Волшебный цветок

Глава 1

Ривер-Фоллз, штат Висконсин 1883 год

— Ты никуда не поедешь! Я запрещаю!

Ферд Андерсон подошел к камину и положил ладонь на дубовую каминную полку. Прищурившись, он впился злобным взглядом в лицо сестры.

Несмотря на волнение, Кристин старалась говорить спокойно:

— Ферд, я уже не ребенок. Мне двадцать три года, и я…

— Старая дева, — в раздражении перебил ее Ферд. — Старая дева, которая последние десять лет пользовалась моим гостеприимством и ни разу в жизни не удалялась от родного дома дальше чем на тридцать миль.

Замечание брата больно задело Кристин, но она не подала виду.

— И ты рассчитываешь, что я позволю тебе самостоятельно отправиться за тридевять земель, в Монтану, в дикое, необжитое место под названием Биг-Тимбер? (Переводится как Большой Лес. — Здесь и далее примеч. пер.)

— Мистер Хэнсон писал, что Монтана скоро станет сорок первым штатом.

— Будь она хоть первым штатом, мне плевать! Да и что он понимает, этот полоумный Хэнсон? Вот тебе мое последнее слово: ты никуда не поедешь.

— В наше время женщины пользуются большей свободой. По-моему, ты забыл, что мы живем не в средние века, а в восьмидесятые годы девятнадцатого века. И я уже взрослая. Ты не имеешь права решать за меня.

— Неужели? Не имею права, говоришь? — переспросил Ферд. Он одним движением руки оттолкнулся от каминной полки. Его лицо побагровело, губы превратились в тонкую линию. — Скажи на милость, кто заботился о тебе все эти годы, кто дал тебе кров, кусок хлеба, одежду?

— Конечно ты, Ферд, но ведь я отрабатывала свое содержание, выполняя домашнюю работу.

Он словно не расслышал ее последних слов.

— И вот теперь, когда у тебя появилась возможность отплатить мне за заботу, ты вздумала сбежать из моего дома, заполучить наследство своего непутевого дядюшки и промотать его в одиночку!

— Вряд ли дядя Ярби был такой уж совсем непутевый работник. Все-таки он сумел нажить кое-что.

— Я помню, мама рассказывала, что он был лентяем, каких свет не видывал.

— Моя мать его любила. Дядя Хэнсел как-то говорил Густаву, что у дяди Ярби доброе сердце и что он по натуре искатель приключений; ему хотелось сначала повидать мир, прежде чем осесть на одном месте.

Ферд пренебрежительно фыркнул:

— Подумаешь, дядя Хэнсел! Да он только и смог оставить своим сыновьям, что полдюжины коров, пару быков и заложенную ферму, а еще — полный дом женщин, которых нужно кормить-поить, и бездельника Густава, который не желает жить на ферме и хоть немного облегчить бремя Ларса.

Не имело смысла спорить, что Густав — вовсе не бездельник. Ферда всегда раздражали красота и приятные манеры Густава. Немного помолчав, Кристин попыталась сменить тему:

— Я не знала, что ты считаешь меня обузой, Ферд. — Она обошла вокруг кресла и принялась с преувеличенной тщательностью расправлять белую вязаную салфетку на спинке. — Ты сам настоял, чтобы я переехала сюда, когда умерла мама. Потом ты продал ферму, и я подумала, что моя доля пошла в счет платы за мое содержание.

— Как ты думаешь, на сколько могло хватить этих денег? На всю жизнь? Да они давным-давно кончились.

— Но, Ферд, я была для тебя бесплатной экономкой, портнихой, няней твоим детям.

— Неправда! — раздался срывающийся голос Андоры, жены Ферда. — Как ты можешь так говорить! Когда ты приехала, то сама пожелала взять на себя хозяйственные заботы. Мы дали тебе крышу над головой и…

— Замолчи! — прикрикнул на жену Ферд. Андора заплакала, и он разозлился еще больше. — Ну-ка, прекрати реветь!

Женщина тихонько вскрикнула, снова опустилась на диван и замерла с выражением оскорбленного достоинства на лице.

Тяжело дыша, Ферд вернулся к камину. Он был заметной фигурой в городе, много работал и своим трудом и целеустремленностью добился процветания. По мере того как росло население Висконсина, расширялась и его торговля лесом. Он даже собирался открыть филиал компании в соседнем городе, и деньги, вырученные за наследство Ярби, пришлись бы ему очень кстати.

Будучи на четырнадцать лет старше своей сводной сестры, Ферд почти не уделял ей внимания, едва замечая ее. Он словно не видел, что Кристин ведет хозяйство, ухаживает за его детьми и даже за красавицей Андорой, беспомощной и безответственной, как избалованный ребенок.

Лучшую жену, чем Андора, Ферд вряд ли мог найти — он одевал ее, демонстрировал своим компаньонам и при этом не опасался, что супруга сболтнет лишнее, поскольку в хорошенькой головке Андоры важная информация не задерживалась. Она была воспитана должным образом, то есть умела похвалить кого следует или в подходящий момент издать восторженное восклицание, А если она не слишком хороша в постели — что ж, какая разница? Ферд без труда мог найти женщин, способных и готовых удовлетворить его физические потребности.

— Не понимаю, я просто не понимаю! — От возбуждения у Ферда подрагивал подбородок. — Почему именно ты? Кроме твоего отца, у Ярби были еще трое братьев! Конечно, сейчас никого из них уже нет в живых, но у него остались десять племянников. Если Ярби не хотел, чтобы земля досталась мне, он мог оставить ее Свенсу, Карлу, Джеймсу…

— И любой из четырех племянниц, — добавила Кристин. — Не знаю, почему он завещал ее мне.

Словно не слыша ее слов, Ферд продолжал:

— Если бы Господь наделил Ярби Андерсона мозгами — как всех остальных в нашей семье, — он бы знал, что женщинам ни к чему заниматься бизнесом, как и прочими серьезными вещами.

— Не могу поверить, что ты вот так просто возьмешь и покинешь нас, — заскулила Андора. — Стоило тебе получить какие-то деньги, как ты сразу уезжаешь, и мы даже не узнаем, как ты ими распорядишься… И это после всего, что мы для тебя сделали!

Кристин сделала над собой усилие, чтобы не ответить какой-нибудь колкостью.

— Андора, я сделала для вас не меньше. С тех самых пор, как ты вышла за Ферда, кроме меня, у тебя была и другая прислуга, тебе никогда не приходилось ни готовить, ни стирать, ни гладить, ни даже вставать к собственным детям, если они просыпались по ночам.

— Я… я готовила.

— Только изредка, для забавы.

— Но Ферд платил тебе за работу кухарки! Кристин начала терять терпение, и в ее голосе появились нотки раздражения:

— Платил — доллар в месяц!

— Если бы не Ферд, тебе было бы негде жить. Будь у тебя в душе хоть капля благодарности, ты бы отдала деньги ему. Ты… злобная, эгоистичная, ты настроила против меня дочерей!

— Андора, ты их просто балуешь. Они вырастут точно такими, как их мать.

— И что же в этом плохого? Зато они не станут старыми девами вроде тебя! — злобно прошипела Андора.

Кристин взглянула на невестку. Та сидела на диване, промокая глаза изящным носовым платочком с кружевной отделкой — кстати, тоже сшитым руками Кристин.

— Андора, — нерешительно проговорила девушка, — я раньше об этом не задумывалась, но, может быть, я действительно иногда вела себя как эгоистка. Мне нравилось ухаживать за девочками, но досадно было видеть, что они привыкают считать себя центром вселенной и никого не любят. Мне нравилось также вести хозяйство — я даже гордилась, что так хорошо справляюсь, но теперь понимаю: ты от этого становилась еще более безответственной и беспомощной. Боюсь, я действительно кое в чем была не права.

— Попридержи язык! — крикнул Ферд. В сердцах он шлепнул себя ладонями по ляжкам. — Ты не имеешь права отчитывать Андору!

— Я имею на это не меньшее право, чем она — отчитывать меня.

— О! Я… я вовсе не беспомощная. Ферд любит меня такой, какая я есть! А ты все испортила. Кто теперь будет водить девочек на уроки музыки и… как же мое платье? Оно не будет готово к четвертому! Теперь уже все мало-мальски стоящие портнихи заняты. — Андора в слезах бросилась вон из комнаты.

Кристин вздохнула.

— Ты могла бы попытаться сшить его самостоятельно.

— Сейчас же прекратите препираться! — рявкнул Ферд. Он с непривычной для себя жесткостью набросился на сестру: — Отец баловал тебя с самого рождения. То, что он дал тебе образование, — огромная ошибка. А моя ошибка — что я продолжил это после его смерти.

— После папиной смерти моя учеба не продлилась и года, — напомнила Кристин. — Вскоре после женитьбы на Андоре ты понял, что она, хоть и красавица, совершенно не способна заниматься домашним хозяйством.

— Если бы последние десять лет ты ходила за плугом или доила коров, как твои кузины, тебе в голову не лезли бы столь нелепые идеи.

— Ферд, мне бы не хотелось уезжать вот так — в ссоре.

— Ты никуда не поедешь.

— Ферд…

— Я свое слово сказал, и ты не посмеешь мне перечить. Кроме того, я уже отправил письмо одному адвокату, у которого имеется на примете человек, заинтересовавшийся землей, — пусть приедет и изложит свои соображения. Разумеется, я не собираюсь хвататься за первое, что он предложит, но хотя бы смогу прикинуть, сколько может стоить та земля.

— Ты не имел права так поступать, не посоветовавшись со мной!

— Как глава семьи, я счел себя вправе так поступить. И закончим на этом, я больше не желаю ничего слышать. Гнев придал Кристин смелости.

— Ты и не услышишь.

— Я полагал, ты проявишь больше благоразумия.

— Ферд, не думай, что я не ценю все, что ты для меня сделал. Но на сей раз решать не тебе, а мне. Завтра утром я уезжаю в Монтану.

Ферд, казалось, был ошеломлен этим заявлением. Его брови поползли вверх. Он был заметно выше сестры, но покатые плечи и брюшко как бы убавляли его рост. Широко расставив ноги, он подался вперед и выпятил подбородок.

— Да? И где же ты возьмешь деньги на железнодорожный билет? — спросил он с притворным равнодушием.

— Мне дал взаймы кузен Густав. Он подвезет меня до О-Клэра, где я пересяду на поезд.

На этот раз Ферд молчал довольно долго. Кристин с беспокойством наблюдала, как он весь напрягается — словно каменеет. Девушка невольно поднесла ладонь к губам. Она еще не видела брата в такой ярости. Он сжал кулаки, лицо его пошло красными пятнами, а губы побелели. На мгновение ей даже показалось, что он ее ударит.

— Густав?! Я не удивляюсь, что этот прохвост полез не в свое дело. Раз уж денежки Ярби достались не ему, он постарается, чтобы и я их не получил.

— Но дядя не оставил наличных, — невозмутимо возразила Кристин. — Только участок земли «Аконит». Как знать, может, ему грош цена.

— Значит, его слова для тебя весомее моих, и ты решилась на свой страх и риск ехать в это Богом забытое место, где скорее всего окажешься в каком-нибудь публичном доме? Порядочные женщины не путешествуют в одиночку. Тебе не хватит ума, чтобы самой о себе позаботиться! — К концу своей тирады Ферд перешел на крик, а лицо его вновь побагровело.

— Похоже, ты не очень-то высокого обо мне мнения? Ферд был в такой ярости, что уже не слышал ни слова из сказанного сестрой.

— Ты опозорила меня перед всем городом. Все вообразят, что я окончательно спятил, раз отпустил тебя одну в такую глушь. Если ты посмеешь уехать — после всего, что мы с Андорой для тебя сделали, — никогда больше не появляйся на пороге моего дома!

— Зачем ты так, Ферд?!

— И не смей показываться в нашем городе. Нам и без того будет непросто смыть позорное пятно — твое предательство.

— Ты мой ближайший родственник, Ферд, и нам негоже так расставаться.

Брат повернулся к ней спиной и направился к двери.

— Ферд!

Он не ответил.

— Ферд! — снова окликнула его Кристин.

Не говоря ни слова и даже не оглянувшись, он стал быстро подниматься по лестнице.

Кристин еще долго стояла с поникшей головой.

Предательство. Слова брата могли означать только одно: он уже успел похвастаться перед друзьями землей в Монтане, которую получил в наследство. А теперь все узнают, что наследство-то оставлено вовсе не ему, а его сестре. Кристин расправила плечи; да, она решила сама позаботиться о будущем — так с какой стати ей теперь чувствовать себя виноватой? А если Ферд утратит уважение знакомых — что ж, сам виноват.

Медленно, зная, что делает все это в последний раз, Кристин заперла на ночь входную дверь — как каждый вечер на протяжении последних десяти лет — и прошла в свою комнату рядом с кухней. Когда семья увеличилась, пришлось переделать большую буфетную в спальню, и Кристин с радостью переселилась из детской в эту небольшую, но уютную комнатку.

На спинке стула висело серое платье, которое она собиралась надеть в дорогу; под ним стояли добротные черные туфли. На стуле лежали подготовленные для поездки нижнее белье, шляпа и темная Шаль — девушка решила, что шаль ей пригодится, поскольку Густав говорил, что в поездах обычно бывает грязно, пыльно и дымно. Остальную одежду она сложила в дорожный сундук, туда же спрятала семейные фотографии, которые Ферда нисколько не интересовали, а также личные вещи, простыни и полотенца. Сверху Кристин уложила все необходимое для шитья и письменные принадлежности. В этот сундук, чемодан и ковровый саквояж поместилось все ее имущество. В сумку Кристин сложила туалетные принадлежности и пистолет — его дал ей Густав, настоявший на том, чтобы девушка не путешествовала безоружной. Кузен научил ее заряжать пистолет и стрелять из него — они несколько раз специально уходили для этого в лес.

« — Пистолет всегда должен быть при тебе, — наставлял Густав. — Никогда не знаешь, когда он может понадобиться. И не бойся пускать его в ход. Если к тебе подойдет мужчина и откажется уйти по первому требованию, значит, он для тебя опасен. Вопрос стоит так: или ты — или он.

— Не знаю, Гус, смогу ли я выстрелить в человека.

— Если придется — сможешь. Всегда держи пистолет заряженным, иначе от него никакого толку. Когда решишь стрелять, держи его покрепче, а курок спускай медленно».

Они тренировались до тех пор, пока Густав не удостоверился, что Кристин научилась обращаться с пистолетом. Теперь, зная, что она вооружена, девушка чувствовала себя увереннее. И Густав прав — если потребуется защитить себя, она сумеет воспользоваться оружием.

Сначала Кристин собиралась принять ванну, но перепалка с Фердом и Андорой выбила ее из колеи, и девушка решила просто принести из кухни теплой воды и умыться у себя в комнате. Потом она переоделась в ночную рубашку и принялась рассматривать себя в зеркале. Кристин не считала себя ни красавицей, ни уродкой. Она вынула из прически шпильки, и ей на спину упали длинные толстые косы. Еще утром девушка помыла голову свежей дождевой водой — как знать, когда ей в следующий раз представится такая возможность. В шведской общине белокурые волосы с серебристым отливом не были особой редкостью, но Кристин считала их своим главным украшением. На второе место она ставила глаза — огромные, серо-голубые, они смотрели на мир из-под тонко очерченных бровей чуть более темного оттенка, чем волосы.

Девушка приблизилась к зеркалу. Тревога прочертила тонкие морщинки у ее глаз, между бровями и в уголках губ. Лицо казалось печальным. Бессонные ночи проложили темные тени под глазами. Уголки губ — нижняя немного полнее верхней — чуть опустились — признак того, что их обладательнице не до веселья.

Ферд назвал ее старой девой. Что ж, возможно, так оно и есть, но Кристин не очень над этим задумывалась. Когда она была моложе, за ней ухаживали несколько мужчин, по ни один из них не устроил Ферда, что, впрочем, и не важно, поскольку ей самой они тоже не нравились. Потом распространилась молва: мол, для того чтобы заполучить Кристин, нужно сперва иметь дело с ее братом, и охотников преодолевать такое препятствие оказалось маловато — только двое вдовцов, все достояние которых составляли малолетние дети. Одна лишь мысль о том, чтобы разделить с кем-то из них супружеское ложе, приводила Кристин в ужас.

Однако роль сестры-служанки девушка приняла на себя вовсе не с той радостью и благодарностью, с какой хотелось бы Ферду и Андоре. Капризные дочери Ферда — одной было пять лет, другой восемь — не признавали авторитета Кристин. Андора во всем им потакала, и в последнее время девочки, последовав примеру матери, начали обращаться с теткой, как со служанкой.

Не раз, когда Кристин приходилось особенно несладко, она думала: как хорошо было бы иметь что-то свое; девушка мечтала увидеть жизнь за пределами маленького городка в штате Висконсин, где находился дом ее брата. Кузен Густав поддерживал в ней это стремление; он рассказывал Кристин о жизни в большом мире и даже уговаривал наняться в гувернантки или экономки где-нибудь в Септ-Поле или О-Клэре. Но до недавнего времени девушке не хватало духу принять столь смелое решение.

Жизнь Кристин внезапно изменилась, когда пришло письмо от Марка Ли, адвоката Ярби Андерсона. В письме сообщалось, что найдены и опознаны останки ее дяди, уже год как пропавшего. По завещанию, составленному, когда Кристин было всего четыре года, Ярби оставил ей все свое имущество, которое теперь состояло только из ранчо под названием «Аконит».

Кристин, никогда не имевшей в своем распоряжении более пяти долларов, это казалось настоящим чудом. Густав умерил ее восторги, объяснив, что несколько тысяч акров земли в Монтане, .возможно, имеют меньшую ценность, чем сорок акров в Висконсине, но Кристин все равно была счастлива.

Девушка села в кресло-качалку, доставшееся ей от матери. Ока бы и хотела горевать по умершему дяде, но не могла. Кристин никогда его не видела и знала о нем только по рассказам Густава да еще помнила, что после смерти отца Ярби прислал своей сестре два письма. Девушка пыталась найти их, но. письма, по-видимому, пропали. Сама мысль о том, что где-то жил человек, которому она была настолько небезразлична, что он завещал ей свою собственность, согревала душу Кристин.

Показывая письмо Ферду, девушка даже не подозревала, какой поднимется шум. Ферд в ярости бранил Ярби: надо же додуматься — завещать недвижимость женщине! Он ворчал, что, мол, потребуется уйма времени, чтобы продать землю и положить деньги в банк. Вынужденная целую неделю выслушивать ворчание брата по поводу дядиного завещания, Кристин, поговорив со всеми остальными членами семьи, в конце концов рассердилась. Она решила, что непременно поедет в Монтану и увидит эту землю собственными глазами, а также посетит могилу человека, завещавшего ей ранчо, — пусть даже это будет последнее, что она совершит в своей жизни. Как бы то ни было, она имеет полное право туда поехать. К тому же кузен Густав настаивал на том, чтобы оплатить ее путешествие. Пообещав вернуть деньги при первой же возможности, Кристин согласилась принять его помощь.

Кристин и Густав родились в один и тот же день, па соседних фермах. В детстве они вместе играли, потом вместе пошли в школу. В шестнадцать лет Густав покинул дом и стал работать на пароходах, курсирующих вверх и вниз по Миссисипи. Временами он приезжал на ферму и помогал братьям с уборкой урожая. Кроме того, Густав также считал своим долгом помогать матери и незамужней сестре.

Ферд частенько называл Густава никчемным человеком, но Кристин всегда с нетерпением ждала приезда кузена — он был очень к ней добр. Если бы не Густав, вряд ли она набралась бы храбрости пойти против воли Ферда, едва ли решилась бы на долгое путешествие в неведомое.

Иногда Кристин сама удивлялась своей смелости — ведь она никогда не бывала дальше О-Клэра, да и там-то побывала лишь однажды, когда Ферд взял ее с собой, чтобы она присматривала за детьми — он с Андорой отправился на какое-то светское мероприятие.

Раскачиваясь в кресле-качалке, Кристин наблюдала, как ее тень скользит по стене. Она все еще не могла поверить в реальность происходящего. Неужели завтра она действительно покинет дом, в котором прожила последние десять лет?

Девушка жалела только об одном — о том, что между ней и братом пролегла непреодолимая пропасть.

А что, если все это окажется розыгрышем и никакого наследства вовсе не существует? Куда ей тогда деваться?

Ничего, будет жить так же, как и прежде. Она же не какое-то беспомощное создание, она умеет шить, готовить, доить коров… Наверняка в Монтане есть молочные фермы.