В погоне за миражами

Глава 13

Невидящим взглядом Каприс смотрела в окно лимузина. Огромная машина плавно скользнула к стоянке частных самолетов у здания аэровокзала. Все оказалось совершенно бессмысленным. Киллиан считал, что она, не сопротивляясь, просто уйдет от Куина. И Куин ожидал того же. Как они оба могли думать, что она это сделает? Может, Киллиану это еще было простительно. Он не настолько хорошо ее знает, но вот Куин… Куин ее понимал. Они говорили друг с другом — говорили слова, гораздо более значимые, чем те, что шепчут в минуты страсти. Их любовь была трудной, но они дали обещания. Она не могла поверить в то, что Куин так просто мог отказаться от этого. Она не могла поверить, что он может уйти и больше никогда не вернуться. Столько вопросов — и ни одного ответа. Каприс гордо подняла голову. Она не уедет, пока не получит ответы на эти вопросы. Машина остановилась, и Каприс повернула голову. Если ее будущее превратилось в пепел, то по крайней мере она хочет видеть, как догорают последние искры.

— Я никуда не пойду. Можешь доставать шприц.

Она посмотрела Киллиану прямо в глаза.

Киллиан внимательно вгляделся в Каприс, оценивая ее решимость. Когда Силк выглядела вот так же, это означало, что ее ничем не заставишь отступить.

— Я делал вещи и похуже, — пробормотал он, проверяя Каприс.

— Возможно. Меня это не волнует. У тебя наверняка есть способ с ним связаться. Даже если все, что ты сказал, — правда, он должен был договориться с тобой о словесном или визуальном подтверждении того, что тебе удалось меня вызволить.

Ее умозаключение заставило Киллиана удивленно приподнять брови.

— Я не ожидал, что ты настолько хорошо его знаешь.

— Похоже, вы оба не ожидали от меня ничего, кроме того, что я поведу себя как покорная девица, обрадованная тем, что ей спасли жизнь, и готовая поджав хвост бежать домой. — Она сжала кулаки. — Ну, так я не такая. Я хочу его видеть. Если нет, то хотя бы поговорить с ним. Устрой мне это.

— Ты приказываешь?

Она утвердительно кивнула, а потом сложила руки на груди и стала ждать.

Пока Каприс думала, Киллиан делал то же. Куин поручил ему уборку — и он готов был выполнить свою обязанность, но что-то в Каприс его тревожило. Она вела себя не так, как описал ее Куин. В ней чувствовалась решимость и глубина чувства, не соответствующая роли простой любовницы. И несмотря на все произошедшее в последние сутки, Киллиан знал Куина. Не похоже было для Куина допустить такое, не пытаясь сопротивляться. Плюс существовало еще то предсказание. Он знал, почему Куин приехал в Хьюстон. Он сомневался в том, что это знает Каприс.

— Хорошо, — сказал он наконец.

Каприс посмотрела ему в глаза, проверяя, нет ли там признаков обмана или недоговоренности. Она не нашла ничего, кроме решимости помочь ей.

— Он здесь. Его самолет уже должен был приземлиться. Но это лишь короткая остановка для того, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

— Как ты должен был с ним связаться?

— Я еще не связывался. — Киллиан жестом оборвал ее протесты. — Я пойду поговорю с ним и передам ему то, что ты сказала мне. Решать будет он. Это единственное, на что я готов пойти. Потом мы либо воюем, либо ты веришь, что он не хочет тебя видеть.

— Посмотрим, — упрямо пробормотала Каприс.

Киллиан нахмурился:

— Я серьезно!

— И я тоже! — огрызнулась она. Киллиан выругался и вылез из машины. Перед тем как захлопнуть дверцу, он заявил:

— Ты должна дать мне слово, что останешься здесь, пока я не вернусь. Опасность еще не миновала.

— Я останусь здесь. Но больше никаких обещаний ты от меня не получишь.

Куин взглянул на входящего в самолет Киллиана и немного расслабился, когда увидел его лицо. Хотя Гато по телефону сообщил ему, что они благополучно увезли Каприс, Куину нужно было знать подробности.

— Как она?

Киллиан уселся в удобное кресло напротив Куина.

