Вкус яблочных зёрен (ЛП)

путаницу и отстранился, или же они оба делали до самого конца вид, как будто ничего не

заметили, и, в конечном счёте, молча разошлись, чтобы никогда больше не встречаться,

этого я не знала и уже, наверное, никогда не узнаю.

Зато в деревне любили рассказывать историю, которую я, Розмари и Мира часто

слышали, о старой яблоне сорта "Боскоп" во фруктовом саду у Деельватеров, которая

однажды в тёплую летнюю ночь снова зацвела, и на следующее утро казалась белым

снежным облаком. Но те волшебные цветы были недолговечны и в то же утро тихо

осыпались на землю как снег, огромными хлопьями. Все обитатели дома столпились полные

благоговения, подозрения, удивления и счастья около дерева. Лишь Анна Деельватер не

видела его, она немного простыла, у неё болело горло, поэтому девушка осталась в постели.

Анна осталась в постели, жар выжег нежные реснички её бронхов и продолжал полыхать в

теле, пока лёгкие не воспалились и, в конце концов, не перестали работать. Карстен Лексов

никогда больше не видел её, а спустя четыре недели после цветения яблони, она умерла.

Летальный случай пневмонии.

Господин Лексов посмотрел на часы и спросил, не должен ли он уйти. Я не знала,

который был час, и не знала, чем всё закончилось, ведь мы ни на шаг не приблизились к его

истории о Берте. Но, может быть, ему в самом деле пора идти? Увидев мои сомнения,

учитель сразу же поднялся.

— Пожалуйста, господин Лексов, мы не закончили.

— Нет, мы не закончили, но, наверное, на сегодня хватит.

— Возможно. Но только на сегодня. Вы придёте завтра вечером снова?

— Нет, у нас будет собрание общины, которое я не могу пропустить.

— Завтра после обеда зайдёте на кофе?

— Благодарю вас.

— Спасибо за суп. И за молоко. И за дом, за сад.

— Прошу вас, Ирис, не благодарите, вы же знаете, это я должен вас благодарить и

прошу у вас прощения.

— Вам совершенно не за что просить у меня прощения. За что? За то, что вы любили

мою бабушку до её кончины, или за смерть тёти Анны? Прошу вас.

— Нет, за это мне не зачем просить прощения у вас, — сказал он и дружелюбно

посмотрел на меня, и я поняла, почему моя тётя Анна была так влюблена в него.

— Только за то, что никто из вашей семьи не знал, что у меня есть ключ от вашего

дома, даже ваша тётя Инга не знает. Она думала, я просто иногда буду осматривать дом

снаружи, — он выудил из кармана брюк огромный латунный ключ от дома и вложил его мне

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

в руку. Я подумала, возможно, во многих отношениях у него были дубликаты ключей, и

положила согревшийся от руки металл на кухонный стол.

Я проводила старого учителя и любовника моей бабушки до двери.

— Значит, жду вас завтра на кофе?

Он коротко махнул рукой и тяжело ступая, спустился по лестнице, исчез за кустом роз,

потом свернул направо к своему велосипеду, который прислонил на въезде к стене дома. Я

услышала лязг велосипеда, потом тихое пение динамо, когда учитель проезжал за оградой по

мостовой. Я стянула носки, взяла ключ с крючка и вышла на улицу, чтобы запереть ворота.

Я подошла к саду, в тёмных углах которого ещё витал дух Берты. Её сад превратился в

подобие её вязаных гротесков, которые хранились в шкафу моей матери: зияющие дыры,

густые вязаные заросли и кое-где подобие узора.

Анна любила "Боскоп", Берта любила "Кокс оранжевый".

Что хотела тогда сказать Берта моей матери? Что она вспомнила, и чему позволила

кануть в небытие? Забытое никогда не исчезало бесследно, оно тайно притягивало внимание

на себя и свое убежище. Поцелуй девушки со вкусом яблока "Боскоп", сказал господин

Лексов.

В тот день, месяц спустя после чудесного летнего цветения яблони, когда Берта, рыдая,

бежала по саду, она увидела, что все кусты с красной смородиной побелели. Кусты с чёрной

смородиной остались с чёрными ягодами. Все остальные ягоды стали зеленовато-серо-

белыми, как зола. В том году, было много слёз и лучшее смородиновое желе.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Глава 5.

Ночью я проснулась от того, что замёрзла. Оба окна и обе двери в комнате Кристы я

оставила открытыми, и ночной ветер веял сквозь них. Я плотнее закуталась в одеяло и

подумала о моей матери. Она любила холод. В Бадишен лето было очень жарким, поэтому у

неё были причины не только купить кондиционер, но и включать его на полную мощность,

все напитки Криста пила с кусочками льда и каждые несколько часов ходила к морозилке,

которая стояла в подвале, и приносила себе небольшую вазочку с ванильным мороженным.

Но зимой все гравиевые карьеры, озёра, каналы и речушки, впадающие в старый Рейн,

замерзают намного быстрее, чем озёра на дождливых северо-немецких равнинах.

И тогда она каталась на коньках.

Криста каталась на коньках как никто другой, она не была особо изящной, она не

танцевала, нет, она летала, она бежала, она сгорала на льду. Мой дед рано купил ей пару

белых коньков. Он гордился своим катанием на коньках, которое ограничивалось катанием

по прямой и волнообразным катанием назад. Хиннерк мог делать большие круги,

отталкиваясь при этом одной ногой. Но то, что творила его дочь Криста на льду, этому он её

не учил. Девушка каталась восьмерками, опёршись руками в бока и наклоняясь на

поворотах. Она разбегалась и отчаянно прыгала пять или семь раз подряд с поджатыми

коленями в воздухе. При каждом прыжке Криста делала полуповорот и летела то вперёд, то

назад по блестящей поверхности. Или же кружилась на одной ноге, подняв руки в перчатках

высоко к зимнему небу, а косички летали вокруг неё. Сначала Хиннерк задавался вопросом,

мог ли он терпеть такой вид катания на коньках. Люди смотрели на его дочь, ведь она очень

выделялась. Но потом он усмотрел в шушукании людей зависть, и решил радоваться за свою

дочь и её странному поведению на льду. К тому же, в остальное время она была очень

послушным ребёнком, нежным и заботливым, всегда старалась особенно угодить Хиннерку,

своему любимому отцу.

С моим отцом она познакомилась на замерзшей реке Лан. Они оба учились в

университете в Марбурге, Криста на факультете спорта и истории, а мой отец на факультете

физики. Конечно, мой отец не мог не обратить на неё внимания на льду. На мостах через

реку иногда собирались маленькие группы людей и смотрели на неё. Все смотрели на

высокую фигуру, по которой нельзя было сразу определить, мужская она или женская. Ноги

в узких коричневых штанах и плечи, большие руки в войлочных рукавицах и короткие

каштановые волосы под шерстяной шапкой были как у юноши, косы Криста обрезала ещё до

начала первых лекций. Только бёдра были немного широки для мужчины, красные щёки

были слишком гладкими, а линия от мочек ушей, до подбородка и шеи была слишком

нежной, и мой отец задумался, что девушка больше похожа на параболу или же на

синусоиду. И, к своему удивлению, ему захотелось выяснить, как и куда ведёт эта кривая под

толстым голубым шерстяным шарфом.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Мой отец, Дитрих Бергер, сначала не смог заговорить с юной фигуристкой. Он каждый

день после обеда приходил на реку Лан и иногда смотрел на неё. Тогда юноша жил ещё со

своей матерью, и был самым младшим из четырёх детей. Его старший брат уже съехал, а

мать была вдовой и роль хозяина дома тяжёлым грузом лежала на его плечах. Дитрих храбро

справлялся с ней и не воспринимал её как тяжесть, возможно ещё и потому, что никогда об

этом не задумывался. Хотя обе его сестры насмехались, ругались и смеялись над ним, когда

он им говорил, во сколько они должны были быть дома, но девушки были рады, что брат

взял на себя ответственность за семью. Мать моего отца я почти не знала. Она умерла, когда

я была ещё совсем маленькой, и я помнила лишь её жёсткую шерстяную юбку, и поющий

шорох нижней юбки из тафты о нейлоновые колготы. "Бабушка была кроткой святой",

говорила тётя Инга. Моя мать говорила иначе: её свекровь всегда гнула спину для других, но

свой дом она никогда не держала в порядке, редко готовила еду, и могла бы намного больше

заботиться о своих детях. Мой отец был очень педантичным, он любил систематичный

порядок, подвижно-рациональную уборку и эффектное мытье. Хаос причинял ему

физическую боль, и поэтому почти каждый вечер мужчина убирал беспорядок за своей

матерью. Хитрость и веселье все четверо детей не унаследовали от своей святой и

рассудительной матери. Развлекать себя, а не других она научилась позже от моей матери,

намного позже того, как отец заговорил с ней по окончанию ледового сезона в Марбурге.

Когда, наконец, лёд начал становиться шероховатым, а под мостами начали появляться

первые лужи, мой отец собрался с духом и после четырнадцати дней ежедневного кружения,

буквально встал перед ней и сказал: "Коэффициент кинетического трения коньков об лёд

составляет в среднем 0,01. Независимо от веса, не удивительно ли это?"

Криста покраснела и смотрела на таявшую ледяную стружку на зубцах коньков и то,

как капли скатывались по блестящему металлу. Нет, этого она не знала, и да, это очень

удивительно. Потом оба смолкли. В конце концов, после долгой, очень долгой паузы, Криста

спросила, откуда он это знает. Дитрих быстро ответил и спросил, не мог бы он показать ей

как-нибудь физический институт. Там даже есть машина, которая производит сухой лёд. "С

удовольствием", ответила Криста, не поднимая глаз, с натянутой улыбкой на красном лице.

Дитрих кивнул и сказал "до свидания". Затем они оба быстро и облегчённо разошлись.

На следующий день лёд на Лане тронулся, мягкие льдины надвигались на коричневый

берег, и Дитрих не знал, где ему снова искать свою фигуристку.

Ночью месяц светил на мою подушку и оставлял чёткие тени. Я забыла закрыть

гардины. Кровать с матрасом из трёх частей была узкой, а потолок тяжёлым.

Мне уже давно нужно было позвонить Джону, я бы могла хотя бы раз подумать о нём.

Нечистая совесть окончательно разбудила меня. Теперь я думала о нём. Джонатан, ещё

совсем недавно мой друг, теперь мой бывший, мой бывший бой-френд. Он даже не знал, что

я здесь, но теперь уже всё ровно, в конечном счёте, его не было и там, где я была раньше,

прежде чем приехала сюда. Джон жил в Англии, и там и останется. А я нет. Когда он два

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

месяца назад спросил меня, не хотим ли мы жить вместе, я вдруг поняла, что пришло время

возвращаться домой. Хотя я очень люблю его страну. Да, потому что мне вдруг стало ясно,

что я так долго оставалась там из любви к стране, а не к нему, поэтому мне нужно было

уехать. И вот я здесь. И мне даже принадлежит немного земли в этой стране. Я отказалась

видеть в происходящем знак, но события укрепили мою решимость вернуться сюда.

Когда теряешь память, сначала время летит очень быстро, а потом останавливается.

"Ах, это же было так давно", говорила моя бабушка Берта о том, что случилось неделю,

тридцать лет или десять секунд назад. При этом она делала отбрасывающее движение рукой,

а её тон был немного укоризненным. Берта всегда была начеку. Не испытывают ли её? Мозг

заносило песком, как неукреплённое русло реки. Сначала крошится всего немного с краю,

потом рушатся большие куски с берега в воду. Река теряет свою форму и течение, свою

натуральность. Наконец она совсем перестаёт течь, и беспомощно плещется во все стороны.

Белые отложения в мозгу не пропускали электрические заряды, все окончания были

изолированы и, в конечном счете, и сам человек изолируется: изоляция, остров, сгусток,

Англия, электроны и янтарный браслет тёти Инги, смола застывает в воде, вода становится

твёрдой, если мороз крепчает, стекло состоит из кремния, кремний является песком, а песок

сыпется в песочных часах, и мне нужно спать, пришло время.

