В поисках наслаждения

Глава 8

Всю свою энергию, все свои ощущения он сосредоточил на Лиззи — на нежном, изящном изгибе ее подбородка, на спиралях рыжих кудрей, ниспадающих на плечи, на пьянящем аромате ее тела, на бархатном тепле ее губ.

Поцеловав ее, он передал инициативу ее губам, в то время как сам принялся обследовать неизведанные тайники ее тела. Его руки заскользили по тонким выступам косточек на плечах, по нежной коже на внутренней стороне локтя.

Она тоже времени даром не теряла. Ее любопытные ладони, легко пробежав по его чувствительной плоти, гладили его грудь, массировали мышцы предплечий и спины. Ее руки, казалось, были вездесущи. Легко скользя по плечам, они оказывали на него воздействие, подобное ураганному ветру, сбивающему с ног. Простое прикосновение ее кожи к его коже лишало его сил.

Он задумался о том, будет ли так продолжаться вечно. Всегда ли ее прикосновения будут вызывать это чувство сокрушительного томления?

Ответ заставил его грудь сжаться.

Да. Всегда.

Она была как дикая выдра, гладкая, проворная, гибкая, страшно любознательная. Господи, она была особенная. Поэтому он и уговорил ее на этот брак, эту сокрушительную волну желания и отчаянной жажды обладания.

Этой женщиной.

Лиззи. Его Лиззи.

— Лиззи.

Он и вправду удивлялся, что был с ней вдвоем и наедине. Что она, в конце концов, позволила ему заняться с ней любовью.

Его ладони ласкали ее тело, как бы нечаянно касаясь груди. От удовольствия она вздохнула, и этот звук едва не лишил его выдержки. Едва.

Он слегка повернул ее и притянул к своей груди, чтобы устроить поудобней. Ее легче было убедить, держа в своих объятиях. А убедить ее было необходимо.

— Мне не нравится твоя идея остаться здесь одной, когда я уеду, Лиззи. — Он поцеловал мягкую ямку на плече у основания ее шеи. — Почему бы тебе утром не поехать в город, — тихо проворковал он ей в ухо, — и не навестить моего поверенного в делах мистера Харриса, чтобы он подыскал дом, который тебе понравится. Там тебе будет много лучше.

— Это тебе будет много лучше, если я буду там.

— Признаюсь, что это так. Теперь ты знаешь, что я по этому поводу чувствую. Обещай, что вернешься в город. Обещай.

Прошло довольно много времени, прежде чем Лиззи попыталась от него освободиться. Она не желала говорить с ним о его отъезде, как не желала исследовать свои горько-сладкие переживания на эту тему. Чтобы получить то, о чем давно и отчаянно мечтала — независимость, — она должна была потерять Джейми.

О нем она тоже отчаянно мечтала.

Она ненавидела ложь, но не могла сделать то, о чем он просил. Из всего, о чем он мог попросить ее, это было единственное, что она не была готова для него сделать. Все, к чему она так страстно стремилась — свобода и независимость, — все было здесь, в Гласс-Коттедже. Зачем ей уезжать?

Но ей не хотелось спорить. Споров для одного дня ей хватило в избытке. Ей не хотелось нарушать хрупкое перемирие, воцарившееся между ними. Она выжидательно молчала. Может, он забудет, если она его поцелует.

Но он не забыл. Упорный человек.

— Лиззи, обещай мне.

— Дом в порядке, Джейми. Только нуждается в небольшом ремонте…

— Дело не в доме. Дело в тебе. Ты не можешь оставаться здесь одна. Это небезопасно.

Почему он так настаивает? Почему не видит, что она столько лет сама о себе заботилась? Это было очаровательно по-мужски, но ужасно глупо.

— Джейми…

Он перебил ее, пригвоздив к себе ее лицо своими прозрачными всевидящими глазами.

— Ты обещала любить, почитать и слушаться, Лиззи. Ты дала клятву и всегда, всегда держала слово.

Его глаза уничтожали ее, заставляя признать правду.

Она ничего не могла поделать. Он не позволит ей поступить по-своему. Ладно, раз в жизни она попробует поступить красиво. Попробует выполнить просьбу мужа. Бог знает, когда выпадет ей другой шанс, да и выпадет ли вообще.

— Я поеду в город.

