Глава 21

Лиззи не представляла, куда идет, пока не оказалась на месте, у двери в маленькую темную хижину в конце аллеи. «Приходи», — сказал он. Другого приглашения ей и не нужно было.

Страшного ничего не случилось, но прошло почти три часа, а она не могла уснуть. Миссис Таппер мирно посапывала в своем углу.

Лиззи никогда не была в садовничьем домике и не представляла, что или кого может там встретить. Дом казался погруженным в спокойствие и тишину, но стоило выскользнуть из кухонной двери на аллею, как спокойствие сменило поразительное оживление.

Юркими челноками туда-сюда сновали мнимые лакеи: кто все еще в ливреях, кто уже — без. Что за активные и деятельные шпионы!

Из-за кухонной двери наружу пробивался свет. Лиззи взялась за ручку, и дверь с легкостью поддалась. Она вошла в аккуратную маленькую кухоньку. На деревянном столе с какими-то картами и схемами стояла низкая лампа, вокруг сидели люди. Мужчины. Военные моряки. При ее появлении они тотчас умолкли и насторожились.

Что ж, вот он и ответ на ее вопрос, находится ли она под подозрением. Очевидно, да.

Глаза Джейми смотрели на нее беспристрастно.

— Что?

Все же в его голосе она уловила нетерпение. Он просил прийти, только если что-то случится.

— Можно тебя на минутку?

Он отошел от стола, окинув еще одним взглядом окружавших его людей, и сказал неопределенным тоном:

— Мы можем поговорить здесь. Джентльмены, вы позволите?

Он проводил ее по темному коридору в переднюю часть дома, мимо узкой лестницы, в еще более темную комнату. Лиззи медленно следовала за ним, придерживаясь ладонью за стену, чтобы не споткнуться в темноте. У подножия лестницы она остановилась, пытаясь разглядеть обстановку в тусклом свете, давая глазам возможность привыкнуть к темноте.

— Что ты здесь делаешь? Что случилось? — донесся его голос из комнаты, служившей, по всей видимости, гостиной.

— Можно зажечь свет?

— Нет. — Он ссутулился на стуле с высокой спинкой, вытянув перед собой длинные ноги в сапогах. Лунное сияние и свет из дома напротив окрашивали его в золотисто-белый цвет. — Следить за тем, что делается снаружи, легче, если внутри нет света. Чтобы быть в курсе событий. Зачем ты пришла? — проворчал он устало.

Его странное настроение за это время не улучшилось.

Он находился в хорошей компании. Она и сама не знала, зачем пришла.

— Ты и вправду все усложнила для нас, Лиззи.

— Прости, я надеялась все упростить.

Он медленно поднялся, распрямив свою высокую фигуру. Он уже был в грубой рабочей одежде и все еще выглядел усталым. Но от ее слов все признаки усталости спали с него как плащ.

— Упростить? Не хочешь ли ты сказать, что пришла не для того, чтобы мучить меня своими разговорами о стрижке волос и других актах неповиновения?

Мучить его? Она не считала себя на это способной.

Но он продолжил, ошибочно приняв ее колебание за ответ:

— Я понимаю этот ажиотаж в Париже, где дамам отсекают волосы, прежде чем отсечь голову. А ля гильотин — так, кажется, это называется. — Он повернулся и жестом указал на комнату. — Заходи, Лиззи, окажи любезность.

Она сделала несколько осторожных шагов в залитую лунным сиянием гостиную. Большая часть домика садовника скрывалась за стеной огорода, Но этот угол выходил на восточный газон и к господскому дому. Среди бархатной зелени Гласс-Коттедж светился как фонарь.

Лязг металла о металл заставил Лиззи вздрогнуть и резко повернуться. Джейми стоял у письменного стола с парой ужасающе острых садовых ножниц.

— Постоишь или посидишь, пока я буду стричь?

— Нет! Я не для этого сюда пришла.

Она вдруг осознала с запоздалой ясностью, что пришла сюда, потому что хотела, чтобы он снова посмотрел на нее, как два часа назад в кухне Гласс-Коттеджа. Чтобы снова посмотрел на нее так, как будто что-то в ней было ему дорого. Как будто она была ему дорога.

Он направился к ней твердым шагом, но ей показалось, будто к ней приближается волк. Она уже чувствовала, как ее насквозь просвечивают его светлые, почти горящие, серые глаза. И даже испытала желание попятиться и броситься бежать со всех ног куда глаза глядят, но Поборола его.

