Вечная команда

Глава 8

В понедельник я нарушаю свой обычный распорядок дня: проснуться слишком поздно, чтобы причесаться, и спешить на занятия в мятой одежде, перекошенных очках и плохом настроении. Вместо этого я встаю, как только Черч начинает варить кофе, приподнимая одну идеальную бровь в моём направлении, когда я распахиваю дверцы шкафа и смотрю на форму, которую украла из дома отца. Я почти уверена, что он спустился в общежитие в ночь драки, чтобы накричать на меня из-за этого, но потерял ход мыслей, когда увидел, в какой беспорядок мои парни превратили футбольную команду.

Итак, теперь она моя.

Выбор за мной.

И я его сделала.

— Ты уверена в этом? — спрашивает Черч, пряча искреннюю улыбку за кружкой с кофе. — Это всё поменяет.

— Я уверена, — заявляю я, расстёгивая молнию на чехле для одежды и вытаскивая наряд, чтобы изучить его. — Совершенно.

Черч помогает мне отнести косметичку, лак для ногтей и фен в ванную; остальные ребята из Студенческого совета освобождают комнату и охраняют дверь, давая мне время принять душ, сделать причёску и макияж, прежде чем они помогут мне надеть зимнее пальто с капюшоном. Оно немного портит прическу, но да ладно. Сегодня утром я завила этот отстой в локоны.

— У тебя уходит почти столько же времени на подготовку, сколько и у нас, — говорят близнецы, указывая друг на друга. — Быть девушкой тяжело.

— Ты когда-нибудь слышала песню «Sexy Getting Ready» из шоу Crazy Ex-Girlfriend? — спрашиваю я, поджимая свои свеженакрашенные губы и бросая взгляд на парней, когда обвожу пальцем вокруг, указывая на своё лицо. — Это куча патриархального дерьма. Это не делает меня девушкой. Я просто… это как броня или что-то подобное, ясно? С ней я чувствую себя спокойнее. Я хочу это делать. Вот в чём суть феминизма: выбор.

— Никаких ссор здесь, — говорит Рейнджер, его обычно глубокий, спокойный голос немного срывается. Когда я прищуриваюсь, клянусь, я вижу румянец на его щеках. Он быстро хватает меня за плечи и разворачивает лицом к двери, его руки обжигают меня даже сквозь толстую шерсть куртки. «Если мы в ближайшее время не решим нашу маленькую проблему сексуального напряжения, мы оба взорвёмся». — Но давайте выйдем и завладеем этой женственностью, не так ли?

Он выталкивает меня за дверь в море ухмыляющихся и свирепо глядящих парней, которые держатся за свои члены и подпрыгивают вверх-вниз в предвкушении посещения туалета. Спенсер и Черч, наконец, отходят в сторону и пропускают орду в ванную.

— Да пошли вы, ребята, — усмехается Марк, проносясь мимо нас. Уходя, он подозрительно смотрит на меня, но меня окружает свита из членов Студенческого совета; я чувствую себя неприкасаемой. Мы возвращаемся в мою комнату, и я сбрасываю куртку, поправляю причёску перед зеркалом, пока все пятеро парней пялятся на меня.

— Что? — спрашиваю я, облизывая губы, чтобы выровнять блеск для губ. Вздохнув, я упираю кулак в бедро, моя плиссированная юбка колышется от этого движения. — Да ладно, не похоже, что вы, парни, раньше не видели меня при параде.

— Нет, но… — начинает Спенсер, поднимая палец, а затем опускает руку вдоль тела. Его глуповатая влюблённая ухмылка превращается в самодовольную ухмылку. — Просто наш маленький Чак-лет совсем вырос и готов показаться в Адамсоне в юбке. Это гордый, но пугающий момент для твоего гарема.

— Моего… чего?! — я задыхаюсь, когда Рейнджер стискивает зубы, Черч приподнимает бровь, а близнецы ухмыляются.

