— Проходи, Майкл, — я жестом пригласил его в комнату и добавил: — Слушай, может тебе удобнее обращаться ко мне на «ты»? Ты заметно старше, и вообще я не слишком люблю всякую церемонность.
— Вы же все-таки граф, ваше сиятельство. Я не знаю… Если это уместно, могу попробовать, — он оглянулся на дверь, которую я полностью не закрыл — не закрыл до щелчка.
— Да, попробуй. Так что там с Элизабет? — я отступил к письменному столу.
— А можно дверь закрыть? — спросил он, озираясь. — Очень важно, чтобы Елена Викторовна нас не услышала.
Странные опасения. Они для меня стали интригой. Еще бы: любовник моей мамы желает поговорить, да еще так, чтобы мама не оказалась в курсе нашего разговора. Ну-ну. Я исполнил его просьбу — захлопнул дверь и для спокойствия гостя даже повернул лимб замка.
— Не знаю, как правильно начать, ваше сиятельство… — Майкл прошел к окну, глянул вниз, словно желая убедиться, что и с той стороны нет любопытных ушей.
— Саша. Просто Саша, — поправил я его. — Или на ваш британский манер — Алекс. Кстати, именно так меня стала называть Элизабет. Мы с ней как бы немного подружились.
— Okay. Да, я заметил, Элизабет к вам как-то очень быстро прониклась дружеским отношением. Алекс, очень важно, чтобы все что я скажу, осталось в тайне. Если об этом узнает Елена Викторовна, то я не представляю, что будет со мной, — он сокрушенно покачал головой и как-то не по мужски поджал губы. — Даже думать не хочу. Скорее всего она не пожелает меня никогда видеть.
Вот это был совершенно неожиданный поворот. Поначалу я думал, что Милтон каким-то образом попытается продвинуть передо мной интересы Элизабет. Думал, что эта хитрая сучка наговорила ему чего-то, заставляя младшего брата исполнять какую-то ее задумку, а все поворачивалось совсем в другую сторону. Он исповедоваться что ли пришел? Я пока не мог уловить, что объединяет его страхи перед графиней и желание поговорить о Элизабет Барнс.
— Хорошо, Майкл, я обещаю, что от меня мама ничего не узнает о нашем разговоре. За это можешь не переживать. Рассказывай, что там за проблема, — я сел в кресло, жестом предлагая ему устроится напротив.
— Элизабет… Понимаете, Алекс, она старше меня более чем на два года. Сейчас это как бы не важно, но в детстве и юности имело значение. Она всегда руководила мной с самого начала. Насколько я это могу вспомнить, лет с пяти, наверное, или еще раньше. Она часто наказывала меня: ставила в угол и била, если ей что-то не нравилось — так было в детстве. Она заставляла делать за нее работу, которую ей поручала мать, а когда приходили ее подруги, она любила выставлять напоказ перед ними, как она руководит мной, — британец, постояв немного, присел на край кровати.
Вот и открылась для меня прежде неведомая сторона миссис Барнс. И все-таки она стерва. Стерва со своими завихрениями в голове. Стерва, которая умеет быть милой и вызвать к себе жалость. Но от этого, она не перестает быть стервой. Я возмутился:
— Странно это слышать, Майкл. Неужели ты не мог поставить ее на место? Ты же мужчина! Здесь дело даже не в физической силе, а в силе духа, воле, решительности.
— Дело в том, что лет до десяти, она была сильнее меня. Два с половиной года — это большая разница в таком возрасте, — начал оправдываться британец, явно чувствуя себя неловко. — А потом, я просто привык подчиняться ей и ничего не пытался изменить. Да и сама Элизабет, когда мы вошли в период юности, уже стала относиться ко мне иначе: она все реже пыталась повелевать мной, наверное, потому что ей до меня было мало дела — все больше она проводила время со своими подруги и друзьями. В те годы у нее было много поклонников из парней из старших классов, а я на какое-то время стал для нее как бы неинтересен. Лишь иногда она повелевала мной, когда ей что-то действительно от меня требовалось. Но то, что я сказал — лишь менее важная предыстория. Я хочу сказать вам другое. Хочу и боюсь это произносить.
