Веселый господин Роберт

Глава 10

Елизавета приняла его обратно, но каждый раз, видя его с Летицией, ревновала и настораживалась.

Она злилась, поскольку брак казался удачным. Роберт перестал заглядываться на других женщин. «Из-за возраста? – гадала королева. – Или потому что волчица обладает какой-то магической властью?» Она была убеждена, что волки способны на все. Волки – вероломные животные.

У Роберта и Летиции родился сын – еще один Роберт Дадли. Елизавета не знала, радоваться ей или злиться. Он сказал однажды, что она должна увековечить свою красоту. Она думала: «Возможно, он увековечил свою, и я рада этому, хотя предпочла бы, чтобы ребенок не был сыном этой женщины».

У Летиции уже был один сын, и королеве он не мог не казаться привлекательным, несмотря на его мать, поскольку юный Роберт Деверо, граф Эссекс, был самым красивым молодым человеком, которого она видела с тех самых времен, когда его отчим очаровал ее.

Елизавета часто печально смотрела на Роберта, графа Лестера, и думала: «Мы становимся слишком старыми – слишком старыми для ревности, слишком старыми для вражды». Она сравнивала его с тем молодым человеком, который прискакал верхом к ней в Хатфилд, чтобы сказать, что она теперь королева. Бедный Роберт! Он сильно растолстел; его лицо стало красным от слишком весело проведенной жизни; та чувственность, которая в юности выглядела мужественностью, превратилась с годами в вульгарность.

А сама она? Она была богиней; ее не пугало нашествие лет. Вокруг нее были мужчины – мужчины в возрасте ее Роберта и мужчины в возрасте юного Эссекса, – которые говорили ей, что она богиня, которая – без помощи эликсира Корнелиуса Ланоя – обрела вечную молодость.

Анжу потерпел в Нидерландах неудачу, но Вильгельм Молчаливый вел отчаянную войну за свободу своего народа. Все глаза в Англии были прикованы к Нидерландам; исход этой битвы за свободу имел первостепенное значение.

А глаза испанцев были прикованы к Англии. «Что это за женщина? – задавали себе вопрос в испанских советах. – Что это за страна, которой она правит? Это всего лишь часть острова. Но все же Елизавета ведет себя так, будто правит всем миром. Ее моряки – высокомерные пираты. Они забирают сокровища из испанских сундуков. Они отважны и решительны; у них нет никакого уважением к его самому католическому величеству. Они оскорбляют саму святую инквизицию».

На испанских кораблях и испанских территориях со страхом и ужасом произносили имена неустрашимых Дрейка, Хокинса… Как можно быть такими бесстрашными, как эти люди? Почему они всегда побеждают? Не иначе, они продали душу дьяволу. Это не люди, это – колдуны.

Ясно, что им и их надменной королеве следует преподать урок. Фрэнсис Дрейк вернулся домой под парусами из Чили и Перу, нагруженный сокровищами, награбленными в испанских городах Нового Света и с испанских галеонов. Он обогнул мыс Горн и, соответственно, весь мир. И что сделала королева, когда этот пират явился домой? Повесила его, как он того заслуживал? Обращалась ли с ним как с вором, грабителем и убийцей подданных его самого католического величества?

Нет! Дрейк был красивым мужчиной и нравился ей еще и за это, помимо всего прочего. Ей нравились его картавый девонский выговор, его сверкающие глаза. Он был из тех мужчин, которые находили путь к ее сердцу, поскольку по-своему, по-деревенски умел сделать галантный комплимент.

Королева сказала ему, что испанцы испытывают перед ним страх, называют его отважным и злым человеком.

– Вы в самом деле такой человек, сэр? – спросила она. – Готова поверить, что это так и есть, и мне придется отрубить вам голову золотым мечом.

Потом потребовала, чтобы ей принесли меч, и заставила его встать на колени, чтобы она сию же минуту могла исполнить то, что навсегда покончит с простым Фрэнсисом Дрейком.

Елизавета дотронулась мечом до его плеча и проговорила:

– Поднимитесь, сэр Фрэнсис.

Он поднялся, низко поклонился, поцеловал ее руку и заявил, что двадцать раз переплывет море и привезет в двадцать раз больше сокровищ за одну только улыбку ее величества.

Потом для Роберта наступил трагический год. Его сын, которым он так гордился, внезапно умер. Его похоронили в часовне Бошамп в Уорвике.

«Роберт Дадли, четырех лет, благородный ребенок» – такие слова начертали на его могиле.

Роберт был в отчаянии, и королева, забыв свою ревность, утешала его как могла.

Стоя перед ней на коленях, он сказал:

– Это наказание. Я пошел против желаний вашего величества, вступив в этот брак. Это Божья кара.

– Нет, – ответила она нежно, – это не так. Невинные не должны страдать. Роберт, мы слишком стары и слишком печальны, нам осталось только утешать друг друга.

