8. Киев. Зима. 1997 год

— Антон, ну ты словно маленький — ничего невероятного не произойдет за неделю, пока ты еще будешь валяться в больнице. Если бы послушал умных людей, то и больницы не потребовалось бы. А теперь лежи — отдыхай, выздоравливай! — Мишка нервно заерзал на стуле, а в мыслях был явно далеко от этой крошечной палаты на два человека. Двойное бремя забот, проблем не давало ему возможности расслабиться и хоть на некоторое время забыть о работе.

— Масловозы приму — солью на металлобазе и все остальное сделаю по плану. Лежи, отдыхай!

Антон уже неделю находился в больнице с двусторонним воспалением легких, что действовало на него, человека очень деятельного, крайне угнетающе. Фирма, которую они организовали три года назад, успешно развивалась, и была надежда, что из микроскопической со временем перейдет в разряд средних. Они занимались оптовой торговлей, но недавно организовали небольшой нарезочно-фасовочный цех для обслуживания супермаркетов и дополнительно создавали сеть торговых киосков. Всю полученную прибыль сразу вкладывали в развитие бизнеса, оставляя на жизнь необходимый минимум. Антон отвечал за сбыт продукции, Миша — за снабжение и производство.

— Спасибо, Миша, что пришел, а теперь вали на работу — хватит того, что я здесь прохлаждаюсь, — сказал Антон и хлопнул друга по плечу.

— Что тебе завтра принести?

— А что ты можешь принести, кроме фруктов, сока и колбасы?

— Ну, предположим, попросил бы супругу бульончик тебе сварить куриный…

— Это Лельку ты упросил бы мне курицу отварить? Ха-ха-ха. Три ха! Представляю, что она бы тебе сказала. Знаю, как она меня любит!

— Ты не прав. Просто она считает, что ты меня, человека семейного, толкаешь на авантюры, любовные приключения. Ревнует. Но кос в чем она права — тебе пора жениться!

— Спасибо — ты настоящий друг! Наконец дождался от тебя стоящего совета!

— Антоша, разве я не прав? Сейчас тебе два раза в день супруга тащила бы передачи с домашней снедью…

— А не друг и компаньон Миша — фрукты, соки и колбасу!

— Видишь, ты на пути к выздоровлению — понимаешь, что я даю дельный совет!

— Ладно. О'кей. Проваливай. Скоро должна прийти Верунчик.

— Тогда я за тебя спокоен, хотя не уверен в ее кулинарных способностях.

— Не хлебом единым сыт человек.

— Это твое дело. — Миша в очередной раз окинул взглядом крошечную палату. — Как твой сосед? Смотрю, он все время где-то путешествует, не надоедает тебе своим присутствием.

— Его уже не будет — он выписался. Я договорился, оплатил вторую койку, чтобы никого не подселяли. У меня тяга к одиночеству — ничье общество не переношу!

— А отделение переполнено. Уже и в коридоре коек понаставили.

— Очередь в бесплатные палаты. А здесь надо платить. Не всем это подходит.

— О времена, о нравы, — философски произнес Миша, снял с вешалки куртку и собрался выходить.

— Подожди, я с тобой. Пойду уколюсь до прихода Верунчика.

Они вышли из палаты, и Антон закрыл за собой дверь на ключ. Вдоль стены стояло пять коек, на которых лежали больные. Напротив двери в его палату на койке сидел старик-инвалид, рядом стояли костыли. Антон почувствовал себя неловко и постарался побыстрее пройти.


Этот старик поступил утром, у него практически не работали обе ноги, и на костылях он передвигался с трудом. У него был удивительный взгляд, который словно рентгеном пронизывал. В нем не чувствовалось враждебности, но и дружелюбия не было, казалось, он говорил: «Посмотрим, какой ты есть на самом деле». А может, это Антону только почудилось?

Они прошли по длинному коридору, и возле двери с табличкой «Манипуляционная» Антон остался, заняв очередь, а Миша направился к выходу. Больные развлекались разговорами о болезнях и лекарствах, сойдясь во мнении, что в манипуляционной на капельницах сегодня сестричка была «не очень» — не одному подпортила вены иглой. Тут подошел крупный толстый мужчина с одышкой, и все переключились на новую тему — у него кто-то из «залетных» украл мобильный телефон. Мужчина энергично живописал, что сделает, если поймает вора, а нестройный хор больных всячески поддерживал его и давал ценные рекомендации. Антону было скучно слушать это.