Конечно, они снова скоро увиделись после катания на коньках на Лане. В Марбурге

невозможно не встретиться. Тем более, если намеренно искать друг друга. Уже на

следующей неделе они встретились на балу в физическом институте, куда моя мать пришла

со своим одногруппником, сыном коллеги моего деда. Обычно молодые люди никогда

никуда вместе не ходили, потому что их отцы очень хотели, чтобы они были вместе.

Поэтому Криста в его присутствии застывала, а он в её присутствии глупел. Но в этот раз

вечер удался на славу. Криста была так занята тем, что всё время оглядывалась, и была очень

расслаблена. Сын коллеги в первый раз не чувствовал, как ледяная скованность спутницы

покрывает его мозг и язык инеем, и он даже сумел заставить её улыбнуться своими веселыми

комментариями о первых осмелившихся танцорах. Это Криста навела сына коллеги на мысль

пригласить её на бал в физическом институте. И хотя при виде крепко сжатых девичьих губ

юноша заметил, что снова запнулся, он всё же смог внятно пригласить девушку на этот бал.

Криста первой увидела Дитриха, в конце концов, она пришла именно из-за него, а вот

он не ожидал её увидеть. Первое стеснение девушки уже немного улеглось, когда юноша

чуть позже её заметил. Его серые глаза засветились, Дитрих поднял руку вверх и склонил

голову, чтобы вежливо ей поклониться. Целеустремлённо, пружинящим шагом юноша

подошёл к Кристе и сразу же пригласил на танец, потом ещё раз, затем принёс ей бокал

белого вина, и снова пригласил на танец. Спутник Кристы беспокойно смотрел на неё из-за

столика. С одной стороны он испытал облегчение, что в этот раз всё было настолько просто

и ему не нужно было говорить с ней, в то же время юноша чувствовал, что такой поворот

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

событий тоже неправилен. К тому же он смотрел со смесью удивления, удовлетворения и

ревности, что его спутница была популярной парой для танцев, и решил сразу же пригласить

её на танец. Это решение было полной противоположностью того, как мужчина собирался

вести себя этим вечером.

По счастливой случайности он плохо танцевал, а мой отец танцевал отлично. И моя

мать с удовольствием танцевала с моим отцом, потому что тот уже видел её на льду, и это

освободило Кристу от удушливой застенчивости. Ещё и тот факт, что мой отец был ещё

более застенчив, чем она. Поэтому они вместе танцевали на всех марбурских балах того

сезона: майские танцы, летнее танцевальное удовольствие, праздники факультетов,

университетский бал. Во время танца не нужно было разговаривать когда не хочется, вокруг

было много других людей и можно в любой момент уйти домой. "Танцы — это тот же спорт,

что-то вроде парного катания", думала Криста.

Сёстры Кристы сразу же заметили, что у неё есть какой-то секрет. На летних

каникулах, которые она, конечно же, проводила в Боотсхафене, Криста всегда, как все юные

девушки с тайной, была первой утром у почтового ящика. Но на лесть и мучительные

вопросы её сестер она лишь краснела и смеялась, и молчала. Следующим летом тётя Инга

начала учиться в Марбурге на факультете искусства, и обе сестры пошли вместе на бал для

первокурсников. Дитрих Бергер уже был представлен Инге, вместе с целой группой молодых

студентов из студенческого братства Дитриха. Один высокий красивый студент со

спортивного факультета понравился Инге, и она предположила, что возможно это и есть ОН.

Но когда тётя увидела, что Криста, даже не удостоила взглядом туфли с высокими

каблуками, которые прекрасно подходили к её коричневому шёлковому платью, а вместо

них одела совсем плоские балетки, Инга сразу же поняла, кем он был: Дитрих Бергер,

который был ростом 176 сантиметров. В том же году они обручились, и как только моей

матери исполнилось 24, и она закончила свой ненавистный практический год учителем в

школе Марбурга, молодые поженились и переехали в Бадишен, где мой отец получил место

в центре физических исследований. С тех самых пор моя мать тосковала по родине.

Она не могла забыть Боотсхафен, потому что была очень привязана к дому, который

теперь стал моим. И хотя большую часть своей жизни Криста провела там, где жила теперь,

намного дольше, чем в Боотсхафене, она всё равно верила в то, что это была лишь короткая

остановка. Первый же из всех последующих тёплых, влажных и безветренных летних

месяцев привел её в отчаяние. Ночами она не могла уснуть, потому что температура не

опускалась ниже 30 градусов, лежала мокрая от пота в постели, смотрела на лампу из

молочного стекла и кусала свою нижнюю губу, пока за окном не светлело. Потом вставала и

делала мужу завтрак. Лето уступало место незначительной осени, а та, в свою очередь,

наконец-то, переходила в суровую безоблачную зиму. Все водоёмы замерзали. На многие

недели. Моя мать поняла, что останется здесь. В ноябре следующего года родилась я.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Так я никогда не слышала об этом месте там, в Бадише. В Англии уж тем более. Даже

если я воображала себе асё несколько лет. Даже не здесь, в Боотсхафене. В Южной Германии

я выросла и пошла в школу. Но всё моё было тут. Закадычные подруги, мой родной дом, мои

деревья, озеро в карьере и моя работа. Здесь на севере, тем не менее, были край, дом и сердце

моей матери. Здесь я была ребёнком и перестала быть одна. Здесь на кладбище лежала моя

двоюродная сестра Розмари, мой дедушка и теперь уже Берта.

Я не знала, почему Берта не передала дом моей матери или одной из её сестер. Всё-

таки, вероятно, это было утешение для моей бабушки, что имелось следующее поколение

Деельватерсов вместе со мной. Но никто не любил дом так, как любила его моя мать. Это

было бы естественно, передать его ей. Тогда раньше или позже он понравился бы мне. Что

она приказала сделать с коровьими пастбищами? Я должна была поговорить об этом ещё раз

с братом Миры. Меня беспокоила мысль разговаривать о семейных вещах с Максом

Омштедтом. Я должна бы тогда, пожалуй, спросить также о Мире, как шли у неё дела.

Когда я встала, было ещё рано. Воскресным утром чувствуешь себя по-другому, и это

сразу заметно. Воздух был другого свойства. Он был тяжелее, и поэтому всё казалось

немного замедленным. Даже знакомые звуки звучали по-другому, приглушённо и более

настойчиво. Наверное, причина была в отсутствии шума автомобилей, а может быть, и в

отсутствии углекислого газа в воздухе. Вероятно, только потому, что обращаешь внимание

на воскресное дуновение и звуки, и не растрачиваешь на это повседневно ни секунды своего

времени. Но, я вообще не думала, потому что даже на каникулах воскресенья ощущаешь

также.

В школьные каникулы я любила утром оставаться лежать после первой ночи в доме, и

прислушиваться к звукам, доносившимся снизу. Скрип лестницы. Стук каблуков по

кухонному полу. Кухонная дверь зажималась половицей. Она всегда открывалась со

скрипучим рывком и также с треском двигалась. При этом дребезжал железный засов,

который открывался утром и болтался рядом с дверной рамой. В отличие от этого, дверь в

прихожей слишком легко входила в кухню. И когда дверь прихожей открывалась, то

защёлкивалась другая дверь из-за замка, и громыхала на сквозняке. Латунный колокольчик

на двери позвякивал, когда мой дедушка выходил из дома, чтобы забрать в прихожей свой

велосипед и поехать в контору. Он толкал его колесом вперёд через выход прихожей на

улицу и ставил в саду. Затем заходил обратно, закрывая прихожую изнутри, и проходил

снова наружу через кухню по коридору, а потом обратно через входную дверь на улицу.

Почему он тут же не проходил обратно через прихожую? Наверное, потому что хотел

запереть прихожую изнутри на засов и не закрывать снаружи ключом. Но, почему не

закрывать снаружи?

Мне казалось, будто Хиннерк просто хотел взять в свои руки блестящую латунную

щеколду большой входной двери. И несколько секунд находиться в качестве хозяина дома на

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

верхней ступени крыльца. Чтобы при выходе вытащить газету из почтового ящика и

засунуть её в портфель. Потом сбежать вниз по ступенькам и вскочить на велосипед,

позванивая и салютуя кухонному окну в раннее утро. Во всяком случае, это не подходило бы

к образу, который был у него и всех других нотариусов, если бы он незаметно тайно

пробирался на работу через заднюю дверь. Даже тогда, когда дедушка давно уже не был в

конторе, как говорил. Всё-таки до смерти Хиннерка никто из партнёров не вступил во

владение его рабочим кабинетом, хотя он был большим и красивым.

Когда он уходил, то был слышен более громкий грохот посуды из кухни, женские

голоса, женский смех, быстрые шаги и хлопанье дверей. Но через этот звук искажались

голоса в высокой кухне и никогда не было слышно, о чём говорят. Но какие эмоции

пролетали с жужжанием через кухню нужно было слушать очень внимательно. Были голоса

приглушённые и низкие, слова неразборчивые и с длинными паузами между ними, и тогда

это беспокоило. Если много и быстро говорили, и в большинстве случаев всегда громко,

тогда это были отчёты о повседневном. Были хихиканья и шушуканья, или издавались

сдавленные крики, тогда желательно было быстро одеваться и тайком пробираться вниз,

потому что секреты не раскрывались несколько раз в день. Позже, когда Берта потеряла

память, она больше громко не говорила. Это издавалось с различными по времени паузами,

которые всегда поспешно прекращались другими голосами, чтобы они не занимали слишком

много времени. Чаще всего сразу несколькими другими голосами одновременно, которые

внезапно нарастали и также быстро снова стихали.

Конечно, этим утром не было слышно ничего. Я была дома, наконец, одна. Тишина

напомнила мне то утро 13 лет назад, когда ничего не было слышно. Только время от времени

громыхала дверь или чашка. А в остальном тишина. Это была своего рода тишина, которая

могла наступить только после потрясения. Как глухота после выстрела. Тишина как рана.

Нос Розмари только совсем немного кровоточил, но на бледной коже виднелся маленький и

отчётливо выделявшийся ручеёк, будто насмехаясь над нами.

Я встала и умыла лицо в комнате тёти Инги. Почистив зубы, я проскользнула в мою

чёрную смятую одежду и спустилась вниз заварить чай. Я нашла целый ряд коробок с

пакетиками чая, и даже несколько с хлопьями, которые имели вкус кухонного шкафа, но по

крайней мере, ещё не размокли. Вероятно, от коротких пребываний в доме тёти Инги. В

холодильнике у меня было ещё молоко господина Лексова.

Позже я поехала на велосипеде к телефонной будке на бензоколонке и позвонила во

Фрайбург. Конечно, было воскресенье, но я знала, что отдел будет работать в

Университетской библиотеке. Я сказала, что должна взять ещё три выходных дня, чтобы

оформить наследство и уладить здесь дела. Потом поехала дальше к болотистому озеру.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Ещё было очень рано. И немногие люди, которые встречались мне по дороге, были

собаковладельцами, и приветствовали меня секретно-конспиративной улыбкой. Так

приветствуют люди, привыкшие рано вставать и узнавать друг друга, по воскресеньям.

Дорогу к озеру было легко найти. Как почти все дороги здесь, она шла прямо через луга и

небольшие рощи. В какой-то момент я повернула направо и поехала по мощёной дороге

через деревню, которая состояла из трёх дворов с амбарами, элеваторами и тракторами.

Потом шла вокруг двух холмов, опять через ивы и в следующей рощице ещё раз направо.

Там лежал он. Диск из чёрного стекла.

Позже я поищу в шкафах старые купальники. Наконец, я не хотела быть нарушителем

общественного порядка. Но на этот раз пойдёт и так, ведь здесь ещё никого не было. К

сожалению, у меня не было ни одного полотенца. А в доме было ещё два, если не три

огромных полных сундука. Платье и туфли я быстро сбросила и пошла в озеро. Оно было

весьма заросшим. И только впереди имелось низкое место с небольшим количеством песка.

Кусочек пляжа на одного человека. Я медленно входила. Рыба трепыхнулась мимо меня. Я

вздрогнула. Вода не была такой холодной, как я ожидала. Мягкое дно просочилось между

пальцев моих ног. Я быстро оттолкнулась и поплыла.