Усадив его у своих ног и гладя его волосы, она мечтала, чтобы они стали такими же черными и роскошными, какими были когда-то.

Роберт попытался забыть свою потерю, взяв под опеку другого Роберта, своего сына от Дуглас. Он боролся с судьбой, отнявшей у него законного сына и оставившей другого, хотя он любил обоих мальчиков и хотел обоих сохранить.

Роберт стал часто болеть. Он слишком славно пожил, и теперь, когда ему было за пятьдесят, за это пришлось расплачиваться.

Он не мог говорить о своих хворях с королевой; она ненавидела разговоры о болезнях.

Настали еще большие неприятности.

В тот год Роберт Парсонс, иезуит, опубликовал в Антверпене книгу. Он был католиком, а Лестер теперь был известен всему миру как вождь английских протестантов. Эту книгу, отпечатанную на зеленой бумаге, называли «Зеленым плащом отца Парсонса». Это было оскорбительное жизнеописание графа Лестера; а поскольку королева играла важную роль в этой истории, то и она не избежала скандальных намеков.

В книге Парсонса излагалась история страсти королевы и ее фаворита, и ни одна подробность не была опущена. Упоминалось количество детей, которые они, по слухам, наплодили. Роберту поставили в вину не только убийство Эми Робсарт, но также убийства мужа Дуглас и мужа его теперешней жены, Эссекса. Каждая загадочная смерть, случившаяся когда-либо, и некоторые естественные были сложены у дверей графа Лестера и его профессиональных отравителей.

Книгу ввезли в Англию и начали тайно распространять. Экземпляры передавались из рук в руки. Поступки Лестера снова обсуждались во всех тавернах. Он был самым большим негодяем в мире. Он отравил своим злом королеву. Он – сын дьявола.

Елизавета пришла в ярость и угрожала жесточайшей расправой каждому, у кого найдут эту грязную книгу, которая, клялась она, насквозь лжива.

Филипп Сидни, возмущенный за дядю, которого любил как отца, написал ответ подлому мошеннику, осмелившемуся распространять подобную ложь о великом и знатнейшем человеке Англии.

Он заявил, что хотя по отцу и принадлежит к знатному семейству, для него величайшая честь знать, что он – Дадли.

Но что бы ни было написано и что бы ни было сказано, память об Эми Робсарт была так же свежа, как почти двадцать лет назад. И те, кто разбирался в подобных вещах, понимали, что это была не просто атака на Лестера и королеву. Это – пробная стычка в войне католиков и протестантов.

В тот год Вильгельм Оранский встретил свою страшную смерть. Защитник своей страны, вождь, вдохновлявший соотечественников на борьбу против испанской тирании, покинул этот мир.

Нидерланды с отчаянием обратили свой взор на Англию, и Елизавета испытывала неловкость. Ей навязывали войну, которой она так жаждала избежать. Она хотела бы остаться в стороне, пребывая в процветании, которого добивалась путем сохранения мира в стране. Но теперь уже было невозможно закрывать глаза на ситуацию. Большинство рынков шерсти в Нидерландах полностью прекратили существование под испанским игом, и процветание, которое пришло в Англию благодаря торговле шерстью, стало снижаться. Необходимо было найти новые рынки, но позволят ли англичанам их искать? Филипп не сводил с Англии глаз, а он был фанатиком, исполнявшим свою миссию. В своих гаванях он создавал величайший флот в мире – Непобедимую армаду, как он назвал его; и все знали, что его целью было отплыть к берегам той земли, чья королева и моряки так долго бросали вызов его могуществу.

Елизавета созвала своих министров, которые высказались за вторжение в Нидерланды. Министры чувствовали не так, как она. Они были мужчинами, надеявшимися завоевать в войне могущество и славу, а она – всего лишь женщиной, которая желала сохранить свою большую семью и обладала пониманием, что даже выигранные войны приносят меньше выгоды, чем продолжительный мир, не требующий потерь людей и золота.

Но Елизавета больше не могла стоять в стороне, и Нидерланды попросили прислать того, на кого они могли бы смотреть как на вождя, того, за кем могли бы следовать, как следовали за своим Вильгельмом Оранским. Это был человек, который стоял во главе протестантской партии, и к тому же, как было известно всему миру, настолько любимый королевой, что она никогда не дала бы ему возглавить предприятие, которому сама не оказывала полную и чистосердечную поддержку.

Нидерланды требовали Лестера. И она дала согласие на его отъезд.

Любовно прощаясь с ним, Елизавета думала, как он красив, как полон энтузиазма и амбиций. Он снова выглядел почти молодым человеком.

Роберт не так страдал при расставании, как она. Он отправлялся на поиски чести и той воинской славы, которая всегда привлекала его.

