Веселый господин Роберт

Глава 9

В течение этого политически беспокойного времени личную жизнь Роберта сопровождали осложнения.

Роберт, как он сам признавал, был слабым человеком, когда дело касалось женщин; и все же королева, похоже, не понимала, насколько он слаб в этом отношении; казалось, он не понимал, какие ограничения она на него наложила. Он жаждал иметь детей. У него было два очаровательных племянника, которых он очень любил – Филипп и Роберт Сидни; они были для него как сыновья; и все же он был не тот человек, чтобы удовлетвориться сыновьями своей сестры.

У Бергли был сын. Правда, Роберт Сесил был хилым существом, унаследовав горбатую спину от своей ученой матери. Только у Роберта Дадли, самого мужественного, самого красивого мужчины при дворе, не было законных детей.

Его первый и самый проклятый брак оказался бездетным. Он знал, что из-за Эми, а не из-за него, потому что доказал это. Но незаконные дети были совсем не то, чего он хотел; им он мог отдать свою привязанность, но не имя Дадли.

На протяжении нескольких лет у него была очень приятная любовная связь с Дуглас, леди Шеффилд. Естественно, и очень опасная связь, но его страсть к Дуглас была так сильна, что Роберт шел на риск.

Он хорошо помнил ее начало. Королева совершала одно из своих летних паломничеств, которые по ее настоянию происходили каждый год. Большая процессия отправлялась из Гринвича, Хэмптона или Вестминстера – королева обычно верхом, по иногда в карете, за которой следовали многочисленные повозки, груженные мебелью и багажом. Все должны были показать интерес к этим путешествиям, равный ее собственному.

Люди приходили за много миль, чтобы посмотреть, как она проезжает, и устраивали празднества в ее честь. Она обожала простые манеры людей из народа, которым, как заявляла, может быть, и недоставало любезности ее придворных, но любили они ее не меньше.

Что касается маршрута, по которому они ехали, то королева постоянно его меняла. Один фермер, услышав, что она собралась ехать одной дорогой, потом выбрала другую, но в последнюю минуту вернулась к первоначальному плану, прокричал под окнами гостиницы, в которой Елизавета остановилась:

– Теперь я знаю, королева – всего лишь женщина; и она очень похожа на мою жену, потому что никак не может выбрать!

Ее дамы были шокированы. Как посмел этот человек подобным образом говорить о королеве? Но Елизавета высунулась из окна и крикнула страже:

– Дайте этому человеку денег, чтобы он заткнулся!

Другой человек окликнул королевского кучера:

– Остановите карету, чтобы я мог поговорить с королевой!

И королева, милостиво улыбаясь, приказала, чтобы карету остановили. Она не только поговорила с человеком, но и позволила ему поцеловать ее руку.

Подобные фамильярности делали ее еще более любимой народом. Когда Елизавета останавливалась в скромных гостиницах, то настаивала, чтобы добрый хозяин не слишком тратился, чтобы принять ее; но когда останавливалась в домах знати – ожидала роскошного приема.

В тот раз компания остановилась в замке Белвуар, поместье графа Рутланда, и среди знати, съехавшейся туда со всей округи, чтобы почтить королеву, был лорд Шеффилд.

Самой красивой женщиной на этом собрании была его молодая жена, леди Шеффилд – происходящая из эффингемской ветви семьи Говард.

Она слышала о великом Дадли, которого недавно сделали графом Лестером и предлагали в качестве мужа Марии, королеве Шотландии. По стране ходили слухи, в которых постоянно присутствовала королева; вся Англия сплетничала об их любовной связи, об убийстве Эми, о детях, которые у них были, и о страстной ревности королевы к нему. Дуглас казалось, что граф Лестер скорее бог, чем человек, – порой недобрый бог, но тем не менее невероятно привлекательный.

Наконец, увидев его, великолепно разодетого и сидящего на лошади так, как не сидел никто другой, она подумала – как думали многие другие до нее, – что нигде и никогда па свете не было человека, который мог бы сравниться с Робертом Дадли в физическом совершенстве.

Когда Дуглас встала на колени перед королевой, Лестер был рядом с ее величеством, и на мгновение Дуглас почувствовала на себе его взгляд. Она поежилась. Этот мужчина устроил убийство своей жены ради королевы. Этого мужчину некоторые называли самым дурным человеком в Англии. А он поймал ее взгляд, улыбнулся, и она ощутила, что это один из самых важных моментов в ее жизни.

В ту ночь в замке Белвуар был банкет и бал. Королева флиртовала в своей оживленной манере со своим новым фаворитом Хаттоном и была склонна говорить резкости Роберту. Возможно, она заметила его взгляд, брошенный на прекрасную леди Шеффилд.

Думая о Дуглас, Роберт понимал, исходя из своего опыта, что она быстро уступит, и чувствовал, как в нем поднимается угрюмая злость на королеву. Какая у него могла бы быть жизнь! Что, если бы он женился на такой женщине, как очаровательная леди Шеффилд? Какие дети у них могли бы быть – сыновья, как Роберт и Филипп Сидни. Если бы он женился на королеве, их сын стал бы наследником королевства. Но она странная, предпочитает править одна. Эми умерла напрасно, а у него плохая репутация. Он много страдал от этого, но мог бы оставаться все эти годы женатым на Эми, толку от ее убийства не было.

Во время танца он оказался рядом с Дуглас.

Она не была смелой, как Летиция Ноллис. Он привлек Летицию благодаря своей репутации, Дуглас – вопреки ей. Но его возбуждала эта молодая женщина. Пусть Елизавета флиртует со своим учителем танцев.

Он близко наклонился к Дуглас и сказал:

– Судьба сводит нас вместе.

Она начала фигуру, а он продолжал:

– Вы слышали обо мне злые сплетни. Не верьте им, умоляю вас.

– Милорд, – начала она, но он перебил ее:

– Перестаньте. Это правда. Обо мне говорят много дурного.

Она взяла себя в руки:

– Мы знаем вас здесь как великого графа… величайшего графа…

– Самого дурного из всех графов! – вставил он. – Это огорчает меня. Я бы хотел иметь возможность доказать вам, что это неправда.

– Я… я в это не верю, – откликнулась она.

Но танец увел ее от него. Он думал об удовольствии, которое испытает, когда Дуглас станет его любовницей. Представлял себе счастливые встречи, представлял, как будет покидать двор, чтобы встретиться с ней в одном из своих домов; может быть, даже устроит так, что Шеффилды будут приняты при дворе. Это будет опасно, но он был настроен бесшабашно.

Танец привел его к королеве.

– Я наблюдала, как вы танцуете, милорд. – Ее глаза смотрели на него с вызовом.

Он ответил с иронией, возбужденный Дуглас, такой молодой и очаровательной:

– Ваше величество оказали мне честь своим вниманием. Мне не верилось, что во время танца ваши Глаза могут интересовать вас так же, как ваши Веки.

Она ущипнула его за руку:

– Вам не следует ревновать, Роберт. Одни превосходны в одном, другие – в другом; некоторые прирожденные танцоры, другие – любовники.

– А некоторые счастливчики – и то и другое, ваше величество.

Она подала ему руку, и он лихорадочно сжал ее. Он видел, что она довольна, и именно этого желал! Роберт хотел, чтобы никто не вмешивался в его новое приключение.

И все же, несмотря на всю его искусность и уловки, только в последний день их пребывания в замке Белвуар Дуглас стала его любовницей. Она боялась мужа; он боялся королевы; следовательно, устроить свидание было нелегко.

Но он был знатоком подобных дел. Ему удалось заманить ее в сторону от всех остальных во время охоты; он знал гостиницу неподалеку, где они могли ненадолго остановиться, чтобы освежиться. Он был очарователен, так учтив, что мог устраивать такие вещи легко и грациозно. Дуглас Роберт казался всемогущим; и в любом случае он был неотразим.

И все же такая важная особа не могла отсутствовать даже несколько часов, не привлекая к этому внимания. К счастью, королева не заметила его отсутствия, но другие улыбались, закрываясь рукой, и перешептывались о новом любовном похождении милорда.

Когда королевское общество покидало Белвуар, любовники обменивались обещаниями.

Это произошло некоторое время назад, но все же Роберт никогда не терял интереса к Дуглас. Она была так очаровательна, так прекрасно воспитана, будучи одной из эффингемских Говардов; в ней не было никаких капризов Тюдоров.

Через два или три года после их первой встречи лорд Шеффилд, к несчастью, умер. Роберт сожалел об этом, так как Дуглас, став вдовой, изменилась. От природы она была добродетельной женщиной, и только великое очарование, исходившее от Роберта, могло заставить ее нарушить брачные обеты; впоследствии она сильно раскаивалась и жаждала законного союза. Пока был жив ее муж, об этом, к радости Роберта, не могло быть и речи; но, когда он умер и прошел соответствующий период, Дуглас начала умолять о браке. Она была влюблена в него даже больше, чем тогда, во время экстатических дней в замке Белвуар. Для нее настанут счастливейшие дни ее жизни, говорила она ему, когда она сможет наслаждаться их союзом и чувствовать себя свободной от греха.

Именно в это время возникла новая опасность. Дуглас появилась при дворе; и ее сестра, Фрэнсис Говард, тоже находившаяся при дворе, влюбилась в Роберта. Две сестры ревновали друг друга, и их ревность стала предметом сплетен.

И как будто одного этого было недостаточно, Дуглас продолжала молить о свадьбе.

Роберт очаровательно выражал сожаление:

– Но, моя дорогая Дуглас, вам известно мое положение при дворе. Вам известно, что я обязан этими милостями королеве. Я не сомневаюсь, что потеряю все, что приобрел, если мы поженимся.

– А тайный брак, Роберт?

– Неужели вы думаете, что подобную вещь можно будет долго держать в тайне от королевы? У нее везде шпионы. А у меня – враги.

– Но наша любовь была тайной.

Он кисло усмехнулся ей в ответ. Если бы только это было так, у него на душе было бы гораздо легче.

– Вы знаете, – спросил он ее, – чем я рисковал ради вас?

– О, Роберт, если бы я навлекла на вас несчастье, я никогда бы себе этого не простила.

Он сказал, что риск того стоил, но подвергать себя опасности без необходимости неразумно.

Потом настали беспокойные времена. Восстание и казнь Норфолка дали ему другую пищу для ума. При дворе появилась новая личность – сэр Фрэнсис Уолсингам – протеже Бергли, человек величайшей проницательности. Он был послом при французском дворе, а возвратившись в Англию, стал членом тайного Совета. Роберт распознал динамичные качества этого смуглокожего человека и старался перетянуть его на свою сторону, чтобы, если возникнет необходимость, они могли вместе противостоять Бергли. Эти дела отвлекали его от мыслей о Дуглас до тех пор, пока не встал вопрос о том, что ей необходимо покинуть двор, поскольку она ждала ребенка.

