Влюбиться в дьявола

Глава 14

Беатриса изнервничалась, ожидая наступления ночи. Она не была девственницей, и вроде ей не о чем было волноваться — в конце концов, она знала, что ее ждет. Однако на душе было тревожно и неспокойно. Теперь Рено был ее мужем, но она по-прежнему, как и несколько недель назад, не понимала его.

Она была близка с ним, и не один раз, но он по-прежнему оставался чужим и далеким.

Вот какие мысли бродили в голове Беатрисы накануне ее первой брачной ночи. Одобряла ли она действия Рено? Ей точно не нравилась его надменность по отношению к дяде Реджи. Беатриса чувствовала угрызения совести. Кто знает, не станет ли этот день непоправимой ошибкой?

Появление Рено прервало ход ее мыслей. Беатриса отпустила Квик. После свадьбы она перешла жить в спальню матери Рено, которая после ее смерти пустовала. Дядя Реджи сегодня ночью должен был оставить графскую спальню и собирался временно пожить в другом месте. Беатриса ожидала, что Рено воспользуется моментом и захватит спальню хозяина особняка, но вопреки ожиданиям он так не поступил и опять удивил ее.

На Рено поверх белой рубашки и панталон был, накинут широкий халат золотистого цвета, в котором он был очень похож на восточного пашу. Живое воображение Беатрисы представило Рено в окружении прекрасных невольниц гарема. Но эта картина ей не понравилась, она смутилась, роль наложницы ее совсем не прельщала.

Для того чтобы скрыть замешательство, она торопливо предложила:

— Вино, бисквиты, сладости на столике возле камина. Хочешь, я налью тебе бокал вина?

— Нет, я хочу не вина. Он приблизился к ней.

— О! — выдохнула Беатриса. Ей хотелось сказать нечто более существенное, чтобы не производить впечатления испуганной простушки и выглядеть в его глазах более искушенной. Рено еле заметно улыбнулся. Самоуверенный, властный, он действительно походил на восточного пашу.

— Волнуешься? — как ни в чем не бывало, спросил он.

— Нет, — еле слышно промолвила она и тут же призналась: — Да, да, волнуюсь. Роль искусительницы не для меня.

— Почему же?

— Да потому, — чуть ли не ехидно возразила Беатриса, — что я простодушная девушка, умеющая вести домашнее хозяйство. Вокруг меня никогда не крутились джентльмены.

Он насмешливо приподнял брови. Со своей татуировкой он очень походил на дьявола-искусителя.

— Неужели? Никаких обожателей, никаких отчаявшихся любовников, потерявших голову от любовного угара?

Беатриса поморщилась:

— Увы, никаких поклонников, ведь я самая обычная английская девушка.

— И слава Богу, — сказал он, подходя к ней вплотную, так что на нее пахнуло теплом его тела. — Ты не представляешь, насколько мне приятно слышать твое признание. Я рад, что ни один светский болван не видел твоих сокровищ, в противном случае мне пришлось бы убить его.

Дрожь пробежала по ее спине. Несмотря на легкий, небрежный тон, за его словами скрывалась явная угроза. Он то ли на самом деле говорил правду, то ли продолжал свою любовную игру.

Беатриса по-прежнему сомневалась в том, что он ее любит.

О, как бы она хотела поверить в подлинность его чувств! Она готова была отдать все, что угодно, лишь бы убедиться в его искренности. Но тут Рено поцеловал ее в шею, и все поплыло перед глазами. Странное, но приятное ощущение охватило ее, возбуждающий ток побежал по ее жилам. «Боже мой, я пропала, — подумала она. — Если он может одним поцелуем вызвать во мне подобный всплеск чувств, я совсем беспомощна». Он был явно сильнее ее, и она опять испугалась того, что ждет ее в будущей семейной жизни.

Она не в состоянии была противиться ему, и это более всего раздражало ее. Нет, она должна взять себя в руки, призвать на помощь самообладание, благоразумие, но только не быть игрушкой в его руках, не быть жертвой разыгравшихся страстей.

