Вольная птица

10

Деревья были украшены инеем. Дасти заметила это, когда свернула на знакомую ей дорогу в горы. Тополя, обрамляющие ручей в каньоне, за последние две недели потеряли свое осеннее золотое убранство. В холодном октябрьском воздухе ее дыхание оставляло за собой белый пар.

Дасти выбралась из «виллиса» и обошла покинутый лагерь. Коди бегал от одного заинтересовавшего его места к другому, принюхиваясь носом к земле, но запахи добровольных поисковиков отбили последние остатки запаха ее отца.

Она так же бессмысленно, как и пес, бродила, поглядывая на лес поверх стен каньона.

Мигель прав, подумала она, вспоминая их разговор прошлой ночью. Чего она надеялась добиться одна? Однако как могла бы она бросить все и заняться лишь своей жизнью? Ее заполняли волны отчаяния, лишая сил, и она присела на большой камень. Дасти не хватало Мигеля, его присутствия рядом, его спокойной бодрости, его заботы, его нежности и силы. Его поддержки. Она начала зависеть от него. Не означало ли это, что она любит его? Он сказал, что любит ее... Нет, не могла она думать об этом сейчас!

Коди подбежал к ней и пофыркивал над ее склоненной головой. Она выпрямилась и спросила его:

— Что мне делать? Отказаться от отца и отправиться развлекаться в пустыню с Мигелем? — Коди взвизгнул и ткнулся носом в ее руку. — Но я не могу! — Она резко поднялась на ноги, и Коди потерся мордой о ее бедро. — Я так и не пойму, что на самом деле чувствую к Мигелю, пока не узнаю, что случилось с отцом. Ведь что-то еще можно сделать, чтобы отыскать его. Просто должно быть.

Она сделала несколько шагов, потом вернулась обратно. Так она и ходила: взад и вперед. Коди сидел, наблюдая за ней и поворачивая голову туда-сюда.

Сосредоточившись, она представила, что еще можно сделать. Первое: она может осмотреть уже обысканную местность в надежде наткнуться на какой-то след, который никто не заметил. Второе: она может расширить район поисков, очерченный сержантом Кели, и обследовать новые места. Третье: она могла бы еще раз осмотреть принадлежавшие отцу вещи. Интересно, вернут ли ей его грузовичок и остальное имущество? Если бы только ей удалось найти его дневники. В них должны быть записи о его планах или о маршруте. Четвертое: она могла бы опубликовать свое собственное объявление в местных газетах. Хотя официальные объявления гарантировали анонимность, но кто-то мог предпочесть поговорить с ней, а не с полицией. Пятое...

В ее голове было пусто, и она вздохнула. Пятого она придумать не смогла. Два первых варианта отняли бы много времени и были скорее всего безнадежными. А вещи своего отца она осматривала уже дважды.

Оставался четвертый вариант. Даже если объявление и вознаграждение информатору будут стоить ей всех сбережений на черный день. Но за своего отца она готова была заплатить любую цену. Нужно предпринять и немедленные шаги: не могла же она вернуться в город, поместить объявление, а потом сидеть и ждать. Правда, тогда у нее было бы время поразмышлять о Мигеле и его объяснении в любви. Но об этом она думать не могла. Для этих мыслей в ее бедной голове просто не хватало места. Однако нельзя оставаться и здесь и пялиться на то, что осталось от лагеря ее отца.

— Пошли, Коди, — позвала она и двинулась к джипу. Нужно снова поговорить с Хэнком. Он направил ее сюда. Если покопаться в его памяти, он может припомнить еще что-нибудь.

Коди узнал местность, когда Дасти по извилистой дороге подъехала к хижине Хэнка. Пес поднялся на четыре лапы и уперся носом в ветровое стекло, оставив на нем пятно. Из трубы поднимался дымок, когда Дасти остановилась, но дверь была заперта. Коди выбрался из джипа и рванул за угол хижины.

