В постели с незнакомцем

Глава 1

Замок Уорик, 1578 год

— Она не должна дотрагиваться до моих жемчугов.

Графиня Уорикширская была красивой женщиной, но ее губы сложились в неприятную гримасу, когда она взглянула на любовницу своего мужа.

— На самом деле она должна, жена.

Граф вошел в комнату бесшумно. Даже его шпоры не произвели ни малейшего шума. Граф старался говорить ровным голосом, но в этом голосе определенно ощущалась властность. Все слуги в комнате почтительно склонили головы перед хозяином, прежде чем возобновить свои занятия. Однако они продолжали прислушиваться к каждому его слову. Явно выраженное недовольство хозяйки поместья сильно разволновало слуг. Оно возникло и разрасталось с того дня, когда было обнаружено, что любовница господина беременна. И обнаружено это было с большим опозданием.

— Она будет носить жемчуга и новые наряды, которые я велел тебе заказать, когда родился ребенок.

Леди Филиппа закусила нижнюю губу, когда ей на ум пришел ответ, который мог сильно навредить ей. Она не осмелилась его озвучить: мужчины — такие несносные эгоистичные создания, когда дело касается их мужских интересов. Она наклонила голову, чтобы скрыть выражение лица. Потом губы ее снова обрели заученное сдержанное выражение, что свидетельствовало о годах тренировки под руководством ее гувернантки. Женщины должны лучше, чем мужчины, владеть эмоциями в этом мире, где последние ими владеют.

— Милорд, означает ли это, что я останусь лишенной всех благ и утех? Что мне придется видеть свои украшения на вашей любовнице? Что вы хотите опозорить меня перед моими слугами?

Граф шагнул к жене, встал перед ней и, не спуская с нее сурового взгляда, поднял палец перед ее носом.

— Ты сука, Филиппа. Испорченная до мозга костей, избалованная сука, которая даже не удосуживается исполнять обязанности настоящей суки. — Он сжал пальцы в кулак и потряс им перед испуганными глазами жены. — Слушай меня внимательно, госпожа жена! В этом доме не будет недоговоренности и нечестности! Заявляю перед всеми, что у тебя нет никаких преимуществ и что из твоей спальни будут вынесены гобелены и ковры. Все твои изысканные платья и украшения будут убраны, а шкаф с пряностями заперт, чтобы ты жила безо всяких привилегий и удобств!

Графиня ахнула, но тут же прикрыла рот, чтобы выплеснувшаяся гневная реплика не оказалась роковой для ее судьбы.

Кивнув, граф сжал ей руку и повернулся лицом к своей любовнице Айви Коппер. Айви сидела на кровати, прижимая к груди новорожденную дочь. Малышка брыкалась и била кулачком по набухшей материнской груди, не переставая сосать. Она вела себя бойко, возможно, потому, что никто не удосужился ее спеленать. Материя для пеленок стоила денег, у Айви же не было ничего сверх того, что ей давали. Слугами командовала Филиппа. На малышке была только длинная рубашонка, как на обычном крестьянском ребенке.

Отливающие золотом волосы Айви ниспадали на плечи. Филиппа втайне надеялась, что любовница ее мужа умрет от родильной горячки, но сейчас Айви могла служить образцом доброго здоровья. У нее было достаточно молока, чтобы ее ребенок был сыт и набирал силу.

— И еще, Филиппа, стыд и позор тебе за твою трусость.

Граф развернул жену таким образом, чтобы она могла смотреть ему прямо в лицо. Дрожь пробежала по ее телу, когда она ощутила еле уловимый запах мужчины. Когда-то он доставлял особое удовольствие ее слабому женскому телу. Уклонение от его ложа требовало силы воли.

— Да, ты трусливая тварь, Филиппа. Ты покинула мое ложе из страха родить. Посмотри на мою новорожденную дочь, жена. Бог благоприятствует смелым. — Его взгляд на мгновение смягчился, когда он посмотрел в ту сторону. — Ты моя жена-леди. Возвратись на мое ложе. И исполняй долг жены. Если ты это сделаешь, клянусь, что никто другой не займет твое место. Никакой незаконнорожденный ребенок не будет поставлен выше твоих детей.

Голова ее болталась взад и вперед, когда муж несколько раз ее тряхнул. Филиппу сковал страх, слова застряли у нее в горле. Родить — это ужасно! Более половины ее подруг умерли от родильной горячки либо отправились к праотцам потому, что ребенок так и не смог выйти из утробы. Они умерли в агонии, испытывая страшную боль в течение долгих часов.

Граф хрюкнул от отвращения. Он устремил на нее свой толстый палец, голос его загремел, отдаваясь эхом от стен спальни.