Но все было бесполезно, голос плоти заглушал здравый смысл. Она протянула руки и сняла с него халат, вспомнив прошлый урок, до того как он попросил ее об этом.

Рено одобрительно пробурчал что-то, и его похвала подхлестнула ее. Она расстегнула рубашку и прильнула к его широкой горячей груди. Странное, но покойное чувство овладело ее душой. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Снимая рубашку, ее нежные пальцы скользнули по непонятным грубым впадинам на его спине. Неужели это рубцы?..

Но тут он начал ласкать руками ее грудь, и она застонала от сладкой истомы.

— Что такое? — шутливо спросил он, продолжая пальцами играть ее соском. Но Беатриса, уже кое-что умевшая, не растерялась и, ловко просунув руку в панталоны, нашла его возбужденную плоть. Рено застонал, подхватил ее на руки и понес в постель.

Он упал боком, а она пристроилась рядом с ним. Присев на колени, она продолжила свои ласки.

— Заберись на меня, — прохрипел возбужденный Рено и, заметив ее удивленный взгляд, пояснил: — Вообрази себя наездницей.

Она приподнялась, перекинула через него ногу и уселась на нем, словно в седле. Скинув сорочку, она осталась обнаженная, как и он, и предстала перед всевидящим Господом, уже не страшась ничего.

Заглянув ему в лицо, она вымолвила:

— Возьми меня. Прямо сейчас.

— Вот так? — спросил он, соединяясь с ней в одно целое.

— Да, — простонала она, теряя голову от потока наслаждения, охватившего все ее тело. — Да.

Он сжал губы и начал двигаться. Нагнувшись вперед и упираясь в его плечи, она старалась подстроиться к его ритму.

— Скачи на мне, — возбужденно хрипел Рено, и она, как всадница, приподнималась и опускалась, чувствуя, как внутри ее нарастает возбуждение. Закрыв глаза и лаская ладонями ее груди, Рено тоже целиком погрузился в пучину страсти. Наконец долгожданный миг наступил, судорога пробежала по его телу. Прогнувшись и упершись головой в подушку, он издал сладострастный стон, а она, упав ему на грудь, целовала его влажную от пота кожу.

Когда они оба успокоились, Беатриса, не утерпев, задала мучивший ее вопрос:

— Откуда у тебя столько шрамов на спине?

Как и раньше, ее вопрос вызвал у Рено раздражение. Сначала он решил пропустить его мимо ушей, но потом передумал. Как-никак она была его женой, и скрывать свои шрамы было бесполезно — все равно она их увидит и, пока он не объяснит, откуда они взялись, не успокоится.

Подавив раздражение, Рено сказал:

— Я уже тебе говорил, что мне не хочется вспоминать о прошлом. Разве не понятно?

Его ответ прозвучал неожиданно резко, и он подумал, что она, скорее всего, обидится, но Беатриса невозмутимо взглянула на него своими огромными серыми глазами и спокойно ответила:

— Все понятно, только можно мне взглянуть?

Он чертыхнулся, но потом перевернулся на бок, показывая ей спину. Она ойкнула, но не проронила ни слова. Он знал, что картина, которую она увидела, была довольно страшной — вся его спина была в шрамах, длинных грубых, уродливых.

Помолчав, она не удержалась и задала вопрос, который он ожидал услышать:

— Откуда их столько?

Перевернувшись на спину, он закрыл глаза и, помолчав, ответил:

— Это случилось на второй год после того, как я попал в плен. Зима уже кончилась.

— Продолжай, я тебя внимательно слушаю, — прошептала она.

— Наступила весна, охотиться стало намного легче. Медведи и олени ослабели от зимнего голода, поэтому за ними не надо было долго гоняться. Да, все было бы хорошо, но неожиданно я заболел. Меня мучила лихорадка. Я настолько ослабел, что временами терял сознание. Гахо и другие женщины из ее рода ухаживали за мной.