Последовав за ним, Дасти увидела Хэнка, бросавшего землю на длинный деревянный короб с натянутой на него сеткой. Взволнованно лая, Коди бросился к нему, а Хэнк уронил лопату, чтобы потискать его.

— Давно пора уже показаться в этих местах, — бросил ей Хэнк. — Я уже подумал, что ты забыла меня. — Он посмотрел за ее спину. — А где Счастливчик Джек? Располагается поудобнее у моего очага и уже ест мою фасоль?

Дасти покачала головой. Слезы, которые она сдерживала с того момента, когда шериф Кели объявил об окончании поисков, навернулись на ее глаза...

— Я не смогла найти его, — хрипло вырвалось из ее пересохшего горла.

— Но... — Хэнк взглянул на пса, который уперся передними лапами в его грудь, потом снова на Дасти. — Пойдем в дом и выпьем кофейку, — предложил он, приходя в себя.

Подхватив Дасти за локоть, он провел ее к передней двери. В хижине он усадил ее за маленький столик и достал две помятые оловянные кружки. Не менее помятый кофейник стоял на дровяной печи. Воспользовавшись потрепанным кухонным полотенцем, он взял кофейник и налил густой черной жидкости в кружки. Присев рядом с ней за столом, протянул ей одну кружку, потом достал с полки коричневую бутылку без наклейки и добавил несколько капель янтарной жидкости в горячий кофе.

— Выпей и возьми себя в руки. А я послушаю тебя, когда ты придешь в себя.

Дасти взглянула на дымящийся напиток с опасением, но покорно поднесла кружку к своим губам. Она понюхала кофе, сдобренный корицей и другими специями, сделала небольшой глоточек, потом еще один. Коньяк и специи придавали кофе особый вкус и дополнительную крепость, это был самый вкусный напиток из тех, что она когда-либо пробовала.

Хэнк ухмыльнулся, явно довольный ее удивлением.

— Мне нравится крепкий кофе, — сказал он, — и я варю свой собственный грог. Правда, изредка не отказываюсь и от покупных сортов.

Дасти поставила свою кружку.

— Я не знала, что заеду к вам, иначе захватила бы из города.

— Да вроде и праздновать-то нечего, — возразил он. — А как Коди оказался с тобой, — он бросил взгляд на пса, лежавшего у ее ног, — а Джек нет?

После еще одного глотка кофе Дасти поведала ему свою историю.

— Что-то не так, — пробормотал он, когда она закончила. — Что-то совсем не так. — Он поднялся, чтобы вновь наполнить кружки, и сел опять.

Он шумно подул на горячий напиток, поскреб заросшие щеки, пробежал пальцами по нечесаным волосам и сморщил лицо, размышляя. Дасти ждала. Поскольку ей некуда было идти, она могла позволить себе роскошь и подождать.

— Спорю, это были те мужики из Юты! — вдруг воскликнул он, так шлепнув ладонью по столешнице, что Коди подпрыгнул и побежал к двери. — Нет, ты не уйдешь отсюда, чтобы гонять моих кур, — остановил его Хэнк.

— Какие мужики из Юты?

— Те, что с балованным виски, — не вполне ясно пояснил Хэнк. — Я же говорил тебе о нем в прошлый раз. У меня от него было такое расстройство, что я забыл счет дням.

Он упоминал, припомнила она теперь, что-то там о плохом виски, но она торопилась на работу и, думая, что речь идет о какой-то пьянке, не стала его слушать.

— Ты думаешь, эти мужики как-то связаны с исчезновением отца? — попыталась уточнить Дасти.

Сердце заколотилось, но она постаралась сохранить спокойствие и не возлагать на его рассказ слишком больших надежд.

— Они спрашивали о нем, говорили, что они его друзья и хотят повидаться. Мне они показались не слишком-то дружелюбными, вроде как косили глазами и переминались с ноги на ногу, поэтому я сказал им только, что видел Джека, но не знаю, куда он поехал. — Хэнк рассеянно похлопал себя по карманам, потом замолчал, ища банку с жевательным табаком, а когда нашел, достал оттуда и взял в рот щепотку.