— Тогда зачем ты пришла, Лиззи?

Он стоял так близко, что она ощущала на шее его обжигающее дыхание и запах его тела. Лавровишневой воды.

Лиззи про себя улыбнулась. От лакея не могло пахнуть лавровишневой водой. Глупая, нелепая мысль, но она ничего не могла с собой поделать. Она любила его Запах. Она любила его. И возможно, это был ее последний шанс сказать ему об этом.

— Под домом есть пещеры. Они ведут внутрь из скалы у бухты.

Он замер, изучая ее лицо.

— Я знаю, — сказал наконец.

— Что ж, хорошо. Я сама их обнаружила. В тот день, когда нашла… тебя. — Почему-то ей показалось важным сообщить ему об этом. Возможно, чтобы отдал ей должное. Как глупо. — У меня пока еще не было возможности исследовать их или начертить план, но, полагаю, это там вольные торговцы, твои контрабандисты, устроили свой тайник. Думаю, это объясняет, как Дэн Пайк пробрался в дом. И зачем.

И снова возникла пауза, прежде чем он ответил. По-видимому, оценивал ее, решая, можно ли ей доверить правду.

— Мы уже составили их план, Макалден и я. Фрэнсис Палмер тоже это сделал. Пещеры пустые и не ведут в дом.

— В самом деле? — В голосе Лиззи прозвучало разочарование. — Я была так уверена, что они соединены с домом. Но если нет, то как Дэн Пайк попал в дом, когда двери оставались на замке?

— Думаешь, мы не задавали себе этот же вопрос?

Боже правый. Ей не приходило это в голову. Она полагала, что, кроме нее и Магуайра, больше никто ничего не знает. Что же сказал ей Роксхем насчет того, что она очень умная женщина? Теперь она себя такой не считала.

— Тебе не кажется, что мы облазили в доме каждый дюйм? Обыскали все помещения от подвала до чердака в поисках тайника с оружием? Неужели ты не понимаешь, почему Макалден и моя команда хватались за любую бессмысленную, грязную работу, не пропускали ни единого рейса между домом и Нормандскими островами в попытке выяснить, кто управляет организацией Пайка? Кому так нужен Гласс-Коттедж, что они даже пошли на убийство Фрэнка Палмера и, возможно, замышляли убить тебя?

— Я не знала… Я… — И тут ее ударило… невидимой волной под колени. Ее пытались убить. Лиззи потребовалась вся ее воля, чтобы устоять на ногах. И подумать. — Мне кажется, тебе следует рассказать все Магуайру или позволить это сделать мне.

— Ах да, Магуайр. Почему ты доверяешь этому Магуайру, Лиззи? А тебе не приходило в голову, что он может быть одним из них? Главарем Головорезов. Тем, кто подослал к тебе Дэна Пайка, кто убил Фрэнка Палмера, перевез его тело через холм и сбросил в Дарт?

— Нет! Я знаю его всю свою жизнь. Он спас однажды мою жизнь.

Тогда после короткого молчания он произнес слова, которые, как удар кинжала, пронзили ей грудную клетку.

— Ты и меня знаешь всю свою жизнь.

В этом и состояла суть того, что произошло между ними: недостаток доверия был источником всех их бед и разногласий. При всей своей любви, они никогда друг другу до конца не верили.

Лиззи сделала первый осторожный шажок по пути к доверию.

— Я доверяла тебе безоговорочно. И всем сердцем хочу снова доверять.

— В самом деле? Но три дня назад ты мне не верила.

— Да. Это была ошибка. Мне следовало тебе поверить.

Он подошел ближе, так что она видела отблеск лунного света в его прозрачных глазах.

— А сейчас ты мне доверяешь?

— Нет, — прошептала она и увидела, как в его глазах сверкнула боль, столь острая, что она сама ощутила ее остроту. — Нет, Джейми. Я не верю тебе до конца, и не только потому, что ты все еще держишь в руке эти ужасные ножницы, но потому, что так смотришь на меня. — Она пригнулась к нему и поднесла губы к его уху. — Как будто сгораешь от желания сорвать с меня всю одежду до последней нитки и взять меня, голую, прямо здесь, на ковре.

Его тело напружинилось, и замерло дыхание в груди.

— И я надеюсь, — продолжила она, — что и ты, возможно, заметил, что говорит мой взгляд. Я тоже очень хочу сбросить с себя одежду и отдаться тебе прямо здесь, на полу этой комнаты.

