- Пока есть свободное время и абсолютно все игровые комнаты свободны, предлагаю отправиться на увлекательную экскурсию. Если тебе не очень хочется пока это видеть, мы можем отложить.
Не хочется? Да я сгораю от любопытства. Я не знаю, как это отразится на моей взбесившейся психике, это единственное, что способно сейчас посеять сомнения, но я бросаю на Александра взгляд смущенного бесенка, готового спрыгнуть с самолета, и мне для этого надо совсем немного – всего лишь напутствие инструктора, который правит этим балом. При этом утвердительно киваю, пряча смущенно-авантюрную улыбку.
- Ну, какая храбрая у меня девочка, - легкий поцелуй в лоб, у кромки зачесанных назад волос, с возмущением чувствительных нейронов до новой волны сладкого покалывания. – Если захочешь прекратить, ты мне скажешь. Мы договорились?
От двусмысленности фразы впервые за столь долгое время хочется рассмеяться, а не переспросить, что же конкретно он имел ввиду. Доверие утверждало свою автократию в моем завоеванном сознании сверхскоростными темпами, этого оказалось достаточно, чтобы я подтвердила свою уверенность легким сжатием пальцев и смело шагнула вслед за ним в коридор с ответвлениями арочных проемов.
- Это можно смело назвать «номер-стандарт», - Алекс толкнул металлическую дверь, и первое время я ничего не видела, кроме густого мрака. – В клубе три таких номера, потому как подобная комплектация игрового зала пользуется спросом у клиентов клуба. Проходи. – Комнату залил неяркий свет, и я потрясенно охнула.
Темные панели, предположительно, натурального дерева. Черная кожа диванов, строгих, без излишеств, чем-то похожих на офисный стиль. Но мое внимание привлекло совсем не это. Пересечение двух обтянутых кожей планок в виде буквы Х прямо по центру, с непонятными… вернее, совсем понятными петлями и тускло мерцающими скобами на торце углов этой конструкции. Я взрослая девочка, кто-то думал, что я не смотрела порнографические фильмы и не понимала, что это такое и с чем его едят?
- Она похожа на римскую десяточку. – Я не знаю, как мне следовало себя вести, но сейчас в глазах стоящего рядом мужчины я, скорее, была похожа на ребенка, который впервые попал на работу к родителям. Нет, никаких диверсий в станках, разбрызгивания канцелярского клея и самолетиков из бланков накладных и договоров. Какая-то неведомая сила толкнула вперед, и я сделала несколько вполне твердых и уверенных шагов навстречу этой конструкции, которая еще совсем недавно напугала б до икоты. На ощупь кожа была приятной. Прохладной, даже слегка бархатной, как показалось тактильным рецепторам моих пальцев. Хотела бы я оказаться на этой крестообразной перекладине, с разведенными в стороны руками в креплении этих кожаных петель-браслетов? Нет, наверняка нет. Может, «еще нет», а может, «ни при каких условиях». На данный момент это характеризовалось понятием «слишком».
В углу я заметила подобие постели – перетянутый кожей прямоугольный ровный матрас с петлями-креплениями и холодным хромированным блеском цепей по бокам. Никаких подушек-покрывал, ничего. Правда, здесь и не было холодно настолько, чтобы кутаться в пледы, а может, это цепная реакция пока что завуалированного возбуждения согрела посильнее любого калорифера.
- Что там? – я кивнула в сторону небольшой двери, чтобы скрыть замешательство. Все оказалось прозаично до невозможности.
- Душевые. Они есть в каждом игровом зале.
Желания сбежать не было. Я не узнавала себя. Любопытство, интерес, азарт… Да и сам Александр комментировал происходящее с позиции бизнесмена, а уж никак не заинтересованного в том, чтобы приковать меня сию минуту этими цепями к матрасу. Закончив обследование зала с придирчивым анализом под стать инспектору Фреймут, только без белых перчаток и попытки найти пыль на Андреевском кресте, я привычно вложила свою ладонь в руку Алекса. Следующий зал кардинально отличался от увиденного ранее.
Электронный камин. Белая бесформенная шкура на полу. Кресло и столик в викторианском стиле, несколько чучел диких животных на стене, и все бы ничего, если бы мой цепкий взгляд не выхватил свисающих с потолочной перекладины цепей, от одного вида которых я непроизвольно дернулась и прижалась к Александру в поиске защиты от мнимой опасности. Он не сказал ни слова. Ладонь свободной руки переместилась на мое плечо, успокаивающе сжимая, трансформируя дрожь в откат расслабления, пока я не справилась со своими воспоминаниями и не зафутболила их усилием фантазии прямиком в имитацию углей камина.
Этот зал был спроектирован с прицелом на высокий эстетический вкус клиента. Своеобразный декаданс с тонким флером таинственности и, опять же, уюта вопреки любой логике. Совсем скоро я перестала замечать свисающие с перекладин цепи и кольца в стенах, непреодолимым стало другое желание – развалиться в этом кресле с бокалом чего-то покрепче, чем кофе, и, может, с книгой – настоящей, в твердой обложке, никаких электронных девайсов.
- Мне даже захотелось держать осанку и вести светские беседы, - неловко пошутила я, комментируя увиденное, когда мы вошли в очередной зал. Если первые два попадали под понятие «тьма», здесь царил свет. Белые кружева. Балдахины пастельных тонов. Светлые стены. Наверное, тут шла игра на контрасте боли и романтики, но все казалось кукольным и неестественным, поэтому задерживаться не хотелось.
- Есть еще зал для медицинских игр, но он готовится к реконструкции. Подобные игры очень популярны на западе, но у нас, к сожалению, не нашли свою клиентскую нишу. А вот здесь мы переняли опыт Страны восходящего солнца, прежде всего, потому, что шибари – исконно японская культура…
Вот где фотографировала Эля! И я понимаю, почему она так глубоко нырнула в процесс создания умопомрачительно красивых снимков. Здесь не было ощущения тревоги, опасности, растерянности, нет… Стилизация прекрасной Японии, страны сакур и тонкой эстетики – этому не могли помешать даже перекладины с крюками и кольцами, значение которых нетрудно было понять после увиденных фотографий. Наверное, предоставь мне на выбор провести время в одном из залов клуба Devi-ant, я бы выбрала именно этот. Разве может напугать такая эффектная обвязка?
- Это очень тонкая практика, - пояснил Александр, заметив мою восхищенную улыбку. – Подобной культуре бондажа посвящены отдельные семинары и курсы, поистине это восхитительное мастерство. Но его тоже можно использовать по-разному. Можно вязать узлы, стимулируя точки на теле человека, которые отвечают за боль…. Но чаще всего линии веревки ложатся на эрогенные зоны, что позволяет достичь состояния сабспейса даже при абсолютном покое, без дополнительной стимуляции.
- Я думала, это возможно только при болевых воздействиях… не имеет значения, физических или же моральных, - возможно, мне не стоило хвастаться своими познаниями, но абсолютное доверие делало свое дело, а главное, я все время хотела слышать звук его глубокого бархатного голоса, который казался непременным атрибутом этого зала.
- Этот феномен до конца не исследован до сих пор. И у многих это происходит совершенно по-разному. Как и способы достижения, так и сами ощущения в этом состоянии…
Мне долго не хотелось отсюда уходить, но любопытство пересилило. Юля, оно губит кошку… Но расслабленное сознание не могло предугадать угрозы после такого релакса. Я не могла знать, что будет ждать меня за следующей дверью…
…В первый момент я ничего даже и не поняла. Лишь поправила выбившуюся из прически прядь волос – женщины и вправду непредсказуемые создания… Но потом…
Холодный зеркальный портал с графической прогрессией отраженных коридоров. Десятки, нет, сотни офигевших от увиденного зеркальных Юлий Беспаловых с тенью мужчины за спиной, архангела или дьявола, не понятно до конца… мне не нужно пояснений, я знаю, для чего предназначена эта комната – здесь можно даже ничего не предпринимать… достаточно просто переступить порог…
Пылающая бездна, так благополучно забытая, разверзается под ногами, и мне проще смотреть туда, в алые всполохи тектонических разломов, чем в эти холодные глянцевые порталы в долину уничтожения! Вымораживающий холод острыми иглами инея по позвоночнику, в горячую кровь, кристаллизируя ее первобытным ужасом, сжимая горло с рвущимся криком острой коркой карамелизированого холода… Я не смогу сама выйти отсюда… Я не смогу даже выползти! Процесс уничтожения еще не запущен, пока только просвечивает рентгеном равнодушно-циничных зеркал, активируя вторжение в ослабленные шлюзы сущности, чтобы раскрыть без анестезии, придавив к полу, который, кажется, специально покрыт длинноворсовым ковром…
- Что такое? Тебе плохо?
Я не могу произнести ни слова, что там, я даже не чувствую сильных рук на своей талии, потерявших опору ног, обманчивой невесомости с движением вперед… Хлопок двери выстрелом по натянутым струнам сущности… Опору стены за спиной и его рук – спереди, нежным поглаживанием, касанием теплой щеки, успокаивающего поцелуя… В глазах пляшут темные пятна, и я непроизвольно скольжу по стене, обхватив колени…
- Все хорошо! Дай мне свою руку… Медотсек рядом!
Я его почти не слышу… Мне больно и стыдно за свою реакцию одновременно, только я ничего, совсем ничего не могу с этим сделать! Пытаюсь… выходит сбивчиво…
- Это же… зеркало… зачем?
- Я все понял, держись… все хорошо! Мы вышли. Открой глаза!
Ему все же удается поднять меня на руки, и я доверчиво прижимаюсь к тугому корсету грудных мышц под броней дорогого костюма. Биение чужого сердца оглушает внезапным резонансом, размыкает мышечный спазм, проясняя взгляд… Одних его рук достаточно, чтобы я ощутила себя самым защищенным человеком в мире!
- Не надо… медотсека… Уже все… все хорошо! – Почему-то информация о том, что здесь находится кабинет (с личным доктором, как я потом узнаю), успокаивает еще больше. Дань профессионализму Александра… или же попытка ухватиться за все хорошее, что произошло сегодня?
- Сейчас пойдем ко мне в кабинет... Ты точно в порядке?
Я киваю. Наверное, нам обоим понадобилось никак не меньше десяти минут. Мне – восстановить дыхание и сосредоточиться на его присутствии, на тени его крыльев, которые моментально перекрыли недавний испуг. А ему… Он просто никогда на меня не давил. Ни сейчас, ни потом.
- Поговорим, когда будешь готова. – Я сжимаю его ладонь, чтобы идти рядом. Это не обморок и не физическая слабость, психосоматика в последнее время сходит быстро. Мысль о том, что следовало бы вернуться в ту адскую комнату и поправить прическу, вызывает нервный смешок…
Холл потихоньку заполняется людьми. Я вижу фигуру мужчины по прозвищу Штейр (титул или звание, как узнаю потом, никак не кличка), запомнила потому, что ассоциация с пневматической винтовкой очевидна. Он как раз закончил говорить с парой посетителей. Я улыбаюсь, следуя правилам хорошего тона, когда они подходят к нам. Нас не представляют друг другу, но я, кажется, этому рада. Мужчине на вид лет тридцать. Он обменивается рукопожатием с Александром, я теряю ощущение тепла мужской ладони всего на миг. Глаза нового посетителя скользят по моему лицу, задержавшись на шее – колючий взгляд, свойственный людям, которые занимают в теме доминирующую позицию. Впрочем, он меня больше не пугает. Я смотрю на его спутницу, и ощущаю, как моя рука непроизвольно задрожала в руке Алекса.
На ее шее кожаная полоса с металлическими вставками. Глаза опущены в пол, руки скрещены ниже живота, и заметно, что она пытается занимать позицию на шаг в стороне от плеча своего спутника. Мне кажется, или она расстроена… вплоть до того, что готова расплакаться? Я сжимаю пальцы Алекса, из последних сил удерживая улыбку, не разбирая слов, но уловив суть – игровая комната готова, они могут пройти туда и заказать напитки.
Когда пара исчезает на правом крыле винтовой лестницы, я едва не вздыхаю с облегчением. Неужели Александр хочет для нас подобного формата отношений? Мне придется ему отказать. Я не готова к подобному даже за стенами спальни!..
Чужой взгляд, недоброжелательный, у меня сенсор на подобный женский придирчивый осмотр - прерывает мои неуместные мысли. Это рыжая девушка в белой блузе, сидящая на высоком барном табурете за стойкой с бокалом шампанского. О, женская зависть мне знакома давно и далеко не понаслышке! Она настолько увлечена моей персоной, вернее, своим желанием скривить губы в брезгливо-презрительной ухмылке, что, кажется, не замечает стоящего рядом со мной владельца клуба. Что ж, я тоже не подписывала соглашение о соблюдении роли хозяйки светского салона, улыбка предыдущей паре – мое воспитание и личная инициатива. Мне достаточно склонить голову и недоуменно сдвинуть брови, словно удивившись, что же «такое» делает в этих стенах.
Зря я полагала, что наш артобстрел перекрестными взглядами остался незамеченным со стороны Александра! Легкое сжатие пальцев, и мне не остается ничего другого, кроме как последовать за ним. Рыжая оживляется (о, все-таки заметила, кто рядом со мной!) и манерно запрокидывает шею. Да чтоб ты подавилась своим шампанским, Роксолана–Хюррем недоделанная!
- Мерви. Тебе известно, сколько стоит минута моего времени? – Голос Александра не меняется. Но от обманчивой доброжелательности его волнующего тембра у меня непроизвольно пробегает дрожь по телу.
Рыжая бестия от недоумения перестает улыбаться, уставившись на него, как на заговорившую церковную икону. Кажется, моя персона временно забыта.
- Это новаторский подход – сидеть в присутствии Мастера?
