- Поздний завтрак, - с неохотой отстранился Александр, и я удивленно сдвинула брови при виде прожаренного стейка на блюде вместе с салатом, в котором распознала креветки и рукколу. – Ты так сладко спала, что тебя вряд ли разбудил бы даже апокалипсис!
Я удивленно моргнула. Такой оборот речи был свойственен мне, но услышать от него? Все происходящее сейчас между нами казалось таким восхитительным, что я все-таки опустила глаза, чтобы счастливая улыбка не побила все рекорды.
- Из меня вышла ужасная саба.
- Аргументируй, - с улыбкой сдвинул брови Алекс, поставив рядом стакан свежевыжатого апельсинового сока. Я лишь с тоской скользнула по чашке кофе в его пальцах, но спорить не стала. Только отметила сладкое тепло, залившее солнечное сплетение, при виде обычных светлых джинсов и почти молодежного пуловера с вырезом в виде латинской V. На контрасте с костюмом это было… черт, это было офигенно здорово!
- Я уснула, - протянула я, зачем-то загибая пальчики. – Не пожелала вам спокойной ночи. Не приготовила завтрак. Не дождалась распоряжений насчет того, как вести себя утром. Вроде бы все, но этого достаточно!
- Действительно, серьезное преступление… Но, поскольку ты у меня в гостях, оставлю-ка я его без должного внимания! Кушай, и пойдем прогуляемся. Хоть и холодно, но солнце сейчас редкий гость.
Я даже не стала спорить, когда он с силой сжал мои кисти, оттащив от мойки с неизвестной мне системой подачи воды, и заставил надеть свитер крупной вязки вместо легкой курточки с рукавчиками в три четверти. На улице было не то что холодно, просто сыро после ночного дождя, плюс ветер оказался совсем не южным. Я же едва заметила неблагоприятные погодные условия.
Как мало нужно иногда для счастья и абсолютного душевного равновесия? Как понять, что именно то, что казалось прыжком-падением в ад, откроет для тебя врата рая? Как не испугаться этого, где найти отчаянную смелость сделать самой первый шаг, притом что никто не дает тебе никаких гарантий?
Ласкающие лучи холодного осеннего солнца. Белые скопления отрывистых облачков, которые так быстро гонит по небу ветер. Тепло свитера крупной вязки, который тебя заставили надеть, опасаясь за твое здоровье и заботясь исключительно о комфорте. Желто-красные кленовые листья на газонах продуманного паркового ландшафта. Тепло ладони, согревающее доверчиво зажатую в тисках ручку. Вещи обыденные и приятные. Просто однажды я перестала их замечать.
Присутствие рядом того человека, который никогда не думал только о себе. Кто готов был тебя спасти из любого омута, в котором ты так покорно тонула, почти касаясь пальцами дна под толщей холодной воды. Мне важно было знать, что рядом есть он, настолько сильный, что может забрать ответственность за все мои слезы себе, спасти мое будущее, зарубцевав при этом прошлое нетравматичным, что там, даже приятным кибер-лазером настоящего.
Настоящего мужчину чувствуешь кожей, всеми фибрами души. Если он появился однажды в твоей жизни, ты можешь с уверенностью заявить, что знаешь, какого цвета счастье. В чем именно оно будет проявляться, обжигая каждой ассоциацией через время и расстояния. Ты будешь чувствовать близкого тебе человека настолько, что поначалу покажется, что сходишь с ума. Но это будет именно так. Ты будешь просыпаться в слезах от не очень приятного сна, но даже не успеешь его вспомнить, как твой телефон взорвется трелью рингтона, который отныне принадлежит ему, и первый его вопрос будет : «девочка моя, что с тобой?». Ты будешь забывать перекрестные вражеские сны под тающем на языке послевкусием «моя» и «девочка», таять под переливами его голоса, взлетать, не опускаясь, плавиться в этом непередаваемом ощущении, зная одно: ты больше не сама, а у него хватит сил и воли остановить любое бедствие, спасая твой рай от любого, даже надуманного, ада – и это вызовет у него только умиление и желание согреть в своих руках… Потому что отныне рай будет вашим. Одним на двоих!
…Я собираю в незамысловатый букет опавшие кленовые листья. Некоторые из них влажные после дождя, а другие, наоборот, сухие, нетронутые росчерками капель, и даже нагреты холодным солнцем пригородной осени. Пальцы ловко переплетают тугие прутики в кольца простого плетения, пока мы вместе, восхищаясь красотой сегодняшнего дня, углубляемся в сквер его обширных загородных владений. Фонтаны бездействуют, гладь декоративного пруда засыпана опавшей листвой, и кажется, что кругом бегут реки расплавленного золота с красноватым отливом. Кленовый венок сплетен очень быстро, я отбегаю вперед, чтобы дать возможность Александру оценить гламурный природный креатив на своих волосах. Он смеется в ответ - смех с искрами искреннего восхищения, сокрушаясь при этом, что зря не брал с собой фотоаппарат. Это просто спусковой крючок для моего внутреннего шкодливого ребенка! Отхожу в тень широкого клена с довольно густой желто-зеленой кроной – сюда не добрался ночной дождь, и, зачерпнув руками увесистую кипу опавшей листвы, возвращаюсь обратно. Миг, и мои руки поднимаются к небу, устроив моментальный спланированный листопад.