Лиззи услышала, как упали ножницы, но он отступил на шаг назад. И те несколько дюймов пространства, образовавшегося между ними, стали для нее невероятной пропастью. И холодом пустоты без его тепла.

— Нет, — сказал он тихо, но твердо. — Не посреди пола. И не здесь. Ты моя жена, и я хочу владеть тобой в нормальных условиях, в хорошей постели.

Он взял ее за руку и повел бесшумно и медленно вверх по узкой лестнице в свою маленькую комнатушку с крутой крышей и мягкой узкой постелью.

— Ну вот, Лиззи, — только и сказал он.

Они раздели друг друга медленно и аккуратно, как давно женатая пара. Как пара, у которой впереди все время мира и нет нужды спешить и суетиться. Как семейная пара, которая выражает свою любовь, преданность и уважение в медленных, ленивых поглаживаниях и тихих, спокойных словах и наслаждается этим, растягивая время. Как супруги, давно выучившие наизусть, что говорить и делать, чтобы доставить друг другу высшее наслаждение.

И когда все закончилось и они насытились физическим обладанием, то лежали, обнявшись, в неподвижности, потому что некуда было спешить и нечего друг от друга скрывать.

Марлоу сжал руки, обнимая ее крепче.

— Лиззи, — произнес он как заклинание, как будто хотел привязать ее к своей душе.

Как будто мог удержать рядом с собой, тихую и мягкую, навеки. Но с Лиззи штормовые тучи никогда не заставляли себя ждать.

Она вздохнула глубоко и протяжно, и он приготовился услышать худшее.

— Так я себе это всегда и представляла.

— Представляла — что? — спросил он настороженно.

— Как это будет у нас.

— Умеренно эротично?

Он заключил в ладонь ее красивую грудь.

— Нет, то есть да, но я не это имела в виду.

— А что тогда?

Он уловил в ее словах налет грусти.

— Так я всегда представляла, как у нас с тобой будет это в первый раз. В твоей узкой постели в каком-то маленьком, уютном домике, где будем только мы вдвоем. И что я буду чувствовать после того, как ты в первый раз мной овладеешь…

Он повернулся набок и приподнялся на локте, чтобы видеть ее лицо. После затянувшейся паузы подсказал:

— Ты будешь чувствовать?..

— Полноту.

Марлоу ощутил в себе колодец нежности. О да. Это было ему понятно. Совершенно. Он убрал с ее лица прядь волос.

— И ты чувствуешь?

— Да, кажется, да.

Он с облегчением выдохнул, не сознавая, что до сего момента невольно задерживал дыхание. И погладил ее волосы, раздумывая над ее ответом, потом спросил:

— А до этого ты так не чувствовала?

— Нет. Я не понимала. Я думала, что ты должен дать мне что-то. Мне не приходило в голову, что у нас могут возникнуть такие разногласия, какие возникли.

Это было в высшей степени деликатное описание того, что между ними произошло. Но ему было куда важнее показать ей, что он понимает.

— Да, у нас были разногласия.

— Были. — Она снова замолчала, и он притянул ее, положив ее голову к себе на грудь, чтобы могла продолжить свои излияния. — А ты всерьез говорил об этом? О правительстве, государственной измене и моей… — она сделала паузу, чтобы проглотить в горле ком, — шее?

— Да. Прости. — Он еще крепче сжал ее руками, стараясь усмирить острое собственническое чувство, которое она вызывала. — Но я сделаю все, что в моей власти, чтобы этого не случилось. Чтобы тебе ничто не угрожало. Я защищу тебя.

Даже внезапный прилив откровения не мог изменить ее натуры.

— Я не нуждаюсь в твоей защите, — начала она е предсказуемой горячностью. — Я могу сама позаботиться…

— Лиззи, — перебил он, не в состоянии больше терпеть ее нелепые речи, — неужели ты искренне считаешь, что то, что ты делала, было благоразумно или эффективно? Как ты о себе заботилась? Таская повсюду с собой дробовик как третью руку? Подстрелив Дэна Пайка и ополчив против себя все сообщество контрабандистов? Не внимая добрым советам уехать в город и оставить этот проклятый Богом дом в покое?

Она упрямо тряхнула головой.

— Нет. Я не могу уехать из дому, это будет…

— Почему этот чертов дом так тебе дорог?

— Потому что принадлежал тебе, тупой ты осел! Потому что ты отдал его мне. Потому что ты дал мне все, о чем я когда-либо мечтала: розы, окна, звезды, черт тебя дери! Звезды! Ты заставил меня увидеть звезды.