— Злая, как черт. Упрямая, как ослица, и настолько умная, что раскусила даже тебя. Она не тронется с места, пока ты с ней не поговоришь. Она не верит, что ты отсылаешь ее насовсем. Что за чертовщина между вами произошла? Ты же знаешь, кто она. И я помню, что она для тебя значила, когда ты уезжал из Атланты. Несмотря на относительную безопасность, в которой ты жил последние пару лет, ты рисковал, оставаясь в городе все эти недели только для того, чтобы быть с нею. А тут еще это чертово предсказание…

Куин ничем не выдал беспокойства. Слишком многое зависело от его решений — и безопасность Каприс в том числе. Ее безопасность была для него самой важной ставкой в этой игре.

— Она должна оказаться в том самолете.

— Тогда сам ее туда и посади. Я не собираюсь выполнять за тебя всю грязную работу. Ты с ней спал. Ты заставил ее поверить в тебя — несмотря на факты, которые сломали бы любую более слабую женщину. Я не собираюсь возвращаться к машине, бороться с ней, делать ей укол и тащить ее в самолет, словно куль с мукой. Она заслуживает большего.

— Она заслуживает жизни! — парировал Куин с совершенно не свойственной ему вспыльчивостью.

Киллиан поднял брови, увидев в глазах Куина мучительную боль. Это его настолько поразило, что он даже отшатнулся.

— Боже! Да ты выглядишь чуть ли не хуже, чем она! Предсказание сбылось!

Мысленно проклиная себя, Куин постарался овладеть собой. Больше он себя не выдаст.

— Сбылось. Но Рэндал Куинлен должен исчезнуть. Один раз я обманул себя — и она чуть не погибла. Я больше никогда не пойду на то, с чем мне пришлось только что столкнуться. И уж, конечно, не потребую от Каприс, чтобы она еще когда-нибудь и где-нибудь пережила подобный кошмар.

Киллиан понимал, что думал бы так же, если бы в такой ситуации оказались Силк и он сам.

— Тогда скажи ей это. Может, она тебе поверит. Мне она верить не желает. Даже когда я сказал ей, что, спасая ей жизнь, ты убил человека, она этому не поверила, — резко прибавил Киллиан. Роль, которую во всем этом сыграл он сам, по-прежнему не давала ему покоя.

Впервые в жизни Куин усомнился, хватит ли у него сил сделать все нужное для того, чтобы дать Каприс свободу. Он знал, что сможет вырвать ее из рук Густава: единственной проблемой была та травма, которую Каприс получит. Но сейчас все было по-другому. Ему придется посмотреть ей в глаза и сказать, что она ему больше не нужна. Глубоко вздохнув, он встал.

— Пошли.

Они молча прошли расстояние, разделявшее два самолета. Все, что можно было сказать, уже было сказано.

— Я подожду здесь, — негромко сказал Киллиан, остановившись у трапа самолета, который должен был увезти их домой. Он дал знак своему водителю выйти из машины.

Куин кивнул, не замедляя шага. До встречи с Каприс оставалось всего несколько шагов. Он открыл дверцу машины, немного удивляясь тому, что она не вышла, чтобы встретить его. Скользнув внутрь и заглянув ей в глаза, он понял, почему.

Каприс пристально смотрела на него. Не обнаружив новых шрамов, она немного смягчилась, а потом она сосредоточила взгляд на его глазах и прочла в них несгибаемую решимость. Гнев вернулся снова, еще более сильный, чем прежде.

— А теперь повтори мне ту ложь, которую ты говорил Киллиану! — вызывающе бросила она.

Несколько секунд Куин молча смотрел на нее. Положение оказалось даже более серьезным, чем он предвидел. Неудивительно, что Кпллиан разъярен.

— Это не ложь. Я отсылаю тебя отсюда, — проговорил он наконец. И хотя Каприс зажгла в машине свет, она ничего не смогла прочесть в его глазах.

— На сколько, Куин? Сколько времени я должна буду оставаться в изгнании?

— Это не изгнание. Мы расстаемся.

Он смотрел, как ее лицо заливает бледность. Пытаясь оторвать взгляд от мучительной боли, которую она пыталась спрятать — и не смогла, — он заметил белые бинты на ее запястьях. Его лицо напряглось. Куин поймал ее руки и притянул их к себе.

— Откуда это? — спросил он тихо. Его голос звучал слишком спокойно, словно затишье перед бурей.