Всякий раз, когда я плавала, то чувствовала себя в безопасности. Грунт дна не уходил

из-под моих ног. Он не ломался, не погружался или смещался, не открывался и не поглощал

меня. Я не наталкивалась на вещи, которых не могла увидеть. И не наступала по ошибке на

что-нибудь, что не может поранить ни меня, ни других. Вода была сравнительно чистой, она

всегда была одинаковой. Ну, это немного было понятно, то чёрная, то холодная, то тёплая, то

спокойная, но всегда в остающаяся в своём качестве, даже если не в агрегатном состоянии,

всегда одинаковая. И плавание — это был полёт для трусов. Плавать без риска угрозы

падения. Я плавала не особенно хорошо. Мои удары ногами вверх-вниз при плавании кролем

были несимметричными, но стремительными и уверенными. Если было нужно, то плавание

продолжалось часами. Я любила момент покидания земли, перемену стихий. Мне нравился

момент, когда вода несла меня, и я менялась с ней. И в отличие от земли и воздуха, так

происходило на самом деле. При условии, что я плаваю.

Я плыла сквозь чёрное озеро. Где мои руки касались гладкой поверхности, она сразу

становилась волнистой, жидкой и мягкой. История господина Лексова и абсолютно все

истории соскальзывали с меня. Я снова была той, которой была. И тут я начала радоваться

трём дням в доме. "Что, если бы я всё запомнила?" Только однажды. На другой стороне

озера я не вышла на берег. Когда первые листья водорослей задели мои ноги, я сразу

повернула и поплыла назад. Меня всегда пугало, если что-то в воде снизу прикасалось ко

мне. Я боялась мертвецов, которые протягивали там ко мне мягкие белые руки. А также

огромных щук, которые плавали, вероятно, подо мной в местах, где вода внезапно совсем

охладевала. Однажды посреди озера, будучи ребёнком, я натолкнулась на одно из этих

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

больших гниющих бревен, когда они время от времени появлялись в таких озерах и почти

парили под водной поверхностью. Я кричала, кричала и кричала, и больше не хотела снова

на сушу. Моя мать вытащила меня.

Я издалека присмотрелась к моему велосипеду и маленькой чёрной куче одежды на

белой песчаной полосе. Всё же я увидела там собственно ещё второй велосипед и кучу

одежды. Не достаточно далеко от моих вещей, так как мои лежали точно посередине

маленького пляжа. И я не носила купальник. Хотелось надеяться, что это была женщина.

"Где она?"

Я обнаружила в воде чёрный чуб, который приближался ко мне, а белые руки

поднимались и медленно опускались. Нет. Этого не могло быть. Просто не могло быть! Не

опять! Макс Омштедт. "Он что, преследовал меня?" Макс приближался удивительно быстро.

"Естественно, он видел мой велосипед, когда заходил в воду, но его не узнал. И чёрную

одежду".

Макс даже не смотрел вверх, а с большим спокойствием плыл сквозь тёмную воду. Я

могла бы проплыть мимо, одеться и поехать домой, а он бы ничего не узнал. Позже я

задавалась вопросом, "Хотел ли он дать мне именно такую возможность?" Ну, во всяком

случае, я негромко позвала:

— Эй.

Макс не услышал, и я должна была крикнуть ещё громче:

— Привет!

И:

— Макс!

Тогда он дёрнул головой в мою сторону. Между тем, мы были на одинаковой высоте.

Отодвинув мокрые волосы вверх, которые приклеились к его лбу, Макс спокойно на меня

посмотрел.

– Привет, — сказал он, немного задыхаясь.

Макс не улыбнулся и, даже прохладно не смотрел. Казалось, он ждал. Наконец, вскоре

мужчина поднял руку из воды и помахал. Движение, которое, кажется, являлось в половине

первого смущённым приветом, а наполовину белым флагом в его задержке.

Моя серьёзность была недолгой, так как его волосы на лбу торчали торчком. Я не

смогла удержаться от смеха:

— Это всего лишь я.

— Да.

Мы стояли друг перед другом и старались шевелиться как можно меньше, но наши

ноги яростно передвигали воду, чтобы мы не утонули. При этом мы судорожно искали тему

для любезно отстранённого разговора. Я была голой, а он — мой адвокат. Все это

пронеслось в моей голове и не способствовало тому, чтобы придать моей беседе искристую

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

ноту. В то же время, я отчаянно обдумывала, как можно справиться с достойным уходом.

Маленький кивок и улыбка — не слишком сердечно. Может, легко брошенное "пока" и

продолжить плавание. Это показалось мне подходящей стратегией. Я глотнула воздуха и в

приветствии подняла руку из воды. Но при этом случайно пихнула порцию воды в рот. К

сожалению, я испугалась, потому что, действительно, сделала очень глубокий вдох. Я

закашляла, захрипела, начала плескаться обеими руками по воде, и слёзы подступили к моим

глазам. Должно быть, моя голова приняла странный цвет, так как Макс слегка улёгся на бок,

прищурил глаза и с интересом наблюдал моё дикое поведение в чёрном, ранее гладком озере.

Какая-то птица вспорхнула. Я снова закашляла, вынырнула, погрузилась и вынырнула

наверх. Макс подплыл ближе.

— С тобой всё нормально?

Пытаясь заговорить, я сначала выплюнула ему в лицо небольшое количество воды.

— Да, конечно, всё нормально! — прохрипела я. — А с тобой? — Макс кивнул.

Я поспешно поплыла назад к берегу. Время от времени я останавливалась, чтобы

прокашляться. Когда незадолго до выхода из воды я оглянулась, Макс плыл за мной. Он был

около меня и больше не плыл кролем. "Боже мой! Я что, должна сейчас бежать нагишом из

воды и судорожно кашлять?" Я уже точно видела, как буду торопливо пытаться дёргать

чёрную одежду над головой и плечами и, не вытираясь, стану застревать с поднятыми

руками. Слепая и спутанная, так как моя одежда была из прочной хлопчатобумажной ткани,

я стану падать с велосипеда. Зацепившись, я разорву платье и повисну на педали велосипеда.

Пока я буду крепко привязана, какой-то торопливо прихрамывающий мужчина с

велосипедом позади меня будет недовольно слушать мой истошный вопль, разносящийся

далеко над поверхностью чёрного озера. И каждый, кто услышит, будет таким несчастным и

с застывшим сердцем в груди, и он никогда больше не будет…

– Ирис.

Я повернулась. На этот раз мне, по крайней мере, не надо выходить из воды, потому

что я уже могла стоять.

– Ирис. Я. Ну. Я рад, что вижу тебя. Честно. И Мира тоже любила озеро. Оно было

просто. Ну да, ты знаешь, каким оно было.

– Оно было чёрным. Я знаю.

"Оно было чёрным, я знаю? Я только что это сказала?" Макс должен считать меня

совершенно тупой. Я действовала, как будто только что сказала что-то очень умное, и

спросила:

– Как идут дела у Миры?

– О, хорошо, ты знаешь. Она уже давно здесь больше не живет. Мира — тоже юрист. В

Берлине.

Тем временем Макс тоже встал ногами на твёрдое дно. Мы оба стояли в отдалении друг

от друга.

– Берлин. Это подходит. Уверена, она в классной фирме, и носит дорогие чёрные

костюмы и чёрные сапоги.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Макс покачал головой. Казалось, он хотел что-то возразить, но передумал и

нерешительно сказал:

– Я уже давно её не видел. После смерти. После смерти твоей двоюродной сестры она

больше не носила чёрный цвет. И больше не приходила сюда. Время от времени мы

созваниваемся.

Я не знаю, почему меня так потрясло. "Мира носит цветное?" Я посмотрела на Макса.

Он выглядел немного как Мира, и имел больше веснушек, но она их уже отбелила. Его глаза

были разноцветные. Карие. Ещё было там что-то светлое, зелёное или жёлтое. Те же тяжёлые

веки. Я вспомнила о них снова. Его глаза я уже знала, когда мы были ещё детьми, но тело

было мне незнакомым. Между тем, он был достаточно крупным экземпляром, чем я, и

немного располагающим. Светлокожий, гладкий, не очень широкий, но натренированный. Я

взяла себя в руки:

— Макс.

— Что ещё?

— Макс. У меня нет полотенца.

Он несколько смущённо посмотрел на меня, показывая подбородком на свою кучу

одежды, и открыл рот. Но, прежде чем успел предложить мне своё полотенце, я быстро

сказала:

– И у меня нет купальника. Я имею в виду не…

Я нырнула в воду немного глубже, чем взгляд Макса позволял ему задержаться поверх

моих плеч. Он кивнул. "Могла ли я там узнать спрятанную ухмылку?"

– Хорошо. Так или иначе, я хотел поплавать ещё немного. Бери, что тебе нужно, —

произнёс он, коротко кивнул и поплыл кролем.

— Какой приятный, серьёзный молодой человек, и так вежлив, — пробормотала я,

когда выходила из воды и удивлялась, почему так едко прозвучало. Вначале я не хотела

брать его полотенце, но потом взяла и долго вытиралась, пока совсем не высохла. Я надела

свою одежду. И когда садилась на велосипед, чтобы вернуться, то посмотрела вдоль озера и

увидела, как Макс стоит на другом берегу. Я коротко махнула. Он поднял руку, и тогда я

поехала.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Глава 6.

Когда я приехала домой, воздух над асфальтом уже нагрелся так, что мерцал. Казалось

улица превращалась в реку. Я задвинула велосипед в прихожую, где всегда влажный

полумрак поднимался из глинистой почвы и побеленные известью стены изливали холод.

Светлые плечи Макса в чёрной воде. Глаза как болото и топь.

"Должна ли я просмотреть документы? Проверить документы на наследство? А я

вообще что-то получила? Или собрать куски воспоминаний? Побродить дальше по

комнатам? Выйти? Взять шезлонг и почитать? Посетить господина Лексова?"

Я достала из шкафа белую эмалированную миску и пошла в огород к смородиновым

кустам. Было хорошо знакомое чувство тёплых ягод, которые так нежно берут в руку как

птичьи яйца. Наверху, где на ветке висит гроздь, отрывают одной рукой, пока другой держат

ветвь. Быстро и спокойно мои руки рвали спелые ягоды. Я села на поперечные сосновые

балки и откусывала зубами эти молочно-золотистые ягоды от зелёного основания. Они были

кислыми и сладкими одновременно, с горькой косточкой и тёплым соком.

После тёплого сада я пошла назад в дом. Большая сине-зелёная стрекоза рванула через

кусты как напоминание, мгновение повисела в воздухе и исчезла. Пахло спелыми ягодами и

землёй. И ещё чем-то гнилым, возможно, помётом, мёртвым животным и тлеющей мякотью

плода. У меня появилось внезапное желание вырвать руками сныть, которая разрослась. Что

заставило меня опуститься на колени и подвязать к более плотной опоре побеги горошка,

которые слепо вились вокруг ограды, цветоножек и трав. Должно быть, его тоже посеял

господин Лексов. Вместо этого я решительно сорвала несколько высоких колокольчиков и

дёрнув за собой низкую калитку, прошла к крыльцу мимо кухонных окон, открыла дверь в

прихожую. После слепящего утреннего света я ничего не смогла увидеть в этом сумраке.

Сильная глиняная прохлада проникала под мою чёрную одежду. На ощупь я отыскала

велосипед и вытолкнула его на улицу. Я снова поехала по главной улице вверх, направляясь

к церкви. Но вместо поворота налево, я свернула направо мимо выгона для лошадей, к

кладбищу.

Я оставила велосипед на площадке рядом с другим старым велосипедом какого-то

господина. Собрав к моим колокольчикам ещё несколько стеблей красного мака, я пошла к

фамильному месту погребения.

Господина Лексова я увидела уже издалека. Седые волосы светились над листвой

вечнозелёных живых изгородей. Он сидел на скамейке, которая стояла в паре метров от

могилы Берты. Его взгляд обеспокоенно скользнул по мне. Мне хотелось быть здесь

исключительно одной. Когда учитель услышал мои шаги по гравию, то напряжённо

поднялся и пошёл мне навстречу.

— Я как раз хотел уходить, — сказал он, — вы хотите побыть одна.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Мне стало стыдно, потому что старик прочёл мои мысли, слово в слово, и поэтому я

покачала головой.

— Нет. Конечно, нет. Я и так уже хотела спросить вас, не зайдёте ли вы после

рассказать историю до конца?