Лиззи сопровождала свою речь эмоциональными тычками в его грудь, но попыток вырваться не делала.

Его улыбка родилась где-то в груди, и когда наконец достигла губ, он рассмеялся.

— Боже, моя милая, дорогая Лиззи, как же это безнадежно сентиментально.

Наверное, они оба дружно расхохотались бы, если бы имели возможность вздохнуть полной грудью. Он чувствовал, что она улыбается. Слышал это в ее голосе.

— Я скучала по тебе — тихо призналась Лиззи, но он расслышал бы это признание и в шумной комнате.

Он давно и страстно ждал этих слов.

— И я скучал по тебе, Лиззи.

Но для нее эти эмоции и сантименты были уже перебором.

— Как ты мог скучать по мне, когда никуда не уезжал?

На этот раз он уловил в ее голосе сомнение и невольно рассмеялся, потом поцеловал в макушку и, взяв прядь шелковистых волос, намотал на палец. Было странно разговаривать с ней в таком положении.

Заглянув ему в лицо, она осторожно спросила:

— Что ты собираешься делать теперь?

— Сегодня? Выполнять свой долг. — Он думал, что она должна была уже понять это, но хотел убедиться. — Вычислить, кто из гостей занимается контрабандой. Кто из них убил Фрэнка.

— А когда это задание будет выполнено?

Еще один пробный камешек.

— Получу новое назначение от Адмиралтейства. Надеюсь, менее секретное. На фрегат или какой-нибудь другой корабль, принимающий участие в военных действиях.

— А как же я? Мы с тобой и вправду женаты?

На этот раз он ощутил, как напряглось ее тело.

— Полагаю, это зависит от тебя, Лиззи. Я думал… — он запнулся, — я надеялся, что ты любишь меня.

— Может, и любила. — Ее голос прозвучал чуть слышно. — До того как ты начал мне лгать. Нет, не так. До того как узнала, что ты лгал мне. Ты все время лгал. Я только не знала.

— Не думаю, что ты меня простишь.

Напряжение в груди стало невыносимым. Он не мог сделать ни вдоха, ни выдоха.

— Ты так думал?

— Не знаю. Скорее, думал, что ты пожмешь своим элегантным плечиком и скажешь, что тебе все равно, что я сделал, лишь бы любил тебя.

Лиззи не проронила ни звука. Он чувствовал на груди щекотание ее ресниц. Она яростно мигала, пытаясь найти ответ. Или пыталась сдержать слезы.

— Ты можешь меня простить?

Напряжение в груди переросло в острую, неотступную боль.

— Ты оставил меня за решеткой, — прошептала она потерянным, тонким голоском. — Твой план, задание, или как там ты это называешь, закончилось для меня арестом и заточением в каземате. — Ее голос дрогнул. — Я не могу находиться дома, в своем собственном доме, больше нескольких часов. Я ненавижу замкнутые пространства. Ты знаешь, я даже не переношу езду в закрытом экипаже, и все же ты оставил меня в тюрьме на многие дни. Где я к тому же нахваталась всяких паразитов. Я никогда не жила в такой грязи и никогда не испытывала подобного унижения. А ты бросил меня там.

Она заплакала. Он чувствовал на коже теплую капель ее слез.

— Прости, Лиззи. Мне очень жаль.

Он действительно глубоко сожалел. И собирался это поправить. Он подарит ей будущее, о котором она мечтала, даже если это будущее будет без него.

— Я все искуплю. Обещаю. Я куплю тебе другой дом. Твой собственный. Дом из стекла, чтобы ты никогда не чувствовала себя взаперти.

— Но такой дом уже есть. Гласс-Коттедж. Поэтому я и люблю его. Поэтому не могу отсюда уехать.

Она продолжала его держать, продолжала обнимать за шею. И он вдруг осознал, что Лиззи его не отпустила, что не уходит, а остается с ним. И он продолжал держать ее осторожно и благоговейно, гладить ее спину и волосы, осушать поцелуями слезы, пока она не устроилась на его груди. Она его не бросила.

— Но дом — это всего лишь здание. Что, если нам придется поселиться в другом месте? Что, если я попрошу тебя жить со мной на борту корабля? Моего корабля.

— А ты попросишь, правда? Я скажу «да».

Милая, восторженная Лиззи.

— И этот дом не будет тебе нужен?

