Ведьмин пасьянс

17. Киев. Весна. 2005 год

И каждый уважающий себя киевлянин, и приезжие обязательно посещают Андреевский спуск в День Киева, чтобы пройтись по брусчатке одной из самых древних улиц, которая вьется змейкой, спускаясь к подошвам гор Замковая и Уздыхальница. Андреевский спуск соединяет район ремесленников Подол с верхним городом, где в древности жили князья. Удивление вызовет бесконечный ремонт-реставрация замка Ричарда, никак не желающего принадлежать кому-либо конкретно, вокруг которого создаются новые и новые легенды. Самые стойкие и жаждущие выпьют пива на вершине Уздыхальницы, самые любознательные, приверженцы творчества Булгакова, заберутся по старинной чугунной лестнице на Замковую, посмотрят сверху вниз на разноцветные крыши застройки столичных нуворишей в урочище Кожемяк» поломают голову, пытаясь понять, почему высокий металлический крест обвешан разноцветными ленточками. Если не жалки обуви, можно пройти по гребню горы, имеющей форму женской груди, выйти к братской могиле и услышать от гида-добровольца историю о том, что здесь похоронены студенты, павшие от рук большевиков под Крутами, но это будет неправдой. Студенты были похоронены на старом элитном кладбище возле Аскольдовой могилы, в тридцатые годы уничтоженном все теми же последователями Коммунистического Интернационала. А если любознательный люд пройдет еще дальше, то натолкнется на остатки кладбища Флоровского монастыря, в разорении которого приняли участие не только зловредные большевики, борцы с церквями и кладбищами, но и все кому не лень. А если и здесь повстречается гид-доброволец, то можно услышать много всяких историй: о призраке черной монахини, не имеющей покоя по ночам с тридцатых годов прошлого столетия, о блуждающих огнях и могилах; узнает, что с легкой руки писателя Булгакова эти места облюбовали сатанисты, которые устраивают здесь черные мессы, и маньяки. Но многое из того, что эти гиды вам расскажут, может показаться фантастикой или просто неправдой, и есть единственный путь развенчания всех этих мифов — самому ночью прогуляться по вершине горы.

Иванна, бредя по вымощенной брусчаткой улице на шпильках, не стала экспериментировать, подниматься по узорным чугунным лестницам на Уздыхальницу, решив, что пива можно будет выпить и внизу. Леденящих душу рассказов гидов-добровольцев она наслушалась еще на прошлогоднем Дне города и не имела желания дожидаться ночи, чтобы узнать, что в них правда, а что ложь. Цель ее похода сюда была проста — купить какую-нибудь безделушку, которую могла продемонстрировать в редакции в качестве доказательства своего участия в жизни города.

Она спускалась по брусчатке вниз, к Подолу, рассматривая картины аматоров и профессионалов, выставленные вдоль всей улицы. Несмотря на разнообразие сюжетов и жанров, у нее было чувство, что они однотипны, в них не была выражена индивидуальность автора, не ощущалась душа, словно созданы они были на громадном конвейере повседневности. Особенно ее раздражали бесконечные изображения сирени, маков и подсолнухов.

«Я такие картины никогда покупать не буду, разве кому-нибудь в подарок». Утверждая так, она слегка покривила душой, так как ее месячный бюджет не предусматривал покупку каких-либо картин. Может, потому они ей так и не нравились?

Уличная картинная галерея разветвлялась: один ряд шел вниз, на Подол, другой сворачивал вправо, по аллее, соединяющей Андреевский спуск с Владимирской горкой. Иванна никуда не спешила, никто ее не ждал, поэтому, свернув вправо, она решила просмотреть картины и на этой аллее.

Ее душу чуть затронуло мастерство художника, копирующего картины Айвазовского. Она улыбнулась, разглядывая триптих, а затем остановилась, пораженная увиденным.

Ночной мрачный лес, где каждое дерево имеет свое лицо, освещен яркой луной. Среди деревьев толпа взбудораженных людей с факелами, они словно кого-то ищут, и среди них, на переднем плане, ничем не выделяющийся человек, однако он отбрасывал тень волка, резко отличающуюся от человеческих теней. Тени в темноте?

Рядом с ней другая картина, также привораживающая взгляд мастерством исполнения: страна гор, безрадостный красно-хоричневый пейзаж, освещаемый безжалостно ярким солнцем.

— Наверное, это Марс, — вслух высказала предположение Иванна, остановившись перед картиной.

— Нет, это Афганистан, — пояснил высокий мужчина спортивного телосложения, на вид лет тридцати пяти, в голубых потертых джинсах и, несмотря на вовсю светящее майское солнце, черной кожаной куртке, из-под которой виднелась черная майка.

— Вы продавец?

— Я продавец и художник одновременно. По крайней мере, сегодня.

— Вы были в Афганистане? Воевали?

— Возможно.

— Расплывчатый ответ, скорее отрицательный. Но не будем затрагивать тему Афганистана. Слава Богу, это уже в прошлом, как и страна, с которой это было связано. Меня больше интересует вот эта картина, с лесом. Деревья-люди, вроде мифических существ, которые словно хотят что-то рассказать, но не могут. А в этой человеческой фигуре ощущается некая двойственность. А лес живой и страшный… Картина нарисована прекрасно. Можно поинтересоваться, где вы для нее почерпнули сюжет?

— Картина не нарисована, а написана. Моряк ходит по морю, а художник пишет, а не рисует.

— Я вас обидела?

— Ничуть. А сюжеты — плод фантазии, не более того.

— Интересные фантазии…

— Вы хотите сказать — больные фантазии?

— Между прочим, вы сами так выразились.

