Верность сердца

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Думал, никогда не доберемся. Хоакин при помощи Района вышел из машины и направился к дверям своего дома.

— Когда это ты стал таким осторожным водителем? — задорно обратился он к единокровному брату, расположившись в кресле.

— Я вез ценный груз, поэтому не мог позволить себе лихачить, — отшутился тот. — Полагаю, и с тебя достаточно неприятностей.

— Да-да, ты прав, — согласился Хоакин. — Неприятностей действительно достаточно. Отсюда ваше с Кассандрой желание даже не дышать в моем присутствии. Бросьте, ребята! Я в норме, — заверил он брата и запустил руку в карман джинсовых брюк, которые Кассандра распорядилась доставить в больницу этим утром перед выпиской вместе с белоснежной рубашкой поло, которая необыкновенно ему шла.

— Просто лично у меня нет никакого желания быть ответственным за очередное происшествие, — сдержанно объяснил Рамон, который очень хорошо знал, каким разным бывает его брат Хоакин, и не разделял веры Кассандры в то, что он изменился.

— Послушать тебя, в моей жизни не иначе как полоса невезений, от которой тебе желательно отгородиться. Вполне возможно, что я многое запамятовал, но мне все же кажется, что я всегда считался везунчиком! — проговорил Хоакин. — Мы так медленно ехали… Странно, Кассандра должна была опередить нас минимум на полчаса. Но ее нет, — разочарованно констатировал он.

Рамон отвел глаза. Он намеренно вел машину с соблюдением всех предосторожностей, чтобы таким образом дать Кассандре время для экстренного переезда. Он так же надеялся, что она сумеет опередить их.

Передохнув в гостиной, Хоакин Алколар изъявил желание подняться к себе. Рамон помог брату, у которого все еще иногда случались приступы головокружения.

Преодолевая второй лестничный пролет, Хоакин услышал звуки, доносящиеся снизу.

— Кассандра, это ты? — крикнул он, перегнувшись через перила.

— Я приехала! — отозвалась женщина.

Но Хоакин словно не слышал ее, а только очень сосредоточенно'посмотрел на брата. В его глазах застыло сомнение. Он вновь силился чтото припомнить, но это «что-то» вновь не поддавалось. Все его благодушие вмиг улетучилось. Он напряженно застыл на лестнице, так и не дойдя до своей комнаты. С момента обнаружения проблем с памятью такое происходило с ним постоянно.

Кассандра поднялась к нему и торопливо проговорила:

— Ты посиди немного в кресле, а я быстренько сменю постельное белье. Договорились?

— Ты снова хочешь меня уложить? Умоляю, не делай этого. С меня достаточно больничной койки. Я скоро совершенно ходить разучусь, — жалостливо проговорил больной. — Ведь я вовсе не обязан все время лежать! — обратился он за поддержкой к Району.

Но тот лишь пожал плечами.

— Ну… — замялась Кассандра. — Тебе противопоказано переутомляться. Поэтому я просто сменю постель, чтобы ты мог в любой момент прилечь.

Хоакин не стал с ней спорить. Да и его постель выгодно отличалась от больничной койки.

Оказавшись в своей комнате, Хоакин огляделся. Сложно было понять со стороны, помнит он ее или нет. Каждый после длительного отсутствия мог бы оглядывать свое жилище таким же любовным взглядом.

— Дом, милый дом, — торжественно проговорил он, шлепнувшись в кресло, но тут же пожалел об опрометчиво совершенном резком движении, схватившись за голову.

— Ты скучал по дому? — спросила его Кассандра.

— Еще бы! — ответил он.

— И я тоже.

Женщина принялась за наведение порядка. Хоакин с удовольствием наблюдал ее проворные движения и неустанно улыбался. Она несколько раз смотрела на него, но отворачивалась, смущенная таким непривычным взглядом.

Когда Кассандра закончила, Хоакин жестом поманил ее. Она подошла, и он усадил ее к себе на колени. И обнял.