«Все эти слова не имеют под собой ничего реального — лишь пустой звук! Толстяк не найдет вора, а если даже найдет, то побоится сам что-либо предпринять, в лучшем случае обратится в милицию. Больные с подпорченными венами так же будут стоять в очереди в манипуляционную, дожидаясь, когда начинающая медсестра станет на них тренироваться, неумело тыча иглой. Лекарства будут покупать по-прежнему дорогие и много, по рецепту лечащего врача, давая тому возможность получить свой процент от аптеки. А в очередях на процедуры новые больные будут обсуждать болячки, лекарства и кражи».

Антон, зайдя в процедурную, обменял шоколадку на уколы и поспешил обратно в палату. Закрывая за собой дверь, он на мгновение встретился взглядом с инвалидом, и это не улучшило ему настроение. Лег на койку и попробовал почитать детектив, но не читалось.

Палата была крошечная, в нее помещалось лишь две кровати с продавленными сетками, две тумбочки и умывальник в углу. Закрытое пространство давило, смутно напоминая о чем-то нехорошем в его скрытой, забытой прошлой жизни. Внутри него стало нарастать раздражение, ни на что конкретно не направленное, но требующее выхода. В такие минуты он был зол на весь окружающий мир. Хотелось дать волю отрицательной энергии, которая клокотала в нем.

Лежа на койке, прикрыл лицо детективом, словно спрятался от мыслей, от серого потолка в паутине трещин, от давящей на психику ограниченности пространства, от больных в коридоре и особенно от старика-инвалида, преследующего взглядом. Внезапно Антон понял, что не может вспомнить, какого цвета у инвалида глаза. Взгляд помнит, а цвет глаз — нет.

«Сдались они мне, чтобы знать их цвет! Нервы ни к черту!»

В дверь постучали, и она тут же широко распахнулась, пропуская Верунчика. Девушка энергично вошла, чмокнула в губы принявшего сидячее положение Антона, повесила на вешалку дубленку. В сапогах на высоченных каблуках-шпильках, в короткой шерстяной кофточке салатового цвета, расстегнутой на три верхние пуговицы, информирующей, что с грудью у нее все в порядке, и подчеркивающей узкую талию, в коротенькой, расширенной книзу темной юбке, обтягивающей округлые бедра, она выглядела богиней соблазна. Ее длинные темные волосы, собранные в фантастическую ракушку, чудесно гармонировали со слегка продолговатым личиком, с остатками египетского загара, озорно блестевшими громадными глазищами цвета небесной выси и свеженарисованными итальянской помадой сочными губами. Она была красива, сексапильна и явно успешна в жизни.

— На что и на кого будем жаловаться? — весело спросила она и начала доставать из сумки мандарины-апельсины, пакет с апельсиновым соком.

— На недостаток внимания со стороны сексуальных особ, которые за работой забывают о бедных, несчастных больных.

— Антоша, не будь букой — на работе цейтнот. Сегодня еле вырвалась. Со следующей недели…

— На следующей неделе думаю покинуть это гостеприимное учреждение.

— Это класс! А то я так соскучилась по тебе… Да и выбрал ты себе больницу — надо ехать через весь город, а везде такие пробки… Таксисты просто звери — гонят бешеные цены!

— Ладно, можешь больше не приезжать.

— Не обижайся, правду говорю — на работе цейтнот! Начальство зверствует, а поздно вечером уже нет сил тащиться в такую даль. Но я придумала, как не оставить тебя без внимания! Моя подружка Светка живет не так далеко от тебя. Ты ее прекрасно знаешь. Она завтра к тебе придет, обещала принести из дому что-то вкусненькое, собственноручно приготовленное.

— Ты сама как пирожное, очень вкусное! — Антон потянулся к ней, его руки по-хозяйски прошлись по телу. Девушка тихо ойкнула и поинтересовалась:

— А ты что — сам в этих палатах?

— С сегодняшнего дня сам. Сосед выписался, — подсаживаясь ближе к девушке, сказал Антон.

— Не надо, кто-то может войти… Дверь открыта!

— А мы ее закроем! — Антон быстро поднялся и повернул ключ в замочной скважине. Так же быстро вернулся, обнял девушку.

— Я по тебе очень соскучился! — прошептал он, а руки уже ласкали ее тело.

