Пальцы на горле сжимались медленно, методично, давая прочувствовать каждое мгновение. Воздуха не хватало.
Мозг лихорадочно перебирал варианты. Вырваться? Бесполезно — она сильнее. Закричать? Не получится — горло сдавлено. Умолять? Она уже всё решила.
Осталось одно.
— Подождите! — выдавила я. — Давайте поговорим!
— Я есть хочу, а не говорить.
— Зачем съедать единственного человека, кто вас понимает⁈
Пальцы замерли. Не отпустили, но и не сжались сильнее.
Пауза.
Я чувствовала, как бешено колотится сердце. Как дрожат колени. Но продолжила: раз сработало, надо добивать:
Яга молчала. Смотрела на меня — я не видела её лица, только ощущала взгляд. Тяжёлый. Оценивающий.
— Вы проецируете свой страх на меня! — выпалила я, уже почти истерично, но слова сами выстраивались в цепочку. — Это классическая защитная реакция на попытку эмоциональной близости! Вы боитесь привязанности, потому что все, кого вы знали, давно умерли! Это травма потери, усиленная хронической социальной депривацией!
Пальцы дрогнули.
— У вас явные признаки избегающего расстройства привязанности! — тараторила я, чувствуя, что уже и сама не понимаю, что несу. — Агрессия — ваш способ держать дистанцию! Но изоляция только усугубляет проблему! Вам нужен контакт, иначе когнитивные функции начнут деградировать! Уже, кстати, началось — видели бы вы, как разговариваете с черепами!
Яга отшатнулась.
Рука упала.
Я рухнула на пол, хватая ртом воздух, то ли от бабкиной хватки, то ли от длинной речи. В глазах плясали чёрные точки.
Яга попятилась к столу, бормоча растерянно:
— Престань… не понимаю я, что ты плетёшь, девка… голова кругом…
Она плюхнулась на лавку, зажала виски костлявыми пальцами. Качала головой, будто пыталась вытрясти из неё мои слова.
Я выдохнула, прислонилась спиной к стене. Ноги дрожали так, что встать было невозможно.
«Сработало, — пронеслось в голове. — Надо же, сработало. Я только что отговорила ведьму-каннибала меня съесть при помощи клинической психологии».
Несколько минут мы обе молчали, приходя в себя.
Потом я осторожно, но твёрдо произнесла:
— Я молчу про то, что видела. А вы к моей шее свои лапы больше не протягиваете. Договорились?
Яга подняла голову. Посмотрела на меня — и в мутных глазах мелькнуло что-то почти человеческое.
— Ладно, ладно… — проворчала она, отмахиваясь. — Сиди уж тута. Не трону больше. Только с ума не своди старую, да словами мудрёными не пугай.
Я медленно встала, подошла к столу и села напротив — так, чтобы между нами была безопасная дистанция. Яга смотрела на меня исподлобья.
«Ну хоть где-то психология помогла, — подумала я и усмехнулась: — Если бы мне год назад сказали, что я буду болтовнёй отговаривать ведьму меня сожрать, я бы рассмеялась».
Собралась с мыслями. Надо использовать момент.
— Мачеха послала меня за огнём, — сказала я деловито, стараясь не показать, как всё ещё дрожат руки. — И вот я пришла. Какова цена?
Яга усмехнулась. Железные зубы щёлкнули.
— Хе-хе! Деловитая больно какая. Ишь ты!
Она принялась чавкать, допивая остатки щей из миски. Не торопилась отвечать. Заставляла меня ждать — и она прекрасно знала, что делает.
Наконец, вытерла рот рукавом и сказала:
— Просто так ничегошеньки не даётся, девка. Огонь мой не простой. Не всякому даётся.
Я напряглась, чувствуя подвох.
Яга поднялась, подошла к полке, порылась среди склянок и связок трав. Достала небольшой свёрток, завязанный тёмной тканью. Обернулась.
— В топи болотной на краю леса обитает Водяной, — сказала она, разглядывая свёрток. — Старый, вредный. Да только мы с ним… уговор имеем стародавний.
Пауза. Яга посмотрела на меня оценивающе — проверяла реакцию.
— Снесёшь ему от меня весточку. Он смыслит, что к чему. А взамен даст тебе… кой-чего. Принесёшь мне назад — огонь твой будет.
Я осторожно спросила:
— А что в послании-то?
Яга хмыкнула:
— Не твоего ума дело, девка. Снесёшь — и дело с концом. Водяной ведает, что творит.
Я колебалась. Всё это было подозрительно. Слишком просто. Но выбора не осталось — без огня мачеха точно избавится от Василисы. Да и домой мне нужно как-то возвращаться.
— Ладно, — кивнула я. — Отнесу.
Яга села обратно за стол:
— К востоку топь та, за Тёмной рощей. Ступай на зорьке рассветной — в иное время там лихо. Кикиморы болотные затянут, до косточек изгложут. — Доела щи, а тарелку швырнула в угол. — На краю топи три ивы растут плакучие. Там покличь его: «Дедушка-Водяной, выходи, гостьюшка пожаловала!» Трижды покличь. Он и покажется. — Потом ткнула в меня костлявым пальцем: — Гляди не зевай, девка. Любит он красавиц топить да на дно утягивать. На берегу стой, близко не подходи. Снесла весточку — живо прочь уходи. Поняла?
— Ага.
Водяной. Болото. Кикиморы. Конечно. Почему бы и нет. Просто огня принести — слишком скучно.
Яга указала на лавку у печи:
— Почивай тута. На зорьке разбужу.
Я легла, не раздеваясь. Куколку спрятала под голову — так спокойнее. Яга колдовала у печи — бормотала что-то нараспев, ворошила угли. Пламя вспыхивало и гасло, отбрасывая на стены длинные, дрожащие тени.
Я наблюдала сквозь полусон.
Яга сняла платок, распустила волосы. Седые космы упали на плечи. В этот момент она выглядела… обычной старухой. Усталой. Одинокой.
Моё сознание плыло, проваливаясь в сон. Последняя мысль:
«Она правда так несчастна»…
Рассвет ворвался в избу серым, холодным светом. Яга разбудила меня пинком — не сильным, но достаточно настойчивым.
— Вставай, засоня. Пора в путь-дорогу.
Я села, потирая глаза. Тело ломило. Горло всё ещё саднило от вчерашнего.
Яга протянула свёрток:
— На вот. Не теряй. Да не разворачивай — чую нутром, больно любопытная ты.
Я взяла свёрток, спрятала в карман платья — рядом с куколкой. Ткань была плотная, холодная. Внутри что-то твёрдое, небольшое. Хотелось заглянуть, но я сдержалась.
Яга проводила меня до двери:
— Справишься — огонь получишь да живой домой воротишься. Не справишься… — Она усмехнулась, и железные зубы блеснули в утреннем свете: — … ну что ж, кости твои мачеха получит. Ступай с богом.
Избушка скрипнула и медленно развернулась. Дверь захлопнулась.
Я стояла на поляне одна. Лес молчал — настороженно, выжидающе. В кармане свёрток. В животе пусто.
К востоку. За Тёмную рощу. К Водяному. Легко сказать.
Достала куколку, погладила её по голове.
— Ну что, пойдём?