Глава 4

Убийство карается повешением, но Томас понимал: бывают случаи, когда такой кары заслуживает и гражданское правонарушение. Будь он проклят, если позволит этой чертовой девчонке ущемлять его мужскую гордость, сохраняя при этом самообладание и трезвую голову.

Он шагал сквозь толпу, не отводя взгляда от источника своего гнева, облаченного в бальное платье персикового цвета, с головой, увенчанной массой темных шелковистых кудрей, уложенных в высокую замысловатую прическу. Она замерла, лицо ее стало розовым, как цветок вишни, а глаза походили на глаза лани, готовой к бегству. Какая жалость, что столь ослепительная красота скрывала каменное сердце и что их обладательнице был к тому же дарован ядовитый язык.

Толпа онемела и, как зачарованная, наблюдала за происходящим. Рэндольф, Смит и Гренвилл даже не пытались скрыть того, что их это забавляет. Их хихиканье долетало до его горящих от возмущения ушей. Эссекс и Картрайт громко покашливали, и все гости понимали причину этого.

Леди Кэмден, леди Далтон и вдова Рэмзи были потрясены, на их лицах явно читалось неодобрение. Уж они-то знали, что все это клевета: они сами испытали ни с чем не сравнимое наслаждение в объятиях этого якобы сексуально несостоятельного субъекта.

Томас представлял, что по меньшей мере половина присутствующих на балу с нетерпением ожидает сцены, которая непременно должна перерасти в волнующую, приятно щекочущую нервы мелодраму.

— Леди Амелия.

Ему удалось произнести приветствие любезным тоном и отдать короткий поклон. Но улыбка далась ему отчаянным напряжением.

Кобальтово-синие глаза смотрели на него с таким неприкрытым ужасом, что ему захотелось рассмеяться. Но он не рассмеялся. Она сглотнула, а потом, будто задернули занавес, лицо ее стало замкнутым.

— Добрый вечер, лорд Армстронг, — ответила она холодно, высоко вскинув изящный подбородок, и присела в скромном реверансе.

Но голос ее дрожал, выдавая то ли нервозность… то ли страх.

Да, у нее были все основания быть напуганной. И он надеялся, что она дрожит в своих кружевных французских панталонах.

— Не окажете ли мне честь потанцевать со мной? — спросил он сердечным тоном, предлагая ей руку.

Жест, который ничем не выдавал, что в этот момент, со скоростью и яростью внезапно налетевшей бури, в его мозгу пронеслись соблазнительные сцены расправы с ней: ну, например, как он сворачивает ей шею.

Он кожей почувствовал, как в потрясенном изумлении застыли те из гостей, что стояли достаточно близко и слышали его предложение. Подобно тому как толпа зевак, глазеющая на боксеров на ринге, жаждет крови, — хотя едва ли они признались бы в этом, — так и эта изысканная публика жаждала зрелища. Они мечтали увидеть шумный и бурный скандал, который бы украсил их сонную, серую неделю.

Воздух в зале сгустился, когда все собравшиеся затаили дыхание, ожидая ее ответа. Они даже не пытались спрятать свое любопытство — возможная стычка должна была стать гвоздем программы и главной темой сплетен в гостиных и салонах всего города.

Амелия подумала было, что теряет разум или по крайней мере у нее произошло сотрясение мозга — он просто не мог пригласить ее танцевать.

Сердце ее только-только пришло в норму, и вот, пожалуйста: этот субъект стоит совсем близко, и ее обоняние опять воспринимает его особый аромат. И зачем она отправилась на этот чертов бал? До чего же ей было славно в своей спальне, в четырех стенах, обтянутых шелком! В эту минуту она была бы рада обществу Сократа, Платона и Аристотеля. Пусть кого угодно!

Но он стоял здесь с плотно сжатыми челюстями и являл собой картину наивысшей учтивости. Да, это было как раз в его стиле: уничтожить ее великодушием. Смотреть, как она ерзает и извивается; сделать шоу из своего мнимого сострадания. И в тот момент, когда они окажутся на танцевальной площадке… Амелия содрогнулась. Она хорошо представляла, какую кару он для нее приготовил.

Но если он рассчитывал, что она начнет смущенно заикаться или извиняться, то ему придется дожидаться этого целую вечность. Ясно было, что он решил сгладить этот инцидент, замять его, используя свою джентльменскую галантность. Она и сама могла бы так поступить: разыграть настоящую леди, когда обстоятельства того требовали. А сейчас они не только требовали, но громко взывали.

— Добрый вечер, лорд Армстронг. Как бы мне ни хотелось…

Кто-то с силой потянул ее за кружевной воротник, остановив прежде, чем она успела решительно отказаться. Испуганный взгляд, обращенный налево, сказал ей: ее компаньонка выглядит еще более суровой, чем предписывало ей коричневое поплиновое платье с высоким воротником, облекавшее ёе слишком тощую фигуру.

Как восхитительно! Наконец-то она вернулась. Если бы эта чертова женщина пришла на несколько минут раньше, Амелия могла бы пить какой-нибудь сладкий напиток, а не созерцать этого презренного субъекта в бальном зале, полном сливок общества.

