Волшебная сила любви

Глава 10

А Арман и не думал над ней потешаться. Ни над ней, ни над ее положением. И не только потому, что сочувствовал ее несчастью. Когда до него дошла весть о намечаемом бракосочетании, он понял, что это будет трагедией также и для него.

Он, конечно, пытался спрятаться от правды, снова и снова повторяя себе, что это не любовь, а только безрассудная страсть, увлечение, и что со временем он это в себе переборет.

Но в конце концов он вынужден был признаться себе, что любит Ребекку всем своим сердцем, всей душой. Ему было бы ужасно трудно пережить ее возвращение в Индию. Теперь же, когда она станет женой Жака и будет навсегда потеряна для Армана, видеть ее, встречаться с ней лицом к лицу во всякий его приезд на Берег Пиратов – вот истинное мучение!

Нет, потребности смеяться у него не было: он чувствовал к ней глубокую жалость и сочувствие и был взбешен поступком брата. Как мог Жак на ней жениться? Неужели он решил, что если разрушена его собственная жизнь, то он имеет право погубить и ее? Арман знал, что у брата слабый характер, и все же не мог поверить, что тот способен на сознательную жестокость. Именно так он и расценивал эту женитьбу.

Арман долго и трудно спорил с собой, следует ли ему появляться на свадьбе. Причина, по которой он наконец склонился к решению пойти, несколько удивила даже его самого. То, что могут обидеться Жак или Эдуард, его заботило мало. Ему не хотелось обижать Ребекку. Он решил поехать также ради Фелис, поскольку его отсутствие ей наверняка было бы неприятно.

Вид светящейся от счастья Ребекки причинил Арману нестерпимую боль. Представляя, какое жестокое разочарование ее ждет, он много пил, желая покинуть праздник, как только станет возможно. Ему это удалось еще до того, как выстроилась очередь целовать невесту. Подобной процедуры он перенести просто не мог, и кроме того, это был бы настоящий поцелуй Иуды.

Вначале он направил коня в Ле-Шен, но затем изменил намерение и повернул к Бофору. Арман долго скакал не останавливаясь. Было уже совсем темно, когда он, совершенно опустошенный, остановился, резко натянув поводья, у портовой таверны. От выпитого вина и ощущения окончательной и бесповоротной потери Ребекки Арман был готов крушить все, что попадалось на пути.

Человеком он был необщительным и потому таверны посещал не часто. Так, только от случая к случаю, направляясь на Берег Пиратов или возвращаясь оттуда, останавливался у «Головы кабана», чтобы пропустить кружечку-другую пива. Однако Энни Кондон, полногрудая хозяйка таверны, знала его в лицо.

Арман занял столик в самом темном углу. К нему, вихляя бедрами, приблизилась Энни, веселая, симпатичная девушка. Ходили слухи, что она долго не задумывалась, выбирая мужчину.

Энни остановилась у стола и, уперев руки в бока, приветливо посмотрела на него своими теплыми голубыми глазами.

– Господин Молино, сегодня один из тех редких вечеров, когда мы имеем счастье видеть вас!

– Принеси мне кружку рома, – проговорил он, не поднимая глаз.

– Кружку? Я не ослышалась? – уточнила она, вскинув брови. – Что-нибудь празднуете?

– Праздную, это верно. Ведь не каждый день случается такое событие, когда женится брат, – отозвался он с хриплым смехом.

– Господин Жак? Я ничего об этом не слышала.

– А почему ты должна была слышать? – Арман бросил на нее пристальный взгляд. – Так ты принесешь мне ром?

– Принесу, принесу, дорогой. Только не надо кипятиться. – Энни направилась к бару.

Арман оглядел таверну. В этот поздний час она была уже почти пуста, кроме него, в зале находились только трое. Он облегченно вздохнул. Сейчас ему меньше всего хотелось бы вступать с кем-нибудь в разговоры.

Энни возвратилась с ромом, поставила кружку перед Жаком, но не уходила.

– В чем дело, Энни? – спросил Арман, подняв голову.

– Сегодня такая противная погода. Там, – она сделала жест головой в сторону дверей, – ужасно холодно, как у… – Энни остановилась, подбирая выражение, но, так и не найдя, с улыбкой добавила: – С другой стороны, отличный вечер.