Каприс смотрела на повязки, не видя бинтов и думая только о том, как она держалась за свою веру в человека, обещавшего ей любовь, а предложившего вечное изгнание. Ей было больно. Она-то была уверена, что Киллиан ошибался!

— Отпусти меня, — прошептала Каприс, внезапно почувствовав себя смертельно усталой. У нее не осталось сил, чтобы бороться.

— Скажи, что случилось? Кто это с тобой сделал? — приказал Куин, не заметив усталости, погасившей весь ее гнев. Он повернул ее руки, заметив узкие полоски крови, отмечавшие каждый порез под повязкой. — Густав дал мне слово, что этой ночью ты будешь в безопасности. Что он сделал? — Все те шрамы, которые Густав оставил на его теле, не причинили ему такой боли. Он поднял взгляд, сосредоточившись на полных боли глазах Каприс. Тело его напряглось, чтобы не реагировать на ее муку. — Скажи! — приказал он мягким тоном, всегда появлявшимся в его голосе, когда из-под маски Куина появлялся цыган.

Продолжая смотреть ему в глаза. Каприс задрожала. Прошлое было живым, как никогда. Густав не смог показать ей это. Кил-лиан не смог рассказать ей об этом так, чтобы она поверила. А вот мягкий, почти веселый голос Куина ее убедил.

— Никто со мной ничего не делал. Я сделала это сама.

— Как? — Он легко провел пальцами по ее запястьям, над самой повязкой. — Я сам перевязал веревки. Они не нанесли бы таких повреждений, даже если бы ты вырывалась.

— Я не хотела сидеть и ждать, пока меня освободят. Я разрезала веревки.

Куин держал ее совсем легко, и Каприс не пыталась отстраниться. Но ей хотелось это сделать. Слишком больно было терпеть его прикосновение, напоминавшее ей о пустой темноте и холоде, поджидавших совсем рядом, — о врагах, от которых она никогда не избавится после того, как Куин отошлет ее прочь.

— Чем?

— Зеркальцем. Я разбила его и использовала осколки, как ножи. Только получилось недостаточно аккуратно.

Куин закрыл глаза, пытаясь спрятаться от правды. Он знал, как режет стекло, представлял себе, какую боль причиняло Каприс каждое неверное движение, сознавал, какое отчаяние двигало ею, заставляя продолжать задуманное, несмотря на жгучую муку. Он ошибся. Он считал, что знает Каприс, ее реакции, желания, надежды на будущее, имеющее для нее такое огромное значение. Но ничто не подготовило его к тому, чтобы понять, чем она готова была рискнуть, — болью и наказанием, последовавшими бы, если бы Густав обнаружил, что она сделала.

— Я же сказал, чтобы ты ждала, — проговорил он наконец.

— В нашей темноте.

Услышав ее ответ, Куин открыл глаза. Воспоминания — единственное, что у него останется. Но даже воспоминания лучше, чем его жизнь без Каприс.

— А еще ты сказал, чтобы я вспоминала то, что мы делали в этой темноте. — На этот раз она говорила мягко и легко. Она училась, училась у Куина, как существовать в этом мире, сделавшем его одновременно и охотником, и жертвой. — Я пережила заново каждую минуту, вновь ощутила вкус твоей кожи, почувствовала запах наших тел в момент страсти, соединения двоих в одно целое. Хотя мы оба не произносили этого слова, я услышала на твоих губах любовь. И на моих тоже. — Она улыбнулась, и ее губы неожиданно повторили изгиб его губ в тот момент, когда он устраивал западню. — Вот наша правда. — Она почувствовала, что его пальцы разжались, выпустив ее руки: она добилась этого, превратив в оружие слова. Не отводя взгляда. Каприс повернула ладони так, что теперь она держала его за руки. Его тело делилось с ней жизненной силой, и это слияние в некотором смысле было не менее интимным, чем их любовные ласки. — Только оказалось, что это вовсе не правда. Эти слова были непристойной ложью, чтобы заманить, обмануть, украсть у меня то, что я отдала бы добровольно, без всякой лжи.

Если бы он не слышал мучительной боли и не видел этой улыбки, Куин еще мог бы высвободиться, выскользнуть из машины в ночь и уйти. Но он увидел — увидел слишком много. В эту минуту он понял, что существует мука гораздо более страшная и болезненная, чем физическая.

— Это была не ложь. Я любил тебя тогда. Люблю и теперь.

