Вкус желания

Глава 8

Амелия продала бы душу дьяволу, чтобы задержать свой отъезд из Уэстбери, если бы не опасалась вечного проклятия и ада. Хотя жить под одним кровом с виконтом было своего рода адом на земле.

И все же никакие мольбы не могли заставить ее отца отказаться от намеченного плана. Через месяц после ее возвращения из их поместья он принялся выпроваживать ее из дома на Фаунтин-Крест с такой поспешностью и таким очевидным облегчением, как если бы она была нежеланной гостьей, задержавшейся в его доме на целый месяц.

Сломанная ось экипажа замедлила их путь в Девон. И тогда они — она, Элен и Джордж, доверенный слуга отца, — пропустили поезд, который должен был доставить их в Торби, и это дало ей отсрочку на день. Эта отсрочка весьма огорчила Джорджа, зато Амелия обрадовалась хоть небольшой передышке. Но на следующий день ко времени ленча они прибыли к месту назначения, и с каждой милей, приближающей ее к его дому, настроение ее портилось все больше — она приближалась к своему тюремщику. К счастью, под сводчатым потолком в Стоунридж-Холле ее ожидал не он, а его мать.

Несколько лет назад отец был представлен виконтессе, и с тех пор он утверждал, что она самая элегантная женщина, какую ему доводилось встречать. Принимая во внимание эту особую похвалу, Амелия ожидала увидеть женщину несравненной красоты. И в этом отношении виконтесса не обманула ее ожиданий. Будучи сама выше среднего роста, Амелия привыкла большей частью смотреть на женщин сверху вниз, а половине знакомых джентльменов прямо в лицо. Но виконтесса была выше ее по крайней мере на дюйм или около того, и фигура ее в тонком мериносовом платье цвета красного бургундского вина была стройной. А ее кожа, неподвластная превратностям погоды и возраста, оставалась безупречного кремового цвета, и в этом отношении виконтесса выгодно отличалась от большинства увядающих светских красавиц.

— Добро пожаловать, леди Амелия. Я рада, что вы благополучно прибыли. Ваш отец известил нас о вашей задержке. Надеюсь, нынче утром все обошлось.

При виде столь искренней и сердечной улыбки и приветствия Амелия почувствовала, что сердце ее упало. Насколько легче ей было бы переносить это испытание, если бы виконтесса оказалась такой же надменной и неприветливой, как ее сын. Но ее манеры, тон и теплота взгляда зеленых глаз свидетельствовали о противоположном.

Амелия присела в чопорном реверансе. Было бы крайне неразумно привязаться к этой женщине, ведь в них обоих — и в сыне, и в матери — текла одна кровь.

— Добрый день, леди Армстронг, Да, должна признаться, что сегодня мы ехали вполне благополучно.

— Прекрасно. Вы заставили нас поволноваться. Томас…

Секундой раньше, чем леди Армстронг умолкла на полуслове и бросила взгляд через плечо, воздух наэлектризовался. И прежде чем Амелия увидела его появившимся перед ней в глубине холла, она почувствовала его присутствие. Как некая зловещая сущность, он заполнил собой все пространство, и все ее чувства обострились.

— Ах, вот и ты, Томас. Как раз вовремя. Леди Амелия только что приехала.

По тому, как смягчилось выражение лица виконтессы, было ясно, что она любит сына слепой безграничной любовью, как только мать может любить своего отпрыска.

«Когда-то и меня любили так же». Но Амелия тут же почувствовала укол боли, она безжалостно вытеснила из памяти все мысли о матери: помнить о ней было слишком тяжело.

— Я вижу, — процедил он сквозь зубы и шагнул к ней, сокращая расстояние между ними неспешными шагами, как и подобает важному лорду и хозяину поместья.

Он появился, как ей показалось, снаружи и был одет в темно-коричневый костюм для верховой езды, а густую гриву его волос растрепал ветер. Остановившись перед ней, виконт перегнулся в талии в низком поклоне. Весьма непривычная и нежеланная галантность, которую, по мнению Амелии, он продемонстрировал намеренно.

— Добро пожаловать в Стоунридж-Холл, леди Амелия.

— Лорд Армстронг, — ответила она скованно, кивнув ему и стараясь придерживаться нейтрального тона.

Не следовало выказывать своей неприязни к лорду Армстронгу перед членами его семьи и домочадцами.

Возможно, его матери и маячившим на заднем плане Элен и Джорджу улыбка виконта, обращенная к ней, показалась верхом любезности, но она разбиралась в этом лучше. В его зеленых глазах она заметила насмешливый блеск, а в выражении лица злорадное удовлетворение.

— Надеюсь, ваше сегодняшнее путешествие обошлось без неприятностей.

Сознавая, что леди Армстронг наблюдает за их взаимными приветствиями с повышенным интересом, что было заметно по ее внимательному взгляду, Амелия вежливо наклонила голову.

— Ну и чудесно. Тогда нам следует позаботиться о вашем благоустройстве.

Повернувшись к виконтессе, он спросил:

— Какую комнату вы приготовили для леди Амелии, мама?