Его грудь медленно расширилась от глубокого вдоха.

— Благодарю тебя. Благодарю. — Он снова притянул ее к себе. — Теперь я смогу уехать с неким подобием покоя.

Господи милостивый, столько искренности. Ее сердце в груди сжалось, как будто кто-то пытался его насухо выкрутить. Еще немного, и она расплачется в свою косынку. Но она не могла себе этого позволить.

— С подобием покоя, когда возвращаешься на войну?

Ее лукавый тон заставил Джейми улыбнуться лишь уголками губ. Глаза его потемнели и стали очень серьезными, как тогда, когда впервые сказал ей, что, возможно не вернется живым из плавания. Но боль, которую пытался скрыть, отозвалась в ней.

— Когда ты должен уехать?

— Скоро.

— Как скоро?

— Завтра.

Она пыталась подавить тихий звук горечи, вырвавшийся из ее горла, но выдала себя, потому что он развернул ее и прижал к груди.

— Тише, Лиззи. Не думал, что придется говорить это, но я очень сожалею, что должен тебя покинуть. Я хочу, чтобы ты это знала. — Он легко провел рукой по контуру ее щеки. — Я бы хотел…

Но не закончил мысль.

Лиззи так хотелось, чтобы он произнес эти слова. Она ждала. Ждала, что он скажет то, что больше всего хотела услышать, чтобы заговорить самой. Она почувствовала, как внутри ее приоткрылась дверь, впустив внутрь свет.

Это было то, что можно было любить. Чувствовать свет внутри. Желать поделиться этим светом с Джейми.

Она должна сказать ему. Он был слишком важным для нее, чтобы позволить гордости встать между ними.

— Чего бы ты хотел? — подсказала она, надеясь, что ее голос не прозвучал таким слабым и дрожащим.

— Странно, но я бы хотел не уезжать. У меня ни разу такого не было, чтобы я не хотел уезжать. Раньше. Мы только что заново познакомились друг с другом. И теперь так… жалко расставаться. Но у меня есть долг, который я обязан выполнить. И я должен ехать.

«Познакомились друг с другом» — странный эвфемизм, когда они, полуобнажённые, лежали в объятиях друг друга. Но это было правдой. У них было всего четыре дня, чтобы осознать все те невообразимые изменения, какими наградили их десять лет жизни. Он стал офицером, джентльменом. Человеком, преданным своей профессии, долгу. Конечно, он должен испытывать желание вернуться в море.

А она? Разве не ждала с такой же горячностью его отъезда? Причина ее замужества напрямую была связана с его отсутствием. Она не могла стать независимой, если он не уедет.

Она запретила себе размышлять на эту тему дальше, усилием воли отстраняя мысль о первопричине предложения, — теперь идея стать вдовой повергала ее в ужас.

Лиззи проглотила глупые рыдания, зревшие в горле, и повернула лицо к его плечу, прижимаясь к его теплу и силе. Как может кто-то, такой сильный и полный жизни, умереть? Это невозможно осознать, и принять это немыслимо.

От нее лишь требовалось прошептать его имя, и он будет здесь. С теплыми твердыми губами. И она будет твердой. Будет сильной. Не будет дрожать.

Это было банально и предсказуемо — сентиментально хотеть ощутить себя в его объятиях. Но так оно и было. Перед лицом смерти она льнула к жизни. К любви. Она будет его любить.

Он тоже это чувствовал — потребность любить. Его ладонь обняла ее сзади за шею и сжалась. Сильная и неотразимая, полная его силы, его страсти. Джейми еще крепче прижал ее к себе, потом взял в руки ее лицо и нежно поцеловал. Поцелуй получился горько-сладким, исполненным сожаления.

Из ее горла вырвался звук беспомощности. Но в поцелуй он вложил еще что-то другое. Как будто очень хотел, чтобы он получился. Как будто это имело значение.

И тут вдруг он сделал совершенно неожиданную вещь.

Поднял голову, замер и посмотрел на нее. Изучая ее лицо, как будто что-то искал. Он открыл глаза, свои выразительные серые глаза, и увидел ее. Он смотрел на нее, и когда его глаза нашли и открыли двери ее души, она узнала, что он любит ее. И она любит его.