– Отличный вечер для чего? – суховато проговорил он.

– Отличный вечер для хорошей компании, вот что я подумала.

– О, тут ты права. Но лично я пришел сюда не для компании, а просто выпить. Если мне что-нибудь понадобится, я дам тебе знать.

– Слушаюсь, сэр! – Недовольная Энни резко повернулась и двинулась прочь.

Некоторое время Арман смотрел на соблазнительное покачивание ее бедер, а затем взял кружку и глотнул обжигающий горло ром. Его взгляд отяжелел еще больше, он сидел нахмурясь, мысленно возвращаясь назад, к свадьбе Ребекки.

Какой прекрасной она была, какой счастливой! Он отдал бы все на свете за то, чтобы она посмотрела на него хотя бы один раз так, как смотрела на Жака! Если бы только можно было оказаться на месте брата! Арман представил себя и Ребекку на брачном ложе, и внезапный огонь опалил его душу и тело настолько сильно, что он громко застонал.

«Наверное, сейчас они с Жаком уже остались вдвоем, может быть, именно в этот момент Ребекка узнаёт, что отныне ей суждено быть ему женой только на словах.

Интересно, вспомнила ли она, что я говорил ей в тот день в Ле-Шене? Если вспомнила, то должна догадаться, что я знаю о несчастье Жака. Ей бы следовало понять, что тогда я пытался ее предупредить:

Почему у меня с ней так плохо сложилось? С первой встречи я как будто специально все делал наперекор ей, как бы назло. Если бы я был добрее, приветливее, в конце концов, просто вежливее, может быть, тогда… Нет! Полностью от меня это не зависело. Она была высокомерной, надменной, кичливой, чувствовалось, что она привыкла повелевать мужчинами…»

Его размышления прервали громкие голоса. Он оглянулся на столик у самого входа в таверну, где сидел дюжий детина. Рядом стояла Энни. Детина тянул девушку за руку, пытаясь усадить к себе на колени.

Арман узнал его. Это был рыбак по имени Б рок, хамоватый, неотесанный англичанин. Трезвым его Арман никогда не видел. Сейчас Брок, разумеется, тоже был пьян.

Какое-то время Арман просто смотрел. Его даже слегка забавляло то, как Энни сопротивлялась. Она что-то сердито сказала здоровяку, а тот, заливаясь смехом, стал тянуть ее еще сильнее. Отчаявшись вырваться, Энни с размаху ударила его ладонью по бородатому лицу.

Брок заревел от злости и больно скрутил ей руку. После чего все-таки усадил к себе на колени.

Арман, не думая, вскочил на ноги. Гнев, злость, отчаяние, ожесточение – все это кипело в нем, он был сейчас как котел, переполненный паром, готовый вот-вот взорваться. Арман стремительно направился через зал.

– Отпусти ее, скотина!

Брок с трудом приподнял веки и посмотрел на неге затуманенными глазами.

– Пошел прочь, парень. Не лезь не в свои дела.

– Я снова повторяю… отпусти ее.

– Пошел к чертям собачьим! За те деньги, которые я здесь сегодня потратил, можно позволить и немного удовольствия.

Не произнеся больше ни слова, Арман схватил этого мужлана за широкое запястье и с силой сжал. Видимо, ему было больно, потому что Брок замычал и ослабил захват. Этого оказалось достаточно, чтобы Энни смогла освободиться. Она поспешно удалилась.

Брок вперил в Армана красноватые глазки.

– По какому праву ты суешь свое рыло в мои дела? Да я сейчас разобью тебе башку!

Уперевшись обеими руками о стол, Брок начал подниматься. Поднимался он медленно, а когда почти встал, Арман схватил со стола тяжелую кружку из-под эля, поднял обеими руками и обрушил на его голову. Кружка разбилась вдребезги, так, что по столу и по полу разлетелись осколки, а Брок медленно обмяк и, сломав под собой стул, повалился на пол.

Несколько мгновений Арман стоял над ним, выжидая, но тот не шевелился. Густые спутанные волосы рыбака начали намокать кровью. Арман наклонился, взял его за ноги и потащил к двери. Затем он выволок Брока на улицу и тут же вернулся, отряхивая руки, с выражением свирепого удовлетворения на лице. Казалось, что он радуется поводу дать выход своему ожесточению.

У дверей его встретила Энни.

– Спасибо, сэр. Бог знает, что бы мог этот Брок сейчас натворить. Низкий тип!

Арман улыбнулся:

– В данный момент он уже ничего не натворит. Могу поспорить, Энни, сегодня вечером он тебя вряд ли побеспокоит.

Арман возвратился к своему столу и допил ром. Но ему показалось мало, и он подал знак Энни принести еще. Она приблизилась к его столу и произнесла извиняющимся тоном:

– Мы закрываемся, господин Молино. Вы же видите, здесь уже никого не осталось, кроме вас.

Арман оглянулся и, убедившись, что она права, поднялся на ноги.

– В таком случае – ладно. Я и так уже принял достаточно. Пришло время отправляться в Ле-Шен.

– Зачем вам отправляться верхом так поздно? – Она посмотрела на него в упор. – У меня наверху есть комната. Если вам будет угодно, можете переночевать здесь.

Он пристально посмотрел на нее. В конце концов, она девушка чистая, весьма даже привлекательная и определенно желающая его общества. Он вдруг вспомнил Ребекку, и в нем сразу же возникло желание. «А почему бы и нет? Похоже, никому больше я не нужен, и остаться сейчас здесь с ней куда лучше, чем отправляться по такому холоду ночью домой и ложиться в одинокую постель».

Он наклонил голову:

– Твое приглашение принято, Энни.

Через несколько минут он поднимался по шаткой лестнице вслед за Энни, не отрывая взгляда от ее покачивающихся бедер. Ночь была промозглая, со стороны бухты дул холодный ветер. Арман поежился. Энни на ощупь открыла дверь и ввела его в небольшую комнату с чистой заправленной постелью и полотенцем, которое висело на крюке, вбитом в стену. Кроме кровати, никакой мебели в комнате не было. Даже стула.

Она с улыбкой повернулась к нему:

– Я знаю, ты привык к лучшей обстановке, но по крайней мере я стараюсь, чтобы здесь было чисто.

– Этого более чем достаточно, – чуть слышно отозвался он.

Она подошла к нему ближе – настолько близко, что он мог почувствовать исходящий он нее жар, – засунула ему под рубашку руки и стала блуждать пальцами по груди.

– Каждый раз, когда ты приходил, я смотрела на тебя и восхищалась: какой красивый молодой джентльмен!

– Так думают очень немногие, – пробормотал он. Он взял в ладони ее лицо и приблизил свой рот к ее рту. К его удивлению, на вкус ее рот оказался очень приятным. От прикосновения ее полных грудей, прижатых к его груди, в нем окончательно разгорелось желание.

Через мгновение они были в постели. Она каким-то образом уже успела раздеться и теперь помогала ему расстегнуть брюки.

Арман был снова удивлен – на этот раз неистовости ее отклика. Причем он чувствовал, что это была не притворная, а подлинная страсть.

Входя в нее снова и снова, он как будто освобождался от своей боли и гнева, которые не мог выразить словами. Но она не роптала, а напротив, давала понять, что испытывает удовольствие, поднимая высоко вверх нижнюю часть тела, чтобы встретить его толчки, пока наконец не застонала и не прилипла к нему, обхватив его талию ногами. И тут же страсть самого Армана тоже достигла кульминации. Он громко захрипел и начал содрогаться.

– Ты все время выкрикивал имя какой-то женщины, – мягко проговорила Энни, после того как они некоторое время молчали, лежа рядом друг с другом.

Он напрягся.

– Неужели?

– Да. Что-то похожее на «Ребекка».

Ребекке было очень трудно возвращаться на Берег Пиратов. Она, конечно, умела притворяться, если это было необходимо, но все же долгое время скрывать свои чувства не могла. А в данной ситуации требовалось постоянно лицемерить, играя какую-то роль. Причем роль эту она находила для себя неприятной и обидной до предела. А Эдуард и Фелис ожидали, что она возвратится к ним счастливой молодой женой.

Кроме того, была еще Маргарет. Она не любила пристально наблюдать за другими, но они с Ребеккой были так близки, что Маргарет определенно почувствует что-то неладное, если Ребекка ненароком обнаружит, что несчастна и пребывает в депрессии.

Недели, что они провели с Жаком в Саванне после свадьбы, позволили Ребекке немного оправиться от тяжелого удара. Поскольку никто не ждал, что новобрачные будут наносить визиты или блистать в обществе, то их, к счастью, оставили в покое. Ребекка проводила время, собирая внутренние силы, чтобы постепенно привыкнуть к горькой правде своего замужества. Наконец, полностью восстановив над собой контроль, она стала похожа на озеро, под ровной поверхностью которого кипела и бурлила глубокая обида и боль.

Ее страдания усиливались еще и тем, что Жак, по-видимому, легко примирился с существующей ситуацией. После того болезненного признания он заметно повеселел, будто, выговорившись, освободился от постоянно терзавших его демонов. С ней он был по-прежнему внимательным, предупредительным и добрым. Больше всего Ребекку раздражало его поведение. Ему удавалось искусно притворяться, изображая счастливого супруга, не только перед посторонними, но и перед ней самой, и, кажется, он ожидал от Ребекки, чтобы она приняла правила этой игры. Однако Ребекка не могла смириться с такой жизнью.

Год только начался. По утрам деревья окутывал жемчужный туман, делая их верхушки едва различимыми. Остров по-прежнему был прекрасен. Только на прогулках Ребекка чувствовала себя немного бодрее, мысленно повторяя: «Вот я и возвратилась, надо привыкать – отныне это мой дом».

И конечно, она сильно соскучилась по Маргарет. Жаль только, что нельзя с ней откровенно поговорить о Жаке, – это было бы таким облегчением. Но нет, это было совершенно невозможно.

В «Доме мечты» их встретили с распростертыми объятиями. Эдуард, конечно, отпустил пару шуточек в своем духе, выразив удивление, что они решили так рано возвратиться на остров.

– Я думал, вы пробудете в городе подольше, по крайней мере до Пасхи, – сказал он, подмигивая. – Куда торопиться? На месте Жака я бы не спешил.

Ребекка скрепя сердце выдала им историю, которую Жак придумал перед отъездом, о том, что в городе ей одиноко, поскольку она чужая и мало кого знает, что она очень по ним соскучилась и здесь ей будет много лучше. Ребекка изложила свои доводы, очаровательно улыбаясь, и они были приняты без всяких сомнений.

Фелис приказала накрыть чайный стол на застекленной террасе, заставленной благоухающими растениями. Они мило беседовали о том о сем, пока разговор вдруг не коснулся индейцев-семинолов, которые опять бунтовали во Флориде.

Еще осенью, вскоре после появления генерала Джэксона на приеме в Саванне, индейцы поднялись на войну. Их вождь предупредил полковника Мейга, который командовал фортом Скотт, чтобы не пересекали реку Флинт. В ответ американцы сожгли деревню, там в огне погибло много индейцев. Возмездие семинолов было быстрым и ужасным. На следующий день после Рождества генерал Джэксон снова принял командование над американскими войсками.

– Жак, ты слышал, что Джэксон возрождает форт Негро на острове Амелия? – спросил Эдуард.

Жак кивнул:

– Да. Я также слышал, что они назвали новый форт именем Гадсдена[12]. Я полагаю, генерал скоро снова начнет воевать с семинолами.

Эдуард печально кивнул:

– Ходят слухи, что на враждебные действия семинолов подстрекают Френсис и Питер Маккуины. Говорят также, что на их стороне Вудбайн, Арбатнот и другие иностранцы.

Ребекка вопросительно посмотрела на Эдуарда.

– А кто такие эти Маккуины?

– Вожди индейцев племени крик, которые после поражения в войне нашли убежище во Флориде.

– Означает ли это, что будет война с семинолами?

Эдуард грустно улыбнулся:

– Конечно, моя дорогая, и, возможно, это не так уж плохо.

Она внимательно посмотрела на него.

– Не так плохо?

– Война с семинолами даст Джэксону шанс возобновить действия во Флориде и выполнить свой первоначальный план. Ведь вы сами лично могли слышать, как он говорил, что единственное решение многих проблем, с которыми мы сталкиваемся в регионе, – это освобождение Флориды от испанцев. Воинственность семинолов, как мне кажется, развязывает Джэксону руки, позволяя действовать легитимно.

Ребекка вспомнила волнения в Индии и своего отца. Мужчины всегда слишком легко говорят о войне, словно убитые и искалеченные люди не больше чем пешки в шахматной игре. Будучи дочерью офицера, она не понимала, как они могут так пренебрежительно относиться к ранам и смерти. Жак является живым примером, какие увечья может получить на войне мужчина.

– Ты не думаешь, сынок, – снова заговорил Эдуард, – о том, чтобы снова пойти под начало к Крепкому Орешку, если придется воевать?

Ребекка увидела, как побледнел Жак, и на мгновение – только на мгновение – почувствовала к нему жалость, которая пересилила все то плохое, что он ей сделал.

– Нет, отец, – произнес Жак. – Я навоевался достаточно и свой долг выполнил. А кроме того, у меня теперь есть Ребекка, я о ней должен думать.

Он посмотрел на нее и нежно улыбнулся, а Ребекка ощутила, как в ней вновь поднимается злость, которая мгновенно смыла всякое сострадание. Ей так хотелось, чтобы он пошел на войну! Тогда бы не пришлось постоянно притворяться, изображая счастье, которого не существует.

Позднее, когда Ребекка оглядывалась назад, вспоминая этот период своей жизни, ей всегда казалось, что ее первая брачная ночь явилась своего рода катализатором, который стимулировал последующие трагические события.

Едва они с Жаком устроились в «Доме мечты», как пришло письмо из Индии с ужасными новостями.

В ноябре, почти одновременно с бунтом семинолов во Флориде, раджа Нагпура, Anna Сахиб, объединился с Байрамом, вождем мятежных маратхов. Их войска напали на британскую резиденцию в Нагпуре. В результате сражения, одного из самых жестоких в истории британской оккупации Индии, английские войска понесли тяжелые потери. Верх над индусами в конце концов удалось одержать, но англичане понесли огромные потери. Среди погибших был и отец Маргарет.

Маргарет, неутешная в своем горе, вскоре слегла. Ребекка, очень любившая своего дядю, тоже тяжело переживала потерю. Она не отходила от Маргарет не только потому, что жалела свою кузину, но также и потому, что ее собственные страдания при этом как бы отходили на второй план.

У Маргарет неожиданно поднялась высокая температура, которая ослабила ее настолько, что она вообще не могла двигаться. Ребекка обтирала ее бледный лоб платком, смоченным в холодной воде, а та отшвыривала ее руку и принималась кричать, что это она виновата в смерти отца. Ведь у нее было предчувствие чего-то ужасного, что должно было случиться, и ей следовало его предупредить. Ребекка держала ее за руки и успокаивала как могла, говоря, что она ни в чем не виновата, что отца нельзя было никак предупредить, но Маргарет и слушать не хотела.

В болезни кузины Ребекка обнаружила и положительную сторону. Теперь она с полным правом могла проводить большую часть времени с ней, а значит, меньше с Жаком и его родителями. Из апартаментов Жака, в которых она жила с момента их возвращения на остров, Ребекка переселилась в спальню Маргарет, где для нее была поставлена небольшая кровать.

Как-то вечером, когда Маргарет чувствовала себя уже намного лучше, Ребекке с трудом удалось добиться, чтобы та заснула. Для этого пришлось дать ей некоторую дозу опия. Сама, усталая и опустошенная, Ребекка устроилась на узкой неудобной кровати и почти сразу же погрузилась в глубокий сон.

Ей снились сны, много снов, но постепенно в них вторглось нечто постороннее, какая-то неясная, легкая, как дуновение ветра в ветвях деревьев, струнная музыка. Под ее действием Ребекка стала просыпаться. Но мало-помалу сон снова начинал овладевать ею, увлекал в свое царство. Однако музыка становилась громче, еще громче… Ребекку охватил страх, и она окончательно проснулась.

Она лежала в оцепенении, вспоминая ту ночь прошлым летом, когда кто-то проник к ней в комнату. С сильно колотящимся сердцем она напряглась, прислушиваясь к необычным звукам. Вначале это была только музыка, мягкая и вкрадчивая, но затем на ее фоне стали различимы звуки, от которых у нее пошли по телу мурашки. Это были шаги, тихие шаги. Кто-то ступал по ковру, мягко, по-кошачьи.

Она вся затрепетала, ей показалось, что в комнате вдруг поднялся ветерок, и в темноте – темнота была кромешная – она каким-то чудом различила, как кто-то склонился над ее постелью. Она его не видела, но точно знала о его присутствии.

Ребекка попыталась открыть рот и закричать, но не смогла. Было такое чувство, будто горло ей сжала чья-то холодная рука.

Теперь она могла даже слышать его дыхание и чувствовать его запахи… Табак, спиртное? Или что-то еще? Нет, более сладкое, даже тошнотворное.

А затем ее коснулась рука. Это была рука мужчины – Ребекка не сомневалась. Рука нежная и сладострастная, похотливая рука. Она прижалась к верхней части ее груди, затем скользнула вниз, отбросила одеяло и начала двигаться дальше, к низу живота, затем еще дальше…

Внезапно ее оцепенение прошло, словно рассеялось. Ребекка вытянулась, а затем, почти прыгнув, села и вслепую изо всей силы ударила кулаком.

Послышался хрип – видимо, у ночного гостя перехватило дыхание, поскольку она попала ему в солнечное сплетение, затем раздался звук удаляющихся шагов и слабый скрип закрывающейся двери.

Трепеща, Ребекка нащупала в темноте спички, чтобы зажечь свечу. Подняв ее повыше, она увидела, что комната пуста. Кроме нее и Маргарет, здесь никого не было. Слышала ли что-нибудь Маргарет?

Чтобы подняться с постели, потребовалось несколько секунд, потому что ноги были как ватные. Склонившись над Маргарет, Ребекка убедилась, что та медленно и ровно дышит. Спит. Она молча поблагодарила Бога, что уберег ее, не дав закричать. Иначе она бы разбудила Маргарет. Больной новые потрясения вовсе ни к чему.

Ребекка возвратилась в постель и поставила свечу рядом на столик, зная, что больше в эту ночь ей не заснуть. «Нет, так оставлять нельзя! Надо было не дипломатничать, а в первый же раз рассказать Эдуарду и Фелис. Но теперь я эту ошибку не повторю и все им открою. Завтра же».

– Так вы говорите, в вашей комнате кто-то был? Посреди ночи? – удивленно воскликнула Фелис. – А вы в этом уверены, моя дорогая? Надо учесть, что совсем недавно пришло известие о гибели вашего дяди. Это такое горе! Такой удар! Может, вам все это приснилось?

Ребекка сжала губы. Сравнительно недавно она пережила удар гораздо больший, чем предполагает Фелис, и вот теперь гнев, который копился в ней с той самой первой брачной ночи, грозил вылиться наружу. Она сделала над собой усилие, стараясь, чтобы голос звучал ровно:

– Уверяю вас, Фелис, такое случается уже не первый раз. Летом этот таинственный визитер посетил нас дважды – один раз меня и один раз Маргарет.

Эдуард, который сидел рядом с Фелис, пристально посмотрел на Ребекку:

– Но почему вы сразу же не сказали нам об этом? Почему вы ждали до сих пор?

– Я не стала говорить вам тогда, потому что полной уверенности у нас не было, – спокойно произнесла Ребекка. – А вдруг это галлюцинации, связанные с переменой климата? Поэтому не хотелось зря затевать неловкого разговора. Кроме того, подобное больше не повторилось. И на этот раз мне было непросто заговорить. Но я не хочу, чтобы такое повторилось.

– Значит, к вам в комнату ночью кто-то заходил, но слышали это только вы. А Маргарет? Она что, все это время спала? – спросил Эдуард, скептически прищурив глаза.

– Перед сном я дала Маргарет дозу опия, – выпалила Ребекка, может быть, резче, чем следовало. – Кроме того, этот ночной посетитель вел себя исключительно тихо. Ничего слышно не было, кроме музыки.

– Понятно, понятно, – задумчиво проговорил Эдуард. – Вернее, ничего не понятно. Вы говорите, раздавалась музыка, играли на каком-то струнном инструменте, похожем на арфу. У нас есть арфа, но вчера на ней никто не играл, могу вам дать гарантию. Кроме арфы, в доме еще имеются старинные китайские инструменты, и в принципе подобные звуки могли издавать они, но, как вам известно, в нашей семье на них никто играть не умеет. Все это более чем странно!

– Вы находите это странным, – с вызовом произнесла Ребекка, – но не в том смысле, в каком это нахожу я. Следует понимать так, что вы мне не верите.

– Ну что вы, моя дорогая, я ведь этого не сказал, – поспешил успокоить ее Эдуард. – Просто надо учитывать то, что после получения письма из Индии вы были слегка не в себе.

– А Жаку вы об этом сказали? – спросила Фелис.

Ребекка поняла, что совершила ошибку. Любая нормальная жена в таких случаях первым делом рассказывает все мужу.

– Нет, я решила вначале поговорить с вами, поскольку дом принадлежит вам. Я надеялась, что вы сможете это как-то объяснить.

Фелис покраснела.

– Вы что, думали, нам все известно и мы позволяем такое в своем доме?

– Честно говоря, я просто не знаю что и думать, – ответила Ребекка. – Но дальше так продолжаться не может. Я должна вам признаться и еще кое в чем: летом мы с Маргарет обнаружили в гостиной вход в потайную галерею. Я готова показать вам его.

Эдуард встал.

– Я пойду позову Жака, и мы начнем расследование. Немедленно.

– Открывается это вот так. – Ребекка нажала на листок, под которым скрывалась потайная пружина.

Деревянная панель медленно отъехала в сторону, открыв черный прямоугольник прохода Жак наклонился и вошел в темноту.

– Здесь абсолютно ничего не видно.

Он возвратился в гостиную и взял Ребекку за руку.

– Ребекка, я очень сожалею. Почему ты не сказала мне раньше, когда это случилось в первый раз? Теперь, конечно, я обследую эту галерею и выясню, куда она ведет. – Он посмотрел в черноту и нахмурился. – Не могу себе представить, кто мог этим воспользоваться. – Она бросил взгляд на отца: – Дед никогда не говорил вам, что в доме есть потайные ходы?

Эдуард покачал головой.

– Нет, мой мальчик. Я озадачен не меньше тебя. Конечно, твой дед был странный человек, чего-чего, а секретов у него было предостаточно. Вот этот, что перед нами, очевидно, один из них. Но нам не следует тратить время на разговоры. Я прикажу Дупте принести фонарь, и мы вместе осмотрим эту тайную галерею.

– Пусть Дупта обязательно принесет фонарь, но исследовать галерею буду я, – твердо заявил Жак.

На несколько секунд Ребекка почувствовала к Жаку если не симпатию, то все же какое-то расположение. Обнаружить, кто этот загадочный ночной гость, для Жака было сейчас очень важно, потому что ему очень хотелось сделать для нее хотя бы что-то.

Заметив на лице Эдуарда недовольство, Ребекка сказала:

– Кстати о Дупте: вы не считаете, что этим ночным визитером мог быть он? Вы убеждены, что в вашем доме никто не умеет играть на восточных инструментах? Возможно, Дупта знаком с ними? Не следует забывать, что он индус, а музыка, которую я слышала ночью, чем-то напоминает мне индийскую.

Эдуард удивленно посмотрел на нее:

– Это никак невозможно, моя дорогая. Я вас уверяю, Дупта здесь ни при чем. Этот человек обязан мне жизнью и поэтому полностью предан. В довершение ко всему вы, наверное, успели заметить, что он благородного происхождения и поэтому на такое просто не способен. Понимаете?

– На его благородное происхождение я обратила внимание сразу же, – холодно заметила Ребекка. – Он высокомерен до наглости. Но он индус, а мы с Маргарет – англичанки, и то, что он относится к нам, мягко говоря, без всякой симпатии, неудивительно. Особенно если учесть последние события в Индии.

– Она права, отец, – сказал Жак. – В этом нет ничего невероятного.

Эдуард покачал головой:

– Если бы вы знали Дупту, как его знаю я, то поняли бы, что это совершенно невозможно. Но довольно разговоров. Я прикажу ему принести фонарь, и мы трое – ты, Дупта и я – исследуем этот ход.

После того как трое мужчин скрылись в темноте потайной галереи, Ребекка с Фелис расположились в гостиной.

– Фелис, что вы знаете о Дупте? Мне хотелось расспросить вас о нем еще с момента нашего прибытия. Насколько я понимаю, здесь не принято, чтобы в доме был слуга-индус. Всюду, где я была, черные слуги.

Прежде чем ответить, Фелис некоторое время поправляла оборки на своем платье.

– О Дупте, моя дорогая, мне известно совсем немного. Только то, что Эдуард нашел его в Чарлстоне. Понятия не имею, как он там оказался. Знаю только, что он был совершенно без денег и в очень затруднительном положении – поскольку он темнокожий, его вполне могли принять за беглого раба. На Эдуарда большое впечатление произвели его ум, образованность, воспитание. Предложив место управляющего, он фактически спас ему жизнь. За все это Дупта ему очень благодарен. Он у нас, кажется, уже пять лет и за это время не дал ни единого повода для недовольства.

Ребекка вздохнула:

– Насколько было бы удобнее, если бы ночным визитером оказался он.

– Что вы имеете в виду, моя дорогая?

– Хм… Но если это не он, тогда кто же?

Фелис вдруг засуетилась:

– Надо пойти посмотреть, готов ли чай. После всех этих поисков мужчины наверняка захотят подкрепиться.

Она встала и поспешила к выходу. «Довольно странная реакция», – подумала Ребекка, с любопытством глядя ей вслед.

Чайный стол был накрыт сразу же, как только мужчины закончили исследование тайного хода. К столу вышла и Маргарет, в первый раз за много дней. По поводу тайного хода до самого конца трапезы ничего сказано не было.

Маргарет выглядела много лучше. Видимо, ей полегчало – цвет лица стал свежее, только похудела сильно. Она даже несколько раз улыбнулась. Ребекка была этому очень рада и старалась подкладывать сестре бисквиты и печенье.

Однако после чая Маргарет задерживаться не стала – извинилась и ушла. А Ребекка немедленно отвела Жака в сторону. Ей хотелось поговорить с ним наедине, поскольку Эдуард и Фелис вели себя как-то странно. Ведь он все же был ее мужем, по-своему любил ее, и она не сомневалась: ему можно полностью доверять в том, что касается проблемы с тайным ходом.

– Итак, – поинтересовалась она, едва сдерживая нетерпение, – что вам удалось найти?

Жак улыбнулся одной из самых своих очаровательных улыбок (правда, эти улыбки на нее уже не действовали):

– Можешь себе представить, Ребекка, весь дом похож на соты! Его во всех направлениях пересекают тайные галереи. Жаль, что я не знал об этом в детстве. Как было бы интересно побродить по ним.

– Но ты выяснил, где главный выход?

Он покачал головой:

– Я же тебе сказал, это настоящий лабиринт. Каждый участок галереи соединен с десятками других. Выходы есть почти в каждую комнату, включая все спальни.

Ребекка чуть не вскрикнула.

– Ты имеешь в виду, что этому злодею не нужно было проходить через потайную дверь, которую мы с Маргарет обнаружили? Он мог прийти прямо в наши спальни?

– Несомненно.

– В таком случае прекратить это можно, только забив все тайные двери.

Жак пожал плечами:

– Вначале их надо обнаружить. Но я сильно сомневаюсь, что в ближайшее время это возможно.

– Ты мне кажешься на удивление беззаботным.

– О нет, моя дорогая. Я просто настолько ошеломлен, что… – Он вдруг замолк и взял ее за руку.

Она осторожно высвободилась и села в ближайшее кресло.

– А что говорит твой отец?

– Он сказал, что также поражен этим открытием, и обещал докопаться до сути. В любом случае тебе следует вернуться ко мне, а с Маргарет на ночь будет оставаться горничная.

– А Дупта? Как он реагировал на все это? Ты ничего не заметил? Может быть, он чем-нибудь себя выдал, вел себя как-то странно? У тебя не создалось впечатления, что он знаком с этими ходами?

Жак задумался.

– Нет, он вел себя вполне нормально. Если этот ночной визитер – Дупта, то он, несомненно, превосходный артист.

– А не кажется ли тебе, – проговорила Ребекка, – что, возможно, так оно и есть?