- Что ты это вытворяешь, хитрая девчонка?
Уворачиваюсь от его рук так резко, что венок слетает с головы, успеваю зачерпнуть новую порцию природного золота, прежде чем его ладони обвивают мои кисти властным и нежным одновременно захватом.
- Проказница моя маленькая! – Губы сметены смеющимся натиском, ударная инъекция абсолютного счастья через рецепторы включившегося в игру язычка, до сладкого желания прижаться как можно крепче, слиться воедино мерцаниями двух сущностей! – Так бы и не отпускал тебя никогда… Ни сегодня… ни завтра!
- Не отпускайте! – Мне хочется смеяться беззаботным счастливым смехом, растаять без остатка в кольце рук, переместившихся на мою талию, чтобы поднять над землей. Я невесомая пушинка в океане затапливающей эйфории от сладкого единения.
- Я бы рад никогда тебя не выпускать. Только, боюсь, мы не в состоянии противостоять определенным обстоятельствам!
- Я могу завтра забить на пары. Правда! По психологии у меня зачет-автомат. С политологии отпрошусь. А маркетинг – открытой парой… Пожалуйста!
Мои ноги касаются земли, капризно надуваю губки, уловив в его голосе непреклонность.
- Никаких прогулов! К тому же тебе надо отдохнуть и восстановить силы. Юля, это не обсуждается!
- Ну пожалуйста!
- Нет, я сказал! Ты осмелилась мне возражать?
Он не злится, но и не собирается менять своего решения. Мне не остается ничего другого, кроме как обреченно пожать плечами.
- Мы все равно не расстанемся с тобой надолго. Завтра вечером выберемся на премьеру фильма. Выбери сама. Договорились?
Мерцание солнечных бликов на его лице, горячий вакуум жаждущих губ, накрывших мои для глубокого поцелуя. Тишина, лишь слегка разбавленная шумом ветра в кронах деревьев и невесомым падением золотой листвы. Счастливо затихаю в его сильных объятиях, жмурюсь от удовольствия, впитывая каждое слово, прожигающее кровь вальсом чистейшего эндорфина.
- Просто знай. Ты - самое лучшее, что со мной случалось за последнее время!..
Глава 20
Лекси непреклонна. Как бы я не отговаривала ее от утреннего визита перед парами, она не пожелала даже слушать. Не то что я не сильно желала видеть подругу, но ведь так хотелось насладиться послевкусием завершившегося уик-энда, смаковать самые горячие моменты нашего времяпрепровождения, расцвечивая их новыми красками и эмоциями, шлифуя в своем сознании порывами затапливающего счастья и первозданной эйфории, оттачивая волнами своего пост-восторга до чарующей огранки под стать редкостным бриллиантам. Плыть по волнам совершенно распоясавшихся эмоций, которые попеременно загоняли то в слезы кажущегося иллюзорным воскрешения, то в счастливый смех окрыленной открывающейся перспективой женщины. Собрать наконец на нитку ожерелья эти дорогостоящие эмоции с оттиском гравировки Limited Edition, спрятать ото всех в несгораемом сейфе своей замкнутой клетки абсолютного счастья, чтобы никто не смел к ним даже прикасаться. Только мое! Никогда никому не понять, какое сокровище отныне у меня внутри, и я буду оберегать его до последнего вздоха, защищая с оружием в руках от любых посягательств…
- Да-да, и от твоего тоже!
Мне все еще неприятно смотреть в зеркала в моем доме. Происходит нечто странное, то, чему я перестала удивляться, а именно: стоит отвести взгляд, как сердце на доли секунды сжимают щупальца беспросветной серой тоски. Она цвета и оттенка их холодного, циничного равнодушия, иногда мне хочется прижать к стеклу ладонь, но я вовремя одергиваю ее, словно опасаясь ожога. Монотонный стук в бронированные двери моего закрытого клуба имени абсолютной эйфории невесом и практически не слышен, но он есть. Он хочет пробить эти баррикады и залить кровь чувством вины и сожаления, фальшивым навязанным сабдропом, потоком отчаянных обвинений вместе с приказами, которые никогда больше не будут иметь надо мной власти, или безмолвными мольбами остановиться, отказать себе в счастье во имя… Чего? Чего, Дима? Тебе было плевать на мои просьбы, даже когда я рыдала и истекала кровью. У тебя больше нет права просить, особенно сейчас. У тебя были все рычаги для того, чтобы сделать меня счастливой, но ты ими пренебрег. Зачем, действительно – можно не уговаривать, не тратить на это силы и нервы, можно просто взять, благополучно забыв, что это не вещь, а человек. Это было так просто для тебя? Ты сам расписался в собственном приговоре.