Господин Лесков беспокойно оглянулся.

— О, я думаю, там нечего больше добавить.

— Да, но что произошло потом? Вы обвенчали Берту с Хиннерком? Как вы могли их…

Я имею в виду, как вы могли…

Я смущённо оборвалась на полуслове, "мою бабушку сделать беременной", но вряд ли

я могла так сказать. Господин Лексов заговорил тихо и энергично:

— Знаете, я полагаю, это совсем не то, о чём вы говорите. Ваша бабушка Берта была

хорошей подругой, которую я уважал и ничего более. Большое спасибо за приветливое

приглашение, но я старый человек и рано ложусь спать.

Он кивнул мне, и некоторая прохлада закралась в его взгляд. Затем учитель кивнул

венкам из цветов на могиле Берты, которые уже выглядели довольно вялыми, и медленно

зашагал к выходу. "Он рано ложится спать. Ничего кроме уважения". Я видела на камне

Хиннерка и на камне Розмари кусок земли с розмарином на нём. "Забыл ли уже господин

Лексов вечерний разговор? Становятся ли люди забывчивыми, когда что-то должны забыть?

Была ли забывчивость только неспособностью что-то запомнить?" Вероятно, старые люди

совсем ничего не забывают. Они только отказываются запоминать некоторые вещи. Но

установить каждому определённое количество воспоминаний должно быть слишком много.

Итак, забвение было только формой воспоминания. Если ничего не забывать, то можно

ничего и не вспоминать. Забвение было океаном, который закрывает острова памяти на

замок. Там есть течения, водовороты и мели. Иногда песчаные мели погружаются и

отодвигаются к этим островам, а порой что-нибудь исчезает. Разум имеет приливы и отливы.

Только у Берты пришёл прилив и совершенно поглотил остров. "Лежала ли её жизнь где-

нибудь на морском дне? И господин Лексов не хотел, чтобы кто-то вокруг плавал? Или он

использовал её исчезновение, чтобы рассказать свою историю? Историю, в которой старик

играл роль?" Дедушка часто рассказывал Розмари и мне о затонувшей соседней деревне.

По словам Хиннерка, деревня рыбаков была когда-то одной богатой общиной, богатой как

Бооттсхавен. Но её жители однажды сыграли с пастором шутку. Они позвали его к ложу

умирающего и поместили туда живую свинью. Близорукий пастор, исполненный сочувствия,

устроил этой свинье последнее миропомазание. Когда поросёнок выпрыгнул из кровати,

пастор был так потрясён, что убежал из деревни. Недалеко от границы населённого пункта

Бооттсхавен он заметил, что оставил библию в соседней деревне. Пастор развернулся, но

деревню больше не нашёл. Там, где она когда-то находилась, сейчас лежало большое озеро.

Только библия ещё раскачивалась на мелководье на краю озера.

Мой дедушка всегда использовал этот пример, как повод, чтобы насмехаться над

глупостью и пьянством священников. Что они не могли отличить свиней от людей, бросали

везде вещи, а после ещё и терялись. Он находил это типичным и был полностью на стороне

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

деревенских рыбаков. Хиннерку не особенно нравилось, когда люди наказывались ради

своего успеха.

Вероятно, господин Лексов вовсе не был отцом Инги. Может, он хотел получить от

Берты только лучшее, что она имела. Что-то, что ещё никому не принадлежало. Во всяком

случае, Берта всегда любила только одного Хиннерка. Я должна спросить Ингу. "Но что тётя

могла мне рассказать, кроме чужой истории?"

Я торопливо положила мой красно-сиреневый букет цветов на могилу Розмари.

Господина Лексова я не могла больше видеть. Сегодня с меня достаточно старых историй.

Быстро шагая, я пошла обратно к калитке. Краем глаза я увидела, что слева между могилами

что-то двигается. Я присмотрелась и заметила мужчину в белой рубашке. Он сидел,

прислонившись спиной к надгробному камню в тени кроваво-красной сливы недалеко от

нашего семейного обелиска. Я остановилась. Рядом с мужчиной стояла бутылка. У него в

руке был стакан, и он повернул лицо к солнцу. Я смогла немного рассмотреть, что мужчина

носил солнцезащитные очки, но не производил эффект бездомного, а только как скорбящий

родственник. "Странное место Боотсхавен. Кто захочет здесь жить?"

"И кто был погребён?"

Я бросила последний взгляд на высокий чёрный камень. Под ним, кроме моих

прародителей и моей двоюродной бабушки Анны, также лежали Хиннерк, а сейчас Берта

Люншен и моя кузина Розмари. Мои тёти уже купили себе тут места. "Что ждёт мою мать?

Действительно ли придёт её дух, тоскующий по дому, в этот бесплодный торфяник для

отдыха? И я? Принадлежит ли владелице фамильного дома также фамильное место

погребения?"

Я ускорила шаги и потянула маленькую калитку. Там стоял велосипед Хиннерка. Я

вскочила на него и поехала обратно к дому. Когда я приехала, то ненадолго вошла. Достала

себе один большой стакан воды и села на крыльцо, где сидела накануне с моими родителями

и тётями.

Раньше Розмари, Мира и я часто здесь сидели, когда были маленькими, из-за тайн под

этими каменными плитами, а позднее из-за заходящего солнца. Крыльцо было чудесным

местом. Оно принадлежало дому так же, как и саду. Было заросшим вечнозелеными розами.

Когда входная дверь была открыта, то запах камня прихожей перемешивался с ароматом

цветов. Лестница находилась не вверху, не внизу, не внутри и не снаружи. Она была для

того, чтобы подготавливать спокойный, но обязательный переход между двумя мирами.

Вероятно, из-за этого мы как подростки так много сидели на корточках на лестнице или

прислонялись к дверному косяку. Мы сидели на низких каменных оградах, торчали на

автобусных остановках, выбегали на железнодорожные шпалы и смотрели на мосты.

Ожидали проездом, задержавшись в промежутке времени.

Иногда Берта сидела с нами на лестнице. Она была напряжённой. Казалось, бабушка

ждала, но я не знала кого или что. Чаще всего она ждала кого-то, кто уже был мёртв —

своего отца. Позже Хиннерка и один, два раза свою сестру Анну.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Время от времени Розмари выносила бутылку вина и стаканы на улицу. Она добралась

до винных запасов Хиннерка в подвале. Хотя он был сыном трактирщика, но немного знал о

вине. В трактире пили одно пиво. Дедушка покупал вино, если это казалось ему особенно

выгодным. Хиннерк любил больше сухое и белое, чем красное сладкое вино. Но подвал был

полон бутылок, и Розмари всегда находила тёмную.

Я не пила. Алкоголь делал меня глупой. Обрыв кинопленки, выключение света на

сцене, бессознательное состояние, такие ужасные вещи могли случиться при выпивке, и об

этом знал каждый. И я ненавидела, когда Розмари и Мира пили вино. Если они шумели и

смеялись слишком много, это было, будто между нами поднимался огромный

телевизионный экран. Сквозь стакан я смотрела на мою двоюродную сестру и её подругу как

в документальном фильме о гигантских пауках при выключенном звуке. Без трезвых

высказываний говорящие представлялись отталкивающими существами, чужими и

безобразными.

Мира и Розмари ничего не замечали. Их глаза пауков становились стекловидными и

даже немного стеклянными. Со своей стороны, они развлекались над моим неподвижным

взглядом. Я всегда оставалась немного дольше, чем могла это выносить, но затем чопорно

поднималась и выходила. Я никогда не была более одинокой, чем тогда с двумя девочками-

пауками.

Если при этом была Берта, то тоже пила, и Розмари ей наливала. Так как Берта

забывала, выпила она один или три стакана вина, то всегда снова подавала свой стакан. Или

сама наливала себе ещё. Её фразы становились более запутанными. Она смеялась, а её щёки

краснели. Мира сдерживала себя, когда Берта была с нами. Вероятно, из уважения или

благодаря своей матери. Так как о госпоже Омштедт, матери Миры, было известно, что она

охотно напивалась. Однажды Берта кивнула нам и сказала, что всегда говорила: "Яблоко от

яблони недалеко падает". Мира побледнела. Она взяла свой стакан, из которого как раз

хотела выпить, и вылила всё в розы.

Розмари побуждала Берту к выпивке. Возможно потому, что, таким образом, она

оправдывала своё пьянство. Но это тоже правда, когда она говорила:

— Пей, бабушка, тогда ты не плачешь так много.

Берта пила с нами вино только одно лето. Вскоре после этого она стала беспокойной,

перестала где-либо сидеть и в конце следующего лета Розмари умерла.

Солнце низко опустилось, и мой стакан был пустой. Сейчас, пока я была здесь, так же

могла посетить родителей Миры и разузнать об их дочери. От её брата я узнала немного. На

этот раз я поехала не влево через деревню, а в направлении города. Звонок заливался

птичьей трелью, знакомой по тому времени. Сад был почти запущенным, вероятно даже не

лучший пример новейшего геометрического моделирования живых изгородей и

перевязанных веревкой излишков.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

— Ну, твой отец снова играл твоим транспортиром? — обычно издевалась Розмари,

если Мира открывала нам дверь. Сейчас трава стояла высоко. Живые изгороди и деревья не

пострижены, но это не только за последнее время.

Собственно, я должна была знать об этом, когда Макс открыл мне дверь, но была

безмерно поражена. На мгновение он тоже удивился. Но прежде чем я смогла что-то сказать,

мужчина улыбнулся и подошёл ко мне, выглядев при этом действительно обрадованным.

— Ирис, как хорошо. Я как раз хотел тебя сегодня увидеть.

– Действительно?

"Собственно, почему я так ёрничаю?" Конечно, Макс должен был увидеть меня. Ведь

он был, в конце концов, вроде, как мой адвокат.

Макс бросил на меня неуверенный взгляд.

— Я имею в виду, вот так совпадение. И, собственно, я хотела вовсе не к тебе!

Улыбка стала несколько скудной.

— Нет, нет. Я сказала не так. Конечно, я хотела только сказать, что не знала, что ты

живёшь здесь. Но сейчас, когда ты здесь, конечно, я боюсь… эээ, тебя.

Брови Макса удивлённо поднялись. Я проклинала себя и почувствовала, как моё лицо

покрывается румянцем. И когда я со своей остроумной репликой что-то вроде "Эээ, так что

лучше я пойду", хотела отступить, Макс с ухмылкой сказал:

— Действительно? Ты боишься меня? Именно то, чего я всегда хотел. Нет, не будь

глупой! Оставайся здесь! Ирис! Заходи. Или мы оба выйдем, так что лучше проходи.

Вероятно, ты ещё знаешь, где выход на террасу.

— Да.

Когда я смущённо прошла по дому, который мне когда-то был так знаком, то моё

замешательство увеличилось. Это был не тот дом, который я знала. Здесь больше не было

никаких дверей. Никаких обоев. Никакого потолка! Всё было большим помещением,

белоснежно окрашенным, и мои сандалии скрипели на голых деревянных настилах.

Блестяще белая кухня была большой, потрёпанный синий диван, стена с книгами и с

огромной, но чрезвычайно элегантной Hi—Fi аппаратурой.

– Где твои родители? — воскликнула я.

— Они живут в гараже. В конце концов, я сейчас зарабатываю больше, чем мой отец со

своей пенсией.

Я повернулась и посмотрела на Макса. Я любила его!

– Эй, это была только шутка. Моя мать всегда хотела уехать отсюда, и ты знаешь об

этом. Мой отец был болен, очень болен. Когда он снова выздоровел, они решили много

путешествовать, столько, сколько смогут. У них есть маленькая квартира в городе. Иногда

они приходят сюда в гости и только тогда спят в гараже. Но мой автомобиль не особенно

велик и поэтому…

— Макс, заткнись. Ты — неудачник. Я непременно хочу спросить тебя, где здесь

можно поплавать без того, чтобы ты подкрадывался ко мне? Не мог бы ты просто сказать

мне, где ты в ближайшие дни намереваешься плавать, чтобы я знала каких мест мне

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

избегать?

— Не очень-то задавайся. Я делаю только то, что всегда. Может, я виноват, что ты,

очевидно, изучила мои привычки, и теперь всегда будешь бросаться мне на дорогу. Между

прочим, даже неодетой? А теперь ты ещё звонишь в мою дверь и задаешь бестактные

вопросы!

