Влюбить в себя

Глава 2

Поднимаясь на третий этаж, где располагался инвестиционный отдел, Настя по выработавшейся за последний год привычке сбросила тягостное оцепенение, горделиво подняла вверх голову, расправила плечи и улыбнулась. Здесь не то место, где можно распускать нюни и хныкать.

Анастасию Глазунову должны знать здесь сильной, уверенной в себе молодой женщиной, которая сама прокладывает себе путь в жизни и которую ждет большое будущее. Она знала, что многие сослуживцы считают ее старой девой, да еще и с сомнительным моральным обликом. Впрочем, большинство все-таки испытывало по отношению к Анастасии дружеские чувства.

Проходя мимо открытых кабинетов к двери с табличкой «Начальник инвестиционного отдела», Настя поздоровалась с коллегами, которые уже заняли свои рабочие места.

— Доброе утро, Анастасия, — говорили ей.

— Доброе утро, — отвечала она.

Собственно, сам кабинет начальника инвестиционного отдела был отделен от коридора приемной. Здесь стоял рабочий стол Анастасии с компьютером, факсом и мини-АТС на четыре линии. Дозвониться до начальника инвестиционного отдела можно было только через его секретаршу. Еще три линии вели в соседние кабинеты, отделенные от приемной перегородками.

Настя едва успела сесть за стол и достать косметичку, когда телефон перед ней надрывно зазвонил. Машинально глянув на часы, Анастасия чертыхнулась. Без десяти девять, а уже звонят. Сняв трубку, она постаралась придать своему голосу как можно более вежливый оттенок.

— Приемная инвестиционного отдела слушает, — сказала она. — Ермакова? Одну минуточку, я сейчас посмотрю.

Она зажала трубку рукой и крикнула в соседний кабинет.

— Николай Степанович, вы на месте? Поднимите трубку.

Ермаков был заместителем начальника отдела. Он обычно приходил на службу раньше всех, демонстрируя своим подчиненным служебное рвение. Но на сей раз, к удивлению Анастасии, его на месте не оказалось. Вместо него откликнулся один из сотрудников отдела.

— Он в сортире.

Настя приложила трубку к уху.

— Простите, а кто его спрашивает? Из банка «Столичный»? Очень срочно? Вы не могли бы минуточку подождать? Я его сейчас позову, он… вышел.

Настя положила трубку на стол и быстро побежала в конец коридора, где располагался мужской туалет. Дело было, действительно, срочным, и Настя решила рискнуть. Торопливо постучавшись в дверь туалета, она крикнула:

— Эй!

Никто не отозвался. К счастью, никого рядом не оказалось, и Настя осторожно приоткрыла дверь.

— Николай Степанович! — крикнула она в образовавшуюся щель.

Из-за перегородки раздался недовольный голос Ермакова.

— Что там еще?

— Николай Степанович, звонят из приемной председателя правления банка «Столичный». Сам Булавин хочет с вами поговорить. Это насчет кредита, о котором мы договаривались на прошлой неделе.

— О, господи, — недовольно простонал Ермаков, — в туалет сходить не дают. А что, Владимир Иванович еще не пришел?

— Нет. Булавин хочет поговорить именно с вами.

— Ладно, ладно, иду.

На ходу застегивая ширинку, Ермаков вышел из-за перегородки и, бормоча что-то под нос, проследовал к выходу.

Таким было начало этого трудового дня. К одиннадцати часам, когда становятся известны результаты торгов на межбанковской валютной бирже, начальника инвестиционного отдела все еще не было на месте. Сотрудники уже начинали нервничать.

На волоске висела судьба одного очень важного проекта. Необходимо было срочно решить, конвертировать рубли в валюту или нет. Обычно решение об этом принимал начальник отдела, а исполнителями были менеджеры — высокий, тощий, с чуть глуповатым лицом Сергей Панин и упитанный курчавый бодрячок Боря Эйфман.

Как только стали известны результаты торгов, они влетели в приемную с компьютерными распечатками.

— Где шеф?