Любит его страстно, вопреки себе. Возможно, она всегда его любила, с самого начала, с того дня, когда наткнулась на высокого робкого мальчика, удившего рыбу в ее секретном месте на реке, в месте, которое считала своим, и только своим. В тот момент он тоже стал принадлежать ей, и только ей одной.

Как странно, что испещренный солнцем берег вспомнился ей в этот миг, когда он возвышался над ней. Как странно, что столь простое действие, когда он показал ей, что видит ее, оказалось способным заставить ее осознать, что она любит его.

У нее защипало в глазах, и она зажмурилась.

В этот момент она поняла, что не хочет, чтобы к ней прикасались ласково или с нежностью. Это погубит ее. Клубок ее сердца раскрутится, и выпадут наружу обтрепанные, оборванные концы пряжи. Джейми нужен ей живой, неистовый, смеющийся и рычащий наперекор судьбе.

Она порывисто прижалась к его рту, терзая и кусая его губы, когда они раскрылись ей навстречу, давая возможность делать то, что хочет, давая возможность брать его сколько пожелает. Он понял ее неистовость, а если нет, то по крайней мере внял ее невысказанному желанию — привлек к своему торсу. Его большая ладонь, скользнув по ее спине, замерла на ягодицах и прижала их к своим бедрам, давая ей ощутить сквозь многочисленные слои всю твердость его тела.

И она захотела ощутить его внутри. Чтобы облегчить боль, шедшую из души. Но одежда… От нее следовало освободиться.

Лиззи отпустила его шею и, сорвав с талии шарф, бросила на пол. Он мешал, как мешала объемная масса муслина, из которого было сшито ее платье. Его нужно было снять.

И снова он, казалось, понял ее без слов. Его пальцы уже возились с тесемками ее горловины, а потом — с застежкой своих брюк. Она тем временем снова припала к нему и, зарывшись руками в густые волосы, впилась поцелуем в его губы, и каждый поцелуй сквозил обещанием и безысходной капитуляцией.

Он вскинул руки и, обхватив ее лицо, повернул к себе, чтобы было удобно. С готовностью повинуясь, она повернулась, подставляя ему свои губы, чтобы он ее наполнил. Ведь она была такая пустая. И пустота внутри ее разрасталась, создавая вакуум, который лишь он один мог наполнить.

И Лиззи набросилась на него и вцепилась с таким неистовством, что он потерял равновесие и, запутавшись в складках одеяла, повалился на пол, увлекая ее за собой.

Посуда и стаканы, звякнув, задребезжали, когда Джейми смахнул их прочь. На всякий случай, падая, он прижал Лиззи к груди, чтобы самому принять силу удара, и теперь она его оседлала.

Да, именно этого она и хотела, этого ждала. Контакта кожи с кожей. Цепной реакции ощущений. И водила ладонями вверх-вниз по его голой груди, получая удовольствие от того, что на него смотрела, осязала, чувствовала его силу. Все в нем радовало глаз. Лишь блестящие точки шрамов портили красоту его кожи, вызывая досаду. Свидетельство того, что он смертен.

Ее пальцы скользили по поверхности его тела, по теплому мышечному рельефу, по холмам, углублениям и равнинам, но этого было мало. Ей хотелось быть ближе. Хотелось прижаться к нему крепко, хотелось быть в нем.

Такая странная, почти мужская мысль. Возможно, это было то, что испытывал он. Желание и необходимость быть в ней.

И пустота отзывалась в Лиззи тупой болью в том месте, которое он еще собой не наполнил. Она невольно застонала, испустив звук муки и безысходности.

Услышав ее, он обо всем догадался и перевернул ее на спину, впечатав руками и торсом в твердость пола. Она обрадовалась его тяжести и силе, чувствуя его сверху всем своим телом, как чувствовала снизу твердость пола. И хотела все это ощущать.

Хотела лежать под ним обнаженной. Хотела, чтобы и он был нагой и чтобы вошел в нее, заставив ее чувствовать и ни о чем не думать.

В нем они тоже были, эти чувства. Он жадно, почти грубо ее целовал. И ей это нравилось. И хотелось большего. Чтобы завладел всем ее телом.

Но тут он отодвинулся и встал с нее, тяжело дыша. Без приятной тяжести его веса она ощутила себя обделенной, уносимой течением без якоря его тела, что удерживал ее на земле, Лиззи села и протянула к нему руки, чтобы вернуть к себе, в то время как его руки уже протянулись к ее сорочке. Она сама сняла ее, стянув через голову, как делал он. Забрав у нее рубашку, он постелил ее на одеяло.