— Но ты попробуй, Майкл. И не забывай, мы перешли на «ты», — напомнил я, внимательно его слушая и складывая в уме более полный образ его сестры.
— Элизабет стала моей первой женщиной, — проговорил он, после чего повисла тишина.
— Да, Алекс. Увы, увы, к моему огромному позору мы были любовниками, — Милтон нервно потянул узел галстука на шее, стараясь его ослабить. — Оглядываясь назад, сейчас мне об этом страшно думать, но так вышло… — он нервно сглотнул. — Родителей дома не было. Элизабет пришла с какой-то вечеринки, какой-то возбужденной, веселой. Она зашла в мою комнату, когда я переодевался. Вместо того чтобы выйти, подошла ко мне и попросила показать, что у меня в брюках, которые я старался спешно надеть. Разумеется, мне это показалось глупостью и я, испытывая огромное смущение, сказал, что не буду обнажаться перед ней. Она назвала меня трусом, сама расстегнула мои брюки, сунула в них руку. Достала это… в общем его, мяла, гладила, и я почти сразу кончил. Элизабет потом долго смеялась с произошедшего. Чуть позже она решила научить меня как надо обращаться с женщиной. И это между нами произошло. Позже это случалось с нами всякий раз, когда родителей не было дома достаточно долго. Даже через четыре года, когда она вышла замуж за Теодора, а у меня появилась Бриджит — моя первая девушка, Элизабет иногда приходила ко мне и мы занимались с ней тем, чем не должны заниматься брат с сестрой. Хотя, если вы не знаете, в некоторых высоких домах Британии подобные отношения иногда случаются и считаются тайным, но чем-то особо изысканным. О них перешептываются между собой молодые люди в самой верхушке нашего общества. О подобном холит много сплетен. Возможно, это одна из причин, почему Элизабет поступила именно так — она хотела быть похожей на герцогиню Луизу Глостер, совратившую брата. Элиз всегда стремилась быть самой модной, современной, и даже если в этой моде скрывался порок, то ее влекло к подобному еще сильнее.
— Вы это делаете с ней до сих пор? — я встал, чтобы взять коробочку «Никольских» и пепельницу. Сказанное британцем было настолько неожиданным, что я испытал не удивление, а даже потрясение.
— Это прекратилось, после того как я уехал учиться в Рим. А после Рима я не так много виделся с ней и, между нами, такого больше не случалось. А вот теперь… — Майкл замолчал, подбирая слова. — Нет, если вы подумали, что мои отношения с Элизабет снова вернулись к тому пороку, то нет. Последнее время с нами такого не случалось. Года три точно ничего подобного не было, если не считать нескольких поцелуев — она всякий раз старается поцеловать меня в губы. Теперь дело в другом: Элизабет считает, что я принадлежу ей. Она всегда так считала. И когда я встречался с Бриджит, и когда у меня была Джесси. И когда она сама была окружена множеством любовников. Моей сестре трудно допустить, что у меня есть другая женщина, которую я люблю больше, чем ее. Алекс, я на самом деле люблю вашу мать! Вы же это знаете! Я не смею думать об отношениях с Элизабет каких-то иных, кроме как с сестрой! — горячо произнес он, встав с кровати.
— Хорошо, Майкл, я верю тебе. А теперь какие у тебя проблемы с Элизабет? Она шантажирует тебя прошлым? — догадался я, понимая, что это могло бы быть в ее стиле.
— Увы, да. И это очень и очень серьезно. Ей не нравится, что я люблю Елену Викторовну. Элизабет может разрушить наши отношения. И сделать это она может очень легко: скажет графине, что я был ее любовником. Может даже соврет, что я им остаюсь, — произнес он довольно громко, и тут же осекся, поглядывая на дверь, за которой будто были чьи-то шаги.