— Голубую, мой дорогой.

В нескольких отрывистых словах он дал указания лакеям, как раз вносившим ее тяжелые сундуки в парадную дверь, отнести ее вещи в приготовленную для нее комнату.

— А ваша компаньонка… Кажется, ее зовут мисс Кроуфорд?

Его взгляд на мгновение скользнул по Элен и Джорджу.

— К сожалению, мисс Кроуфорд пришлось вернуться в Йоркшир. Ее мать захворала.

И тем не менее отец Амелии, маркиз Брэдфорд, нимало не смущаясь, отправил ее без компаньонки в дом холостяка, известного своими похождениями.

Лорд Армстронг поднял брови.

— Неужели? Ваш отец забыл упомянуть об этом в своем письме. В таком случае вправе ли я предположить, что это ваша новая компаньонка? — спросил он, переключая внимание на Элен.

Принимая во внимание юность девушки, она едва ли годилась бы для этой роли. Необходимо было внести в этот вопрос ясность. Амелия сделала знак Элен и Джорджу подойти.

— Нет, милорд, это моя горничная Элен и слуга моего отца мистер Смит. Мистер Смит сопровождал нас, но он должен немедленно вернуться обратно.

Сын и мать любезно поздоровались со слугами. Элен и Джордж ответили с подчеркнутой любезностью и низко поклонились.

— Мама, попроси кого-нибудь показать горничной леди Амелии ее комнату, а один из лакеев пусть покажет мистеру Смиту место, где подкрепиться перед дорогой. А мне надо поговорить с леди Амелией кое о чем, касающемся ее отца.

При этих его словах желудок Амелии взбунтовался, а виконтесса уже принялась выполнять пожелания сына.

— Идемте в кабинет.

С этими словами лорд Армстронг двинулся через холл, должно быть, ожидая, что она послушно засеменит рядом. Амелия неспешно последовала за ним, упорно держась позади.

Пока они шли по коридору, Амелии оставалось только смотреть на его спину да рассматривать обстановку. На обтянутых шелком стенах основное место занимали парадные портреты маслом. На стене напротив портретов располагалось несколько красивых стеклянных безделушек и элегантные бронзовые настенные подсвечники. Амелия сочла убранство изящным и неброским, по-видимому, отвечавшим вкусу виконтессы.

Через несколько лет после смерти матери отец приказал заново меблировать дом на Фаунтин-Крест — от чердака до подвала. Все вещи, оставшиеся от матери, были погружены на телеги, и от них избавились — ото всех, даже от тяжелых оконных драпировок.

Лорд Армстронг остановился перед двойными дверьми, которые могли вести только в кабинет. Сделав приглашающий жест рукой и склонив голову, он проговорил:

— После вас.

Амелия сглотнула и постаралась избавиться от мыслей о матери. Она вошла в комнату, столь же широкую, сколь и длинную.

— Пожалуйста, располагайтесь поудобнее, — сказал он, пересекая комнату и указывая на несколько кресел перед огромным письменным столом красного дерева.

— После того как мне пришлось сидеть неподвижно почти два дня, я предпочитаю постоять.

Очень часто, как считала Амелия, сидячее положение не самое выгодное, а с каждой истекающей минутой она все больше убеждалась, что с Томасом Армстронгом следует держать ухо востро и ей потребуется нечто большее, чем ум и находчивость.

Томас подавил улыбку. Он и не ожидал ничего, кроме отказа, но всегда следовало определить пределы терпения.

— В таком случае, надеюсь, вы не станете возражать, если сяду я. В отличие от вас я весь день на ногах.

Он сел за свой письменный стол.

Она наблюдала за ним синими глазами, холодными, как российская тундра.

Слишком многие женщины имели склонность болтать без умолку и ни о чем, но эта была совсем иного сорта. Томас продолжал:

— Надеюсь, вы сочтете наши условия приемлемыми.

— Ваши заботы о моем комфорте трогательны, и все же, уверяю вас, они совершенно неуместны.

Конечно, она не утратила своего таланта изъясняться с язвительным сарказмом, отметил про себя Томас. Возможно, она окажется в такой же степени забавной, как и вызывающей ярость.

— Я подумал, что сейчас самое время поговорить о ваших обязанностях. Должен заметить, это вполне сочетается с пожеланиями вашего отца.

— Я в этом ничуть не сомневаюсь, — пробормотала она себе под нос.

Но Томас уловил каждое слово.

— Скажите, милорд, — обратилась она к нему, — вы употребили выражение «поговорить о ваших обязанностях». Но я полагаю, что условия моего наказания уже, если так можно выразиться, высечены на камне. Я имею право высказаться на этот счет?

Он позволил себе тихонько хмыкнуть. Что за освежающая смесь грубости и утонченного аристократизма!

