Верность сердца

ГЛАВА ВТОРАЯ

— К черту! К черту! К черту его, этого Района! — сдавленным полушепотом частил Хоакин, напряженно застыв у огромного окна своей комнаты и ударяя стиснутым добела кулаком по подоконнику. — К черту!

Он уединился в комнате под предлогом необходимости переодеться и освежиться после работы. Он бы не возвращался в гостиную, где его дожидались, вовсе, если бы и для этого нашелся предлог.

Для визита Рамона момент был явно неподходящим. Да и особого желания видеть единокровного брата Хоакин не испытывал.

Хоакин свирепо ударил кулаком по стене. Внезапно он заподозрил Кассандру в игре.

А вдруг Рамон был приглашен отнюдь не случайно? И эти ее непонятные капризы…

Он полагал постепенно охладить Кассандру к себе, подготовить к грядущему разрыву, который, по мнению Хоакина, был неминуем.

Во-первых, разрыв необходим для его душевного равновесия; во-вторых, такой разрыв традиционен и многократно оправдывал себя; в третьих, он положит начало новым любовным победам.

Хоакину претило жить рутиной, он не хотел исчерпывать любовные отношения с женщинами до такого тошнотворного состояния, когда оба стремятся удрать на край света один от другого. А потом он хорошо знал на примере своих бедолаг-друзей, что когда женщине кажется, будто она занимает прочное место в жизни мужчины, она норовит всеми правдами и неправдами женить его на себе. Хоакин не собирался проверять справедливость этой теории. А начинающиеся истерики Кассандры такие опасения только подтверждают.

И как можно рассчитывать на благоразумие женщины, если с самого начала было ясно, сказано, что роман, длящийся более года, — не в правилах Хоакина Алколара, который предпочитает не доводить приятности до оскомины.

Но вот только в чем суть вторжения Района? Этого Хоакин еще не понимал.

Эта женщина, которая ему уже почти чужая, но все еще его женщина, и его единокровный брат, которого лично он к себе не звал, сидят сейчас в гостиной и за милой беседой попивают кофе. Есть от чего прийти в ярость. Хоакин заскрежетал зубами.

Рамон — один из незаконнорожденных сыновей Хуана Алколара, любвеобильного отца Хоакина — наряду с Алексом, другим незаконнорожденным потомком, отнюдь не был наперсником единственного законного наследника старшего Алколара. Тем более, что отец больше всех любил именно Района. Ему он готов был завещать все самое ценное из своего многомиллионного состояния, но сдерживали приличия и обязательства.

Конечно же, Района ни в чем нельзя было упрекнуть, Хоакин точно это знал. Его нельзя было заподозрить в нечестной игре против законного наследника, в лицемерии по отношению к отцу, в недостойном поведении, в дурных манерах, в глупости, в конце концов.

Но был он уж слишком правилен, приторно добродушен, блаженно чистосердечен, восторженно дружественен, тошнотворно душевен, он был таким, каким его воспитала мать, и таковым намеревался оставаться. И именно это несказанно раздражало Хоакина.

И не был Рамон виновен в том, что Хуан Алколар всю жизнь свою волочился за женщинами. Если его взгляд поднимался до уровня глаз женщины, можно было с полной уверенностью утверждать, что рано или поздно она окажется в его постели.

Глядя на неразборчивость старшего Алколара, наследник взял за правило бесстрастно регулировать поток своих дам, пропуская через турникет по одной в год.

Рамон же был полной противоположностью. Романтик, идеалист, восторженно дружелюбный, как щенок, конечно же, он не мог не понравиться Кассандре. Тогда отчего ему, Хоакину, так беспокоиться, если он в любом случае намерен от нее отказаться в самое ближайшее время? Пусть для нее это станет утешением, великодушно подумал Хоакин.

Конечно, какой-то там полубезродный Рамон не в состоянии заменить принца крови, истинного идальго, но и Кассандре не приходится выбирать, рассуждал он.

И все же ревность в этих мыслях сквозила.

Хоакин переоделся и направился в гостиную…

Он ясно помнил, как они встретились, как завязались их отношения. Это было удивительно, фантастично, чувственно. Они чуть не с первой минуты окунулись в водоворот сексуального узнавания. В Кассандре он нашел именно то, чего в тот момент желал.

Но момент тем и хорош, что быстротечен, а потом наступает охлаждение, с новой силой дает знать о себе плотский голод, жажда острого чувствования. Все мутнеет, заслоняется обыденностью, обрастает скукой. Рано ли, поздно ли, но это случалось.

Хотя с Кассандрой все протекало иначе. Они чуть не в первый миг встречи срослись в поцелуе, а первые полгода днями могли не покидать спальни. Могли голодать, маяться жаждой, но продолжали терзать друг друга любовью, изводить дерзкими ласками, дразнить бесстыдными разговорами.

Хоакин полюбил секс с Кассандрой потому, что до самого последнего времени она принимала его правила игры и, могло показаться, разделяла их.

Но не было еще в жизни молодого аристократа расставаний без женских слез, без мольбы передумать, без молчаливого отчаяния или желчной ненависти. Хоакин перевидал все оттенки поведения отвергнутой женщины и неизменно оставался к ним равнодушен, если не считать брезгливости — непременной спутницы его прощальных объяснений.

И он многое забыл. А день встречи с Кассандрой помнил отчетливо.