— Не знаю, — покачала головой Настя. — Не звонил.

— Может, перепил вчера? — высказал предположение Панин. — Звякни ему домой.

— Я уже звонила, никто не поднимает трубку.

— Черт побери, — выругался Боря, — и Ермакова нет.

— Он уехал в банк «Столичный».

— Так что ж нам делать? Вчера рубль опустился на три позиции, а сегодня прыгнул вверх аж на двенадцать. Может, подождем еще пару деньков? Не будем пока конвертировать?

— Боря, у тебя есть график биржевых котировок рубля за последний месяц? — неожиданно спросила Настя.

— Был, — недоуменно ответил Эйфман, — а что?

— Покажи.

Менеджеры обменялись снисходительными улыбками, но потом Борис все-таки принес график и, скептически хмыкнув, положил его на стол перед Анастасией.

— Вот. Только я не знаю, что ты здесь собираешься высматривать.

После небольшой паузы Анастасия уверенно сказала:

— Надо срочно конвертировать. Это был только временный скачок.

Панин ухмыльнулся.

— А если это долговременная стабилизация? Вон правительство уже полгода твердит, что собирается побороть инфляцию. Сегодня на торги Центробанк выбросил пятьдесят миллионов.

— Нет, — уверенно сказала Анастасия, — падение продолжится. Конвертируйте.

Борис присел на краешек стола и тоном, каким учитель разговаривает со старательным, но глуповатым учеником, сказал:

— Ты хоть понимаешь, о какой сумме идет речь? Если мы проколемся, нам всю жизнь придется отрабатывать эти проценты.

— Что ж, — ответила Анастасия, — решение принимать вам. Но я бы не сомневалась.

Панин и Эйфман странно переглянулись, после чего Борис сгреб со стола свои бумаги, и менеджеры отправились восвояси. Настя слышала, как они переговаривались друг с другом.

— Так что, будем конвертировать?

— Слушай ты больше эту секретаршу, что она понимает… Тоже мне специалист.

— Черт ее знает, может, рискнем?

— Ладно, лучше минимальный процент прибыли, чем убытки. Звони дилерам.

Ко времени обеденного перерыва шеф, наконец, объявился. Из его путаных объяснений Настя поняла, что у него были какие-то неприятности с машиной. Анастасия уже собиралась пойти пообедать, когда в приемную снова заглянули Панин и Эйфман. На их лицах блуждали улыбки.

— Слушай, Глазунова, — сказал Эйфман, — для тебя есть две новости, одна хорошая, одна плохая. Что ты хочешь услышать вначале?

— Давай начнем с плохой. Меня хотят уволить?

— Ну, это не совсем так, — уклончиво ответил Боря. — Фирма не будет платить за твои курсы.

Настроение у Анастасии сразу упало.

— Почему? — не скрывая своего разочарования, спросила она.

— Ты, конечно, не обижайся, но посуди сама — какой из тебя толк? На курсах менеджеров занимаются настоящие молодые львы. Там люди, которые закончили МГУ, Плехановку, а у тебя что? Разве из недоучившейся актрисы может получиться настоящий менеджер?

— Да, — добавил Панин, — начальство считает, что это бесперспективно.

— Кто тебе об этом сказал? — спросила Настя.

— Не важно, — захихикал Панин, — люди, приближенные к руководству.

— Ну, хорошо, — прикусив губу, промолвила она. — А какая хорошая новость?

— А хорошая новость заключается в том, что у меня есть друг, — торжественно подняв палец, возвестил Боря Эйфман. — Его зовут Стас. Он работает в одной очень крутой юридической конторе.

— И что?

— Ему нужны люди, жадные до работы.

— Серьезно? — грустно усмехнулась Анастасия.

— Точно, точно, — подтвердил Панин, — они там сейчас новые дела закручивают, недвижимость за границей, оффшорные компании, — Сергей демонстративно повел носом, — там пахнет бо-ольшими деньгами.