Ледяные нотки его голоса, кажется, подвешивают время в периметре холла. Я бы вырвала ладонь, но пожатие его пальцев прежнее, обволакивающее, успокаивающее. Этот холод не коснется меня сегодня. От осознания подобного факта по телу разливается приятное тепло, и я с интересом наблюдаю за выражением лица этой дерзкой посетительницы. Уже никакой улыбки и завуалированного флирта, она съеживается на глазах, отставив бокал от греха подальше.
- Простите… Я… просто…
- В каком виде ты пришла? Почему я не вижу белого ошейника на твоей шее? Ты не в состоянии прочитать правила клуба, или всерьез полагаешь, что уплата взноса позволяет наплевать на установленные здесь законы?
Ни фига себе… Если бы подобное негодование было направлено на меня, я бы разрыдалась и забилась в угол сию же минуту. У этой рыжей еще остались силы ему перечить, пусть мычанием, но все же?
- Штейр! – кажется, все-таки вздрагиваю. Юрий материализуется возле нас на удивление быстро. – Мерви позволила себе проигнорировать два основных правила. Поясни ей, что за это полагается. И да, не больше пятидесяти граммов коньяка за счет заведения после воспитательной беседы! – это бармену. Рыжая бледнеет на глазах, когда он вновь обращается к ней. – Ты знаешь, какое наказание за подобное неуважение. Я позволяю тебе расслабиться после этого.
Меня потряхивает синхронно с этой приговоренной Мерви, когда он поворачивается ко мне. Черт. Мне трудно поверить, что эти глаза с ласкающими искрами только что едва не согнули девушку в позу покорности! Шепот «не надо» гаснет на губах вместе с теплыми объятиями.
- Все хорошо. Это внутренние правила… Они никогда тебя не коснутся! – ласкающий росчерк губ по скуле, инъекция тепла в зажатые сплетения нервных узлов… Непроизвольно прижимаюсь сильнее, подавив испуганный всхлип. Его пальцы переплетаются с моими легким нажимом, пока ударная аритмия не затихает, а передо мной не раскрываются двери личного кабинета хозяина клуба. Как я не заметила преодоления лестничного пролета? Оборачиваюсь назад, но Штейр с проштрафившейся сабой больше не в поле моего зрения. Слава богу.
Теплые объятия дивана, потеря тактильного контакта, совсем на миг. Моих пальцем касается бокал с янтарной непрозрачной жидкостью.
- Это ирландский ликер. Тебе нужно успокоиться. – Офигеваю, когда он присаживается рядом на одно колено. Такие мужчины могут принимать подобные позы? У меня, наверное, рушится мировоззрение! Ладонь ложится на мою свободную руку, неминуемая трансплантация спокойствия и надежности через прикосновения. – А потом мы поговорим… Чтобы никогда не повторить то, что случилось в зеркальной комнате. Согласна?
Сердечный ритм выравнивается, кровь насыщается сладким облегчением с привкусом кофе и шоколада, когда я вижу его так близко, настолько рядом, что сами страхи вместе с фобиями боятся поднимать голову. Здесь только его диктат, который для меня значит вовсе не угрозу… только спокойствие, доверие и открытие нового портала. Я еще не знаю, что там. Я могу только догадываться, что на этот раз все будет по-иному, отличным от того, что мне пришлось испытать прежде.
Личный Эдем или личный Ад? Так трудно ответить на этот вопрос, потому что здесь перестают работать законы элементарной логики. Но почему-то я уверена, что в этот раз решать только мне, чем именно станут для меня эти новые, зарождающиеся отношения, которые уже вышли за пределы понятия «симпатия». Мы можем двигаться рука об руку с одинаковым успехом вперед, к новым горизонтам, и разорвать этот подъем в любой момент, если восхождение причинит боль кому-то из нас…
Глава 18
- К Милошиной все же придется сходить еще минимум четыре раза, - он непреклонен, но сегодня это не вызывает во мне отторжения с протестом. – Нельзя обрывать курс до его завершения. Ни в коем случае.
Ликер развязал мне язычок после того происшествия с рыжей девицей. Я не думала, что придавит так сильно, замирала, ожидая услышать ее надрывные крики и свист кнута за тяжелой дверью кабинета, готовая вскочить при малейшем звуке. Не факт, что спасать, сдалась мне эта пафосная сука от Темы, скорее, бежать без оглядки, подальше от этого Клуба Смерти во главе с его хладнокровным владельцем и прочими персонажами с нечитаемым выражением глаз и замашками римских патрициев. Какого черта я сижу на этом удобном кожаном диване, смакуя ликер, и, более того, отвечаю на все его вопросы без долгих колебаний, к тому же ухитряюсь задавать свои?!
- А что означает белый ошейник?
Он больше не стоит передо мной в картинной позе героя слезливых мелодрам, собирающегося делать своей избраннице предложение, от которого та не сможет отказаться. Он возле своего рабочего стола, левая рука уверенно опирается о деревянную поверхность, взгляд быстро скользит по строчкам какого-то документа. Работа не терпит? Что-то важное?
- Белый цвет ошейника или браслетов означает, что саба в поиске своего доминанта. Это одно из негласных правил клуба. Есть система цветов и символов, эти догмы обязательны к прочтению и соблюдению. Нарушение карается.
Как я еще не спросила, чем именно! Инстинкт самосохранения не спал? Да полноте, мой инстинкт обладает весьма своеобразным чувством юмора.
- А я? – не так уж много и выпила. Что это? Скрытый вызов? Или предоставление полной индульгенции на раскатку по черной коже дивана уже через 3… 2… 1?
- А ты моя гостья.
- И мне не надо соблюдать эти правила?
- Глупо было бы требовать от тебя соблюдения тех правил, которых ты не видела в глаза… И да, я не намерен заставлять тебя это делать! Ты успокоилась? Теперь я хочу знать, что именно произошло в зеркальной комнате.
Легкие взрываются изнутри обмораживающей вспышкой ледяного вакуума. Хороший способ вернуть мне душевное равновесие! И это после того, как он наотрез отказался продолжать мою экскурсию по оставшимся пяти залам клуба и комнате, где хранятся девайсы? Это что, такая убивающая на хрен тактика доброго хозяина – напоить вкусным ликерчиком, расслабить до критической отметки, чтобы снова ударить на поражение, в самое сердце?
- Ничего… У меня один глаз накрашен сильнее, чем другой… - я умудряюсь шутить? Нет, не просто шутить – противостоять с завуалированным высокомерием под патокой сарказма? Я же просто не хочу об этом думать, и тресни на мне бюстгальтер, если он этого не видит и не понимает… Понимает посильнее меня самой, но почему-то больше не делает попытки успокоить, просто цепляется за мой страх и боль с царской ленью Дракулы Брэма Стокера! Пусть параллельно все же спасает от нового блока убивающих мыслей – мне незачем было представлять Диму в каждой из этих комнат с кнутом или чем-то пострашнее в сильных ладонях, справедливо обходя острые скалы представления о том, как бы он разошелся в преисподней зеркальных коридоров! Мой девятый круг ада? Мое проклятие? Моя фобия под номером один, от которой уже поздно пить ликер и глотать колеса? Почему так трудно оставить ее только моей, зачем эти вопросы? Саба не врет своему Дому? Я не вру, я просто не хочу лишний раз утверждать то, что для него и так очевидно!
- Юля, ты снова пытаешься меня расстроить?
Прошу тебя, замолчи. Просто сядь рядом… Или нет, стой, где стоишь, я не буду продолжать разговор в таком тоне и под таким прессингом… Мне хватит на сегодня потрясений, разве нет?
Вздрагиваю, когда он все же садится рядом (будь осторожна со своими ментальными призывами), хватаюсь взглядом за стопку документов в его ладони, словно это мой спасительный якорь. Что за день такой, мне хватило и утреннего обсуждения пощечин и их последствий для психики. Но если тогда он сделал все, чтобы не только разговорить, но и успокоить, то сейчас это выглядит не иначе как принуждением.
Теплые пальцы сжимают мою ладонь. Зачем эта обманчивая ласка, если ты не намерен отступаться от своих принципов?! Зачем?!.. И как мне сопротивляться теплому току уверенности и реактива мужества и хладнокровия, которым начинает насыщаться кровь через одно его прикосновение?!
- Я должен знать. Я не имею права причинять тебе недопустимую боль и должен знать твои пределы!
Я почти не против, но… у нас ужин в «Тануки»? И он реально хочет, чтобы я ехала туда с заплаканными глазами? Я же не смогу так хладнокровно рассказать о том, что Дима тогда со мной сотворил без единого удара… даже без слов… Я их, кажется, и не запомнила… Мне тяжело говорить. Я открываю было рот, чтобы начать…
Портал зеркального холода. Расколотое отражение, с усилившейся хваткой в волосах. А ведь я могла тогда закрыть глаза и не смотреть, он бы не смог мне их открыть ни под каким предлогом! Почему я не сопротивлялась, пошла на поводу у звука его голоса, повинуясь той власти, которую он имел надо мной?! Думала, выстою? Может, не знала, какой эффект произведет обычное зеркало, верный друг всех любительниц селфи, в его руках, с неоспоримой волей свихнувшегося желания подчинить, растоптать, увести от придуманной реальности ради собственного «хочу»?! Оно не разбилось, хотя мне тогда показалось, что ударная волна моральной боли раскрошила его на осколки, мелкие стразы самых горьких и настоящих слез. «Мне так же больно, как и тебе!» - зачем ты утверждал то, о чем сам не имел ни малейшего понятия?!
Я не замечаю, погруженная в эти убивающие воспоминания, как его руки оплетают мои плечи, разворачивая спиной к себе, властное управление пальцев фиксирует мою голову на плече мужчины, с которым рядом я, кажется, снова смогу дышать полной грудью. Если бы это сделал кто-то другой, я бы вырвалась из захвата моментально, а сейчас нет даже намека на подобную мысль. Как можно так подавлять и успокаивать одновременно, перенастраивая нервную дрожь на вибрации умостившейся на коленках кошки? Ей спокойно и тепло, пусть она и дикая, своевольная, и никто иной к ней не приблизится, пусть… А мне давно не было так спокойно, как сейчас. Настолько тепло, что я доверчиво смеживаю веки, растворяясь в комфортной темноте полуоткрытых глаз, бездумно закидываю ноги на кожаный валик дивана, забыв о высокой шпильке и самом наличии обуви. Горячий шепот обволакивает тончайшей паутиной, теплом последнего летнего привета (дальше только холода за окном, но душевное равновесие не обязательно должно зависеть от сезонно-погодных условий)… Он просто проникает нейтринным лазером в кожу, минуя сердце, напряженную работу мысли над самоконтролем и догмой «не сдавайся», отключает это сопротивление. Такое лишнее сейчас и совершенно не нужное.
- Я не привыкла себя видеть такой. – Пусть внутри все взрывается от боли, пусть она пытается активировать цепную реакцию нового разрушения личности, сыворотка правды его теплых ладоней и прижатых к затылку губ запустила свой антивирус, который не просто пытается локализовать эти воспоминания, а еще выбросить за пределы замкнутой вселенной, где они застынут в бездушном вакууме. От меня требуется так много и так мало одновременно… Найти в себе силы это проговорить. Только тогда я получу относительную свободу от своей фобии, хотя бы ненадолго… - Он просто хотел, чтобы я увидела. Я не знаю, почему… или знаю… - голос все же срывается, совсем ненадолго, а объятия сжимаются в поощрительной ласке.
Будь мужественной, моя девочка!
- Никто не готов видеть себя настоящего в некомфортных условиях.
Эти осторожные, слетающие, словно вдох и выдох, комментарии добавляют сил, унимая нервную дрожь. Я понимаю, что не только это меня так тогда напугало. А может, и вовсе не это! У меня был спасательный канат под инвентарным грифом «у тебя не было выбора», эта аксиома могла списать любое чувство вины. Да, меня убило другое. Неадекватность и ненависть в глазах того, кто держал руку на пульсе моей центральной артерии, того, кого я волей-неволей вынуждена была признать не только палачом, но и защитником… Потому что на тот момент он один решал, смогу я увидеть солнечный свет или же навсегда утонуть во мраке его тотальной одержимости…
Легко ли мне дались эти слова? Возвращаясь в тот вечер на волне воспоминаний, я не могу сказать наверняка. Кажется, я все же дрожала, даже в этих теплых умиротворяющих объятиях, но доверие делало свое благородное дело, и я не смогла промолчать. Наверное, эта правда, которую я не раскрывала даже близким подругам, помогла мне стать свободнее – пусть пока ненамного, но это был первый кирпичик фундамента зарождающихся отношений. Итог разговора дал твердую веру в то, что Александр никогда не сделает со мной ничего подобного, и почему-то я поверила в это сразу…хотя не прозвучало никакого обещания или заверения в обратном.
Сближение, которое я теперь мысленно иначе как «слияние», не называла, набирало скорость гоночного болида «Формулы-1». Соперник, нет, член моей гоночной команды мог прийти к финишу первым, но он не желал победы лишь для себя. Мы должны были финишировать вместе. Рука об руку, только вперед, с последним выбросом гравия из-под колес и автографом сладкого предвкушения на раскаленном асфальте.
Приняла ли я его полностью… тем, кем он был, того, кого он сам не побоялся мне показать в тот вечер в клубе? Еще один вопрос без ответа. Тот, на который я смогу твердо ответить, когда преодолеем новый уровень. Черт, я правда сейчас про себя сказала «преодолеем»? Вместе, за руки, оставив прошлое позади?..