Елена Одинцова, она же Лекси для меня и Эльки, она же «тупая блонда» для непризнанной женской части группы, она же «куколка», «прелесть», «лапочка» для всех мужчин, кому повезло оказаться под каблуком этой чудо-девочки, всегда умудрялась выглядеть лучше всех нас. Любой другой на моем месте, вернее, любая другая цинично бы фыркнула в астрал «мне бы ее деньги, я б и не так выглядела», продолжая поглощать пончики и сгрызать лак с ногтей. Большинство, но не я. Никогда не понимала, что это: дар или логические сплетения разума, избавившие меня от женской зависти и наградившие стремлением окружать себя красивыми людьми без деления на половую принадлежность. Стимул оставаться всегда на высоте или привычка ломать древние шаблоны? Мы, три подруги, были настолько разные внешне и по характеру, что конкуренция теряла смысл. Любитель светлых волос, прелесть какой глупости и натуральной груди четвертого размера при всем шарме толковой брюнетки в пуш-апе прошел бы мимо. Как и охотник-преследователь не нашел бы никакого интереса в подчинении белокурой куклы, которая вряд ли поймет, что вообще происходит. Эля же настолько разительно отличалась от нас восточными корнями и высотой творческого полета, что нам редко нравились одни и те же парни, как и мы им.
Ровно в 8:00 утра Лекси нарисовалась на пороге моей квартиры – с почти вечерней укладкой блестящих белокурых волос, в длинном светло-розовом платье с нескромным разрезом, в сапожках-чулках на высочайшем каблуке, с изысканным, едва заметным макияжем в розово-охристых тонах, с небрежно съехавшей с плеч шубе из кофейной норки, которая не грела и не доставляла дискомфорта в силу плюсовой погоды за окном. Я лишь благосклонно улыбнулась на вопли подружки при виде огромного количества роз, гербер, ирисов и прочего, неизвестного мне цветочного ассортимента, заваривая кофе и доставая из шкафчика ее любимые «Рафаэлло». То и дело доносившиеся из комнаты крики «вау!», «круть» и «супер!» выбивали приступы самодовольного смеха с легким вальяжным самолюбованием. Но, когда Ленка влетела в кухню с той самой корзиной черных и белых орхидей, я реально поперхнулась кокосовой стружкой. Оказывается, рановато, надо было дождаться ее последующих слов.
- Багира, нет, я фигею! Давай открывать цветочный магазин, а? – Ленка плюхнулась на стул и погрузила носик в эпицентр знакового букета. – Я тут вот это, короче, нашла… Они не вписывались в интерьер.
- Да, и чем же? – не знаю, как она умудрилась заметить их среди бело-алого великолепия роскошных роз. Меня этот букет смущал и пугал одновременно воспоминанием о жестоком лете, и я задвинула его от греха подальше за большие напольные вазы с розами.
- Ну, там красные, а тут - черные, и совсем не розочки!
Да уж, аргумент. Я разлила по чашечкам крепкий кофе, перечитав утреннюю эсэмэс от Алекса, ощутив, как теплая волна щемящего восторга накрыла обволакивающим прибоем, и недоуменно посмотрела на прифигевшую Лекси.
- Ты чего?
- Ты целуешь телефон!
Надо быть осторожной на людях. Я ведь действительно ловила себя на этом уже не первый раз!
- Да я так хотела «айфон», что не могу нарадоваться. Оставь в покое цветы уже, ты их так занюхала, что завянут скоро.
- Слушай, давай делиться. Ну правда. Отдай его мне, от тебя не убудет! – Лекси осторожно гладит черные лепестки, а моя стервозная сущность взрывается ярким фейерверком. Едва соображаю, что она говорит о букете. Алекс окончательно прошил мой мозг своим авторским курсивом.
- Ты это, осторожней. Отравишься.
- Чего? – Лекси смотрит на меня взглядом Олененка Бемби. Потом так же изумленно – на букет. – Ты шутишь, да?
- Нет. В джунглях Борнео, чтобы ты знала, растут черные орхидеи. Они ядовиты. Хана тому отчаянному дебилоиду, кто протопал через эти джунгли и сорвал безобидный цветочек. Он думал, что, если ушел от нашествия тарантулов, гепардов, туземцев-каннибалов и прочих неприятностей, все будет хорошо, а тут, на тебе. Ты пей кофе, остывает.
- Ты гонишь! – копирует интонацию Рейчел Макадамс Лекси, но в ее глазах я не без злорадства замечаю тревогу. Пальчики, словно ошпаренные кипятком, отрываются от черных лепестков. – Сама-то ты живая!
- Я их не тискаю без повода. Думаешь, зря спрятала? Они же только и ждут нападения.
Не могу сдержать смех, когда подруга, как ужаленная, кидается мыть руки с мылом.
- Сучка ты, Беспалова… Но довольная! Ты нам все-все-все расскажешь. Но сначала… – томно тянет она, слопав пару конфет. – Я тебя прошу, у тебя и так оранжерея... ну? Одолжи его мне… Хочешь, потом верну?
Мне потребовалось где-то минута, чтобы сообразить, о чем она говорит. Мое заражение уже вошло в критическую стадию.
- Да на кой он тебе?
- Через полчасика увидишь… ну очень надо! – не дождавшись разрешения, выдергивает стебли из губки на дне корзины, собирая в классический букет. Мне бы насторожиться, особенно тем, что она поумерила любопытство и не требует подробностей уик-энда. А ведь по глазам вижу, как трудно ей сдержаться. Может, Лекс привыкла нападать только в компании верной Эллады?