Ему хотелось убедиться наверняка. Он вспомнил, как хотел восхитить ее этим домом, чтобы она восхитилась им.

— Это не просто здание. Дом, думаю, был ответом. Моим ответом на мою неудовлетворенность.

— Лиззи, как могла ты быть неудовлетворенной? Тебе было дано все: семья, состояние, образование.

— По-настоящему мне это не принадлежало. Но принадлежало моему отцу. И когда я выросла, все, что якобы было моим, стало не моим, потому что я выросла.

— Я не понял. Как мог он забрать у тебя то, что уже дал?

— Просто взял и забрал. Меня больше не учили, не дали права выбрать собственную судьбу. И все потому, что я родилась женщиной. Единственное, что мне оставалось, чтобы не прослыть несносной старой девой, — выйти замуж. — Лиззи повернулась у него на груди, сопровождая каждое свое утверждение уколом маленького твердого пальчика. — И когда ты сделал мне предложение, как могла я отказать тебе и пройти мимо того, что само плыло мне в руки? Вот что такое был для меня этот дом — мой шанс.

— Твой шанс стать свободной?

— Да. Ты понимаешь? Единственный реальный способ для женщины пробиться в этом мире, в этом обществе — это выйти замуж. Меня такое положение никогда не привлекало, но мне нужно было, чтобы меня «сбагрили». Отец давал мне прекрасное приданое, но эти деньги не могли стать моими. Распоряжаться ими должен был мой муж. И я бы никогда их не получила, если бы не вышла замуж. И хотя отец никогда не говорил мне этого, я знаю, что он завещал имение, кроме доли матери, своему племяннику.

— Но такова жизнь. Так устроен этот мир, Лиззи. Ты должна радоваться тому, что он сделал для тебя. Мой отец дал мне только образование. Богатство и влияние мне предстояло заработать самому.

— Поэтому ты должен меня понять лучше, чем кто бы то ни было. С моим дальнейшим образованием было покончено, чтобы я не смогла самостоятельно создавать свое богатство. Этого боятся больше всего на свете: что женщина, по крайней мере моего класса, начнет жить своим умом, чтобы пробиться в этом мире. Они предпочли бы, чтобы она зарабатывала телом, хотя толкуют о морали.

— Не говори дурно о том, что делают наши тела. Для меня это священно.

Лиззи перевернулась на спину и уставилась в потолок.

— Я не представляла, до какой степени была зависима. Я все воспринимала как само собой разумеющееся. Никогда не думала, что все может исчезнуть. Что он может все отобрать. И мне ничего другого не останется, как выйти замуж, но я не обладаю счастливой способностью делать мужчин довольными собой.

— Позволь не согласиться. Ты делаешь меня очень счастливым, когда не делаешь невыносимо несчастным. Но можешь ли ты простить меня?

Она не сразу ответила. Закрыла глаза, чтобы подумать.

— Все зависит от тебя, Джейми. На днях ты напомнил мне о моем обещании. Любить и почитать. Почему не делал этого сам? Почему предпочел использовать меня? Почему поставил свой долг выше меня?

— Потому что получил это задание до того, как подумал о тебе, — ответил Марлоу без запинки. — Нет, не так. Когда мне было приказано вернуться в Дартмут, я ни о чем другом не думал, кроме как о тебе. Ломал голову, как использовать свое положение, чтобы получить тебя. Чтобы вернуть. Ты была всем, что мне было нужно. Всем, что я когда-либо любил. И поначалу казалось, что мы оба получим то, чего больше всего хотели. Только я не учел цену, какую придется заплатить тебе и моим родителям. Я полагал, что потом все как-нибудь уладится. Но тут тебя арестовали. — Он откатился от нее и провел рукой по лицу. — Ничто в моей жизни — ни приказы, ни битвы, ни потери — не стоило мне так дорого, как твое нахождение за решеткой. Ничто на земле не было таким тяжелым испытанием для моей решимости. Ничто. Потому что я никогда не думал, что так полюблю тебя.

Глаза Лиззи заблестели слезами, и он осторожно смахнул их пальцем.

— И я не могу поклясться тебе, что в будущем ничего подобного больше никогда не приключится. Потому что ты — это ты, а я — это я, а мы, похоже, оба обладаем незавидным талантом Попадать в переделки. Но я сожалею обо всем, что произошло, и положу всю жизнь, чтобы искупить свою вину. Буду о тебе заботиться и оберегать. И никогда не оставлю одну, если ты простишь меня и позволишь остаться.

Загрузка...