— В ином случае ты сама наденешь жемчужное ожерелье на шею моей возлюбленной и сопроводишь ее в церковь. Ты будешь там находиться в качестве крестной матери моей новорожденной дочери.

— Вы намерены признать незаконнорожденную? — в шоке спросила Филиппа, чувствуя, как задрожала ее нижняя губа. — А как же Мэри? Ведь я подарила вам дочь, милорд!

— И ты получила достойные почести. — Муж отпустил ее руку и провел ладонью по ее щеке. — Я снова окажу тебе почести и не буду иметь никаких обид на тебя, если ты вернешься на мое ложе, как это положено жене. — Он понизил голос, чтобы Айви не могла его слышать. — Я дам ей отставку, Филиппа, ради тебя. Подумай об этом. Но я не стану тебя насиловать. Я не возьму на себя такой грех. Мы женаты, и твой долг — родить мне детей, равно как мой долг — привести тебя к моему ложу.

Муж отпустил ее, чтобы она смогла присоединиться к группе посетителей, празднующих разрешение Айви от бремени. А еще через две недели, если Айви выживет, наступит день церковного обряда, когда новоиспеченную мать священник имения очистит от скверны и ей будет позволено вновь посещать церковь. Незаконнорожденный ребенок будет взят у нее для крещения. Эти традиции были настолько старыми, что никто не помнил, с каких пор они берут начало. Если Айви умрет до очищения, ее должны будут похоронить в неосвященной земле. Если ребенок умрет некрещеным, его нельзя будет похоронить на церковной земле.

В комнате было слышно негромкое чмоканье младенца, когда Филиппа увидела, как ее муж нагнулся, чтобы поцеловать свою любовницу. Кровать была щедро задрапирована. Шерстяные гобелены закрывали верх и свисали в виде занавесей с боков. Простыни были из тонкой льняной ткани, запачканная простыня была гордо выставлена у окна. Посетители, проходя мимо, дотрагивались до нее на счастье.

На Айви была рубашка, взятая из гардероба Филиппы. Сквозь тонкую материю просвечивала ее белоснежная кожа. На столе стоял кувшин с глинтвейном и печенье со специями, взятыми из личных запасов лорда.

Все было организовано так же торжественно, как и тогда, когда она стала матерью, и ей было впервые позволено увидеть свою дочь Мэри. Единственная разница заключалась в том, что ребенка кормила грудью кормилица, поскольку Филиппа, как дворянка, могла позволить себе роскошь не заниматься подобными пустяками.

Филиппа смотрела на груди Айви, на то, как молоко бежало по щеке младенца, а граф при этом смеялся. Он собственноручно стер молоко со щеки малышки. Айви улыбалась, счастливая тем, что он окружил ее вниманием, хвалил ее и ее ребенка.

От этого зрелища во рту Филиппы появился горький привкус. Она поежилась, когда внезапно осознала, чего ей будет стоить снова отвоевать его внимание у любовницы. Она не сможет этого сделать. Ни за что. Ей понадобилось двое суток, чтобы разродиться дочкой, эти сутки показались ей бесконечными, боль разрывала ее на части. Честно говоря, она не могла кормить своего ребенка, потому что возненавидела дочку за то, что та причинила ей такую жестокую боль. Эта ненависть распространилась на ее мужа и его требования родить ему еще детей. Ее матери пришлось согласиться на подобные требования мужа, но тогда были другие времена. В Англии правила королева, и Мэри могла унаследовать все. Элизабет Тюдор проследила бы за этим. Мужчины королевского двора готовились увидеть конец своей абсолютной власти над женщинами-родственницами.

Шурша шелковыми юбками, Филиппа покинула комнату. Пусть признают этого ублюдочного ребенка! Это не изменит того, что она остается хозяйкой имения. Граф будет снова призван ко двору, и Айви и ее дочь будут отвечать перед ней.

Часовня Уорика

— Каким именем будет зваться ребенок?

Собравшиеся затаили дыхание, ожидая услышать имя малышки. Имя младенца никогда не называлось до крещения, чтобы сатана не мог послать кого-то из своих демонов для того, чтобы выкрасть душу ребенка.

— Анна. — Филиппа произнесла это четко, видя, что священник смотрит на нее, ожидая, когда крестная мать назовет имя. — В честь покинувшей бренный мир драгоценной матери нашей королевы.

Священник едва не уронил младенца в купель, выпучив от потрясения глаза. Филиппа с невинным видом потупилась. Невнятное бормотание послышалось в толпе, но ей было безразлично. Пусть незаконнорожденная девчонка носит это несчастливое имя. Анна Болейн лишилась головы задолго до того, как ее дочь надела корону Англии.

Мужу Филиппы было запрещено находиться на обряде крещения вместе с Айви. Филиппа сверкнула глазами на священника, и тот окунул ребенка с гораздо меньшей ловкостью, чем делал это обычно.