Ира Милошина на очередном сеансе задвинула тактику агрессивной альфа-суки в угол. Не обошлось без особой, непостижимой уму магии этой королевы человеческих душ… Вот шла я вроде бы с боевым настроением и желанием загнать ее под плинтус, но не тут то было. Не прошло и двадцати минут, как мы вели светскую беседу, и я, смакуя белый чай (обязательно куплю, это чудо!), зарабатывала первые морщинки изумления на собственном лобике, слушая ее пояснение теории «зеркального коридора». Я уже понимала суть этой тонкой психологической экзекуции, и завеса моей реакции приоткрылась с новой стороны. Я не принимала себя? Я не принимала себя именно с ним. Несмотря на чувства к своему врагу (они были. Они даже сейчас не прошли окончательно!), я отрицала это всеми фибрами души, погружая себя в кошмар неуверенного противостояния двух сторон собственной личности. Быть с ним – не выбор, не шанс, нет, насильственная необходимость, смирение, безысходность… Любовь смогла раскрасить это в яркие цвета, но как бы долго я ни держалась, исход был один. Ирина шутя проводила параллели с фильмом «Мистер и миссис Смит», что меня несказанно позабавило. Но, если отбросить роковой шарм Анджелины Джоли и чарующее обаяние Брэда Питта, история обретала пугающий размах. В кино все было безумно весело. Даже Энджи в мужской рубашке, которую я теперь не надену ни под каким дулом пистолета, лучше останусь голой. Чем это могло быть вне кинематографа и без банального убийства? Мне хотелось бы верить, что со временем я сброшу Димкин диктат под стилет своей шпильки, научусь жить рядом с волком и перехвачу все его рычаги воздействия. Я неосознанно говорила о нем в будущем и настоящем времени, но очень редко в прошлом. Это пройдет, пообещала Милошина, как только я получу ударную дозу новых эмоций и тепла.
После таких разговоров на протяжении трех сеансов я все чаще задумывалась о том, не состояла ли она в интригующем заговоре с моим новым покровителем.
Что же до Александра, спросите вы? А я словно намеренно оттягивала этот момент, но совсем не ради того, чтобы читатели (я когда-то точно продам права на издание и экранизацию моей непростой истории!) грызли локти в ожидании… Слияние продолжало раскручивать свою невидимую глазу ураганную спираль в самых безобидных моментах. Я относилась к этому иначе, чем к развитию всех моих предыдущих отношений. Это было некое таинство, моя личная территория, моя замкнутая аквасистема, где штиль стал редким гостем. Цунами имели яркий эмоциональный окрас. Приливы несли воды чистой эйфории и волнующего предвкушения, и даже водовороты страха состояли из неразбавленного эндорфина.
После разговора в клубе что-то незримо поменялось в наших отношениях. Я бы назвала это близостью, новым этапом доверия, но не спешила форсировать события… это была исключительно его привилегия! Я так легко согласилась с тем, что главным будет он, и принимать все решения – тоже, лишь на том основании, что он знал, как это сделать, не травмировав мою уставшую психику и забыв на время даже о себе. Это настолько отличалось от того, что со мной произошло перед этим, что сущность без опаски подкрадывалась к этому пламени, пока еще маленькими шажками, готовая раствориться в нем, но не сгореть, а лишь возродиться заново.
С этого момента на наши встречи Алекс не приезжал без букета. В этом он оставался верен самому себе до конца: ослепительные красные розы или же идеально белые. Никаких кремовых переливов на бархатных лепестках, модного оттенка ivory, и, конечно, кислотных цветов в виде синего – салатового - ультрамаринового, как и блесток или лазури из дешевого баллончика. У этих роз кто-то заведомо оборвал все шипы, хотя, возможно, они были выращены именно без них изначально. Идеально ровные стебли, равномерно насыщенные бархатные лепестки с капельками свежей влаги, с ненавязчивым ароматом именно свежести утренней природы и… весны. Именно весны, а не поглощающей серой скукой осени. Розы с трудом умещались на пассажирских сиденьях его «Лексуса», они едва не переворачивали тяжелые вазы, у этих цветов было потрясающее свойство – они стояли в воде максимально долго, сохраняя необыкновенную свежесть и бархатный отлив лепестка. Виделись мы с Александром практически каждый день, и моя комната, а с ней и кухня, вскоре начали напоминать оранжерею или, как пошутила Эля, место захоронения крупного мафиози. Это был единственный раз, когда она не вспомнила о своем фотоаппарате сразу. Но не прошло и получаса, как она уже загорелась маниакальной идеей снять меня голой на фоне этого флористического великолепия, пришлось даже прикрикнуть на нее.
Если при встрече мой мужчина (пристрелите меня… это оговорка по Фрейду, не более!) всегда дарил лаконичные стебли роз без упаковочной пленки и разбавления папоротником, те его букеты, что доставляла курьерская служба, отличались шедевральным флористическим исполнением. Почти всегда к подобному букету в плетеной корзине прилагалась коробочка конфет и конверт с пожеланием спокойных снов или приятного дня в зависимости от времени суток. Здесь не обязательно основу композиции составляли розы, некоторое цветы мне даже не доводилось видеть прежде.
Когда на исходе недели после нашей экскурсии в клубе я получила букет без записки и шоколада, я почти не обратила на него внимания. Мое настроение было приподнятым и высокодуховным после просмотра постановки «Дон Жуана» с прекрасным актерским составом. Я смотрела на потрясающую игру актеров и не понимала, почему раньше так ненавидела театры и спектакли, наверное, после школьной принудиловки, с детскими постановками. Я тогда узрела сорокалетнюю Красную Шапочку в курилке и получила удар по детской неокрепшей психике. Но нет, Харьковский академический театр оперы и балета не зря считается одним из лучших в Украине. Я так увлеклась действом, таинством (игрой не поворачивался назвать язык) на сцене, что выпала из реальности, забыв даже про сидящего рядом Александра. Жаркие поцелуи в машине перед прощанием закрепили ощущение полета в наивысшей точке горной вершины. Мы не заходили дальше этих глубоких поцелуев, но каждый раз у меня оставалось ощущение полноценного единения. Он искусно приучал меня к себе и своей сдержанной, как тогда казалось, страсти, которую неизвестно какими сверхусилиями смог удержать под контролем в ожидании моего согласия.
Что испытала я, увидев белоснежные орхидеи в обрамлении кольца таких же черных? Ужас? Страх? Поглощение паранормальной тенью, незримо следующей за мной по периметру комнат? Ничего. Абсолютно. Ну, не стану скрывать – разряд жаркого удовольствия по выступающим пикам позвонков с захватом солнечного сплетения, с новым битом совершенно иной аритмии – сладкой, захватывающей, волнующей, рисующей на губах счастливую улыбку предвкушения с примесью остро-сладкого страха. Мне было все равно, что на курьере, доставившем букет, была униформа, отличная от одежды тех, кто приносил букеты ранее. Когда он многозначительно кашлянул, после моей росписи в бланке, я не сразу поняла, что это был тонкий намек на традиционные чаевые.
- Слушай, парень, это к руководству. Твоей конторе сделали за последнюю неделю такую кассу, которую вы не получаете даже на 8 марта! – я захлопнула дверь перед его носом. Укол тревоги все же догнал меня спустя 15 минут, когда я пила кофе, любуясь этой тонкой работой флориста.
«Они ядовиты - это их защитная особенность. Они оплетают лианами все вокруг, завоевывая новые территории таким образом. Агрессоры. Своим черным окрасом они вовсе не маскируются, а, наоборот, кричат о дерзкой красоте, уверенные в одном - они далеко».
Ты думал, оказавшись на свободе, я не залезу в Google, чтобы проверить твою красивую выдуманную теорию? Так вот. Они не ядовиты. В племенах Амазонки они – священный тотем, а не игрушка пресыщенного эстета. Что хотел сказать Алекс этим букетом, к которому впервые не шел бонус в виде моих любимых «Рафаэлло» или «Ферреро»? Я ему рассказала эту историю однажды за ужином. Кажется, это вызвало ироничную улыбку и еще ощущение обмораживающего льда… снова направленного на кого-то другого, и уж никак не на меня. Наверное, только то, что терпение не безгранично? Или ломка закрепленного сознания, новая интерпретация этих экзотических цветов?
Игры богов или протест оклемавшегося сознания, абсолютное исцеление или суровый реализм? Что тогда не позволило мне развивать иную теорию происхождения букета, когда все знаки были налицо? Иная контора. Иная подача. Даже сами цветы… Что?
Исцеление уже началось. Милошина предупредила, что это произойдет не «вдруг», механизм запущен, но все будет раскладываться по полочкам постепенно. Плюс мощная аура, непробиваемое биополе нового единения, невидимое слияние двух сущностей в одно целое отсекали все попытки помешать этой притягательной феерии. Орхидеям не суждено было сломать мне сознание с выбросом рыданий, сжатием нервов и отрицанием нового, чего-то хорошего и грандиозного. Я двигалась вперед и все реже оглядывалась назад, остановить этот маховик уже не мог никто из нас, а я, к тому же, этого и не хотела. Мне даже не было страшно, ну, почти. Почти…
Александр не торопил меня ни словом, ни жестом. Мы проводили вместе большую часть свободного времени, шаг за шагом, в унисон одним на двоих дыханием, углублением неосязаемой прочной связи, сладкой обоюдной интоксикацией через жаркие поцелуи, прикосновения и просто диалоги. Я с упоением перечитывала классику мировой литературы, чтобы поддерживать интересный разговор на должном уровне, заработала зачет-автомат по дисциплине прикладной психологии, иногда загоняя в тупик своими умозаключениями даже преподавателей. Параллельно с последним, решительным шагом вперед, навстречу неизвестности нового начала, я делала все, чтобы приблизиться к его уникальному миру, стать в нем своей, желанной и горячо любимой… Может, с ним этого еще не произошло, как и со мной, любовь лишь вступила в стадию трансформации-перерождения, но одно оставалось неизменным: впервые за все время я чувствовала себя в безопасности, и это ощущение кружило голову.
Шаг навстречу сделала я сама, в один из дождливых осенних вечеров, который нивелировал красоту золотого листопада промозглой сыростью. Мне было все равно, весна внутри не подчиняется законам четырех сезонов. Изумительный колумбийский кофе в приглушенном полумраке элитной кофейни, куда не попасть с улицы без предварительной записи. Даже классическая музыка, к которой я всегда относилась довольно прохладно, сегодня звучала иными, царапающими душу нотами, разливая по телу приятное умиротворение с привкусом сладкого волнения…
Мне уже тогда казалось, что Александр знал до каждого произнесенного слова исход нашей сегодняшней встречи. Я прервала свои рассуждения о том, что Антуан де Сент-Экзюпери в школьной программе за пятый класс неуместен в силу того, что в этом возрасте сложно понять всю тонкую глубину его высказываний, когда его ладонь привычным жестом накрыла мою, считав кончиками пальцев расписание линий судьбы и жизни. Эта чувственная дактилоскопия за последние недели прожгла мою кровь исцеляющим кибер-лазером, я реагировала на нее подобно тому, как засыхающая орхидея на инъекцию свежей воды. Сердце ускорило ритм, выбивая приступ испарины.
- Ты волнуешься, – он не спрашивал. Он всегда видел меня насквозь. Этот обжигающий приглушенный тембр уже бежал в моей крови, взращивая отчаянную смелость на равнинах потрясающего азарта.
Дистония. Тут не надо быть магом тридцатого уровня.
- Вы же знаете… это нормально.
- Это хорошо, а не просто нормально. Волнение подогревает ожидание и обостряет эмоции. Это не тот страх, это вполне уместный внутренний конфликт подсознания. Одна его часть держится за навязанную догму «неправильно», и этот барьер есть у всех – нормы воспитания, морали, пресс общества, законам которого мы непроизвольно следуем, потому как не все можно сбросить и нарушить. Вторая же часть знает, что ничего плохого не случится и жаждет этих новых горизонтов. Поэтому страх имеет привкус изысканной сладости.
«Тащит», - сказала бы я, лаконично и по-простому. Но рядом с ним сленг напрочь забывал о том, что живет на вольных правах в моем лексиконе, засыпал летаргическим сном.
- Если страх, какой бы сладкий ни был, не желает проходить… стоит изменить саму тактику его подавления?
В обществе близких людей мы неосознанно становимся на них похожими и находим в этом непередаваемое удовольствие. Мне не надо было взвешивать каждое слово для того, чтобы поддерживать имидж леди. С ним я была ею до кончиков идеально прокрашенных ногтей без особых усилий со своей стороны! Не было никакого приворота или НЛП. Он изначально имел абсолютную власть надо мной. Но эта власть не подавляла и не загоняла в угол. Она питала своей энергией мои крылья, исцеляла все раны недалекого прошлого, накрывала комфортным куполом, призванным укрыть от перекрестных выстрелов вселенского зла, от потерянных дней разрушающего самоуничтожения, от себя самой, той, которая запретила себе быть счастливой снова.
- Иногда просто необходимо посмотреть ему в глаза. Сказать, что по-своему любишь этот страх и принимаешь его таким, каким он есть. Тогда у него не будет повода нападать снова, начнется этап союзничества.
Я не выпила ни капли алкоголя. Я даже пропустила прием успокоительного. Говорила я, настоящая. Осознанно, без влияния каких-либо вымышленных факторов.
- Если честно, он мне уже порядком надоел. Я хочу оставить его в прошлом.
- Твой страх?
- Именно… Можно оттягивать до бесконечности. Я знаю, вы не раз мне говорили об этом…
Вот на этой решающей фразе мой голос все же дрогнул. Но не уверенность, нет. Она шла напролом через контрвойска страха, желая лишь одного - этой победы сквозь сотни препятствий. Александр прекрасно это видел и понимал. Но я не расслышала в его голосе торжества или же излишнего, совсем не нужного давления. Наоборот, он шел мне навстречу, пусть это проявлялось всего лишь в пожатии руки. Мне было достаточно.
- И что ты хочешь этим сказать?
Даже в этом все законы жанра – вздох, пауза, дрогнувший голос – оказались неуместны. Я сама поразилась собственному хладнокровию и уверенности.
- Пора просто попробовать. Сто к одному, что он навсегда исчезнет. Или я не права?
Я была готова ко всему. Даже к долгому сканеру-взгляду в полумраке кофейни. Даже к этому риторическому вопросу. Он видел, что во мне говорила не обреченность и не страх потерять то, что я еще в полной мере даже не обрела.
- Ты действительно этого хочешь?