Если это слово поможет ей уйти, он готов воспользоваться и им тоже.

Улыбка стала шире, и одновременно сильнее запылал гнев в глазах, которые когда-то горели только страстью.

— Если этими словами ты собирался подбодрить меня, у тебя ничего не получилось. — Она отпустила его руки и отстранилась, насколько ей позволяла спинка сиденья. Ей больше не нужно было его тепло — как и его ложь. — Иди. Ты сказал, что уходишь? Уходи.

Куин подался к ней и схватил ее за плечи прежде, чем Каприс успела понять, что он намерен делать.

— Нет. Ты это начала. Ты не желала поверить в то, что я ухожу. Я хотел избавить нас обоих от этого последнего разговора. Мне казалось, я смогу освободить тебя от обязательств, не ранив нас обоих правдой. Я ошибся.

— Я слышала твою правду. — Она кивнула в сторону отделения, где лежала коробка со снотворным. — И видела твои методы. Человек, которому, как я думала, я могу доверять, был готов сделать мне укол — по твоему приказу.

Куин не отреагировал на ее упоминание о Киллиане.

— Когда вчера вечером тебя захватил Густав, меня ждала дорога в ад. И тебя тоже. Он бы убил тебя, и смерть не была бы ни быстрой, ни легкой. Она была бы медленной, и каждый шаг вел бы в кошмар, которого ты даже представить себе не можешь. Я прошел по этому пути — и выжил.

Каприс смотрела ему в лицо и вспоминала шрамы на его теле. Внезапно прошлое обрело неожиданную определенность.

— Это он их оставил? — прошептала она, и на этот раз в ее голосе звучала боль женщины за своего мужчину.

Он коротко кивнул. Его больше не беспокоили те клейма, которые Густав запечатлел на его плоти. Если это поможет Каприс понять — все, что ему пришлось вытерпеть, было не напрасным.

— Он предложил мне для тебя ночь гарантированной безопасности. Он не думал, что я смогу перехитрить его, имея так мало времени.

Даже теперь, понимая, что было поставлено на карту, решение, принятое Куином, ранило Каприс. Из-за грозившей ей опасности Куин убил человека.

— Киллиан сказал мне, что ты сделал.

Куин помолчал. Можно было оставить ее верить в то, что он сказал Киллиану. Он считал, что так ей будет легче. Возможно, он ошибся.

— Что, как ему кажется, я сделал.

Каприс вцепилась ему в запястья: ей больше не хотелось отстраняться. Надежда согрела ей сердце. Она всматривалась Куину в глаза, взывая к Богу так отчаянно, как не взывала даже в плену у Густава.

— Ты этого не сделал?

Куин увидел надежду, которую Каприс и не пыталась спрятать. Ему легче было бы выдержать пытки.

— Нет. Я устроил все так, чтобы казалось, будто я это сделал.

— Как?

Он покачал головой, одним жестом отметая те отчаянные, поспешные шаги, которые вынужден был сделать, чтобы ее освободить.

— Это не имеет значения, кроме как в отношении тебя. Но это — одна из причин, по которой тебе надо как можно скорее отсюда уехать. Густав недолго будет пребывать в заблуждении. Может быть, посланный им человек уже сейчас обнаружил правду.

Каприс почти не слышала его слов о вновь возникшей опасности. Ее тревога была сосредоточена на Куине, на том, как сделанный им выбор отразится на его безопасности.

— Густав будет тебя искать. Может, даже последует за тобой на остров.

Он кивнул, стараясь не замечать яростный огонь преданности и любви, пылавший в ее глазах ярче полуденного солнца.

— Он меня найдет. Я не стану прятаться. Каприс ошеломленно смотрела на Куина, не веря тому, что он будет пассивно сидеть и ждать смерти.

— Но у тебя ведь там есть защита! — сказала она, пытаясь понять нюансы, услышанные в голосе Куина. Неужели это бессилие? Немыслимо. Покорность? Подобная реакция совершенно нехарактерна для человека, которого она успела полюбить.

— Неприступных крепостей не бывает. Каприс не хотела поверить, что Куин почему-то хочет, чтобы Густав его нашел. Воспоминание об этом страшном человеке, державшем ее жизнь в своих руках и оставившем на теле Куина такие страшные шрамы, заставило ее похолодеть.