Мисс Кроуфорд метнула в нее суровый взгляд, смысл которого заключался в следующем: «Посмей отказаться — и пожалеешь, что родилась на свет». Она издала пронзительный смех, чтобы прервать молчание, охватившее зачарованных зрителей.

— Она будет в восторге, милорд.

По толпе гостей пронесся ропот.

— Что она сказала? — громко полюбопытствовала какая-то женщина.

— Она велела этой девице Бертрам потанцевать с ним? — спросил один пожилой джентльмен другого дородного лысеющего джентльмена.

— Подойди поближе, Генри, я ничего не слышу, — отдала своему мужу распоряжение хозяйка бала леди Стэнтон.

Амелия оглядела зал. Глаза окружающих горели почти адским пламенем любопытства и предвкушения, все взгляды были направлены на нее. Она поняла: всем хотелось, чтобы она отказалась. Похоже было, что вкус приближающегося скандала разбудил их голод, а ее возможный отказ еще больше подстегнул аппетиты.

И что еще оставалось делать, кроме как согласиться? Она пошла бы на что угодно, лишь бы предотвратить надвигающийся скандал. Если кто-нибудь — мисс Кроуфорд или даже лорд Армстронг — сообщит о ее промахе отцу, он ближайшим поездом отправит ее в какой-нибудь захолустный монастырь, и она целый год проведет в согбенной позе на коленях, прижимая к себе крест и твердя «Аве Мария» и «Отче наш».

— Я буду в восторге.

Она в точности повторила сказанное компаньонкой, стараясь, чтобы на лице ее не отразилось отвращение.

Положив руку в перчатке на протянутую им и тотчас это невинное соприкосновение вызвало в ней бурю ощущений — от кончиков пальцев по всей руке, Амелия последовала за ним.

Они проделали путешествие к танцевальной площадке, показавшееся ей длиной в милю, пробираясь сквозь толпу глазеющих на них гостей, спешивших пропустить их. Амелия не знала, что хуже: пристальные взгляды и шепот или то, что она чувствовала его ладони на своем теле, когда оказалась в кольце его рук. Желание вырваться, не чувствовать больше его прикосновений было настолько велико, что это ее встревожило… Оно потрясло все ее тело, коснулось всех нервных окончаний.

Инстинкты убеждали ее бежать, но гордость удерживала, заставляя распрямить плечи и спину и вскинуть подбородок. Амелию не трогало, если ее называли холодной и бесчувственной, но она никогда никому не давала повода называть ее трусихой. Поэтому, вместо того чтобы обратиться в бегство, она положила руки ему на плечи, не обращая внимания на то, как вибрирует ее плоть в тех местах, которые соприкасались с его телом: в руках, талии и спине.

Лорд Армстронг предпочитал такие требующие мужества и силы виды спорта, как регби или гребля, но оказался также искусным и умелым танцором; он двигался с изяществом и грацией, ловко кружил ее по площадке. Не произнося ни единого слова, он смотрел на нее сверху вниз полузакрытыми зелеными глазами. Но его сонный взгляд не мог скрыть пронзительного блеска угольно-черных зрачков, что свидетельствовало о непрерывной работе ума: он, без сомнения, строил планы и готовил ее… гибель. Ну и что? Она его не боится.

И все же Амелия невольно вздрогнула и поспешила отвести взгляд от его жаркого взгляда, изучающего ее лицо. Наверное, температура в бальном зале поднялась на несколько градусов, когда заиграли вальс…

Несколько бесчисленных ударов сердца спустя, когда в воздухе замерли последние ноты вальса, Амелия не смогла поверить, что наказание окончено. Неужели она расплатилась за нанесенное ему оскорбление всего одним танцем? Значит, ей не грозила нотация, умаляющая ее достоинство леди?

В смущении, не поднимая на него глаза — как бы он не прочел в них слишком явное облегчение, — она позволила ему отвести ее на место, но, держа ее за локоть, лорд Армстронг неожиданно увлек ее в сторону, противоположную той, где стояла мисс Кроуфорд рядом с папоротником в большом горшке.

— Идемте со мной. Было бы глупо не воспользоваться случаем узнать друг друга получше.

Амелия попыталась что-то сказать и инстинктивно рванула руку.

— Нет, благодарю…

— О, возможно, выдумаете, что это приглашение?

Он покачал головой с видом родителя, готового прочитать ей отеческую нотацию, что вызвало у нее немедленный протест против него.

— Вовсе нет. Это приказ, — уточнил он, не повышая голоса и не меняя интонации и глядя на нее сверху вниз с улыбкой и жестким, непреклонным блеском в зеленых глазах. — Вы ведь не думали, что легко отделаетесь? Боюсь, вам придется еще некоторое время потерпеть мое общество.

Как ни презирала Амелия мнение окружающих, она тотчас же отказалась от сопротивления: этот человек весил несравнимо больше, чем она, и, как она убедилась во время их танца, под тканью вечернего фрака на руках его играли сильные мускулы.