Хоакин прижал Кассандру к себе, сначала напряженную, но затем размякшую. Он почувствовал тепло и мягкость ее хрупкого тела, обвил его руками, вдохнул легкий запах ее духов, вдохнул так глубоко, что даже в животе занялось томление. Ее тепло разлилось по его телу. Он утонул лицом в ее груди. Его даже не смущало присутствие брата, впрочем, того это зрелище тоже нисколько не смутило. Кассандра же просто блаженствовала от всего происходящего, забыв обо всем на свете.

Она слишком долго была без его ласки, непривычно долго, невыносимо долго.

Он стиснул ее в своих объятьях и зажмурился, нашел ее губы и впился в них с красноречивым сдавленным стоном. Кассандра обхватила его лицо ладонями и целовала, целовала, целовала…

Рамон наблюдал молча со скептической полуулыбкой. Он пребывал в полной растерянности. Он не узнавал брата, но и не мог поверить в то, что сотрясение мозга его изменило. А если и были очевидные перемены, то как можно было надеяться, что они ни исчезнут с полным выздоровлением? Рамон, конечно, желал Кассандре всяческого счастья, но ее восторги могли оказаться очередным горьким заблуждение. В общем, Рамон тревожился. В смятении он вышел из комнаты, сославшись на то, что должен сварить кофе.

Целующаяся парочка осталась равнодушной к его объяснению.

Району казалось, что потеря Хоакином памяти — бомба с часовым механизмом. А Кассандра в очередной раз добровольно предала себя воле случая. Он не понимал этой беспечности. Он многократно пытался понять, на что уповает эта женщина, но ее заверения в том, что любящий не должен задавать вопросов, а обязан всецело уповать на чудо любви, его не удовлетворяли. Хотел бы Рамон, чтобы и его любили так же полно и бескорыстно. Но он знал, что так везет далеко не каждому. А Хоакин, что и говорить, был тем самым везунчиком, жизненный путь и успехи которого являются исчерпывающим подтверждением несправедливого мироустройства.

Рамон так же не мог найти ответа на вопрос, почему брат просто не может любить женщину, готовую жертвовать ради него всем. И он не верил в перемены в натуре Хоакина. Он знал его как проницательного бизнесмена, многократно наблюдая, с какой молниеносностью он сменяет маски и тактику поведения, когда этого требуют обстоятельства и правила игры. Рамон также знал, как незаметно для окружающих сам Хоакин инспирирует и внедряет собственные правила, заставляя. каждого следовать им. В конце концов, несмотря на свое доброе отношение к Кассандре, Рамон стал относиться к ней как к овце, которая добровольно идет на заклание. Он бы хотел перестать переживать из-за нее, но у него это плохо получалось…

Хоакин зарылся в ее волосы, прильнув губами к шее. Кассандра мерно гладила его по голове.

— Хоакин? — обеспокоенно окликнула она его через пару минут, но он не отозвался.

Она осторожно отодвинулась и заглянула в его лицо. Хоакин выглядел усталым, почти измученным.

— Прости. Я знаю, что это мой дом, моя комната, но я почти ничего не помню, — полушепотом сообщил он.

Кассандра с состраданием смотрела на него, не зная, как и чем она может помочь своему возлюбленному. Она могла поклясться, что видит в уголках его глаз слезы, чего никогда не было прежде.

— Полагаю, в этом есть свои плюсы. Вместо того, чтобы куда-то ехать, чтобы сменить обстановку, достаточно потерять память, — ласково проговорила Кассандра.

Хоакин беспомощно посмотрел на нее, тяжело вздохнул и тихо проговорил:

— Это не смешно, Кэсси.

— Я знаю, милый, прости. Но поверь, это пройдет. Нужно всего лишь набраться терпения… Пойдем вниз. Рамон собирался сварить кофе. Мне кажется, уже доносится его аромат.