Она оставалась дома, следя за его подвигами по письмам и депешам, радуясь только одному: если он разлучен с ней, то разлучен и со своей женой.

Роберт ехал верхом при полном параде по чистым маленьким городкам под звуки оглушительных аплодисментов. Было так, словно мечты всей его жизни наконец исполнились. Много лет он жаждал стать королем, а эти люди приветствовали его, вставая перед ним на колени, так, будто он был для них больше чем королем – их спасителем.

Вскоре после его прибытия в Гаагу ему была оказана величайшая в его жизни честь.

Это случилось новогодним утром. Роберт одевался у себя в комнате, когда к нему прибыла делегация. Не закончив туалета, он вышел в переднюю. Руководитель делегации преклонил перед ним колени и сказал, что голландцы видят в нем своего вождя и хотят предложить ему все те титулы, которые принадлежали принцу Оранскому. Он будет губернатором, правителем, защитником государства.

Роберта захлестнул восторг. Всю жизнь он мечтал о чем-то подобном: о собственном королевстве, которым будет управлять не благодаря милостям королевы, а благодаря своему собственному разуму и популярности.

Это было самым большим испытанием в жизни Роберта. Откуда ему было знать, что если почести достаются легко, то руки оказываются недостаточно крепкими, чтобы их удержать, потому что сила дается им лишь через тяжкий труд и личные достижения? Его же вознесло к величию на носилках, приготовленных руками любящей женщины. Воздух на вершине, которой он достиг, был слишком разреженным, а эти голландцы просили его стоять на ногах без привычных ему подпорок. Королева, которая должна была дать согласие на принятие подобных почестей, находилась далеко – в Англии, а рядом был Филипп Испанский…

Роберт заколебался. Ему хотелось принять титулы, получить эти лавры, проехать по улицам под возгласами славящего его народа. Можно ли так поступить, а уж впоследствии убедить королеву поддержать его? Было мучительно больно сознавать, что он не сможет удержать такое положение без ее поддержки.

Роберт поколебался и уступил искушению.

Теперь он стал губернатором Нидерландов, его начали именовать «вашим превосходительством». Он должен был стать защитником государства.

Новости дошли до Англии.

Летиция, уже видя себя королевой Нидерландов, решила присоединиться к мужу в его новом королевстве и начала готовиться к тому, чтобы прибыть в Гаагу при полном параде, со всеми внешними атрибутами власти королевы.

Елизавета, разъяренная тем, что Роберт осмелился принять свое новое положение, даже не посоветовавшись с ней, писала ему гневные письма. Она требовала, чтобы он немедленно отказался от всего того, что посмел принять.

«С каким возмущением мы отнеслись к тому, что вы презренно использовали нас, вы узнаете от подателя сего письма. Мы вообразить себе не могли, если бы не узнали того, что произошло, что человек, возвышенный нами и чрезвычайно обласканный милостями превыше любого другого подданного в нашей стране, мог с таким презрением нарушить наши приказания…»

Пока королева писала, Кэт пришла рассказать ей о приготовлениях, которыми занята Летиция, чтобы отправиться к мужу.

Елизавета отложила перо.

– Может готовиться, сколько пожелает, – презрительно усмехнулась она. – Она никуда не поедет.

– Она намерена отправиться туда в качестве королевы, превосходящей даже ваше величество.

Глаза Елизаветы сверкнули.

– Пусть волчица строит свои планы. Она очень скоро пожалеет, что соединилась с человеком, которого я очень низко опущу. Пришел конец моему доброму отношению к милорду Лестеру. И он, обещаю тебе, пожалеет, что вообще родился на свет. Что касается этой потаскухи, этой волчицы, мы скоро увидим, как она его бросит. А Лестер увидит, какие у него друзья. Неужели думает, что она была верна ему в его отсутствие?

– Я знаю, ваше величество, ходят слухи об очень красивом Кристофере Блаунте.

– На много лет младше ее! – возмутилась королева. – Друг ее сына! Вот приятная новость для милорда! Но я проучу его так, как ей никогда не суметь!

Она взяла перо и написала Роберту еще одно письмо, приказывая ему немедленно отказаться от только что обретенных почестей, причем сделать это открыто, публично, на том же самом месте, где он принял на себя абсолютное правление без согласия своей королевы. Пусть покажет себя своему новому «народу» безответственным человеком, не имеющим права принимать решения без согласия своей госпожи, а она самым непреклонным образом отказывает ему в этом согласии.

«Не сделав этого, – заключила Елизавета, – вы ответите за свое своенравие самым серьезным образом».