— Вот именно, — сказал Эйфман, — Стасу срочно нужна ассистентка. Мы ему про тебя рассказали, и он просто-таки загорелся этой идеей. Сегодня он приглашает пообедать тебя вместе с ним.

Анастасия с недоверием посмотрела на Бориса.

— Вы что, мне стрелку с ним назначаете?

Боря обиженно скривил губы.

— Разве я похож на сводника?

Панин осмотрел его с ног до головы и уверенно сказал:

— Нет, не похож.

— Вот видишь, — обратился Эйфман к Анастасии, — я устраиваю тебе деловую встречу. Ему нужны люди, которые просто-таки горят на работе. Мы решили тебе помочь и предложили твою кандидатуру.

Борис взял со стола листок бумаги и чиркнул на нем несколько цифр.

— Вот его телефон. Его зовут Стас Брумер.

Анастасия повертела в руках бумажку.

— Значит, Стас из юридической конторы? Ну ладно, посмотрим.

В приемную шумной гурьбой ввалились несколько сотрудниц фирмы во главе с Маргаритой. Одна из них несла в руках большой торт, другая протянула Анастасии букет цветов.

— Поздравляем с днем рождения! — хором провозгласили они.

Ограничившись дежурными поздравлениями, Панин и Эйфман испарились. Насте было, конечно, приятно, что о ее дне рождения не забывают на работе, но даже это не могло поднять ей настроение. Грустно улыбаясь, она сказала:

— Ладно, девчонки, ставьте чай.

Вечером она вернулась домой раньше, чем предполагала. На курсы идти не хотелось, да и какой в этом был смысл? Настя долго гуляла возле Люблинского пруда, пытаясь определиться, как быть дальше. Может быть, действительно, стоит принять предложение Бори Эйфмана и поговорить с этим, как его… Стасом из юридической конторы? Похоже, что в ее способности мало кто верит…

Она вошла в подъезд, поднялась на свой этаж, открыла дверь и крикнула из прихожей:

— Никита!

В квартире было тихо. «Странно, кажется, Шилов никуда сегодня не собирался».

Настя сбросила туфли, минуту постояла у зеркала, а потом, тяжело вздохнув, прошла по узкому коридорчику в комнату. Здесь ее оглушили радостные вопли.

— А вот и сама именинница!

В комнате за накрытым столом сидели несколько человек, общих друзей Никиты и Анастасии.

Черт побери, все-таки это было приятно!

Настя не удержалась, бросилась на шею Никите и крепко поцеловала его в губы. Гости дружно зааплодировали.

— Горько! Горько! — кричал кто-то.

— До свадьбы еще далеко, — со смехом ответил Никита. — Доставайте-ка свои подарки.

Поздно вечером, после того, как гости, наконец, разошлись, Никита лежал в постели, закинув руку за голову. Настя задерживалась в ванной.

— Ну где ты там? — нетерпеливо крикнул он. — Я уже извелся!

— Примеряю твой подарок, — откликнулась она.

Спустя минуту Настя вышла из ванной в потрясающе соблазнительном черном белье. Это был подарок Никиты.

На ней были полупрозрачные лифчик и трусики, пояс с подвязками и чулки. Все это невероятно шло к ее фигуре.

Шилов даже присвистнул от изумления.

— Ты выглядишь, как настоящая секс-бомба, — ошеломленно пробормотал он.

— Благодаря тебе, — улыбнулась Настя.

Он тут же откинул полог одеяла и тихонько похлопал по подушке.

— Иди сюда.

Настя рассмеялась.

— Жалкий, низкий эротоман, — с легкой укоризной сказала она, — хоть бы раз в жизни подарил мне свитер или сережки.

— Какой еще свитер? — недоуменно переспросил Шилов. — Какие сережки? Зачем тебе эта ерунда?

— Но все твои подарки я вынуждена носить только в спальне.

Она погасила свет и нырнула в горячие объятия друга.

Анастасии хотелось наслаждаться любовью до самого утра, но Никита закончил все непривычно быстро. Кое-какие подозрения мелькнули в голове у Насти, но она быстро отогнала прочь неприятные мысли, стараясь не портить себе эту ночь.