- Да забирай. Никогда их не любила.
До начала пар час с лишним, но мы намерены выпить латте в ближайшей к академии кофейне, поэтому не теряя времени, спускаемся вниз, к ее розовой «микре». Каждая из нас сегодня выглядит потрясающе. Роскошная светская львица Лекси в длинном платье и невесомой шубке и сияющая от пережитого накануне экстаза юная копия Жаклин Кеннеди в синем платье до колена, лаконичных ботильонах и черном классическом пальто до середины бедра. Волосы перехвачены у лба белоснежным ободком, который так ярко гармонирует с белым крупным жемчугом в ушах. Но главное – ее глаза, сияющие несдерживаемым счастьем и патрицианским спокойствием под стать своему мужчине. К вечерней встрече с ним я во всеоружии.
Лекси уверенно ведет свой автомобиль по загруженному в утреннее время шоссе, продолжая что-то весело щебетать, а я ее не слушаю, погружаюсь в омут сладких воспоминаний. Вчера мы не могли с ним расстаться до позднего вечера. Страсть наших отношений грозилась прорвать все возможные плотины, затопить обнажившиеся поля открывшихся сущностей мощным паводком растаявших ледников. Как мы выстояли перед этим безумным натиском – одному богу известно. Вам знакомо это потрясающее ощущение, когда искры запредельного влечения озаряют спустившиеся сумерки, стук взволнованного сердца становится самым сладким ритмом первозданной мелодии, а все, что вас окружает, перестает иметь какое-либо значение? Когда достаточно одного прикосновения ладони, чтобы в сердце произошла мощная вспышка сверхновой, а сознание перевернулось с ног на голову, потрясенное подобным ракурсом? Когда не возвращаешься больше мыслями в прошлое, потому как нет ему места в вашем настоящем, ведь именно оно стало правильным, желанным и ошеломительным?
Мы так и не смогли расстаться. К черту Дениса, Александр сам решил отвезти меня домой. Как описать восторг от ощущения, когда ты, с распухшими от поцелуев в машине губами и сладкой дрожью в коленях, нетвердой походкой идешь к подъезду и чувствуешь спиной тепло его согревающего, восхищенного взгляда? Как сдержать себя и не рвануть обратно, чтобы повиснуть на его шее, вжимаясь в рельеф грудной клетки до щемящей боли? Вот и я не смогла. Гибкая, пластичная, словно воск в его обволакивающих объятиях – меня остановил от нового витка безумия только ненавязчивый приказ выспаться и не опоздать утром на лекции.
Влюбленность? На этом этапе? Как такое могло произойти, и было ли это тем, чем было, или же просто эндорфиновой зависимостью?
…- Недвижимость, инвестиции в Германии и Швейцарии. По предварительным данным, входит в руководящий состав двух крупных корпораций в сфере строительства и аналитических маркетинговых… Эй, ты вообще где, Беспалова?
- Черт, Лекс, положи планшет! Не позорь всех автоледи, и я еще хочу дожить до вечера. Это так, на всякий случай…
- Ты вообще понимаешь, кто он? О-ли-гарх! Ну ты даешь… как ты сама не полезла в гугл и не выяснила, а фамилия красивая. Кравицкий… тебе подойдет!
- Да нет, спасибо, мне Беспалова-тире-Лаврова дорого встала! – трясу головой, пытаясь переварить информацию. Не то чтобы я не догадывалась о его прочном финансовом положении, я просто совсем не думала о вероятных благах, которые мог принести мне этот роман. И впервые в жизни мне этого не хотелось.
- Подожди! – Перед тем, как выпрыгнуть из автомобиля, Лекси тянется через кресло назад, подхватив букет. Я слегка разминаю шею, оглядываясь по сторонам… взгляд натыкается на знакомый автомобиль. Я совсем недавно его видела, вот только где?
- Откуда цветы, Лена?
Твою ж мать. Я едва не подпрыгнула на месте, услышав голос Владимира за спиной. Противная тревога вернулась на свои позиции в последней попытке там закрепиться, выбив два гулких удара сердца. Почему кому-то обязательно надо испортить мне день?
К счастью, он пока что не смотрит на меня – сосредоточенный, тяжелый взгляд прикован к моей подруге. Вернее, к букету в ее руках. Гордость не позволяет мне, воспользовавшись моментом, ретироваться в кафетерий, да и вдруг Лекси понадобится моя помощь? Если тут начнется сцена в стиле «домостроя», могу и двинуть этой жертве стероидов, мало не покажется, мне плевать, кто у него папа. Вряд ли, конечно, супер-блондинке что-то угрожает, но уж, воистину, «скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты» режет нервы циркулярной болгаркой. Но, похоже, Ленка сама удачно справляется.
- Не насосала, а подарили! Букетик, тачку, и брюлики на мобиле! – Я не помню, когда видела ее такой! Охренительная парочка, широкоплечий блондин и тоненькая белокурая куколка в роскошном полушубке, которая выпустила свои коготки… И кто назвал ее дурой? На такую контротповедь нужно иметь нехилую сообразительность!