Роберт в отчаянии отправил на родину двух человек, чтобы они отстояли его перед королевой. Дело зашло слишком далеко для открытой отставки, указывал он. Если она заставит его отречься, народ Нидерландов будет сокрушен; и ей следует подумать, что это будет значить для Англии. Он сокрушался, что оскорбил ее, хотя скорее готов умереть, чем сделать это. Но ради блага Англии Елизавета должна дать ему время достойно выйти из этой ужасной ситуации; она должна понимать, что публичное отречение сыграет на руку Филиппу Испанскому.

Ее министры согласились с его точкой зрения. Роберту следовало позволить выпутаться из этой истории с возможно большей тактичностью.

Елизавета вела себя то как разъяренная любовница, то как недовольная королева. Обеспокоенная положением в Нидерландах, она лихорадочно желала, чтобы Англия не была сильно втянута в дела этой страны. И сделала для этого следующий шаг – обвинила Роберта в растрате английских денег. На это обвинение он ответил великолепным жестом, продав собственные земли и передав большую часть денег на поддержку военной кампании в Нидерландах.

Но сам Роберт не годился для того, чтобы ее возглавить. Он слишком долго жил милостями, так и не научившись добиваться успеха путем утомительного труда. Его военный опыт был очень мал, поэтому он чувствовал приближение военной катастрофы, которую могло вызвать отсутствие поддержки королевы.

Единственным его утешением в это время был его племянник, Филипп Сидни, находившийся вместе с ним.

Роберт горячо любил Филиппа и полностью ему доверял. Филипп убедил его не посылать за Летицией и оказался прав, хотя, зная Елизавету, Роберт и сам понимал, что действительной причиной ее гнева было именно то, что Летиция начала высокомерно готовиться приехать к нему в качестве королевы.

Филипп отправил одного из своих приближенных, сопровождавших их в Голландию, со срочным посланием к своему тестю Уолсингаму с просьбой, чтобы тот использовал все свое влияние и не допустил отъезда Летиции из Англии.

К сожалению, приближенный оказался из людей, витающих в облаках, – молодой парень по имени Уилл из Стратфорда-на-Эйвоне. Как впоследствии говорил Филипп, уж лучше бы он оставался в своем Стратфорде, потому что этот человек Уолсингама доставил его послание самой Летиции, создав таким образом массу ненужных неприятностей.

Роберт начинал ненавидеть Нидерланды и ничего так не хотел, как вернуться домой. Он очень сожалел, что вообще уехал из Англии и так легко поддался искушению принять то, что ему предложили. Его раздражение переросло в тяжелое горе, когда после сражения под Цутфеном, где сам Роберт геройски сражался, принесли погибших – и среди них он нашел тело своего племянника.

Он выслушал доклады о том, как благородно умер Филипп Сидни. Этот отважный молодой человек отдал свое оружие другому, хотя знал, что оно ему тоже понадобится. Когда Филипп терял сознание от ран, один из его людей поднес к его губам чашку с водой, но Филипп, увидев рядом с собой солдата, стонущего от боли, велел напоить его, посчитав, что тому нужнее. Роберт гордился своим племянником, но чувствовал, что отдал бы все, что у него осталось, если бы мог этим вернуть его к жизни.

Так Роберт пережил самые мрачные часы своей жизни. Временами он думал, что предпочел бы смерть тому незавидному положению, в котором оказался.

Пока Роберт мучился в Нидерландах, Англию захлестнули слухи о заговоре Баббингтона – молодого человека, околдованного чарами королевы Шотландии, у которой он служил пажом. Заговорщики ставили своей целью убийство Елизаветы и возведение на трон Марии.

Шотландская правительница с годами не утратила своей неугомонности – для нее плетение заговоров было интереснейшим времяпрепровождением. Но она забыла, какую изощренную шпионскую систему запустил в действие осторожный Уолсингам.

Уолсингам узнал о заговоре на самой ранней его стадии, когда был схвачен священник Джилберт Джиффорд, посланный Марией в Англию для тайной работы против протестантизма среди крупных католических семейств. Уолсингам пообещал сохранить Джиффорду жизнь, если тот станет его шпионом.

Священник согласился на такую работу. Когда Марию перевели из Татбери в Чартли, он договорился с пивоваром, поставлявшим в Чартли пиво, передавать письма для Марии и от нее через него. Письма запаковывали в водонепроницаемые пакетики и просовывали в отверстие пивных бочек. К Марии они поступали в полных бочках, а ее ответы возвращались в пустых. Но прежде чем послания попадали по назначению, Джиффорд отдавал их Уолсингаму, который с помощью опытного дешифровщика знакомился с их содержанием. Таким образом, Уолсингам был в курсе всех нюансов заговора.

Было решено, что в убийстве Елизаветы примут участие шесть человек. Одним из шестерых должен был стать Баббингтон. Эти люди верили, что, если все будет выполнено успешно, возвести Марию на трон будет совсем просто.

