых Свиньях говорят, что они едят мясо мертвецов, а члены Красной секты делают человеческие жертвоприношения.

– Но как это возможно?

– Это возможно потому, что на Гаити никто не смеет их тронуть – отчасти потому, что никому точно не известно, кто входит в секту, но также и потому, что многие верят, будто принесение в жертву человека – а это самая страшная жертва – дает огромную силу. Этой секты так боятся, что даже ее название редко произносят вслух.

– И этот человек – член секты?

– Говорят, он один из главных жрецов.

– А вы в это верите? Верите ли вы, что эта секта вообще существует?

– Я могу сказать лишь одно: этот человек не делает ничего, чтобы опровергнуть слухи, которые наносят большой ущерб нашей религии. И это я считаю чудовищным!

– Я видела его в одном из своих снов. Он приходил к Линне на вечеринку.

– Зачем?

– Не помню.

– Постарайтесь вспомнить.

– У меня украли все мои записи. Осталось лишь то, что я переписала на дискеты.

– Это может оказаться очень важным, – с нажимом сказала Селеста.

– Вы верите, что убийство человека может дать убийце большую силу? – спросила Хейли.

Селеста решительно покачала головой.

– Во всяком случае, духи, которым я поклоняюсь, в этом помочь не могут, – сказала она с отвращением.

Когда чай был готов, жрица взяла чайник, две чашки и повела Хейли во дворик позади дома. Высокий деревянный забор защищал дворик от ветра, а увитая виноградом решетка над головой представляла собой живую крышу. В углу, огороженном сеткой, черно-белые голуби тихо заворковали при виде хозяйки.

– Ложитесь, – сказала Селеста. – Мне нужно приготовить алтарь. А потом я через вас поговорю с Линной.

Хейли послушно вытянулась в шезлонге, потягивая чай.

Селеста повернула выключатель, расположенный на стене за дверью, ведущей в дом, и над их головами зажглись маленькие яркие лампочки, словно звезды на небе. В их тусклом свете Хейли увидела возвышающееся до самой виноградной крыши резное деревянное распятие. Рот Христа был искажен в предсмертной агонии; казалось, Иисус готов из бездны мучений вознестись на небеса, а лампочки, будто ангелы, указывают Ему путь.

Иисус снисходит к тем, кто творит добро, и к тем, кто делает для этого все, что в их силах, подумала Хейли. Ей следовало приготовиться к испытанию – в том, что ее ждет испытание, она не сомневалась, – но она слишком устала. Отставив пустую чашку, Хейли прикрыла глаза и тут же погрузилась в глубокий сон.

Селеста пошла в дом, надела ярко-красный балахон и тюрбан, потом вернулась во дворик и поставила перед алтарным крестом ритуальную жертвенную чашу. Поскольку Хейли просила ее этого не делать, она не стала приносить в жертву животное, а лишь опустила в чашу ладони, сделала надрез на руке, окропила чашу собственной кровью и включила запись священных барабанов.

– Отец Легба, открой дверь, чтобы мы могли пройти. Папа Легба, открой дверь для меня, – тихо начала шептать она по-французски слова молитвы, отворяющей живым проход в царство мертвых.

Тихий барабанный ритм заставлял забыть о земных заботах. Селеста выпила приготовленный чай и начала вычерчивать священный знак Легбы на маисе, рассыпанном на полу перед алтарем. Узор был очень простым: пересекающиеся линии, символизировавшие связь между жизнью и смертью, завитушки, обозначавшие два этих состояния, и ее собственный знак. Работа была несложной, но важной: она позволяла сосредоточиться на предстоящем действе.

Закончив чертить, Селеста стала танцевать на рисунке, ногами сметая его. Потом решительно повернулась к Хейли и окликнула ее по имени. Та не ответила. Селеста подошла, встряхнула ее, но Хейли лишь пробормотала сквозь сон, чтобы ее оставили в покое.

Неужели ее опоили наркотиком? Селеста сомневалась в этом. Может, она пьяна? Это тоже казалось неправдоподобным, поскольку никаких признаков опьянения не было заметно еще несколько минут назад.

Нет, это проделки Линны.

Приняв вызов, Селеста отважилась навязать ей разговор.

Она заварила еще по чашке своего особого чая и заставила Хейли выпить его.

Сон. Прекрасный, чудный сон. Восхитительный сон вовсе не о Линне, а о них с Биллом и о ребенке, который должен был у них появиться, – ангелоподобной девочке с темными волосами, как у Билла, и сияющими синими глазами, как у Хейли.

– Хейли!

Кто смеет прерывать ее сон?! Если бы достало сил, она сбросила бы с себя эти руки, но единственное, что она смогла сделать, – это произнести:

– Н-н-н-е-е-ет!

– Хейли!

Кто-то тянул ее вверх, одновременно вливая в рот теплое питье. Она попыталась отвести чашку от губ, потом – вывернуться из-под державшей ее руки, опять опуститься в шезлонг и продолжить наслаждаться своим чудесным сном.