Никита скоро заснул, а перед глазами Анастасии проплывали картины из их общего прошлого. Она вспоминала о том, как Авенир Запольский впервые пригласил ее к себе в театр, чтобы показать одну из своих постановок. Потом они поехали в ресторан, где Запольский не сводил с нее глаз. Ей было очень неудобно, но пока дальше взглядов их отношения не заходили.

Собственно, и отношений никаких не было. Анастасия по-прежнему любила Никиту, встречи с Запольским были для нее чем-то вроде деловых свиданий. Он рассказывал о своих планах, говорил, что непременно возьмет Анастасию на роль в новом спектакле, перед расставанием целовал руку, и вообще, был очень вежлив и предупредителен. Увидев фотографии, которые делала Настя, он долго восхищался ими и уверял, что у нее настоящий талант.

Анастасия склонялась к тому, что это не более, чем комплименты. Однако она не могла не отметить, что Запольский умен, тонко чувствует настроение собеседника и умеет найти к нему подход. Правда, кое-какие вещи в нем показались Анастасии странными, но по-другому, наверное, и не могло быть. В конце концов, любой творческий человек имеет право на странности.

Никита подробно расспрашивал ее о встречах с Запольским, не скрывая своей нервозности. Однако на вопросы Анастасии о причинах этой нервозности Никита отвечал, что это вызвано его собственными творческими проблемами.

— Что с твоей пьесой? — спрашивала она. — Никаких отзывов не было?

— Пока нет.

— Из Москвы не звонили?

— Нет. Откровенно говоря, я даже не знаю, что это значит. Пока подожду.

Через пару недель из Москвы позвонил Лисичкин. Настя как раз была дома и присутствовала при этом разговоре. Сергей сказал, что прочитал пьесу Никиты, и она показалась ему нормальной. Но он хотел бы перечитать ее еще раз.

— Как это? — не понял Никита. — Она тебе понравилась или нет?

— Да, — ответил Сергей.

— Ты как-то неуверенно говоришь об этом.

— Раньше она мне нравилась больше.

— Вот это уже что-то более определенное.

— Знаешь, некоторые сцены выглядят очень убедительно, но…

— Что — но?

— Если бы ты был здесь, на месте, мы могли бы более подробно это обсудить. Я показал твою пьесу одному режиссеру, но он… как бы это тебе сказать… он не верит, что этот автор на самом деле существует.

— Он не верит, что я существую?

— Ну… он думает, что это я написал. Тебе нужно самому приехать сюда и поговорить с ним. Думаю, что у тебя есть шансы получить постановку.

— Но почему я обязательно должен ехать в Москву? — нервно спросил Никита. — Может быть, мою пьесу поставят здесь?

— Похоже, ты не совсем понимаешь, что пишешь. Ты спрашиваешь о пьесе меня, хотя я не режиссер. Послушай, я приехал сюда, у меня все складывается нормально. Ты тоже можешь пробиться в настоящий театральный мир. Приезжай, вдвоем нам будет легче.

— Но я не могу бросить свою учебу здесь, Настю. Ладно, я сейчас не готов тебе ответить. Перезвони мне через недельку.

Никита с удрученным видом положил трубку.

— Что он говорит? — спросила Настя.

— Хочет, чтобы я ехал в Москву.

— А ты сам этого хочешь?

— Я еще не знаю. Он уверяет меня, что там мою пьесу могут поставить.

— А как же мы, наша учеба, планы?

Никита вспылил.

— Я же еще ничего ему не ответил! — нервно воскликнул он. — Мне надо подумать.

Как-то на выходные Запольский предложил Анастасии вместе с компанией выехать за город.

— У меня дача недалеко от Соснового Бора, будет очень много интересных людей. Тебе это, наверняка, понравится.

Это было слишком смелое предложение, и Настя сразу же отказалась.

— Нет, нет, я не могу. Я, может быть, и хотела бы, но не могу. У нас с Никитой собственные планы на эти выходные.