- Ты чего? – Вовик переводит растерянный (кто бы мог подумать!) взгляд на меня, как-то смущенно кивая в знак приветствия. Не выдержал позора? Вообще, все очень странно. При одном взгляде на роскошную Лену можно истечь слюной, а он вновь пялится на букет. Словно черные орхидеи уже долбанули его смертельной интоксикацией по всем извилинам! – Просто… откуда у тебя такой букет?
- Ты думаешь, некому было его подарить?
Я внимательно слежу за ними обоими. Какая-то неправильность в поведении Вовы ломает шаблон почти театральной сцены. Лена продолжает заливать про водителя «бентли», который случайно ее подрезал и так растаял от неземной красоты, что сразу заказал доставку цветов, а я непроизвольно качаю головой – от ее слов на его лице написано натуральное покровительственное облегчение! Никаких мук ревности, наоборот, завуалированная умилительная насмешка!
- Юля, - моя кожа ощетинилась сотней воображаемых игл, когда он повернулся ко мне. Злость вместе с отголосками усталости решила все за меня.
- Ты бы это, не разговаривал со мной. А то кирпич башка попадет, совсем мертвый будешь. Все же, кто со мной общаются, умирают, да? Я ничего не забыла?
Да что такое? Нет, я понимаю, что после вчерашних событий этот мир прекрасен и удивителен, но чтобы мой враг номер один улыбался теплой улыбкой с каким-то скрытым восхищением?
- Прости. Я не имел никакого права говорить тебе такое.
Перевожу растерянный взгляд на Лекси. Это ты его заставила? Она хоть и выглядит довольной этой попыткой примирения, но, похоже, удивлена не меньше меня.
- Если бы я тогда знал, что он с тобой сделает… Юль, я же вроде как чувствовал, но в это оказалось трудно поверить даже мне… Поверь, я бы вообще не отпустил тебя с ним, пока не вправил мозги!
- Вова, - противная липкая испарина охватывает позвонки до самого копчика, вместе с головокружением. Все неправильно. Я, конечно, пострадала, и крепко, но такой восторг и умиление на фоне того, что твоего лучшего друга нет в живых? Я ему никто, так, увлечение ныне покойного друга, которое можно было поразить гостеприимством и увлечь светской беседой, не более. – Мне неприятно об этом говорить.
- Он никогда меня не слушает, но тогда я мог хотя бы попытаться. Я же видел, что с тобой творилось. Твои руки, это…
- Это аллергия на уродов. Я тебя услышала, но давай мы сейчас не будем резать запястья по новой, чтобы скрепить примирение кровью. Договорились? – смысл сказанного доходит до меня не сразу, а когда доходит… Я ведь так и не привыкла к себе, новой. Не стоит искать пояснения, почему это происходит, но я едва успеваю зажать рот ладонью, чтобы побороть приступ бесконтрольного смеха!
Через секунд тридцать мы смеемся уже синхронно. Луплю Вовку по плечу на глазах у охреневшей Лекси и позволяю заключить себя в пародию на примирительные объятия.
- Прости… - его голос едва пробивается сквозь блокаду смеха какого-то ненормального облегчения. – То, что с тобой было… Руку на женщину… Б..дь, если бы я только знал тогда, что он задумал…
- Забей, это в прошлом!
- Если еще раз, он тебя, хоть когда-нибудь…
Его слова резко обрываются, и он поспешно отводит взгляд, а моя испарина накрыта выбросом сухого льда. Какая-то нить ускользает, кажется, вот-вот, и я ее уловлю, удержу, распутаю… Пытаюсь поймать черный взгляд новоприобретенного приятеля, ловлю какую-то тревожную волну и что-то еще…
Очень некстати вмешивается Лекси.
- А если ты еще раз будешь ипать мне мозг, обсуждая мою Багиру, я тебя, я…
Она сейчас его спасение. Моргаю, теряя след нити Ариадны в лабиринте невысказанных слов и утерянных параллелей окончательно, растерянно наблюдаю, как Владимир грубовато хватает мою подругу за плечи и впивается в ее рот неистовым поцелуем. Внезапная страсть или смещение акцентов, вынужденная мера?
Поворачиваюсь и уверенно иду к кафетерию, Лекси не заблудится. Есть что обдумать вроде как, но… Телефон некстати сигнализирует о принятой эсэмэске. Снимаю блок с экрана за шаг до того, как запустить по крови бег абсолютного счастья с привкусом сладкой эйфории, позволив этим ощущениям унести отголоски несказанных слов и слабеющей тревоги.
«Самая отважная и неповторимая девчонка так же ждет вечера, как и я? Целую, береги себя!»
Счастливо улыбаюсь, не сдерживаюсь, прикасаюсь губами к холодному экрану – мне все равно, что подумают другие, и пасмурная погода с укусами моросящего дождика расцветает расплавленным золотом нового, пока только зарождающегося, ощущения…
Он до сих пор не мог поверить, что все, что с ними обоими происходит, происходит наяву.