Уолсингам, как один из вождей протестантской партии, всегда с осуждением относился к тому, что Марии было позволено остаться в живых. Но как только ее письмо к заговорщикам, в котором она полностью поддерживала план убийства королевы, оказалось у него в руках, он, не теряя времени, арестовал этих людей и рассказал о заговоре Елизавете и членам ее Совета.

Англия ликовала, когда эти новости стали известны. Люди разжигали костры, в деревнях танцевали на зеленых лужайках, в городах пели на улицах. Любимая королева избежала опасности, от которой находилась на волосок, и наконец-то шотландская Иезавель предстала перед самым милосердным величеством без прикрас. В церквях и на перекрестках читали благодарственные молебны.

Елизавета с глубокой благодарностью отмечала эти выражения любви и преданности, но она знала, что народ требует смерти Марии.

Семерых заговорщиков, чьи имена назывались в письмах, заковали в колодки и проволокли через Сити от холма Тауэр к Сент-Джилс-Филдс. Энтони Баббингтон был одним из этих семерых. Их повесили, сняли с виселицы еще живыми и расчленили. Такую жестокую казнь нередко применяли во времена правления великого Генриха; при Елизавете – впервые.

Мучительные крики несчастных были слышны далеко за Сент-Джилс-Филдс, и многие думали, слыша их, о коварной женщине, которую они считали ответственной за страшные муки тех, чье преступление состояло в том, что они пытались ей служить.

На следующий день были приговорены к такой же ужасной смерти еще семь человек. Однако Елизавета, чувствовавшая настроения народа и знавшая к тому же, что от нее ждут милосердия, приказала, чтобы их не снимали с виселицы до тех пор, пока они не умрут. Только после этого их мертвые тела расчленили.

Оставалась Мария. И Елизавета понимала, что той тоже придется умереть, хоть она и королева.

Марию перевели из Чартли в Фотерингей и там судили перед комиссией, состоящей из пэров, тайных советников и судей. Несмотря на заявления обвиняемой о невиновности, ее постоянные крики о том, что Уолсингам подделал письма, на основе которых якобы раскрыт заговор, королеву Шотландии признали виновной и приговорили к смерти.

Елизавета не сразу решилась подписать приговор. То, что короли стоят выше суда обычных людей, было ее принципом, который она желала сохранить; но на нее было оказано огромное давление. Ей напомнили ситуацию с Испанией, и в итоге она была вынуждена все же подписать приговор. Но ответственность за его отправку в Фотерингей возложила на секретаря Уильяма Дэвисона.

Февральским утром Мария, одетая в черный бархат, с распятием в руках спустилась в холл замка Фотерингей, где ее ожидали плаха и палач. Она спокойно попрощалась со своими слугами.

– Не оплакивайте меня, – сказала она им, – потому что у вас есть повод скорее для радости, чем для скорби, ибо теперь вы увидите, что беды Марии Стюарт пришли к давно ожидаемому концу.

Весь католический мир говорил о злобных проделках Уолсингама, об ужасном деянии Иезавели Английской, чьи руки обагрены кровью ее врагов.

Уолсингам и Бергли могли щелкнуть пальцами под носом своих врагов, но не так чувствовала себя королева. Угроза войны приближалась; в испанских гаванях полным ходом шла работа по созданию той армады, которая собиралась покорить мир; и ее первой жертвой должна была стать Англия.

Королева стремилась умиротворить своих врагов. Ее величайшим желанием было оттянуть наступление страшного дня. И ее союзником, как всегда, стало время.

Неожиданно для всех Елизавета заявила, что она не собиралась отсылать подписанный ею приговор в Фотерингей и горько оплакивает шотландскую сестру, ибо на самом деле никогда не желала ее смерти. И… отправила Уильяма Дэвисона в Тауэр, наказав его штрафом, который превращал его в нищего. Однако перед тем, как его увели, сказала ему, что продолжит выплачивать ему жалованье, пока он будет находиться в тюрьме. А когда Дэвисон упал перед ней на колени, протянула к нему длинную хрупкую руку и потрепала его по плечу.

Объяснений не потребовалось: успокаивающий жест королевы сказал Дэвисону, что он просто козел отпущения, которого она предлагает Испании, хотя сама Елизавета ненавидела Испанию так же страстно, как любой другой человек в ее королевстве.

И Дэвисон продолжил получать жалованье, потому что королева сдержала слово. А когда в скором времени его освободили, то не забыла и вознаградить.

Итак, Мария Стюарт умерла; но испанская опасность все возрастала, и Елизавета знала, что это угроза всей Англии.

Роберта, вернувшегося из Нидерландов, королева встретила радостно. Целый год они не виделись, и теперь, взглянув ему в лицо, она почувствовала, как ее пронзила нежная жалость к нему.