— Как они выглядели?

— Крупные, но размягченные, полнеющие, знаешь? Моложе Джека, лет сорока примерно. Двое темноволосых, один светленький. У одного из них большой страшный шрам на щеке. — Он пробежал рукой по правой стороне своего лица. — Очень противный мужик, бормотавший что-то о том, как он «поможет вспомнить мне». Я был чертовски рад, что со мной была старушка «Бетси». — Он махнул рукой в сторону висящего на стене старого ружья. — Светлый был у них за босса. Велел тому, со шрамом, заткнуться и вести себя прилично. Сказал, что у него хорошие новости для старика Джека и он жаждет поделиться с ним. Уже темнело, и он спросил, не буду ли я возражать, если они переночуют здесь. Они рады поделиться своим обедом со мной, у них с собой в морозильнике сочные бифштексы.

Хэнк замолчал и смочил горло остывающим кофе.

— К тому времени я не знал, что и подумать. Казалось, нельзя их прогонять, если они друзья Джека. Поэтому я сказал «да», думал, прощупаю их получше и потом решу, сказать им или нет, где Джек.

— Как их звали? — спросила Дасти, не в силах промолчать.

Хэнк поскреб в голове:

— Будь я проклят, если помню. Как я говорил, они угостили меня виски, и я совершенно отключился. На следующий день меня рвало, и я не мог подняться с постели. Когда мне полегчало, пришлось поехать в город, чтобы узнать, какой день.

— Ты сказал им, где отец?

— То же самое, что и тебе, — кивнул Хэнк. — Они говорили, что он напрасно теряет время на поиски золота. У них есть для него большие деньги в Моабе.

Дасти резко выпрямилась на своем стуле:

— В Моабе? Ты уверен, они говорили о Моабе?

— Как и в том, что я сижу здесь. Ты же была там, разве нет? Джек рассказывал мне, ты работала гидом и все такое, и я знал, что он собирался поехать туда. Поэтому, когда они упомянули Моаб, я решил, что с ними все в порядке.

— Когда они приезжали?

— Дай подумать. — Хэнк встал и прошлепал к календарю, висевшему над кроватью. — Я отмечаю проходящие дни, чтобы не поехать в город продавать золото в выходной день. — Он перекинул один листок, потом другой. — Где-то в эти дни. — Снял календарь со стены и принес на столик. — В последнюю неделю августа. Когда я наконец встал с постели, последним зачеркнутым днем было двадцать пятое, а когда я окреп и поехал в город, было уже двадцать девятое.

Деталь за деталью вырисовывалась определенная картина.

— Ты ходил к врачу?

— Я поступил лучше. Не нужен мне никакой доктор, который говорил бы мне, что делать в таких случаях.

— Что, если они отравили тебя и отрава все еще осталась в твоем организме?

— Когда меня наконец перестало рвать, уже ничего не осталось! — хихикнул Хэнк. — Я, может, и старый, но старый крепкий конь. Однако мне снились довольно странные сны. Я-то думал, что это лихорадка. Ты считаешь, та троица умыкнула Джека?

Дасти кивнула:

— Он знает все каньоны вокруг Моаба как свои пять пальцев, и они забрали его дневники.

— Почему же не забрали его грузовик? Это отличная машина.

— Джек на протяжении долгих лет колесил на этом грузовике по Моабу. Машину могли узнать. Им пришлось бы по крайней мере избавиться от приделанной к ней будки.

— А что там в Моабе?

— Развалины индейской культуры. Существует обширный черный рынок древних индейских изделий. Отцу нравилось находить их, но он всегда оставлял развалины в том виде, в каком находил их. Любой менее скрупулезный и более алчный мог бы сделать большие деньги, если бы знал, где искать.

— Так ты считаешь, они похитили его?