Покачав головой, Макс повернулся и пошёл на кухню. На нём была белая рубашка, и

опять с пятном на спине, но на этот раз серым и зеленоватым, как будто он прислонялся к

старому дереву. Пока он занимался бутылками и стаканами, я услышала печальное

бормотание. При этом упоминались такие выражения как "свободное существо",

"слабохарактерность" и "принудительно".

Мы пили белое вино с газированной водой на террасе. Естественно, в моём было

больше воды, чем вина. Терраса была такой, какой была всегда, и только сад совсем одичал.

Сверчки стрекотали. И я была ужасно голодной.

— Мне нужно домой.

— Почему? Ты же только что пришла. Я ещё не узнал, что ты хотела от моих

родителей. Впрочем, я не спрашиваю тебя, что ты делаешь и где ты живешь, потому что всё

уже знаю из моих документов.

— Да? И что же там?

— Адвокатская тайна. К сожалению, я не могу давать тебе справку о моих клиентках.

— Ну, тогда кто-то должен был дать тебе справку о твоих клиентах?

— Я согласен, но не скажу кто.

— Этот кто-то был из моих тёть? Инга или Харриет?

Макс рассмеялся и замолчал.

— Я пойду, Макс. Я ещё хочу, поэтому я ещё не... Во всяком случае, я пойду.

– Да, ладно. Это конечно веская причина, почему же ты сразу не сказала? Вероятно, я

могу что-то сообщить моим родителям? И не хочешь ли ты узнать, куда я пойду плавать

завтра? Может, ты поужинаешь со мной?

Он с большой сосредоточенностью вращал пробку штопором, пока говорил. Только

после этого вопроса Макс быстро взглянул на меня.

Я откинулась назад и глубоко вздохнула.

—Да. Да, я хочу, Макс. Я очень хочу. Очень, очень. Я охотно поужинаю с тобой,

большое спасибо.

Макс молчал и смотрел на меня, а его улыбка была немного напряжённой.

— Что? – удивлённо спросила я. – Ты спросил только из вежливости?

— Нет, однако, я жду.

— Но чего?

— Ну, но разве… "Да, да, милый Макс. Я хочу. Я хочу так сильно с удовольствием,

но…". Я думал, только об этом.

— Никаких "но".

— Никаких "но"?

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

— Нет, парень. Но если ты ещё дольше будешь спрашивать, тогда…

— Ты смотри, там было всё-таки одно "но"!

— Да, верно.

— Я знал.

Макс вздохнул и удовлетворённо слушал, а затем внезапно встал и сказал:

— Ну, пошли. Мы посмотрим, что можно найти на кухне.

На кухне мы нашли довольно много. Этим вечером я много смеялась. Пожалуй,

неподобающе много для того, кто находился здесь из-за похорон. Но я хорошо чувствовала

себя с Максом и его вежливой наглостью. В холодильнике у него было много хлеба, маслин,

пасты и соусов, что я поинтересовалась, ожидаемый ли это визит или он ещё впереди.

Ненадолго остановившись, Макс несколько странно взглянул и только покачал головой.

Мужчина откашлялся, согласившись, что намеревался спросить меня. Ведь он был просто

чувствительным человеком и смертельно испугал меня на шлюзе, потому что не мог

подозревать, что я тоже там окажусь. При этом Макс немного криво ухмыльнулся и намазал

себе на хлеб пасту из лука-порея. Я ничего не сказала.

Когда я поднялась, чтобы идти, было темно. Макс проводил меня на улицу к

велосипеду. Когда я положила свою руку на руль, он накрыл её своей и коротко поцеловал

меня в уголок рта. Поцелуй пронзил меня желанием, которое ошеломило. Во всяком случае,

мы оба отступили на шаг, и я наступила в цветочный горшок. Я торопливо отодвинулась от

него и сказала:

— Извини. Я делаю так всегда, когда хорошо где-нибудь себя чувствую.

Макс сказал, что ему так же было хорошо сегодня вечером. Мы затихли и стояли в темноте.

Прежде чем Макс мог сделать ещё что-нибудь или не сделать, я взяла свой велосипед и

поехала обратно к дому.

Ночью я снова плохо спала. Наконец, я должна подумать.

И снова я проснулась очень рано. Солнечные лучи неуверенно касались друг друга на

стене комнаты. Я встала, накинув золотистое бальное платье моей матери, и съездила на

велосипеде к озеру. Я сплавала туда и обратно один раз, снова встретив тех же владельцев

собак, что и вчера, но Макса не было. Я вернулась и заварила чай. Положив сыр между

двумя ломтями ржаного хлеба, я поставила всё на поднос. Понесла всё через прихожую на

улицу, на лужайку у фруктовых деревьев за домом. Там стояла садовая мебель, которая

немного разрушилась от непогоды. Поставив для себя на солнце два белых деревянных

складных стула, я опустила поднос на один стул, а на другой села сама. Мои голые ноги

были мокрыми от росы, и кромка одежды тоже. Здесь траву не косили уже некоторое время.

Безусловно, не дольше, чем четыре или пять недель. Я пила чай с молоком господина

Лексова и рассматривала старые яблони, думая о моей бабушке Берте.

После того, как в один осенний день во время сбора яблок, она упала с дерева, ничего

больше не было, как раньше. Конечно, сначала этого никто не почувствовал, а Берта сама

меньше всего. Но с тех пор у неё часто болело бедро, и она неожиданно вспоминала, брала

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

ли свои таблетки для бедра или нет. Бабушка снова и снова спрашивала Хиннерка о том,

взяла ли она их или нет. Хиннерк становился нетерпеливым и раздражённо отвечал. Берта

пугалась этой резкости, когда действительно не знала и могла бы поклясться, что ещё его не

спрашивала. Так как Хиннерк всегда закатывал глаза, когда Берта спрашивала, то больше

она не беспокоила его, но становилась неуверенной во многих вещах. Бабушка не могла

найти свои очки, свою сумочку или ключ от дома, и перепутывала даты. Также неожиданно

она забыла имя секретаря Хиннерка, который уже больше 30 лет работал в канцелярии. Всё

это делало её только нервозной, а иногда озабоченной. Наконец, Берта заметила, что ей

становится всё хуже. Но рядом никого не было, кто помог бы ей или с кем она могла бы

поговорить о том, что её жизнь, не только современная, но и более ранняя, действительно

погружались в небытие. И бабушка очень сильно испугалась. Этот страх привёл к тому, что

она часто плакала. Утром Берта лежала в кровати с сердцебиением и просто не хотела

вставать. Хиннерк начинал стыдить её и тихим голосом ругать. Она больше не готовила ему

завтрак, так как дорога от кухни к столовой была длинной. Поэтому когда один находился в

комнате, то больше не знал, что хотел бы получить от другого. Хиннерк привык

самостоятельно наливать себе бокал молока, который он всегда выпивал утром, и покупал

булочку с изюмом у пекаря напротив канцелярии. Собственно, дедушка не должен был

работать, но ему было неприятно находиться с Бертой и слушать как звучат её неуверенные

шаги по дому. Как беспокойный дух, бабушка бродила вверх-вниз по лестнице, шумела в

шкафах, копалась в старых вещах, складывала и оставляла их. При этом она иногда попадала

в спальню, снова и снова надевая другую одежду. Если Берта находилась в саду, то

бросалась к приезжим, которые проходили мимо двора. Она приветствовала их бурными и в

то же время незаконченными предложениями, так если бы вы день ото дня были тесно

дружны годами.

— О, там мой лучший мужчина, — кричала она возле живой изгороди боярышника.

Гуляющий испуганно поворачивался, чтобы посмотреть, что действительно значит сияющая

улыбка этой не молодой дамы. Неразбериха Берты была неприятна Хиннерку. Честно говоря,

это была не болезнь с болями и медикаментами. Эта болезнь переполняла его гневом и

стыдом.

Моя мать жила очень далеко. Инга была в городе и очень занята фотографией. Харриет

парила, так или иначе, над вещами. Она всегда проходила какие-нибудь фазы и имела к

каждой фазе нового мужчину. Это делало Хиннерка ещё свирепее, чем всё другое. Таким

образом, время от времени он звонил моей матери и ругал Берту, однако ничего не

раскрывал о своём растущем беспокойстве. Инга первая заметила, что Берта нуждалась в

помощи. Но то, что Хиннерк тоже нуждался в помощи, мы заметили только тогда, когда

стало слишком поздно. Еда заказывалась на вынос. Если Берта обедала, то она не хотела,

чтобы пятна оставались на скатерти. Если это случалось, бабушка вскакивала и искала

тряпку, но чаще всего больше не возвращалась обратно к столу. И если всё же приходила, то

не с тряпкой, а с горшком, пакетом рисовой молочной каши или женским чулком. Если она

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

считала, что мои рукава были слишком длинными, беспокоясь, что они могли бы попасть в

еду, то говорила:

— Один должен вернуться, иначе это обожжёт.

Мы понимали, что она подразумевала, и нам засучивали рукава. Позже больше это не

удавалось. Тогда Берта становилась сердитой, вставала или уходила в себя и беззвучно

плакала.

Одна из сестер общины — Теде Готтфрид приходила три дня в неделю убирать и

наводить порядок, а также ходить за покупками и гулять. Берта тоже начинала и убегала.

Она шла на улицу, терялась и больше не могла найти дорогу обратно в дом, где выросла.

Ежедневно Хиннерк должен был её искать. Однако, по большей части, бабушка была только

где-нибудь в доме или в саду, но и то, и другое было настолько велико, что приходилось

долго искать. В деревне её знал почти каждый, поэтому раньше или позже она снова

сопровождалась кем-нибудь домой. Тем не менее, однажды Берта притащила велосипед,

который ей не принадлежал. В другой раз убежала ночью. Однако машина успела

затормозить. Она начала мочиться под себя, мыла руки в смыве унитаза и бросала снова и

снова маленькие вещи в туалет: конверты, резиновую тесьму, испорченные кнопки и

сорняки. Сто раз в день бабушка обшаривала свои карманы в поисках носового платка. Если

там ничего не было, то приходила в отчаяние, ведь несколько минут раньше она вытаскивала

его наружу и засовывала в другой карман. Берта не знала, что происходило с ней, и никто об

этом не говорил. В то же время, она не могла ничего другого, как всё-таки это знать. Иногда

бабушка спрашивала моих тёть или мою мать, когда они навещали её, с шёпотом и страхом

на лице: "Что будет?" или "Это теперь так и останется?", "Но раньше это было не так, там у

меня было всё, а теперь у меня нет ничего". За день Берта неоднократно плакала. Она стала

пугливой, и холодный пот выступал у неё снова и снова на лбу. Её внутреннее возбуждение

ослабевало во внезапном вскакивании и уходе, маленьких рывках и беспокойных прогулках

через большой пустой дом. Мои тёти пытались успокоить её, и говорили, что это такой

возраст. В принципе, у нее было всё очень хорошо. И хотя она была у врача на лечении,

слово "болезнь" при Берте не произносилось.

Хиннерк был старше на шесть лет, чем Берта. Когда он получил инфаркт сердца в 75,

собственно, ещё было слишком рано для приступа, потому что он был в принципе здоров.

Врачи намекали, что это могло быть не первым инфарктом. Но кто бы другой всё заметил?

Две недели Хиннерк лежал в больнице, и моя мать ездила к нему. Она держала его руку, и он

боялся, зная, что это будет концом. Во второй половине дня дедушка только произнёс имя

моей матери с такой нежностью, на какую был способен, но показывал так редко, и умер.

Тем временем мои тёти оставались у Берты. Они были опечалены и сердиты, что не могут

попрощаться. Ведь у Хиннерка была любимая дочь, а сёстры получили слишком мало от

него. Конечно, прежде всего, слишком мало любви. Теперь остались только лишь обломки

моей бабушки, и моя мать могла снова сбежать на юг от этого потрясения, где её ждали

верный муж и дочь, предлагая утешение и поддержку. Скорбь и гнев позволяли им говорить

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

ужасные вещи моей матери. Они упрекали её и давили на ответственностью перед матерью.