Я имела полное право не отвечать, и слова были больше не нужны. Только внутренне вздрогнула от росчерка теплых пальцев по скуле, подавив пока острое желание сделать то же самое. Дыхание сбилось, и я прикрыла глаза, следуя за ласкающим нажимом ладони этого потрясающего мужчины.
- Тогда тебе пора выслушать мои условия.
Сердце делает болезненный кульбит, запуская атаку страха со вспомогательной артиллерией ужаса, но я даже не вздрагиваю в этих новых объятиях, которые носят тисненый гриф его персонального логотипа – кольцо рук со спины, в таком положении очень легко одним массирующим жестом снять нервозность и напряжение. Это не ломка и безоговорочное подчинение. Это переговоры двух партнеров, где каждый имеет право выдвинуть список своих требований и решить, принимать их, или же нет. Притом мне не надо бояться обидеть его отказом.
- Ты выберешь себе стоп-слово. Вернее, два. Первое будет означать, что ты хочешь продолжать, но происходящее вызывает у тебя дискомфорт и страх. Это слово будет прямым указанием сменить тактику, не прерывая сессии. Второе – немедленное прекращение. Не выдумывай ничего экстраординарного, если тебе комфортно, мы можем ограничиться цветовой схемой. Знаю, что ты хочешь разрубить эту ассоциативную цепочку, но очень часто в момент изменения сознания может подвести память. Нам же не нужна излишняя паника?
Откат грозного цунами, которое оказалось самой обычной волной ласкового прилива, с судорожным внутренним всхлипом облегчения – сегодня он его не услышит… Он может только его прочувствовать, просчитать, благосклонно сделать вид, что не заметил, да просто сжать объятия, вливая через рецепторы кожи заряд умиротворения… Его голос успокаивает, вселяя уверенность в правильности избранного пути, я слизываю с губ аромат корицы и кофе, втайне испытывая гордость за подобное решение, которое приняла исключительно я сама, и никто не заставил.
- Я буду настаивать на одном. Чтобы ты не молчала. Любое сомнение. Любое опасение… Ты это произносишь! Экономишь мое время на вопросы. Юля, я сам все почувствую, но у тебя всегда будет это право. Забудь аксиому о том, что стоп-слово – удар по рукам Верхнего. У тебя, можно сказать, законное право на проявление здорового эгоизма. Кроме того, сегодня у нас вторник… - недолгая пауза, перед решающим вердиктом. – До субботы есть время. Здесь действуют аналогичные правила. Любое сомнение в своем решении, страх, испуг, желание остановить – ты ставишь меня в известность. Не для того, чтобы я убеждал тебя в том, что ты не права в своих метаниях. Это все будет обсуждаться, мы разберем твой испуг на составляющие и решим, следует ли что-то предпринимать, или же тебе надо больше времени. Мы договорились?
О чем?.. Я не передумаю… Я сейчас уверена в своем решении как никогда…Мой голос дрожит, когда я прижимаюсь крепче, наслаждаясь ощущением тепла и защиты в его сильных объятий.
- Это будет по-любому, только…
Властные нотки его голоса аннулированы оттенком обезоруживающей нежности в унисон с поглаживанием моих напрягшихся предплечий.
- Что, моя девочка?
- Ничего. Просто не позвольте мне передумать!
Я не передумала.
Более того, я старалась не форсировать томительное ожидание утоления тематического Голода эти четыре дня. Волнение било все рекорды волнующим предвкушением, выбивая холодную испарину обреченной тревоги, но чаще всего я ловила в своем отражении улыбку сиамской кошки в ожидании шикарного деликатеса.
Тень Димы больше меня не пугала. Я уже к ней привыкла настолько, что она казалась неотъемлемой деталью домашнего интерьера. Мелькала в зеркалах, которые все еще пугали своим равнодушным серым порталом, стучалась в мои сны, раскрашенные в яркие краски предстоящего исцеления, но больше не пила из губ мою душу, уложив на лопатки бессознательности. Правда, я теперь редко сидела дома.
Встречи с Александром продолжались. Соблюдая негласную договоренность, мы больше не возвращались к предыдущему разговору, приняв дату Х за точку отсчета. Волновалась? Еще как. Тактика одной потрясающей женщины, которая в представлении не нуждается, «подумаю об этом завтра» - работала на все сто. Сближение также набирало обороты, устремляясь к критической точке, за которой ожидало новое начало. Я по-своему наслаждалась этим предвкушением, гордо расхаживая по лабиринтам родного вуза, отшучиваясь в ответ на расспросы подруг. С легкой душой плясала в клубе на Хэллоуин в костюме Лары Крофт, холила себя в салоне красоты и изо всех сил старалась не прогнозировать, не расписывать в воображении, не рисовать пугающую картину предстоящего неоднозначного свидания. Взять себя в руки в течение недели оказалось не сложно. Сложнее оказалось удержать себя в них вечером в субботу… вернее, с самого утра наступившего дня этого мнимого ритуального жертвоприношения.
Я закончила паковать небольшую спортивную сумку еще утром. Последний раз сверяя в уме детали и решая дилемму – стоит ли мне переслать Лекси с Элей координаты загородного дома Александра вместе с номером его автомобиля - и не придумав ничего лучшего, как отправить им на почту отложенным электронным письмом, спустилась на стоянку. Серые сумерки холодного осеннего вечера резанули по панцирю отчаянной смелости острым серпом, но я гордо вскинула голову, не замечая пронизывающего ветра. Фары черного обтекаемого монстра автострады мигнули призывным маяком, и почему-то сегодня они мне показались более яркими, чем обычно.
- Привет! – сумка летит назад. Надеюсь, не повредила бутоны неизменных белых роз, которые заметны даже в полумраке салона. Теплые ладони привычной лаской оплетают мои скулы, губы накрывают подавляющим, таким желанным нажимом, разбивая на мелкую ледяную пыль вспышку пронизывающей паники, гася ее в зародыше. Он уже знает, как именно меня успокоить нежным росчерком языка, диктатом собственного афродизиака по всем нервным сплетениям. Ладонь сжимает мою дрожащую ручку, когда автомобиль уверенно трогается со стоянки.
- Дрожишь. Замерзла?
Мы оба прекрасно понимаем, что не в холоде причина. Я неуверенно киваю, сосредоточившись на дороге, убегающей из-под колес, не замечая зажигающихся огней, разорвавшейся пелены облаков с отблесками заката и блестящих луж от утреннего дождя с огненным отражением догорающего дня. Вскользь мелькает мысль о тупости выбранных стоп-слов. Если со словом «отражение» все понятно, то чем я руководствовалась, выбрав лайт-мерой пресечения слово «свобода»? Точно не здравым смыслом.
Он о чем-то говорит. О чем-то нейтральном, не имеющем отношения к объекту моих переживаний, а я просто киваю в ответ, улавливая нить разговора и избегая его взгляда. И впервые дорога, которая заняла чуть меньше часа, показалась мне стометровой спринтерской дистанцией. Пришла в себя я уже в холле роскошного коттеджа, сообразив, что даже не заметила деталей окружающего пейзажа, хотя судя по тому, как замерзли ладошки, я пробыла на улице в ожидании не менее пяти минут. Чтобы я не загорелась желанием рассмотреть ландшафт? Наверное, я все же была напугана гораздо сильнее, чем предполагала.
- Проголодалась? – вздрагиваю, напряженно наблюдая, как он снимает пальто, оставшись в деловом костюме, и вспоминаю, что с утра во рту не было ни крошки. Наверное, все это отражается в моих перепуганных глазах. За такое тоже наказывают. Испуганно киваю, оглядываясь на пакеты на барной стойке. Приготовить? Это запросто, только бы отвлечься хоть на минуту…
Мне не повезло. В пакетах оказалась заранее приготовленная и упакованная еда из ресторана, в котором мы уже несколько раз ужинали, и возможность обрести душевное равновесие за нарезкой овощей растаяла, как утренний снег. Нервная дрожь усилилась, и я забралась в кресло с ногами, поспешно сервировав журнальный столик. Меня не успокоила даже золотистая бутылка «мартини», которую обнаружила в пакете.
Я смотрю, как его руки уверенно наполняют бокал прозрачной сладостью напитка всех женщин с изысканным вкусом. Когда нервы напряжены до предела, взгляд цепляется за самые несущественные мелочи. Диск часов-скелетонов вокруг запястья. Глянцевая сталь с проблеском бордовой эмали аккуратной запонки в петлях рубашки цвета глубокого ночного неба. Пальцы с идеальным маникюром и тусклым мерцанием золотой печатки. Кто изображен на перстне, я теперь знаю наверняка. Бог Тьмы. Мои пальцы сжимают ножку бокала; на миг забыв про набирающий обороты страх, бросаю на него испуганный взгляд.
- Мне нельзя пить перед сессией, – его голос по-прежнему успокаивает, окутывая пеленой невероятной, вопреки обстоятельствам, безопасности.
- А я?
- Один бокал можно.
Мне кажется, выпей я бутылку полностью, совсем не опьянею, тревога не позволит. Его взгляд скользит по моему лицу – взгляд расслабленного Хищника, заполучившего в свои силки прелестную жертву. Но в то же время он предельно внимателен, это сканер-осциллограф, который прямо сейчас анализирует мое состояние.
- Юля, - вздрагиваю и опускаю глаза, едва не поперхнувшись глотком холодной сладковатой жидкости. – Я сейчас спрошу в очередной раз. Ты точно считаешь, что готова к этому?
Нет. Я не хочу, чтобы мне давали сейчас право выбора. Я не хочу обижать человека, который так много для меня сделал. Я не хочу потом жалеть о том, чего по своей же воле лишилась. Почему тогда мне так страшно? До этого ненормального сжатия сердечной мышцы в унисон с перетянутыми тревогой сосудами, набатом бешеного пульса, желанием сбежать… и кинуться в его объятия одновременно?
- Не бойся. Говори как есть. Я не собираюсь на тебя давить! Это твое право. В этом случае мы просто проведем вместе выходной день. Каталась когда-нибудь на квадроцикле?
На каком квадроцикле? Я, кажется, теряю связь с реальностью. Горячая спираль новой, зарождающейся галактики пронзает сердце яркой вспышкой, отозвавшись в пятках сладкой болью, первыми лучами-росчерками отчаянной решимости и предвкушения. Я сжимаюсь под его испытывающе-ласкающим взглядом всеми взбесившимися атомами лишь для того, чтобы совсем скоро взорваться, разрывая реальность и подчиняя ее только нам двоим, без остатка, до последнего полувскрика-полустона. Я не знаю, откуда берутся эти неведомые прежде эмоции; это слияние-единение, вступившее в свою завершающую фазу, взрывает мой мозг этими яркими образами и метафорами. Трясу головой, не понимая, когда страх перестроился в сексуальное желание такой потрясающей силы.
Никаких квадроциклов!
- Моя отважная девочка. – Его пальцы накрывают мои, безапелляционно отнимая наполовину пустой бокал, за миг до того, как переместиться на скулы с обеих сторон, пройтись быстрой сухой лаской по затылку, огладив чувствительную зону, откинув волосы на плечо. Я непроизвольно следую за движением этой руки, подчиняюсь ее негласному приказу, впитывая кожей такое необходимое сейчас тепло, которое в состоянии расплавить страх и придать силы выдержать все, на что я осознанно согласилась. Моя динамика в отчаянный прыжок без страховки, его – в подготовку безопасного поля для приземления, на его руки, без страха и сожаления. Все равно я инстинктивно отшатываюсь, когда ладонь перемещается на мою грудь, ощущая, как непроизвольно расширились глаза. Я действительно ко всему этому готова?
Он внимательно следит за выражением моего лица. Наверное, я напугана и смущена, но ему нравится то, что он видит. Губы Александра сжимаются в бескомпромиссную напряженную линию, и у меня сбивается дыхание. Рано. Оно должно остановиться как раз на его следующей фразе.
- Встань и опустись на колени!
Почему мое сознание не взрывается внутренним протестом? Более того, почему мне даже не страшно, и где эта неотъемлемая часть подобного действия – накрывающий купол унижения, которое способно поставить крест на любом удовольствии? Кажется, только вздрагиваю от соприкосновения колен с прохладным паркетом. Твердый. Затекут совсем скоро.
- Что такое? – шепот с нотками легкого беспокойства обжигает мою шею в унисон с ладонями, которые опустились на плечи. Еще миг, и шелковая блузка на кнопках просто разъедется в стороны… Я с трудом подавляю желание податься им навстречу.
- Колени… - мой голос кажется таким виноватым и несчастным, что хочется прикусить язык. – С ними проблема. На полу я долго не смогу…
- Почему я об этом узнаю только сейчас?
Лучше бы прикусила. Пожимаю плечами, параллельно удостоверившись, что стоп-слова не забыты. За это ведь не наказывают? Теряю ощущение его ладоней на миг, чтобы вскоре подняться, подчиняясь их нажиму, на ноги – но только для того, чтобы снова, ведомая его руками, опуститься коленями на диванную подушку. Ознакомительная сессия началась, и послаблений не предвидится – кроме тех, что вредят здоровью и идут вразрез с моими ограничениями.
- Поговорим об этом после. – Всхлипываю от эффекта внезапности, когда ладонь с более грубым, сильным давлением ложится на шею, пригибая к полу. Скрещенные на груди руки почти рывком – сильным, но безболезненным, разведены в стороны, пальцы скользят по сгибам локтей, выравнивая параллельно полу, сгибая в позу абсолютной покорности. Могла ли я ожидать, что все начнется не с планомерной подготовки? Тяжелая артиллерия ДС пугает и завораживает, как и его голос, который сменил свою полярность за доли секунды. Я узнаю эти безжалостные нотки абсолютного хозяина положения. Я одета, и это придает чувство безопасности, но как долго мне позволят довольствоваться подобной милостью?
- Твои стоп-слова? – сталь голоса режет натянутые нервы, и я внутренне сжимаюсь, хотя, казалось, куда уж сильнее.