Его заботливость вызывала у нее нетерпение. Она не нуждалась в подобном комфорте. Комфорт не играл роли. Главное, чтобы могла чувствовать. А твердость пола, мягкость ткан и значения не имели.

Затем он снова повалил ее на спину. Его рот, руки, тяжесть его тела — вот все, в чем она нуждалась. Ах да. Лиззи лишь сейчас осознала, что какие-то мгновения не дышала, и удивилась: как странно, что пресс его тела наполнял ее таким покоем и легкостью.

Ей понравилось, когда его ладонь поползла вверх по мягкой внутренней стороне ее руки и, переплетясь с ней пальцами, стиснула обе ее кисти и подняла над головой. Так он сделал ее доступной для его рта, исследующего гибкую длину ее шеи и все то, что было ниже, для губ, оставляющих под кожей головокружительные взрывы удовольствия.

Лиззи снова вздохнула, поражаясь, с какой легкостью, с каким искусством он играл на ней, заставляя звучать нервы, создавая между их телами прекрасную музыку. Что продолжал проделывать языком и руками с ее грудью, увлажняя кожу. Натянутая ее плоть горела. Такая горячая в прохладе ночного воздуха.

Очень и очень медленно он поднимался, отрываясь от нее, потому что, как и она, не желал терять физического контакта с ней. Но должен был сначала освободиться от брюк. Отбросив их ногой в сторону, лежал теперь обнаженный. Снова переплетясь с ней пальцами, он вытянулся и распял ее под собой. Слегка приподнявшись, взглянул на их обращенные друг к другу тела. По его примеру она тоже взглянула.

Они были такие разные: его мускулатура в серебристых сумерках светилась четким рельефом; ее гладкое тело с нежными округлостями казалось под ним совсем маленьким, а его большие мужские ладони на фоне бледной кожи ее груди выглядели огромными. Она видела, как его рука двинулась к ее соску и, подразнив, уступила место губам, припавшим к розовой плоти. Какое блаженство! Она подала вверх свое тело, навстречу ему, всецело отдаваясь его власти. Изогнула спину и порывисто прижалась к нему бедрами в поисках наслаждения.

— Нежная, сладкая Лиззи, — пробормотал он у ее губ.

Но разумеется, ошибался. Не было в ней ничего нежного. Она была резкая и аскетичная, вся из острых углов. А вот он был ровным и нежным, и его тело в броне мускулатуры — крепким, сильным и уверенным. А наслаждение, которое умел доставлять, было сладким.

Лиззи снова изогнула спину, двигая бедрами в поисках той части его тела, которая могла ослабить ее ноющую боль.

Находясь между ее ног, он сменил положение, и она ощутила, как в ее живот впечаталась его твердая протяженность.

— Ну же.

Нетерпение, смешанное с отчаянием, прозвучавшее в ее голосе, выдало ее состояние. Когда, вместо того чтобы послушаться и сделать то, что она хотела, он оттолкнулся, она схватила его за руки. Но тут же вздохнула с облегчением, потому что его ладонь проворно скользнула вниз, чтобы проверить степень ее готовности. В нетерпеливом ожидании ее тело рыдало, роняя слезы, и она прижалась к его раскрытой ладони. Но этого было мало. Это было лишь начало того, что могло заполнить ее пустоту. Ho в следующий миг он отнял свою руку.

Уж не из ее ли горла вылетел этот звук, этот сладострастный стон? Она потянула его за плечи, пытаясь вернуть на место, но он не поддавался.

— Тише, Лиззи. Спокойно.

— Джейми. — Она услышала в своем голосе мольбу, но это ее не волновало. Она была готова умолять. — Пожалуйста!

— Спокойно, любимая. Спокойно.

Его ладони властно и грубо легли на ее бедра, заставив изгибающееся тело замереть на жестком полу. И тогда он вернулся и прижался к ее плоти. Да, наконец.

Прильнув губами к ее губам в почти свирепом поцелуе, он рывком вошел в ее испепеляющий жар, потрясая ee силой своей власти над ней.