Моя бабушка присутствовала при этом и плакала, не понимая, о чём шла речь. Но она

слышала горечь и разочарованную любовь, которая изливалась в голосах её дочерей. В

течение всего времени, пока Берта была ещё жива, а это было 14 лет, Криста имела очень

напряжённые отношения со своими сёстрами. После каждого звонка и перед каждым

посещением она не могла спать ночи напролёт. Когда мои тёти через два года после смерти

Розмари решили устроить Берту в доме, Кристу насмешливо спрашивали: "Хочет ли она

сейчас принять свою мать?" Инга и Харриет в течение долгого периода времени были

достаточно огорчены. В последнее время три сестры снова осторожно сближались. Они были

тремя сёстрами, и им было больше пятидесяти. Они похоронили много сновидений, Розмари,

а сейчас погребли свою мать.

Кое—где между яблонями трава была намного выше, чем за домом. Всё же, я должна

была встретиться ещё раз с Лексовым. Так легко он от меня не отделается. Я выпила чай и

съела хлеб, немного думая о Максе, и покачала головой. "Что там было на самом деле?"

Солнечные лучи становились ярче. Я взяла поднос и хотела торжественно идти в моей

золотой одежде, хотя это не было бы по другому. Шествуя обратно в дом, я увидела за

деревьями старый курятник "хох", как они здесь его называли. Что-то красное было

нарисовано на серой штукатурке. Я побежала мимо фруктовых деревьев к постройке, в

которой моя мать и её сестры играли с куклами. Розмари, Мира и я использовали его как

домик от дождя. Я издалека увидела красную краску и слово "нацист". Испуганно

оглянувшись вокруг, как мне показалось, я увидела райтера ( прим.пер.: граффити с

баллончиком краски), перепрыгивающего через кусты бузины. Я попыталась камнем

соскоблить слово, однако ничего не получилось. Наклонившись за камнем, я наступила на

кромку моей одежды, и когда поднималась, истлевший материал порвался. Всё звучало как

крик. Я побежала обратно в прихожую и попыталась сориентироваться в темноте, мои глаза

ещё не привыкли к сумеречному свету. Где-то в нише я мимоходом видела стремянку. Я

прошла мимо больших вёдер с краской, стоящих без дела. Открыла первую, но остатки

белого цвета были затвердевшими как камень и растрескались. В других вёдрах она

выглядела не лучше. Итак, я должна позаботиться об этом позже. "Кто распылял всё там?

Кто-то из деревни? Правый или левый? Просто болван или кто-то, кто высказал своё

мнение?" Забвение лежало в нашей семье. Вероятно, нам кто-то хотел помочь подсказать

выход.

Чтобы отвлечься, я собралась в кабинет моего дедушки Хиннерка. Я хотела

исследовать его письменный стол. В правом нижнем ящике раньше всегда находились

сладости "Афтер Айгхт", "Тоблероне" и несколько цветных коробочек с конфетками

"Макинтош". Я любила эти банки, даму в чудесной лиловой одежде и карету лошадей. Я

находила какое-то чувство неудовлетворения в улыбке мужчины и его высокой шляпе, но

была в восхищении от нежного и воздушного зонтика от солнца дамы и изящных ног

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

лошадей. "И не было ли где-нибудь такой же маленькой чёрненькой собаки?" Только тонкая

талия лиловой дамы сбивала с толку. Её сияющая улыбка не скрывала от меня то, что она в

любое время могла разломиться в середине. Нельзя было долго туда смотреть. Конфеты

прилипали к нашим зубам как смола, и к тому же были с холодной, тягуче-беловатой мягкой

начинкой. Я с удовольствием ела квадратную красноту. Розмари любила золотистые талеры,

и только Мира была верна "Афтер Айгхт". Всё же время от времени, если мой дедушка сам

раздавал по кругу банку, она брала одну липкую тёмно-фиолетовую конфету грильяжа.

Ключ находился в бюро кабинета. Хиннерк никогда не старался что-нибудь запирать.

Ведь и без этого никто не осмеливался у него рыться. Его гнев не делал различий между

коллегами и подчинёнными, внучками и их подругами, женой и уборщицей, другом или

врагом. И своим дочерям дед не давал поблажек, независимо от того, чьи мужья или дети

присутствовали при этом. Хиннерк был человеком закона, и как это говорится - он был

закон. Хиннерк нашёл себя. Но Харриет этого не нашла.

Я открыла письменный стол и знакомый запах деревянной полировки, дел и мятного

ликёра ударил по мне. Я села на землю, вдохнув запах, и заглянула в письменный стол. Там

действительно пустовала банка "Макинтоша" и лежала какая-то серая книга. Вытащив её, я

раскрыла и увидела, что это была книга Хиннерка, и его имя, написанное чернилами.

"Дневник?" Нет, не дневник. Это были стихи.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Глава 7.

Раньше Харриет уже рассказывала нам о стихах Хиннерка. Хотя она жила с ним в

одном доме, но мало говорила с ним и ещё меньше о нём, и то, что мы нашли его стихи,

было более чем странно.

Харриет встречалась со своим отцом, но и одновременно избегала его. В детстве она

не застывала в его присутствии как Криста и Инга, и не плакала как Берта. А просто убегала.

Если он кричал на неё или даже запирал, тогда она закрывала глаза и засыпала. И спала по-

настоящему. Это был не транс и никакое не бессознательное состояние. Это действительно

был сон. Харриет называла его полётом и утверждала, что каждый раз мечтала. Сначала она

парила в небе над пастбищем с фруктовыми деревьями, а потом медленно над яблонями.

Если её отец выбегал из комнаты и громко хлопал дверью, то она кружилась там над ивами,

приземлялась и повторяла ещё раз снова. Будучи ребёнком, Хиннерка часто избивал отец, но

несмотря на это, он никогда не трогал других людей, каким бы яростным не был его гнев.

Дед только грозил дубиной и как он это называл "телесным наказанием". Хиннерк кипел и

плевался, а его голос срывался и становился громким, и от этого болело в ушах. Дедушка

становился циничным и тихим, и мог шептать ужасные вещи, но никого не избивал и, даже

никогда не пытался этого сделать. Харриет использовала всё для себя. Она просто засыпала

и улетала.

Харриет принадлежала к девочкам, которые не могут по-настоящему полюбить или

хорошо придумывать, а могут только мечтать. От вида детей и маленьких животных она

полностью выходила из себя. После получения аттестата зрелости тётя решила изучать

ветеринарию, хотя была бездарной овцой в естественных науках. Хуже её способностей был

тот факт, что при виде больного создания она могла немедленно разразиться слезами. Уже во

вторую неделю профессор начал объяснять Харриет, что та находилась здесь не с целью

любви к животным, а для того, чтобы сделать их здоровыми. Моя мать рассказывала, как

тётя в первый практический час швырнула семинарскому руководителю под ноги труп

чёрно-белого кролика вместе со своим рабочим халатом. Но вместе с халатом она бросила и

учебу. После того, как Харриет покинула помещение, доцент отчаянно посмотрел ей вслед,

однако девушка больше ни разу не вернулась обратно. Моя мать всегда рассказывала эту

историю в присутствии Харриет и при её хихикающем согласии. Я не знала, рассказывала ли

ей всё тётя сама или она узнала от одной из её ранних сокурсниц. Розмари тоже любила эту

историю и поэтому моя мать постоянно её изменяла. То там была кошка, которой делали

вскрытие, один раз был щенок, а однажды, даже небольшой кабан-однолетка.

После изучения языков — английского и французского, Харриет стала переводчицей,

а не учительницей, как первоначально хотел её отец. Именно это она очень хорошо умела.

Тётя родилась посредником между двумя мирами, ведь когда мысли и чувства других

происходят внутри, они не могут объясниться друг с другом. Так Харриет была посредником

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

между сёстрами, своей матерью и портнихой, которая приходила дважды в год. А также

между своим отцом и учителями. Так как она понимала всех и каждого, ей было тяжело

отстаивать твёрдую точку зрения. Стойкость - в любом случае, это было не для Харриет, тётя

имела привычку парить в облаках. И именно над вещами, и естественно, в постоянной

опасности сорваться и разбиться о землю. Но странным образом, это было на редкость

трудное падение. В сущности, Харриет больше бродила по земле. Прибывая внизу, казалось,

она была в растерянности и усталости, однако ничуть не в разбитом состоянии.

Будучи одной из трёх девочек, Харриет, как и все, имела несколько историй о юношах.

Криста была стеснительной. У Инги были её почитатели, на которых она смотрела, но не

дотрагивалась, и возможно, не предполагала всего этого. Харриет была не особо

изворотливой или пылкой любовницей, но нуждалась только в одном — тётя должна была

видеть определённый образ и трепетание в животе немедленно это улавливало. Она без

труда отказывала себе в увлечении и была способна к экстазу, который лишал юношей

дыхания. Вероятно, Харриет не была той, кого называют "хороша в постели", ведь это всегда

было безрассудным, но она делала так, что мужчина чувствовал, будто это была она. А это

было ещё лучше. К тому же оказалось, что она попала как младшая из сестёр в такое время, в

котором спонтанные цветы, секс и согласие играли важную роль. Не в Боотсхавене и меньше

всего в доме на Геестештрассе. Иначе чем Криста и Инга, Харриет училась в Геттингене. У

неё было в шкафу несколько индийских рубашек и она с удовольствием носила брюки,

которые были узкими сверху и широкими к низу, и состояли только из одинаковых по

размеру прямоугольных кожаных заплат. И тётя начала красить каштановые волосы хной.

Вероятно, Харриет была хиппи, но это не сломало её как личность и не было никакого

скачка. Она осталась точно такой же, какой и была до этого.

Несмотря на то, что между Ингой и Харриет была разница в три года, а между Кристой

и Харриет — пять, складывалось такое впечатление, будто между ними было целое

поколение. Всё же, когда однажды Харриет покинула семью, она присоединилась к

движению хиппи и не торопясь прокладывала там путь. Но тётя не употребляла наркотики.

Самое большее — курила гашиш, который не любила и испытывала от него голод. У её

одурманенной души не было времени простирать крылья и ходить под парусом за горизонт,

так как Харриет должна была непрерывно наполнять свой живот пропитанием. Она жила

вместе с другой девочкой — Корнелией. Та была немного старше Харриет, серьёзнее и очень

стеснительной. Визиты мужчин в расчёт не принимались, ведь там вообще не было много

мужчин.

Однако потом появился студент-медик Фридрих Каст. Несколько лет тому назад тётя

Инга рассказывала мне о нём и как раз тем вечером, когда показывала мне портрет Берты.

Ведь именно очаровательный голос тёти Инги и располагал к её сущности, которая была там

наполнена напряжением, что я должна была раскрашивать себе любовную историю Харриет

в пылающие цвета.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Фридрих Каст был рыжим, со светло-белой кожей, которая в некоторых местах была

голубоватой. Он был молчаливым и закрытым. Только его сильные руки с веснушками были

подвижными и уверенными, которые точно знали, чего хотели, когда находились там, где им

хотелось. Харриет была увлечена, ведь это было совершенно не похоже на поспешное

поведение и трогательное прикосновение её ранних обожателей.

Первый раз она увидела его на празднике у подруги. Он был соседом брата этой

подруги, с которым вместе проживал. Безучастно Каст стоял с краю и смотрел на гостей.

Харриет находила его высокомерным и уродливым. У него был большой и тонкий нос,

длинный и горбатый как клюв. Мужчина прислонялся к стене, будто не мог хорошо стоять

на своих журавлиных ногах.

Когда Харриет захотелось уйти домой, он стоял внизу рядом с входной дверью и курил.

Без слов мужчина предложил ей одну сигарету, которую Харриет приняла, так как была

любопытна и польщена. Однако когда Каст подавал ей огонь, рука, которая должна была

защищать спичку от ветра, бродила по её щеке. Причем он, даже не делал так, будто всё

было случайно, и у неё ослабли колени.