Но этого ей сделать не позволили. Впрочем, ее усилия были вознаграждены звуком разбившейся чашки, но тут же у ее губ появилась другая. На сей раз ее мучитель был готов к борьбе. Как ни плевалась, как ни ругалась Хейли, ей пришлось выпить почти все.

Напиток начал медленно отрезвлять ее, возвращать силы, она снова начала соображать. Через час Хейли полностью стряхнула с себя сон и увидела присевшую у ее ног на корточки Селесту в облаке красного шелка. Стараясь не отводить взгляда, она вслушивалась в требовательный голос Селесты, разговаривавшей с духом, вселившимся в Хейли.

– Линна! – взывала Селеста, сопровождая клич пением молитвы, в которой для Хейли не было никакого смысла, – просто слова, которые лились и лились, пока… – Линна, ты будешь говорить со мной?

Хейли захихикала. Ну-ну, давай играй свой спектакль, Черная Ева, подумала она и внезапно вздрогнула от охватившего ее ледяного холода. Она начала тереть руки, чтобы согреться, продолжая думать о том, как все это глупо.

И вскоре снова заснула, но теперь она слышала во сне собственный голос – так старик в полусне слышит свой тихий храп.

Селеста сделала все, что могла, чтобы вступить в контакт с Линной, и уже почти отчаялась, когда вдруг увидела, как у Хейли едва заметно сузились глаза и застыли спина и плечи: это был момент, когда душа материализуется в чужой оболочке и пытается понять, где она.

– Линна, вспомни меня! – приказала Селеста. Обхватив ладонями лицо Хейли и держа его перед собой, она наклонилась и легко поцеловала спящую женщину в губы. – Линна, сестра моя, поговори со мной. Скажи, как я могу тебе помочь?

Смех, раскатистый, мелодичный смех вырвался из груди Хейли – смех Линны. Селеста мысленно перенеслась в то время, когда впервые услышала его. Она разговаривала тогда с покупательницей в задней комнате своего магазина и вдруг осеклась на полуслове, услышав этот смех. С раздражением и гневом она вспомнила слухи, ходившие насчет Линны. Как может человек, обладающий силой столь мощной, что она ощущается даже в ее голосе, так бездарно тратить свою жизнь?

Как может женщина, многие годы изучавшая прекрасные вудуистские песнопения и ритуалы, открыто признавшая свою приверженность этому культу, думать о чем-то другом?

Линна же беспечно тратила свою силу на любовников и пьянство.

Селеста никак не могла этого понять до тех пор, пока Хейли не помогла ей заполнить белые пятна в печальной истории жизни этой женщины.

– Прости меня за то, что я бездумно осуждала тебя. Позволь мне хоть теперь помочь тебе! – взмолилась Селеста.

В легком движении воздуха она почувствовала отказ, а вслед за этим боль, которая оказалась хуже любой физической боли и сковала стальным обручем ее мозг.

– Эта женщина была избрана богами, чтобы помочь мне. Позволь ей выполнить свою миссию, – произнесла Линна голосом Хейли, несколько, впрочем, измененным.

– Войди в меня. Я смогу сделать гораздо больше, – повторила свою мольбу Селеста. – Приказываю тебе.

– Приказываешь?! – Снова смех, на сей раз более высокий по тону, с оттенком угрозы. – У тебя нет власти командовать мертвыми! Так же как и у нее: она лишь кобыла, на которой я езжу и которая подчиняется моим приказам.

В следующий миг Селеста, отлетев назад, больно стукнулась о камни, окружавшие ее маленький храм.

– Линна, оставь ее! – потребовала Селеста.

Легкий ветерок задул свечи. Огоньки над двориком замигали. Боль в висках усилилась – ужасная, ослепляющая боль росла, почти лишая Селесту способности думать и говорить.

– Оставь ее, – с трудом произнесла она прерывающимся шепотом.

Глаза Хейли расширились, она резко выкинула руку вперед и больно ударила Селесту по лицу. Удар был таким неожиданным, что Селеста не удержалась на ногах и упала на стол. Как только зрительный контакт был утерян, Хейли снова погрузилась в сон.

Селеста допила чай, приготовленный для Хейли, и стала расхаживать по дворику, размышляя, что делать дальше.

Хейли дала ей строгие указания. Обычно Селеста не пренебрегала пожеланиями клиентов, тем более друзей, но сейчас сложилась особая ситуация.

Селеста была воспитана ревностной католичкой и еще несколько лет назад регулярно посещала церковь. Все переменилось, когда новый приходский священник заявил с обескураживающей прямотой, что не желает видеть ее на своих службах и что, если она попробует явиться на причастие, он отлучит ее от церкви.

До настоящего дня она не испытывала потребности вернуться в храм, но ведь за все это время не возникало и ситуации, при которой необходима была помощь священника.