— Но почему? — настаивал Запольский.

— Мы с Никитой хотели отдохнуть вдвоем.

— Но ведь там будет здорово. Он ведь у тебя драматург, ему надо общаться с людьми из мира театра. Возьми его с собой.

— Я не знаю…

— Вы ведь и так целыми днями вместе. Ну, не можешь расстаться с ним, не надо. Давайте поедем вместе.

Анастасия в конце концов уступила уговорам Авенира Запольского, и теперь дело оставалось за малым. Никита, как она и ожидала, с самого начала ответил резким отказом на предложение поехать на дачу Запольского.

— На эти выходные я хочу поработать над пьесой, — сказал он.

— Твоя пьеса никуда не денется, поехали. Тебе будет полезно встретиться с этими людьми.

— Какими еще людьми? — скептически спросил Шилов. — Этими сексуальными меньшинствами из театральной богемы?

— Что за глупости ты говоришь?

— Ничего подобного, об этом знает весь мир.

— Но ведь ты собираешься стать драматургом и работать вместе с этими людьми. Я понимаю, тебе не нравится Запольский. Может быть… может быть, ты даже ревнуешь меня к нему.

Промолчав, Никита сверкнул глазами, и Анастасия поняла, что не ошиблась.

— Это, конечно, глупо, но все-таки хоть как-то объяснимо.

— Вот именно, — буркнул Шилов.

— Не хочешь общаться с Запольским — не надо, тебя никто не заставляет. Но там будет много писателей, поэтов, драматургов, актеров, режиссеров, музыкантов. Ты наверняка найдешь человека, с которым тебе будет интересно пообщаться.

— Да к черту этих писателей, художников, музыкантов, — с неожиданной злостью ответил Никита. — Зачем они мне нужны?

— Как? — опешила Анастасия.

— А вот так. Плевать я на них хотел.

Анастасия обиделась.

— Ну и кому будет лучше от того, что ты сидишь здесь взаперти?

— Я сижу взаперти? Да мне в Москву надо ехать, а я болтаюсь тут, как дерьмо в проруби.

Теперь была изумлена Анастасия.

— Как — в Москву? Ты же сказал, что еще не решил.

— Уже решил.

— Но я не хочу ехать в Москву.

Никита немного смягчился, понимая, что переборщил.

— Пока еще рано обо всем этом говорить. Мне для начала нужно съездить на разведку.

— Когда?

— Вот дождусь звонка от Лисичкина и поеду.

— Раз ты так хочешь — что ж… Твое дело. Но что тебе мешает съездить на эти выходные со мной?

— Твой Запольский, — огрызнулся Никита. — Кстати, откуда у него такое дурацкое имя? Авенир.

— Никакой он не мой, — парировала Анастасия. — Вот если бы ты съездил со мной, то сам бы убедился, что между нами абсолютно ничего нет.

— Ну, конечно, — пробурчал Шилов, — я видел, как он на тебя пялится.

— Ладно, как знаешь, — тяжело вздохнув, сказала Анастасия и отвернулась.

Никита пошел на попятную.

— Как мы туда будем добираться? Ты знаешь, что я не выношу всех этих рейсовых автобусов.

— Он отвезет нас на своей машине.

— У него и машина есть?

— Да.

— Интересно, какая?

— Иномарка.

— Нет, нет и еще раз нет, — заявил Шилов. — Именно так люди и погибают. Сели в иномарку, поехали за город на пикничок и разбились.

Но увидев слезы на глазах Насти, Никита сдался.

— Ладно, поедем. Если уж погибать, так всем вместе.

Всю дорогу до Соснового Бора он сидел в машине, словно проглотив кочергу. А Запольский лихачески вел машину, как будто хотел поиздеваться над Шиловым.

— Я особенно люблю водить автомобиль в непогоду, — с улыбкой говорил он, обгоняя попутные машины. — Чем дерьмовее дорога, тем интереснее ехать.

— Может, мы все-таки не будем так гнать? — предложил Никита, сидевший позади.