- «С…свобода»… и «отражение»…
- Отлично. – На контрасте с холодом голоса теплые пальцы уже на моем затылке, пронзают нежностью прикосновения, невесомым поглаживанием у самых корней, за миг до того, как скрутить затылочную часть безжалостным рывком за волосы. Ахаю от изумления, не от боли, не замечая сладкой судороги вдоль позвоночника. Твою ж мать, а ведь мы еще и не начинали!
- Я… мне раздеться?.. – лепечу, не понимая смысла сказанной фразы, сбитая с толку, восхищенная и напуганная новыми ощущениями.
- Тебе разрешали говорить? – хватка в волосах усиливается, спирали сухого льда выписывают метель вдоль напрягшейся спины. Трясу головой, подавив желание расплакаться. Понимаю только одно… Я не хочу его расстраивать, и совсем не из-за страха! Усилившиеся спирали чужой подчиняющей власти срывают последние покровы, и впервые неосознанно я сама ему в этом помогаю!
- Расслабься! – совет-приказ, которому я рада подчиниться, но сейчас не слушается ни тело, ни сознание. Незнакомый прежде транс полного растворения и непроницаемого блока одновременно – именно так, в двух словах, можно описать мое состояние. Можно остановить… почему я с такой твердой уверенностью в том, что все будет хорошо, продолжаю тонуть в безумии чего-то знакомого, но такого нового одновременно, зная только одно – в этот раз мне ничего не угрожает, кроме глотка истинной свободы по завершению такого сладкого безумия. Расслабиться не удается. Даже когда повтор приказа режет ощутимее своей острой безапелляционностью, я лишь сильнее вжимаюсь коленями в мягкую податливую подушку, не ощущая дискомфорта, и неосознанно царапаю ногтями холодные плиты паркета. Сессия еще не начиналась, разогрев, релаксация, испытание пределов допустимости не оговоренных воздействий приближается ко второй стадии. Когда все начнется по-настоящему, я буду желать этого посильнее, чем он сам.
- На спину. – Лишаюсь привычного и волнующего напряжения в зажатых волосах. От его шепота поверх моей кожи на выступающих пиках шейных позвонков с отдачей-выстрелом вниз живота, от легкой стимуляции эрогенных точек, разливается острое возбуждение. – Согни колени. Руки вытяни вверх над головой. Запрещаю ими пользоваться.
Нежелательная догадка пронзает всплеском протеста, но он читает мои мысли.
- В первый раз не фиксируют и не связывают. Слушайся меня!
Так легко, подчиняясь одному голосу и ненавязчивой страховке ладоней, выполнить этот приказ. Спина ощущает прохладу пригнанных досок, слегка размыкая зажим напряженных предплечий, а ноги сами по себе опираются в пол стопами, не сопротивляясь, когда нажатие руки на колени с внутренней стороны слегка разводит их в стороны.
- Ты слишком напряжена. Я собираюсь это исправить. Ты меня слышишь? – быстрый росчерк поцелуя поверх дрожащих губок, отрывистая ласка теплых пальцев, огладивших ключицу. Ни одно из его прикосновений не бывает случайным. Это запускает веерную отдачу возбуждения по всем каналам моего тела, которое беззастенчиво устремляется в эпицентр между моих слегка разведенных ног, с приятной вибрацией по набухшим складочкам, так безжалостно пережатым тугим швом облегающих джинсов. Пальцы обводят контур губ, и я, отпустив никому не нужный самоконтроль в свободный полет, пытаюсь задеть их кончиком языка.
Как бы не так. Здесь его законы, правила и ход событий. Пальцы покидают контур губ, без предварительной подготовки соскальзывая на кнопки блузы, которые поддаются легчайшему нажиму. Замирают на мгновение, готовые подчиниться моему протесту, если такой будет иметь место – но я молчу, предвкушая, как далеко сможет зайти эта пока еще поверхностная ласка. И откуда у меня ощущение, что по-настоящему еще ничего не начиналось?
Его руки гладят меня поверх бюстгальтера, задевая полоску кожи над выемкой чашечки. Мои ладони вытянуты над головой, и я сомневаюсь, что смогу удержать их долго в таком положении. Умелые прикосновения по горячим точкам точечной россыпью крышесносных разрядов живого эротического предвкушения вновь сбивают почти выровнявшееся дыхание, ошеломленно вскрикиваю, когда теплые подушечки пальцев проникают под ткань обтянутого шелком каркаса балконета, крик уже в следующим момент заглушен стоном – перекат соска между бархатными подушечками пальцев прошибает мощной, первобытной, бесконтрольной эротической судорогой. Беспощадный транзит в сердце и в пульсирующие границы точки G, усиленный вдвое, так как я даже не заметила, когда разошлась магнитная застежка вместе с декоративной шнуровкой.
- Моей девочке нравится? – не знаю, от чего мои трусики впитывают больше сока - от его пальцев, оглаживающих вершины моих сосков под пологом бюстгальтера, или от пробирающего шепота в полуоткрытые губы. Ощущаю, как мои глаза раскрываются еще шире в такт прогибу позвоночника над полом, навстречу его прикосновениям, которые рассыпают разряды искр по телу с ускорившейся периодичностью. – Моей отважной девчонке больше не страшно?
У меня нет ни сил, ни разрешения, чтобы ему отвечать… И даже кивать в ответ. Губы накрывают мой приоткрытый ротик, словно читая последние сомнения и не желая разрывать новую связь, которая уже сплетается, намертво затягивая узлы окончательного слияния. Атака беспощадного языка… Я так к этому привыкла за последние дни, но сейчас это настолько по-новому, что просто толкаю бедра вверх, застонав, когда тот самый джинсовый шов режет по опухшим от возбуждения половым губкам лазером чистого эндорфина. Как в полуобмороке, осознаю, что его рука медленно скользит вниз, пытаюсь сомкнуть раздвинутые ноги…
- Нет! – достаточно его слова, чтобы напряженные мышцы запустили реакцию расслабления, оставив тело в прежнем положении. Я не хочу сопротивляться… Больше никогда и ни в коей мере… Не этому мужчине и ни при каких обстоятельствах!
Кровь прожжена эйфорией растворения-подчинения настолько, что, закрой глаза - и увидишь ее алое свечение. Какого цвета самая искренняя и желаемая страсть? Теперь я знаю наверняка, и ее не передать описанием пятидесяти оттенков красного. Я уже не понимаю, что сдавленные стоны, усиливающие возбуждение до критической отметки, принадлежат мне самой, когда его ладонь, огладив живот, опускается на шов облегающих брючек, чуть надавив на сосредоточение моего безумия. Распухшие губки перевозбужденной вагины отзываются жаждущей дрожью в ответ на новый нажим с росчерком вдоль шва. И пуговицы, и молния остаются незадействованными, словно это последняя попытка пощадить перепуганную психику. Я этому рада совсем по иной причине, прикоснись он к обнаженной коже, кончу сразу, от одного нажатия. Не понадобится никаких лишних движений, непозволительно долгий перерыв все сделал за меня, определив сегодняшнюю капитуляцию до последнего всхлипа и сжатия внутренних мышц.
Ребро ладони прочерчивает воображаемую линию по маршруту границы шовчика, и я не могу сдержать почти надсадного крика в его губы, которые замерли в миллиметре от моих.
- Тише… тише, моя маленькая! – нажим ладони с веерным поглаживанием пальцами усиливается, приближая сладкую неминуемость скорой разрядки. – Можешь меня обнять, если хочешь…
С обреченностью утопающего вжимаюсь ладонями в его широкие плечи, выгибая спину, устремляясь навстречу долгожданному… чему? Без страха, теряя рассудок от острого возбуждения, ловлю его взгляд за миллисекунду до того как…
Два взрыва! Две спиралевидные вспышки сверхновых. В моей голове, под запуском рычага потемневших от страсти глаз цвета моря во время шторма, и в эпицентре женского естества с упором вдавившегося шва и рельефа ладони – оглушающие вибрации первобытного, такого желанного, ни с чем не сравнимого оргазма!
- Моя умничка! – его шепот тонет в моем крике, который летит по замкнутому периметру, бьется в равнодушные оконные стекла, отдаваясь резонансом в гранях бокала с недопитым мартини. Сжатие пружин-спиралей острой разрядки топит в своих ласковых волнах запредельной эйфории практически бесконтактного оргазма. Сжимаю пальцы на его плечах до неосознанной боли, не думая ни о чем, вжимаясь пульсирующей киской в ребро мужской ладони с последним криком-всхлипом, перед тем, как обессилено расцепить руки…
Мне не дают упасть, я обессилено провисаю на его руках на расстоянии ладони от пола. Еще стихают отголоски потрясающего оргазма, выбивая немощные всхлипы отката, когда я недоверчиво ловлю его взгляд, не утративший недавней тьмы, но сейчас такой ласковый и щемяще-нежный, что непроизвольно жмурюсь, думая, а не показалось ли мне все это.
- Сейчас я отнесу тебя в твою комнату, - нежность сглажена официальным тоном вернувшегося хозяина. – Через тридцать минут жду тебя здесь.
Прижимаюсь к его плечу, обхватив ладонями, с трудом подавляя желание потереться об изгиб развитой дельты, подобно кошечке.
- Юля, - я уже на ногах перед дверью, предположительно, в эту самую комнату, забираю нетяжелую сумку, которую захватила с собой. В ушах еще звенит от недавнего эротического потрясения. Я смущена и спокойна одновременно, с трудом прячу довольную улыбку и, кажется, вновь боюсь смотреть в его глаза.
- Что?
- Минимум одежды. У тебя полчаса! Мы не закончили.
Глава 19
Что чувствовала Китнисс Эвердин в свой первый выход на арену плацдарма Голодных игр?
Так ли уверена была в своих силах легендарная Настя Лисовская, более известная как Хюррем, она же – Роксолана, замирая в отчаянной решимости перед резными дверями личных покоев султана в свой первый раз?
Понимала ли исход своего отчаянного визита в лагерь союзников бывшего супруга Елена Троянская в попытке остановить войну, наивно думая, что всему виной ее красота, даже не задумываясь о хитросплетениях политической стратегии?
Теперь я это знаю как никто. Могу по шагам, по стежкам воспроизвести маршрут дрожи волнения-обреченности-предвкушения, измерить внутренним радаром длину и энергетику особых волн беспокойного ожидания, у которого впервые в жизни был вкус изысканного психического деликатеса. Еще не утихли судороги первого потрясающего оргазма со штрих-кодом нового Мастера, расписавшегося на моем теле своим непревзойденным росчерком полноправного обладателя, как щемящее чувство нового ожидания зажгло кровь яркими, слепящими искрами. Эти искры живого огня не смогла погасить даже шоковая терапия контрастного душа, кожа горела и пульсировала под моими ладонями, и душистая пена крем-геля для душа казалась лаской, сравнимой по интенсивности со скользящими поглаживаниями шелка или невесомым касанием страусиного пера поверх гиперчувствительных зон. Такое со мной точно было впервые. Обычно после оргазма возвращалась ясность мысли, все опасения и неоднозначность положения, и этого было достаточно, чтобы решения принимал мозг, а не то, что между дрожащих ножек. Но в этот раз все было абсолютно по-другому!
Нет, я не утратила рассудок от смелых ласк этого необыкновенного мужчины, не уплыл инстинкт самосохранения в сабспейс, прихватив с собой тревогу вкупе с опасениями дальнейших действий, но вместе с тем я не могла не оценить потрясающую тактику поэтапного расслабления, через которое он так легко, словно играючи, провел меня – по самой острой грани, но так, что я умудрилась не упасть и не пораниться. Если бы этого не случилось, я бы сейчас строила баррикаду у двери и мечтала как раз о квадроцикле с банальным отдыхом на природе. Острая разрядка уничтожила самое главное – бесконтрольный ужас, а тревога и волнение на этом фоне казались даже не препятствиями, а каким-то запретным допингом. Он щекотал нервы жизнетворящим адреналином, и именно он заставлял меня вглядываться в собственное отражение в слегка запотевшем стекле ванной комнаты, фиксируя, как в фотосъемке, самые удачные ракурсы-повороты тела, наслаждаясь давлением собственных ладоней, которые растирали по коже крем с эффектом легкого мерцания. Я не задумывалась о том, что хочу ему понравиться, я просто это делала… Может, отчасти оттягивала время перед прыжком в новую бездну, зная наперед, что ничего ужасного и страшного меня там не ждет, скорее, наоборот, – просто неизвестность по инерции удерживала от опрометчивого шага. Испытание на прочность и возможность выбора, который никто больше у меня не отнимет. Может, одного этого было достаточно, чтобы я решительно провела щеткой по мягким кудрям, нанесла легкий росчерк консилера, а затем натуральных румян … Больше ничего. Наверное, я хорошо запомнила, как течет макияж с первыми слезами бессилия, когда понимаешь, что ничего не можешь противопоставить абсолютной силе. Таких слез не могла выбить даже физическая боль…
Я не знала, придется ли мне плакать сегодня, но, заведомо допуская эту вероятность, стремилась выдержать эстетику образа на все сто. Подсознательно жаждала абсолютного погружения в омут нового подчиняющего диктата, до критической отметки, когда уже не до мыслей о том, как ты прогнула спину, и с какой грацией опустилась на колени. Можно было настроить себя на сверхзвуковой скачок с отключением эмоций, но впервые я хотела прочувствовать все воздействия до последнего слова и жеста, до малейшей ответной вибрации раскрывающейся навстречу сущности, и не упустить при этом ничего.
Разве так все было с Димой? И близко нет. С ним я закрывалась всеми возможными способами, призывая на помощь самообладание и пофигизм, что-то отсекая, но что-то пропуская намного глубже, поскольку мой защитный кокон не был идеальным, а безжалостный партнер того безумия в совершенстве владел приемами пресечения даже ментального сопротивления.