Дасти кивнула и встала с мрачным видом:

— Не могла даже подумать, что кто-то приедет в Аризону, чтобы похитить его, но именно это, по-видимому, и случилось. Отец ни за что не стал бы помогать добровольно грабителям могил. Он называл их «мародерами прошлого».

Она обняла Хэнка, поблагодарила за информацию и пообещала привезти Джека к нему в гости. Загнав Коди в вездеход, погнала машину по лужайке на максимальной скорости, не обращая внимания на протестующее повизгивание пса, и снизила скорость лишь на узких поворотах «тещиного языка», ведущего наверх из каньона.

Теперь у нее была ниточка, ведущая к местопребыванию отца. Он жив, поскольку похитителям нужно расшифровать его дневники. Она спешила поделиться новостью с Мигелем и приехала прямо к нему домой.

Никто не открыл на ее стук. Она тупо уставилась на дверь. Ей даже не приходило в голову, что его может не быть дома. С того момента, как она рассказала ему о своем отце, он постоянно находился рядом, готовый помочь и утешить. Отчаявшись, она перестала стучать и поспешила к цветочнице, в которой он хранил запасной ключ. У нее не было времени на поиски его в городе — придется подождать, пока он придет на работу. Поднявшись наверх, она стала собирать свои вещи.

Когда Дасти вошла в «Маргариту», Мигель считал деньги и складывал их в отделения кассы за стойкой бара. Она позвала его, и он обернулся с бесстрастным выражением лица. Ее жажда увидеть его переросла в нерешительность.

— Мне кажется, я знаю, где мой отец, — наконец проговорила она. Приподняв одну бровь, Мигель ждал продолжения. — Помнишь старого золотоискателя, о котором я тебе говорила и который сказал мне, где искать отца?

Он кивнул, и Дасти выпалила все остальное, но его лицо оставалось по-прежнему бесстрастным.

— И ты, конечно, помчишься в Моаб и найдешь его сама?

— Я предполагаю, куда именно он завел их, — в то место, где они не смогут применить бульдозеры и уничтожить древние руины.

Он с явным неодобрением смотрел на нее.

— Полагаю, мне ничего не остается, как пожелать тебе удачи. — Он повернулся обратно к кассе и занялся своим делом.

Дасти раскрыла рот. И это называется любовью?

— Отлично, — парировала она, — мне же остается только предупредить Маму Розу, что я ухожу.

Она нашла ее на кухне заканчивавшей приготовление супа для их обеда.

— Mi hija, — запротестовала Мама Роза, — ты же не поедешь одна? Мигель ведь поедет с тобой?

Дасти старательно избегала ее взгляда:

— Он вообще не желает разговаривать со мной!

— Dios mio!

Мама Роза выскочила из кухни. Дасти услышала их громкие голоса, но говорили они по-испански. Через несколько минут Мама Роза стремительно вернулась на кухню сквозь вращающиеся двери.

— Ты собираешься отправиться на поиски одна? Не известишь полицию? — спросила она.

— У меня нет никаких доказательств, и можно напрасно потерять время. Чем дольше я буду ждать, тем страшнее будут осквернены святыни индейцев. — Мама Роза покачала головой. — Я не стану пытаться вызволять его одна, — заверила ее Дасти. — Я отлично представляю себе, куда он мог их завести. И я буду осторожна. Мне надо только убедиться, что я не ошибаюсь в своих предположениях. Тогда я и информирую власти.

— И она возьмет с собой Коди, — произнес в дверях Мигель. — Видишь, ма? Нам не о чем беспокоиться, — продолжил он ледяным голосом. — Не пора ли поесть? — И он исчез за дверью.

Мама Роза взглянула на Дасти и взмахнула руками. Бормоча что-то по-испански, она взяла кастрюлю с супом, отнесла в столовую и поставила посреди стола. Мигель сел за стол напротив Дасти. Его самоустранение больно задело ее. Добродушный по натуре, он редко и далеко не сразу раздражался, даже когда для этого имелись достаточные причины, но в гневе был неприятен. Ей пришлось в третий раз рассказывать свою историю, когда за стол уселись Кармен, Луиза, помощники официантов и посудомойки.