Он не мог до конца распробовать особый привкус этого подзабытого счастья, которое ворвалось в его реальность подобно свежему шквальному ветру, безжалостно сметая на своем пути руины сооружений из потерянных дней того периода, когда он сам запретил себе малейшее право на счастье. Так было проще и легче, он так часто любил повторять это самому себе, а жизнь захватывала своим планомерным бегом, раскручивая спираль уникальных возможностей, которые перенимали все его силы и ставили перед выбором, который он однажды сделал.
Сейчас у него было практически все. Более того, сейчас не было никакой необходимости делать какой-либо выбор. Его уникальный дар держать все под контролем достиг непробиваемого абсолюта, ничто не могло нарушить привычный ход вещей – все настолько предсказуемо и стабильно, что иногда, даже находя отдушину в привычных играх на территории своего клуба, он ощущал послевкусие непонятной тоски. Эмоций по-прежнему хватало в избытке, вряд ли кто-либо догадывался об истинной глубине таких переживаний, надежно скрытых под маской казавшегося естественным равнодушия и спокойствия.
То, что это не те эмоции, которые наполнят кровь эйфорией самого теплого и опасного чувства, он знал с самого начала. Почему так долго обходил их стороной, и сам не мог себе ответить. Романтически настроенные индивидуумы назвали бы это пафосно-литературной метафорой – ждал подходящего часа, искал свою идеальную половину, следовал прописанному свыше маршруту судьбы. Это вызвало бы у него только ироничную ухмылку.
Ему даже сейчас казалось, что весь спектр теплых и взрывоопасных чувств к этой необыкновенной девочке был спланирован и прописан изначально только им самим. Пришел, увидел, победил, не позволяя диктату любви одержать над собой верх – а она спасовала, терпеливо ожидая на коленях в углу своего часа, когда несломленный объект нападения не сменит гнев на милость и сам не протянет руку для подписания мирного договора.
Он мог сколько угодно повторять себе, что им движет только чувство вины и банального благородства, но секрет его успеха заключался также в том, что он никогда не врал самому себе. Он знал о том, что изначальное стремление обезопасить и защитить прочно трансформировалось в новое, давно забытое чувство, так не похожее на предыдущее. Это был не повод сразу же принять его в штыки, нет. Скорее наоборот, он охотно поддался ему искристому очарованию, не ослабляя хватку самоконтроля и гиперответственности, потому что права на ошибку у него отныне не было.
Дерзкая infant terrible, независимая стервочка, блестящая с ног до головы прожигательница жизни – такие маски он считывал на раз, безжалостно добираясь до сути, безошибочно определяя истинный характер вкупе со всеми опасениями, комплексами и желаниями. Такая закрытая и гордая при их первом знакомстве, она поражала его своей беззащитностью и растерянностью при каждой последующей встрече. Страх? Она совсем не умела его скрывать. Неопределенность, последствия жесткого шока, затянувшаяся депрессия? У него опускались руки, потому что он не мог рисковать, не нащупав точки соприкосновения, движимый одной-единственной целью –помочь, спасти, вытянуть из этого кошмара. Не потому, что во всей этой ситуации ощутил также и свою вину – прикоснувшись к ее боли, считав на интуитивно-исследовательском уровне, ему больше всего хотелось выпить ее в два глотка, не задев сущности. Негасимый огонь жизнелюбия, уверенности, независимости и бьющего ключом темперамента очень грубо погасили. Он не вдруг понял. Он знал с самого начала, что сделает все возможное и невозможное, чтобы зажечь его вновь…
Это произошло. Все было спланировано, рассчитано, может, даже слегка цинично, но никогда прежде он так тщательно не продумывал меры по спасению человека, который спустя много лет занял пустующий отсек его сердца, озарив теплом своего присутствия. Он наконец-то держал ее в своих руках. Могло прозвучать зловеще, если бы не бросил все свои силы на то, чтобы она никогда не почувствовала себя заново захваченной, присвоенной, лишенной шанса обойти абсолют его нерушимого диктата. Впервые он поставил на кон ее благополучие и душевное равновесие, забыв о своих желаниях и предпочтениях… и впервые это оказалось так восхитительно.
Он мог быть богом в своих мыслях, абсолютным владельцем ее тела и воли, контролером ее желаний и порывов, что там, он мог щелчком пальцев превратить ее в покорного щенка, оставив, словно в насмешку, внешность породистой кошки. Он не сдерживал себя в подобных фантазиях, которые бы никогда не воплотил сознательно. Ее умоляющий взгляд широко распахнутых, напуганных и одновременно жаждущих глаз, таких же зеленых, как и у него, вошел в сознание несмываемым оттиском нового чувства. Ему необходимо было владеть ею до последнего вздоха, подчинять себе – медленно, постепенно, нетравматично, и в то же время стать стеной от любых бедствий, которые могут ее коснуться. Как эти две сущности могли уживаться в нем одном – желание сжимать в объятиях до боли, не отпуская, не теряя стука сердца и взволнованного дыхания ни на миг, вонзаться зубами в ее податливую кожу оттиском окончательного владельца и в то же время накрыть куполом самой крепкой и неуязвимой защиты… Как она раскрывалась ему навстречу, увидев, безоговорочно приняв, потянувшись, как к самому желанному спасению, единственной возможности оставить в прошлом потерянные дни своего кошмара. Она бы очень сильно удивилась, если бы узнала, до каких мельчайших подробностей ему известны детали ее трагического опыта в мире Темы. Он сделал и будет продолжать делать все, чтобы она никогда не узнала о том, как и при каких обстоятельствах он поставил гриф «секретно» в прологе их начавшейся лав стори. Он не мог придавить ее ответственностью исключительно своего выбора, отравить двойственностью стандартов и тем самым поставить крест на сближении.