— Сражен! Я намерен сказать, чего я ожидаю от вас. Но прежде чем мы затронем эту тему, мне бы хотелось, чтобы мы оставили нашу неприязнь в прошлом. И потому надеюсь, вы будете называть меня Томасом или Армстронгом, если так вам больше нравится. Я же полагаю, что при сложившихся обстоятельствах следует отбросить церемонии и в знак наших новых, неформальных, отношений вы позволите мне называть вас Амелией…

— Едва ли я в силах помешать тому, что вы будете называть меня, как вам заблагорассудится, но при сложившихся обстоятельствах я предпочитаю, чтобы мои контакты с вами оставались формальными, — возразила она холодно.

Томас надеялся, что она вывихнет шею, — так она вздернула подбородок.

— Значит, я могу обращаться к вам, как мне угодно? В таком случае я выберу что-нибудь подходящее для вас. Согласны?

Он получил удовольствие, видя, как лицо ее вспыхнуло от гнева, а глаза засверкали и обрели столь глубокую синеву, что с трудом можно было разглядеть ее зрачки.

— Мне в голову пришло несколько имен. Но пожалуй, я выберу самое подходящее… Принцесса.

Она замолчала, и молчание ее не предвещало ничего хорошего, а взгляд, направленный на него, был просто смертоносным, и он дивился, почему она еще не вцепилась ему в горло. Потом она глубоко вздохнула и тем самым привлекла его внимание к тому, как поднимается и опускается ее грудь.

Мгновенное возбуждение стало для него шоком. Ее груди не были ни слишком большими, ни слишком маленькими, а как раз такого размера, что поместились бы в его ладони. Он согнул пальцы. Да, и они наверняка упругие и крепкие.

Господи, что с ним происходит? Ему эта девушка даже не нравится. Как это случилось, что его сексуальные аппетиты заставили его стать таким неразборчивым? Несомненно, ему приходилось бывать в обществе более приятных женщин с грудью ничуть не хуже, чем у нее, но никогда с ним не случалось, чтобы на него так внезапно накатывало желание.

Раздосадованный собственной реакцией, он расслышал в собственном тоне ненужную жесткость:

— Я буду ждать вас в этом кабинете каждое утро ровно в восемь. Вам будут предписаны разные обязанности, и я рассчитываю, что каждую из них вы будете выполнять без возражений.

Она стиснула зубы.

— Что касается стола, то я жду, что вы будете столоваться с моей семьей.

Глаза ее расширились, как ему показалось, Одновременно от удивления и неудовольствия.

— Я буду работать на вас и есть вместе с вами? Это решено?

Опираясь локтями о стол, Томас склонил голову набок, и на губах его заиграла легкая улыбка.

— Но дело в том, что у меня в услужении больше нет никого, равного вам по положению.

— Ну, в таком случае я предпочитаю есть в своей комнате, — сказала Амелия, будто у нее был выбор.

— Тогда, возможно, вам придется есть вместе со слугами или в комнате дворецкого с вашей горничной. И если вы уж желаете полного соблюдения протокола, то для вас приготовят другую комнату.

Если она в самом деле хочет, чтобы с ней обращались, как с челядью, он готов пойти ей навстречу.

Ее глаза на мгновение загорелись, и он было подумал, что она собирается ответить. Но она ничего не сказала и не сделала ни малейшего движения.

— Я много об этом думал, — сказал он, чувствуя себя удовлетворенным. — Давайте кое-что проясним до того, как приступим к осуществлению нашего плана. Я не ваш отец. И не буду потворствовать вашим капризам, проявляя даже четверть его терпимости. Пока вы находитесь на моем попечении, вы будете вести себя безупречно. Мы поняли друг друга?

Молчание, последовавшее за его речью, было такого сорта, что можно было ожидать чего угодно: то ли она просто набросится на него, то ли вонзит кинжал ему в сердце. И тут, будто кукловод потянул марионетку за ниточку, голова ее дернулась, и это движение напомнило слабый кивок.

Ах, это было сладостное, божественное, пусть и неохотно данное согласие. И зрелище это было восхитительным, хоть и тяжелым. Он улыбнулся и откинулся на спинку кресла.

— В таком случае я не вижу, почему наше взаимное соглашение нельзя назвать хоть в какой-то степени сносным.

— Это все?

Голос ее был холодным, но пылавшие румянцем щеки говорили о том, что она в ярости. И теперь он окончательно уверился: ее ледяная внешность — только маска, скрывающая нечто, ожидающее должного обращения, чтобы растаять. Он снова почувствовал желание и решил, что стоит серьезно поразмыслить над возможностью уложить ее в свою постель.

Томас продолжал наблюдать за ней. Скоро ей стало неуютно под его взглядом, она начала ерзать, руки ее принялись теребить складки юбки. Ему было: приятно, что удалось вывести ее из равновесия, что она отчаянно старается выдержать его взгляд и не отвести глаза. Наконец она сдалась и отвела их. Лицо ее при этом стало алым, как гранат.

— Да, это все.

Он отвернулся, дернул за шнур колокольчика возле письменного стола, украшенный кистями.

— Я вызову одного из слуг, чтобы вас проводили…

Он повернулся и увидел колыхание клетчатого коричневого платья, исчезающего за дверью. После нее остался легкий цветочный аромат.