— Не пугайся, — со смехом сказала Анастасия, — Авенир хорошо водит машину.

Она сидела впереди, поглядывая то на дорогу, то на Запольского. В ее взгляде нетрудно было прочитать восхищение.

— Ну вот, — наконец сказал Запольский, — сейчас выходим на финишную прямую и через пять минут будем на месте.

— Слава богу, — выдохнул Никита.

— Зато сейчас я покажу, на что способна эта машина. У нее есть режим форсированного двигателя. Настя, пристегни-ка ремень.

«Опель-сенатор», взревев мотором, рванул по прямой, как стрела, дороге, и Настя почувствовала, как ее вдавливает в кресло.

— Да, это просто здорово, — пробормотал сзади Никита.

Деревья за окнами замелькали с такой скоростью, что Настя закрыла глаза. Она испытывала настоящий восторг от этого полета над дорогой.

К вечеру дача была полна гостей. Запольский с гордостью водил их по просторным комнатам, в которых пахло сырым деревом.

— Между прочим, — с гордостью говорил он, — одно время эту дачу снимал сам Александр Блок.

Когда Настя с Никитой остались наедине, Настя обратила внимание, что Шилов был как-то неестественно напряжен.

— Да что с тобой, Никита? Успокойся. Пойди познакомься с кем-нибудь, поговори. Глянь, как здесь здорово. Простор, чистый воздух.

— Да, я вижу, как здесь здорово, — кисло отвечал Никита, — но мне от этого не легче.

Во дворе, усаженном голубыми елями, поставили мангал и начали жарить шашлыки. Гости, попивая вино, болтали о том, о сем, звенела гитара, отовсюду доносились женский смех, табачный дым клубами поднимался вверх.

Настя подошла к Никите, который держался в стороне и сунула ему в руки стакан с вином.

— Выпей. Может, наконец, расслабишься. Между прочим, Авенир познакомил меня с массой интересных людей.

— Ну, не знаю, — хмуро ответил Шилов, глотнув вина, — я что-то никого не заметил.

— Смотри, — показала Настя, — видишь, вот в том дальнем углу седой мужчина в свитере? Это Викторов, он написал пьесу «Три стрелы».

— Тоже мне, — хмыкнул Шилов, — великий драматург. Ну, написал пару пьес, получил литпремию.

— А вон там Вадим Шефнер.

Это имя тоже не произвело на Никиту никакого впечатления.

— Кто такой Шефнер? Что это за фамилия такая? — брезгливо произнес он. — Автор псевдофилософских романов.

Настя вытаращила глаза.

— Ну, если Шефнер для тебя не писатель, то не знаю, кто тебе нужен.

— Ладно, ладно, — смилостивился Шилов, — собралась тут пара писателей, и что, я должен перед ними польку плясать?

— Никита, я не понимаю, что происходит. Ты отгородился от всех, заковал себя в броню презрения и снисходительности. Посмотри на Авенира, он держится с ними со всеми так, как будто они его давние друзья.

— А твой Запольский, вообще, дерьмо, — резко ответил Никита, помрачнев. — Это он отгородился от всех забором из писателей и драматургов. Знаешь, что он мне недавно сказал? Он, видите ли, тоже хочет писать пьесы, только ему не хватает дисциплины. Да он просто бездарь, таланта у него нет, а не дисциплины. Моя пьеса ему, видите ли, неинтересна. Хоть бы сам попробовал что-нибудь написать.

— Ты несправедлив. Даже не знаю, что в тебе говорит — уязвленное самолюбие или ревность.

— Ничего подобного, — отрезал Никита. — Мне просто неинтересны эти люди. Вот если б здесь собрались писатели-классики, тогда другое дело. А так…

— Значит, те, кто здесь собрались, для тебя не авторитеты?

— Ни в коей мере, — безапелляционно заявил Шилов. — Все, что они сделали, было давно. Тогда и мерки были другие. Все они учились говорить эзоповым языком и никто никогда не называл правду правдой. Я не такой, я пишу по-другому. Сейчас нужно смотреть на жизнь прямо и называть вещи своими именами. А эти все такие претенциозные и пресные, что мне с ними совершенно неинтересно.