— Я позвонила в начале вечера Рамоне, — сказала она в заключение Маме Розе. — Ее школьная подруга подыскивает работу, и завтра они обе приедут, чтобы Мона могла обучить ее. — Дасти прикусила нижнюю губу. — Я прошу прощения за то, что оставляю вас так неожиданно.

Мама Роза похлопала ее по руке:

— Не переживай, мы обойдемся. Дитя должно быть верно своему отцу. Но, пожалуйста, не отправляйся в путь одна. Это дело полиции, а не девицы.

— Я знаю те каньоны как свои пять пальцев. Похитители отца даже не догадаются, что я поблизости.

Не удержавшись, она все же посмотрела на Мигеля, свирепо глядевшего на нее на протяжении всего обеда.

— Она свободная леди, ма, — бросил он. — И не нуждается в нас и наших советах. Ей вообще никто не нужен. Извини, я имел в виду женщину, а не леди.

Дасти схватила стакан молока и принялась пить, стараясь прикрыть стаканом лицо, исказившееся от душевной боли.

— Насколько я помню, леди по твоему определению — это женщина, наслаждающаяся своей женственностью, но я думаю, что усвоила твой урок. — Она помолчала, напоминая ему горящим взглядом, как он учил ее наслаждаться своим телом, наслаждаться разницей между полами. — Я и не подозревала, что леди должна научиться еще и беспрекословно подчиняться мужчине.

— Что это ты себе позволяешь, Мигель? — спросила Кармен.

— Заставляет ее оставаться в его постели, — ответила за него Луиза.

Мигель оскалился на своих сестер:

— Я желал бы, чтобы она руководствовалась здравым смыслом и уважала тех, кому... — он запнулся, — дорога. — Он отодвинулся от стола и встал, взяв с собой тарелку супа, к которому едва притронулся. — Даже если не может ответить на их чувства. — С этими словами он вышел.

Дасти вскочила на ноги и крикнула ему вслед:

— Если тебе действительно кто-то дорог, ты уважаешь его способности и не пытаешься указывать, что ему следует делать!

Ее гнев улегся так же быстро, как и вспыхнул, и Дасти опустилась на свой стул.

— Не волнуйся, — сказала Мама Роза. — Мигель успокоится. Он упрям и горд. — Она улыбнулась. — Как и его отец.

Дасти сумела улыбнуться и оставила свои сомнения при себе. Но весь вечер прошел напряженно. Она опасалась подходить к бару за напитками. Ее сердце сжималось от боли всякий раз, когда она встречала взгляд Мигеля.

В конце концов последние клиенты ушли, и ресторан закрылся. Мама Роза и ее дочери обняли Дасти на прощание и пожелали ей спокойной ночи.

— Ты вернешься? — поинтересовалась Мама Роза.

— Не знаю, — прошептала она, делая шаг в сторону Мигеля. Увидев, как она приближается к нему, он даже не сделал попытки выйти ей навстречу из-за стойки. Дасти беспомощно смотрела на него, не зная, что и сказать. Она молча пыталась запечатлеть черты его лица, шелковистые черные волосы и высокий лоб. Большие темные, почти черные, глаза. Прямой нос, тонко очерченный рот, маленькую ямочку на его подбородке.

— Тебе нужно заехать за своей одеждой, — сказал он.

— Я уже захватила ее, — ответила Дасти.

И пожалела, что сделала это. Если бы они остались одни в его доме, он мог пойти на попятную. Они расстались бы друзьями.

— Значит, прощаемся?

Дасти заморгала. Как он мог еще только сегодня утром говорить о своей любви, а сейчас прощаться с ней так холодно?

— Благодарю тебя, — заикаясь, произнесла она, — за все.