— Да, это серьезно. Это очень серьезно, — я прикурил, и минуту-другую молча смотрел в приоткрытое окно. Майкл, с тревогой и нетерпением ждал моих дальнейших слов, в то время как меня раздирали противоречия. С одной стороны возмущение, что с моей мамой оказался такой человек, как этот британец: слабохарактерный, не имеющий в душе твердого мужского начала, совершенно несостоятельный, да еще с таким пикантным прошлым. С другой стороны, этого человека любит моя мать и сейчас она с ним счастлива. А еще, несмотря на многие минусы, этот человек имеет много положительных качеств и, главное, этот человек переступил через себя, доверился мне и рассчитывает на мою помощь. Сейчас я имел возможность сделать то, к чему не так давно стремился. Вернее, стремился не я сам, а прежний Саша Елецкий: разорвать связь матери и Майкла. Но с моей бы стороны это означало огромную подлость в угоду отголоскам эгоизма, доставшегося мне вместе с этим телом. Разумеется, я так не сделаю. Как бы ни было, я — не судья прошлых грехов господина Милтона, и, следуя своим принципам, я обязан ему помочь.
— Ты правильно сделал, что сказал это мне, — вынес я вердикт, выпустив струйку дыма. — Елене Викторовне подобное говорить ни в коем случае не надо. Когда дело касается эмоций, графиня не всегда бывает рассудительна. Что касается Элизабет… тебе не надо ее опасаться. Я смогу сделать так, что она не посмеет лезть в отношения между тобой и Еленой Викторовной. Но проблема в том, что на выходные меня в Москве не будет. Постарайся устроить так, чтобы Элизабет не встречалась с графиней в эти дни, а в начале недели я поговорю с твоей сестрой, и у нее пропадет охота лезть в ваши отношения.
— Как вы это сделаете, ваше сиятельство? Элизабет очень упряма и может не поддаться на уговоры, — чеширский барон, чуть успокоившись, снова присел на край кровати.
— А я не буду ее уговаривать. За это не беспокойся — я найду, что ей сказать и знаю как на нее повлиять, — заверил я, выдохнув табачный дым. — У тебя есть еще какие-то проблемы, Майкл? Говори, не стесняйся, уж если состоялся такой откровенный разговор, выкладывай все.
— Есть еще кое-что, но я не смею вас этим беспокоить, — Милтон явно хотел излить мне еще какую-то проблему, но что-то его сдерживало.
— Ты, говори, говори, — настоял я. — Если я смогу помочь, то я это сделаю. Этим я окажу услугу не только тебе, но и своей матери. И постарайся обращаться ко мне на «ты».
— Алекс, ты, наверное, знаешь, я подавал документы на получение вашего подданства, но мне отказали, — решился произнести Милтон, снова поправляя узел галстука. — В общем такая проблема… Пришло письмо из Иммиграционной Директории, где указание на какой-то закон, согласно которому у претендента на подданство в Российской Империи должна быть собственная недвижимость в России. Кажется, там оговорена жилая площадь не менее ста квадратных метров. А у меня только небольшая комната в гостинице «Ноттингем» и то оплаченная лишь на неделю вперед. И об этом, Алекс, если можно тоже не надо говорить Елене Викторовне. У меня есть кое-какая надежда, что эту проблему может решить Элизабет через князя Мышкина. А если не решит, то выйдет для меня не очень хорошо. Я не хотел посвящать в эту проблему Елену Викторовну, потому что не хочу выглядеть перед ней таким беспомощным. Я сказал ей, что намерен навсегда остаться в России и взять ваше подданство. Она ждет этого от меня, и я не могу обмануть ее ожиданий, но у меня пока не получается исполнить обещанного.
— Вот это, Майкл, правильно. Очень правильно, что ты не хочешь озадачивать проблемами мою мать, — согласился я, стряхнув пепел. — Мне нравится, что ты хотя бы пытаешься что-то сделать сам. Я постараюсь решить твой вопрос с подданством. Не могу ничего обещать, но узнаю у компетентных людей, какие там нюансы в этом законе и что можно предпринять в твоем случае, — я подошел к шифоньеру, полез в карман куртки и извлек из кошелька пять сотенных купюр. — Возьми это — небольшой аванс за информацию о Ключе Кайрен Туам. Уж постарайся собрать все возможные сведения желательно до конца месяца.
— Александр Петрович! Это очень щедро! Вдруг я не смогу отработать эти деньги в установленный срок⁈ — Милтон с опаской поглядывал на протянутые ему купюры.