Рамон с явным облегчением сел в свою машину и стремительно укатил. Кассандра провожала его тревожным взглядом, после чего с тяжелым сердцем закрыла дверь. Женщина испытывала крайнее волнение. С одной стороны, она утешала Хоакина тем, что он непременно вспомнит все, а с другой стороны — панически боялась этого. Кассандра поймала себя на мысли, что предпочла бы до конца жизни быть его сиделкой, нежели стать свидетельницей возвращения прежнего Хоакина со всеми его дерзостями, правилами, эксцентричностью.

Поняв в очередной раз, что не имеет выбора, Кассандра вернулась к Хоакину и предложила ему поесть еще — аппетит у него явно наладился. Женщина села напротив, не зная, как себя вести.

Круглосуточные пребывания в его больничной палате казались ей куда более простым и естественным занятием, нежели возвращение в его дом после бегства.

Она внимательно наблюдала за Хоакином. Ее любящий взгляд не смущал, а явно ободрял его, в противном случае Хоакин давно бы взбесился из-за этого навязчивого контроля.

Кассандра пыталась понять, что она видит. У нее даже был повод испугаться: ей вдруг пришла в голову мысль — а не любила ли она в Хоакине Алколаре именно ту невыносимо жестокую личность, не заскучает ли она с этим растерянным и тяжким человеком, которого узнает теперь? Но она тотчас отогнала эту мысль как кошмарный сон.

Хоакин доел и вытер губы салфеткой. И тоже внимательно всмотрелся в Кассандру. Он выглядел немного сконфуженным.

— Надеюсь, я не навязал тебе свое общество? — осторожно спросил он женщину.

Она бессознательно округлила глаза. Такие вопросы никогда не практиковались Хоакином Алколаром.

— Боже мой, о чем ты говоришь! Нет, конечно! — эмоционально разуверила его Кассандра и широко улыбнулась. — Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Сам не знаю, — ответил он.

— Хочешь чего-нибудь еще?

— Кое-что — да, — кивнул он.

— Что же? — спросила женщина.

— Факты… Чистые факты. Нам следует объясниться, — твердо проговорил испанец.

— Факты, как и всяческие документы, в наших отношениях не в ходу. Даже у меня, не терявшей памяти, имеются только догадки, слепые и ничем не обоснованные. Больше мне нечего сказать, Хоакин.

— Уверен, что однажды все вспомню и сам, — проговорил он.

— А что еще тебя волнует? — спросила Кассандра.

— Меня волнуешь ты, Кэсси, — мягко проговорил он.

— Что ты имеешь в виду? — хмуро поинтересовалась она.

— Ты знаешь, Кэсси. Ты красивая женщина, и ты волнуешь меня. Я хочу уединиться с тобой. Иначе и не стоило перестилать простыни, — с хитрой улыбкой проговорил он.

— Не думаю, что это хорошая идея, Хоакин, — напряженно отозвалась она.

— Ну почему же? Что в ней дурного?

— Сам знаешь, — неопределенно ответила она.

— Нет, не знаю. Скажи, — упрямился больной.

Он потянул Кассандру к себе и принялся расстегивать ее блузку, осыпая поцелуями каждый обнажаемый участочек тела женщины. Ее захватил этот вихрь. Кэсси никогда не могла устоять перед его ласками, даже когда они были небрежными, порывистыми, животными.

— Почему ты пыталась избежать этого? Разве доктора запрещают подобную терапию?

— При чем здесь доктора, если это наше личное? Ты просто опять не оставляешь мне выбора, любимый! Но нам действительно не стоит этого делать, потому что неизвестно, как это отразится на твоем состоянии. Тебя выписали из больницы под мою ответственность и на условиях, что я буду обеспечивать тебе покой и уход. Поэтому остановись, прошу тебя! — взмолилась Кассандра, выпутываясь из его объятий.

Хоакин перевел дыхание и оглядел Кассандру, сузив глаза.

— Ты так смотрела на меня, ты такая податливая… Я подумал… — словно извиняясь, проговорил он и снова сел за стол. — Не знаю, чем бы это могло повредить моему состоянию. Но если ты не хочешь…

— В свое время. Но не сейчас. Сейчас еще рано, — мягко ответила она.