Александр не давил, хотя, если сравнивать с моим прошлым опытом - пик его власти был наивысшим, неоспоримым, абсолютным. Попытаться противостоять такой харизме альфа-Дома мог только камикадзе с тремя извилинами. Я совсем не боялась, прежде всего, потому, что этот мужчина понимал твердое «нет», как и страх первых сессий, особенно в контексте того, что мне довелось пережить. Смысл был воевать за свое право на свободу, если можно было просто это произнести? Из этого обволакивающего единения-слияния рождалось Абсолютное Доверие. Медленное, но уверенное, решительное, не сдающие своих позиций ни на миг, не толкавшее, нет, бережно уложившее меня в объятия его сильных рук и бесценного купола абсолютной защиты. Ни с кем я не ощущала себя в такой потрясающей безопасности… И ни с кем не находила такой острый кайф в танце по заточенным лезвиям, которые одним усилием его взгляда стали для меня безопасными.
Шелк халата на обнаженное тело вызвал прилив сладкого томления в солнечном сплетении и внизу живота, мышечная память пережитого удовольствия аукнулась в складочках плоти сладким током. Нет, никакая тревога… никакой испуг… никакие параллели не заставят меня сегодня трусливо забаррикадироваться в этой комнатке, выстрелив контраргументом под названием «я не готова». Я уже понимала хорошо развитым за последнее время шестым чувством, что буду жалеть – ну, не до конца своих дней, потому что это все же рано или поздно случится, но до следующих выходных – точно. Изведу себя по полной, жалея о том, что не решилась, играла в никому не нужную гордость, струсила, как сопливая девчонка. Как знать, в каком состоянии я буду к следующей вероятной сессии? В нестабильном, точно!
Отчасти я обманывала себя. Меня с устрашающей силой влекло вниз, туда, куда он приказал мне явиться, хотя вместе с тем мысли о побеге тоже никуда не исчезали. Все равно, я с обреченной сладостью вдоль позвоночника пригладила пряди волос и затянула пояс халата. Мне очень хотелось надеть нижнее белье, но интуиция просто вопила в голос, запрещая подобный камуфляж. Я знала, что скоро останусь абсолютно голой и… страх и смущение схлестнулись в противоборстве с возбуждением и желанием большего. Этого оказалось достаточно, чтобы я, слегка чиркнув смоченными в туалетной воде пальчиками по точкам пульсации, решительно толкнула двери, сделав первый шаг навстречу все такой же неизвестности… но уже нового ожидания!
Спуск по лестнице – зеркально похожей на ту, что была в его клубе – растянулся во времени и во всех возможных мерах измерения расстояния. Но никакая сила сейчас не могла заставить меня повернуть обратно или же умолять о прекращении уготованного заранее сценария. Я знала, что достаточно одного моего слова, и меня не только услышат, а еще и не осудят. Может, именно это стало ключевым катализатором моего решения?
Я зря опасалась (или надеялась), что могу заблудиться в этом доме. Нет. Ориентировка на приглушенный свет из полуоткрытой двери… кажется, я даже разобрала аккорды классической музыки. Хотя возможно, мне это только показалось. Сердце пропустило несколько гулких ударов, но я усилием воли выровняла осанку, достаточную, чтобы грудь прорисовалась под шелком халатика, но недостаточную для того, чтобы продемонстрировать никому не нужную гордость. Я не хотела чувствовать себя сильной. Уязвимость правила бал, и впервые я просто плавилась в ее теплых, совсем не штормовых волнах. Потрясающее ощущение, перед которым спасовал даже ужас.
Мои глаза устремились в пол за секунду до того, как Александр обратил на меня внимание. Этих правил никто не навязывал и не зачитывал, они каким-то непостижимым образом отпечатались в сознании, подчиняясь первородному инстинкту всех женщин перед завоевателем, который, ко всему прочему, оказался слишком благородным для изнасилования и убийства. Одного этого оказалось достаточно для желания добровольно опуститься перед ним на колени, склонив голову.
- Подойди. – Я была готова к тому, что он заговорит со мной, отдаст какой-нибудь приказ, но, как оказалось, подготовиться к этому было невозможно. Леденящие щупальца трансформировавшейся тревоги проникли в кровь, сковав прелюдией к последующему эмоциональному всплеску, когда я неуверенно, поборов предательское головокружение, шагнула к центру комнаты, не поднимая глаз.
Зависшая, замершая во времени и самом пространстве вселенная приостанавливает вспышки-рождения новых звезд, утихает солнечный ветер, оседая космической пылью над бриллиантовым мерцанием приостановившихся галактик. Только оглушительно бьется сердце в тисках обволакивающего вакуума безопасности и волнения, которое так быстро трансформируется в квантовое сжатие всех нервов перед тем, как насытить кровь абсолютным желанием быть взятой и покоренной без остатка. Давно забытые, как я полагала, срезанные под корень черно-алые крылья обретают силу нового рождения именно здесь и сейчас, под его испытывающим взглядом. Я его не вижу, я чувствую его кожей, каждой звенящей струной своей сущности до малейшего сокращения зрачка под мерцанием радужки цвета морской волны, которая, я это знаю, углубляет свой оттенок в такие минуты объединяющего желания. Острая резь вдоль лопаток росчерком невидимого серпа - вскрывая плоть, освобождая то, что я так долго не признавала в себе, пряча в самых черных далях вселенной нового, одного на двоих начала, - вспомогательная мера двух изогнутых кинжалов Его воли освобождает свернутые крылья. Миг, обжигающая боль такой сложной и желанной капитуляции – и они раскрываются в полную силу, озаряя притихшие бескрайние дали космоса красноватым свечением прорвавшейся страсти. Я едва слышу его голос, отрывистый приказ, послушно подчиняюсь ласково-властному нажиму ладоней на плечи, без смущения и протеста опускаясь перед ним на колени, в мягкие объятия диванной подушки – мои проблемы с суставами не оставлены без внимания. Пульсация обволакивающей энергетики полного растворения в себе и в каждом витке его железной воли закручивает алые спирали по всему телу, вызывая трепет в распахнутых крыльях. Нет больше страха - сбежал, растворился, не выдержав стального подчиняющего фатума от моего персонального Архангела.
Я вздрагиваю (внутренне, уже не от испуга), когда теплая ладонь накрывает мою скулу, ведет теплым ласкающим движением к височку, очертив изгиб брови, накрывая, нейтрализуя напряжение вдоль лобика скользящим росчерком пальцев… Хозяйский жест исследования новообретенной собственности уже не кажется циничным и оскорбительным, нет, сейчас горят под его пальцами последние микроатомы моего страха перед манящей неизвестностью, так легко и так быстро, при этом я не чувствую болезненного жара этого жертвенного костра. Веки сами по себе опускаются, подсознательное желание погрузиться в сладкий визуальный мрак, который усилит сладость подобных прикосновений в тысячи раз. Послушно открываю сжатые губы навстречу его пальцам, позволяя легонько сжимать, продавливая их контур, скользить своей теплой волной по кромке неплотно сжатых зубок, гиперчувствительной зоне десен, и не могу удержаться, ощутив легкое, словно взмах крыльев бабочки, давление указательного пальца на поверхность язычка. Скольжу спиралевидными касаниями вдоль замерших пальцев, сжимаю губами с легким захватом вглубь в унисон с первой судорогой сладкого томления внизу живота. Бесконечно долго, восхищаясь своей непроизвольной смелостью и готовностью, до тех пор, пока не теряю их теплое давление.
- Сладкая девочка. Умница. – Я чувствую его голос подобно движению ладони по коже, по изгибу ушных раковин, словно меня сейчас ласкают в несколько рук как внешне, так и глубоко внутри, расслабляя напряженные сети нейронов, выравнивая ритм сердца, обнажая тот участок сознания, который раньше был в ответе за стыд, страх и чувство протеста. Согретые моим теплом пальцы скользят по шее, перемещаясь на ключицы, и я гашу мимолетный испуг, когда отвороты халатика сползают по моим плечам, послушные движениям его рук.
- Не закрывайся. Заведи руки за голову! – предупреждает мои неосознанные последующие действия спокойный приказ, а поясок халата ослабевает, лишая последней защиты, перед тем как полы легкого шелка расходятся в стороны, оставляя тело полностью открытым для его исследования. Все равно инстинктивно напрягаюсь, до боли сжимая в замок пальчики на затылке, ощутив прохладу на груди с затвердевшими вершинами сосков. Только это совсем не холод… Пульсирующая киска дрожит под откатами сладкого тока возбуждения от подобной беззащитности, сжимаясь под чужим внимательным взглядом, который отмечает изгиб до каждой родинки, незаметного волоска, клеточки и поры. Я никогда не была так открыта и обнажена внешне и внутренне, даже когда меня лишили права на одежду и исследовали куда грубее, усугубляя боль чувством безысходной неотвратимости.
Прикосновение к обнаженной груди опаляет жаром – изнутри, с зарождением ураганного эпицентра в солнечном сплетении, вроде как поверхностный осмотр застегнутого в безэмоциональной маске доктора-исследователя, но в едином измерении нашего слияния нет места недомолвкам и обманам, и ему для этого не надо даже что-то говорить. Его желание, восхищение, страсть, даже какое-то беззащитное поклонение моему телу вливается под кожу с прикосновением сильных пальцев, принося с собой ощущение безумного восторга осознания той женской сути, которая необходима каждой из нас, как кислород, как солнечный свет, ты богиня в глазах влюбленного мужчины даже на коленях, покорная его власти и воле. За одно это можно беспрепятственно отдать взамен свою свободу и силу, которая тяготит, а не освобождает… Потрясающее чувство рядом с настоящим мужчиной, для которого ты целый мир, источник дыхания и силы, личная вселенная в его сильных и заботливых руках! Губы озаряет счастливая улыбка, когда тепло поцелуя накрывает вершину соска с искушающим нажимом языка поверх всей ареолы, сдержанно-искусная ласка – и несколько секунд до вспышки не поддавшейся контролю страсти с погружением острой вершинки в бархатную полость рта, с легким прикусом, распылившим миллионные искры бриллиантов вожделения. Во все точки залитого сладкой негой тела, в размах дрожащих крыльев, в самое сердце, взрыв-рождение сдачи на милость в руки этому мужчине без малейшего давления, покидая свой ад навстречу вратам нового рая!
Выгибаю тело вперед, навстречу его языку и губам, толкаю грудь к источнику выбивающего из-под ног почву наслаждения! Уже никакая сила не заставит меня разорвать эту порочно-восхитительную связь, рубите канаты, топите спасательные шлюпки, я больше не хочу свободы от этого потрясающего диктата! Жмурюсь от ощущения эвкалиптовой прохлады воздуха на влажном пике груди, и тотчас же ловлю сладкое погружение второй вершины вожделеющего соска в омут теплого бархата засасывающего поцелуя. Плыву в этих ласковых волнах, лечу в стратосфере манящих небес, без опасения разрезая воздух взмахом сильных крыльев, и с трудом удерживаюсь в этом полете, потеряв ощущение скользящего языка. Холод внезапного одиночества вызывает протестующий стон, поднимаю дрожащие ресницы, устремив умоляюще-непонимающий взгляд в его спину. Он по-прежнему одет, и черный деловой костюм как нельзя резче подчеркивает разницу нашего положения. Сладкие спирали возбуждения все еще извиваются лентами под кожей, слегка замедляя движение, и я непроизвольно делаю полукруг бедрами, чтобы расслабить начинающие затекать коленки.
- Разрешаю сесть на бедро. Можешь опереться о пол ладонями! – звучит лишенный каких-либо эмоций спокойный голос, и я ежусь от психологического холода, занимая на широкой подушке более комфортабельное положение, вытянув ноги для быстрого расслабления. Мой взгляд скользит по его спине. Пытаюсь рассмотреть то, что находится на столике, который он сейчас закрыл от обзора своим телом. Эта часть комнаты погружена в полумрак, но я готова поклясться, что различила тусклое мерцание цепи. Острое желание быть скованной, с заведенными за спину руками, открытой его прикосновениям и воздействиям, прошибает горячей волной, но я боюсь озвучить свое желание. Мне не разрешали говорить, это во-первых, а во-вторых, я помню его позицию относительно приверженности правилам – никакой фиксации на первой сессии. Хотя видит бог, я не стану сопротивляться, если он захочет это сегодня сделать!
Я поспешно опускаю глаза и сгибаю ноги в коленях, когда он поворачивается ко мне. Первое правило поведения покорной рабыни или просто страх перед тем, что может оказаться в его руках? Тело напрягается забытым волнением с примесью сладости, когда в поле зрения попадают носки черных кожаных туфель.
- Подними глаза.
Прежде чем соображаю, что именно делаю, нерешительно трясу головой… мне не хочется смотреть. Мое счастье именно в сладком неведении, к тому же я могу догадываться, что у него в руках совсем не букет цветов, как это было на протяжении недели.
За подобный протест в других руках мне бы с легкостью прилетела пара пощечин и жесткая хватка на подбородке. Пытаюсь поднять ресницы, преодолеть зону нового комфорта растворяющей покорности без права смотреть в глаза и принимать тяжелые решения, но, черт, просто не могу себя заставить. Что-то изменилось. Это не страх и не ужас, я не могу подобрать этому никакого определения…
Испуганно охаю, ощутив прикосновение к щеке. Это не его пальцы. Холодный, равнодушный росчерк наконечника…изумленно распахиваю глаза, упираясь взглядом в черную кожаную лопатку стека, скользнувшую к моим губам.
- Я не люблю повторять дважды.
Как быстро штормовые волны абсолютного вожделения сметает зловещий стиль страха перед болью напополам с нежеланием расстроить того, кто в данный момент держит в своих руках весь твой мир, твою волю, твою свободу? У меня не было возможности познакомиться с этим девайсом раньше, но из всемирной сети я узнала, что в плане болевого воздействия он может свергнуть с пьедестала даже кнут. Одного этого воспоминания было достаточно, чтобы я испуганно подняла глаза, встречая его взгляд, который в полумраке показался особенно глубоким и тяжелым. Но, несмотря ни на что, я ощущала себя в безопасности даже сейчас, чувствуя на губах шокирующий холод стека, а в глубине души пронизывающий сканер, взгляда, который, как ни странно, больше не вызывал сухого холода.