— Во-первых, мы договорились, я для тебя просто Алекс. А во-вторых… — я вложил банкноты в его руку. — Во-вторых, твои проблемы начинаются с нерешительности. Говорю тебе это как маг. В магии важна безупречная решимость, лишь тогда магическое действие имеет шанс на успех. Но так не только в магии, но и в обычной жизни. Будь полон решимости сделать то, что тебе требуется сделать, и тогда это действие скорее всего будет сделано. Если же ты будешь сомневаться, слишком долго раздумывать о шансах на успех, что-то высчитывать, взвешивать, то будешь топтаться на месте и ничего не добьешься.
— Спасибо, Алекс. В твоих словах очень много смысла. Нечто подобное о принципах успеха я читал у Порфирия Тунгусского и в работах Гипсея. Я обязательно подумаю над этим, — барон сжал в кулаке купюры до хруста.
— Над этим нужно не просто подумать, нужно это впустить в свою жизнь. А в твоем случае, так вообще сделать главным жизненным принципом. Если ты хочешь добиться успеха и хочешь быть рядом с Еленой Викторовной, то тебе необходимо измениться самому. Забыть о своем не во всем благополучном детстве, а лучше взять реванш за неудачи в нем. Громко заявить самому себе: «Насколько я был прежде слаб, робок, нерешителен, настолько я буду теперь силен, отважен, решителен». Майкл, — я взял его руку. Взял ее вовсе не из дружеских побуждений, а зная, что это его встряхнет, придаст ему нужный ментальный импульс. — Запомни это особо хорошо: совершенно в каждом мужчине есть дух воина. Только в некоторых он спрятан очень глубоко. У кого-то зарыт чрезмерной лаской родителей, у кого-то обидами и унижениями, но все равно этот дух есть у каждого. И дело каждого мужчины его в себе найти, поднять из глубин и сделать основой своей души.
— Да, Алекс. Я понимаю. Это очень важно, тем более если я решил изменить свою жизнь, а значит изменить себя, — согласился британец.
Наш разговор прервала Елена Викторовна. Она постучала в дверь и спросила, не у меня ли случайно ее Майкл. Когда я возвращал «потерявшегося» господина Милтона, то по глазам графини понял, что она чрезвычайно удивлена обнаружить своего возлюбленного у меня, при этом она настолько же довольна, что мы общаемся и у нас есть общие интересны. Интересы действительно были: выходя от меня британец задал несколько вопросов о переводе второй пластины Свидетельств Лагура Бархума. Вопросов действительно интересных, подтолкнувших меня переосмыслить причину вражды между принцем Харвидом и Ларнурис — его сестрой. Эти вопросы несколько меняли мой взгляд на события, повлекшие раскол среди Панадаприев и последовавшую войну, ставшую концом древней цивилизации.
Благодаря чеширскому барону я вновь вернулся к размышлению над текстами Бархума и решил использовать остаток вечера для перевода третьей пластины. Вслед за Майклом направился в мамины покои, забрал из сейфа шкатулку со Свидетельствами, прихватив еще тысячу рублей из своих сбережений. Траты мои заметно возросли, и я даже подумал, что в начале недели стоит заглянуть в банк, чтобы снять немного наличных со счета, на который мне переводила деньги Директория Перспективных Исследований за эрминговые преобразователи.
Вернувшись к себе, я запер дверь и прежде, чем заняться работой с реликвиями Бархума, решил отправить сообщение Элизабет, чтобы предостеречь сестру Майкла от опасных действий. Набрал ее номер, поднес эйхос ко рту и сказал:
«Элиз, мне тут открылось кое-что относительно тебя. Очень прошу, не вздумай даже пытаться влезть в отношения Майкла и моей мамы. Я тебя уже дважды предупреждал, что за покой и благополучие своей мамы я буду стоять самым решительным образом. В начале недели я хотел бы встретиться и поговорить с тобой. Кстати, ты до какого задержишься у нас в России?» — думаю, для начала такого сообщения достаточно, чтобы она не начала делать глупости.
После этого я открыл шкатулку, но, прежде чем взять тяжелый, завернутый в бархат сверток, перенес внимание на тонкий план. Не нравилось мне, происходящее там сегодня в течение дня. Вокруг меня возникали какие-то едва уловимые возмущения, возможно, кто-то присматривал за мной из непроявленного. Гера или кто-то из ее слуг? Трудно поверить, что богиня будет тратить на меня столько своего божественного времени. Или для нее так важно свести со мной счеты? Если так, то спасибо за признание. Признание того, что я для нее теперь не просто «какой-то смертный», а практически равный противник.