— Мы находимся в обратном гареме, — говорят они в унисон, кивая, а затем обмениваясь взглядами. Тобиас лезет в свой передний карман, достаёт маленький значок Гостевой Клуб Лицея Оран со всеми изображёнными на ней персонажами и прикрепляет её к карману моего блейзера, прямо рядом со значком Студенческого совета.

— Вот, — говорит он, его улыбка становится немного кривой, когда он оглядывает меня своими красивыми зелёными глазами. — Теперь все будут знать.

— И, — добавляет Мика, поднимая палец. — Это даёт нам карт-бланш избивать любого, кто скажет что-либо уничижительное.

Вздохнув, я раскидываю руки и закрываю глаза. Это не облегчит мне жизнь здесь, в Адамсоне. Нет, это всё усложнит. Но я также совершенно уверена, что для меня это лучший способ проникнуть в суть этой тайны.

— Хорошо, давайте сделаем это.

Мальчики проверяют коридор, чтобы убедиться, что всё чисто, и мы отправляемся в путь, мой приталенный блейзер застёгнут под грудью, маленькая голубая ленточка завязана бантом у горла приталенной белой рубашки на пуговицах. Юбка в клетку, смесь шампанского, медово-жёлтого и тёмно-синего цветов, развевается вокруг моих ног, когда я иду. Мои чулки до колен поддерживаются подвязками (конечно, я украла их у Моники, когда был в Санта-Крузе), и я надела те же простые блестящие коричневые мокасины, которые носила в детстве.

Я почти уверена, что гендер — это просто нелепая социальная конструкция, но всё же… мир иногда придерживается социальных конструкций, и я стою по колено в них.

Внезапно мне становится трудно дышать.

Я останавливаюсь на дорожке, парни останавливаются вокруг меня, великолепная смесь блейзеров цвета шампанского и тёмно-синих галстуков, и я на минуту закрываю глаза, слушая ветер в кронах деревьев, уханье этих глупых короткоухих сов.

«Просто дыши, мы пройдём через это», — говорю я себе, снова открывая глаза и обнаруживая пять пар обеспокоенных глаз, смотрящих на меня в ответ.

— Ещё не поздно передумать, — говорит Черч, скрещивая одну руку на груди и подпирая подбородок ладонью другой руки. — Если ты захочешь вернуться и переодеться, никто здесь не станет думать о тебе хуже.

— Нет, я сделаю это, — заявляю я, вздёргивая подбородок и стараясь не обращать внимания на дрожь в руках. Сделав ещё один глубокий вдох, продолжаю спускаться по тропинке, проходя мимо нескольких случайных студентов тут и там, которые в шоке поднимают глаза. Почти уверена, что некоторые из них снимают меня на телефоны, делают фотографии и видео, но мне всё равно.

Вместо этого я направляюсь прямо к двойным дверям главного здания и распахиваю их с ненужной силой и драматизмом. Близнецы ловят их и широко раскрывают, оставляя мой силуэт на фоне серого света снаружи, моя юбка развевается на ветру, подбородок высоко поднят.

«Держу пари, я выгляжу как полная задира, да? Я могла бы быть Реджиной Джордж из «Дрянных девчонок» или кем-то похожим, управлять всей школой и выглядеть при этом потрясающе».

— Что за чертовщина? — спрашивает Марк, моргая, когда я вхожу в холл и останавливаюсь: добрых три дюжины парней стоят в фойе и пялятся на меня. Я осматриваю комнату, встречаясь взглядом со столькими парами глаз, с какими только могу.

Не говоря ни слова, я с важным видом выхожу вперёд и направляюсь прямо к своему шкафчику, присутствие Студенческого совета исключает любые комментарии или вопросы. По крайней мере, сейчас. Нам удаётся пережить неловкий завтрак в кафетерии, когда все пялятся на меня, прежде чем наконец появляется мой отец, его лицо такого забавного пурпурно-красного цвета, глаз дёргается.

— Шарлотта Карсон, — предупреждает он, когда я отодвигаю поднос с завтраком вперёд и встаю, вызывающе вздёргивая подбородок. Не говоря ни слова, я покидаю парней из Студенческого совета и выхожу из кафетерия, чтобы встать в коридоре рядом с Арчи. — Ты не хочешь объяснить мне, в чём смысл этого маленького трюка?

— Трюка? — спрашиваю я, невольно переходя на язвительный тон, сама того не желая. На данный момент — это просто сила привычки при разговоре с отцом. Ну, и я чувствую, что он всегда переходит со мной в наступление, из-за чего мне до смешного легко перейти к агрессивной обороне. Почему он не мог просто положить руку мне на плечо, мягко улыбнуться и сказать: «Есть причина, по которой ты решила изменить план игры, не сказав мне, милая?» Ха. Как будто это когда-нибудь могло случиться. — Это не трюк. Это то, чего ты и школьный совет хотели с самого начала, не так ли? Я беру под контроль свою собственную судьбу в этой академии.

— Это что, призыв к вниманию? — спрашивает папа, протягивая руку, чтобы поправить свои круглые очки. — Тебе нужно от меня что-то ещё? — в его голосе звучит почти отчаяние, когда он наклоняется ко мне, стиснув зубы. — Потому что я всегда делал только то, что считал правильным по отношению к тебе.

— Правда? Например, не сказал мне, что Спенсер жив. Ты отказался поверить мне, когда я сказала тебе, что видела Джейсона Ламберта мёртвым в лесу. Что я видела группу людей в лисьих масках.

Папина рука вырывается, и он хватает меня за предплечье, таща по коридору, пока я вырываюсь из его хватки. Секунду спустя дверь кафетерия открывается, и появляются парни во главе с Рейнджером. Кажется, он вот-вот оторвёт руку моего отца с моей руки, но я отмахиваюсь от него и выхожу вслед за Арчи на улицу.

Папа не останавливается, пока мы не оказываемся на опушке леса, тени окружают нас, как занавес уединения. На этот раз, когда папа смотрит мне прямо в лицо, я вижу в его взгляде намёк на отца и гораздо меньше на директора.

— Шарлотта, если ты захотела посещать школу как девочка, это прекрасно. Для меня это не имеет никакого значения, но в этой школе есть вещи, которых ты не понимаешь.

Я сужаю глаза и поджимаю накрашенные губы, вырывая руку из его хватки и отвечая на его испуганный взгляд своим собственным свирепым взглядом.

— Верно, как Дженика, как Юджин, как Джейсон.

— Именно, — шепчет папа, широко раскрыв глаза от страха. — И маленькие публичные заявления, подобные этому, не помогают.

— Кто-то хочет меня убить, — выпаливаю я ему в ответ, и он съёживается. Съеживается. Мой отец, Арчибальд Чарли Карсон. Этого достаточно, чтобы заставить меня сделать шаг назад.

— Да, Шарлотта, кто-то хочет.

Следует долгая пауза, во время которой мы смотрим друг на друга, мой глаз дёргается точно так же, как и у него. Природа или воспитание — я унаследовала это от него.

— Подожди, прости, что ты только что сказал? — спрашиваю я, теребя маленькую бриллиантовую сережку в ухе, подарок Моники на пятнадцатилетие. — Почти уверена, что только что услышала, как ты со мной согласился.

— Шарлотта, — начинает отец со вздохом, когда раздаётся первый звонок, я оглядываюсь и вижу парней, ожидающих меня у главного входа в школу. Мы все уже опаздываем, но что с того? Это важнее, чем просто урок (хотя в этом году я действительно стараюсь, так как, знаете, Тобиас дразнил меня Университетом Борнстед и всем прочим). Я бы с удовольствием поступила в университет со своими парнями.

Мои щёки ярко вспыхивают, когда я осознаю, что только что сказала.

Мои парни.

Мои.

Ох.

Говорила же вам, что влюблюсь в каждого парня. Я падка на романтику.