Когда к человеку с его характером, приверженцу определенных жизненных устоев приходит любовь - он не меняется. Он открывает в себе новые грани, которые, впрочем, были всегда, но спали в глубоком анабиозе, не имея возможности реализоваться. Хочется носить свою девочку на руках, осыпать цветами, обращаться с ней, как с маленькой, ловить эту волну абсолютно счастливого и открытого ребенка, дарить ей взамен весь свой мир без остатка, испытывая ни с чем не сравнимый восторг обладателя, которому отвечают пока еще не осознанной, слегка испуганной, наивной, но такой открытой, а от этого вдвойне сладкой, взаимностью. Ты готов положить к ее ногам весь мир и одновременно оставить ее саму у пьедестала своих ног, где она будет в самой совершенной безопасности. При этом ты до боли, до ментального сжатия внутреннего кулака стараешься сделать так, чтобы никогда ее не коснулось насильственное давление, чтобы она не дай бог не прикоснулась в неосознанном порыве к твоим истинным стремлениям на данном этапе – ты будешь беречь ее ценой своей жизни от любой боли, даже от собственной. Ты никогда не сделаешь с ней того, что она не сможет принять и выдержать. Ее счастье, душевное равновесие и самая нежная улыбка на свете становится твоей основной целью на всю оставшуюся жизнь, и ты заранее, с высшим даром просчитывать все наперед, понимаешь, что сделаешь для этого все, зависящее от тебя… Впрочем, не зависящее тоже!
Он практически никогда не устает, даже после напряженного трудового дня. Сейчас его вечера наполнены новым смыслом и так сильно уязвимы прессингом одиночества в ожидании следующих выходных, когда он вновь будет сжимать ее в объятиях, покрывать поцелуями совершенное гибкое тело, плыть по шелковой глади ее воли своими штормовыми откатами, поднимая так высоко, как никого и никогда прежде, и держать так крепко, что страх высоты растает с первыми лучами утреннего солнца. Четыре дня. Он бы сошел с ума, если бы не установил негласные правила ежедневных свиданий, но как же тяжело было себя сдерживать… Смотреть в ее огромные умоляющие глаза и спокойным тоном непримиримого руководителя пояснять, сейчас в приоритете ее институт и высшее образование и он не намерен отступать от этих правил. А тебе на самом деле больше всего, до безумия, хочется заблокировать дверцы автомобиля и увезти ее, не слушая слабые протесты, чтобы любить до потери памяти и пульса на протяжении суток, опоясывая биополем своего владения, заковывая пока еще в энергетический ошейник своей воли и плавно приближать к тому моменту, когда на ее хрупкой шейке застегнется настоящий. Он уже знает, что этот момент настанет очень скоро, до него один решительный рискованный шаг. Он может поставить их общий мир под угрозу, он может даже ее потерять, но только так ему удастся забрать ее страх и открыть ей себя, настоящую.
Но сейчас ему не хочется об этом думать. Сейчас он с нетерпением ожидает следующей встречи, и, засыпая, всегда мысленно заключает ее в свои объятия, зная, ощущая, чувствуя на расстоянии, как его девочка делает практически то же самое…
В понедельник я не знала, как дождаться выходных, изнывала от тоски и приятного ожидания, вздрагивая от каждого телефонного звонка и распыляясь на сотни атомов захватывающей эйфории, стоило только услышать его голос. Расплавленное золото зарождающегося счастья смешивалось в элитный коктейль с тревогой ожидания и предвкушения запредельных граней, которые привлекали и пугали одновременно, раскрашивая спектр эмоций совсем в иные, незнакомые прежде цвета. Свернутые черно-алые крылья напоминали о себе обреченно-эротичным трепетом загнанной в угол искушенной жертвы, и, как бы я ни пыталась скрыть их, подогнав вплотную к лопаткам и напряженным нервам хребта, они не желали прятаться, заявляя о своем наличии неконтролируемым выбросом чистейшего эндорфина. Как это изводило нездоровым любопытством моих подруг и притягивало мощным магнитом всех мужчин, которые имели несчастье оказаться в радиусе ста метров! Даже Миранда Пристли лаконично пошутила, что у меня в душе вечная весна, несмотря на дождливую осень за окном.