Как он страдал! Утратил свое достоинство и то высокое положение, которого так жаждал. Елизавета слышала, что он заболел в Нидерландах и нуждается в своих английских докторах. Она немедленно послала их к нему, потому что вся ее злость тут же пропала, как только ей стало известно о его болезни. Мало того, Летиция откровенно изменяла ему с молодым и красивым Кристофером Блаунтом, а он потерял любимого племянника Филиппа Сидни, красивого молодого человека. Так как же Елизавета могла сердиться на Роберта в такое время? Нет, она могла поступить только иначе – взять его под свое крыло. Жизнь неожиданно проявила жестокость к Роберту; и, видя это, королева еще раз поняла глубину своей любви к нему. Эта любовь то пламенела, то мерцала в течение почти сорока лет, но ничто не могло ее полностью погасить.

Теперь королева будет держать его рядом с собой. И постарается возместить ему потерю любимого племянника, утрату чести и неверность жены. Дорогой Роберт, когда-то герой-победитель, теперь побежденный!

Раньше Елизавета думала, что не сможет любить человека, утратившего красоту, потерявшего свое достоинство и совершенство, а теперь осознала, что не может не любить Роберта.

Между тем страна находилась в напряжении.

Вдоль всего южного побережья были выставлены наблюдатели, которые сторожили, не появятся ли вдали паруса. В Плимуте сэр Фрэнсис Дрейк с нетерпением ожидал врага. Лорд Говард Эффингам просил у королевы дополнительных поставок. Корабли, даже в маленьких гаванях, спешно приводили в полную боевую готовность, работая не только днем, но и по ночам при свете костров и факелов. Лихорадочно укреплялись прибрежные фортификационные сооружения, а вдоль побережья Девона стояли наготове вместе со своими эскортами «Арка» и «Ахат», «Мститель» и «Радуга», «Елизавета Бонавентура» и «Елизавета Джонс».

Бергли и Уолсингам тщательно подсчитывали стоимость приготовлений, придираясь друг к другу, когда требовалось выплатить деньги за то или за другое. Но королева, всегда неохотно тратившая деньги, не жалела их на съестные припасы для моряков.

Она понимала, что стоит перед лицом величайшей угрозы своему правлению и всей своей жизни. Если ее отважные моряки не смогут отбить захватчика, Англию постигнет судьба худшая, нежели смерть. Елизавета любила свою страну огромной материнской любовью, со страстью, с которой никогда не любила ни одного человека. Ее единственной мечтой было вести Англию к процветанию. Она так и делала и продолжала бы делать, если бы не этот тиран из Эскуриала, который не желал позволить мужчинам и женщинам следовать вере по их собственному выбору. Пусть у него будут его священники и его святая инквизиция – эта нечестивая банда изуверов, пусть он сжигает на костре своих подданных, пусть мучает их на дыбе, отрывает им конечности раскаленными щипцами во имя Святой Католической Веры – Елизавету это не заботило. Если они желают следовать такой вере и такому королю, это их дело.

Но все оказалось не так просто. Теперь они шли к ее берегам – «Андалусец», «Бискаец», «Сан-Фелипе», «Сан-Хуан» и многие другие, везли на своих бортах испанских донов, испанских грандов, испанских солдат и матросов, и более того – своих священников, своих инквизиторов, свои орудия пыток. Они надеялись принести с собой не только победу, но и инквизицию.

Елизавета боялась, но старалась превозмочь страх. Как она может проиграть? Как можно разбить Англию? Это невозможно! У нее есть ее мужчины – ее любимые мужчины, которые никогда не уронят своей чести, служа богине, совершенной женщине, королеве, возлюбленной, матери.

У нее есть лорд Говард Эффингам, этот великолепный моряк, есть несравненный Дрейк, Фробишер и Хокинс и все ее дорогие друзья – ее Дух, ее Мавр, ее старый Барашек и Овечка – все те, кого она любит, а главное, у нее есть Роберт.

Она продемонстрировала свою уверенность в нем и всю свою любовь к нему, простив ему ужасное бедствие в Нидерландах, за которое, знала, ей следует взять часть вины на себя. Ведь если бы Летиция не решила отправиться к нему как королева, разве Елизавета стала бы настаивать на том, чтобы отнять у него его новое положение, разрушать фламандское доверие к Англии?

Она назначила Роберта генерал-лейтенантом своих армий и кампаний. Это должно было показать каждому, что она о нем думает. Это должно было дать всем ясно понять, что в моменты трудностей и опасностей они стоят вместе, как стояли тогда, когда умерла Эми Робсарт и его обвиняли в ее убийстве.

Королева доверяет ему: он ее возлюбленный; он снова ее Глаза, единственный человек, за которого она вышла бы замуж, если бы решила взять мужа.