Лиззи издала хриплый звук, резкий выдох боли, и он проглотил его, не отнимая рта от ее губ, целуя и облизывая, удерживая над ее головой их переплетенные руки. Ее тело вытянулось под ним в струну.

Да. Есть. Наконец.

Его плоть в ней, наполняет ее, прорываясь в пустоту. Сильно. Жестко. Раз, два. И еще раз.

— Мой Бог. Лиззи.

И холодное стекло внутри ее треснуло как лед, растаяло и поплыло по венам ледяным жаром наслаждения. И она воспарила, подхваченная бурным потоком, мягко покачиваясь на волнах блаженства. Наконец-то.

Когда снова открыла глаза, то увидела сначала звезды, а потом Джейми. Зависнув над ней, он смотрел, как ее несет река удовольствия. Было так странно видеть его болезненное напряжение, в то время как сама купалась в умиротворении. Продолжая свою работу, он нахмурился, придав лицу почти болезненную гримасу. Она улыбнулась, желая помочь ему облегчить его напряжение, и протянула руки к его знакомому лицу, столь разительно отличавшемуся от его нагого и такого незнакомого тела. Пробежала ладонью по шершавой коже его щеки. Он закрыл глаза и зарылся лицом в ее ладонь. Его щетина колола кожу, но ей это нравилось. Жесткая, колкая и приятная на ощупь. Как он сам.

Ее пальцы переместились к его затылку и зарылись в волосы. Она притянула к себе его голову и поцеловала, вбирая в себя его пряный, пикантный вкус.

Его кожа блестела от пота, в то время как он неистово трудился, скользя вверх-вниз по ее телу. Наполненная им, она чувствовала себя сытой и довольной. Его губы, сначала нежно коснувшись ее шеи, затем впились в нее со всей силой страсти. Но еще грубее были его зубы, терзавшие чувствительную кожу ямки ее ключицы. Обняв ее за шею, он с таким неистовством прижал ее к себе, что Лиззи перестала чувствовать, где кончается ее тело и начинается его.

Она прильнула к нему, как к спасительному линю, как будто он был тем единственным, что связывало ее с этим миром.

Его рука, скользнув между ними, устремилась вниз, чтобы найти укрытую в ее плоти чувствительную точку. Чуть осязаемое прикосновение вызвало в ее теле шквал новых ощущений, заставив забыться.

Вспыхнувший внутри жар взорвался искрами расплавленного экстаза, обжигая кожу. Сжав зубами его губу, она нежно коснулась его.

И ощутила, как глубоко внутри ее лона сотряслось от облегчения его тело.

— Лиззи! — выкрикнул он голосом, исполненным благодарности и удивления.

Он принадлежал ей. Неважно, куда уезжал, не важно, как долго его не будет, но он принадлежал ей. И всегда будет принадлежать. Ничто теперь не отнимет его у нее. Ничто.

Похоть — темная и свирепая — разлилась в нем, сотрясав тело, когда он ощутил во рту металлический привкус крови. Он не знал, чья она, его или Лиззи, но в тот момент его это ничуть не волновало. Его ничто не волновало, кроме одного — погрузиться в нее как можно глубже; погружаться снова и снова. Вокруг не существовало ничего, кроме зова ее тела и мелодии ее имени, звучавшей в его голове. Снова и снова.

Лиззи… Лиззи…

Когда она изогнулась под ним, натянутая, как парус, и взмыла на волне экстаза, он изменил ритм движения и ринулся в нее. Жаркое скольжение ее тела заставило забыть обо всем, когда его самого сотрясли спазмы экстаза. Марлоу не знал, сколько времени ему понадобилось, чтобы прийти в себя. С окончанием грозы наступили темные серо-зеленые сумерки, пустив их дрейфовать во времени. В какой-то момент он скатился с нее, чтобы освободить от веса своего тела, и остался лежать, вытянувшись на спине, глядя невидящими глазами в потемневший пололок.

Наполнив легкие воздухом, он ждал возвращения реальности. Ничто из прежнего опыта не подготовило его к тому, что он сейчас чувствовал. Усталость, изнеможение, опьянение.

Потрясение до глубины души.

Невероятной силы наслаждение не принесло триумфа или завершенности, на которые он рассчитывал. Он думал, что ощутит… полноту. Думал, что наконец завершит с Лиззи круг и сможет жить дальше. Сможет вернуться к своим обязанностям, профессии, которую любит.