Анна вскрикнула, когда ее подняли из купели. Филиппа нахмурилась, когда малышка сделалась красной и собравшиеся издали возгласы одобрения. Если бы младенец не вскрикнул в знак освобождения от власти дьявола, христианская община стала бы его остерегаться. Анна же завопила достаточно громко, чтобы ее голос услышали даже на последней скамье.

По крайней мере она смогла дать этому отродью несчастливое имя. Священник пробубнил заключительную часть молитвы, запеленал малышку в полотенце и передал ее Филиппе, которая с трудом удержалась от злорадной улыбки, когда выносила младенца из часовни. Как только она вошла в коридор, который вел в ее спальню, она сунула ребенка служанке и отвернулась. Она не увидела неодобрительных взглядов горничных, которые стали самостоятельно пеленать и успокаивать малышку. Служанки говорили малышке ласковые слова и гладили черные волосики на головке.

Старшая горничная, служившая экономкой, посмотрела в глубину коридора, куда удалилась ее хозяйка, и хмуро проговорила:

— Некоторым людям не хватает доброты. Ну как можно! Младенец — это благословение и радость для всего дома. Все это понимают. Хозяйка отравит ее своей злобой. А из-за избытка злобы могут наступить мрачные времена для всех живущих на земле. Попомните мои слова.

Две младшие горничные не сказали ничего, привыкнув держать язык за зубами. Если сказать что-то против хозяйки, она выгонит из дома. Но никто из них также не станет выступать и против экономки. Нажить врага в ее лице — значит постоянно получать самые неприятные задания. Поэтому они просто стали ласкать малышку, любуясь ее крохотными розовыми губками. Жизнь весьма трудна. Лучше всего сосредоточить внимание на приятных вещах.

Уорикшир, весна следующего года

— Мама, посмотри, лебеди сели высиживать яйца.

Филиппа улыбнулась. Ее дочка вприпрыжку бежала по коридору, а за ней гналась няня.

— Разумеется, мама придет и посмотрит, моя драгоценная.

Филиппа последовала за дочкой к выходу. Она улыбнулась, увидев, как ярко засияли на солнце волосы Мэри. Она была полностью голубых кровей. Все в ней было красивым и благородным.

Не в пример этой ублюдочной девчонке, рожденной Айви.

Ее дочь была абсолютным совершенством и законнорожденной. Радость наполняла ее сердце, когда она думала об этом, но тут же угасала, стоило лишь ей увидеть во дворе Айви. Эта потаскуха снова ходила с большим животом, и люди шептались, что на сей раз она вынашивает мальчика.

— Посмотри, мама!

Мэри показала пухлой ручкой на лебедей, но в этот момент Филиппа смотрела только на любовницу мужа, устремив на нее недобрый взгляд.

Элис, ее компаньонка, тихонько сказала:

— Вы должны пересмотреть свое решение, миледи, и снова пригласить на свое ложе мужа.

Филиппа резко повернулась в сторону Элис, но компаньонка твердо встретила ее взгляд, к явному неудовольствию Филиппы. Элис, по существу, воспитала ее, и неодобрительное выражение на ее лице ей было нежелательно видеть даже как хозяйке дома, каковой она была сейчас. Внутренне она все еще иногда чувствовала себя маленькой девочкой, которая была ответственна перед Элис и подчинялась ее дисциплине.

— Он может отправить вас назад к вашему отцу с разводом, миледи. Это ваш долг. Вы должны подарить ему сына.

— А что, если я снова рожу бесполезную дочь? — с содроганием произнесла Филиппа. — Ты ведь слышала повитуху, Элис. У меня слишком узкие бедра, Если бы Мэри была чуть покрупнее, я не смогла бы…

Филиппе было страшно закончить фразу. Элис сочувственно покачала головой.

— Миледи, первый ребенок всегда рождается трудно. Подарите лорду сына, и ваше положение сделается прочным и надежным. Пусть девица Коппер рожает остальных.

Все тело Филиппы содрогнулось, когда она крепко сжала бедра под юбкой. Даже при одной мысли о родах ее тело каменело и холодело, словно ледяная река зимой. Она не сможет этого сделать. Она хочет жить. А не умереть в луже собственной крови.

— Я не сделаю этого, Элис. Я никогда не окажусь снова на ложе моего мужа! Клянусь! Даже если он намерен отправить меня назад к моему отцу.

Филиппа почувствовала, как по ее щекам потекли слезы, когда она снова посмотрела на Айви. Ее сердце наполнила зависть. Она не препятствовала этому чувству, поскольку оно прогоняло ее страхи. Ею все больше овладевала ненависть. Все больше возрастала антипатия к Айви и ее детям за то, чего они лишили ее.

Она ненавидела их. Ненавидела, ненавидела… ненавидела.