— Просто я уже слышал подобные высказывания — «исполнено чрезвычайно талантливо, но…».

— Вы себе льстите.

— … смысл — словно бред параноика.

— Занимаетесь самобичеванием. Название картина имеет?

— Нет.

— Знаете, а я слышала, что если картина не имеет названия, то она не существует.

— Возможно, вы правы — за месяц картину видело множество людей, но никто не набрался храбрости ее купить. Она как бы есть, и в то же время ее нет.

— Я их понимаю… Такая картина подходит какому-нибудь замку с привидениями, и не годится для того, чтобы висеть в гостиной или спальне обычного дома.

— Вы ограничиваете возможную область ее расположения: есть еще кухня, кладовка и балкон.

— Наверное, кладовка — это то место, которое как раз подходит для нее.

— А вы не хотите ее купить?

— Упаси Господи! Хотя… назовите мне ее цену.

— Чашка кофе в ближайшем кафе.

— Вы шутите?

— Нет. Мне просто лень нести домой обе картины, а тут представляется прекрасная возможность выпить кофе.

— А если я не соглашусь на вашу цену?

— Согласитесь. Ведь картина вас заинтересовала — я заметил вашу реакцию, когда вы ее увидели. А о пейзаже Афгана вы заговорили просто так, чтобы начать разговор.

— Вы еще и психолог. Ошибаетесь — меня ваша картина не интересует. Какой-то безвестный художник… — Она повернула ее обратной стороной, где стояла подпись, и, прочтя вслух, вздрогнула.

— Худ. Барановский А. Д. — Сразу вспомнилось Страхолесье и рассказ вдовы Шабалкиной. — Барановский, как я понимаю, фамилия, а инициалы как расшифровываются? Что такое «А. Д.»?

— Антон Денисович. Можно просто Антон. А вас как зовут?

— Иванна. Пожалуй, соглашусь на ваши условия. Желательно найти кафе поближе, но времени у меня мало, я очень спешу.

— Здесь есть подходящее кафе, совсем рядом. Дима! — окликнул он продавца, расположившегося неподалеку. — Не в службу, а в дружбу — заверни эту картину и присмотри за моим товаром. Я через десять минут приду.

— Неужели продал?

— Продал, Дима, продал. И за хорошую цену.

— За сколько?

— Коммерческая тайна, не хочу кричать во весь голос от радости. Потом скажу.

Антон с Иванной немного спустились и зашли в кафе, стилизованное под старину.

— Что будем пить? — спросил Антон.

— По-моему, вопрос решен — кофе, и я угощаю. Со сливками?

— С коньяком, но за него плачу я.

— Как хотите.

Они устроились за столиком возле окна.

— Спрашивайте, — сказал Антон улыбаясь. — Вижу, что вам не терпится кое-что выяснить.

— Вашего отца звали Денис. Он случайно не из села Страхолесье?

— Потрясающая осведомленность. Вы меня поражаете… Да, именно оттуда. В том селе у меня имеется куча дальних родственников.

— А где сейчас проживает ваш отец?

— К сожалению, он умер, еще когда я был маленьким.

— Извините, я не знала.

— Отца сбил автомобиль… А жил он в Чернигове — там я родился и там сейчас живет моя мама… Удивительно: вы вроде случайно остановились у моих картин. Я вдруг решил подарить вам картину, хотя мог это сделать раньше или позже. И тут оказывается, что вы знаете о существовании маленького села на Полесье с чудным названием, и сразу пытаетесь связать его с моим отцом… Просто Знаки какие-то, указывающие на то, что наша встреча так просто не закончится.

— Не знаю, на что указывают Знаки, но я всего две недели как приехала из села Страхолесье. Там услышала о вашем отце.

— Интересно, что он такого совершил, что его до сих пор там помнят?

— В конце сороковых годов волк загрыз его маленькую сестренку, и сам он чуть не погиб, поэтому родители увезли ребенка оттуда.

— Странно, вы мне рассказываете то, о чем я не знал, хотя несколько раз был в том селе. Получается, родственники об этом умалчивали.

— Давно вы там были?

— Давно. Хотя совсем недавно с друзьями сплавлялся по речке Руксонь, она течет не так далеко от села. Хотел зайти, навестить родственников, но как-то не получилось. Это как раз было две недели тому назад, и мы могли встретиться там.

— Да, могли. Долго были в походе?

— Дней десять — я всего дней пять как вернулся. Знаете, это мне напоминает допрос. Что еще вы от меня скрываете или хотите узнать?

— Вам это только кажется. Просто женское любопытство.

— Мне вот тоже любопытно, что вы там делали. Село крошечное, не могу даже представить, чем оно вас привлекло.

— Я журналистка.

— Интересно, но это не проясняет суть вопроса.

— Мне надо было написать статью о вовкулаках, оборотнях.

— И как — нашли там оборотней?

— Зря улыбаетесь. Там случилось два странных нападения волка на подростков — оба погибли. Устроенные облавы ничего не дали.

— Теперь понятно, почему вы заинтересовались моей картиной, на которой человек имеет тень волка. Этим я словно предупреждаю, что оборотень может находиться среди людей. Не так ли?

— Пожалуй.

— Предлагаю продолжить обсуждение этой темы. Судя по тому, что в течение всего разговора вы ни разу не посмотрели на часы, вы никуда не спешите. Подождите меня пять минут, я дам ценные указания Диме, как поступить с моим богатством, а заодно принесу вам картину. Договорились?

— Лады. Жду вас здесь.

Неожиданное знакомство развлекло Иванну. Она почувствовала себя детективом, ведущим расследование, который не может упустить ни малейшей детали, не попытавшись разобраться в сути происходящего. Через десять минут появился запыхавшийся Антон, неся в руках запакованную картину.