Однако не стронулась с места, молча молясь, чтобы в его глазах проглянул теплый, нежный и страстный Мигель, с которым она была так близка. Но она по-прежнему видела перед собой бесстрастное лицо незнакомца. Наконец Дасти повернулась и медленно пошла, испытывая все более острую боль с каждым шагом, отдалявшим ее от Мигеля.

Дасти приехала домой, прогуляла пса по двору на поводке, который купила вместе с Мигелем. Вернувшись с прогулки, она упаковала все необходимое для жизни в поле, загрузила в «виллис» свои пожитки, написала записку хозяину дома, извещая его, что не будет продлевать аренду квартиры. Потом упала в постель и прижалась к Коди, желая, чтобы на его месте оказался Мигель. Но сон не шел к ней.

Сейчас она уже жалела, что не оставила пса в доме Мигеля. Она искала предлог, чтобы поехать к нему. При расставании они чего-то не сделали, чего-то не сказали друг другу. В ней все росла и росла боль, и Дасти уже была не в силах сдерживаться. Она заплакала. И плакала по мужчине, чью любовь утратила прежде, чем узнала о своей любви к нему.

Коди подполз ближе к ней и принялся слизывать своим теплым влажным языком соль с ее щек.

— Что я наделала? — спросила она пса. — Но что могла я поделать?

Если бы она просто позвонила в Парковую службу Страны Каньонов и попросила организовать поиски своего отца, то неизвестно, захотели бы они заняться этим или нет, и уж в любом случае не смогла бы объяснить им, как добраться до раскопок, которые ее отец собирался посетить вместе с ней в их общий день рождения.

Дасти была уверена, что именно туда направился отец. Труднодоступность этого места позволяла ему делать вид, что он согласился сотрудничать с похитителями, и одновременно не давала им возможности разграбить его до конца, не подвергая при этом опасности свою жизнь. В этом она не сомневалась, как и в том, что могла проникнуть в каньон пешком и выбраться из него незамеченной. Если бы Мигель проявил большее понимание и хоть какую-то веру в нее... Если бы он все еще любил ее... Она могла бы найти отца, вернуться потом в Пайнкрик и попытаться возобновить свои отношения с Мигелем. А что сейчас? Как она и думала с самого начала, в их случае речь шла о взаимном влечении противоположностей, а потому не было места компромиссу. Его прощальные слова не оставляли никакой надежды.

Как, может быть, и те, что произнесла она.

Неважно, что Мигель противился продолжению поисков и поездке в штат Юта. Ведь он это делал из любви к ней и из опасения за ее безопасность. Потому и настаивал на том, чтобы она слушалась его. А она так жить не может. Она должна делать то, что сама считает правильным. Но как больно покидать его... знать, что никогда больше не увидишь его улыбку... не услышишь его мелодичного голоса... не почувствуешь его горячего тела рядом...

Она металась на постели, шепча имя Мигеля. Когда-то она сочувствовала Уэйну, после того как Рейчел оставила его, но не понимала в действительности, каково ему было.

Сейчас она поняла это.

По приезде в Моаб она навестит Уэйна, решила она. Как он плакал на ее плече! Теперь она поплачет на его плече. И научится жить без Мигеля.

Проснулась она с припухшими и покрасневшими веками, совсем не отдохнувшей, с трудом поднялась с постели и вывела Коди на прогулку. Позевывая, она следовала за ним, держа его на поводке, надеясь, что холодный утренний воздух прояснит ее мысли. Но когда Коди успел уже обнюхать каждый куст во дворе, она чувствовала себя по-прежнему неважно.

Дасти приняла душ, накормила пса, но сама поела без аппетита. Собрав свои спальные принадлежности, оглядела пустую комнату, вспоминая ту ночь, когда Мигель привез ее домой и с сочувствием выслушал ее рассказ. Глубоко вздохнув, она решительно вышла из дома.