Но вместе этого чувствовал себя, так, как будто мир покачнулся под его ногами. Как будто уже ничто больше не будет прежним. Как будто то, что сделал, было необратимо.

И Лиззи, Боже на небесах, Лиззи. Он повернул голову и увидел, что, пытаясь восстановить дыхание, она смотрит на него ничего не выражающим взглядом. На ее губах медленно расцвела улыбка, освещая лицо озорной радостью. Ее глаза продолжали изучать его, фиксируя в памяти каждую деталь его облика.

Чтобы собрать его в своей памяти.

Вот чем Лиззи занималась. Что делало ее особенной. Она накапливала в памяти образы, звуки, ощущения подобно тому, как другие люди собирал и образцы растений или ракушки. От него лишь требовалось делиться с ней для ее коллекции новым и интересным опытом.

— Давай займемся этим снова.

О Господи, да. Лиззи определенно была создана для удовольствия.

Спустя несколько часов Марлоу наблюдал, как первый серый свет раннего утра медленно освещал ее черты. Вот и время подошло. Но еще не совсем. Еще он мог понаблюдать, как она спит.

Он пытался вспомнить, сколько раз занимался с ней любовью в течение ночи, прежде чем она наконец забылась в сладком, сытом изнеможении. Но сам он не спал. Если только самую малость.

Он продолжал бодрствовать. Вскоре ее дыхание сделалось поверхностным, и она уснула в теплом мягком свете свечи, чуждая его тревоге.

И ему, похоже, выдалась первая возможность рассмотреть ее не таясь. Не отвлекаясь на необходимость следить за движением ее живой мысли и колким языком. Не вызывая ее ответного взгляда.

Когда мог просто наслаждаться ее видом.

Лиззи была похожа на кошку. Не на котенка, а на кошку с длинным гибким телом, довольную собой. Она вытянулась поперек постели, подобная солнечному лучу. Нет, она похожа все же не на кошку. В его памяти снова всплыл образ проворной выдры, отдыхающей на речном берегу. Вот кто она.

Гладкая и скользкая. Любопытная и живая. И бесконечно гибкая, какой показала себя этой ночью.

Он повернулся на локте, чтобы взглянуть на ее лицо. Сон сделал его мягким, почти незнакомым. И это было странно видеть. Он никогда не видел ее лицо неподвижным, не оживленным радостью, умом или сверкающей в глазах страстью.

Какой непревзойденной красавицей она стала! Хотя не имела ничего общего с молочно-водянистыми английскими леди. Все в ней дышало жизнью — от ярко рыжих волос до светящейся белизны кожи и изумрудного огня в глазах. Даже соски у нее были кораллово-розовые, как румянец зрелого абрикоса. Господи, она восхитительна.

Его обдала сокрушительная волна сладострастия.

Он всегда предпочитал женщин с пышными формами и пухлым ртом, но эротическая похоть, завладевшая им при виде ее гибкого, кошачьего тела, была почти неприличной.

Его Лиззи. Он никогда не думал, что у него возникнут подобные чувства. Как будто еще не все закончилось. Как будто он только что включил ее в орбиту своих представлений о жизни и женщинах. Сделав ее своей женой, он, несомненно, получил больше, чем рассчитывал.

— Расскажи о своих ранних подъемах, — пробормотала она, не разлепляя век.

— Это ты говоришь о реакции моего тела на пробуждение рядом с тобой?

Она покраснела. Лиззи Пэкстон Марлоу действительно покраснела, кровь окрасила ее кожу на груди и поднялась к щекам, покрыв их румянцем. Ему было приятно сознавать, что способен сотворить с ней такое.

И не только такое, но и другое. Он притянул ее к груди, чтобы не выскользнула, и дал почувствовать свою восставшую плоть. Пощекотав носом затылок, поцеловал в прелестную шею.

— Краснеешь, Лиззи? — спросил с мягкой язвительностью. — Не стоит стесняться своей удивительной способности дарить и получать удовольствие. Я, например, чрезвычайно доволен твоей пленительной и пламенной реакцией на мои ласки. — Он позволил своей руке заскользить по шелковистой коже ее крепкого живота. — И стал бы еще счастливее, если бы ты повторила то, что сделала вчера ночью, когда укусила меня за губу. Мне это очень понравилось.