Когда она пошла домой, то он её сопровождал. Но обоим было понятно, что мужчина

хотел не провожать её домой, а просто был вежливым человеком. Это был вечер пятницы, и

её соседка Корнелия как раз была на уик-энде у своих родителей. Фридрих Каст и Харриет

оставались две ночи и два дня в квартире тёти. Фридрих был таким молчаливым и

равнодушным, когда был одет. Но когда он лежал голым в постели с Харриет, то был таким

страстным и одарён богатым воображением. Его прекрасные руки гладили, сжимали,

царапали и дотрагивались до её тела с такой трогательной уверенностью, которая лишала её

дыхания. Казалось, он знает её тело лучше, чем она сама. Фридрих вылизывал, обнюхивал и

разведывал в ней всё с интересом и любопытством, которое не имело ничего общего с

радостью первооткрывателя маленького мальчика, а скорее с полным наслаждением

абсолютного гурмана.

Харриет сохраняла эти выходные всегда как память, но чаще всего для своего

образования. Её сексуальное освобождение должно было связано не только с шестидесятыми

годами, но и с этими двумя ночами и двумя днями. Когда она и Фридрих Каст не спали друг

с другом, тогда ели бутерброды и яблоки, которые всегда были у Харриет в квартире.

Фридрих курил, и они мало беседовали. Несмотря на то, что Каст был медиком, он ничего не

сказал ей о предохранении. И Харриет ни разу об этом не вспомнила. В воскресенье после

обеда Фридрих Каст поднялся, вставил сигарету между своими губами, оделся и склонился к

Харриет, которая удивлённо на него посмотрела. Он посмотрел на её лицо и сказал, что

хочет быть свободным, а потом коротко, но горячо поцеловал её в губы и исчез. Харриет

осталась лежать, и была не очень обеспокоена. Она услышала, как он встретил Корнелию на

лестничной площадке, как остановились их короткие шаги и они что-то бормотали, а потом

Фридрих быстро спустился вниз, и только через некоторое время Корнелия размеренными

шагами поднялась наверх. "О, Господи", — подумала Харриет, — "о-хо-хо". И

действительно, вскоре после этого уже стучали в её дверь. Корнелия была в ужасе, когда

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

нашла Харриет в кровати средь бела дня с растрёпанными волосами, розовыми щеками и

тёмными тенями под глазами, полными сияния, и с красным ртом, который был почти стёрт

до крови. Запах дыма и секса встретил её как удар. Открыв несколько раз рот, она бросила на

Харриет взгляд, полный ненависти, и закрыла за собой дверь. Тётя почувствовала себя

плохой, но не такой скверной, как собственно от себя ожидала.

Дела у неё пошли намного хуже, чем она предполагала, когда Фридрих не заявился к

ней ни в ближайший и ни на следующий день. Выходные Харриет снова провела в кровати,

но на этот раз исключительно в таком ужасном отчаянии, что Корнелия забеспокоилась и

почти уже ожидала, что мужчина снова придёт. Прошла ещё одна неделя. Между тем

Харриет узнала, где он живёт, и написала ему два письма. И тогда в субботний вечер Каст

позвонил в её дверь. Когда она увидела, кто это был, то сдалась. Подняв девушку на руки,

Фридрих уложил её обратно на кровать. Потом открыл окно, курил из открытого окна на

улицу, и ждал, пока не вернётся её цвет лица. Когда Каст подошёл к ней, то положил свою

руку на её левую грудь и Харриет быстро задышала.

Он остался до утра понедельника. Из-за страданий, которые она пережила в последние

две недели, всё было ещё насыщенней, чем в первый раз. Харриет понимала, почему страсть

называется именно так. Когда Каст уходил, испуганная Харриет спрашивала, вернётся ли он

снова. Фридрих коротко кивал и уходил. И снова на две недели. Харриет пыталась что-то

сделать и окончательно всё разорвать, но это не получалось и она ещё больше день ото дня

рассыпалась. И когда старалась удержать какой-то обломок, тогда в другом месте что-то

уходило. И едва Харриет там схватывала, падало то, за что она сначала цеплялась. Отметки

стали хуже и Корнелия попросила её искать себе другую квартиру. Родители упрекали её,

потому что она пустила экзамены на самотёк. Харриет стала худой и волосы девушки

поблекли. И когда он появился через две недели, Корнелия встала перед комнатой Харриет и

закричала высоким голосом, что переезжает вместе с другой подругой на следующей неделе.

Так как сейчас она сдавала экзамен, и пусть даже на следующие выходные она будет в

Геттингене, ей всё равно нужен был отдых. Харриет стыдилась себя, но это было также и

облегчением, ведь видеть Фридриха было важнее. Тётя спросила у него, хочет ли он к ней

переехать. И Фридрих кивнул. Это был скандал. Узнав об этом, Хиннерк бушевал. Он

немедленно помчался и изменил завещание, в котором изгнал Харриет. Она больше не

должна была появляться дома. Даже на Рождество.

Фридрих жил у Харриет, но действительно ли можно было сказать, что он к ней

переехал? Каст там спал и положил для смены несколько вещей из одежды в старый шкаф

Корнелии. Но свои книги, вещи, картины, карандаши, покрывала, подушки — именно то,

чем меблирует господин свою жизнь, всё это мужчина никогда не приносил в квартиру.

Харриет была растеряна. Но Фридрих говорил, что больше не нуждается ни в чём. Однажды

тётя тайно пошла на квартиру предыдущего сожителя Фридриха, того брата её сокурсницы,

но он тоже там больше не жил. Каст закончил учиться и отправился обратно в Зауерланд,

чтобы работать в фирме своего отца. Никто в доме ничего точно не знал о Фридрихе Касте.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Когда Харриет однажды спросила, где его личные вещи, мужчина ответил, что книги были в

маленькой комнате на медицинском факультете, где он вёл курс у первокурсников. А

остальное? Остальное временно хранится. У подруги его матери. Харриет стала ревнивой. У

неё было подозрение, что она была не единственной женщиной, с которой Каст встречался.

И хотя Фридрих, в самом деле, сейчас был у неё часто и если был, то они всегда спали

вместе, но Харриет всё больше и больше убеждалась в том, что мужчина имеет других

женщин. То это был чужой запах, то случайно вскрытое письмо или стремительный уход

после взгляда украдкой на часы. Харриет закрывала глаза. И улетала.

Когда она снова открыла глаза, то поняла, что была оставлена посреди полёта. И

оставили её беременной. Фридрих заметил это прежде, чем тётя заметила сама. Да, у неё в

последнее время часто кровоточили десны, а однажды было их воспаление. Да, она уставала,

Харриет тоже поняла, но это был результат ночей, в которые она занималась с Фридрихом

сексом вместо того, чтобы спать. И от полёта. То, что её груди увеличивались, девушка не

воспринимала, хотя уже что-то ощущала, но не думала об этом. Фридрих ничего не говорил.

Он только посмотрел на неё и спросил о цикле. Харриет спросонья пожала плечами и

закрыла глаза. В эту ночь Каст разбудил её. Положив Харриет спиной вверх, он взял её

нежно, но в то же время энергично сзади и в ту же ночь оставил квартиру. Харриет находила

всё не совсем скверным. Это было хоть и утомительным, но особенным. Когда она

посмотрела в шкаф, то увидела, что исчезли даже те его скудные предметы одежды и её

затошнило. После этого тошнота не проходила. Её рвало вечером и даже ночью. Пока тётя

стояла на коленях в ванной над тазом, она неожиданно вспомнила о его последнем вопросе.

Харриет крепко зажмурила глаза, но больше не могла летать. Девушка надеялась, что Каст

вернётся, однако мужчина так не думал. И это чувство, Харриет называла его интуицией, её

не обманывало.

Через двадцать лет, когда Розмари была уже пять лет как мертва, Инга проходила мимо

медицинской клиники в Бремене. Она прочитала вывеску больше по привычке, чем ради

интереса. И когда была уже на следующем перекрёстке, ей стало ясно как удар молнии,

какое имя было там. Тётя вернулась обратно. И конечно: "доктор Фридрих Каст, кардиолог".

"Специалист по сердцу", — подумала Инга, презрительно фыркнула и уже хотела войти.

Всё-таки Инга всё обдумала и позвонила по телефону своей сестре Харриет.

Беременная Харриет не растерялась, когда поняла, что сейчас совсем одна будет

воспитывать незаконнорожденного ребёнка. Рвота когда-нибудь прекратится. Тётя сдала

свои экзамены и даже очень хорошо. Взгляды и перешёптывания сокурсниц она не

оспаривала, потому что боялась, хотя их было не так уж и много, как Харриет ожидала.

Когда тётя случайно наталкивалась в городе на Корнелию, та многозначительно взглянув на

её живот, покачивала головой и пробегала мимо, а Харриет сидела в кафе и всхлипывала.

Она через силу писала своим родителям и была не готова к тому, что получила такой ответ.

Берта писала своей дочери, что хотела, чтобы Харриет смогла добраться домой. Она

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

поговорит с Хиннерком, хотя он и не рад всей этой истории. Но это был один раз в её жизни,

когда Берта привела аргумент против своего мужа, что дом был не только Хиннерка, но и её

собственный — Берты, родительский и довольно большой как для её дочери, так и для её

внука.

Харриет приехала в Боотсхавен. Когда Хиннерк увидел её живот, то развернулся на

своих каблуках и ушёл в кабинет на всю оставшуюся часть дня. И ничего не сказал. Берта

победила. Никто и никогда не узнал, насколько высокую цену она должна была за это

заплатить.

Пока Харриет была беременной, её отец не сказал ей ни слова. Берта действовала так,

будто ничего не понимала и болтала с обоими, но по вечерам она быстро уставала. Её

белокурые волосы выпадали из начёсанной высокой причёски, и бабушка выглядела

измождённой. Тем не менее, её младшая дочь этого не видела, так как в то время тётя

совершенно ушла в себя. Утром Харриет сидела в своей старой комнате и переводила. Через

дружелюбное посредничество одного профессора, который ценил её работу, или девушка

просто вызывала в нём сожаление, тётя отправилась в издательство, специализирующееся на

биографиях. Этот жанр располагал Харриет, и перевод давался ей легко. Таким образом, она

печатала наверху в своей мансарде десятью пальцами на серой "Олимпии" и окружила себя

энциклопедиями и словарями, давая возможность чужой жизни воскреснуть на новом языке.

Она спускалась на обед. Мать и дочь вместе ели на кухне. С тех пор, как Харриет

вернулась домой, в обеденный час Хиннерк оставался в офисе. Тётя мыла посуду, а Берта

ненадолго ложилась на софу в гостиной. Затем Харриет снова шла работать, но только до

полдника. После четырёх она всё прекращала, положив мягкий серый пластиковый коврик

на пишущую машинку, и отодвигала стул. Тем временем, Харриет уже и, правда, была

неповоротливой, и очень медленно спускалась вниз по лестнице. В тот момент, когда Берта

слышала шаги дочери, перебирая бобы, то откладывала их в сторону, или ставила на землю

тяжёлую бельевую корзину, с которой хотела идти через прихожую, либо когда заполняла

свою расходную книгу, то роняла карандаш. Она затихала, подслушивала и хваталась за

свою шею. Иногда из её горла вырывались еле сдерживаемые рыдания.

Харриет ничего этого не замечала. Она медленно шла в сад на улицу, ведь был уже

конец лета, брала мотыгу и полола грядки. Наклоняться ей было трудно. Когда тётя не

ставила ноги врозь, чтобы живот находился между ними, то он пережимал ей воздух и болел.

Всё же, Харриет вытаскивала сорняки день за днём, грядку за грядкой. И когда всё было

готово, она начинала снова. А в дождливые дни тётя шла на пастбище, туда, где на верёвке

висело бельё, и пробиралась сквозь высокую траву к большим ежевичным живым изгородям,

чтобы собирать ягоды. Дождевые капли заставляли чёрные плоды проявляться ещё больше и

Харриет собирала только тяжёлые и мягкие. Сок и вода текли по её рукам. И после каждой

ягоды, которую она брала, куст оттряхивался как мокрая собака.

После одного или двух часов в саду тётя садилась на старый складной стул или

скамейку, прислоняла голову на стену дома под навесом или к стволу дерева, и засыпала.

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

Стрекозы дрожали над ней, шмели запутывались в её рыжих волосах, но Харриет ничего не

чувствовала. Она не летала, не мечтала, а спала как убитая.

Ночью тётя спала ещё хуже. Было жарко под крышей и под этим тяжёлым потолком.