— Но все-таки, пойди с кем-нибудь поговори. Вот же Шефнер рядом с тобой.

— А о чем я буду с ним говорить?

— Не знаю, — пожала плечами Анастасия, — спроси у него совета.

— Какого совета? Что это тебе взбрело в голову? Подумай сама, как я буду выглядеть? Приставать к Шефнеру, просить его благосклонности. Нет, я не знаю…

— Но ведь ты — начинающий драматург. Неужели тебе не о чем с ним поговорить?

— Да ну его, — коротко ответил Никита и отвернулся.

— Не хочешь, не надо, я сама с ним поговорю. Только потом не жалуйся, что тебя не замечают.

Настя направилась к известному писателю, а Никита задержался. К нему немедленно подошел какой-то слащавый тип и, теребя Шилова за пуговицу, стал заглядывать ему в глаза и рассказывать ему о том, как мучительно мужское одиночество. Никите тут же показалось, что общение с Вадимом Шефнером гораздо предпочтительнее, и он уже без особых колебаний направился следом за Настей, оставив своего собеседника в недоумении.

— Знаете, — говорил тем временем известный писатель Анастасии, — часто люди приносят свои вещи и говорят с такой как бы небрежностью: «Прочтите»; а на самом деле все они хотят услышать только одно: «Мне очень нравится».

— Но ведь каждый начинающий писатель хочет услышать одобрение, иначе он бросит свое занятие и будет делать что-нибудь другое.

— Часто так и должно быть. Если нет таланта, то зачем мучить себя и других?

— А если талант есть, и все об этом говорят? Но человек просто… стесняется, что ли?

— На месте женщины, — хитро улыбнувшись, сказал Шефнер, — я бы поступил проще. Вам необязательно читать то, что он пишет, нужно просто говорить ему, что это хорошо. Мужчине важно знать, что его любят.

Именно в этот момент к ним подошел Никита. Настя представила его и тут же ретировалась, чтобы не смущать Никиту своим присутствием. Она присоединилась к соседней компании, искоса поглядывая на Никиту.

— Э… — растерянно глядя на Шефнера, сказал он, — я… давно заметил то, что вы здесь, и вот решил поговорить… э…

Потом он умолк, бессмысленно глядя на полупустой стакан.

— Вы, конечно, известный человек… наверное, очень занятой… Я, конечно, читал ваши книги… это очень хорошо написано…

На лице Шефнера отразилось выражение безграничной скуки. Он просто не понимал, чего от него хочет этот рыжеволосый молодой человек.

— Э… я тоже пишу. Я написал одну пьесу…

Его собеседник, наконец, не выдержал и, вежливо улыбнувшись, сказал:

— Извините, мне нужно в туалет.

На этом разговор был закончен. Настя тут же подскочила к Шилову.

— Что случилось?

— Нет, нет, ничего, — деловито ответил он, — все нормально.

— На тебе лица нет.

— Нет, все хорошо, — бодрился Шилов.

— Может, ты есть хочешь? Или пойдем прогуляемся? Здесь очень хороший воздух.

— Я не хочу, — уныло ответил Никита и с оскорбленным видом уселся в углу.

Отдых был безнадежно испорчен, но Анастасия не винила в этом Никиту. Ей было просто обидно. Тогда она еще многого не понимала.

Их отношения приобретали странный характер. Настя взрослела, а Никита продолжал оставаться большим ребенком. Он капризничал, когда его долго не хвалили, дулся по пустякам и подозревал Анастасию в том, что у нее роман с Запольским.