Я еще раз проверил пространство, максимально расширяя сферу внимания. В данный момент никаких возмущений на тонком плане не наблюдалось, и интуиция пока молчала. Я вернулся в обычный мир, сел за стол, достал папки из нижнего ящика, рядом положил чистые листы бумаги. Сегодня хотелось закончить с переводом второй пластины — там остался небольшой фрагмент, и успеть перевести половину третьей.
Я выложил пластины на стол, разложил их по порядку и нечто тревожное шевельнулось в моей душе. Может все-таки сделать копии? На данном этапе перевода без оригиналов копии для меня имели не много смысла, ведь я постигал значение смысл знаков, обращаясь к энергоинформационной составляющей самой пластины. Это применено как ворожея по предмету может узнать прошлое этого предмета и какую-то информацию о его владельцах, только я смотрел на тысячи лет назад на гораздо более высоком уровне.
Да, пользы от копий на данном этапе перевода немного и все-таки лучше копии этих пластин иметь. А также копии моих логических таблиц со значениями пиктограмм и символов языка дравенши. Я достал кусок графита и именно этим занялся: кладя на пластину чистый лист бумаги, снимал ее оттиск с одной и другой стороны. Таким образом я снял графические копии со всех пяти пластин. Копии с таблиц решил сделать после завершения сегодняшней работы с переводом.
Звякнул эйхос. Наверное, пришло сообщение от Элизабет. Я не стал на него отвлекаться — занялся переводом последнего фрагмента второй пластины. Все так же, как прежде по уже отработанной методике я, запоминая группу символов, погружался глубоко на тонкий план и обращался к отголоскам прошлого этой реликвии.
Со второй пластиной я провозился около получаса, и принялся за третью. Сегодня перевод шел на удивление хорошо. Скорее всего потому, что я уже заполнил значительную часть логических таблиц и в моем уме начала выстраиваться довольно ясная система подобий и соответствий знаков древних дравенши. Знаков в письменности дравенши было много, и они были слишком разнообразны, чтобы говорить о существенном прорыве в понимании их языка, но все же случился заметный прогресс. Попутно мне удалось пополнить таблицы новым толкованием центральных пиктограмм и приблизится к пониманию, почему Свидетельства Бархума были написаны на двух языках. Видимо, знаки дравенши вольно передавали саму историю последних лет династии Панадаприев с некоторыми художественными отступлениями, а пиктограммы были более точны и указывали лишь на особо значимые события той эпохи.
Я отработал третью пластину больше чем на половину, когда почувствовал неладное. Ощущение было таким, как в театре перед атакой эриний: тревога, нарастающий страх, явное присутствие непроявленного. Только в этот раз события развивались намного быстрее. Я едва успел бросить пластину на стол и создать проекции рук, как в сфере внимания появилось сразу три эринии. Две крупных, одна поменьше, с искаженными злобой лицами, оскалами опасных зубов. Разворачивать «Лепестки Виолы» не было времени, да и неэффективен такой щит на тонком плане против быстрых существ, способных атаковать с любой из сторон. Это вам не физический мир, когда атаку снизу можно не ждать, а спину может прикрыть обычная стена. К тому же щит занимает одну из рук, а сейчас в ней гораздо полезнее астральный клинок. Это лишь одна из причин, почему я редко использую подобную защиту на тонком плане.