Она повернула к нему голову и, взяв в рот его губы, принялась легонько тискать их зубами. Воспоминание о прошлой ночи, об этом эротическом сочетании боли и наслаждения пронзило его как молния. Это было блаженство. Она была блаженством.

Утомленное блаженство. Лиззи подавила зевок.

— Который час?

— Солнце только взошло.

— А почему ты не спишь?

— Мне нужно уезжать. Уже скоро.

Ее глаза резко распахнулись. Ярко-зеленые на фоне вдруг побледневшего лица.

— Как скоро?

— Как только еще раз займемся с тобой любовью.

— Джейми!

Он перевернул ее на спину и откинул с лица огненно-рыжие кудри.

— Теперь не торопясь, Лиззи, — предупредил он. — Я не хочу с тобой спешить.

— Сентиментальный.

Но ее глаза смягчились.

— Да, очень. Я хочу быть сентиментальным с твоей грудью. — Его теплое дыхание овевало ее розовые вершинки, и они затвердели. — Видишь, они тоже сентиментальные.

— Джейми.

Она прильнула к нему в порыве. Ее тело от желания уже горело.

— Ш-ш-ш, — прошептал он, накрывая ее своим телом. — Не двигайся. Лежи тихо. Ничего не делай. Не издавай ни звука.

Он увещевал ее тихими словами и нежными, но твердыми прикосновениями. И она себя сдерживала. Вероятно, боялась, подумал он, что не выдержит и расплачется. Бедная Лиззи. Она не могла дать волю своим чувствам.

Все равно это было прекрасно. Она была прекрасна. Он старался быть с ней осторожным и тихим, желая сделать ей напоследок этот подарок, позволив найти убежище в покое.

Так они и продолжали лежать в тишине, пока просветлевшее небо не побудило его начать собираться в дорогу.

Его форменный китель, вынутый из сундука, сидел на нем как-то непривычно и казался чужим и тесным, как много лет назад, когда он надел его в первый раз. Он одернул рукава, освобождая плечи в швах и оттягивая момент, когда наденет перчатки и проводит ее к карете, присланной из Адмиралтейства.

Лиззи причесывалась, стоя перед окнами. Из одного из своих сундуков она извлекла зеленовато-голубое дорожное платье. Оно было одного цвета с океаном на Карибах. Красивая и бесконечно прелестная Лиззи. Повернувшись, она изобразила ртом удивление.

— Посмотри на себя.

Она выглядела чуть заметно расстроенной.

Он оглядел себя, проверяя, все ли в порядке: аксельбанты на месте, и шпага висит, как и положено, на левом боку.

— Что со мной не так?

Она бросила ему улыбку как подарок.

— Абсолютно ничего. Но что, спрашивается, мне с тобой делать?

Его смех наполнил комнату.

— Поцелуй меня, но очень нежно. — Он наклонился и замер в нескольких дюймах, от ее губ. — Потом выкинь из головы навеки.

Ее улыбка дрогнула в уголках рта, но она овладела собой, решительно придав себе отважный вид.

— Твой вид… Мне, очевидно, все же придется по тебе скучать.

Неожиданный комплимент согрел ему сердце. В устах Лиззи он прозвучал высшей похвалой.

— Ерунда. Ты же раньше не скучала по мне, правда?

Но едва нечаянные слова сорвались е его языка, как его грудь сдавил железный обруч. С чего вдруг допустил такую глупость? Прошлое следует забыть, как будто его не было вовсе. Забот в избытке хватало и в настоящем.

Лиззи, хотя и спрятала лицо за большой соломенной шляпкой, все же ответила.

— Ты даже не попрощался. — Ее голос прозвучал чуть слышно, и она придала ему силы. — Но наверное, я все же скучала по тебе, иначе никогда бы не сочеталась с тобой браком.

Странный, идиотский прилив радости. Подобный всплеск эмоций лучше бы приберечь для других моментов, когда мимо просвистит пушечное ядро, всего в нескольких спасительных дюймах.

Но Лиззи изо всех сил пыталась остаться верной себе. Изо всех сил.

— Что ж, придется отправлять тебя в путь. Не могу же я скучать по тебе, если ты не уходишь.

— Тогда пойдем, чтобы ты смогла начать меня забывать.