Чушь! Она может управлять духом Линны – в конце концов, справлялась же она прежде с духами умерших! И независимо от того, что думает Хейли, ее комнату надо очистить. Утратив пристанище, дух потеряет связь с земным миром и уберется прочь.

Селеста поспешно переоделась в черный спортивный костюм и оставила на столе записку для Хейли, в которой сообщала, что взяла на время ее ключи и машину, хотя была почти уверена: Хейли не проснется до ее возвращения – та спала глубоким мирным сном.

Было уже за полночь, и холодный ночной воздух взбодрил Селесту, сняв усталость, а травяной чай придал чувствам особую остроту.

Кошка, крадущаяся по аллее за «Сониной кухней», напугала Селесту, когда она выходила из машины. Но отдаленный звон посуды, домываемой в ресторанной кухне, и голоса людей, доносившиеся с улицы, помогли расслабиться. То, что Селесте предстояло совершить, следовало делать в одиночестве, но ей приятно было ощущать присутствие в доме людей, которые в случае необходимости придут на помощь.

Она медленно поднялась по лестнице, прислушиваясь к шорохам, твердо зная, что нужно быть настороже. Перебирая связку в поисках нужного ключа, услышала звук, напоминающий треск рвущейся материи. Интуиция подсказывала, что нужно повернуться и уйти, но не для того она приехала сюда, чтобы легко сдаться.

– Здесь кто-нибудь есть? – спросила она, подойдя к двери и постучав в нее.

Дверь отворилась. Из коридора в комнату упала полоска света, и Селеста увидела…

– Это вы? – спросила она.

Когда Хейли проснулась, сквозь щели в занавесках уже пробивался дневной свет. Она позвала Селесту, но ответа не было.

В шкафу на кухне она нашла банку растворимого кофе и заметила записку, лежавшую рядом с ее открытой сумочкой.

«За несколько последних минут я увидела и услышала достаточно. Я не могла разбудить вас, чтобы попросить разрешения взять вашу машину и сделать то, что следует сделать с вашей комнатой. Ждите меня здесь. Нам будет о чем поговорить».

Внизу отмечено время. Селеста ушла еще до полуночи. Почему же ее до сих пор нет?

Встревоженная, Хейли позвонила к себе домой. Включился автоответчик.

– Селеста, если вы там, снимите трубку, – попросила Хейли.

Никакого ответа. По количеству гудков она поняла, что других сообщений на автоответчике нет.

Надев пальто и туго подвязав его поясом, Хейли отправилась домой. Влажный холодный ветер царапал ноги, словно голодная кошка.

Поскольку ключей у нее не было, Хейли решила войти с черного хода и увидела свою машину за домом, на обычном месте. Взяв запасной ключ у дежурного, она стала подниматься по лестнице.

Обычно в это время из квартиры Фрэнка доносился шум льющейся в душе воды, а в воздухе витал аромат кофе и тостов. Но этим утром странная парочка, казалось, куда-то исчезла. Даже звон посуды из кухни кафе был каким-то приглушенным.

Ее дверь была закрыта. Хотя делать это было и странно, Хейли подняла руку, чтобы постучать в собственную квартиру. Но при первом же соприкосновении с деревом ужас, который она до сих пор пыталась игнорировать, охватил ее с новой силой.

Тем не менее, взяв себя в руки, Хейли толкнула дверь.

Шторы в комнате были задернуты, свет выключен.

Протягивая руку к выключателю, Хейли ощутила запах, слишком хорошо знакомый по пережитым трагедиям и снам.

Дверь в ванную оказалась открытой. Хейли заставила себя пойти туда, страшась увидеть все в безжалостном электрическом свете.

Как ей хотелось убежать! И как хорошо она отдавала себе отчет в том, что бегство невозможно.

В ванной вполне мог кто-то быть – кто-то, поджидавший ее, чтобы наброситься.

– Селеста? – позвала Хейли и отважно включила свет.

Ее маленькая елочка была повалена, крохотные игрушки разбились. Одна нить гирлянды не горела, другая беспрерывно мигала. Та гирлянда, что обрамляла окно, на несколько секунд вспыхнула, потом потускнела и тоже замигала.

Покрывало на кровати было вспорото, в прорехе виднелся матрас. На полу поблескивали осколки стеклянных и пластмассовых деталей ее ноутбука.

– Селеста? – снова позвала Хейли, медленно приближаясь к ванной, и вдруг увидела на пороге неподвижную босую ступню. – Селеста, что с вами?! – воскликнула она, бросившись вперед.

Жрица лежала на спине на кафельном полу ванной.

Разверстая плоть. Разорванные одежды. Кровавые следы на черном спортивном костюме Селесты, таком же черном, как та чернота, что стала застилать взор Хейли. Спасительная чернота, скрывающая представшую перед ней ужасную картину.

На фоне реального ужаса отдельными кадрами, как в кино, вспыхивали чудовищные видения другого убийства – давнего и еще более страшного.