— К чему это? Я не сомневаюсь в том, что мое общество вам неприятно, — сказала она, пытаясь говорить спокойно.

Лорд Армстронг рассмеялся, будто его это позабавило.

— Это первая разумная и правдивая вещь, которую я услышал сегодня вечером из ваших уст, — проговорил он, ведя ее сквозь толпу в комнату, где были приготовлены освежающие напитки и закуски. — Но я всего лишь пытаюсь спасти вашего отца от затруднения. Думаю, ему и так досталось на прошлой неделе. Или вы не согласны?

Он поднял брови и теперь осуждающе взирал на нее, что несколько остудило ее негодование.

Лицо Амелии вспыхнуло — конечно, он знал, что она пыталась бежать с лордом Клейборо, с кем еще мог ее отец поделиться известием о произошедшем? Ведь он, несомненно, хотел видеть этого типа своим сыном. Можно представить, что еще отец сказал о ней!

Ее снова бросило в жар. Будь проклят отец и вдвойне проклят этот презренный виконт!

Не выпуская ее локтя, Томас взял два стакана с пуншем у ливрейного лакея, и один из них сунул ей в руку.

— Пожалуйста. Думаю, вы в этом нуждаетесь. Вы сильно взволнованы и раскраснелись. Возможно, это успокоит вас и остудит жар на ваших щеках… и в других местах.

Его пронзительный взгляд был направлен на ее декольте, и это снова вызвало в ней гнев и краску стыда: последнее — к ее смущению.

Амелия с трудом удержалась, чтобы не выплеснуть ему в лицо содержимое своего стакана. Ее терпение висело на тончайшей ниточке, на паутинке, пока она пыталась пить мелкими глотками тепловатый пунш. Впрочем, это и лучше: рот ее был занят и она не могла сказать ничего такого, в чем бы позже раскаялась.

Лорд Армстронг опорожнил свой стакан двумя глотками и теперь разглядывал ее декольте. Напиток Амелии остался почти нетронутым: его высокомерие, его близость, его присутствие лишили ее жажды.

— Не каждый день да еще на публике мне доводится слышать из уст женщины рассуждение относительно моих мужских способностей.

Тон его был невыразительным, будничным, словно бы говорил о погоде.

Другие могли бы смутиться, слыша столь грубые и откровенные речи, но Амелия не чувствовала смущения, только изо всей силы сжимала стакан, будто опасаясь, что он сам полетит ему в голову.

— Так как вы намерены доказать, что выиграли пари?

Изумленная, она быстро взглянула на него, мгновенно забыв о своем желании видеть, как пунш стекает по его лицу и одежде.

— Какое пари? О чем вы, ради всего святого, толкуете?

На нее смотрели бесхитростные глаза, осененные густыми ресницами.

— Разве вы не держали пари со своими подругами на свое приданое, что я ни в коей мере не соответствую в постели той славе, которая, по слухам, обо мне ходит? Кстати, какие доблести мне приписывают слухи?

Его сонный взгляд небрежно скользнул по ее фигуре.

— Полагаю, вы хотели бы лично проверить эти мои способности? — Голос его походил на тихое мурлыканье, а взгляд был направлен прямо на нее. — Мне бы не хотелось, чтобы вы питались только слухами.

У нее перехватило дыхание. Этот субъект просто наслаждается ее унижением, наслаждается каждой клеточкой своего тела. Смакует его…

— Нет, даже если бы вы были…

— Не говорите: «последним мужчиной на земле». Это звучит так тривиально… Я полагаю, женщина с вашим складом ума, обладающая вашим остроумием и презрением к условностям, могла бы придумать что-нибудь более оригинальное. И более язвительное.

Амелия забормотала что-то бессвязное, а ее рука так сильно задрожала, что напиток выплеснулся из стакана.

Преодолев разделявшее их расстояние, он оказался так близко от нее, что ее юбки коснулись его ноги, обтянутой черными панталонами. Он осторожно взял стакан из ее руки.

— Похоже, вы нервничаете, — сказал он, немного помолчав, и в его голосе появился гортанный рокот: — Я мог бы поцеловать вас здесь и сейчас и довести до потери сознания.

Его взгляд коснулся ее губ, потом поднялся к глазам.

— Возможно, вы как раз этого и хотите.

Прежде чем она успела ответить, он склонился к ней так низко, что его теплое чистое дыхание коснулось ее уха, и на мгновение она подумала, что он собирается осуществить свою угрозу.

— Но вопреки тому, что вы обо мне думаете, я джентльмен и не стану усугублять ваше смущение. — И затем тихо, в качестве последнего удара, едва слышным шепотом добавил: — Это можно отложить до более подходящего случая, ибо то, что я приберег для вас, не предназначено для посторонних глаз.

У Амелии пересохло во рту. Несмотря на странный жар, распространявшийся в нижней части тела, ее била дрожь. И тогда, будто он и не угрожал ей и не обещал совершить неслыханный поступок, виконт выпрямился во весь рост и склонил голову в поклоне:

— Доброго вечера, леди Амелия.

С этими словами он удалился.

Загрузка...