— Я буду осторожен, обещаю, — вновь попытался настоять Хоакин, поднимаясь к ней навстречу.

— Прошу тебя, остановись!

— Кассандра, милая, доверься мне. Я хочу обнять тебя в нашей постели. Мне это просто необходимо. Только обнять. И я уверен, доктор не возражал бы против этого, — уговаривал мужчина.

— Нет, — сказала женщина.

— Тогда я не понимаю, почему ты согласилась быть со мной? — недоуменно. спросил он, давая ей понять, как мало помнит из их совместной жизни.

Кассандра не имела ответа на этот вопрос.

— Для тебя это работа? — предположил он.

Она отрицательно покачала головой.

— Ладно, — ответил он, направившись к лестнице. — Завалюсь в постель и буду думать об Испании. Может быть, это меня утешит.

— Хоакин! — окликнула его Кассандра. — Хоакин, остановись, пожалуйста!

— От чего на этот раз ты останавливаешь меня, Кэсси? От мыслей об отчизне? — шутливо поинтересовался он, повернувшись к ней.

Она вплотную подошла к нему. Из-под расстегнутой блузки выглядывал кружевной бюстгальтер, который надежно приковал к себе взгляд Хоакина.

— Таким вот образом ты решила охладить мой пыл? — насмешливо спросил Хоакин и запахнул ее блузку, спасаясь от искушения.

— Хоакин, — пролепетала Кассандра, проведя горячей ладонью по его щеке.

— Ты очень странно пытаешься меня отговорить, милая. Если ты после этого скажешь «нет», боюсь, я этого не услышу, — предупредил он и впился в ее губы поцелуем.

— Да, — прошептала она, когда он отстранился.

— Я знал это, — гордо отозвался мужчина.

Она запустила руку в его волосы и, нащупав огромную вмятину на его голове, отдернула руку с криком:

— Нет!

— Нет?

— Нет! Нельзя этого делать, милый. Мы не должны. Все это опасно!

— Опасно?

— Еще как!

— Не понимаю я тебя, Кэсси. — Он неодобрительно покачал головой и медленно побрел к себе.

Она осталась стоять на нижней ступеньке. Пройдя уже порядочное расстояние, он вдруг окликнул ее:

— Ну, где ты там застряла, милая? Долго мне еще тебя ждать?

Кассандра нагнала его у двери в его комнату.

— Почему «нет»? — вновь спросил ее Хоакин.

— Пока я отвечаю за твое состояние, я не стану совершать необдуманных поступков. В противном случае доктору не стоило выписывать тебя из больницы… Ты ведь не хочешь туда вернуться?

— Угрожаешь? — весело спросил ее Хоакин и, обняв за талию, провел к себе.

— Не угрожаю, а разъясняю, — терпеливо проговорила она.

— И это единственная причина, которая тебя останавливает? — недоверчиво спросил Хоакин.

— Да, других причин нет, — как могла твердо произнесла Кассандра.

— Хорошо, милая. Я тебе верю. У меня нет причин не верить тебе. И прости, что заставил тебя оправдываться, — ошарашил ее своей обходительностью Хоакин Алколар.

— Я счастлива оттого, что ты меня понимаешь, — пролепетала Кассандра.

— Не уверен, что понимаю, но очень стараюсь, — уточнил Хоакин.

— В любом случае тебе незачем просить у меня прощения, милый, — продолжила она обмен любезностями.

— Будь по-твоему, — предпочел согласиться он. — Если ты хочешь меня еще чем-нибудь накормить, то я не откажусь.

— Хорошо! — обрадованно воскликнула Кассандра. — Устраивайся пока, я тебе принесу.

— А потом я пойду в бассейн, — объявил Хоакин.

— Пойдешь — куда? — Кассандра остановилась и резко обернулась.

— Только не говори, что этого тоже нельзя делать, — хмуро проворчал больной.

— Ты же столько съел и еще собираешься! О каком бассейне может идти речь? — искренне возмутилась Кассандра.

— Расслабьтесь, сеньорита. Я пошутил. Иди ко мне. Не собираюсь я больше есть и в бассейн тоже не собираюсь. Мне просто было интересно, как ты прореагируешь. Так… Маленькие радости инвалида, — рассмеялся он.

— Негодник! — Кассандра ущипнула его.

— Стараюсь, — ответил он. — Не сердись. Я обещаю, что буду следовать всем предписаниям врачей и твоим тоже.

— Откуда такая покорность? — осведомилась Кассандра.

— Тебе удалось напугать меня перспективой возвращения в больницу, — признался Хоакин.

— Верится с трудом. — Женщина покачала головой.

— А ты поверь, — прошептал он и поцеловал Кассандру.

Стоило ему обнять ее, стянуть с нее расстегнутую блузку, прижать к себе, последние сомнения Кассандры испарились. Целуя, он уложил ее на пушистый ковер и…

Она представила уже, как он преображается в себя прежнего, творит с ней, что только заблагорассудится, ублажает себя, невзирая на ее протесты. Однако этого не произошло. Хоакин поиграл, понежничал и отпустил ее, решив, что неплохо бы остаток дня провести в саду.

Кассандра, растерянная и растрепанная, одобрила его намерение с той лишь оговоркой, что сама должна идти на кухню и приготовить вкусный и целебный ужин, столь необходимый для его скорейшего выздоровления. Хоакин принял ее объяснения и без пререканий отпустил.

Она возилась на кухне и постоянно выглядывала в окно, наблюдая, как Хоакин в задумчивости бродит по дорожкам цветущего сада.

Сознание Кассандры распирали многочисленные вопросы. Она неустанно прокручивала в памяти все их последние диалоги и пыталась сообразить, в каком объеме его память осталась нетронутой в сфере их отношений. И у нее не нашлось ни одного аргументированного соображения. Ничего, кроме лихорадочных догадок и опасений.

Кассандра не могла разобраться даже в собственном отношении к «новому» Хоакину Алколару. Она, так же как и Рамон, не была уверена в том, что эти перемены в нем утвердятся. И стоит ли уповать на такой исход?

А его отношение к ней? Может быть, Хоакин, не помня о том, что их связывали длительные сугубо сексуальные отношения, полагает, что должен быть с ней ласковым и чутким, вовсе не испытывая к этому потребностей?

У нее была возможность ощутить силу его плотского желания, но она настолько привыкла к подобным проявлениям, что не считала нужным рассматривать это как свидетельство симпатии.

Когда Хоакин присоединился к Кассандре за ужином, он был непривычно тих и немногословен, будто продолжал обдумывать какую-то необычайно важную идею.

Она положила ему еды, налила минеральной воды, немного легкого вина для аппетита. Он сдержанно поблагодарил ее и принялся есть.

Кассандра не испытывала потребности выводить Хоакина из этой лирической задумчивости, предпочитая наблюдать за ним. Сколь сильно ни любила она этого человека, в глубине души свирепствовал змий сомнения. Она не могла полностью исключить мысль о том, что все его странности в поведении — не более чем искусное притворство, на которое Хоакин Алколар, увы, всегда был способен. И ей не хотелось давать ему повод упрекнуть ее в том, что она злоупотребила его временной неадекватностью.

За ужином они почти не разговаривали. Задумчивость Хоакина постепенно перешла в мрачность.

— Ты выглядишь очень усталым, — сказала Кассандра, убрав посуду со стола. — Думаю, тебе пора идти спать. А мне еще нужно вымыть посуду. Не жди меня, — проговорила она в довершение.

Хоакин кивнул.

— Но ты придешь потом? — спросил он, немного поразмыслив.

— Конечно.

Кассандра вымыла посуду, навела порядок на кухне, проверила охранную сигнализацию, потушила освещение первого этажа и пошла наверх.

— Хоакин! — вскрикнула она, вдруг наткнувшись на него в темноте. — Как же ты меня напугал! Почему ты не у себя? Что случилось?

— Не знаю. Ты мне расскажи, — процедил он, сжав ее плечи.

— Я? — спросила она взволнованно, стараясь дотянуться до выключателя.

— Да, ты. Ты обязана объяснить мне это! — Хоакин поднял на уровень глаз Кассандры тяжелую сумку с ее вещами.

— Хоакин, успокойся, перестань нервничать! — попыталась образумить его Кассандра.

— Вновь собираешься перечислить все врачебные рекомендации?! — прорычал мужчина, грозно потрясая тяжелой сумкой у головы женщины. — Что это значит? — отчеканил он чуть погодя.

— Мои вещи, — вынуждена была ответить Кассандра.

— Почему они сложены? — наседал он.

— На всякий случай, — взволнованно проговорила Кассандра.

— Какой может быть случай? Когда ты успела их собрать? Мы только вернулись из больницы. Что все это означает? И почему твои вещи оказались в другой комнате?

— Мы будем спать… отдельно, — набравшись мужества, ответила Кассандра.

— Это еще почему?

— Я считаю, так будет правильнее, учитывая состояние твоего здоровья. Мне бы не хотелось тревожить тебя, — объяснила женщина.

— Тревожить меня? Как ты можешь меня потревожить?

— Возможно всякое, — неопределенно ответила Кассандра. — Прекрати этот допрос. Ты пугаешь меня! — повысив голос, попросила она его.

— Ладно… Давай успокоимся, — примирительно сказал Хоакин.

Он поставил сумку на пол и, переведя дыхание, вновь посмотрел на Кассандру колким, испытующим взглядом, от которого ей стало неловко.

— Чему я должен верить? — прямо спросил ее Хоакин.

— Я собрала вещи и перенесла их в соседнюю комнату, чтобы ты мог восстанавливаться без помех, — четко проговорила Кассандра.

— Это твоя личная инициатива или рекомендация лечащего врача? — уточнил он.

— Одно другому не противоречит, — неопределенно ответила женщина.

— Однако это несколько противоречит моим представлениям о возвращении домой. Когда я находился в больнице, ты ни на шаг от меня не отходила. Дома же собрала вещи и перебралась в соседнюю комнату. Я хотел бы знать, что за этим стоит?

— Ничего, кроме того, о чем я уже сказала, — упорствовала она.

— Так ли? — все еще не верил он.

— Так, — подтвердила Кассандра, кивнув.

— Хорошо, — подытожил Хоакин чрезвычайно недовольным тоном. — Пусть так. Посмотрим, что из этого выйдет. Будем считать, что на сегодня мы все прояснили. Но только на сегодня. Завтра настанет другой день, и ни мне, ни тебе не известно, что он принесет. Моя память… Она может и восстановиться. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. И тогда поговорим. Но должен сообщить, что я не доволен тем, к чему мы пришли, — сухо проговорил Хоакин Алколар и пошел к себе.

Его настроение было воинственным. Он не мог успокоиться. Хоакин не знал доподлинно, что его тревожит, но подозревал, что ответ на все его вопросы кроется в недавнем прошлом, которое для него пока сплошь усеяно белыми пятнами забвения.

Ему не нравилось это состояние крайней раздражительности, которое захлестывало его. Он ощущал сильнейший дискомфорт, главной причиной которого была неизвестность.

С тех пор, как Хоакин стал страдать от проявлений амнезии, он понял, что задавать прямые вопросы с расчетом получить на них исчерпывающие ответы — занятие заведомо бессмысленное. И дело не только в том, что его окружают скрытные, хитрые или подлые люди, а потому, что в большинстве случаев они сами могут не знать всех ответов. И вовсе не от аналогичных проблем с памятью, а от неспособности назвать вещи своими именами.

Однако такое понимание ситуации вовсе не умаляло нервозности Хоакина, поэтому он вынужден был приложить немалые волевые усилия, чтобы не взорваться…