- Не бойся. – Наконечник орудия боли почти ласково скользнул по кайме дрожащих губ, задев зубы, когда я приоткрыла ротик, готовая закричать или всхлипнуть. – Ты можешь все остановить в любой момент. Твои стоп-слова?
Язык меня не слушается, я с трудом заставляю себя произнести эти два слова, которыми сегодня не воспользуюсь.
- «Свобода» и «отражение»…
Нежный поцелуй в центр напряженного лобика, ласка трепетного поглаживания по коже головы у корней волос в такт с полукругом стека на моих губах, - поразительно, как ничтожно мало мне надо сейчас, чтобы прогнать неуместный страх ласковым прибоем расцветающего с новой силой доверия. Теряю привкус холодной кожи на губах, это пугающее послевкусие тотчас сметает шквал теплого языка, прорвавшего оборону дрожащих уст. Быстрые толчки в глубину моего ротика с имитацией чувственного полового акта – от одного осознания сладкой развратности этого поцелуя заливаюсь краской до кромки волос, а змейку позвоночника кроет горячая испарина, которая тотчас же остужена хаотичным трепетом распахнутых крыльев. Робко толкаю язычок навстречу натиску неумолимого поработителя, смягчая агрессивную атаку собственными волнами нежности по акватории его морей, расписываясь в осознанной и такой желанной капитуляции. Изумленный вздох я не слышу – я ощущаю его фибрами сознания. Когда двое людей достигают такого единого абсолюта, способность чувствовать друг друга приходит дополнительным бонусом. Протяни руку, и ты прикоснешься к нему настоящему, этому не в состоянии помешать никакая напускная маска абсолютного хозяина жизни и твоей души и тела в данный момент. И самое главное – он не собирается мне в этом препятствовать, более того, он намеренно открылся с этой стороны для меня. Я пойму это совсем скоро, сейчас же бурлящее в крови желание не оставляет места философским умозаключениям.
Несколько уверенных движений, и халат беспрепятственно сползает с моих плеч на пол. Я так увлечена поцелуем, что инстинктивная попытка закрыться исчезает, так и не оформившись в осмысленное желание. Уже не понимаю, от восторга или испуга, всхлипываю в его теплые губы, ощутив спиной прохладу пола. Мои бедра остаются лежать на подушке, колени простреливает мимолетной вспышкой тянущей боли, которую я практически не замечаю. Рельефная тень моего безжалостного Архангела закрывает собой обзор, до которого сейчас тоже нет никакого дела. Моя воля медленно перетекает из губ в его жаждущие губы, и мне не страшно с ней расставаться, потому что я получаю взамен нечто большее, рядом с чем моя беспечная свобода не стояла даже близко.
Теплая ладонь скользит по груди грубовато-чувственной лаской, спускаясь к животику, не останавливаясь надолго ни в одной точке, к своей окончательной цели, сменив прикосновение ласковым нажимом в области лобка, но я еще не в полной мере готова раскрываться по малейшему требованию, напрягаю мышцы и вздрагиваю всем телом от холода последующего приказа.
- Ноги в стороны! Не заставляй меня делать это насильно!
Ловлю его взгляд - могу только представить, насколько уязвимо выглядит умоляющее выражение моих глаз, но понимания не встречаю, темный в полумраке изумрудный оттенок обжигает льдом, требуя беспрекословного подчинения. Меня еще удерживает какой-то внутренний барьер, я фиксирую внимательный прищур глаз без каких-либо эмоций в немой надежде на прекращение подобного давления, но железная воля продавливает без остатка, сжимая горло предвестниками слез бессилия, которые… кажется, мне нравятся?!
Его ладонь накрывает мои глаза за миг до того, как я готова выразить слабый испуг-протест слезами. Послушно опускаю веки, словно это сможет временно сделать меня невидимой, так действительно легче пережить свое смущение на грани со страхом перед прыжком на новый уровень. Я сама просила этого мужчину забрать свой страх, какое право у меня помешать ему в этом?
Снова скольжение холодного кожаного наконечника – вдоль живота, очерчивая напрягшиеся мышцы пресса, неумолимо, безжалостно, вниз, в точку предельного напряжения сомкнутых бедер… Угроза неминуемой боли больше не выражается протестующими всхлипами, я покорно, подчиняясь инстинкту порабощенной невольницы, развожу их в стороны без всякого давления со стороны своего хозяина. Дрожь волнения омывает позвонки откатом волны, когда прикосновение стека к налившимся малым губам накрывает новым жарким приливом. Я не подозревала, что желание бесконтрольного растворения и близости сделало меня настолько влажной и готовой принять мужчину полностью. Киска отозвалась на незнакомое вторжение быстрой ошеломляющей пульсацией, а бедра инстинктивно выгнулись навстречу ласкающему нажиму стека. Я устала удивляться тому, как моментально дрожь испуга сменялась дрожью эротического возбуждения, потеряла кончик логической цепочки между «допустимо» и «нет». Теплые спирали чистейшего желания бежали в венах, расцвечивая искрами алую горячую кровь, и когда внутреннюю сторону бедра обожгла резкая точечная вспышка боли, я не закричала. Я застонала, жадно выпивая яд сладчайшего безумия, вспыхнувшего буйством красок в теле и каждом перышке новоприобретенных крыльев. Второй отрывистый удар был ожидаемым, боль, не успев достигнуть обнажившихся нервов, моментально трансформировалась в две перекрестные волны возбуждения и восторга, исторгнув из моего горла судорожный стон вместе с первыми слезами счастливого погружения. Не дав мне опомниться от накрывающего урагана совершенно новых, незнакомых и таких шикарных ощущений, стек в его ладони грубовато развел в стороны распухшие малые губки, беспрепятственно скользнув во влажную глубину истекающей соком вагины. Уверенно, бескомпромиссно, продавив ребром самую чувствительную бусину изнутри, спровоцировав первые спазмы приближающего оргазма, скручивая в тугой узел голосовые связки от неистово-восторженного крика. Отпустив последние поводья самоконтроля, я забилась под этой развратно-ошеломительной лаской, толкнувшись вперед бедрами, застонав от сладкой рези кожаного ребра глубоко внутри себя. Обрывки мыслей, да что там, самого сознания не желали оформляться в осмысленные образы, разжигая в крови одно-единственное желание – быть взятой, поглощенной, покоренной прямо сейчас, без остатка, полностью, немедленно, выплеснуть всю волю и желание подчиниться в неистовом крике приближающегося оргазма…
То, что не смогли бы еще долго выбить никакие прописанные нормы тематического этикета и морали, сейчас выпустило на свободу рвущееся желание разрядки. Я забыла напрочь, что мне можно и что нельзя. Меня сейчас вела только интуиция, обнажившая скрытую суть до последнего глоточка, отозвавшаяся, я знала, именно на призыв его отчаянного желания.
- Пожалуйста… - хриплый от страсти голос принадлежал не мне, я бы его не узнала в других обстоятельствах.
- Что, моя девочка? Мне остановиться?
Легкий холодок чужого беспокойства ощутим всеми рецепторами кожи, но я лишь неразборчиво всхлипываю, почувствовав остановку вращения наконечника внутри пульсирующего от перевозбуждения влагалища. Этого достаточно, чтобы острая ласка возобновилась, поощряя, выбивая ответ, который бы в других обстоятельствах дался очень тяжело.
- Пожалуйста, Хозяин… разрешите мне кончить!
Время зависает затяжной паузой, пронзенной сладкой резью-давлением твердых граней по пульсирующей стеночке вагины, по изнемогающей в ожидании точке G до нового кодового символа, окрашенного в убивающую своей эротичностью хрипотцу его потеплевшего голоса.
- Разрешаю… Кончай, моя девочка!
Напряжение и запредельное восхищение все же замедляют на время финал разрядки, ослаблено хныкаю, толкаясь бедрами вперед, принимая стек на полную глубину, быстрее, сильнее, до полного погружения в это желанное безумие… До замерших звезд на пороге своего персонального большого взрыва… До острого гиперсжатия перенапряженных стеночек истекающего вожделением влагалища, такой желанной и необходимой, как кислород, разрядки!
Я, кажется, не кричу, свет меркнет перед изумленно распахнутыми глазами, теряю давление его ладони на своих ресницах, пытаюсь ухватиться за перекрестный лазерный луч двух темных изумрудов, чтобы разделить с ним восторг своего полета в его персональную бездну через эти каналы высшей ментальной связи, но черные дыры бессознательности пляшут перед глазами, отзываясь протяжным звоном в барабанных перепонках. Именно поэтому я не слышу своего крика, который завтра напомнит о себе приятно саднящими связками, роняю на пол взметнувшиеся было к его плечам в поиске опоры ладони, ощущая, как невидимая сила отрывает меня от пола, лишь обессилено трепещут отголосками оргазма черно-алые крылья. Еще миг, и я чувствую исстрадавшейся на жестком полу спиной мягкость кожи дивана, тепло накрывшего пледа одновременно с объятиями Алекса, заключившим мое тело в защитную клетку своего властного вакуума. Подзабытый спазм гортанных связок вновь затягивает петлю лассо до легкого удушья с напряжением слезовыводящих каналов, инстинктивно жмурюсь, чтобы не допустить слез дикого облегчения и восторга одновременно. Но это невыполнимая задача – спрятать эмоции от его всевидящего ока. Он садится рядом, умостив мою голову на своих коленях. У меня нет сил и желания ему в этом как-то препятствовать. Он не произносит ни слова, только пальцы накрывают мои виски с легким, ненавязчивым давлением, сладко вздрагиваю от мягкого, как перышко, прикосновения губ к пылающему лбу, переносице, кончику носа с легким, нежным прикусом верхней губы. Счастливо ойкаю от этого контраста – баловства на фоне недавнего прессинга, и, кажется, забываю напрочь о своем намерении расплакаться.
- Ай! Щекотно!
- Моя девочка к тому же ревнивая? – быстрый, дразнящий нажим язычка в уголок губ, с россыпью приятных искорок по всем лицевым мышцам. Я уже устала поражаться своим перепадам эмоций рядом с этим мужчиной. Счастливо улыбаюсь и пытаюсь придать личику выражение профессорского глубокомыслия.
- Нет, абсолютно… Зарою в песок, и не узнаете!
- Меня?
Адреналин накрывает взрывной волной девятый вал эндорфиновой атаки, сливаясь в быстром, хаотичном танце. Мне хочется счастливо смеяться и даже вскочить с дивана, от внезапного прилива запредельной энергии!
- Не-е-ет… Это на случай, если замечу на расстоянии метра еще одну сабу!
Отчаянная смелость и легкость, сущность вскрытого, беспечного, непредвзятого ребенка лишает любых тормозов, это такой бесхитростный флирт, абсолютная открытость – мне так давно этого не хватало… сильно резко пресекали любую попытку показать себя, настоящую! Легкий укол тревоги все же проникает в сердце, я запрокидываю голову, чтобы встретить его взгляд и остановиться, если ненароком перешла какую-то грань. Но и тут меня ждет приятное потрясение. Восстановившие свой прежний оттенок глаза цвета морской волны перед штормом сейчас наполнены таким же сдерживаемым смехом с оттенком умиления, как и мои!
- Прямо в песок? Да моя девочка такая боевая амазонка, оказывается!
- Нет. Я вообще считаю, что королева должна быть одна… Пусть даже ее иногда будут называть «рабыней» и запрещать подниматься с колен! – меня несут волны энергетической эйфории, которая сейчас не просто санкционирована, нет, она даже желательна и ожидаема, как дополнительная благодать, возможно, не уступающая по силе самому факту прошедшей обоюдной сессии. – Если я что-то не то говорю.. ну… не по протоколу…
- Ты можешь говорить абсолютно все, что хочешь. Более того, ты должна это делать! – успокаивающее поглаживание по голове, транзит умиротворения и уверенности в правильности моего поведения именно сейчас, в данный момент. – Я приблизительно понимаю, почему ты об этом заговорила. Увы, всемирная сеть приносит больше вреда, чем пользы, иногда это вызывает именно смех… а еще и сожаление. Фантазии насчет гаремов и МЖЖ неистребимы, и Тема играет роль удобного прикрытия для искателей банального разврата. Но, поверь мне, подобные вещи далеки от БДСМ. Найти идеального партнера, который подходит тебе в совершенстве – сродни лотерее. Никакой уважающий себя Верхний не станет рисковать потерей второй половины ради сомнительного удовольствия отыметь как можно больше самок. Подобные вещи пропагандируют те, у кого не хватило интеллекта осознать сам размах Темы. И, признаюсь, я был бы разочарован, если бы ты не затронула этот вопрос!
- Значит ли это, что… - Юля, не тупи, ты прекрасно понимаешь, что именно это значит! Тебе только что дали чуть ли не клятву в верности, признав твою уникальность и тот факт, что ты всегда будешь единственной для него, если рискнешь погрузиться в эти отношения с головой и будешь готова не только брать, но и отдавать!
- Если я сделал выбор, это значит именно то, что ты только что озвучила. Двух королев быть не может, и у меня будет только одна.
Прикрываю глаза, благоразумно придержав желание кинуться к нему на шею и расцеловать за эти слова. Вместо этого непроизвольно трусь щекой о пальцы, поглаживающие висок, и да, вашу мать, чувствую себя безумно отчаянной и счастливой в этот момент! Только недовольно хмурюсь, когда он поворачивает русло нашего диалога в недавно пройденном направлении.
- Вернемся к твоим коленям. Как давно это с тобой?