— Все как обещал. Картина ваша.

— Не жалко?

— Нет. Думаю, знакомство с вами стоит того. Тем более что я ее не теряю — она будет находиться у вас. Если у меня возникнет желание взглянуть на нее одним глазком, то неужели вы откажете?

— Да, откажу. Домой не привожу незнакомых людей, тем более у меня и дома нет — снимаю комнату.

— Тогда мы с вами друзья по несчастью — я тоже снимаю, но квартиру. А то, что касается нашего «незнакомства», то это неправда. Вы обо мне много чего знаете, а вот я ничего о вас не знаю, за исключением того, что вы журналистка.

— Этого достаточно. Остальное вы видите перед собой.

— Увиденное меня вдохновляет… Еще кофе? Теперь я угощаю.

— Спасибо, но откажусь. Это будет сегодня уже четвертая чашка, а еще не вечер. Пойду вниз, на Подол. Хотите — можете составить мне компанию.

— С удовольствием.

Они стали пробираться сквозь людскую толчею вниз, пытаясь разговаривать на ходу, но это плохо получалось. Разгоряченные толкотней, они решили выпить пива, и Антон увлек девушку в кафе, расположенное в Гостином дворе, где, по его словам, собирались люди, имеющие отношение к искусству: литераторы, поэты, художники. Кафе представляло собой длинный узкий коридор шириной около двух метров, вдоль которого выстроились в один ряд столики до самой барной стойки. Оно было переполнено, и за столиками, рассчитанными на четверых, сидело человек по восемь-десять, так что для передвижения оставался лишь узкий проход между спинами и стеной. Антона здесь многие знали, он то и дело пожимал кому-то руку, на ходу отвечал на приветствия. Иванне здесь не понравилось, она рассчитывала, что, не найдя свободных мест, они уйдут отсюда. С середины зала-коридора уходили две лестницы, одна из них вела наверх, а другая — вниз, на тупиковые площадки, где стояло по одному столику. Иванна поняла, что помещение, в котором было кафе, когда-то служило холлом-коридором, из которого по лестницам можно было попасть в основные помещения, теперь отгороженные из-за огромной арендной платы.

Антон уверенно пробрался к лестнице, ведущей наверх, — и как раз вовремя — по ней спускалась компания, освободившая столик, и они поспешили его занять.

— Нам повезло — в это время найти здесь пустой столик — большая удача.

— Вы так уверенно шли сюда, словно знали об этой ожидавшей нас «удаче».

— Меня вел сюда нюх, интуиция, и она меня не обманула. Я пошел за пивом, а вы держите оборону: одинокая красивая девушка за отдельным столиком — это так притягательно!

Минут через пять он вернулся с двумя запотевшими бокалами с пивом и вазочкой с орешками.

— Здесь жарковато, — сказал он и, сняв куртку, остался в черной тенниске с короткими рукавами. На его левом предплечье Иванна заметила татуировку: волк и цифры — 1987.

— Откуда эта татуировка у вас?

— Вы мне не поверите, но я сам не знаю. У меня период между 1986 и 1988 годами словно стерт из памяти. В это время я оказываюсь в Афганистане, неизвестно, что там делаю, пока меня не находит патруль наших войск в горах, обессиленного, израненного.

— Неужели вы совсем ничего не помните о том времени?

— Почти ничего. Отрывочные картинки о маленьком горном селении, где меня удерживали в качестве пленника. Иногда во сне вижу обрывки каких-то событий, но не уверен, что они имеют под собой реальную основу, к тому же они тут же ускользают из памяти.

— Странно, какая-то выборочная потеря памяти.

— Такое бывает — консультировался у врача… Давайте поменяем тему и перейдем на «ты».

— Так просто?

— Вам что-то мешает?

— Вы значительно старше меня… Ладно, согласна, что так будет лучше. В твоих картинах чувствуется рука профессионала, наверное, ты заканчивал художественное училище?

— Нет. Я самоучка, рисовать любил с детства, ходил в художественную студию. Художником стал случайно. В девяностые годы довольно успешно занялся бизнесом, учился на заочном в политехе, но внезапно потерял все… Извини, не хочу вспоминать о том периоде. Чтобы прийти в себя от стресса, стал писать картины маслом, в основном копировал работы известных мастеров. К моему удивлению, первая же картина, выставленная на Андреевском спуске, продалась в тот же день. Я расценил это как Знак свыше и сделал художество своей профессией. Заимел много друзей среди художников-профессионалов, у которых многому научился. Я не жалею, что сделал такой крутой поворот в жизни: занимаюсь любимым делом и при этом зарабатываю на жизнь. Теперь я отошел от копирования и пишу только оригинальные произведения. Это нестабильный источник дохода — как говорится, то густо, то пусто. Хуже всего приходится зимой — тогда уровень продаж совсем падает, но мне хватает. Я разведен — семейная жизнь была скоротечной, как сон, так что иногда задаю себе вопрос: а была ли она вообще? Сейчас живу один.

— Возможно, я вас понимаю…

— Мы с тобой договорились — на «ты».

— Да, конечно. Как это здорово — заниматься делом, от которого получаешь удовольствие! Мне журналистика очень нравится, а то, чем занимаюсь в газете, — нет. На протяжении двух лет пытаюсь зацепиться в более солидной газете, посылаю материалы, резюме, но пока безрезультатно.

— Видно, твое время еще не наступило.

— Неизвестно, наступит ли..

— Не надо так пессимистически. Когда я первый раз приехал в Страхолесье, то поразился, как можно жить в такой глуши, вдали от цивилизации. Но живут же люди, и оптимистов там больше, чем пессимистов.