Между её грудями струился пот, когда они лежали на её большом животе. Спать на животе

было невозможно. А лёжа на спине она испытывала головокружение. От недолгого лежания

на боку начинали болеть суставы коленей, бедро и плечо, на которых Харриет лежала. Кроме

того, тётя не знала, как быть с рукой, ведь спала она чаще всего на ней, но так было

неудобно. Каждую ночь Харриет вставала, тащилась по лестнице вниз, чтобы сходить в

туалет.

Когда тётя начала вставать ночью по два раза, то, наконец-то, взяла ночной горшок,

которым пользовалась ещё ребёнком, потому что путь вниз был длинный, крутой и

холодный, чтобы преодолевать его каждую ночь. Если Харриет поднималась, то не ложилась

снова в кровать. Окна были открыты, но прохладный ночной воздух осторожно проникал

только в верхние помещения. Харриет останавливалась возле окна и сквозняк раздувал её

ночную рубашку как огромный парус.

Розмари рассказывала, что тётя говорила ей, будто люди, которые проезжали внизу

вдоль улицы, видели, как белое приведение на чердаке дома парило в воздухе. Это была

Харриет. Она никогда не покидала усадьбу и, следовательно, некоторые люди в деревне не

знали, что девушка вернулась обратно. Конечно, многие узнали о ней и её положении, но об

этом много не говорили.

Об этом должны были начать говорить, когда стали переставляться книги верхних

полок книжного шкафа. А так случалось один раз в несколько месяцев. Неожиданно все

книги снова вставали по-другому, чем прежде, и всегда кто-то чувствовал, что всё

происходило непроизвольно, но в определённом порядке. Однажды у нас возникло

впечатление, что книги сформированы врассыпную, в другой раз по обложке, в третий мы

находили их по авторам, которые многое могут сказать друг другу. А в следующий раз

вместе стояли именно те, которые ненавидели и презирали бы друг друга. Но Харриет

никогда в этом не признавалась.

– Почему я должна что-то делать? — спрашивала она у дочери и меня, посмотрев на

нас с дружелюбным удивлением.

— Кто ещё должен был это сделать? — спрашивали мы в ответ.

— Но ты же летаешь, когда спишь, — упрямо добавляла Розмари.

Но Харриет громко смеялась.

— Кто снова вам такое рассказал! — снова засмеялась она, и покачав головой, вышла

из комнаты.

Но я всё ещё спрашивала себя: "Кто переставлял книги? Была ли это Берта? А когда она

была в гостях и уходила из дома?" Всё-таки сейчас я стояла на коленях перед письменным

столом моего умершего деда с нечистой совестью, потому что нашла книгу стихов, которую

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

он писал более четырёх десятилетий. Я положила её обратно. Я сохраню это для другого

раза. Сейчас я должна позаботиться о курятнике.

Я забрала мою зелёную сумку с портмоне и быстро поехала. При въезде в населённый

пункт находился гигантский строительный маркет. Я не стала запирать на замок мой

велосипед. Войдя внутрь, я схватила большое ведро краски, хотя два было бы лучше. Но я

была на велосипеде и не смогла бы отвезти больше одного ведра. Ведь даже два для меня

было небезопасно, как бы тогда я с ними справилась. Я схватила ещё валик, бутылку

скипидара и пошла к кассе. Кассирша была такого же возраста, как и я, и рассматривала

меня, опустив уголки рта вниз. Всё, что я сделала — вышла с моим барахлом. Сначала я

попыталась закрепить ведро с краской на багажнике, причём подол моего платья зацепился

за цепь, и мне стало понятно, почему кассирша, так нагло на меня смотрела. Я всё ещё

носила золотую одежду, но вид рваного подола с чёрными масляными пятнами не укреплял

моего самомнения и не поднимал расположения духа. Я запихнула валик и скипидар в

сумку, повесив её через плечо. Затем подобрала платье и подвернула его в свои трусы, чтобы

оно стало короче. Я села на велосипед и тронулась, но при этом тяжёлое ведро краски

соскользнуло с багажника мне на волосы. Я успела схватить его и удержать на месте, но в то

же время опасно вильнула велосипедом и почти въехала в случайного посетителя

строительного маркета. Он что-то крикнул мне вслед, что прозвучало как "тупой наркоман".

Вероятно, мужчина полагал, что я сидела целый день по-турецки с моими друзьями в

гараже и обнюхивала двадцатилитровые вёдра белой краски, стоявшие вокруг нас. Я

растерянно ухватилась за ведро на багажнике позади себя, крепко его прижав, пока рулила

одной рукой и потея поехала к дому. Немного раньше я свернула на улицу Макса. Я хотела

ещё раз спросить у него, были ли в подвале офиса дела, которые были отданы моим дедом на

хранение? Хотя, в действительности, я хотела просто его увидеть, потому что мои ночные

размышления привели меня к нулевому результату. Между тем, ремень сумки болезненно

резал мне шею. При езде сумка перескакивала с одного колена на другое, а одежда медленно

вытягивалась из моих трусов и уже опять свисала возле цепи велосипеда.

Однако я ничего не могла поделать, потому что одной рукой придерживала ведро, а

другой должна была держать руль. Но мне уже было всё безразлично, так как я почти

прибыла к Максу. И как раз в этот момент маленькая чёрная муха залетела мне прямо в глаз.

Она сильно укусила меня, и вскоре я больше ничего не видела, потому что глаз начал сильно

слезиться. "Может, это просто машина припарковалась на правой стороне?" Да, вероятно, во

всяком случае я ехала по противоположной стороне. Тут я отпустила ведро и руль.

Велосипед потерял равновесие и ведро упало на землю. И прежде чем я смогла позвать на

помощь, моя собственная сумка с тяжёлой бутылкой скипидара хлопнула меня по лицу и я

упала.

По меньшей мере она меня не сразила наповал, так как я уже лежала на земле. Тем

временем, содержимое ведра, лопнувшего от удара, также разлилось по улице и растеклось

мне на волосы и в левое ухо, на котором я лежала. Подняться было невозможно, так как мои

ноги и моя сумка запутались в велосипеде, не говоря уже о моём прежнем золотом платье. Я

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

не планировала здесь лежать. Я только хотела собраться и привести в порядок свои

конечности, а потом сдвинуться на пару метров. Но я не слышала шаги ни в правом ухе и ни

в левом, так как там была белая краска.

— Ирис? Ирис, это ты? — спрашивал меня откуда-то голос.

Это был он. Макс. Я почувствовала, будто показала себя не с лучшей стороны, и уже

хотела приступить к многословному объяснению, но тут действительно начала реветь. По

счастливой случайности, небольшая чёрная муха смылась из моего глаза слезами и я больше

не нуждалась в таком глупом мигании.

В то время, как я предавалась этим и другим рассуждениям, Макс размотал велосипед

из моей одежды и отвязал ремень сумки от руля. Он вытянул мои ноги из рамки и убрал

сумку от моей головы. Прислонив велосипед к живой изгороди перед своим домом, мужчина

встал рядом со мной на колени. Если я ожидала, что Макс будет нести меня на сильных

руках в закат, тогда я обманулась. Вероятно, он не хотел испачкать белой краской красивую

синюю рубашку. Я попыталась встать и это мне удалось, так как колесо отсутствовало.

— Ты сможешь идти? Что у тебя болит?

Болело всё, но я смогла идти. Он взял меня под локоть и отвёл в свой сад. Но сначала

бросил пустое ведро краски в контейнер для мусора.

— Садись, Ирис.

— Но я...

— Никаких "но". На этот раз, — добавил Макс, и криво усмехнулся.

— Макс, пожалуйста, пусти меня в твою ванную снять одежду, пока она не осталась на

моей коже навсегда.

Это предложение, которое я произнесла без рыдания или глупого моргания, кажется,

его успокоило.

Он сказал:

— Конечно, подожди. Я провожу.

— Зачем?

— Боже мой, Ирис, не упрямься так.

Я сидела на закрытой крышке унитаза и позволяла ему это делать. Он так мило и нежно

вытирал около моего уха и вокруг щеки, что я тут же снова заревела. Макс увидел и

попросил прощения за то, что причинил мне боль. Тогда я зарыдала ещё сильнее. Смочив

губку в воде, мужчина опустился передо мной на колени на кафельный пол ванной и взял

меня за руку. И это был конец его красивой синей рубашки.

Я ещё немного поревела в его воротник, но только потому, что там так хорошо пахло и

он был очень уютный. Затем Макс осмотрел ссадины на моих коленях и руках. На лице у

меня ничего не было, потому что сумка спасла меня, и даже бутылка скипидара осталась

целой. Когда он вышел, я залезла в душ и смыла голубым мужским шампунем остатки белой

краски с волос.

Когда я в синем купальном мужском халате снова вышла на террасу, то не обнаружила

там золотистую одежду, а Макс лежал в шезлонге и читал газету. Огромная стопка дел

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

громоздилась рядом с ним. Конечно, сегодня был обычный рабочий день, как я могла

предполагать, что он вообще был дома.

— Почему ты не в офисе? – спросила я.

Макс улыбнулся.

— Рад, что я здесь. Иногда я беру дела домой.

Он отложил газету и критически на меня посмотрел.

— Румянец пропал, но и нормального цвета лица всё ещё нет.

Я начала тереть мою щёку и Макс покачал головой.

— Нет, я не это имел ввиду. Ты выглядишь бледной.

— Это сделал твой купальный халат, он не моего цвета.

— Да, может быть. Возможно, ты бы хотела надеть свои вещи, в которых пришла?

Я подняла руки.

— Хорошо, хорошо, я сдаюсь, доволен? Сейчас я могу присесть?

Макс поднялся и втиснул меня в свой шезлонг. Это было очень любезно. Мне стало

стыдно за свой угрюмый тон, который я также не могла объяснить, и тут же снова начала

реветь.

Макс торопливо сказал:

— Нет, нет, Ирис, уже лучше, честно. Мне очень жаль.

— Нет, мне очень жаль. Ты так любезен, и я, и я...

Я вытерла рукавом купального халата свой нос.

— ...и я, я вытерла рукавом твоего купального халата свой нос! Это ужасно!

Макс засмеялся и сказал, что это действительно ужасно и я должна положить этому

конец, а ещё лучше выпить немного воды, которая стояла для меня на столе.

И я сделала то, что он мне предложил и к тому же съела ещё два шоколадных печенья и

яблоко. Макс спросил:

— Что ты хотела делать с краской?

— Ну, покрасить.

— Вот оно что.

Он посмотрел на меня, а я хихикнула. Потом вспомнила о надписи на курятнике и

стала серьёзной.

— Ты знал, что у нас в саду на курятнике написано "нацист"? Красным цветом.

Макс взглянул на меня.

— Нет, я не знал.

— И сейчас я хотела покрасить курятник.

— Весь курятник? Одним ведром краски?

— Нет. Но больше чем два или три ведра, как я хотела, на багажник не поместить или

что ты думаешь, хм?

— Знаешь, Ирис, почему бы тебе просто не спросить меня, сможешь ли ты одолжить

мою машину или смогу ли я привезти твою одежду?

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ ▪ КНИГИ О ЛЮБВИ

HTTP://VK.COM/LOVELIT

— Знаешь, Макс, откуда я должна была знать, что ты здесь околачиваешься, вместо

того, чтобы работать в офисе?

И потом я ещё добавила:

— Кроме того, я была как раз по дороге к тебе.

При этом я уверенно посмотрела на него и понадеялась, что он не сразу поймёт, в каких

странных противоречиях я запутала себя сейчас.

Макс наморщил лоб и я быстро сказала:

— Я хотела узнать, есть ли у вас в офисе или документах что-то о моём дедушке. Это

написал нацист или кто-то, кто хотел обвинить нас в нацизме.

– Понимаю. Я могу поискать. В нашем подвале ещё есть картонные коробки, которые

принадлежали старику. Но если бы там было что-то криминальное, то он бы не хранил это у

нас.

— Правда. Поэтому я должна была просто прийти к тебе.

Макс раздражительно на меня посмотрел.

— Ты сейчас смеёшься или флиртуешь со мной?

— Я не буду смеяться над тобой. Ты спас меня, а я использовала твой голубой мужской

шампунь и грубо разговаривала в твоём купальном халате. Я в большом долгу перед тобой.

— Тогда ты так флиртуешь со мной, — задумчиво сказал Макс. — Хорошо.