Мне все еще слишком хорошо и беспечно, поэтому так легко задавить убивающую параллель недалеких воспоминаний – жесткая фиксация стальных цепей на жестком полу, безжалостная ломка выбивающей болью по всему телу с эпицентром в суставах… Я гоню прочь эти воспоминания, когда пытаюсь ответить на вопрос максимально искренне.
- Сколько себя помню. Обычно не беспокоят, иногда при беге были болевые ощущения, плюс элементы фитнеса, где весь упор на колени, они вообще мне никогда не давались. Больно. Даже в джаз-фанке блок с перекатом на колене трудно было делать, причем в наколенниках.
- И ты не обращалась к доктору?
Улыбаюсь новому витку тонкого остроумия.
- Я как-то не предполагала, что однажды мне придется большую часть времени стоять на коленях.
В этот раз он не разделяет подобного веселья. Рука замирает на моих волосах.
- Не стоит игнорировать такие вещи. Организм сигнализирует болью не просто так.
Я не могла и не хотела ему пояснять, в каких финансовых условиях пролетело мое детство, где подобные проявления дискомфорта считались второстепенными, а простуды или, упаси боже, пневмонии были поводом для скандала, поскольку дорогие лекарства съедали весь семейный бюджет. Я могла только пожать плечами, признав в нем того сильнейшего, кто сможет взять ответственность за мое хорошее самочувствие в свои руки.
- В начале недели я запишу тебя на консультацию к ревматологу. Лучшая клиника города. И никакие возражения слышать не хочу, если тебе так проще – это мой приказ.
Все-таки напрягаюсь, нарисовав в воображении ужасающий совдеповский шприц с иглой широкого диаметра.
- Не хочу! Там будут колоть. Я не готова!
- Да кто тебе такое сказал? – поглаживание моих волос возобновляется, словно пытаясь забрать тревогу с этими поглаживаниями.
- Училка по биологии… кажется…
- Странно, а почему, скажем, не физрук и трудовик?
Смысл сказанного понимаю не сразу, но, осознав, не могу сдержать открытого смеха. Ловлю его взгляд с подобными искорками ироничного веселья, не распознав в нем в силу своей затмевающей эйфории умиротворенного восхищения и чего-то еще… Того, от чего мое сердце интуитивно забилось быстрее, а откат взбесившихся эндорфинов пустился в более дикий пляс, чем прежде.
- Наверное, на сегодня достаточно. Скоро пойдем спать. Моя девочка устала? – мягкий поцелуй в уголки губ, жмурюсь от удовольствия.
- А вы сами как думаете?
- Какая дерзкая саба мне досталась, - если бы это было произнесено с иной интонацией, я бы затряслась от страха, но сейчас умиротворенное умиление даже в его голосе. Пальцы, скользнув к ладони, переплетаются с моими, а я не могу погасить на губах счастливую улыбку.
- Нет, ни разу не дерзкая! Только расстроенная одним немаловажным фактом… - Юля, нет, кляп точно был бы для тебя спасательным кругом, а не орудием пытки! Выжидаю театральную паузу перед тем, как произнести очередную фразу, смелости которой поразились бы даже камикадзе-парашютисты: – я так и не доставила Хозяину ответного удовольствия.
Если он приятно удивлен (сказать «шокирован» не поворачивается язык), то это внешне ни в чем не выражается. Только я в совершенстве овладела тонкостями ментальной высокочастотной передачи чувств! Напускное равнодушие не может меня обмануть, я кожей чувствую разряды изумленного восторга.
- Ты доставила мне сегодня намного больше удовольствия, чем можешь себе вообразить! Я совершенно спокойно к этому отношусь. Ты устала.
- А у меня есть право настаивать? – черт, я действительно хочу этого до нового прилива дрожи в слегка уставших крыльях, до срыва стрел сладкого безумия в каждой клеточке расслабленного тела, в мельчайших атомах нейронов! Не потому, что это правильно, любезность за любезность, я впервые без давления и следования негласным нормам хочу сделать своего мужчину счастливым до пробирающей дрожи в коленях!
- Я подумываю тебя лишить этого права, – он все еще улыбается, – а также проинформировать мою девочку о том, что я предельно требовательный Дом. Если ты будешь на этом настаивать, я отымею твой дерзкий ротик без всякой пощады!
При подобных словах меня, прежнюю, сдуло бы с кровати силой мощного торнадо. Но я даже не вздрагиваю, ощущая, как всполох живого огня проходит насквозь, прожигая кровь ритмом первобытного возбуждения. Происки внутреннего бесенка-искусителя или начало моего пути на сближение посредством больше не отчаянной, не обреченной храбрости? Поднимаю глаза, даже не удивляясь тому, что вновь наблюдаю более темный оттенок глубокого изумруда в задумчивом взгляде, обращенном на меня сверху вниз.
- Возможно, произнести стоп-слово будет затруднительно, - подумать только, все еще улыбается, словно испытывает мои пределы таким образом, а я этому, кажется, рада. Если бы я вновь увидела маску холодного равнодушия-давления, пыл бы точно угас. Несколько долгих секунд он внимательно изучает мое лицо, словно заряжаясь выражением расслабленного счастья после пережитого сокрушительного оргазма, затем хватка в волосах усиливается до легкой боли, а интонация голоса застывает булатной сталью. – На колени.
Мне не страшно ни на йоту, жаркий огонь небывалого азарта плещется в крови, расцвечивая затрепетавшие крылья яркими сполохами статических разрядов. Колени соприкасаются с заблаговременно подвинутой к дивану подушкой, руки, не встретив препятствия в виде хватки чужих пальцев, устремляются к пряжке кожаного ремня. Впервые я не хочу спешить, расстегивая/растягивая запредельное удовольствие. Однажды мне не позволили этого сделать, а я была настолько напугана, что не соображала, что именно творю. Сейчас та ситуация из недалекого прошлого вызывает лишь веселое недоумение. Мне тяжело поверить, что я когда-то до безумия боялась этого мужчину. Я никогда в жизни не чувствовала себя настолько защищенной, как рядом с ним, даже стоя на коленях, готовая впервые по своему желанию сделать то, к чему раньше приходилось принуждать с помощью кнута или же других малоприятных методов.
После того, что произошло, я умудряюсь смущаться? Оказывается, да. Отчаянная смелость нокаутирована натуральным изумлением, когда я, бездумно потянув молнию вниз, впервые вижу его член в эрегированном состоянии. Да, такой сюрпрайз, никакого дополнительного защитного барьера в виде плавок. Любопытство и желание берут свое. Скольжу жаждущим малейших деталей взглядом по напрягшемуся стволу с переплетением рельефа вздувшихся вен, до обнажившейся головки с блестящей каплей смазки на кончике, совершенно непроизвольно облизываю пересохшие губы. Страсть кипятит кровь, превращая в раскаленную лаву, и я гашу стон, похожий на рычание довольной кошки за миг до того, как сжимаю губами уязвимую головку до самой кожицы, пробуя на вкус ДНК нового обладателя моей воли и чувств. Мой язык, дрожащие губы, бархатная полость ротика становятся продолжением его желания, послушным инструментом, так легко управляемым с помощью ментального транзита. Интуитивное скольжение губами на полную длину, закрыть глаза, лови, считывай, пробуй на вкус эти ощущения! Язычок описывает узорную спираль, непроизвольно имитируя недавний поцелуй, с более ощутимым погружением каменного члена вглубь моего жаждущего ротика. Послушно создаю губами и скулами тоннель такого сладкого вакуума, услышав мысленное распоряжение своего Хозяина, с легкими ударами - быстрыми, отрывистыми движениями язычка. Хватка на моих волосах усиливается, толкая мою голову вперед, но я послушно расслабляю горло, встречая агрессию усилившихся толчков, изумленно слышу отголосок фрикций в истекающей соком вожделения киске. Легкое удушье, попытка отстраниться терпит фиаско, покорно расслабляю мышцы до предельного уровня, сглаживая натиск отрывистыми лижущими росчерками. Теряю счет времени, теряю себя в пространстве, едва не застонав от разочарования, когда твердость перенапряженного фаллоса под моими губами достигает предельной точки, за миг до того, как взорваться бьющими струями в моей истерзанной таким натиском гортани.
Мне кажется, или это я не позволила ему отстраниться, поспешно подавшись вперед, вцепившись обеими руками в его бедра в отчаянном желании не потерять даже капельки спермы? Сглатываю без всякого дискомфорта, постепенно возвращаясь с небес на землю. Колени простреливают слабой болью, со стоном выпрямляю ноги, не дождавшись разрешения. Не успеваю отдышаться, как мой рот атакован сметающим разочарование поцелуем, в которое Алекс, кажется, вложил на максимум весь пантеон переполнивших его чувств. Я растрогана этим восхитительным натиском ошеломляющей благодарности с оттенками восхищения, с усталым полувсхлипом обхватываю его шею, прижавшись как можно теснее, уже не разбирая отрывистых слов.
Я не предполагала, что устану настолько. Эмоции выжгли меня дотла, глазки закрываются сами по себе, кажется, проваливаюсь в полудрему прямо в душе, убаюканная теплыми струями воды, ласкающими скольжениями его ладоней, махровыми объятиями полотенца и снова который раз - ощущением сильного мужского тела, на этот раз без препятствия в виде костюма.
- Совсем замучил свою бедную девочку, - слышу его сокрушительный вздох, не понимая, это сон или явь.
Я не могу даже осознать, что оказываюсь на широкой постели абсолютно голая, как, впрочем, и он сам. Я слишком вымотана, чтобы осознать подобные вещи, просто проваливаюсь в глубокий сон, согретая кольцом его рук с защитой сильного горячего тела. Воистину, подумаю об этом завтра, сегодня просто нет сил.
…Утро нового дня на самом деле – глубокий полдень. Окна зашторены темными портьерами цвета расплавленного шоколада. Прежняя я бы сказала – двойного эспрессо, но этому оттенку, как и всем пятидесяти оттенкам кофейного, больше нет места в моем сознании. Это история. Статистика. Прошлая жизнь. И моя любовь к кофе, как напитку, не имеет к этому ни малейшего отношения.
Я в его спальне. В просторной комнате в бежево-шоколадных оттенках, которые так сильно напоминают атмосферу его рабочего кабинета. Вздыхаю с облегчением, обнаружив на кресле свой халатик аккуратно сложенным, быстро завязываю пояс. Щеки заливает густым румянцем при беглом экскурсе в воспоминания о прошедшем вечере, но я пока стараюсь не смаковать эти подробности, жду подходящего момента наедине с собой, чтобы нанизывать их на нитку подобно изысканному ожерелью, прокручивая в памяти круг за кругом до мельчайшей детали.
Распахиваю тяжелые портьеры, едва не присвистнув от изумления. Рваная сеть отрывистых облаков летит по небосводу, не препятствуя холодному свету осеннего солнца, ветер треплет гибкие кипарисы, срывает с кленов желтые листья. Осень правит бал своего золотого увядания. Солнце очень высоко… наверное, час дня как минимум! Вот это я выспалась!
Изумление тотчас же гасится счастливым смехом. Осторожно, словно опасаясь привлечь внимание, крадусь за дверь, по коридору, к своей комнате. Только это больше не фристайл загнанной лани, это экскурс-вояж игривого котенка, которому настолько хорошо, что хочется смеяться и даже петь. Останавливает лишь верное жизненное кредо – я не могу показаться перед мужчиной с заспанным личиком и спутанными ото сна волосами.
Кажется, насвистываю какую-то чувственную, давным-давно забытую мелодию, жмурясь под пересекающими тепло-ледяными струями контрастного обливания, укладываю волосы прямой волной, слегка веду лайнером по контуру глаз, которые сейчас кажутся еще более зелеными, чем прежде. Может потому, что я наконец-то выспалась и лишилась самой неоднозначной тревоги в своей жизни? Мне не страшно! У меня нет даже этого смущения, которое можно описать парой фраз «грызть локти», я впервые за долгое время счастлива и спокойна. Я выпила его умиротворение до последней капли, насытила им собственную кровь, приняла полностью и безоговорочно этот высший дар чужого обладания, получив взамен первозданную гармонию обволакивающего счастья. Как? Разве его действия не были направлены на подавление воли, уничтожение барьеров, безоговорочное подчинение?.. Или же все не так – он, подобно хладнокровному доктору, медленно вливал в мою душу собственный концентрат обволакивающей защиты и воскрешения прежних, давно забытых моментов?
Так или иначе, я даже не раздумывала о том, что ему скажу и как именно буду смотреть в глаза, когда, ловко сориентировавшись в удобной планировке дома, оказалась на широкой кухне-студии в стиле люкс хай-тек. Даже не замерла в нерешительности на пороге, заметив его широкую спину у сенсорной поверхности плиты, может только, едва сдержала порыв, чтобы подобно ребенку не кинуться на шею с криком «сюрприз!». Мне было все равно, накажут за несоблюдение негласного протокола, или же нет. Небывалый душевный подъем правил бал, и я ловко запрыгнула с ногами на мягкую кожу кресла, сцепив пальцы поверх колен.
- Доброе утро!
Я все-таки немного растерялась, когда Александр повернулся ко мне. Прежде всего, от его улыбки. Такой я у него еще ни разу не наблюдала! Если бы меня попросили, потом, в будущем, охарактеризовать понятие «счастье» и «тихая гавань» какой-либо ассоциацией, я бы так и сказала:
Его улыбка этим утром.
- Если быть точным, уже полвторого, - я смело поймала взгляд, который, казалось тоже стал ярче, и покорно раскрыла губы навстречу приветственному натиску его языка и легкого нажима, запустившего новый виток сладкой спирали по расслабленному телу. Мои руки сами, не подчиняясь никаким правилам, обвили его шею, молчаливо упрашивая продлить поцелуй до бесконечности. Расписанные вчера роли негласно оставались принятыми и запротоколированными, но в то же время в этот момент понятия «дом» и «саба» стерлись, отошли в тень до наступления подходящего момента, просто спасовали перед флюидами восторга и чувственной нежности, которая накрыла нас обоих.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги