Входи, открыто!

Глава 1

Александра Павловича Иргунова разбудил мобильник.

— Берешь интервью сегодня в семнадцать ноль-ноль в Доме кино у самого Иващенко! Оценил? — сообщил ему мужской голос, который он не узнал спросонья.

Сна как не бывало.

— Оценил! А раньше не мог позвонить? — Александр Павлович сообразил, что звонит Слава Печников, его давний институтский приятель.

— Куда раньше?! Семь часов утра! До встречи у входа. Не опаздывай! Привет!

Слава дал отбой. Александр Павлович полежал еще минутку, переваривая информацию, и вдруг до него дошло: сработало! Получилось! Неужели наконец получилось?!

Его словно подкинуло на кровати, он вскочил и, приплясывая, помчался умываться. Вода из крана шла ледяная, он фыркал, брызгался, обжигаясь этой ледяной водой, и все-таки облился, как обычно, до пояса. А потом, растираясь жестким полотенцем, чувствуя легкий счастливый жар во всем теле, распевал во весь голос. Почему бы и не петь? Кого стесняться? Будить некого. Он один на весь дом.

Подумать только! Неужели в самом деле задуманное получится?! Ну, Славка! Ну, молодец! Иващенко заарканил! Теперь бы только самому не подкачать, и все пойдет как по маслу. «Сейчас кофейку попью и первым делом набросаю вопросы, интервью — дело тонкое, но нам не привыкать!» — сказал сам себе Александр Павлович, повесив полотенце, а самого так и подмывало выкинуть что-нибудь эдакое. Он и выкинул: встал на голову, недаром несколько лет йогой занимался. Постоял, успокоился, сосредоточился. Все шло отлично, просто лучше не бывает. Сейчас он займется вопросами для интервью, а ближе ко второй половине дня двинет в Москву. Но сначала кофейку попьет, хотя йоги против!

Александр Павлович опустился на пол, полежал минут пять, расслабился, потом поднялся. Тело приятно горело, голова работала, настроение лучше некуда. Натягивая рубашку, застегивая пуговицы, он подошел к окну, раздвинул шторы, выглянул и залюбовался: деревья, двор, улица — все было белым-бело. Ночью, как видно, метелило. А на рассвете ветер разогнал тучи, выглянуло солнце, и под его лучами снег заиграл разноцветными огоньками, заискрился, засверкал. Александр Павлович даже зажмурился, но тут же снова открыл глаза. Нетронутая белизна бодрила ощущением свежести, подмывала соблазном вторгнуться в волшебное снежное царство. В другой бы день он непременно махнул бы в лес на лыжах, шел бы не торопясь, пересвистывался с синицами, принимал снежный душ, смахивая снег с веток лыжной палкой, и любовался потом посверкиванием в воздухе снежной пыли, кружил по бело-розовой березовой роще.

Александр Павлович жил на окраине Посада, лес — вот он, рядом, рукой подать. Но сегодня нельзя, сегодня — не до лесных прогулок на вольном воздухе. Сегодня Москва и прорыв в неведомую, но желанную страну под названием «телевидение». И все-таки Александр Павлович постоял еще у окна, вбирая белизну, синеву и солнечную энергию.

Держа в руках чашку с дымящимся кофе, он поднялся к себе в кабинет по деревянным ступенькам, прислушиваясь к их скрипу. Чувствовал, как растет напряжение, сосредоточенность — внутренне он уже готовился к атаке. Пристроив на письменном столе чашку, время от времени из нее отхлебывая, он перекладывал папки и, после раздумий, записывал на листке бумаги вопросы. Среди папок и рукописей он искал заявку и свой сценарий, ради которого, собственно, и было затеяно это интервью. Заявка ему вряд ли сегодня понадобится. Сценарий тем более. Но все должно быть готово, лежать на виду, приготовившись пуститься в далекий и непростой путь.

Заявку на многосерийный телесериал он вручит Иващенко вместе с газетой, в которой будет опубликована их беседа. Значит, к беседе и нужно подготовиться в первую очередь. Построит он ее хитро: от кино перейдет к проблемам телевидения, от телевидения к сериалам и тогда уже упомянет о своем, обронит несколько слов по поводу сюжета, заинтригует, заинтересует… А в следующий раз привезет заявку. Вот она, эта заявка! Александр Павлович наконец нашел нужную папку. Пробежал глазами и остался доволен. Не заявка — шедевр! Можно рассказывать наизусть, как стихотворение. Еще бы! Сколько старался! Чем бы еще поразить Иващенко? Может, подарить ему какую-нибудь из своих книжек? Почему бы и нет? Можно и подарить. Кстати выехать нужно будет пораньше и до Дома кино заглянуть еще в издательство, чтобы отдать Ляле Калашниковой очередную отредактированную рукопись. А где она? Вот! И дискету он тоже положит в ту же самую папку. Теперь порядок.

Александр Павлович аккуратно и бережно переложил папки со стола в сумку. Он знал капризный и непредсказуемый характер листков бумаги с записями: в любой миг они могли пропасть по своему произволу, а потом вдруг неожиданно появиться снова, поэтому с ними было желательно держать ухо востро. Бумага, а вернее, произведения жили своей таинственной жизнью. Александр Павлович аккуратно раскладывал их по папкам, делал надписи красивым почерком, заботился, чтобы не разбежались, не растерялись.

И в комнате у него тоже был порядок. Не всегда, правда. Но к началу новой работы он его непременно наводил. Возвращал все книги на место, а они громоздились кучами вокруг письменного стола и тахты, где он временами любил полеживать, оттачивая какую-нибудь заковыристую фразочку. Вытирал пыль. Вытряхивал половик. А потом опять зарастал и пылью, и книгами. Но сейчас в комнате был почти идеальный порядок. Он закончил одну работу, собирался забрать у Калашниковой другую. И тут вдруг Славкин звонок. Надо было поспеть повсюду. Наворот предвиделся, и не маленький, и это было прекрасно!

Александр Павлович Иргунов любил навороты. Он концентрировался, чувствовал себя быстрым, легким, подвижным. Ни дать, ни взять ковбой в кожаных штанах на верном коньке по имени «девятка». Такой непременно доскачет. Сейчас он поставил перед собой цель взять приступом телевидение и пробить заявку на сериал. Пробьет, заработает кучу денег и засядет за исторический роман. Такой напишет, что Нобель ему обеспечен.

Когда он только начинал писать, приятели посмеивались:

— Куда тебе книги писать, Игрунок! Ты на месте больше часа не усидишь!

И он посмеивался, только про себя. Он-то знал, что говорят они сплошные глупости. Когда надо, он пересидит любого. Сколько у него на сегодняшний день книг? То-то! Но задача сегодняшнего дня — Иващенко. Для начала деловая встреча, потом скромный выпивон по поводу публикации, и за рюмкой чая вручение заявки. Таков незатейливый, но надежный сценарий, который обеспечит ему победу.

— Все должно получиться как по писаному, — с довольной улыбкой скаламбурил Александр Павлович, дописав последний вопрос и сложив листок бумаги. Теперь можно и побриться.

Бреясь, Александр Павлович нет-нет да и поглядывал на волшебное царство за окном, готовя себя к прорыву, чувствуя радостное возбуждение начинающегося дня.

Начавшийся день сулил ему редкую удачу. Дело было в том, что он, Александр Павлович Иргунов, небезызвестный литератор и журналист, получил возможность взять интервью у зубра кино и телепродукции продюсера Иващенко. Фильмы его фирмы всегда пользовались успехом, телесериалы смотрела вся страна, и сегодня в Доме кино должна была состояться презентация очередного фильма, сделанного под его руководством. А вернее, на его денежки.

Александру Павловичу было очень любопытно познакомиться и посмотреть, каков он, этот Иващенко. На виду всегда актеры, даже режиссера можно иногда увидеть, когда вручают, например, премию или берут интервью, а вот мотор, который все закручивает, всегда глубоко запрятан, попробуй до него доберись. Но везунчику Иргунову все по плечу. Сегодня он доберется до мотора.

Судьба в лице Славы Печникова предоставляла Иргунову шанс начать карьеру сценариста именно с помощью Иващенко. Начало что надо! Шансом нужно было воспользоваться.

Если говорить честно, то Александр Павлович отнес уже не одну заявку на разные телеканалы, но все без толку. Хвалили за профессионализм, одобряли, но дальше дело не двигалось.

— Напишите что-нибудь крутое, детективное, — говорили ему. — Что-нибудь психологически проникновенное. Народу надоели пустые пострелушки. Мы обязательно прочитаем. Уверены, у вас получится. Пишите, непременно пишите.

Хорошее предложение, вдохновляющее! «Пилите, Шура, пилите», — очень скоро стал вспоминать Александр Павлович призыв, обращенный к Балаганову из «Двенадцати стульев». Писать-то можно сколько угодно, нужен результат. Процесс явно нуждался в ускорении. Раз похвалили, значит, может. Раз может, чего тянуть? До сих пор он писал авантюрные истории для подростков на темы родной истории. Платили за них не густо, но материал попадался интересный. Набрав любопытного материала, он и надумал писать исторический роман. Основательный, серьезный, проблемный. «Нам всем есть о чем задуматься», — говорил он друзьям и знакомым, которые удивлялись, с чего это его потянуло в глубь веков. Но роман — дело объемное, долгосрочное. На него нужно время, а значит, и деньги, чтобы сидеть, спокойно работать и не дергаться. Деньги платили на телевидении. На телевидение он войдет через парадную дверь под руку с продюсером. Александр Павлович понял, что другой возможности попасть туда нет. Как только он это понял, он обзвонил всех, кого только мог, ища ходы-выходы, позвонил и Славе Печникову, давнему своему приятелю, который уже не первый год крутился на телевидении и много кого знал на самых разных каналах.

— Организуй мне интервью, — попросил он. — С каким-нибудь перспективным с точки зрения сценарного договора боссом. Остальное — мое дело.

— Попробую, — пообещал Печников.

Иргунов писал не только авантюрные книги для подростков, он подрабатывал еще в одной вполне приличной газете, а если повезет, публиковал интервью и в толстых глянцевых журналах.

И вот не прошло недели, как Слава позвонил. Договорился с самим Иващенко.

Александру Павловичу нравилось, как работает Иващенко. Интервью с ним было не просто удачей, а очень серьезной удачей. И теперь все зависело от Александра Павловича: сумеет он наладить контакт или не сумеет. Нужно было наладить.

Иващенко работал на телевидении давно и давно стал безусловной величиной и для начальства, и для публики, к нему прислушивались, с ним считались. Александр Павлович всерьез оценил старания Славы: даже рекомендация Иващенко обладала немалым весом и очень помогла бы начинающему сценаристу. Даже если бы сам Иващенко не взял сценарий, а кому-нибудь его порекомендовал, уже можно было бы считать, что получил путевку в жизнь. Но конечно, Александру Павловичу хотелось иметь дело с самим боссом, кто, как не он, мог раскрутить новую идею? Молодой побоится, середнячок не рискнет, только человеку с именем и весом такое по плечу.

А идея у Александра Павловича была новая. Не глобально новая, а новая на русской почве: сериал-фэнтези на тему русской истории. Этакий исторический кинобоевик.

Размышляя о предстоящем, Александр Павлович радовался, что наконец-то избавится от жалкой роли просителя. Даже если с заявкой и на этот раз ничего не получится, он не останется в накладе: Иващенко будут приятны опубликованные о нем добрые слова, и значит, к нему можно будет опять обратиться почти что по-дружески, а газета оплатит хлопоты гонораром. Словом, все вытанцовывалось наилучшим образом, и нужно было только не зевать, успевать.

И вдруг его обдало холодным потом. Он все так прекрасно расписал: газета, гонорар, благодарность, а ведь в газете нужно еще место застолбить. Он там внештатный сотрудник. А что, если у них все забито на месяц вперед? И он со своим замечательным интервью останется не у дел? Кем он будет в глазах Иващенко? Обманщиком!

Александр Павлович взглянул на часы, звонить в редакцию было еще рановато. Счастливого покоя как не бывало. Ну, ничего, ничего, сейчас он запрограммирует себе в газетке место! А пока сунет в сумку заявку, диктофон и найдет свои любимые кожаные штаны, чтобы были наготове. Что за чудное изобретение: целый день в машине, а вид с иголочки!

Поколебавшись, Александр Павлович сунул в сумку и сценарий. Места не пролежит. Отдаст Славке, пусть посмотрит. У автора есть кое-какие чисто технические вопросы. Слава — человек опытный, они потом обсудят их по телефону. Александр Павлович опять взглянул на часы. Нет, звонить еще рано. Ну, ничего, он пока двор от снега почистит. Выезжать-то все равно придется.

Было Александру Павловичу где-то под сорок, но выглядел он мальчишка мальчишкой — небольшого роста, стройный, подтянутый. Да и чувствовал себя по-прежнему Саней, Санькой, Саньком, как звали его друзья-приятели с детства. А в институте Иргунова прозвали Игрунком. Конек-Игрунок. Саня не открещивался. Таким он и был. Homo Laudens. Человек играющий. Выигрывающий. Получающий призы. А если сейчас дело с призами застопорилось, то только потому, что он пока еще не решил, по какой из дорожек бежать и какой получать приз.

Теперь он был рад, что Инна с Тяпой укатили в Австралию. Инна нашла там прекрасную работу и нового мужа, кажется. Она писала, но обтекаемо, видно, не хотела его ранить. Но он все понял. Собственно, раной был отъезд, а потом уже все, что бы ни происходило, исцелением.

По профессии Инна была биологом, после окончания института ее взяли в научно-исследовательскую лабораторию. Тематика исследований в лаборатории была современная, острая — экология. Саня, потрясенный рассказами жены, написал тогда даже несколько статей. Потом начались трудности с выделением средств для продолжения исследований, тему то закрывали, то открывали. В конце концов и Инна начала изводиться и нервничать, хотя более спокойного, уравновешенного и трезвомыслящего человека трудно было себе представить. Она взяла на себя выбивание средств, ходила по инстанциям, доказывала, просила, требовала. Но у Москвы, очевидно, не было проблем с экологией, денег не давали ни копейки. Зато, похоже, такие проблемы были у австралийцев, потому что они нашли средства на исследования. Заключили контракт, русские ученые стали работать совместно с австралийцами. Оказалось, что Инниного английского языка вполне хватает, чтобы общаться с новыми коллегами. Она почувствовала, что ее ценят, когда ей предложили еще один, очень перспективный контракт. Подписав его, она и стала подумывать, не перебраться ли в Австралию на постоянное местожительство. С мужем и сыном.

— Биологи там нужны, работы много, — убеждала она Саню.

— А филологи? — интересовался он.

— Выучишь английский и найдешь какую-нибудь работу, — пожимала плечами Инна.

— А если я не хочу какую-нибудь, а хочу свою, — упирался он.

— Хватит думать о себе! Тяпе, когда он подрастет, не будет грозить служба в армии!

Тяпой они прозвали своего Олежку, потому что, начав ходить, он все время «тяпался», но не ревел, поднимался и шагал дальше. Тяпу растяпой никак нельзя было назвать, наоборот, он был упорным, целеустремленным.

— Пойми, Александр, если хочешь чего-нибудь добиться, неразумно жить на вулкане. Разумно жить в умеренном климате и иметь под ногами твердую почву. Ты со мной согласен?

Все, что говорила Инна, безусловно, имело смысл. Но если ты хочешь, чтобы вулкан немного поуспокоился и перестал вулканировать? Чтобы лава застыла и стала наконец твердой почвой? Не один же ты на вулкане живешь, всем нужна стабильность. И армией жизнь не кончается. После армии предстоит жить еще много-много лет.

— Пойми, Инночка, — возражал он, — работать можно и в самом деле где угодно. Но жить можно только на своем языке. Понимаешь?

Инна не понимала. И он никак не мог ей объяснить, что в чужой стране будешь жить, как в скафандре, даже шутки не будут доходить.

Сначала они ссорились, потом наступила полоса отчуждения, потом стало ясно, что разлуки не миновать. У них хватило ума признать друг за другом право на выбор. У каждого была своя правота, у Инны, у Александра, поэтому важно было сохранять взаимопонимание. По мере сил они его и сохраняли. Александр всячески помогал жене, но даже оформив развод и подписав множество бумаг, позволявших увезти сына, он до конца не понимал, что они уедут. Жилась обычная жизнь с суетой, с запаркой, стоянием в очередях, только уже не магазинных, а в учрежденческих. Вокруг все менялось, многие оформляли такие же бумаги, открывшиеся возможности погружали в некое подобие эйфории, снимавшей все болевые ощущения. А потом наступил отъезд…

Теперь в отъезде жены и даже сына Александр Павлович видел немало положительного, но поначалу для него это был страшный шок. Он жил словно бы в каком-то недоумении и даже работать не работал. Зато потом ушел в работу с головой, со временем почувствовал удовольствие. И так с тех пор и работал. И хотел работать как можно больше.

О будущем своем интервью, о сценарии, об Иващенко, Инне и Тяпе, без которого по-прежнему очень скучал, Александр Павлович думал, расчищая от снега дорожку к гаражу. Чем черт не шутит, заработает на сериале кучу денег и махнет в Австралию, навестит сына! С тех пор как появились компьютеры, электронная почта, жить ему стало намного легче. Они с сыном чуть ли не каждый день обменивались новостями. Инна — другое дело. Он знал об ее успехах, достижениях, но о личной жизни не спрашивал. Передавал приветы через Тяпу, тем и ограничивался. И правильно делал.

Двор был невелик, но снега навалило предостаточно. Двор от снега Александр Павлович очищал каждый день и считал это лучшей на свете зарядкой. Не только физической, так он заряжался упорством.

Он ни разу не пожалел о своем решении поселиться в Посаде после того, как они с Инной незадолго до ее отъезда продали московскую квартиру. До отъезда Инны они тут и жили все вместе, отсюда Тяпа и уехал…

Дом, двухэтажный, деревянный, был для Александра Павловича родным, насиженным гнездом. Он принадлежал деду и бабке с отцовской стороны, мальчишкой-школьником, босоногим Санькой, он проводил в нем каждое лето. Лазил по деревьям, наедался вишнями, смородиной, яблоками. На огороде огурцы и морковку драл. Ходил по грибы в лес с мальчишками. Все окрестные лески и рощи знал. А когда подрос, перестал приезжать. Стал ходить в походы, то в горы, то по реке на лодках. На море ездил. Вернулся он в этот дом как-то осенью вместе с отцом. Мать тогда жила уже где-то, неизвестно где, совсем в другом городе, у нее была другая семья. Впрочем, у отца тоже. А сюда они приехали с отцом вместе хоронить деда. Через недолгое время и бабушку. После института он с полгода жил в старом доме один, искал самого себя, писал свой первый роман. Потом снова вернулся в Москву, завел семью — Инну, Тяпу. И снова остался в одиночестве. Но жил словно бы в семье, в доме своего детства, облюбовав наверху угловую комнату с окном-фонариком для работы, а для житья комнату внизу, рядом с кухней. До Москвы он добирался на машине примерно за час, правда, бывало, что и за два, а то и за три, но всегда чувствовал удовлетворение, что не теснится в клетушках района-спальника, а живет в собственном доме с садом и огородом в чудном, старинном, набитом церквами городке.

Посад Александр Павлович любил и считал, что интерес к истории у него прирожденный, посадовский. Вся история Московского царства уместилась в монастыре, будто годовые кольца в стволе могучего дерева. Чего только не помнили толстые монастырские стены! Историю церкви, связанную с величайшим русским святым, строителем монастырей, историю государства, связанную с великими князьями и царями, искавшими поддержки у церкви. Супостатов-поляков и доблесть смиренных иноков, ставших воинами. Москва тогда сдалась врагу, а монастырь не сдался, стал центром сопротивления, вдохновил Минина, убедил Пожарского. Царя Бориса похоронили тогда у входа в одну из его церквей, чтобы все верующие попирали убийцу невинного Димитрия. А больного ребенка, жертву несчастного случая, объявили святым мучеником, всеми силами стараясь отвратить народ от Лжедимитрия, победоносно шагавшего вместе с поляками по русской земле. Только много лет спустя многострадальный царь Борис заслужил более спокойное место для захоронения. Вот поистине трагическая фигура! Да и мало ли других! Потому и надумал Александр Павлович писать исторический роман, что интерес у него был не головной, а кровный…

Очищая от снега двор, Александр Павлович сообразил, что из дома ему сегодня лучше выехать пораньше. Если всю ночь шел снег, кто знает, что там с дорогой и сколько времени ему придется добираться. Не забыть бы, кстати, забрать у Ляли авторские экземпляры. В прошлый раз он о них забыл. И Лялька-поганка не напомнила!

Он вернулся в дом, взглянул на часы и понял: пора! Набрал номер редакции. На месте была только секретарша. Александр Павлович вздохнул: времена настали либеральные, народ на работу не спешил. Правда, и уходили сотрудники черт знает когда, темной ночью. Александр Павлович сообщил секретарше о том, что для культурной странички у него будет интересный материал и он хочет узнать, на сколько колонок можно будет рассчитывать и через сколько дней материал пойдет. Секретарша записала, обещала передать его сообщение редактору. Александр Павлович поблагодарил, повесил трубку, но покоя по-прежнему не было. Придется еще разок позвонить по мобильнику с дороги, должен же он получить «добро» из собственных редакторских уст, уточнить все, что его интересовало, чтобы иметь в виду, на что ориентировать Иващенко. Ну что ж, пора было переодеваться и трогаться в путь. Александр Павлович вприпрыжку помчался наверх. Наверное, штаны его где-нибудь в кабинете. Внизу он их так и не нашел. Но на полдороге его перехватил телефонный звонок. Пришлось спуститься. Звонил Влад, приятель из газеты.

— Ты звонил, меня не было. Материал уже у тебя? — спросил он.

— Нет, только еду, будет вечером.

— С кем?

— С Иващенко.

— Опубликуем сразу. Привози, и пойдет в номер. Иващенко есть Иващенко. Но было бы что похуже, тоже опубликовали бы. У нас обвал. Сам знаешь, как бывает. Рассчитывали на одно, получили другое. В общем, ставлю тебя, даю четыре колонки. Постарайся, чтобы была фотография.

Вот теперь Александр Павлович довольно потер руки. Имя Иващенко уже работало, открывало двери, добывало колонки. Или это он сам запрограммировал себе место в газете? Ну-ка, проверим.

— Именем Иващенко штаны найдитесь! — провозгласил он.

И тут же увидел свои замечательные любимые кожаные штаны, они висели возле самой лестницы, он сам их туда повесил, чтобы не искать. А потом привык и забыл.

Александр Павлович рассмеялся. Да здравствует Иващенко! Он переоделся и снова почувствовал себя ковбоем. Главным было то, что все улажено, все идет как по маслу и светит солнце. И еще он увидит Ляльку. Сколько же они не виделись? Месяца два, не меньше. И тут он понял, что соскучился.