Теперь Дуглас поочередно впадала то в радость, то в отчаяние. Она хотела ребенка, но не могла вынести мысли о том, что он будет незаконнорожденным. Женщина хотела знать, как она объяснит его существование. Ее муж умер несколько лет назад. Теперь Роберт должен жениться на ней.

Сам Роберт разрывался от нерешительности. А что, если родится мальчик? Разве он не мечтал всегда о сыне? И все же… А королева?

Он отчаянно искал решения.

Дуглас, какой бы застенчивой она ни была, ни в коем случае нельзя было назвать спокойной женщиной. Она оказалась подверженной приступам меланхолии и истерии. Роберт опасался, что во время беременности эти ее слабости только усилятся. У него было много врагов, но были и сторонники. Прежде всего, его собственная семья – братья, и сестры, и все, кто был связан с семейством Дадли, которые смотрели на него как на их лидера и зависели от него, так что он мог положиться на их верность. Без сомнения, он был могущественным человеком, но, поскольку могущество пришло к нему скорее благодаря его личным качествам, чем благодаря достижениям, он относился к нему гораздо проще, чем человек, который добился бы власти путем тщательных постоянных усилий. Роберт достиг большого успеха; он верил, что может преуспеть там, где другие даже не осмелятся сделать попытку.

Так что в конце концов он согласился потихоньку вступить в брак с Дуглас в Эшере, где присутствовали как свидетели всего лишь несколько его доверенных слуг.

Это казалось ему мастерским ходом, поскольку он был уверен, что гнев королевы будет недолгим, если он не женится по всем правилам; и в то же время после этой свадьбы Дуглас сможет – втайне – именовать себя графиней Лестер и успокоится.

Она успокоилась и не думала ни о чем, кроме рождения ребенка.

Родился мальчик, его назвали Робертом.

Но их враги уже перешептывались, что граф Лестер тайно женился и что всем хорошо известно, что он и его леди стали любовниками еще до смерти лорда Шеффилда.

Смерть лорда Шеффилда! А от чего умер лорд Шеффилд? Говорили, что от катара. Не мог ли это быть искусственно вызванный катар, остановивший его дыхание?

Стоило только вспомнить о другой смерти. Разве они забыли о бедной леди, которую нашли со сломанной шеей у подножия лестницы в Камнор-Плейс? Это случилось тогда, когда лорд Роберт думал, что сможет жениться на королеве. А теперь, когда граф Лестер пожелал жениться на другой леди, муж этой леди очень вовремя умер.

Подобные слухи всегда распространяют о тех, кто так заметен, о тех, кому выпала блестящая удача.

Роберт должен был постараться, чтобы эти слухи не дошли до ушей королевы.

До Англии добралась весть о самой страшной кровавой бойне, которую когда-либо видел мир.

В канун дня Святого Варфоломея король Карл вместе со своей матерью, Екатериной Медичи, и герцогом Гизом подговорил католиков Парижа перебить тысячи гугенотов, съехавшихся в столицу на свадьбу дочери Екатерины, Маргариты, с Генрихом Наваррским.

Весь протестантский мир был шокирован и возмущен зверской жестокостью, с которой это было проделано. Говорили, что улицы Парижа были залиты кровью. Две тысячи, по сообщениям, было убито в одном только Париже, но этот ужас повторился в Лионе, Орлеане и многих других городах. Благородный адмирал Колиньи – известный всему миру как самый достойный из людей – тоже пал жертвой; за ним последовал его зять, как и многие другие кавалеры самой блестящей репутации.

Маленькие лодки пересекали Ла-Манш, тысячи мужчин и женщин искали убежища в Англии; весь протестантский мир был готов взяться за оружие против католиков.

Проповедники произносили с кафедр громовые речи; королеве и ее Совету посылали письма с предупреждениями. «Заключите договор о дружбе с Германией, Нидерландами и Шотландией. Встаньте рядом против кровожадных идолопоклонников. И без промедления отправьте на плаху эту опасную изменницу, эту чуму христианского мира, прелюбодейку и убийцу Марию Шотландскую. Разве не ее родственники, Гизы, стояли за чудовищной резней? Герцог Гиз придумал смертоносный план вместе с этой Иезавелью, итальянкой Екатериной Медичи. Королева Англии в опасности. Да не принесет она в страну насилие, грабежи и убийства ради своего жалкого милосердия к ужасной женщине, за которой следует гнев Господень, куда бы она ни пошла».

Елизавета была потрясена. Как и все остальные, она каждый день ждала войны и считала, что эта резня – первый шаг в полномасштабной военной кампании католиков против протестантов. Она послала солдат во все порты; все корабли Англии стояли наготове; позволила Бергли и Лестеру убедить ее предпринять определенные действия в отношении Марии, но не дала согласия на ее казнь. Марию следовало выслать обратно в Шотландию, где ее, без сомнения, будут судить за убийство Дарнли и казнят. Тогда Мария умрет, а Елизавета сможет сказать, что не приложила руки к ее смерти.

Шли месяцы, а нападения со стороны католиков не происходило. Мария все еще находилась в заключении в Англии; однако Елизавета и ее министры понимали: до тех пор, пока в мире существуют католики и протестанты, между ними в той или иной форме будет продолжаться вражда.

Даже просто глядя на окружавших ее министров, королева чувствовала, что они раздражены ее действиями в отношении Марии.

Бергли был убежденным протестантом. Роберт, хотя и не был религиозен, стоял на стороне протестантского дела. Только королева оставалась в нерешительности. Она не призналась бы в том, что на самом деле не отдавала предпочтения ни одной из этих религий. Обе призывали к кровопролитию, и этот факт не позволял ей одобрить ни ту ни другую. Какая разница, спрашивала она себя по секрету, верит человек в то, что хлеб причастия – это плоть Христова, или же в то, что это освященный хлеб? Значение имело только то, что она должна править своим народом, что ее народ любит ее и ее страна должна достигнуть величия через мирное процветание, которое может принести лишь терпимость.

Жизнь в Англии протекала спокойно, хотя королева и ее министры напряженно следили за событиями за границей с гораздо большим вниманием, чем до Варфоломеевской резни.

Голландцы во главе с принцем Оранским восстали против испанцев, которые вместе со своей безжалостной инквизицией проявили к ним жестокость.

В Ирландии начались беспорядки, однако Елизавета быстро подавила их, послав туда графа Эссекса, лорда Херефорда, мужа Летиции – центральной фигуры в эскападе Роберта несколькими годами раньше.

Король Франции умер, и Елизавета, которая рассматривала герцога Анжуйского, ставшего теперь Генрихом III, как одного из претендентов на свою руку, сделала вид, что раздражена его поспешной женитьбой.

Пшеница не уродилась, цена на нее поднялась до шести шиллингов за бушель. Это тревожило – народ начинал шептаться.

Потом пришла угроза войны. Принц Оранский, провинции Зеландия и Голландия предложили Елизавете стать их королевой, но она решительно отказалась, несмотря па требования ее министров.

– Что? – воскликнула королева. – Ввергнуть мой народ в войну с Испанией?

Тщетно они протестовали, убеждая, что таким образом она станет главой протестантского мира. Елизавета не желала участвовать в религиозных войнах. Пусть их ведут другие, говорила она, истинные победители те, кто стоит в стороне и наблюдает за чужими войнами.

Летом королева предприняла свою обычную поездку по стране. Роберт выехал раньше всех, потому что в этот год маршрут проходил через Кенилуорт и он должен был подготовить замок к приему Елизаветы с ее свитой на двенадцать июльских дней. Роберт намеревался устроить такие празднества и развлечения, каких никто еще не видел.

По дороге на Север он чувствовал себя неспокойно, беспокоясь, не вызвал ли кто-либо гнева королевы, рассказав о его женитьбе на Дуглас и рождении у них сына, не дошли ли до нее слухи относительно смерти лорда Шеффилда.

Последнее время Елизавета держалась с ним надменно – и именно это и навело его на столь тяжелые мысли, – демонстрировала, что больше привязана к «своему старому Барашку и Овечке» – новые прозвища, которые она дала Хаттону. Кроме того, очень любила своего Мавра – Уолсингама, такого смуглого человека, что ему вполне подходило это имя. Следовательно, думал Роберт, ему нужно придумать такие развлечения, каких еще не было, даже во времена кардинала Вулси и ее отца.

Замок Кенилуорт почти на двадцать миль был окружен богатыми землями. Роберт истратил тысячи фунтов, чтобы украсить поместье и культивировать земли, а потому, проезжая по ним теперь, испытывал гордость. Ему хотелось, чтобы его отец, всегда служивший ему примером, был жив и смог его видеть. Только в этом году королева позаботилась, чтобы он получил пятьдесят тысяч фунтов – и это в дополнение к доходу, который он получал от своих многочисленных предприятий.

Роберт больше не надеялся на брак с ней, потому что теперь понимал, что она никогда не выйдет замуж. Но и не мог судить эту странную женщину по обычным меркам. О ней ходило множество слухов. Говорили, будто Елизавета не выходит замуж потому, что не способна вступить в половые сношения. Он знал ее лучше, чем кто-либо другой, давно усвоив, что любовь для нее – это лесть, комплименты, поцелуи и нежные объятия. Ее глаза начинали блестеть при виде красивого мужчины; она никогда не могла удержаться, чтобы не приласкать его. И в самом деле странная женщина! Обожает мужчин, но навеки отдана власти. И… ей нравятся романтические прогулки по аллеям, которые никуда не ведут.

Прибыв в замок, Роберт испытал шок, потому что там оказалась Дуглас с ребенком. Он был ошеломлен. Она должна была находиться в одном из его поместий, дожидаясь, когда он сможет приехать к ней. И хотя люди, окружавшие ее, были его друзьями, Роберт не был полностью уверен, что всегда сможет положиться на их скромность.

Дуглас явно была настроена не смущать его.

– Мой дорогой друг, – сказала она, – я проезжала неподалеку и, услышав о ваших великих планах, решила заехать, чтобы вам помочь. Вам нужно будет сделать здесь очень много, и я полагаю, что смогу быть в некоторым смысле полезна.

Не появились ли насмешливые улыбки у окружающих? Не беспокойство ли промелькнуло в глазах Филиппа Сидни? Племянник Роберта любил его, как никто другой, и был мудр. Не почуял ли он опасность?

Роберт быстро собрался с мыслями.