Что же оставалось делать Анастасии? Иногда ей казалось, что отношения между ней и Никитой напоминают роман между домашней и дикой птицами, между двумя генетически похожими, но разными существами. Счастливый союз между ними невозможен в принципе, но что-то притягивает их друг к другу, несмотря на разницу в видении мира. Домашняя птица должна сидеть в клетке, а дикая лететь на волю. Однако этого не происходит, и они по-прежнему живут рядом. Вот так…

Вскоре Никита отправился в Москву. Это случилось после еще одного звонка Сергея Лисичкина, который сказал, что нашел театр и людей, готовых финансировать постановку его пьесы. Шилов решил ехать немедленно. В одно прекрасное утро он собрал вещи и сказал Насте, что ему необходимо обязательно уже к вечеру быть в столице.

— Ты надолго? — спросила Настя?

— Пока не знаю. Может быть, на несколько дней, а может быть, придется задержаться.

— А как же институт?

— Плевать! Кому нужен этот институт, если у меня будет первая постановка.

Настя стояла у окна, рассеянно глядя на улицу.

Наверное, это, действительно, необходимо. И все-таки на душе у нее скребли кошки.

— Я вижу, ты совсем не рада.

— Нет, нет, — торопливо ответила она, — это, конечно, очень здорово.

— Если получится, то я попробую договориться, чтобы тебе дали роль.

— В этом нет необходимости, — сухо ответила Настя. — Актриса из меня никудышная.

Никита почему-то никак не прокомментировал эти слова.

— Я понимаю, что для тебя это очень важно… — сказала она, водя пальцем по стеклу.

— Да, это очень важно. Настя, я буду скучать по тебе.

Она горько усмехнулась.

— Ты говоришь так, как будто едешь не на несколько дней, а навсегда.

Он подошел к ней сзади и осторожно обнял за плечи.

— Глупая, конечно же, это не так. Я только сделаю свои дела и вернусь.

Они поцеловались, но в этом поцелуе не было прежней нежности и теплоты. Настя понимала, что в их жизни наступает новый период. Но пока она не могла осознать всей глубины происходящих перемен.

Они распрощались, скорее, как друзья, а не как влюбленные.

Лисичкин снимал в Москве квартиру. Там же поселился и Никита. Дела с постановкой оказались не такими простыми, как казалось раньше. Пьесу нужно было переработать, решить вопросы со спонсорами, выбрать актеров на главные роли. Все это затянулось вначале на несколько недель, а потом и месяцев.

Настя перебралась жить к родителям. Никита иногда звонил из Москвы, рассказывал о том, как идет работа. Но эти разговоры по телефону не могли заменить им живого общения. Настя проводила много времени в обществе Запольского. Но объяснялось это не ее чувствами, а желанием разогнать тоску после отъезда Никиты.

Шилов, когда она упоминала фамилию Запольского в разговоре с ним, начинал нервничать и злиться. Настя пыталась убедить его в том, что это ровным счетом для нее ничего не значит, и это вызывало у Никиты еще большую ярость. Настя понимала, что он ревнует, но в этом было больше его собственной вины. После этого разговоры быстро заканчивались, и у Насти на душе осталось неприятное ощущение.

Никита вел себя так, как будто уличил Анастасию в неверности. Но ведь формально она ничем не была ему обязана. И это угнетало ее еще больше.

Впрочем, кто может сказать наверняка, является ли легкий флирт грехом? Да, Запольский был к ней внимателен, может быть, даже чуточку излишне, но он не переходил грани дозволенного. Настя сама не позволяла ему делать этого. Может быть, он был слишком хитер, а Анастасия этого не ощущала?

Несколько раз Настя намеренно не поднимала трубку, когда слышала звонки по межгороду. Она знала, что Никита снова начнет выспрашивать ее об отношениях с Запольским, потом заведется, начнет кричать, а ей этого совершенно не хотелось.

Никита и сам не был безгрешен. Чтобы обеспечить успех его театральной постановки, режиссер выбрал на главную женскую роль одну известную, но стареющую актрису. Она уже несколько лет не играла в театре, а в кино ее перестали приглашать, и главная роль в новой пьесе была позарез нужна ей. Как часто бывает в таких случаях, она затащила Никиту к себе в постель. Театральная жизнь полна подобных примеров. Вот как это было.