Она слабо сопротивлялась, шепча:

— Я тоже соскучилась… Но ты с ума сошел! Здесь не место, я боюсь…

Но чем напористее он был в своих действиях, тем слабее она сопротивлялась, ее дыхание стало прерывистым, глаза полузакрылись.

— Я тоже сошла с ума! Соскучилась… Я хочу тебя!

Возьми меня! — И она стала помогать освобождать себя от одежды. — Бери меня, бери!

Тут Антон, к своему ужасу, почувствовал, что не готов. Мгновение назад был готов, а теперь нет.

— Что ты медлишь? Возьми меня! Возьми! — настоятельно требовала девушка, дрожа всем телом от возбуждения.

— Я… не могу… Наверное, ты права — не та обстановка!

— Ты, с ума сошел! Завел меня, и теперь — ничего?

— Извини, по-моему, глаза у инвалида нехорошие. Сглазил он меня.

— Извини? Какой инвалид? Ты понимаешь, что меня завел и теперь бросаешь? Может, это ты сам инвалид?

— Ты что…

— Я что… Это ты — что!

— Но я ничего не могу с этим поделать. Давай помогу одеться…

Минут через пятнадцать она почти пришла в себя. Девушка сидела на его кровати, он — на койке напротив, грустно смотрел на нее и не знал, что сказать. Она сжалилась и заговорила первой:

— Может, это лекарства, которые ты принимаешь… влияют… Но это пройдет… Должно пройти.

— Молодец, заметила, что я болен… — горько и иронично произнес он. — Но ты права — я выздоровею, обязательно выздоровею.

— Конечно, ведь ты не импотент! — почти весело сказала девушка.

Но лучше бы она промолчала… Кровь бросилась Антону в голову, он задрожал мелкой дрожью, глаза стали безумными — он вспомнил ту ночь, в другой больнице, с другой женщиной, и это страшное слово — импотент!

— Что с тобой? — испугалась Верунчик. — Тебе плохо?

— Мне хорошо! Уходи! Мне надо побыть одному!

— Я что-то не так сказала?

— Нет, все в порядке. Мне надо на укол — видишь, дрожу, реакция такая!

— А-а, понятно… А то я уже подумала.. — Ладно, я пошла — завтра пришлю Светку. Будь умненьким, благоразумненьким, хорошо себя веди, к медсестрам… Пока, бай-бай! — Она слегка чмокнула его в неживые губы и выскочила из комнаты, успешно справившись с замком.

Антон свалился на постель, прикрыл глаза детективом и затих.

Через час он вышел из палаты. Инвалид лежал на койке, устремив взгляд в потолок, никак не реагируя на его появление. Антон минуту постоял, наблюдая за ним, — тот оставался в той же позе. Но когда Антон пошел по коридору, физически ощутил его взгляд, однако не стал оборачиваться.

Он нашел дежурного врача, который смотрел старенький телевизор в ординаторской.

— Что у вас? Кому плохо? — спросил врач, с сожалением оторвавшись от импортного «ужастика».

— Вы знаете, сегодня мой сосед по палате выписался, и я остался один. Заплатил за обе койки.

— Да, и что? — Врач с недоумением посмотрел на больного.

— Я хочу, чтобы на освободившуюся койку перевели инвалида, который сейчас лежит напротив двери в мою палату.

— Зачем вам это надо? Вы ведь заплатили за то, чтобы вам никто не мешал.

— Я заплатил за койку, а будет она свободна или кто-нибудь будет на ней лежать, — это мое дело.

— Хорошо, делайте как хотите. А я зачем вам нужен?

— Я знаю этот тип людей, к которому принадлежит инвалид. Он расценит это как милостыню с моей стороны…

— Не милостыню, а добрый поступок.

— Узнав о моей доброй воле и о деньгах, которые плачу за койку, он откажется переходить. Естественнее будет выглядеть, если вы направите к нему медсестру, она скажет, что его переводят ко мне в палату по распоряжению заведующего отделением.

— Хорошо. Помогу вам, но, по-моему, вы все усложняете. Ну, дело ваше. Идите в палату, я подойду с медсестрой.

Через час удивленный инвалид оказался в палате рядом с Антоном. Вблизи Антон рассмотрел глаза инвалида — ничего особенного, они были серого цвета и уж никак не черные.

— Вы знаете, — сказал Антон, внутренне напрягшись, — мне кажется, что вы хотите мне что-то сообщить. Я не ошибаюсь?

— Не совсем так, но раз вы сами начали этот разговор, то можем и поговорить.

Загрузка...