– Вы очень добры, леди Шеффилд, – отозвался он. – Не сомневаюсь, я многим обязан вашей доброте. – А про себя с ужасом подумал: «Что, если бы здесь была королева?!»

Отправляясь в путешествие, Елизавета пребывала в отличном настроении. С ней ехали все ее придворные дамы, сорок графов и более шестидесяти лордов и рыцарей. С особым удовольствием она хотела посетить Кенилуорт, чтобы увидеть Роберта в окружении всего того великолепия, которым он был обязан ей.

Бедный Роберт! Он был уже не молод. Сказать по правде, его фигура, бывшая когда-то гибкой и стройной, перестала быть таковой; темные вьющиеся волосы, которые она так любила трепать, поредели и поседели, а под прекрасными глазами появились мешки. Елизавета, любившая его, видела все это ясно, как всегда видела все его недостатки. Однако это ровным счетом ничего не значило, поскольку не уменьшало ее к нему привязанности. Роберт не обладал ясным умом ее сэра Духа или ее дорогого Мавра, зато у него было вдвое больше амбиций. Он был чересчур внимателен к своему здоровью, любил принимать лекарства, серьезно обсуждать новые методы лечения различных болезней, что нередко вызывало у нее улыбку. Сама Елизавета никогда не признавалась, что у нее что-то болит, бросая вызов смерти и старости.

Она с трудом оторвалась от мыслей о предстоящих удовольствиях и уделила внимание более серьезным предметам.

Петерс и Турверт, два анабаптиста из Голландии, должны были быть сожжены на костре, пока ее не будет в столице. Королева получала множество писем относительно этих людей. Епископ Покс, которого очень заботила судьба мучеников, умолял ее не позорить свое имя, свое царствование и реформированную церковь, потакая католикам. Епископ Покс и те, кто с ним согласен, ничего не понимают. Она не должна открыто выступать в поддержку анабаптистов. Филипп Испанский постоянно за ней наблюдает. Если бы только ее народ знал, как Елизавета страшится этого человека, как хорошо понимает в глубине души, что он, с тем фанатичным блеском в глазах, который она когда-то у него подметила, ожидает дня, когда католическое сообщество во главе с ним воцарится над миром и все люди будут жить в страхе перед инквизицией!

Ее не слишком заботила судьба этих двух голландцев. Она, как и ее отец, мало размышляла о муках, которые переносят другие.

Екатерина Медичи – теперь, когда ее любимый сын Генрих стал королем Франции и женатым человеком, – надеялась, что Елизавета может рассмотреть в качестве претендента на свою руку ее младшего сына, Алансона, который после того, как его брат стал королем, получил его титул герцога Анжуйского.

Елизавету забавляло, что можно снова начать играть в ухаживания.

Маленький мужчина довольно безобразен, рассказали ей; но французский посол – в высшей степени очаровательный Ла Мот Фенелон – не скупился на похвалы. Маленький герцог, откровенничал он, вне себя от любви к английской королеве; а то, что она старше его, это ему даже нравится. Он тоже не сопливый юнец, чтобы бегать за девчонками. Елизавета узнала, что Алан-сон слегка рябой, и заявила, что это заставляет ее засомневаться. Но Екатерина Медичи написала королеве, что ей известно великолепное лекарство, которое, по слухам, устраняет с лица все следы оспы и делает кожу гладкой. Елизавета ответила, что это превосходная новость и мать должна немедленно наложить это средство на лицо герцога Анжуйского.

А теперь… в Кенилуорт!

Стоял июль, и было очень жарко, когда процессия прибыла в Лонг-Итчингтон, находившийся в шести или семи милях от замка. Здесь Роберт воздвиг шатер, в котором был приготовлен банкет.

Королева, в прекрасном расположении духа и очень дружелюбно настроенная, посадила Роберта возле себя. Под конец банкета по приказанию Роберта к ней подвели очень толстого мальчика лет шести – самого толстого из всех, какого она когда-либо видела, и такого глупого, что он не мог понять, что перед ним его королева. После толстого мальчика ей предложили посмотреть на огромную овцу – самую крупную для своей породы. И мальчик, и овца выросли на землях Роберта. Королева несдержанно расхохоталась, и это было хорошим началом.

Покинув шатер, все отправились на охоту по дороге, которая должна была их привести в замок Кенилуорт.

Королева, возглавлявшая охоту, опять же держала Роберта возле себя, а он, с гордостью демонстрируя ей красоты и богатства пейзажа, говорил:

– Всем этим я обязан моей дражайшей госпоже. Пусть я умру в тот миг, когда забуду об этом!

Королева была довольна. Когда стало смеркаться, процессия подъехала к воротам парка Кенилуорт.

Тут ее встретили празднествами. А у самого входа в замок приветствовал человек огромного роста, который держал в руках дубинку и ключи. Выразив изумление великолепием прибывшего общества, он сообщил, что видит королеву впервые, и с большим чувством прочитал ей стихи:

Королева счастливо улыбнулась, ибо обожала подобные славословия, а это ей особенно понравилось, так как было придумано ее Робертом.

Когда общество проезжало еще через ворота замка, Роберт неожиданно заметил лицо, заставившее его сердце вздрогнуть от радости. В Кенилуорт приехала Летиция Ноллис.

Роберт провел королеву в ее апартаменты. Из их окон были хорошо видны великолепные фейерверки, устроенные в парке, – знак всей округе, что в Кенилуорт прибыла королева. В перерывах между залпами слышался гул пушек. Все выглядело так, словно король принимает у себя в гостях королеву. И все было так, как хотелось бы Елизавете.

– Роберт, – сказала она, – вы расточительный мот.

– Кто может быть излишне расточительным, принимая у себя ваше величество?

Она дружелюбно похлопала его по щеке, подумав: «Годы не отняли у него обаяния. Оно все то же, как и в дни его пламенной юности. Только теперь он стал более утонченным мужчиной, И я не сомневаюсь, что многие по-прежнему влюбляются в него. И все же он остался неженатым ради меня».

– Я буду помнить этот праздник в Кенилуорте до конца моих дней, – произнесла Елизавета. Потом, чтобы скрыть эмоции, добавила: – Часы стоят.

Он улыбнулся:

– Все часы в замке остановили в ту минуту, когда сюда вошли ваше величество.

Она причмокнула губами, приподняла брови.

– Время не движется для богинь, – пояснил Роберт. Затем поцеловал ее руку и сказал: – Вы обещали отдохнуть здесь двенадцать дней. На эти дни мы забудем о времени. Забудем обо всем, кроме развлечений ее величества.

– Такого, как вы, никогда еще не было… никогда! – ласково проговорила она.

– Мадам, – ответил он, – богиня может потерять своего Барашка и свою Овечку, своего слугу Мавра и даже свой Дух; но ее Глаза сослужат ей лучшую службу, чем все они.

– Быть может, в этом есть правда, – отозвалась Елизавета. – А теперь оставьте меня, Робин, я устала от дневного путешествия.

Он склонился над ее рукой, поднес ее к своим губам.

Она с нежностью улыбнулась, когда он ушел.

В коридоре Роберт лицом к лицу столкнулся с Летицией и понял, что она его поджидала. Легация стала еще красивее и показалась ему еще смелее, чем в те дни, когда впервые привлекла его внимание. Она больше не была леди Херефорд, поскольку ее муж стал графом Эссексом, а из-за своего сходства с королевой от ее бабушки Марии Болейн напомнила Роберту молодую Елизавету, которую он знал в лондонском Тауэре.

– Веселого дня вам, милорд! – пожелала Летиция.

– Я не знал, что вы приедете.

– Вы помните меня?

– Помню! Помню, разумеется.

– Я польщена. Значит, великий граф Лестер не забыл меня? Самый почитаемый королевой человек не забыл смиренной женщины, на которую однажды взглянул не без милости? – Ее глаза гневно сверкнули. Она напоминала ему, что он бросил ее, когда их связь все еще обещала так много наслаждения им обоим.

– Как может мужчина немилостиво взглянуть па такую красавицу? – спросил он.

– Может, если его госпожа прикажет ему так поступить. Если он настолько от нее зависит, что не смеет ослушаться.

– Я ни от кого не завишу! – надменно возразил он.

Летиция подошла ближе, подняв на него карие глаза, и язвительно проговорила:

– Значит, вы изменились, милорд.

Роберт никогда не терялся. Он не мог, не утратив достоинства, объяснить свое пренебрежение словами, поэтому обнял ее и поцеловал. В таких случаях поцелуи всегда более уместны, чем слова.

Дуглас пришла к нему в апартаменты, приведя с собой своего мальчика. Бедная Дуглас! Она чувствовала, что их сын должен воззвать к его чувствам, если это не удастся сделать ей самой.

Роберт отпустил слуг, посчитав, что может положиться на их верность.

– С вашей стороны очень глупо являться сюда, – взорвался он, как только они остались одни.

– Но, Роберт, я так давно не виделась с вами! Мальчик тоже очень хотел вас повидать.

Он взял мальчика на руки. Ему показалось, что маленький Роберт до опасного похож на него, на всех Дадли. Ребенок улыбнулся, обхватил ручками его шею. Он любил этого красивого сверкающего мужчину, хотя и не знал, что это его отец.

– Ну, мой мальчик? Что ты хочешь мне сказать?

– Это большой замок, – проговорил ребенок.

– И он тебе нравится, да?

Маленький Роберт кивнул, восторженно вглядываясь в лицо отца.

– Мама говорит, что это Кенилуорт.

Если бы она могла сказать: «А ты законный наследник Кенилуорта!» Нет! Она не осмеливалась.

Роберт прижал к себе мальчика. Ради этого ребенка он был почти готов признать Дуглас своей женой. Он с гордостью взял бы маленького Роберта за руку и представил его обществу: «Смотрите, это мой сын!»

Какую суматоху вызвали бы эти слова! Королева никогда бы ему этого не простила. Роберт вдруг почувствовал, что он устал от матери мальчика. Ее податливая мягкость и подавленная истеричность неприятно напоминали ему Эми. Почему эти женщины не могут разлюбить с такой легкостью, как он?

Летиция – женщина другого сорта; и у нее тоже есть прекрасный сын, которого она назвала Робертом. Не в честь ли Роберта Дадли? Этот мальчик, которому теперь восемь лет, отличается необыкновенной красотой. Почему Летиция не подарила ему сыновей?

Роберт вспомнил их объятия в коридоре. Они оба были опытными людьми, он и Летиция; она могла дать ему многое из того, к чему он стремился всю жизнь и что упустил ради королевы: наслаждение, детей и семейную жизнь.

Но Летиция замужем. Роберт пожал плечами, потом посмотрел на Дуглас, которая внимательно наблюдала за ним, и ему показалось, что в комнате раздался издевательский смех Эми Робсарт.