Роберт разделил военные силы на две армии, одну из которых разместил в Сент-Джеймсе, другую – в Тилбери. Солдаты были готовы защищать свою страну, если доны посмеют высадиться. Но Говард и Дрейк были полны решимости не дать им высадиться. Разве английские моряки могли уступить победу английским солдатам? Никогда! Англия обязана своим процветанием морякам, сказал Дрейк и был склонен оставить победу за собой.

В такое время Елизавета хотела быть вместе со своими воинами и Робертом. Она послала ему депешу, сообщая о своей решимости встретиться и говорить с солдатами.

От него пришел ответ:

«Ваша особа – самое священное и утонченное существо в мире, о котором мы должны заботиться, и мужчина должен трепетать, когда думает о вас…»

Он писал, что предпочитает, чтобы она находилась в самом безопасном месте в Англии.

«И все же не могу не согласиться, какое царственное и какое редкое великодушие в вашем желании предстать перед вашим народом и миром в такое время…»

Она перечитывала это письмо много раз, постоянно носила его с собой, часто его целовала, как когда-то в юности целовала другое письмо Роберта.

Когда Елизавета прибыла в расцвеченный флагами Тилбери, Роберт встретил ее баржу под оглушительную канонаду пушек и поехал вместе с ней в карете, украшенной бриллиантами, изумрудами и рубинами.

Королева выглядела воистину благородно, когда шла между солдатами. Она знала, что это величайший момент в истории ее страны, а следовательно, и величайший момент для нее. Страх покинул ее; она больше не верила в возможность поражения, хотя казалось, что все складывается не в пользу Англии. У испанцев были отличные корабли и гораздо лучшее вооружение. Но у них не было Елизаветы, не было Дрейка. У них не было – и это главное, чего им не хватало, – спокойного осознания того, что они не могут проиграть.

В Тилбери Елизавета села верхом на крупную лошадь и с дубинкой в руке больше походила на солдата, чем на женщину. Обращаясь к воинам, она сказала:

– Некоторые озабоченные нашей безопасностью убеждали нас проявить осторожность и не появляться среди множества вооруженных людей, опасаясь измены. Но я не желаю жить с недоверием к моему преданному и любящему народу. Пусть опасаются тираны. Я всегда держала себя так, что, милостью Божьей, считала своей главнейшей силой и защитой верные сердца и добрую волю моих подданных; и, следовательно, сейчас я пришла и нахожусь среди вас, как вы видите, в это время не ради развлечения и отдыха, а потому, что решила в разгар битвы жить или умереть с вами вместе, отдать здесь за моего Господа и мое королевство, и мой народ, и мою честь, и мою кровь. Я знаю, мое тело – тело слабой и хрупкой женщины, но у меня сердце и нервы короля, и к тому же короля Англии. Мне оскорбительно даже думать, что Парма или Испания могут посметь нарушить границы моего королевства. Если так случится, я сама возьму в руки оружие, сама стану вашим генералом, судьей и отмечу каждую вашу заслугу на поле битвы. Мы заверяем вас своим королевским словом, что по вашей отваге вы должным образом получите все награды и почести.

Эта речь королевы придала мужества тем, кто ее слышал. Они поняли, что она непобедима, как Елизавета всегда сама это знала, потому что какой бы глупой, тщеславной, кокетливой, вспыльчивой или эгоистичной порой пи бывала, когда наступал нужный момент, у нее проявлялся дар величия.

Армада вошла в пролив Ла-Манш.

Трагедия Испании заключалась в том, что с самыми лучшими кораблями в мире, с отличным вооружением и оснащением, она была обречена на поражение. Командующий армадой не имел желания выполнять полученное задание и уговаривал короля поручить это кому-нибудь другому. Его моряки боялись Эль Драке, Дракона, этого англичанина, которого считали одержимым сверхчеловеческой силой. Они не раз видели его в деле и считали, что обычный человек не может быть таким неустрашимым, каким был Эль Драке. Он спокойно зашел в гавань Кадиса, сжег и разграбил там корабли, стоявшие на якорях, назвав эту операцию «пощипыванием бороды короля Испании». Из плаваний по морям Дрейк возвращался с несметными испанскими сокровищами. Словом, не человек – настоящий дьявол, а испанцы боялись дьявола.

Слава Англии заключалась в том, что она с ее маленькими, плохо оснащенными кораблями, на которых не хватало продовольствия для моряков и бушевали болезни, была непобедима. И не просто верила в победу, не просто надеялась победить, а знала, что не может проиграть.

Сражение длилось недолго.

Англичане превзошли испанцев мужеством и умением сражаться на море, что Дрейк демонстрировал миру и раньше. Испанские боевые корабли были разбиты еще до того, как поднялся шторм, который довершил их поражение.

Англия была спасена. Мощь Испании – сломлена.

Инквизиция никогда не ступит на землю английской королевы!

Это был величайший момент гордого царствования Елизаветы.

Королева половины острова противопоставила себя могущественнейшему монарху мира; маленькая отважная нация разбила и разрушила власть могучей Испании.

Во всех городах и деревнях страны царила радость, никогда прежде не виданная. Церковные колокола гудели. С появлением первых звезд зажглись костры.

Роберт написал королеве, что хотел бы в этот момент быть рядом с ней, но к нему вернулась лихорадка, которая часто беспокоила его в последнее время, и поэтому он направляется в Кенилуорт, а затем в Лимингтон на воды. И добавил, что он не появится при дворе, пока не почувствует себя настолько хорошо, что сможет в полной мере насладиться тем, что дарит ему самый больший восторг, чем что-либо другое, – обществом его любимой и милостивой госпожи.

Во время путешествия он остановился в особняке в Рикотте и снова написал ей оттуда:

«Я самым смиренным образом прошу ваше величество помиловать старого слугу, который настолько смел, что пишет вам и интересуется здоровьем милостивой миледи. Главнейшая вещь в мире, о которой я постоянно молюсь, – это даровать ей доброе здравие и долгую жизнь. Я надеюсь, что воды совершенно излечат меня, и, продолжая мои молитвы о наисчастливейшем состоянии вашего величества, смиренно целую ваши ноги».

Елизавета перечитала это письмо несколько раз и с нежностью положила в шкатулку, в которой хранила все его послания. Потом снова присоединилась к ликованию.

Стоял сентябрь. Прошло меньше месяца с тех пор, как она выступала перед солдатами в Тилбери, когда Кэт принесла ей известие.

Войдя, Кэт встала перед королевой на колени и, подняв к ней лицо, не смогла найти слов. Елизавета посмотрела на свою дорогую подругу и увидела, что по ее щекам медленно катятся слезы. Ей стало страшно. Она боялась этого известия, хотела убежать от него, но выглядела спокойной, как всегда в самые важные минуты своей жизни, что бы ни происходило.

– Что такое, милая Кэт? Не бойся. Но Кэт все еще не могла говорить.

– Возможно, я знаю, – сказала Елизавета. – Он выглядел таким больным, когда я последний раз его видела.

– Это случилось в Корнбери, возле Оксфорда, ваше величество. Перемежающаяся лихорадка. Она вернулась к нему с новой силой… Он не смог встать с постели…

Королева не произнесла ни слова. Она сидела неподвижно и думала: «Значит, он умер возле Оксфорда – недалеко от Камнор-Плейс. А ведь прошло двадцать восемь лет с тех пор, как ее нашли у подножия лестницы… Ох, Роберт, Роберт!.. Неужели я больше никогда не увижу вас живым? Почему я потеряла вас, дорогие Глаза? Как мне жить без вас дальше?»

– Дражайшая… – Кэт обхватила руками королеву и отчаянно зарыдала.

Елизавета выглядела спокойной, только слезы заливали ее лицо. Внезапно она проговорила:

– На улицах люди все еще празднуют победу, Кэт. В их сердцах есть для меня теплое местечко. Они любят меня – свою королеву – так, как никогда раньше не любили своих правителей. Когда-то я думала, Кэт, что мое самое заветное желание – быть любимой моим народом. Наша страна избежала опасности, сейчас я должна быть самой счастливой женщиной в мире, но я самая несчастная.

– Дражайшая, не говорите ничего, – взмолилась Кэт. – Это причиняет вам боль, сладчайшее величество.

– Буду говорить, – возразила Елизавета. – Я буду говорить сквозь слезы и сквозь муку. Я любила его. Я всегда любила его и буду любить, пока не умру. Филипп потерял свою армаду, но, может быть, в эту ночь он менее несчастлив, чем я. Потому что я потеряла Роберта, милого Робина, мою любовь, мои Глаза. – Неожиданно она дала волю своему горю, и ее рыдания были такими отчаянными, что напугали Кэт.

Она снова обняла королеву, принялась ее успокаивать:

– Дражайшая, помните, перед вами вся жизнь. Вы королева, милая моя. Дражайшая моя, у вас многое осталось. Вы не обычная женщина, чтобы рыдать по ушедшему возлюбленному. Вы – королева, королева Англии.

Тогда Елизавета посмотрела на Кэт и, нежно положив ей руки на плечи, поцеловала ее:

– Ты права, Кэт. Ты права, моя дорогая подруга. Я королева.

Она подошла к шкатулке, в которой хранила письма Роберта, вынула оттуда одно, которое получила всего несколько дней назад, и спокойно написала на нем: «Его последнее письмо». Потом, страстно поцеловав его, быстро убрала обратно в шкатулку. К Кэт Елизавета повернулась, улыбаясь с видимой безмятежностью.

Роберт ушел и взял с собой радость ее жизни, но Елизавета была не просто женщиной, потерявшей единственного мужчину, которого любила. Она была торжествующей королевой победоносной Англии.