— А некоторые туда удаляются добровольно. С учителем, Иваном Леонтьевичем, не знаком?

— Лично нет, но слышал о нем. Да Бог с ним, с этим учителем. Лучше честно ответь мне: расспрашивала о моем отце и, видно, знаешь о нем что-то такое… О чем-то ты умалчиваешь, не знаю о чем, но чувствую, что так оно и есть. Я ведь говорил, что у меня нюх.

— Да, не все тебе рассказала. Ты знаешь, по какой причине родители твоего отца вместе с ним покинули село?

— Наверное, надоело жить в глуши.

— Не совсем так. По мнению жителей села, на твоего отца напал оборотень в обличье волка. А это значило, опять же, по их мнению, что со временем он сам мог превратиться в оборотня. Поэтому родители поспешно вывезли твоего отца из села.

— Чушь какая-то.

— Я не говорю, что это правда, лишь рассказала то, что слышала там.

— Спасибо. Странно то, что это до сих пор от меня скрывали. Очень старая история, правда, ее участники почти все уже умерли, как и мой отец.

Они еще немного посидели в кафе, затем Антон проводил Иванну домой, и они обменялись телефонами.

Иванна застала Ларису Сигизмундовну за обычным занятием — раскладыванием пасьянса.

— А я с подарком. Если не возражаете, то хотела бы ее повесить в комнате.

И она освободила картину от упаковки. Лариса Сигизмундовна долго рассматривала картину, затем сказала:

— Плохая кровь у человека, который нарисовал эту картину. Да и она ничего хорошего не принесет владельцу. Лучше избавься от нее. Это плохой подарок.

Ночью Иванне приснился сон, в котором Антон гонялся за ней по темному лесу. Наконец догнав, медленно наклонился над ней, обессиленно лежавшей на земле и дрожавшей от страха.

— Не бойся, тебе не будет больно. Пройди обряд инициации, и ты станешь такой же, как я.

Внезапно вместо его лица она увидела волчью морду с красными горящими глазами, широко раскрытой пастью, с которой стекала слюна. У нее сердце остановилось от ужаса и… зазвенел будильник.

Иванна какое-то время не спешила подниматься с постели, переживая ужас сновидения.

«Знаки. Он говорил о Знаках, — вспомнилось ей. — О том, что мы встретились неспроста. Мне все время кажется, что я чего-то недопонимаю или не замечаю. А ведь Знаки — это очень серьезно, они могут в корне изменить судьбу».

На работе ей в голову пришла одна нелепая мысль — так она ее охарактеризовала, но все же решила проверить. Достала топографическую карту Полесья, где отыскала село Страхолесье и вьющуюся змейкой речку Руксонь. Сверившись с масштабом, высчитала, что самое короткое расстояние от речки Руксонь до села составляет около десяти километров.

«Для человека это приличное расстояние, а вот для волка, который пробегает порой сотни километров, весьма незначительное. Согласно «Слову о полку Игореве» князь Всеслав Полоцкий мог, обратившись в волка, за ночь пробежать до Тмутараканского княжества, а это добрая тысяча километров. Хотя что за чушь лезет мне в голову! Еще немного — и я поверю, что оборотни-волки существуют!»

Она сложила карту и засунула ее в ящик стола, но не смогла избавиться от тревожных мыслей.

«Случайно ли то, что нападения на Егорку и Ростика произошли, когда Антон был в походе, недалеко от села? Может, устроенные облавы не помогли обнаружить волка-людоеда лишь потому, что днем он имел совсем другое обличье, не то, что ночью? И почему мне в голову лезут эти глупости — только потому, что услышала рассказ вдовы Шабалкиной о его отце?»

На следующий день Антон позвонил Иванне на работу и пригласил ее в кино. Они посмотрели импортный «ужастик» «Сонная Лощина», похрустели попкорном в темноте зала, запивая его колой, периодически замирая от притока адреналина, а в конце порадовались за героев, которые, несмотря на противостоящие им всемогущие потусторонние силы, силы зла, смогли выйти победителями.

— Этот фильм уже второй раз идет в прокате, а посмотри вокруг - полный зал. Хотя сюжет чересчур надуманный, и этот всадник без головы… Мне кажется, что интереснее было бы, если бы всадник без головы оказался мистификацией, — заметил Антон, когда они выходили из зала.

— А мне все это напомнило Страхолесье. Ведь там, возможно, происходит то, что невозможно понять, рационально мысля. И за всем этим прячется тайна, о которой знают многие, но предпочитают молчать.

— У тебя, как у журналиста, очень развито воображение.

Вернувшись поздним вечером, Иванна застала Ларису Сигизмундовну отдыхающей на софе. Стараясь не потревожить старушку, она прошла на цыпочках в свою комнату. Раздеваясь, подумала об Антоне. Ее к нему тянуло, но в то же время что-то в нем настораживало, заставляло держаться на расстоянии. Странным было и то, что он побывал в Афганистане, но почти ничего не помнил об этом.

В выходные Антон пригласил ее в парк «Александровка». У него оказался старенький автомобиль — «шкода-фелиция», на котором они без приключений добрались до Белой Церкви и целый день гуляли по парку.

Теперь они встречались почти каждый день после работы. Антон при встречах представлял Иванну знакомым так: «Это моя… — и через длинную паузу: — …муза. Как понимаете, я без нее никуда». Вначале Иванна сердилась, особенно ей не нравилось слово «моя», но потом привыкла и порой даже подыгрывала ему. Как-то вечером, когда он предложил ей взглянуть на его «берлогу» и выпить там кофе, она сразу согласилась.

Это была однокомнатная квартира в шестнадцатиэтажке возле Центрального автовокзала. В противовес бытовавшему мнению о художниках, в ней царил исключительный порядок. Вот только большое окно, во всю стену, было плотно завешено темными шторами. Возле окна стоял мольберт с незаконченной картиной. Включив торшер у дивана, свет которого лишь слегка разогнал темноту, и заметив удивление на лице девушки, Антон пояснил, что привык рисовать в полумраке, так проще сконцентрироваться, ни на что не отвлекаясь. Антон сварил отличный кофе, а к нему достал бутылку коньяка и рюмочки. Зажег толстую оплывшую свечу.

Интимная обстановка располагала к доверительному разговору, и Иванна немного рассказала о себе: родом из Кировоградской области, из небольшого райцентра, со второй попытки поступила в Киевский институт журналистики, пять лет скиталась по общежитиям, приобретя на них оскомину на всю жизнь. Окончив институт, приехала в Кировоград, начала работать в областной газете, но заскучала по столичной жизни и вскоре вернулась в Киев. Устроилась в бульварную газетенку, где работает уже третий год. Стоимость аренды жилья растет гораздо быстрее, чем зарплата, поэтому уже раз пять меняла съемную квартиру.

Когда бутылка коньяка опустела на треть, а паузы в разговоре стали продолжительнее и многозначительнее, неожиданно раздался звонок в дверь.

— Кто бы это мог быть? — удивился Антон.

— Наверное, кто-нибудь из прежних или нынешних почитательниц твоего художественного таланта, — немного язвительно предположила Иванна. — Или заказчик на картину, который не может потерпеть до утра.

— Сейчас увидим, — спокойно сказал Антон и пошел открывать.

Иванна услышала в коридоре шум, как ей показалось, женский голос и стала нервно собираться. В комнату вошел немного растерянный Антон и сообщил, что к нему приехала мама из Чернигова, а из-за его спины выглянула полная пожилая женщина.

— Здравствуйте, — пробормотала Иванна.

— Вечер добрый, — откликнулась женщина. У нее оказался хорошо поставленный голос. — Меня зовут Марина Александровна. А вас?

— Иванна.

— Хорошее имя. Извините, что не смогла заранее предупредить Антона о своем приезде и этим нарушила ваши планы.

— Нет, что вы… Я уже собиралась идти домой.

— Мама, Иванна журналистка, недавно была в Страхолесье, так в селе, оказывается, черт знает что творится. Полагают, что оборотень поблизости появился.

При этих словах женщина вздрогнула и бросила испуганный взгляд на сына, что не укрылось от Иванны. Но Марина Александровна тут же взяла себя в руки.

— Антон, не чертыхайся! Черта упомянешь — черта накличешь.

— Мама у меня учительница — знает ответ на любой вопрос. Я думаю, учительнице и журналистке есть о чем поговорить, пока я приготовлю чай.

— Спасибо, Антон, но мне и в самом деле пора. Твоя мама с дороги, наверное, хочет отдохнуть.

— Я не устала. Подвернулась оказия — районо дало машину, чтобы привезти оборудование для компьютерного класса, — вот на ней я и приехала. Меньше двух часов в дороге. Оставайтесь, Иванна, на чай.

— Спасибо, в следующий раз.

Иванна не понимала, что с ней творится. Разум твердил, что надо остаться, но она не могла этого сделать, ей хотелось покинуть квартиру Антона как можно быстрее.

Провожая ее до двери, Антон сказал:

— Извини, что так получилось. Мама обычно приезжает в последнюю субботу месяца, а тут случай подвернулся.

— Все нормально. Любит она тебя, вот и хочет повидаться. Прощай.

— До свидания.

На следующий день Иванну отправили в местную командировку — в психиатрическую больницу имени Павлова, прозванную в народе «дурдом». Записала со слов очевидца — санитара с сизым лицом алкоголика — историю об НЛО, которое он вчера видел в небе над больницей. Воображение у него работало — описал НЛО во всех подробностях, но когда стал рассказывать об иллюминаторах, через которые можно было рассмотреть зеленые лица инопланетян с фиолетовыми глазами, Иванна сказала, что этого достаточно, размер статьи не позволяет приводить дополнительные подробности. Санитар поинтересовался, где он сможет получить вознаграждение за столь ценную информацию. Иванна направила его к главному редактору, объяснив, что не уполномочена решать такие вопросы. Санитар почесал затылок и сказал, что согласен и на «малое», лишь бы никуда не ехать.

Тут девушка увидела Марину Александровну, с полной сумкой устало поднимающуюся к зданию больницы по «серпантину».

Санитар посоветовал в статье провести аналогию с куреневским потопом, когда, по рассказам его родителей, над «Павловкой» тоже стояло НЛО, благодаря которому грязевой поток чудесным образом обогнул больницу. В конце беседы он попросил дать «на бутылку» — дескать, все равно редактор с ней рассчитается, она еще окажется в выигрыше. Марина Александровна прошла рядом с ними, не обратив внимания на девушку, погруженная в думы, которые, судя по выражению ее лица, были невеселыми. Санитар стал рассказывать о призраках больных, расстрелянных в годы войны фашистами, уверял, что они появляются в ночное время в подвалах, пугая медперсонал, но не успел закончить рассказ, как журналистка его прервала.

— Я дам «червончик», если узнаете, кому понесла передачу эта женщина.

«Зачем мне это надо? Какая разница, к кому она пришла? Что я хочу выяснить?»

— Ждите меня здесь — скоро буду. — Санитар повеселел и ринулся за женщиной, которая уже шла между корпусами и могла в любой момент исчезнуть.

Прошло полчаса томительного ожидания и бездействия.

«Ну, сообщит санитар чью-то фамилию, и что с того? Лучше, чем зря терять время, зашла бы в Кирилловскую церковь полюбоваться фресками Врубеля. Может, уйти, пока не вернулся санитар с ненужной мне информацией?»

Но тут появился санитар с многозначительным видом, преисполненный важности — очевидно, из-за успешно выполненного задания.

— Это было нелегко, — сказал он, подходя. — Туда так то не попадешь, даже если здесь работаешь. Там более жесткие правила.

— Это где?

— Там, — бросил санитар и махнул рукой в неопределенном направлении.

— Узнали?

— Обижаете! Хотя были трудности. Она принесла передачу больному Барановскому Денису Антоновичу.

— К-кому?

— Желаете записать? Диктую: Барановский, от слова «баран»…

— Спасибо, не надо — я запомнила. А где она сейчас?

— Там, в корпусе. Ожидает встречи с врачом.

— Спасибо.

— Спасибо — это много. Два «червонца» будет в самый раз.

— Договаривались на один «червонец».

— Я же сказал — были трудности.

Иванна дала ему «двадцатку» и поднялась наверх, к корпусам, где остановилась в нерешительности, не зная, как ей поступить. Тут она увидела Марину Александровну, медленно идущую навстречу, и стала ее поджидать. Когда женщина приблизилась и узнала Иванну, на ее лице явно проявился испуг.

— Здравствуйте, Марина Александровна! Профессия журналиста вынуждает бывать в самых неожиданных местах — представляете, брала здесь интервью. А вы какими судьбами здесь?

— Просили знакомые проведать их родственника, передачку ему отвезти. Мне это несложно.

— Родственник ваших знакомых случайно не Барановский Денис Антонович?

Лицо у женщины стало мертвенно-бледным, Иванне даже показалось, что она сейчас грохнется в обморок, но Марина Александровна справилась с эмоциями.

— Откуда об этом знаешь? Ты Антону уже рассказала про ЭТО?

— Отвечаю по порядку: сегодня случайно узнала, поэтому ничего Антону не рассказывала. Не стыдно ли вам прятать от сына отца, пусть даже не совсем здорового?

— Так надо было…

— Вчера вечером приглашали меня на чай — я не смогла остаться. А сегодня я вас приглашаю — уж не откажите, а то не знаю, что Антону можно рассказывать, а что нельзя.

Спустившись к трассе, они доехали на троллейбусе до Петровки, где нашли небольшое кафе.

— Слушаю вас, и, пожалуйста, ничего не утаивайте, а то у меня сложится превратное мнение.

— Хорошо… Что уж теперь утаивать? Я познакомилась с Денисом в Житомире, в строительном училище. Он учился на каменщика-плиточника, я на штукатура, жили в одном общежитии. Начали встречаться — я сразу обратила внимание на шрамы у него на теле. Он смеялся, отшучивался, потом признался — следы от нападения волка. Дело у нас шло к свадьбе, но потом мы с ним рассорились из-за пустяка. Позже я поступила в педагогический институт, а его забрали в армию. Вновь мы с ним встретились через пять лет. Я уже работала учительницей в школе, он был на стройке бригадиром. Снова стали встречаться и поженились. Бывало, он ночью как заскрежещет зубами и становится сам не свой — поначалу пыталась его разбудить, потом поняла, что бесполезно, привыкла к этим странностям. Он несколько раз говорил, что ему снятся необычные, страшные сны, но никогда не рассказывал их содержания.

Денис перешел работать водителем, чтобы больше заработать, мотался по командировкам. Однажды у его родителей встретили односельчан из Страхолесья, Романа и Любу. Так эта Люба, улучив момент, когда мы оказались одни, спросила: не страшно ли жить с оборотнем? Я не поняла, что она имеет в виду, — она рассмеялась и сказала, чтобы я не придуривалась, дескать, сама все знаю. Потом показала на мой живот — я как раз была на сносях — и спросила: «Ребенок тоже будет вовкулакой?» Со мной случилась истерика. Мужчины зашли к нам в комнату, я ничего не стала рассказывать, а Люба прикинулась невинным ягненком.

На следующий день я не выдержала и все рассказала Денису. Он очень разозлился, несколько раз порывался пойти в гараж и поехать в село, навестить Любу. Рассказал мне, по какой причине его родители покинули село Страхолесье. Очень плохо отзывался о его жителях, говорил, что они чересчур суеверные. Рассказал легенду о вовкулаке.

— Пожалуйста, расскажите мне эту легенду.

— Да это так давно было, что я уже плохо ее помню.

— Расскажите, что помните.

— В старину село называлось Руксонь, «сон в руку», как и речка, протекающая неподалеку, а принадлежало боярину, уже не припомню, как его звали. Чем-то боярин провинился перед властью, и его решили наказать, но он спрятался в лесной пуще. Житель села за вознаграждение выдал место, где тот прятался. Перед тем как боярина казнили, он проклял село и предрек, что его жителей будет постепенно изводить вовкулака, а те, кто останутся живыми, сами станут вовкулаками. Первыми жертвами вскоре появившегося вовкулаки стали предатель и вся его семья… Село несколько раз сходило на нет, но потом возрождалось и вновь приходило в упадок — похоже, месть сладка, когда длится бесконечно… Село стало называться Страхолесье, словно в напоминание о постоянной угрозе, исходящей от леса. Существует еще одна легенда, по которой появление вовкулаки можно вызвать особым ритуалом, проводимым в полнолуние, и тогда он вновь примется за свое…

— Я видела на карте речку Руксонь. От нее до села километров десять, — продемонстрировала свои знания Иванна.

— Село в те давние времена располагалось ближе к речке, поэтому имело с ней одно название.

— Легенда легендой, но не хотите же вы сказать, что были случаи, когда кто-то из местных жителей превратился в вовкулаку?

Неожиданно женщина согласно кивнула.

— Но это нонсенс, фантастика! — скорее возмутилась, чем удивилась Иванна.

— Я тоже так думала… Денис все же выбрался в Страхолесье «для разговора по душам». Слышала потом, что Роман долго лежал в больнице, и не он один, но и Денису перепало достаточно. На него не стали заявлять в милицию, а только принялись писать разные пасквили. Это его выводило из себя, я предлагала уехать в другой город, а он заупрямился: «Из села меня выжили, теперь выживают из города. Где гарантия, что на другом месте не повторится то же самое?» Вскоре он попал в аварию, получил тяжелейшую черепно-мозговую травму, еле выжил, а потом случилось ЭТО.

— Что именно?

— Денис стал путать явь со снами, проявлять агрессию. Потом уже узнали, что он «приобрел» редкое заболевание — называется ликантропия: стал себя представлять зверем, волком. Он продолжал работать водителем, бывало, неделями находился в командировке… Затем его арестовали за серию убийств, три жертвы были из Страхолесья, а всего его обвинили в пяти убийствах, хотя следователь предполагал, что их гораздо больше. Судебно-психиатрическая экспертиза признала его невменяемым — это его спасло от расстрела, и вот уже почти три десятилетия он находится в этой больнице.

— Как я понимаю, шансов выйти оттуда у него нет?

— Самые минимальные. Но даже если его освободят, то это будет совсем другой человек, не Денис, которого я знала.

— Непонятно, почему вы скрыли правду об отце от Антона? Он вроде уже совсем взрослый мальчик.

— Сейчас — да, А в то время был еще маленький, даже в школу не ходил. Я переехала в Чернигов, поменяла круг знакомых, и все для того, чтобы он не узнал, что его отец — маньяк-убийца. Когда подрос, он несколько раз ездил в Страхолесье к своей двоюродной тетке Пелагее, я очень переживала… Слава Богу, обошлось, ему никто об этом не рассказал.

— По-моему, вы рассказали не все. Думаю, вы боитесь, что наследственность отца-маньяка при некоторых обстоятельствах может проявиться и в сыне?

— Это не передается по наследству — я узнавала.

— Раз узнавали, то подозрения были. Чем они вызваны?

— Я больше не хочу с вами об этом говорить. Если вы любите Антона, то о нашем разговоре ему не расскажете. Через несколько часов я уеду обратно в Чернигов, а вы сможете у него дома допить кофе, который не допили вчера. — Женщина встала и, не оглядываясь, пошла к выходу.

Иванна не воспользовалась предложением матери Антона, не пошла к нему пить кофе, а пригласила его к себе, предварительно переговорив по телефону с хозяйкой, Ларисой Сигизмундовной.

Когда Антон пришел, он был поражен, увидев, что старушка будет третьим участником чаепития. Лариса Сигизмундовна на правах хозяйки церемонно разливала чай, рекомендовала хотя бы попробовать выставленные на стол варенья собственного приготовления, беспрерывно говорила не по возрасту звонким голосом и молодела на глазах.

— Это варенье из райских яблочек, смотрите — они прозрачные на свет. Сейчас такие деревья большая редкость, пройдет совсем немного времени, и они исчезнут, как многое из того, что было в прошлом. А это желе из красной смородины, с кислинкой, потрясающий вкус. Попробовали? Вам понравилось? Берите еще, не стесняйтесь. А это ореховое варенье. Признаюсь, не я его делала, хотя ранее доводилось. Исключительно вкусное. Для него берутся еще зеленые орехи, вымачиваются в растворе извести…

— Лариса Сигизмундовна, вы извините, что прерываю вас. Ваше варенье бесподобное, но я хотела рассказать об Антоне, точнее, об имеющейся у него проблеме. Вкратце я упоминала об этом в телефонном разговоре.

— Милочка-Ванечка-дорогая, у меня прекрасная память, но лучше напомнить, чтобы я ничего не напутала.

— Дело в том, что у Антона некий промежуток жизни выпал из памяти.

— Ой-ой-ой! Такой симпатичный молодой человек — и такая неприятность! А что врачи говорят?

— Антон обращался несколько раз к психотерапевтам, но безрезультатно. Пробелы в памяти не восполнились. Предполагают, что это результат психической травмы или контузии. А если учесть, что его нашли раненым в Афганистане, потерявшим память…

— Не продолжай, милочка, Я попробую сама разобраться.

Старуха пристально посмотрела на Антона, который молча сидел за столом, слушая разговор женщин о себе и не понимая, для чего устроили этот балаган.

— Ерунду говорят ваши доктора. У него «замок» на памяти, а то, что контузия и сильные психические потрясения были — правда. Надо избавиться от «замка», и тогда память вернется.

— Вы это сможете сделать, Лариса Сигизмундовна?

— Попытаюсь… Молодой человек, встаньте, подойдите к окну. Что вы там видите?

— Вижу, что весна наступила. Травка зеленеет, солнышко блестит. — Антон улыбнулся.

— Когда у вас произошел провал в памяти?

— Летом. Я сидел в ленкомнате и рисовал стенгазету к приезду большого начальства.

— Вы не смотрели тогда в окно?

— Нет, впрочем, не помню.

— А вы посмотрите сейчас Что там увидели?

— Каменный двор, плац, стены, по углам вышки… Вот черт! Это же дисбат!

Дверь открылась, и в ленкомнату словно вкатился полненький, колобкообразный замполит, обмахивая себя фуражкой и вытирая платком пот, обильно стекавший по лицу.

— Ч-черт! — воскликнул Антон, случайно поставив кляксу тушью, — он писал плакатным пером.

— Чего чертыхаешься? Как идут дела, что с газетой?

— Медленно, но уверенно, товарищ майор. К сроку поспею, если отвлекаться не буду.

— А отвлечься придется, — сказал маленький человечек с погонами майора, неожиданно вынырнувший из-за широкой спины замполита. — Мне надо будет с тобой побеседовать. Один на один, — добавил он, взглянув на замполита.

— У меня есть неотложные дела, так что я вернусь через час, — недовольно произнес замполит.

— Через полчаса, — поправил его майор.

— Ах да, запамятовал — через полчаса. Но смотри, Барановский, — газета сегодня должна быть сделана!

— И Кудыкина с собой захвати, — бросил майор.

Замполит выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью и зло чертыхнувшись в коридоре, но так, чтобы было слышно и в комнате.

— Сказать тебе, откуда я? — спросил маленький майор с холодными серыми глазами.

— Догадываюсь. Из Комитета госбезопасности.

— Может, знаешь, зачем я здесь?

— Или срок убавить, или срок прибавить. Третьего не дано. Первое предпочтительнее, товарищ майор.

— Убавлять-прибавлять сроки — это не моя компетенция. А вот избавить от срока смогу. Например, освободить тебя от дисбата вчистую — ведь зачем тебе это пятно на биографии в начале молодой жизни? Только пойдешь дослуживать не в свою часть, а отправишься в Афганистан.

— Это почему?

— Я так решил.

— А по-другому вы можете решить?

— Могу, но не буду. Выбирай: «отпахать» два года в дисбате — а это твоя первая судимость, и в институт не попадешь, первый отдел не пропустит, а ты, я вижу, парень грамотный — или Афган, полгода «учебки» и год там, всего полтора. Возвращаешься героем, льготы при поступлении в институт, как у ветерана войны, девчонки писают от восторга, ребята ходят за тобой табунами и смотрят в рот.

Антон до этого никак не задумывался о возможности служить в Афганистане. Слышал, что там очень тяжело: жара, пыль, душманы, смерть. Но в молодости слово «смерть» воспринимается совсем по-другому, не так, как с возрастом. Кажется, молодость сама по себе амулет, который делает тебя неподвластным смерти. Героическая романтика — побывать в далеком краю, увидеть чужую жизнь, испытать себя в экстремальной ситуации, уйти от идиотизма плаца в дисбате. Эти мысли приятно взбудоражили кровь, гася робкие возражения разума, подкрепленные скудной информацией о войне «там»: тысячи убитых, раненых, инвалидов — и во имя чего?

Но когда тебе нет и девятнадцати и ты полон сил, энергии, желания жить дальше и не веришь, что маленький кусочек свинца в одно мгновение может тебя лишить всего этого, не знаешь, что страшнее смерти полная инвалидность, своего рода тюрьма, только бессрочная, где надо уметь начать жить сначала, — что можешь ответить на такое предложение?

Только «да». И в этом «да» присутствует «нет» бессмысленной муштровке, бесправию, унижению в дисбате.

— Вот это мужской разговор! — обрадовался майор. — Ты парень крепкий, по тебе спецназ плачет. Вот эту формочку заполнишь и со мной отсюда уйдешь.

— Что, даже газету не дорисую?

— Некогда будет. Садись, заполняй. И эту расписку подпиши о неразглашении тайны.

— Зачем все это?

— Так надо — это твой путь к свободе. Только внимательно прочитай и поверь мне — это не формальность. Теперь в серьезные игры играть будешь. Настоящие, мужские. Итого: мы с тобой управились за десять минут. А сейчас десять минут можем поговорить на вольные темы.

Когда в комнату вошел замполит с Кудыкиным, занозистым парнем, даже в дисбате пытавшимся захватить лидерство, за что уже один срок отсидел в карцере, майор слушал сбивчивый рассказ Антона о происшедшем той ночью в части.

— Я привык к тому, что в двери стучат, — недовольно сказал майор.

— А я уже забыл об этих условностях, — отозвался замполит.

— Никогда не поздно о них вспомнить. Выйдите и постучите.

— Я? Да никогда в жизни!

— Можно и так, но в таком случае думаю, что вы для своей должности недостаточно компетентны. А ваша жена и обе дочери будут не особенно довольны вашим новым назначением.

— Не бери на понт!

— Жаль, что телефона здесь нет, — не могу с твоим начальником связаться!

— Зато я могу! — грозно сказал замполит и вышел за дверь.

— Ситуацию я понял, — произнес майор, обратившись к Антону. — Ты за дверью подожди, пока с твоим товарищем потолкую.

— Тамбовский волк ему товарищ, а не я! — зло бросил Кудыкин.

Минут через пятнадцать в коридоре показался замполит, бледный как мел, подошел к двери в ленкомнату, возле которой топтался Антон, и робко постучал. Не дождавшись ответа, снова постучал.

Лишь на третий раз ему разрешили войти.

Тяжелая деревянная дверь почти не пропускала голосов, и Антон сделал вывод, что там все проходит мирно, но когда появился замполит, у него был такой вид, будто его «песочили» на протяжении нескольких часов: багровый, потный, словно из сауны, где парился в одежде, с заметно трясущимися руками, с расширенными от ужаса глазами, в целом он напоминал холодец на колышущемся столе. Он буркнул Антону:

— Заходи! — И уже в спину, запоздалое: — Кто же теперь стенгазету дорисует?