Он гневно проговорил:

– Берегитесь! Это большая ошибка. Если королева узнает об этом, все будет кончено не только для меня, но и для вас.

Она упала на колени и закрыла лицо руками:

– Ох, Роберт, я буду осторожна. Я обещаю вам… она не узнает.

– Вам вообще не следовало приходить сюда, – упрекнул он ее.

Но мальчик, видя огорчение матери, начал плакать, и, подхватив его на руки, чтобы успокоить, Роберт подумал: «Если бы его мать была другой женщиной – не той, от которой я настолько устал, – если бы она была Летицией, думаю, я женился бы на ней ради этого малыша».

На следующий день, в воскресенье, все общество отправилось в церковь, позже был устроен банкет, еще более роскошный, чем накануне с танцами и музыкой, а как только стемнело, небо осветилось еще более великолепными и прекрасными фейерверками, снова гудели пушки.

В этот день три женщины часто думали о хозяине замка. И все с тоской, потому что каждая по-своему любила его.

Дуглас, неудовлетворенная и нервная, понимала, что он ее больше не любит и что, если бы не ребенок, не хотел бы и видеть. Ей казалось, что весь замок Кенилуорт пронизывает предчувствие, возможно, предупреждение, исходящее от другой женщины, которая была женой Роберта и которую он счел для себя обузой.

Королева думала о нем с нежностью – о самом любимом мужчине в ее жизни. Даже Томас Сеймур никогда не возбуждал ее так, как Роберт. Она сомневалась, что Томас, останься он жив, смог бы так удерживать ее привязанность, как этот человек. Сейчас она любила Роберта за все его слабости так же, как когда-то любила за его силу. В те славные дни юности, когда он был для нее героем на скачках, она любила его как самого совершенного и достойного мужчину из всех, кого знала. Теперь понимала, что он не обладает ни совершенством, ни достоинствами, и все же по-прежнему его любила. Елизавета была самой довольной гостьей Кенилуорта.

Все мысли Летиции тоже были полны Робертом. Она хотела получить его в любовники, но была далеко не Дуглас, чтобы ее можно было взять, а потом отодвинуть в сторону. Если Роберт Дадли станет ее любовником, она должна стать графиней Лестер. Летиция мечтала и улыбалась, потому что была из тех женщин, которые всегда получают то, чего очень хотят.

Дни стояли жаркие и знойные. Королева оставалась в замке до пяти часов пополудни, после чего выезжала в сопровождении большого общества дам и кавалеров поохотиться в округе. По возвращении в парк Кенилуорт ее всегда ожидали приветственные празднества, которые с каждым днем становились все более и более величественными, роскошными.

Но радость первого дня начинала меркнуть по мере того, как шли дни. Возможно, Елизавета устала выслушивать речи, посвященные ее добродетелям. Роберт выглядел озабоченным, и у нее появилось неприятное ощущение, что это не только из-за огромных усилий, которые он прилагал, чтобы принять ее. Он казался опустошенным и измученным.

Она подъехала на лошади поближе к нему и спросила:

– Вы плохо спите, милорд?

Роберт оторопел, и на его лицо появилось какое-то виноватое выражение. Елизавета тут же заподозрила связь с женщиной. Она хорошо знала натуру Роберта. Его вечной заслугой было то, что внешне он оставался верен ей; но наверняка в такое время он не осмелился бы думать о другой женщине.

– Вы испугались! – констатировала она резко. – Разве это преступление – не спать?

– С моей стороны было бы преступлением, ваше величество, если бы вы не могли спать под моей крышей.

– Мы обсуждаем не мой сон, а ваш.

– Я боялся, что ваше величество подняли этот вопрос потому, что вам плохо здесь отдыхается. Умоляю вас сказать мне, если ваши комнаты вам не по вкусу. Мы их переменим. Мы заново обставим апартаменты для вас.

Она больно стукнула его по руке:

– Простой вопрос требует простого ответа, милорд; и его следует дать… если только вы не боитесь, что он может не понравиться.

– Моя дражайшая леди, я не хочу беспокоить вас своими болезнями.

– Так вы опять больны?

– Это не более чем внутреннее состояние. Она громко и с облегчением рассмеялась:

– Вы слишком много едите, милорд.

– Я не мог надеяться, что ваше величество воздаст полную справедливость моему столу, если я сам этого не сделаю. Вы могли бы подумать, что я пренебрегаю тем, что было приготовлено для вашего королевского стола.

– Значит, это всего лишь телесная хворь? Я боялась, что какие-то духовные муки мешают вам спать по ночам.

Чувствуя ее подозрительность, Роберт ответил:

– Ваше величество должны знать правду. Это женщина. – И, увидев, как у нее перехватило дыхание, повернулся к ней со всей лихорадочной страстностью, на какую только был способен: – Зная, что та, кого я люблю, спит под моей крышей, как могу я спать по ночам, когда она не лежит рядом со мной?

Королева хлестнула лошадь и галопом ускакала вперед; но он успел заметить довольную улыбку на ее лице.

– Милорд, – проговорила она через плечо, – вы ведете себя оскорбительно. Умоляю, не пытайтесь ехать рядом со мной. Я не желаю обидеть хозяина, и все же гнев мой так велик, что я боюсь это сделать.

Тем не менее он держался рядом с ней.

– Ваше величество… нет… Елизавета, сладчайшая Елизавета, какой вы были для меня в Тауэре… вы забыли, но я буду помнить, пока жив. Вы слишком многого от меня требуете.

Она пришпорила коня и больше ничего не сказала, но все ее хорошее настроение к ней вернулось. А позже, когда в пруд загнали живого оленя, воскликнула:

– Не убивайте его! Я в милосердном настроении. Я дарую ему жизнь, при условии что он отдаст свои уши как выкуп.

Елизавета собственноручно отрезала уши у бедного животного и с улыбкой наблюдала, как он ошарашенно метнулся в сторону, обливаясь кровью. Потом крикнула:

– А где мой хозяин? Почему его нет рядом со мной?

Роберт подъехал к ней, и они поскакали бок о бок в Кенилуорт.

– Я надеюсь, милорд, – чопорно произнесла она, – в дальнейшем вы не позволите себе настолько забыться. Я могу оказаться не столь снисходительной, если это произойдет.

– Не могу в этом поклясться, – отозвался он. – Я всего лишь человек и в этом случае вынужден принимать последствия своих пылких речей.

Рассыпаясь перед ней в комплиментах, Роберт думал о Летиции, о свиданиях с ней, восторге, который они обретали друг в друге, понимании, что ничто на земле не может ни разлучить их, ни охладить их пылкую страсть.

А что, если Елизавета узнала бы об этом? Он вспомнил о загнанном в пруд звере с затравленным выражением в глазах и как она кровожадно стояла над ним с ножом, он вспомнил и о бедном создании, убегавшем от них. Вот каково милосердие королевы.

В парке ее снова ожидало приветствие. Высокий человек встал перед ней и принялся декламировать панегирик ее чарам. Но она устала от его чтения прежде, чем он дошел до конца, и, развернув лошадь, поскакала дальше. Однако юный поэт, не желавший признать свое поражение и жаждавший послужить своему господину, восхваляя ее величество, побежал рядом с ее лошадью, продолжая перечислять добродетели королевы. Тогда она с кислой улыбкой натянула поводья, потому что юноша явно задыхался.

Он склонился перед ней:

– Ваше величество, если вы намерены ехать дальше, умоляю вас, поезжайте. Если моя грубая речь не оскорбляет вашего королевского слуха, я могу бежать и говорить еще на протяжении двадцати миль.

Она наградила его улыбкой и милостивыми словами, потому что его слова поправились ей больше, чем его стихи.

– Мне больше нравится то, что идет от сердца, чем то, что выучено наизусть, – проговорила Елизавета.

Но когда поэт закончил свою речь, он сломал ветку, которую держал в руке, и отбросил ее в сторону. К несчастью, она упала поблизости от королевской лошади, которая яростно встала на дыбы.

Произошло мгновенное замешательство, но королева, сдерживая лошадь, закричала:

– Ничего страшного! Ничего страшного! Потом она повернулась, чтобы утешить юношу, который был вне себя от горя.

Роберт подъехал ближе к ним.

– Ваше величество, – сказал он, – умоляю вас вернуться в замок. Я чувствую, что ваша драгоценная особа будет там в большей безопасности.

Когда они въезжали в замок, он выглядел огорченным.

Потом был замечательный день с медведями. Цепных псов, которых держали взаперти, внезапно спустили па тринадцать медведей. Шум, крики стоны и звуки разрывающейся плоти заставили разгореться глаза королевы.

Солнце пекло. Елизавета и некоторые из ее дам сидели в тени деревьев на лужайке, когда к ним подошел маленький мальчик.

Он встал неподвижно, не сводя глаз с королевы. Это был такой хорошенький маленький мальчик, что Елизавета, любившая всех красивых людей, включая детей, окликнула его:

– Что такое, мой маленький человечек? Ты пришел посмотреть на королеву?

– Да, – ответил тот.

– Тогда подойди поближе, чтобы я могла посмотреть на тебя.

Он подошел, глаза его были широко открыты. Затем положил ручки ей на колени, посмотрел снизу вверх на ее лицо и сказал:

– Вы на самом деле прекрасная дама. Ничто не могло привести Елизавету в больший восторг.

– Ты и сам очень красивый мальчик, – заметила она. – Ты знаешь, кто я. Теперь расскажи мне, кто ты.

– Я Роберт, – сообщил ребенок. Она рассмеялась:

– Это мое любимое имя.

Мальчик улыбнулся и дотронулся до одной из бусин на ее платье. А когда наклонил головку, чтобы рассмотреть ее поближе, Елизавета заметила, как черные кудри вьются на его шее. Она невольно протянула руку, чтобы дотронуться до них.

– Что ты здесь делаешь, дитя мое?

Он посмотрел на нее с удивлением.

– Кто привел тебя? – спросила королева.

– Моя мама.

– А кто твоя мама?

– Мама! – сказал он удивленно.

– Ну разумеется. Как глупо спросила твоя королева! – Она обратилась к одной из дам: – Чей это мальчик, вы знаете?

– Миледи Шеффилд, ваше величество.

Королева нахмурилась:

– Шеффилд умер некоторое время назад, не так ли? Мне казалось, что довольно давно. Сколько тебе лет, маленький?

– Три года.

Роберт, заметив издалека, что его сын с королевой, почувствовал огорчение и гнев оттого, что так произошло. Кто за это ответствен? Он заколебался, пытаясь понять, какой вред это может принести и не будет ли разумным сейчас или позже принять то, что все равно придется принять. Он решил сейчас же отправиться к королеве и узнать худшее.

Однако быстро понял, что это было ошибкой, потому что, как только ребенок его увидел, он оставил королеву и побежал к нему, обхватил его за колени и стал смотреть на него снизу вверх с выражением, которое ясно показывало, что это не первая их встреча.

С абсолютной естественностью Роберт взял его на руки и спросил:

– И что это такое? Что ты здесь делаешь? Мальчик рассмеялся и дернул Роберта за бороду.

– Молодой человек, похоже, очень близко знаком с графом Лестером, – произнесла королева, и Роберту показалось, что он услышал в ее голосе резкие нотки подозрения.

– Кто не хотел бы дружить с таким мальчиком, как этот? – легко откликнулся он. Затем поставил мальчика на ноги и подошел, чтобы встать на колени перед королевой; взял ее руку и спросил, нет ли у нее каких-либо пожеланий.

– Нас хорошо принимают, – ответила Елизавета с оттенком ехидства.

Мальчик снова запрыгал.

– Чей это сын? – спросила королева, глядя па Роберта.

– Леди Шеффилд.

– Она более не при дворе.

– Вы помните Шеффилда, ваше величество? Он был моим другом. Его вдова с сыном, ее друзья и слуги отдыхали в Кенилуорте, пока я был при дворе. Потом, ваше величество, они выразили такое горячее желание увидеть вас, что я не смог им в этом отказать.

– Не помним, чтобы мы видели их. Почему они не были представлены?

– Леди Шеффилд нездорова.

– Я хочу видеть ее немедленно.

– Я сам сообщу ей о желании вашего величества.

– Пусть слуга сходит к ней и прикажет явиться ко мне.

Роберт повернулся, чтобы посмотреть, есть ли поблизости слуга, которому он мог доверять. Увидев такого человека, позвал его:

– Ее величество желает, чтобы леди Шеффилд явилась к ней. Прошу вас привести ее сюда.

– Будет исполнено, милорд.

– И, – добавил Роберт, – заберите с собой мальчика. Несомненно, его ищет нянька.

Слуга ушел вместе с маленьким Робертом, в то время как его отец лихорадочно надеялся, что Дуглас сделает то, что от нее ожидают.

Королева заговорила о медведях, о том, как ей понравилось зрелище. Но Роберт все время чувствовал, что она пристально за ним наблюдает.

К его огромному облегчению, слуга вернулся один:

– Леди Шеффилд шлет свои благодарности нашему самому милостивому величеству. Леди Шеффилд в отчаянии, потому что она так больна, что не может встать с постели. Она умоляет, чтобы ваше величество, с вашей всем известной добротой, извинили ее за это.

– Мы извиняем, – сказала королева. – Но мы хотим видеть ее до нашего отъезда. Мы навестим ее в спальне, если это понадобится. А сейчас скажите ей, что на сегодня мы ее прощаем.

Роберт почти повеселел.

– Мне кажется, я видела этого мальчика раньше, – сообщила Елизавета.

– Я очень люблю его, – ответил Роберт, – и у меня на это есть причина.

Королева насторожилась.

– Он напоминает мне мальчика, которого я знал давным-давно… в лондонском Тауэре. Я был отчаявшимся узником, а он передавал от меня цветы богине, которую я обожал с той минуты, как впервые увидел.

Подобная лесть была пищей и питьем для Елизаветы. Она тоже вспомнила.

– Он был славным ребенком, – сказала она, – но думается, ему не хватало красоты этого маленького Роберта.

Роберт продолжал:

– Я помню день, когда вы прошли мимо и я смотрел на вас сквозь тюремные решетки. Я твердо верю, что никогда в жизни не был более счастлив, чем тогда.

– Какая несчастная у вас жизнь, милорд, если ваши лучшие минуты вы пережили тогда, когда были бедным узником! Разве так говорят гордые мужчины?

– Но это правда, милостивое величество, потому что тогда у меня были надежды… великие надежды. Я мечтал о любви… о совершенном существе. Но, увы, мои мечты осуществились лишь частично. Тогда у меня были высокие мечты.

– Человек никогда не должен переставать надеяться, милорд. Разумеется, вы это знаете. Никогда, пока он жив.

– Но, мадам, что делать человеку, когда он узнает, что женщина, которую он любит, – это богиня, стоящая выше всех земных желаний и нужд?

– Он может стать богом. Боги могут жить с богинями.

Так Роберт восхищал ее льстивыми речами, уводя подальше от мыслей, которые, начавшись с красивого малыша по имени Роберт, имевшего сходство с Дадли, могли привести к величайшей катастрофе.

Роберт и Летиция встретились в одной из тихих комнат замка. Их встречи были коротки, потому что их не должны были хватиться в одно и то же время; кроме того, от Роберта ожидали постоянного присутствия при королеве.

Свидания эти были драгоценными. Летиция хотя и подталкивала его к безоглядным поступкам, все же смотрела далеко вперед. Однажды она уже потеряла его из-за королевы, а поэтому была полна решимости не повторить этого еще раз.

Она сказала ему, как только они остались в маленькой комнате за запертыми дверями:

– А что потом?

– Мы должны встречаться, – ответил он, – и часто.

– Каким же образом?

– Без сомнения, это можно устроить.

– Королева следит за вами, как собака за кроликом. И что будет, когда мой муж вернется из Ирландии?

– Эссекс не должен вернуться из Ирландии.

– Как же это можно предотвратить, если он уже выполнил свою задачу?

– Способ найдется.

– Способ может найтись. Но мы не будем встречаться. Слишком многое этому мешает.

– Будем, – настаивал он. – Мы должны.

– Я бы хотела, чтобы мы могли пожениться. Я жажду этого. Жить благословенной жизнью… без этих тайных свиданий… иметь сыновей, как мой Роберт, но ваших сыновей.

– Вы не представляете, как страстно я тоже этого желаю.

– Неужели вы проведете остаток своих дней в роли комнатной собачки королевы, прыгая за ней по пятам, прячась от ее гнева, позволяя ей то брать себя на колени, то отталкивать в зависимости от минутного настроения?

– Нет! – воскликнул он. Она крепко прижалась к нему:

– Разве мы не должны сами делать нашу жизнь? Разве мы не предназначены для того, чтобы пожениться и иметь детей?

– Вы правы. Мы предназначены для этого. Но, – добавил он, – есть еще Эссекс.

Она немного помолчала, потом сказала:

– Вы хотите сказать, милорд, что только Эссекс мешает нашему браку? Не королева?

– Если бы не Эссекс, мы бы поженились. Мы могли бы держать это в тайне от нее.

Летиция тихо проговорила:

– Это должен быть настоящий брак. Моя семья будет настаивать на этом. Мои сыновья должны стать твоими наследниками… не меньше.

– Не меньше, – повторил он.

– И только Эссекс между нами и всем этим?

– Только Эссекс.

Он подумал о мальчике, которого она родила Эссексу, – маленьком Роберте Деверо, самом высоком и красивом из всех детей, которых он видел. Такими будут и его сыновья, если он женится на Летиции. Он любил сына Дуглас, но не настолько, чтобы сделать ее своей настоящей женой.

Ее следующие слова озадачили его.

– Насколько вы меня любите? Роберт ответил:

– Бесконечно.

Он понял, что она подумала об Эми Робсарт, и на следующий день во время праздника на воде, который устроил к восторгу королевы, тоже думал об Эми Робсарт.

Дуглас стояла на коленях перед королевой. Никогда в жизни она так не боялась. Она почти не видела Роберта с тех пор, как Елизавета приехала в Кенилуорт. Он зашел к ней один раз, чтобы сказать, как ей следует вести себя с королевой. При этом был холоден и разгневан.

Дуглас знала, что он влюблен в графиню Эссекс. Она слышала, как об этом шептались. Влюбленным не удалось сохранить это в тайне, как им хотелось бы; это читалось на их лицах, когда они смотрели друг на друга. Дай бог, чтобы королева не заметила! Никто ей ничего не рассказывал, потому что она не поблагодарила бы того, кто сообщил бы ей об этом, и такой человек нажил бы себе смертельного врага в лице графа Лестера.

А теперь кто мог знать, о чем королева будет спрашивать Дуглас, которая не отличалась сообразительностью и быстрым умом. Мысленно она просила Бога, чтобы Он помог ей найти правильные ответы.

Королева была в добродушном настроении. Внимательно разглядывая Дуглас, она велела ей подняться с колен. Дуглас была красивой женщиной, но напряженные дни и ночи оставили следы на ее лице, наложив темные тени под глазами. От королевы не ускользнуло, что женщина выглядит печальной.

Возможно, Роберт любил ее когда-то, подумала она, но больше не любит.

– Подойдите, леди Шеффилд, садитесь рядом с нами. Мы слышали, что вы были нездоровы, и мы сожалеем об этом.

– Ваше величество очень милостивы.

– В самом деле, такая жалость, что вы пропустили все эти празднества, которые были устроены к нашему восторгу. Наш хозяин превзошел себя самого, нас редко принимали так великолепно. Мы слышали, что вы принимали некоторое участие в устройстве этих праздников?

– О нет, ваше величество. Мой муж был другом графа, который любезно разрешил мне отдохнуть здесь, пока он сам находился при дворе. Я так и поступила. Признаюсь, желание увидеть ваше величество заставило меня отложить отъезд.

– Ну, теперь вы меня видели. Надеюсь, вы остались довольны зрелищем. Сильно ли я изменилась с тех пор, когда вы служили при дворе?

– Ваше величество совершили чудо и с годами стали еще более прекрасной.

– У вас очаровательный сын.

– Да, ваше величество.

– Его зовут Роберт, да?

– Да, ваше величество.

– Граф, кажется, очень его любит.

– Граф, как и ваше величество, очень любит детей.

– Это так. И мальчику три года, как я слышала.

– Да, ваше величество.

– Я помню вашего мужа… Шеффилда. Елизавета с удовольствием наблюдала, как краска покрыла Дуглас от шеи до лба, и обстоятельства стали ей ясны. Но она была уверена, что роман окончен, поэтому не особенно рассердилась; ее нехорошему Роберту, сказала она себе, можно дать небольшую поблажку.

Но Елизавета должна быть уверена, что связь закончилась. Надо держать эту женщину там, где можно следить, как она станет вести себя в будущем.

Она сказала:

– Леди Шеффилд, мне нравится, как вы держитесь. Вы присоединитесь к нам в нашей поездке, а когда мы вернемся ко двору, для вас будет место в опочивальне.

Дуглас, преисполненная благодарности, упала на колени. Радость светилась в ее глазах. Если она будет при дворе, то сможет постоянно видеть Роберта.

Через несколько дней после этой беседы королевская процессия покинула Кенилуорт.

Королева пришла в восторженный трепет от прибытия ко двору месье Симьера, поскольку этот энергичный маленький француз прибыл с романтической миссией: он приехал от имени своего господина, герцога Анжуйского, просить руки королевы.

Елизавета, уверившаяся теперь, что сын Дуглас от Роберта, чувствовала необходимость в том, чтобы за ней слегка поухаживали, и потому милостиво приняла месье Симьера.

Очень скоро молодой человек стал ее Мартышкой (из-за его фамилии, объяснила она ему, но черты его лица действительно соответствовали такому прозвищу). Его видели с ней на пеших прогулках и рядом при поездках верхом; в сущности, теперь едва ли не постоянно он был в ее обществе. Месье был сведущ во всех видах искусства, отличающих французов, – танцы, комплименты, взгляды, полные обожания, намеки на то, что он отдал бы двадцать лет жизни, если бы смог стать ее возлюбленным, а не просто доверенным лицом другого человека.

Она осыпала его всеми теми милостями, которыми обыкновенно осыпала других; и именно по его щеке любовно похлопывала, именно на его руку опиралась. Ее Мартышка отодвинул в тень ее Глаза, ее Веки и ее старую добрую Овечку.

Все это выглядело несколько нелепо, потому что Елизавете было уже хорошо за сорок, а она вела себя как шестнадцатилетняя девчонка, и к тому же фривольная, влюбленная.

Она была так поглощена Мартышкой, что едва заметила, что граф Эссекс вернулся в Англию и весь кипит от гнева.

Когда Роберт сообщил ей, что работа Эссекса в Ирландии не закончена и что, следовательно, его необходимо немедленно отправить обратно, она дала согласие, и граф с большой неохотой уехал.

Эссекс пробыл в Ирландии немногим меньше месяца, когда пришло сообщение, что он умер от флюса; и тут же распространились слухи, что умер он не своей смертью.

Елизавета отвлеклась на несколько минут от Мартышки, чтобы обсудить это с Робертом.

– Что вы думаете? – спросила она. – Несомненно, у этого человека были враги. Мне не нравятся эти слухи.

Роберт ответил:

– Слухи необходимо подавить. Будет проведено расследование, и мой зять Сидни позаботится, чтобы его провели соответствующим образом.

– Пусть это будет сделано.

И это было сделано. Сэр Генри Сидни доложил, что смерть графа Эссекса была вызвана естественными причинами.

Вскоре после этого человек, тесно связанный с Эссексом, тоже умер от флюса. Этот человек говорил безумные вещи. Он заявлял, что весьма знатная особа в Англии так страстно желала смерти милорда Эссекса, что прислала своих отравителей-профессионалов в Ирландию, чтобы расправиться с ним; а поскольку те, кто занимался расследованием, очень близки к этой знатной особе и зависят от него, провели его не настолько тщательно, как это было бы сделано в другом случае.

Но поскольку этот человек не занимал никакого заметного положения, его смерть не потребовала расследования, как это было с графом Эссексом.

Кэт, услышав эти слухи, испугалась.

Сплетница в ней жаждала рассказать королеве все, что она узнала. Но Кэт любила свою царственную госпожу даже больше, чем любила сплетни. Убийство Эссекса могло означать только одно: граф Лестер на этот раз, должно быть, влюбился так сильно, что подумывает о женитьбе. Елизавете очень приятно флиртовать с Мартышкой, расписывать достоинства дорогой Овечки, но ее любовь к ним – легкая; Роберта она любит по-настоящему.

Если бы она стала его женой, размышляла Кэт, то была бы счастливее, чем без него. Она все равно оставалась бы королевой, и ему пришлось бы ей повиноваться. А что теперь? Ведь не может же она на самом деле выйти замуж за герцога Анжуйского. Кэт сказала Елизавете:

– Дражайшее величество, этот Мартышка и его господин… Вы ведь не относитесь к этому серьезно?

– Отношусь.

– Значит, вы выйдете замуж за человека намного моложе вас?

– А что, я такая старая? Такая уродливая?

– Вы самая молодая леди в мире – но это по духу, сладчайшая. Вы самая прекрасная; а он мелкий и тщедушный. И лицо у него рябое.

– Откуда ты знаешь?

– Слышала об этом. Даже его мать признает, что ему недостает внешности его брата.

– Ты суешь нос не в свои дела, Кэт.

– Потому что я вас люблю.

– Знаю. Но не хочу, чтобы ты вмешивалась.

– Милая, почему вы не вышли замуж за того, кого по-настоящему любите?

– Не понимаю, о ком ты говоришь.

– Ах, нет, моя милая, понимаете. Вы долго любили его, и он вас любил… И он единственный для вас так же, как и вы для него.

– Лестер! – бросила она, и лицо ее стало жестким.

«Вспомнила ли она о леди Шеффилд и ее ребенке? – подумала Кэт. – Или уже узнала о еще большей опасности, которая исходит от графини Эссекс?»

Кэт не осмелилась спросить, но посчитала, что королева, должно быть, думает о леди Шеффилд, потому что была бы менее сдержанна, если бы узнала о связи Роберта с Летицией.

– Как! – воскликнула между тем Елизавета. – Неужели я могла бы настолько забыться, чтобы предпочесть бедного слугу, мое собственное создание, первому принцу христианского мира?

Кэт покачала головой и загоревала.

– Охрани Господь ваше величество от всех несчастий, – пробормотала она.

Елизавета подняла руку и любовно потрепала Кэт по руке.

Роберт направлялся на встречу с Дуглас. Он попросил ее приехать в Клоуз-Арбор, расположенный поблизости от дворца Гринвич.

Роберта тревожило поведение Дуглас, которая становилась все более истеричной, с тех пор как узнала что-то о его планах, связанных с Летицией. Дуглас получила должность в опочивальне королевы, и это была в высшей степени опасная ситуация, поскольку теперь она находилась в тесном общении с Елизаветой.

Роберту передали слова, которые Елизавета сказала Кэт Эшли. Теперь он был уверен, что все эти годы у нее не было намерения выйти замуж. Возможно, если бы он вообще не женился на Эми, если бы он был свободен, когда они оба были молоды, вся эта история сложилась бы иначе, но сейчас было слишком поздно думать об этом. Он хотел детей и часто думал обо всех этих прекрасных молодых людях при дворе, сыновьях его ровесников. Там были такие мальчики, как Филипп и Роберт Сидни, сын Бэкона Фрэнсис, сын Летиции Роберт Деверо, ставший после смерти отца графом Эссексом. Даже сын Бергли, молодой Роберт Сесил, хотя и горбатый и далеко не привлекательный, все же был его сыном. Королева любила его, несмотря на его уродство и отсутствие у него красоты, и не только потому, что он был сыном ее друга, а за острый ум и интеллект. Она окрестила его «своим Пигмеем». Бергли мог гордиться своим ребенком. А он, Роберт, не имел законного сына! И будь что будет, он решил жениться на Летиции.

На свидание с Дуглас его сопровождали несколько доверенных слуг, тех, чьи судьбы были так тесно связаны с его собственной, что они не осмелились бы предать его, даже если бы захотели.

Дуглас ждала его.

Роберт расставил своих людей вокруг Клоуз-Арбор, чтобы они предупредили его о приближении любого, кто стал бы нежелательным свидетелем этой их встречи.

Она была бледна и дрожала.

Он ласково улыбнулся и, положив руку на ее плечо, сказал:

– Вам не следует бояться, Дуглас. Как вы знаете, я долгое время любил вас, ощущая и с вашей стороны искреннюю, преданную привязанность. Она все еще существует, не так ли?

– Существует, – ответила Дуглас.

– Но я ясно дал вам понять, не так ли, еще во время нашей первой встречи, в каком смысле существует и всегда будет существовать моя привязанность к вам? Мне казалось, что вы были готовы полностью принять это.

– Так было до того, как родился ребенок, – вставила она.

– Но я ясно давал вам это понять и после этого. Разве я не говорил вам, что не могу жениться, потому что, если я это сделаю и это дойдет до королевы, со мной все будет кончено, я окажусь в немилости и буду навсегда выброшен из жизни?

– Да, по это было до рождения ребенка… И мы поженились.

– Это была ненастоящая свадьба, Дуглас. Я сделал это лишь ради вашего спокойствия. Вы не можете предъявлять ко мне претензий, но я буду давать вам семьсот фунтов в год, если вы забудете об этой фальшивой церемонии и о том, что она вообще происходила.

– Я не могу этого сделать.

– Вы должны, – настаивал он.

– Я должна думать о моем сыне. Должен ли он войти в мир как незаконнорожденный?

– Мы все должны войти в мир такими, какие мы есть, моя дорогая. Не опасайтесь за его будущее. Я буду наблюдать за ним так же тщательно, с такой же любовью и привязанностью, как если бы он был моим законным сыном.

– Я не могу! Я не могу! Я считаю его вашим законным сыном. Он ваш наследник.

– Подумайте над тем, что я сказал. Возьмите деньги, которые я предлагаю. Примите мою службу вашему сыну; потому что, если вы этого не сделаете, что хорошего может получиться для вас и для него? Я никогда с вами больше не увижусь, и вы не получите от меня никаких денег. Примите этот доход, признайте, что никакого брака не было, тогда и с вами и с ним все будет хорошо.

Дуглас покачала головой и начала всхлипывать, прежде чем он ушел.

Дуглас лежала на постели. Ее женщины стояли вокруг нее. Она уже давно лежала так, уставившись в потолок, и они начали беспокоиться, не сошла ли она с ума.

Одна из ее горничных, которая состояла при ней с детства, горько плакала, когда стала свидетельницей страсти своей госпожи к графу Лестеру.

Теперь эта добрая служанка, отослав остальных женщин, села у постели своей госпожи, потихоньку наблюдая за ней, а увидев, что по ее щекам покатились слезы, тихо проговорила:

– Дражайшая госпожа, сделайте так, как он просит. Это единственный способ. Вспомните Эми Робсарт… Вспомните, что недавно случилось с одним джентльменом в Ирландии.

Дуглас ничего не ответила на это, но попросила привести к ней ребенка.

Мальчик встал на колени у постели матери и спросил, почему она так грустна. Она покачала головой и ответила:

– Ничего, все пройдет.

– Я знаю человека, который может сделать тебя счастливой, – сказал маленький Роберт. – Я найду его и приведу к тебе.

Дуглас устало покачала головой.

– Но ты всегда так счастлива, когда граф приходит повидаться с тобой… и я тоже!

Дуглас печально посмотрела на сына и, притянув к себе, поцеловала.

– Мы с тобой будем счастливы вместе, мой милый, – проговорила она наконец.

Ей казалось, она слышит предупреждающий ее голос: «Будь мудрой. Помни об Эми Робсарт!»

Тем летом Роберт и Летиция поженились в Кенилуорте. Они оба действовали неосмотрительно и все же надеялись сохранить свою тайну от королевы.

Семья Летиции узнала о том, что произошло, и стала настаивать, чтобы церемонию повторили в их присутствии, в их доме в Уанстеде. Они не хотели, чтобы с их дочерью случилось то же, что с несчастной Дуглас Херефорд.

Семейство Ноллис очень встревожилось, когда они услышали о страстном увлечении своей дочери и о том, как далеко оно завело ее и графа. Никто в королевстве не сомневался, что Роберт убил свою первую жену, а теперь к списку его жертв добавилось имя Эссекса. Слухи о графе Лестере множились, и все же, как ни странно, новость о его браке с Летицией пока не дошла до королевы.

Но когда семья Летиции добилась того, что Роберт не смог бы отказаться от этого брака, даже если бы захотел, когда подумали о его могуществе и протестантских склонностях, они осознали те огромные преимущества, которые можно было получить от связи между их домами.

Филипп Испанский слишком далеко зашел с религиозными преследованиями, когда организовал инквизицию в Нидерландах. Вильгельм Молчаливый встал во главе своего народа против тирании и фанатичной жестокости испанцев. Это было больше чем местная борьба. Это была всемирная схватка между протестантами и католиками; и Ноллисы – это большая протестантская семья – желали, чтобы Англия приняла участие в этой борьбе. Они считали, как и многие государственные деятели, что отвращение королевы к войне может привести страну к катастрофе и отказ от участия в небольшом конфликте на стороне друзей может оставить ее в одиночестве перед лицом большой войны. Если Испания одержала бы победу в Нидерландах, дикий фанатизм Филиппа несомненно обернулся бы против величайшего оплота мирового протестантства, которым была Англия.

Протестантская партия должна стоять твердо и укрепляться всеми возможными способами. Потому посчитали, что, женившись на дочери одного из первостепенных протестантских родов, Роберт отказался от своей нерешительной позиции в отношении протестантства и превратился теперь в его убежденного союзника. Племянник Роберта Филипп Сидни женился на дочери другого выдающегося протестанта, сэра Фрэнсиса Уолсингама. Таким образом после брака с Летицией Ноллис Роберт обнаружил, что на него, одного из крупнейших государственных деятелей, смотрят как на вождя протестантской партии. А протестантская партия возражала против брака королевы с герцогом Анжуйским.

Тем временем Елизавета продолжала флиртовать со своим Мартышкой, который с каждым днем проявлял все больше и больше нетерпения.

«Не позволит ли ее величество принести ей брачные контракты?» – постоянно спрашивал Симьер. Его господин уже чуть ли не заболел от любви к ней.

Она начинала придираться, как делала всегда, когда ситуация подталкивала ее к определенному решению.

– Дорогой Мартышка, – говорила королева, – я не могу решиться выйти замуж за человека, которого никогда не видела.

– Мадам, уверяю вас, он самый красивый принц во всем христианском мире.

– Мы слышали совершенно противоположные мнения.

– Если он слегка проигрывает в росте, то это возмещается его большим сердцем, ваше величество.

– Но эти оспины! Я часто думаю о них.

– Теперь, когда он отпустил бороду, они едва заметны.

– И французы такие обманщики! Я вспоминаю об его отце, имевшем любовницу, которой он оказывал больше почестей, чем собственной жене.

– Он влюблен в ваше величество, как никто другой не был влюблен даже в свою любовницу.

– Что касается его дедушки, моя скромность не позволяет говорить о его поведении.

– Ах! Герцог происходит из семьи великих любовников.

– Любовников женщин, которые не были их женами!

– Эти короли любили несравненных женщин. Король Франциск больше всех любил мадам де Шатобриан и мадам д'Этамп; но это, мадам, были богини, не женщины. А отец моего господина, великий Генрих II, всю свою жизнь любил Диану де Пуатье. Она тоже была богиней. Но есть богиня, не сравнимая ни с одной из них, в сотни раз более прекрасная, в тысячи раз более обворожительная. Она носит корону Англии; и я могу поклясться жизнью, что, когда мой господин увидит ее, он никогда не сможет думать о другой женщине.

– И все равно я хотела бы увидеться с женихом, прежде чем выйду за него замуж!

– Тогда, ваше величество, позвольте мне привезти его к вам.

– Я всего лишь женщина, дорогой Мартышка. Мои министры командуют мной. Они выступают против этого брака.

– Величайшая королева на свете боится своих министров?

– А мой народ… он тоже настроен против.

– Разве не вы его правительница, мадам?

– В конечном итоге правители правят лишь по воле своего народа.

Симьер начинал злиться. Иногда чувствовал, что с трудом может выносить это дальше. Он знал, кто его враги, понимал, что его перехитрила протестантская партия, а во главе этой партии стоит человек, который уже не один раз помешал королеве выйти замуж за французского претендента.

Кульминация наступила, когда королева пригласила месье Симьера сопровождать ее в поезде по реке из Хэмптона в Гринвич. Елизавета беседовала с Симьером, и, как только француз оставил ее, раздался выстрел. Он был сделан с соседней лодки.

Произошло большое замешательство, в суматохе стрелок уплыл в своей лодке. Один из лодочников королевы лежал на палубе королевской баржи с простреленной рукой.

Елизавета держалась спокойнее, чем ее окружение, несмотря на то, что она понимала: это была попытка покушения на ее жизнь. Она развязала шарф и собственноручно перевязала рану.

– Не падайте духом, – успокоила она раненого. – Я позабочусь, чтобы вы никогда не знали нужды. Эта пуля предназначалась вашей королеве, а вы приняли ее вместо нее.

Но пуля прошла очень близко от месье Симьера, и у него были собственные идеи относительно ее предполагавшейся цели.

Вернувшись в свои апартаменты, он расхаживал взад-вперед в гневном раздражении.

– Теперь, – сказал он членам своей свиты, – они попытались отнять у меня жизнь. Что я могу сделать? Как я могу устроить брак Месье с подобной женщиной? Они варвары, эти люди. И мне известно, кто вдохновитель этого заговора. Это Лестер. Дай бог, чтобы кому-то из его врагов пришла в голову мысль убить его. Если бы это случилось, можно было бы избежать многих неприятностей.

– Он все еще надеется, – сказал один из людей Симьера, – что сам женится на королеве.

– Не вижу, как это возможно, – ответил другой, – потому что только на днях слышал новости о милорде Лестере, и, если это правда, он, должно быть, утратил всякую надежду на брак с ее величеством.

– А что там за история?

– Говорят, он женился на графине Эссекс. Симьер откинул назад голову и громко расхохотался. Потом он посерьезнел:

– Разве граф Эссекс не умер загадочной смертью некоторое время назад в Ирландии?

– Именно так.

– А расследование причин его смерти проводил зять Лестера? Послушайте, это самая лучшая новость с тех пор, как я ступил на эту землю. Мы слишком долго играли в игру месье Лестера. Теперь он будет играть в нашу игру.

Симьер предстал перед королевой:

– Ваше величество цветет как роза… и это после несчастья на реке!

– Ничего страшного, месье Мартышка. Королева должна быть готова ко всему.

– Ей нужна сильная рука, чтобы защищать ее.

– Не бойтесь, месье; она достаточно сильна, чтобы себя защитить.

– Она нуждается в привязанности супруга. Вы не хотите подписать документ, который я подготовил? Это призыв к моему господину предстать перед вами. Как только он это получит, то примчится со всей скоростью. И тогда вы сами увидите, как он обожает вас. Ваше величество, он так красив, что я не сомневаюсь: вы обнаружите, что он самый неотразимый мужчина из всех, на ком когда-либо останавливался ваш взгляд.

Елизавета притворилась, что обдумывает предложение Симьера. Как она может послать за герцогом? Разве ей нужны неприятности с Францией? Сначала послать за ним, а затем отказать ему будет оскорблением, которое французы никогда не снесут. Принцев не осматривают как лошадей.

– Ах, если бы это было в моей власти, дорогой Мартышка! Эти мои министры…

– Вашему величеству следует выйти замуж. Разве не браками пронизан воздух? Окружающие вас наслаждаются их благами. Неужели ваше величество останутся в стороне?

– Окружающие меня? Вы хотите сказать… кто-то из моих дам?

– Нет, ваше величество; я имел в виду милорда Лестера и его недавнюю женитьбу на прекрасной графине Эссекс.

Елизавета выставила вперед руку, словно пытаясь устоять на ногах. Он схватил ее и прижал к своим губам.

Она не видела его безобразного лица. Она видела только этих двоих вместе: Летицию, которая была похожа на нее, только моложе и красивее, и Роберта – своего фаворита, которого любила так, как никогда никого не любила.

Елизавета не усомнилась в словах Симьера. Только почему же она сама не догадалась, что произошло? Теперь вспомнила перемену в Роберте, явно самодовольный вид этой волчицы. У ее дам и кавалеров тоже в последнее время весьма таинственный вид… Затем королеву охватила такая ярость, которой она прежде никогда не испытывала.

– Где этот документ? – резко воскликнула она.

– Вот… вот он, ваше величество. – Симьер отвернулся от нее, чтобы скрыть выражение триумфа в глазах. Разложил бумаги на столе, протянул ей перо.

Даже подпись у нее получилась гневная.

– Теперь оставьте меня, – велела Елизавета.

С хитрым и понимающим видом, скрывая свой восторг, Симьер низко поклонился и поспешил уйти, пока она не передумала.

Теперь больше не было нужды сдерживаться.

– Где мои дамы? – закричала королева. – Почему они не прислуживают мне? Кэт… ты, хитрая чертовка, где ты? Чем ты занималась все это время?

Дамы вбежали в комнату и, дрожа, остановились перед ней.

– Какие новости о Лестере? – Она словно плюнула в них этими словами.

Они молчали, каждая ждала, что первой заговорит другая.

Елизавета топнула ногой.

– Что с этой змеей? – завизжала она. – Что с Лестером? – Затем вцепилась в ближайшую женщину и трясла ее до тех пор, пока та не взмолилась о пощаде.

Волосы королевы выбились из-под головной повязки, глаза обезумели, лицо стало пурпурного цвета.

Никто не смел заговорить, пока наконец Кэт не произнесла:

– Дражайшее величество… дражайшее… дражайшее…

– Вы не слышали меня? – закричала королева. – Я спрашиваю, что с этой змеей, которая называет себя мужчиной? Значит, он женился на этом коварном животном? Он женился на этой низкой твари, на этой волчице?

– Ваше величество, – пробормотала Кэт, – это правда. Они поженились…

– Они поженились! – вскричала Елизавета. – Они попросили моего согласия? Они сделали это втайне! А ты… и ты? – Каждое «ты» сопровождались резкими пощечинами тем, кто стоял ближе. – И ты… и ты… и… ты… знали об этом и надеялись сохранить в тайне от меня?

– Дражайшая, дражайшая! – умоляла Кэт. И мучительным шепотом добавила: – Помните…. Помните… Не выдавайте так своих чувств.

Елизавета пошатнулась от силы охвативших ее эмоций.

– Быстро! – крикнула Кэт. – Помогите мне расшнуровать ее величество. Вот так, любовь моя. Кэт с вами. Пойдемте, приляжем на кушетку, милая. Вам будет получше. Кэт здесь, рядом с вами.

С огромным присутствием духа Кэт отослала из комнаты всех женщин; затем встала на колени возле кушетки, растирая руки королевы. Слезы катились по щекам Кэт, а с губ срывались слова:

– Ох, милая моя, я бы жизнь отдала, чтобы избавить вас от этого. Но, дражайшая, вы не захотели выйти за него замуж. Вы не должны винить его…

– Винить его! – взвилась Елизавета. – Клянусь плотью господней, я виню его! Он заплатит за все удовольствия, которые получал с ней!

– Милая, это же так естественно. Понимаете, ведь он так долго оставался неженатым…

– А разве я не оставалась долго не замужем?

– Но это было королевской волей моей милой.

– Они поплатятся за это головами, и я позабочусь, чтобы это было сделано!

– Успокойтесь, сладкая моя. Успокойтесь, моя сладкая Бесс. Позвольте мне дать вам немного вина.

– Ты знаешь, что я не люблю вино.

– Я смешаю его с водой. Оно восстановит ваши силы, дражайшая. Вот… вот так… уже лучше.

– Не лучше, Кэт. И никогда не будет лучше. Ты знаешь, как я любила его.

– Но вы не вышли за него замуж, дражайшая.

– Оставь все эти разговоры о женитьбе! Ты это делаешь, только чтоб мучить меня.

– Дражайшее величество, помните, что вы королева. Вы не должны проявлять свою ревность так явно. Вы выше подобных вещей.

– Выше, действительно. Я выше их всех, и я добьюсь повиновения. Они немедленно отправятся в Тауэр… Оба.

– Да, да, любовь моя. Они отправятся в Тауэр.

– Если вы пытаетесь успокоить меня, мадам, и будете говорить со мной, будто мне четыре годика, вы составите им компанию в Тауэре.

– Да, милая, составлю.

– Ох, Кэт! Какой обманщик! Какой негодяй!

– Он худший человек в мире, – признала Кэт.

– Как ты смеешь так говорить? Ты знаешь, что это не так. Это все она виновата. Ха! Плохо он знает женщину, на которой женился. Пусть узнает!

Елизавета внезапно встала, Кэт испуганно смотрела, как она решительно шагнула к двери. Королева спросила стражу:

– Граф Лестер сейчас в Гринвиче, не так ли?

– Да, он здесь, ваше величество.

– Тогда отправляйтесь в его апартаменты, прихватив с собой самых сильных стражников. Посадите его под строгий арест и скажите ему, что в самое ближайшее время он будет отправлен в Тауэр.

Она вернулась к своей кушетке и, бросившись на нее, дала волю горьким слезам.

Вся Англия говорила о Месье. Он прибыл в Англию без церемоний, инкогнито. Неожиданно явился в Гринвич в сопровождении всего лишь двух слуг и попросил проводить его к ее величеству, чтобы он мог броситься к ее ногам.

Месье был очень мал ростом и далеко не красив; лицо у него было смуглое и рябое; но он умел нашептывать комплименты, которыми восхищал королеву так, как не удавалось никому из ее придворных, включая даже Роберта. Он был изысканно одет; умел отбивать такт с такой грацией, что рядом с ним даже Кристофер Хаттон казался неуклюжим; демонстрировал французскую грацию с такой элегантностью, что Елизавета, измученная той историей, которую про себя называла «изменой Лестера», объявила, что она очарована им.

Роберт и Летиция находились под арестом, и Елизавета испытывала удовлетворение, зная, что они не могут встречаться. Она не отправила Роберта в Тауэр, как поначалу намеревалась. Бергли и Суссекс умолили ее не делать этого, чтобы не выставлять напоказ всему миру свою ревность и страсть. Одно дело – держать его под арестом в Гринвиче до тех пор, пока не уляжется ее гнев, и совсем другое дело – отправить в Тауэр как государственного преступника.

Королева поняла мудрость этого совета и оставила Роберта в Гринвиче под арестом в его собственных апартаментах, пока сама развлекалась с Месье.

И казалось, что она замечательно проводит время! По крайней мере, это было некоторым бальзамом на ее душу. Кэт, так нежно любящая ее, с огорчением наблюдала, как королева ласкает маленького принца на людях. Елизавета быстро прозвала его Лягушонком и постоянно носила на груди драгоценное украшение в форме лягушки.

Но стране этот жених не нравился. Говорили, что это будет нелепый союз, поскольку королеве уже сорок шесть лет, а Анжу – всего двадцать три. Задавались вопросом: а сможет ли королева родить ребенка в таком возрасте? Если нет, то какая другая причина существует для брака?

Человек по имени Стаббс опубликовал памфлет, в котором высмеял эту партию.

«Этот человек, – писал он, – сын короля Генриха, семью которого с тех самых пор, как он женился на Екатерине Итальянской, преследует злой рок, поскольку они сопротивляются заповедям и гибнут один за другим, как Домицианы после Неронов».

Стаббс и его издатель были заключены в тюрьму по приказу королевы и оба приговорены к отсечению правой руки. На рыночной площади в Вестминстере собрались толпы, чтобы посмотреть, как это будет сделано, и народ шептался против королевы.

Это огорчило Елизавету; но она под влиянием страстной эмоции послала за герцогом и теперь не осмеливалась рисковать и задеть французов, позволив наносить оскорбления их королевской семье, пока герцог находится у нее в гостях.

Филипп Сидни – красивый, одаренный и обаятельный и к тому же племянник Роберта – был одним из юных любимцев королевы. Он написал ей письмо, которое по манере было более оскорбительным для французского принца, чем даже памфлет Стаббса.

«Какое душевное огорчение, – писал он, – если не отвращение поселится в сердцах ваших подданных, когда они увидят, что вы избрали своим мужем француза и паписта, о котором даже самые простые люди знают: он сын Иезавели нашего века, его брат устроил жертвоприношение из свадьбы собственной сестры, чтобы было легче истребить множество наших братьев по религии…»

Филиппу Сидни запретили появляться при дворе.

В парламенте гремели бури. Некоторые из министров с грубой прямотой заявляли, что по возрасту королева годится герцогу в матери. Другие, более дипломатичные, имели в виду то же самое, но выражались в более вежливой форме: они не хотели бы, чтобы королева рисковала своей жизнью, пытаясь иметь детей.

И Елизавета, когда не флиртовала с Месье или не злилась на Роберта – или не тосковала по нему, – думала о том, что происходит в Нидерландах, и о том, как Филипп Испанский пытается подавить несчастный, страдающий народ этой страны. Она размышляла, что произойдет, когда он окончательно их подавит. Потом, как считал весь мир и она сама, внимание Филиппа обратится к Англии, потому что разве не мечтал он запретить протестантство во всем мире и разве не была Англия убежищем для гугенотов Франции и Нидерландов?

Елизавета с содроганием думала об этом дне. Самым страшным кошмаром ее жизни была война; и даже теперь этот кошмар просачивался через ее горе из-за измены Роберта и отравлял ее веселость во время ухаживаний французского принца.

Пока ее государственные деятели изумлялись, как женщина такого гениального ума может вести себя с такой девичьей глупостью, щебетать, хихикать, подбивать своего ухажера на то, что в глазах англичан казалось самой легкомысленной дурью, она льстила ему так же, как он льстил ей. Елизавета не только заставила герцога поверить в то, что он невероятно обворожительный человек, но и навела его на мысль, будто он рожден, чтобы командовать армией. А поскольку предназначением Франции было воевать с Испанией, даже убедила, что человек, наделенный отвагой, духом и гением, которыми Месье, без сомнения, обладает, может завоевать целое королевство в Нидерландах. Она дивилась, почему герцог не хочет испытать свою судьбу во Фландрии.

Его брат, молодой человек, сидит на французском троне, а это очень печально. Елизавета знала это по себе – находиться рядом с троном, имея серьезные сомнения в том, что когда-нибудь его получишь. Всегда устраиваются заговоры и контрзаговоры; так не разумнее ли самому создать себе королевство? И если это мужчина, отважный как лев, военный гений, как ее маленький Лягушонок, в чем она не сомневается, он должен сначала завоевать себе королевство, а потом вернуться за своей невестой.

Елизавета знала, с кем имеет дело. Юному герцогу Анжуйскому нужно было поверить в себя. Как самый младший в семье, он прошел через многие унижения. Быть маленького роста, безобразным да еще с оспинами на лице само по себе нелегко, но в довершение ко всему его еще назвали Геркулесом, что выглядело невыносимым оскорблением. К счастью, имя принца изменили, но никто не мог изменить его лица. Его мать не любила своего младшего сына, потому что он был врагом ее любимого сына Генриха, и сам герцог Анжуйский был уверен, что она пыталась его отравить. Ему необходимо было доказать миру, какой он великий человек, и он исполнился решимости добиться, чтобы все увидели его таким, каким его видела королева Елизавета. Он отправится в Нидерланды и победит испанцев.

Королева, верил он, так сильно полюбила его, что поможет ему финансировать его экспедицию.

Елизавета сидела и улыбалась, а ее министры изумлялись, как кажущаяся глупой женщина совершенно по-дружески отсылает Анжу в Нидерланды сражаться за дело Англии. Следует ли предоставить на это денег? Разумеется, стоит. Это был мастерский ход политика.

Королева была так довольна своим планом – и, по правде говоря, рада распрощаться со своим Лягушонком, который уже начал надоедать ей, – что улыбалась всему свету.

Ему нужно дать эскорт, который перевезет его через море, заявила она.

– Мастер Лестер слишком долго бездельничал. Я ставлю его командовать эскортом моего дорогого Лягушонка, чтобы извлечь из него хоть какую-то пользу.

Для всех это было знаком, что она еще раз простила Роберта.