Стоял жаркий день. Кассандра плавала в бассейне. Ее аккуратная головка мерно выныривала из голубоватой воды. Собранные на затылке в тугой хвост белокурые волосы блестели на солнце. Когда она поднялась по лестничке из бассейна, Хоакин увидел стройную высокую женщину.

— Красотка! — не удержавшись, признал знаток.

Это было нечаянное импульсивное высказывание, но в него Хоакин вложил всего себя, свои желания, привычные намерения, свою уверенность, что намеченная претендентка непременно будет принадлежать ему. Он не рассчитывал быть услышанным, но это произошло.

Женщина в крохотном розовом бикини, которое не многое могло прикрыть, обернулась и заинтересованно посмотрела на Хоакина.

По прошествии года он иногда ловил себя на том, что может не желать ее лишь до определенного момента. Однако, когда этот момент настает, он уже не в силах, да и не стремится удержать себя.

В особенности будоражили его ее раскачивающиеся от ходьбы бедра и груди.

— Пламя адово! Шею можно свернуть, — вслух заметил он, когда она прошла мимо.

А между двумя упругими полушариями дремала эта темная и глубокая как ночь ложбинка — самое притягательное зрелище, которое можно было себе представить. Тем более притягательное, когда влажная кожа горит на солнце. А мокрый трикотаж купальника рельефно отображает все самые откровенные подробности женского тела. Тогда каждый шаг (наклон, приседание) способен вызвать в наблюдателе экстаз вместе с горячим желанием стать, участником пиршества…

Хоакин нырнул в бассейн. Для красноречия диалога тел его плавки тоже должны были хорошенько намокнуть. Подплывая к бортику, Хоакин жестом пригласил ее поплавать наперегонки. Она тотчас приняла вызов. Несколько повторений он честно держался ее темпа, но после очередного разворота рванул со всей мочи вперед.

— Ты победил! — с готовностью прокричала отставшая Кассандра.

Он подплыл к ней и обнял под водой за талию. Ее синие глаза с любопытством смотрели на Хоакина.

— Победил… — тихо повторила она.

Он пощупал ее мягкие мокрые волосы. Она облизала губы, не отрывая взгляда от его лица.

— Я заслужил приз, — объявил Хоакин.

— А чего бы ты хотел?

— Поцелуй, — прошептал он. — Всего один поцелуй. Не так-то это и много.

Но это оказалось именно «много». Женщина охотно подалась в его объятья и посвятила ему долгий, умелый и волнующий поцелуй.

— Впечатлен. Но можно и лучше, — дерзко заметил Хоакин, отцеловавшись.

— Покажи, — отозвалась она.

— Охотно, — ответил он и продемонстрировал все свое мастерство обольстителя, которое не оставляло вопросов. — Могла бы так? — спросил он потом.

— Постараюсь, — откликнулась женщина и доказала свою обучаемость.

— Отлично! Вот теперь это настоящий поцелуй! — прокомментировал он тоном наставника и ловко выскользнул из плавок.

— Сеньор Алколар, но на вас ничего нет! — воскликнула она.

— Король голый? — шутливо спросил он Кассандру.

— Абсолютно, — ответила она, посмотрела вниз и, поперхнувшись, добавила: — Это уже неприлично, сеньор!..

— Ты так говоришь, потому что одета, — возразил Хоакин и потянул за завязочки на ее купальнике.

Его плавки и ее бикини уплыли далеко от них.

— Что теперь скажешь? — спросил ее Хоакин, любуясь увиденным.

— Я думаю…

Его руки дерзко скользили по ее спине, ягодицам, обволакивали бедра…

— Что ты чувствуешь? — вновь спросил он женщину.

— Хоакин… — проговорила она.

— Расскажи, — настаивал испанец.

— Я хочу тебя, — ответила она.

— Конечно же, хочешь. Но как ты хочешь меня? Вот вопрос.

— Безумно, — прошептала Кассандра. — Страстно. Неудержимо. Теперь же, — как просьбу произнесла женщина, но этого можно было не говорить, он уже исполнял ее желание. — Хоакин… — многократно повторяла она влажным шепотом.

У него не было прежде таких встреч, такого взаимопонимания, такой податливой и согласной партнерши.

Он благодарно поцеловал ее в основание тонкой шеи.

— О! Хоакин! — простонала она.

Ее тело плавно содрогалось, конвульсии гасились толщей воды, но ощущения словно преумножались этим.

— Мое! — проговорил в завершении Хоакин, куснув в неистовом поцелуе ее грудь. — Все это мое! — добавил он, обхватив ее за ягодицы.

За год вместе их тела так настроились друг под друга, что их интимный спорт сделался чуть ли не повсеместным удовольствием. Кассандру уже не смущала опасность быть застуканными. Они как птицы в густой листве могли щебетать о своем, не будучи понятыми.

Одного дерзкого прикосновения Хоакина было достаточно, чтобы его женщина затрепетала и приблизилась к тому призрачному, ускользающему, ни с чем не сравнимому взрыву, к которому стремятся многие, но достигают далеко не все.

Когда она была с ним, то не боялась ничего. Когда он был с ней, то мог позволить себе все. Сама природа благоприятствовала их занятиям. Все кругом было для их наслаждения.

Потому-то Кассандра и надеялась, что участь следующей по списку отвергнутых минует ее.