— К ноге! — приказала она Коди, заставляя его идти слева от себя, чтобы не запутаться в поводке. Он подчинялся, пока они не приблизились к «виллису», — тут пес вдруг рванул к машине. Громко лая, уперся передними лапами в дверцу. Дасти практически ничего не видела из-за скатанного спального мешка в руках. — Тс-с-с, — раздраженно прошипела она. — Пусти меня, я не могу открыть дверцу.

Дасти неуклюже возилась со своим ключом, пытаясь отпереть дверцу одной рукой, поскольку другая была занята. Дверца открылась сама, и из нее вывалился сонный Мигель, со спутанными волосами и с запасным ключом в руке. Ее руки ослабли, и спальный мешок упал под джип.

Он улыбнулся, а она бросилась в его объятия и что-то залепетала от неожиданной радости совершенно нечленораздельно. Она уже не ждала, что он снова взглянет на нее с таким огоньком в глазах, не думала даже вообще увидеть его, не говоря уже о его обнимающих горячих руках. И он поцеловал ее, прекратив попытки произнести что-либо вразумительное.

— Извини, любимая, — наконец сказал Мигель. — Я вел себя как мальчишка, как злой и глупый мальчишка. — Некоторое время он впитывал в себя это пленительное зрелище — ее неподдельно радостное, улыбающееся лицо. — Ты рада видеть меня?

— Да! — Она снова сжала его в своих объятиях. — Я люблю тебя. Теперь я знаю это.

Издав вопль восторга, он поднял ее на руки и начал кружиться вместе с ней. Дасти отпустила поводок Коди, и тот запрыгал вокруг них, желая принять участие в их радости. Мигель опустил Дасти на землю и поймал поводок.

— И я люблю тебя, — произнес он, надевая петлю поводка на руку и соединяя пальцы на ее талии. — И постараюсь научиться, как говорит мама, принимать тебя такой, какая ты есть, — такой независимой, что впору прийти в ярость. А ты, быть может, научишься полагаться на меня немного больше?

Она нерешительно кивнула, опасаясь, что он попросит ее не ездить в Моаб, но он сказал совершенно другие слова:

— Так ты не против моей помощи в поисках твоего отца?

— О, Мигель! — Обрадованная этим предложением и обеспокоенная его незнанием трудностей пешего туризма, она чувствовала себя счастливой и опечаленной одновременно. — А как же работа? — спросила она, стараясь выиграть время.

— Мужья Кармен и Луизы будут подменять меня. — На его лице появилась знакомая ей ухмылка. — Мама считает, что без тебя у меня будет такое вытянутое лицо, что будет отпугивать клиентов. — Он коснулся губами ее щеки. — Она как всегда права.

Дасти спрятала лицо на его плече, обдумывая предложение. Пусть он и неопытен, но в отличной форме. Перспектива его помощи позволила ей взглянуть на дело в ином свете. Она вдруг поняла, почему он так рассердился на нее.

— Я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится, — наконец произнесла она, не в состоянии скрыть свои опасения.

— Все наоборот теперь, да? — с улыбкой спросил он, догадываясь, о чем она думает.

— Ты должен обещать, что будешь слушаться меня, — предупредила Дасти. — Я займу для тебя у друзей необходимое снаряжение, а ты должен будешь отдыхать, когда я объявлю «отдых», и пить, когда я скажу «пить». Пеший поход в дикой местности — дело серьезное.

— Мало того что независимая, так еще и командирша, — весело откликнулся Мигель. — Поехали?

Он отступил от дверцы со стороны водителя и помог ей усесться. Вытащив ее спальный мешок из-под машины, он загрузил его вместе с Коди в заднюю часть джипа. Недовольная его легкомысленным ответом, Дасти попыталась втолковать ему значение своего опыта и не торопилась заводить двигатель.

— Если ты будешь отставать, я оставлю тебя позади, — предостерегла она, когда он занял свое сиденье.

— Не оставишь, — возразил он, — ты меня любишь.

— Я плохо разбираюсь в этой любви, — пробормотала она, поворачивая ключ в замке зажигания.

— Любовь значит, что мы поженимся, как только найдем твоего отца, потом народим детей и заживем как в сказке.

Собравшись уже отъехать, Дасти резко нажала на тормоз.

— Где? — спросила она, повернувшись к нему. Он недоуменно посмотрел на нее. — Где заживем? — еще громче спросила она, испытывая скорее боль, нежели гнев. — Ты готов оставить свою семью, дом и ресторан и остаться со мной в Юте?

Изумление в его глазах и оцепенение его красивого лица сказали ей больше, чем слова.

— Я не просто бармен, Дасти. Я помогаю маме управляться с рестораном, и в один прекрасный день он будет принадлежать мне и моим детям. Как я могу оставить его?

— Знаю, — безвольно опустив плечи, она уставилась прямо в ветровое стекло. — Так ничего не получится.

— Неужели жизнь в Пайнкрике кажется тебе такой ужасной? — помолчав, спросил он.

— Какое-то время — нет, — призналась она. — Но когда побегут год за годом... Я уже не уверена. — Его темные глаза отразили ее собственное страдание. — Ты нуждаешься в обычной жене, Мигель, довольной домашним очагом. Я оставила эту жизнь, когда ушла от матери в восемнадцать лет. Я привыкла быть самостоятельной, делать что хочу, менять местопребывание каждый сезон. Я люблю тебя, но...

— Ш-ш-ш. — Он прижал указательный палец к ее губам. — Первым делом любовь, а остальное обговорим. Будем делать по одному шагу за раз, о'кей?

— Да. — Обнадеженная его терпением, она взяла его руку в свои и поцеловала в ладонь.

На протяжении долгого пути к Моабу Мигель обращал мало внимания на меняющийся ландшафт. Они поднялись в сосновую страну Флэгстаф, проехали через резервацию индейцев навахо в северо-восточном углу штата Аризона. Дасти показала ему Долину Памятников, и он не мог не восхититься Перчаткой и другими скальными образованиями, неожиданно появлявшимися над плоской землей. Однако его мысли сосредоточились на женщине, которую он любил.

Она — плод крайних противоположностей. Беззаботные летние каникулы с отцом составляли резкий контраст с полной обязанностей жизнью в школе, с долгими месяцами, которые она проводила в доме матери. Будучи на двенадцать лет старше, чем первая из трех сводных сестер, родившихся на протяжении шести лет, Дасти приходила из школы домой, чтобы помогать матери в уборке, готовке и уходе за младшими детьми.

— Каждую весну мама винила меня в том, что я уезжаю, — рассказала ему Дасти. — Как могу я уезжать, когда она так нуждается во мне? Ей нравится заботиться о доме, и она хотела и меня приучить к этому. Сделать меня похожей на нее, но я не хотела быть такой. Каждый раз, поднимаясь в самолет, отправляющийся на восток, я чувствовала себя так, словно возвращаюсь в тюрьму.

— Ты не думаешь, что забота о нашем доме и о наших детях будет совсем иным делом?

Дасти задумчиво пожевала губу:

— Это постоянно говорила моя мать.

— К тому же я умею готовить и убирать в доме.

— Знаю, Мигель, — тихо произнесла она. — И хочу быть с тобой. Действительно хочу. — Она взглянула на него, потом опять сосредоточила внимание на дороге, но он успел заметить испуганное выражение ее глаз. — А что, если я почувствую себя в ловушке? Буду несчастна и сделаю несчастным тебя. И мы возненавидим друг друга. Так случилось с моими родителями. Отец пытался остепениться, но оказался неспособным на это.

— Но ты же не твой отец.

— Нет, но мы очень похожи.

Мигель молчал, не зная, что еще сказать. Встретив сдержанное отношение Дасти к браку, он никак не мог побудить ее взглянуть на вещи его глазами. Но он не собирался так просто отступать. Он любил эту женщину и был полон решимости уговорить ее остаться в Пайнкрике.

Но как?