— Тогда умри снова, — прошептала она. Куин глубоко вздохнул, позволив выйти наружу усталости, жившей глубоко в его душе.

— Даже у кошки всего девять жизней. Я остаюсь жив. Но иногда мне этого уже не хочется. Вот почему я не возьму тебя с собой. Этой ночью я готов был продать ради тебя мою душу, мою честь и мое тело. Я мог бы остаться жив, чтобы быть с тобой. А ты смогла бы? Когда-нибудь, может, в наш самый счастливый день ты могла бы вдруг вспомнить, что я мог бы сделать этой ночью, если бы у меня не осталось другого выхода. А может, еще сделаю в другие ночи, чтобы ты была в безопасности. И что ты при этом почувствуешь? Вину. Тебе будет ненавистна та цена, которую пришлось заплатить за то, чтобы разделить моих демонов, опасаясь всякой тени, ожидая, что какой-то неизвестный враг из моего прошлого воспользуется тобой, чтобы купить еще кусочек: меня. Сколько еще раз я должен буду увидеть тебя связанной, взятой в заложницы? Это может стать нашим будущим. И во многом это реальнее нашей любви. Ты могла бы смириться с этим и остаться прежней? Если меня можно сломать, это будет сделано через тебя — через ту цену, которую тебе придется платить, чтобы оставаться со мной. Если бы я не любил тебя по-настоящему, разве я мог бы потребовать от тебя такого? А ты могла бы потребовать этого от меня?

Каприс матча смотрела на него, представляя себе нарисованное им будущее. — будущее, которое сожгло бы их заживо. До этой минуты она видела только любовь, огонь, зажженный в темноте, которая принадлежала им двоим, которую они сделали своей собственной. Куин оказался сильнее, чем она. Он увидел реальность, стоявшую за чувствами. Он понял, что ее не изменить просто тем, что они любят друг друга. И вместе с правдой в их мир просочился холод, леденящий душу, мертвящий сердце. Эта темнота стала чужим миром, в котором навечно останутся ее следы.

— Дело не в том, что я слишком мало тебя люблю. Дело в том, что я люблю тебя слишком сильно. — Он привлек ее и уложил себе на колени. Он взял ее на руки, вбирая в себя ее запах, стараясь запомнить его как можно лучше: для него не будет никакой другой женщины. Его руки скользили по ее телу, запоминая его очертания: это воспоминание будет оживать в нем с каждым вздохом. — Я предпочитаю, чтобы ты жила, узнала страсть с другим мужчиной, дала другому те обещания, которые давала мне, но не хочу разрывать тебе душу этими минутами тьмы.

Каприс прижала ладонь к его сердцу, ощущая сильное, уверенное биение в такт своему собственному. Не было слов, стерших бы правду, вернувших ей надежду и веру в будущее. Она положила голову ему на грудь и закрыла глаза.

— Тогда обними меня. Ненадолго. Пусть темнота в последний раз станет нашей.

Куин обхватил Каприс руками, впитывая ее покорность. Его взгляд был таким же безнадежным, как ее голос. Секунды обрели крылья. Ночь стремительно летела, мягко огибая их машину. Куин приподнял ее лицо. Ресницы лежали на щеках серебристыми перьями. Веки затрепетали, начали раскрываться.

— Не надо. Помни нашу темноту. Поцелуй меня в ней и позволь уйти из нее. Там всегда была надежда, всегда было завтра, которое можно было найти и разделить.

От слов поэта, что мог любить столь красиво, на глаза Каприс навернулись жгучие слезы. Он наполнил темноту бесконечным наслаждением. Там была истинная надежда — в мире, где надежды больше не оставалось.

— Поцелуй меня еще раз, а потом иди, любимый.

Куин склонился и приник к ее тубам, но без страсти. Вместо страсти он дал ей свою душу. Там, куда он направляется, душа не нужна.

Когда Куин поднял голову, Каприс заставила себя не двигаться. У нее на губах остался вкус его поцелуя, запах его тела окружил ее теплой аурой, которая скоро исчезнет. Даже его тепло ушло от нее, когда он осторожно пересадил ее на сиденье. На секунду его пальцы задержались на сплетении нервных окончаний, которое не найдет уже никакой другой мужчина. Наслаждение еще было с ней, когда дверь машины открылась, и прошлое цвета ночи украло его у нее. Прошлое, которое всегда будет его преследовать.