— Но ведь ты выжил. — Беатриса ласково провела пальцами по его волосам и щеке.

— Да, выжил, но после болезни я совершенно ослабел, и тут случилось то, что должно было случиться. — Лицо Рено стало мрачным от нахлынувших воспоминаний. — Гахо ушла из лагеря вместе с другими членами своего рода. Дело в том, что индейцы охотники проводят каждый год особый ритуал, обращаясь к лесным духам о ниспослании богатой добычи. Я был еще не так силен, чтобы отправляться в долгий путь, и остался. Вместе со мной в лагере остались только старики, одна женщина, которая ухаживала за мной, и Састаретци — под каким-то надуманным предлогом. Хотя, как я предполагал, он остался исключительно ради того, чтобы убить меня.

Голос у Рено дрогнул, он умолк, чтобы немного успокоиться.

— То, что я не погиб, задевало гордость Састаретци, он был воином, а для индейца воина нет большей обиды, чем видеть своего врага живым. Зимой, когда все племя голодало и не хватало охотников, Састаретци просто выжидал. Но вот наступило лето, еды стало вдоволь, к тому же я заболел — и Састаретци решил, что наступил удобный момент.

— Он напал на тебя? — замирая от страха, спросила Беатриса.

— Да, однажды ночью он пришел ко мне. Привязанный, ослабевший от болезни, я был целиком в его власти, тем не менее, я отчаянно боролся за жизнь, понимая, что глупо ждать от Састаретци пощады.

— Если хочешь, можешь не рассказывать дальше, — предложила испуганная Беатриса.

— Нет уж, — ответил он. — Если уж начал, надо довести дело до конца, но с одним условием — больше об этом никогда не вспоминать.

Рено явственно ощутил запах медвежьего жира, исходивший от тела и одежды Састаретци, который словно живой вдруг явился перед ним. После короткой паузы Рено продолжил:

— Он вытащил меня и привязал к столбу пыток. Он бил меня палками и резал ножом мою спину, а когда я терял сознание от боли, он дожидался, пока приду в себя, и опять принимался мучить меня. Он собирался меня убить, но прежде хотел насладиться моими страданиями, добиться того, чтобы я молил его о пощаде. Я выжил только благодаря тому, что не издал ни звука, пока он меня пытал. Я выиграл время, и благодаря этому случилось чудо, меня спасли.

— Кто тебя спас? — поинтересовалась Беатриса.

— Гахо. Она неожиданно вернулась. Ей приснился сон, что змея сражается с волком, впивается ему в горло и почти побеждает его. Затем во сне она услышала голос предков, сообщивших ей, что змея не должна победить. Проснувшись, она тут же велела своим соплеменникам собираться в обратный путь. Она успела вовремя: еще чуть-чуть, и было бы поздно. Гахо освободила меня, перевязала раны, накормила, уложила в постель. А на следующий день дала мне в руки нож и предложила поквитаться с Састаретци.

— Ты должен был убить его? — Беатриса замерла, но не от страха, ведь Рено остался в живых, а от гордости за него.

— Да, у меня не было иного выхода. Кроме того, Састаретци тоже хотел покончить со мной. Он мог скрыться в лесу, но предпочел остаться. Мы должны были драться на ножах.

— И ты победил, — утвердительно сказала Беатриса.

— Да, я победил. — В его памяти замелькали подробности этой схватки, его жажда отомстить, одолеть противника, во что бы то ни стало.

— Я рада, что ты убил Састаретци. Я счастлива, что ты остался в живых.

— Да, главное, что я выжил, — мрачно подтвердил он. Если бы он не победил Састаретци, то сейчас не лежал бы в объятиях жены, не наслаждался бы шелковистостью ее кожи и сладким вкусом ее губ. Так что ради выпавшего на его долю счастья стоило пройти через все испытания, преодолеть все препятствия и остаться в живых.

— Ты слишком рано просыпаешься. Неужели сладкие узы Гименея утратили привлекательность для новобрачных? — как обычно, шутливо обратился Вейл к Рено.

Сэмюел Хартли, шедший рядом с Вейлом, фыркнул от смеха. Трое мужчин шли быстрым шагом по одной из фешенебельных лондонских улиц, их поторапливал холодный встречный ветер.

Рено, среагировав на дружелюбное подшучивание, буркнул в ответ что-то нечленораздельное. Несмотря на прекрасное морозное утро, ему совсем не хотелось пока покидать уютную спальню, где так сладко спала жена. А они даже не оценили его жертвы.

— Если нужна помощь, то можешь рассчитывать на нас, — продолжал свою веселую болтовню Вейл. — Например, получить полезный совет, как достичь семейного счастья. У меня по этой части большой опыт.

Он с озорством, ища поддержки, взглянул на Хартли.

— Я тоже мог бы кое-чем поделиться, — ответил Хартли, крепко сжимая губы, явно стараясь сдержать смех.

— Мне приятно слышать подобные откровения от человека, женатого на моей сестре, — резко ответил Рено.

Выражение лица у Хартли не изменилось, но смех, распиравший его изнутри, сразу прекратился.

— Не надо напрасно волноваться, я забочусь об Эмили, как полагается любящему супругу.

— Слава Богу.

— Не надо журить мальчика, — стараясь шуткой сгладить напряжение, вмешался Вейл. — В свое время, когда он ухаживал за Эмили, я задал ему хорошую взбучку.

— В самом деле? — Рено изобразил удивление.

— Он перепутал роли, — с насмешкой заметил Хартли, — это я спустил его с лестницы.

Вейл забавно скорчил физиономию:

— Что-то я не припоминаю, дружище, хотя вижу, как ты пытаешься представить давнее событие в выгодном для себя свете.

— Ну что ж, давай сейчас проверим, — отозвался Хартли, стремясь поддержать шутливый тон, предложенный Вейлом.

— Джентльмены, — перебил его Рено, — давайте все-таки ближе к делу. После свадьбы прошла всего неделя, и мое слишком длительное отсутствие может вызвать недоумение у жены.

— Хорошо, — сразу став серьезным, сказал Хартли. — Что тебе удалось наскрести, Вейл, о трагедии у Спиннер-Фоллз с момента нашей последней встречи?

— Ничего нового. По слухам, предатель был дворянином, мать у него была француженкой, — кратко и быстро ответил Вейл.

Хартли покачал головой:

— Из какого источника ты получил эти сведения?

— От Манро, — ответил Рено. На прошлой неделе Вейл сам сообщил ему об этом. — Первую половину информации Манро добыл у друга из Франции, а вторую половину…

— Он услышал от Хасселторпа, — вставил Вейл, — хотя Манро соизволил сообщить мне эти сведения всего месяц назад.

Хартли вопросительно взглянул на Вейла:

— А почему не раньше?

Вейл растерянно пожал плечами.

— Я думаю, что это из-за меня, — вмешался Рено. — Моя мать была француженкой.

— Понятно, — кивнул Хартли.

— Поскольку все считали меня погибшим, то никто не хотел покрывать позором мое имя. Как известно, о мертвых принято говорить только хорошее или молчать, — продолжал развивать свою мысль Рено. — Но когда выяснилось, что я жив…

— Значит, надо разузнать, у кого еще из уцелевших под Спиннер-Фоллз могли быть французские корни, — предложил Вейл. — Так можно выйти на след предателя.

— Я не знаю больше никого, — сказал Хартли.

— Кроме меня, некому, — помрачнел Рено.

— Не говори ерунды, — бросил Хартли. — Давай разберемся. Тебя, меня и Вейла сразу исключаем. Далее Манро, Уимблй, Барроуз, Нейт Гроув и Дуглас, я разговаривал со всеми.

— Да, все их предки — англичане, причем голубых кровей, их родословные корнями уходят во времена завоевания Англии римлянами, — вставил Вейл.

— Торнтон, Хорн, Аллен и Крэддок погибли, — продолжал перечислять Хартли. — Мы тщательно проверили их родителей. Ни у кого из них не было матери-француженки. Больше из тех, кто выжил после Спиннер-Фоллз, не осталось никого.

— Может, стоит поискать среди тех, кто погиб? — печально предложил Рено. — Хотя, думаю, в этом нет особого смысла, но почему бы, не попробовать?

— У Клеммонса невестка была родом из Франции, — вспомнил Хартли.

— Неужели? — встрепенулся Вейл. — Я никогда не знал об этом.

Хартли задумался:

— Он как-то обмолвился, что жена его младшего брата родом из Франции, но она умерла.

— В любом случае это нам не подходит, — перебил его Рено. — А если Манро получил сведения из недостоверного источника?

Хартли тряхнул головой:

— Возможно.

— Надо проверить. Еще раз поговорить с Манро. Может, он еще что-нибудь вспомнит, — предложил Рено.

— Я недели две назад послал к нему нарочного, — сообщил Вейл, — но он до сих пор не вернулся.

Рено задумался. Манро был известен своей замкнутостью и вел закрытый образ жизни, но в его памяти, возможно, хранились очень ценные сведения. Может, им с Беатрисой стоит совершить свадебное путешествие в Шотландию и заодно повидаться с Манро?

Но сначала надо довести до конца самое важное дело — о возвращении ему графского титула.

— Завтра специальная парламентская комиссия будет разбирать мое официальное прошение. По всей видимости, мне удастся восстановить свой графский титул. Но мне понадобится ваша помощь.

Вейл кивнул:

— Можешь рассчитывать на нас как на самого себя. Но что ты задумал?

Рено оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь из прохожих их разговор, а затем сказал:

— У меня появилась одна идея.

Беатриса склонилась над столом, на котором лежали все необходимые для переплета инструменты: устройство для обрезки и сгибания бумаги, иголки, катушки с толстыми нитками. Ей нравилось брать в руки потрепанную, частенько разваливавшуюся на части книгу, а то и просто даже стопку старых листов бумаги и творить маленькое чудо. Переплет она считала чем-то сродни искусству — особенно когда из ее рук выходила книга в кожаном переплете с чистыми листами плотной белой бумаги. Кроме того, она любила переплетную работу и сопутствующие ей сосредоточенность, тишину, уединение.

Вот и сейчас она, привычно напевая что-то себе под нос, спокойно и размеренно выполняла хорошо знакомое ей дело: обрезала, скрепляла и сшивала разрозненные книжные листы. Вдруг она услышала бой часов в гостиной и удивилась: оказывается, уже наступило время обеда. В холле послышались чьи-то шаги и мужские голоса. Беатриса приподняла голову и узнала голос мужа. Через минуту он тихо постучался и вошел в ее рабочую комнату.

— Вот ты где, — с довольным видом произнес он. Она улыбнулась. Ее улыбка показалась Беатрисе не очень уместной, но она ничего не могла с собой поделать. Каждый раз, увидев мужа после отлучки, она искренне и простодушно радовалась его появлению. Он становился ей все ближе и ближе и, наверное, со временем станет самым близким человеком на свете, но это сближение пугало ее, ведь он ни разу не обмолвился о том, что любит ее. На людях он вел себя сдержанно, не выказывая никаких чувств, и только в уединении расслаблялся, и она видела исходящую от него если не любовь, то бурную страсть и неукротимое желание. Беатриса, вспоминая замужество Лотти и сопоставляя с ним свой собственный опыт, невольно приходила к выводу, что светский брак не требует искренности чувств, что джентльменам совсем не обязательно так уж открыто выказывать свою любовь к жене. Она отвлеклась от своего дела и спросила:

— Ты доволен встречей с лордом Вейлом?

— Еще как, — признался он, подходя к ее рабочему столику. — Чем ты занимаешься?

— Да вот выполняю просьбу леди Вейл — переплетаю книгу. — Она опять улыбнулась: — Это сюрприз для твоей сестры. Наверное, в детстве няня читала вам эти сказки на ночь.

— Возможно. — Он склонился над раскрытой книгой: — Черт возьми, да это сказка о Лонгсуорде!

Счастливая улыбка заиграла на его губах.

— Это одна из самых любимых моих сказок.

— Может, мне стоит сделать еще одну книгу — для нас? — вскользь предложила Беатриса.

— Для чего? — буркнул Рено.

— Ну, хотя бы для наших будущих детей. Мне кажется, ты с удовольствием будешь читать детям на ночь сказки.

— Как скажешь. — Он пожал плечами.

— О чем вы говорили с лордом Вейлом?

— О моем титуле. Завтра все должно решиться.

— Конечно. — Беатриса опять склонилась над работой.

Он говорил так уверенно, хотя до сих пор по Лондону бродили самые нелепые слухи о сумасшедшем графе.

— Я опять стану графом и хозяином в моем фамильном особняке.

— Надеюсь, ты не станешь возражать против нашего с дядей присутствия здесь, — пошутила она.

— Не говори глупостей, — вспылил он.

— Это не глупости, — печально отозвалась она. — Это…

— Что это?

— Я понимаю, сейчас тобой владеет одна цель — вернуть, во что бы то ни стало титул, состояние, земли — в общем, все, что ты потерял. Конечно, это важно, но, мне кажется, ты упускаешь из виду нечто большее, существенное.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Рено, его лицо сразу стало чужим, враждебным.

— Ты никогда не думал о том, что будешь делать, когда вернешь свое состояние и опять станешь графом?

— Конечно, думал. Надо будет серьезно заняться своими поместьями, повысить их доходность. Все нужно привести в порядок. — Он с досадой махнул рукой: — А что ты хочешь от меня?

Когда он сердился, то сразу становился очень неприятным, просто отталкивающим человеком. Она крепко сжала край стола и решительно заявила:

— Будучи графом, ты мог бы совершить столько добрых и полезных дел…

— А разве я не хочу этого? — удивился он.

— Неужели? — не скрывая своей горечи, воскликнула Беатриса. — Но ты стараешься только ради себя. Тебя волнует только твое состояние, деньги, поместья. А ты не подумал о том, сколько добра может принести твое богатство? Ты будешь сидеть в палате лордов, принимать законы, а если захочешь, то сможешь предлагать свои собственные законопроекты.

— Беатриса, все это прописные истины. Скажи откровенно, что ты от меня хочешь?

— Скоро в парламенте будет слушаться законопроект мистера Уитона, — заторопилась Беатриса. — Билль о военных пенсиях. Он даст вышедшим в отставку солдатам возможность достойно жить, а не просить милостыню.

Рено с безразличным видом махнул рукой:

— Послушай, у меня сейчас совсем нет времени заниматься этим.

Беатриса стукнула кулаком по столу и, к немалому удивлению Рено, закричала:

— А когда у тебя будет время, Рено?

— Я тебе уже говорил, — сдержанно и холодно ответил он. — После того как мне вернут титул.

— И тогда ты начнешь волноваться о других? Ты уверен?

Беатриса задрожала от бессильного гнева и отчаяния. Теперь она говорила о более важном — об их взаимоотношениях.

— Ответь мне, Рено, ты меня любишь? Он осторожно спросил:

— Почему ты сейчас меня спрашиваешь об этом? Слезы выступили у нее на глазах. Неужели он не понимает, что она имеет в виду?

— Ты настолько замкнулся в себе, настолько очерствел сердцем, что разучился думать, волноваться о других. Иногда мне кажется, что ты вообще не способен заботиться о ком-нибудь, кроме себя.

И она поспешно выбежала из комнаты.