— Я и так уже сказал слишком много. Иди в класс, и мы обсудим это позже. — Папа выпрямляется, оглядывая школу и группу членов Студенческого совета, сжав губы в тонкую линию. — Это что, какой-то бунт? — спрашивает он меня, и через мгновение я понимаю, что мы сменили тему с убийства на мальчиков. Судя по выражению лица моего отца, я предполагаю, что они имеют примерно одинаковый вес в его сознании. — Притворяться, что встречаешься с ними со всеми вот так.

— Э-э, веришь или нет, мои отношения с ними не имеют к тебе никакого отношения, — огрызаюсь я, сильно хмурясь. — И не думай, что я просто уйду и оставлю всё как есть. Ты знаешь, что кто-то пытается убить меня, и ты ничего не собираешься с этим делать?

Папа оглядывается на меня, и по выражению его лица я могу сказать, что он боится за меня, по-настоящему напуган.

— Я бы отдал свою жизнь, чтобы защитить тебя, Шарлотта, — говорит он, а затем уходит в направлении административных кабинетов, оставляя меня ошеломлённо стоять позади него.

— Ты в порядке? — спрашивает Черч, когда парни присоединяются ко мне возле леса, и я поворачиваю обеспокоенное лицо в их сторону.

— Почти уверена, что мой отец только что признался, что кто-то пытается меня убить, — уклоняюсь я, и мы все на мгновение замолкаем. Одно дело что-то подозревать, и совсем другое — получить подтверждение. Фантастика. Выпускной класс, в юбке, пять парней, три убийцы у меня на хвосте.

Это должно быть весело.

Я едва успеваю закончить два урока, как Марк пробирается ко мне со своими приятелями-футболистами на буксире, загоняя меня в угол прямо перед математикой, единственным уроком в течение дня, где поблизости нет никого из парней.

Он тормозит меня посреди коридора, но меня это не волнует. Я не боялась его, пока была в брюках, и я не боюсь его в юбке.

— Ну, ну, кто же знал, что Чак Карсон на самом деле такой привлекательный под этими уродливыми очками? — он протягивает руку, чтобы коснуться моих волос, но я отталкиваю его руку, заставляя смеяться его и всех его глупых друзей. — В чём дело, Чак? Я думал, ты любишь члены. Ты уже трахаешься с пятью разными парнями, так что тебе с ещё одного?

— Приятно осознать, что ты гомофоб и сексистская свинья, — огрызаюсь я в ответ, прищуривая глаза. У меня просто пальцы чешутся вытащить перцовый баллончик и пустить его в ход. — А теперь убирайся к чёрту с дороги.

Марк снова лишь насмехается надо мной, эта жестокость в его поведении становится только хуже с каждым днём. В прошлом году он был невыносим. В этом году он просто кошмарный. Больше всего на свете мне хотелось бы пнуть его по яйцам — если, конечно, они у него есть.

— Что, если я не хочу убираться с твоего пути? — спрашивает Марк, подходя ближе ко мне, пытаясь запугать меня своим размером. Слишком плохо. Я его не боюсь. Даже не задумываясь, я протягиваю обе ладони и толкаю его так сильно, как только могу, отбрасывая на несколько шагов назад, прямо на его приятелей по футболу.

— Девушка ты или нет, я надеру тебе задницу, — рычит он, отталкивая своих друзей и направляясь ко мне.

Ему не удаётся уйти зайти очень далеко.

Мистер Мерфи встаёт между нами, заставляя Марка отшатнуться в сторону, чтобы избежать того, что он планировал сделать со мной, с нашим учителем.

— Насколько я помню, вас только что наказали и назначили дежурить в саду до конца семестра, мистер Грэндэм. Это выпускной класс; мне бы не хотелось снова писать на вас жалобу. — Вместо обычной мягкой, милой улыбки мистер Мерфи выглядит смирившимся, как будто на самом деле написание на кого-то жалобы может вызвать приступ тревоги или что-то в этом роде. По крайней мере, он выглядит так, будто действительно сделал бы это — кстати, это был бы его первый раз, когда он отчитывает студента.

Нахмурившись, Марк убегает по коридору как раз в тот момент, когда мои парни выходят из-за угла. Глаза Спенсера расширяются при виде нашего друга «Адама», стоящего передо мной, и он обменивается взглядом с близнецами. Черч, кажется, не особенно удивлён, но Рейнджер взбешён.

— Что, чёрт возьми, задумал Марк? — спрашивает он, стремительно подходя, чтобы встать рядом с нами, а затем переводя свой свирепый взгляд на самого мистера Мерфи. — А как насчёт вас, Адам? А? Вы не хотите нам кое-что объяснить?

Лайонел Мерфи долго молча смотрит на Рейнджера, а затем опускает голову, почти со стыдом.

— Встретимся после занятий в моём кабинете, — говорит он, поднимая голову, и в его бледно-голубых глазах читается глубокая печаль.

— Зачем? Чтобы вы смогли признаться в том, что натворили? — продолжает Рейнджер, отказываясь сдаваться. Он делает шаг вперёд, но мистер Мерфи уже отворачивается и направляется обратно в свой класс. Тем временем Марк потратил впустую большую часть моего перерыва, поэтому вместо того, чтобы перекусить, раздаётся звонок, сигнализирующий о том, что пора идти на третий урок.

Рейнджер незаметно наклоняется и сует мне в руку один из батончиков гранолы домашнего приготовления, аккуратно завёрнутый в многоразовую пищевую плёнку из пчелиного воска, которая ему так нравится, и перевязанный изящной розовой ленточкой. Мои щёки становятся примерно такого же цвета, когда я прижимаю его к груди. Черч тем временем протягивает один из двух мокко с белым шоколадом, которые Меринда готовит только для него. Я едва сдерживаюсь, чтобы не подпрыгнуть вверх-вниз от возбуждения. Я уверена, Черч это замечает, и он улыбается так, как умеет только он — как будто улыбка — значит всё.

— Как вы думаете, что всё это значило? — рассеянно спрашивают близнецы, наблюдая за дверью класса, как будто какая-то подсказка могла выпрыгнуть им на глаза.

— Понятия не имею, — отвечает Черч таким же ровным и стоическим голосом, как всегда. — Но я полагаю, что мы скоро это выясним.

После школы мы вшестером встречаемся за дверью кабинета мистера Мерфи. Он уже ждёт нас, приглашает войти, прежде чем закрыть и запереть дверь и опустить шторы на окне, выходящем в коридор.

Пока мы стоим там, пребывая в различных состояниях неловкости (я), гневе (Рейнджер) и любопытстве (все остальные), мистер Мерфи не торопясь готовит чашку чая, а затем садится за стол. Он выглядит измученным и лет на десять старше, чем был сегодня утром.

— Вы готовы признаться или как? — спрашивает Рейнджер, останавливаясь только тогда, когда Черч бросает на него взгляд, который очень ясно говорит: успокойся, мой друг. Мистер Мерфи слегка съёживается, его щёки забавно розовеют, как у меня, когда мальчики дразнят меня из-за секса, или как у Рейнджера, когда он видит пушистого котёнка.

— Вы уже спрашивали меня о Дженике, — начинает мистер Мерфи, и очень быстро в комнате воцаряется тишина. Всё тело Рейнджера напрягается, когда он обхватывает руками спинку стула перед собой и наклоняется вперёд, сапфировые глаза сверкают, как ночное небо. Наш учитель английского поднимает глаза со слезами на глазах, а Рейнджер отшатывается, как будто ему дали пощёчину, в гневе сжимая челюсти. Не думая об этом, я наклоняюсь и хватаю его за руку, слегка сжимая её. Почти сразу же замечаю в нём перемену, и маленький цветок радости раскрывается внутри меня.

…

Цветок радости?

Господи, неудивительно, что я не поэт.

— Вы сказали, что, по-вашему, это выглядело так, будто мы могли встречаться… — Мистер Мерфи достаёт конверт из плотной бумаги из верхнего ящика стола и очень осторожно пододвигает его к нам. Он отпускает руку, и предмет заманчиво оказывается между нами и ним. — Вы не ошиблись насчёт этого.

— Ха! — слово срывается с моих губ, и мои щёки вспыхивают от неуместности моей вспышки. Я не хотела проявить неуважение к Дженике или что-то в этом роде. Но когда Рейнджер смотрит в мою сторону, на его губах появляется хотя бы тень улыбки. Однако это длится недолго. Как только он поворачивается обратно к мистеру Мерфи, то снова хмурится.

— Она боялась Рика, и, как бы мне ни было больно это признавать, я тоже боялся. Мы начали встречаться втайне, — признаётся мистер Мерфи, и на его губах появляется улыбка, чертовски похожая на ту, что только что подарил мне Рейнджер.

«О боже мой, они точно делали это!» — думаю я, но крепко сжимаю губы от этого откровения.

Чёрт возьми, я ведь всё равно могу ошибаться, верно? Рейнджер и я ещё не сделали этого… пока. Кх-м. Кашель. Тот раз в его комнате, когда кончик едва просочился внутрь, не в счёт. Нет. Нет, нет, нет.

— Мы также… — мистер Мерфи снова замолкает, когда Рейнджер хватает конверт и осторожно, накрашенными чёрным ногтями, вскрывает его. То, что он вытаскивает, меняет всё.

Недостающие страницы из дневника Дженики падают на поверхность стола, рисунки чёрными чернилами, перечёркнутые красным. Конечно, это ещё не всё, потому что я сосчитала вырванные страницы, как могла. Даже по самым скромным подсчётам, у меня пропало две дюжины листов, а мы смотрим только на шесть.

— Остальные страницы — слишком личные, — говорит мистер Мерфи, снова опуская взгляд на стол. — Я бы предпочёл не делиться этим, если вы не возражаете.

— У вас был доступ к её дневнику, — медленно произносит Рейнджер, всё ещё не глядя ни на несколько страниц в своей руке, ни на те, что упали на стол. Его внимание полностью сосредоточено на нашем добросердечном учителе английского языка, который в буквальном смысле слова слишком мил, чтобы убить муху. В буквальном смысле муху. Он очень усердно трудится, чтобы выпустить их на улицу. Как бы сильно я сама не любила мух, нельзя насмехаться над добротой других, даже если тебе кажется, что это чересчур. Доброта, при условии, что она не приносит больше вреда, чем пользы, никогда не бывает чрезмерной. — После того, как она умерла.

— Да, после того, как она была убита, — произносит мистер Мерфи, снова поднимая на нас глаза. — Я даже не должен был вам ничего из этого рассказывать.

— Да, — начинает Спенсер с резким смешком, — За исключением того, что Чак поймал вас с поличным, когда вы оставляли ту ужасную грёбаную записку на её двери. Больше некуда бежать, чувак. Просто признайтесь.

— Я написал эти записки только потому, что пытался защитить её, — умоляет он, и искренность в его голосе убедительна. Мистер Мерфи встаёт из-за стола, заламывая руки, его лицо искажено душевной болью. Но я держу в уме слова Черча о психопатах, на всякий случай.

— Значит, вы признаёте это? — небрежно спрашивает Черч, в его голосе слышатся стальные нотки, хорошо замаскированные под благородными манерами.

— Я признаю, — шепчет мистер Мерфи в ответ, его глаза встречаются с моими, и меня охватывает озноб. — Я просто пытался уговорить Чака уйти из Адамсона. Я не знал, что они последуют за ним.

— Кто последует? — спрашивает Черч, пока Рейнджер перекладывает одну страницу на следующую, всё быстрее и быстрее, пока снова не возвращается к началу. Его подведённый карандашом взгляд поднимается к мистеру Мерфи, горящий с такой интенсивностью, что заставляет меня поёжиться.

— Культ? — спрашивает Рейнджер хриплым от недоверия голосом. — Вы хотите, чтобы я поверил, что моя сестра была убита… чёртовым культом?

Мистер Мерфи смотрит прямо на нас, чертовски серьёзный.

— Они учились в этой школе с самого начала, с тех пор, как она была основана в Сент-Луисе. Аббатство Августина. Вот откуда взялись туннели.

— А это? — спрашивает Рейнджер, вытаскивая ключи из-за пазухи. Меня убивает, что он вот так носит их на шее. В этом есть что-то такое милое, но в то же время такое грустное, как будто это должны быть руки его сестры, крепко обнимающие его, а не пара ожерелий с ленточками, на которые она аккуратно нанизала ключи. — Мы знаем, что один из них открывает дверь в общежитии для девочек, и что она была с ним, когда умерла. Но как насчёт этого, золотого?

— Где вы его нашли? — спрашивает мистер Мерфи, прикусывая нижнюю губу и поглядывая в сторону двери. Тихая музыка «Enya», которая играла всё это время — заткните мне рот ложкой, определённо не мой выбор мелодии — становится громче, как будто он пытается заглушить любые посторонние уши.

— В одном из столбиков её кровати, — добавляю я, и мистер Мерфи вздыхает, проводя рукой по лицу.

— Я повсюду его искал, — признаётся он, и от этого покрывала печали его плечи опускаются. Я всё ещё злюсь из-за злобных записок, которые он мне писал, но я не лишена сочувствия. — Так вот как вы попали в туннели?

— Кто-то привёл нас к туннелям, — говорит Мика, его голос резкий и жёсткий, с той безжалостной резкостью, которую я всегда замечала, что отличает его от Тобиаса. — Специально. Дождь, возможно, был случайным, но то, что нас заперли, — нет.

Мистер Мерфи снова садится за свой стол и делает осторожный глоток чая, в то время как на заднем плане играет «Only Time». Это совсем не создаёт нужное настроение. Нам нужно что-то… зловещее, пугающее, предвещающее недоброе. Я имею в виду, Рейнджер только что сказал «культ»?

— Я рад, что у тебя есть ключ от комнаты Дженики; думаю, это сделало бы её счастливой. Она потратила недели на поиски подходящей ленты… — лицо мистера Мерфи смягчается от воспоминаний, и наступает этот долгий, неловкий момент, когда он явно оказывается в другом уголке времени. Когда он поднимает глаза, нежность этих воспоминаний сменяется холодом страха. — Золотой ключ мы нашли в лесу. Один из них уронил его.

— Один из кого? — огрызается Рейнджер, ударяя кулаком по столу. Сейчас он дрожит, но я не могу его винить. Это слишком много для восприятия, даже для такого человека, как я, который никогда не встречался с Дженикой. — Один из, блядь, кого? Извините, но я просто не куплюсь на эту культовую чушь.

Лицо мистера Мерфи внезапно меняется, тревога отражается на его красивых чертах.

— О, это не чушь. Это очень похоже на правду, и именно поэтому я пытался уговорить Шарлотту уйти из Адамсона. Как только они выбрали её, я начал оставлять записки.

— Вы ДжР, не так ли? — я спрашиваю, склонив голову набок. — Младший. Предсмертная записка Дженики, она было для вас.

— Это была не предсмертная записка, — шепчет Лайонел Мерфи, закрывая глаза от воспоминаний. — Мы должны были встретиться у статуй ангелов…

— Я, чёрт возьми, так и знал! — ревёт Рейнджер, ударяя кулаком по столу, а затем наклоняется вперёд, чтобы схватить учителя за ворот его бледно-голубой рубашки. Он дёргает его вперёд с такой силой, что зубы мистера Мерфи стучат у него в черепе. Я кладу руку Рейнджеру на плечо, предостерегая его от грани насилия. Через несколько недель ему исполнится восемнадцать, и обвинения в физическом нападении чертовски серьёзны. Хотя… Я думаю, его мама, вероятно, заплатила бы копам так же, как семья Спенсера платит Джеку, а? — И ты ничего не сказал? Моя мама — глубоко религиозная женщина. Она верит, что её дочь попала в ад. И ты думал, что это нормально — держать всё это в секрете?

— Они убьют меня, если узнают, что я разговаривал с вами, — шепчет мистер Мерфи, дрожа. Он действительно слишком мил для этого мира. Ну, если только он не психопат. Чёрт! Похоже, что даже получение ответов на некоторые из моих вопросов оставляет больше места для сомнений. — И они убьют и вас тоже, если узнают, что вы знаете.

— Знаем, что?! — огрызается Рейнджер, отталкивая мистера Мерфи назад, а затем запуская пальцы в свои волосы. Он отходит от всех нас и прислоняется лбом к двери. Я решаю пока оставить его в покое и поворачиваюсь обратно к пугливому учителю английского, когда Черч выходит вперёд и кладёт ладони на парту. Он выглядит таким… аристократичным. И зная, что он типа какой-то крутой эксперт по боевым искусствам? Успокойся, моё бьющееся сердце.

— Вы писали записки Чаку? — он уточняет, и мистер Мерфи кивает. — Вы выпустили её из багажника в ту ночь, когда я её запер?

— Вы меня выпустили? — спрашиваю я, глядя на мистера Мерфи широко раскрытыми, недоверчивыми глазами.

— И вы погнались за ней с ножом, — уточняет Черч, и мистер Мерфи стонет, закрывая лицо руками. — Предположительно, чтобы напугать её?

— Я не собирался причинять вред Чаку, — стонет он. — Мне жаль, что я написал эти ужасные вещи. Я не знал, как ещё заставить её уйти из школы. — Он поднимает лицо, выражение осунувшееся и усталое.

— Откуда у вас ключи от машины моего отца? — спрашиваю я, моргая в замешательстве.

— Из комнаты отдыха, — смущённо признаётся мистер Мерфи, и мои брови поднимаются вверх. Конечно. Точно так же, как я планировала украсть его ключи. Почему, чёрт возьми, я не подумала об этом раньше?

— «Дорогой младший», — начинает Черч, зачитывая предсмертную записку — или, скорее, не предсмертельную записку — по памяти. — «Я думаю, они знают о нас. Я мало что ещё могу сделать. Если ты захочешь встретиться со мной, ты знаешь, где меня найти. Я буду ждать вместе с ангелами. Люблю, Джей». Объясните это, пожалуйста.

— Культ узнал, что Дженика знала о них, что она наблюдала за ними, — говорит мистер Мерфи, и стыд окрашивает его слова. — Мы не были уверены, знают ли они обо мне тоже. Она собиралась покинуть кампус, но ей нужно было, чтобы Джек подвёз её; она не хотела рисковать и вызывать машину. Она думала… Ну, не имеет значения, что она думала.

— Джек? — произносит Спенсер высоким и напряжённым голосом. Я оглядываюсь назад как раз вовремя, чтобы увидеть выражение удивления на его красивом лице. Близнецы обмениваются взглядами у него за спиной и выходят вперёд, как почётный караул, становясь по обе стороны от него. — Джек убил Дженику?

— Нет, но я думаю, он знает, кто это сделал, — отвечает мистер Мерфи, внезапно вставая и протягивая руку к шнуру на жалюзи. Когда он открывает их, я понимаю, что мы здесь закончили. Он сказал нам всё, что собирался. Он хороший человек, добрый, но в то же время трус. Это совершенно очевидно. — Постарайтесь не быть к нему слишком суровым. Если бы он заговорил, то тоже был бы мёртв. А теперь возвращайтесь в общежитие и оставайтесь вместе. Всё почти закончилось… — его голос затихает, и я обмениваюсь взглядом с Черчем.

Что, чёрт возьми, это должно означать?

И хорошо это или плохо?