Ладонь правой руки, вернее ее проекции, я снова превратил в клинок тонкий и длинный, сияющий небесной голубизной. В левую в этот раз активировал «Гнев Небес» и сразу пустил электрическую магию в ход — тварь, появившаяся сверху слева, тут же пошла искрами от поразившего ее разряда. Другую я успел пронзить клинком точно в открытую пасть, а вот третья увернулась от моего выпада и вцепилась в меня сзади на уровне анахата-чакры. Ее зубы сомкнулись, разрывая защитные оболочки моих энергетических тел. Это очень неприятное чувство. Чувство словно в тебя не только вонзаются острые зубы, но при этом проникает ледяной холод — он сковывает движения, быстро забирает силы. Я кое-как извернулся, взмахом снизу рассек астральным клинком ее пополам. Замер, ожидая появление других. Они были где-то рядом, но пока не проникали в сферу моего внимания. Через несколько мгновений я понял, что эринии сейчас появятся не на тонком плане, а в физическом мире. Эти три лишь отвлекали мое внимание, но обмануть меня им не удалось. И такая тактика была бы их глупостью или глупостью пославшей их Геры, если бы не одно «но»: сейчас на столе лежали реликвии Лагура Бархума! В данной ситуации пластины со Свидетельствами — мое самое уязвимое место. Посланницы Геры не могут стянуть реликвии из сейфа — это невозможно сделать из тонкого плана. А вот схватить их в физическом мире, если пластины просто лежат на столе — такое эринии могут сделать легко. Хотя у этих тварей нет рук, у них есть зубы, которыми они пользуются виртуозно.
Почти мгновенно я вскочил на ноги. В левую руку сразу «Лепестки Виолы», в правую кинетику. Магический щит раскрылся с громовым хлопком, отбрасывая одну их потусторонних тварей к стене. Она так и впечаталась в дальний простенок, клацнув ножеподобными зубами. И еще появилось две. Обе слева. И еще одна! Черт!
Удар кинетики пробил ближнюю насквозь. На кровать полетели студенистые ошметки, со стуком на пол упала тяжелая челюсть. Я бы мог отступить в угол и, прикрываясь щитом, находясь в относительной безопасности, без труда разделаться с непрошенными гостями. Но Свидетельства Бархума! Слишком поздно я понял замысел Геры, пославшей зубатых тварей. Сама Величайшая, следуя Небесному Кодексу, не смеет украсть или забрать вещь, принадлежащую смертному, а для эриний такие законы не существуют. Одна из них, чуть промазав в броске, уже вгрызлась в стол, прокусывая дубовую столешницу. Я едва успел укрыться щитом от атаки эринии слева, как еще одна бестия с длинными грязно желтыми космами схватила со стола пластину Свидетельств и метнулась к окну. Мое сердце сжалось. Это было катастрофой! Я не успевал накрыть воровку кинетикой. Ударная волна, сорвавшаяся с моей ладони, выбила окно, разорвала в клочья штору, но эриния ушла с бесценной добычей. Еще одна, схватила другую пластину, попутно разрывая на куски мои таблицы. И другая, с зеленоватыми космами набросилась с противоположного края стола. Я ударил широкой кинетической волной, надеясь снести их сразу всех, или хотя бы просто сбить их, отшвырнуть, выгадывая драгоценные мгновения.
Время! Вот чего не хватало мне в этой жуткой ситуации. Если бы я понял их замысел чуть раньше, то успел бы пусть ценой более тяжелых ранений на тонком плане активировать «Усы Тигра» или даже великий «Туам латс флум». Но вышло то, что вышло… В сердцах я нанес еще два удара кинетикой, разрывая на куски одну из тварей, державших в зубах реликвию Лагура Бархума. Другая все-таки успела выскочить в оконный проем, а мой удар выбил со стены куски штукатурки и пару кирпичей.
В этой безумной атаке я даже не сразу почувствовал сильную боль в правой руке. Лишь теперь обратил внимание, что мышцы пониже локтя разорваны, и с руки хлещет кровь. Но это сейчас такая мелочь! Важно лишь то, что на столе осталось лишь две пластины Свидетельств! Мои глаза безошибочно определили: первая и вторая! Боги мои! Да лучше бы забрали именно эти, но оставили четвертую и пятую! Логические таблицы со смыслами знаков были разорваны! От той, в которой я выписывал значение пиктограмм остались лишь небольшие клочки! Это настоящая катастрофа! Перевод третьей пластины? Даже не знаю, что с ним…
Я слышал, что в дверь энергично стучали. С коридора доносился испуганный, почти панический голос мамы, более сдержанные возгласы Майкла и Дениса из охраны. А еще я слышал хохот Геры. Она на миг появилась передо мной в ореоле желтого света совсем близко, сверкнула злым взглядом и тут же растаяла.