То, что я изменилась, вынырнула из омута депрессии, не мог заметить только ленивый. Лекси беззастенчиво вампирила мой душевный подъем, а Эля просто достала своими наездами с требованиями рассказать все и в подробностях. В общем, я ей рассказала. Ну, подумаешь, приукрасила немного, подкрепив свою веселую фантазию чистой воды информацией из всемирной сети о роли стека и интенсивности его воздействия. На двое суток желание задавать вопросы у нее пропало начисто. Я с трудом сдерживала смех, наблюдая, как меняется выражение ее лица с агрессивно-любопытного на сочувственно-обеспокоенное, когда она искала в моих глазах следы давно забытой душевной боли и перманентного страха. По касательной задело даже Дениса, она вздрагивала от любого прикосновения своего бойфренда, пытаясь отыскать в нем проблески латентного садизма, руководствуясь догмой «скажи мне, кто твой босс». Пришлось ее в срочном порядке успокаивать, особенно когда Денис, по распоряжению Александра отвозивший нас домой из клуба с очередного дня рождения одногруппницы, искоса поглядывал на меня со смесью бессилия и сопереживания. Я, конечно, огребла от Эльки подушкой по голове, когда во всем созналась, но вопросы в стиле «в какой позе он тебя круче всего жарит» и «все ли у него в порядке в силу возраста» больше не звучали.
Визита к ревматологу я боялась больше, чем предстоящей в выходные сессии, но, как выяснилось, совершенно напрасно. В приемной доктора частной клиники меня угостили изумительным фруктовым чаем, да и сам моложавый профессор был предельно внимателен и галантен. Рентген-снимок был готов практически сразу, как и некоторые анализы. Никаких адских уколов мне в колени не кололи. Была только одна инъекция была в вену и небольшой список препаратов, которые полагалось принимать в течении двух недель, я уходила оттуда с заверениями, что с моими суставами все в относительном порядке, и скоро забуду о дискомфорте. Мне полагалось отметиться здесь же через неделю, чтобы посмотреть на результат лечения.
Алекс не покидал меня ни на миг. Держал за руку и говорил, какая отважная у него девочка. Моя симпатия к этому человеку возрастала с каждым днем подобно горной лавине.
Ирина Милошина улетела на симпозиум в Европу, и на протяжении этой недели я была избавлена от сеансов инновационного психоанализа. Крылья за спиной наливались силой алого огня час за часом, день ото дня, и прилив потрясающей энергии находил свое отражение во всем, чего бы я ни касалась. До раздачи основных тем курсовых работ по маркетингу оставался месяц, но я упросила Аллу дать мне ее заранее, чтобы отшлифовать до мельчайших деталей и сделать нескучный креатив. С подборкой литературы проблем не возникло, я успевала как и сидеть в свободное время в библиотеке в поиске материала, так и проводить каждый вечер с Алексом, втайне изнывая от желания оказаться с ним наедине, с ненасытным вожделением изголодавшейся самки, которую страх только еще больше возбуждал.
Увы, в таком формате отношений желания сабы хоть и принимаются во внимание, но уж никак не подлежат немедленному удовлетворению. Несмотря на непрекращающуюся эйфорию, я понимала основную суть подобных отношений очень хорошо. Во многом она вызывала возмущение, неприятие, страх и несогласие, но я была слишком тактична (а может, просто напугана), чтобы возражать и пытаться разложить по полочкам, что я буду делать, а чего – категорически не буду. Если я согласилась на подобный формат, мне придется автоматом принять все правила, невыполнение которых, так или иначе, будет наказываться, иногда даже слишком строго. Страх наказаний прочно засел в моем сознании, и пока что приятное тугоплавкое волнение вошедшего в завершающую фазу единения было разбавлено определенными опасениями перейти черту, нарушить закон вещей и вызвать его недовольство. Почему даже это состояние было наполнено выбивающей слабостью и уязвимостью, которая теперь звучала исключительно в положительном контексте?
Негласно правило сексуальной тематической взаимосвязи оставалось действенным лишь на его территории, в стенах загородного особняка, напоминая о себе слабыми отголосками здесь и сейчас, в сетях засыпающего осенним сном шумного мегаполиса. Отсчитывая тянущиеся дни, часы и минуты до следующей встречи, я изо всех сил культивировала в себе хладнокровие, чтобы не потерять особую прелесть ежедневных встреч за чашкой кофе, ужином в ресторане, премьерой фильма и шопингом. Иногда его настойчивость в выборе одежды для меня раздражала. Я понимала, что выгляжу настоящей леди, но такие элементы проявления тотального контроля отчасти царапали мозг. Возражать не смела, так как со спонсорами вроде как и не спорят – так я говорила себе, хотя, на самом деле, причина была в другом. Не панический ужас и даже не страх – разобраться было сложно, и я быстро загасила в себе эти стремления, потому как ожидание встречи при закрытых дверях кипятило кровь куда сильнее.
Вечер пятницы порадовал отсутствием дождя, золотистым закатом и предвкушением, которое не отпускало меня все утро, а к вечеру трансформировалось в плохо скрываемую тревогу. С ним так будет еще долго, я уже умела видеть подобные вещи наперед, непременный атрибут люкс-формата таких изысканно-острых взаимоотношений. Когда тебя снедает острое волнение, время разгоняет свой бег под прессингом беспощадной центробежной силы, поглощая твои минуты, отсчитывая секунды извращенного предвкушения.
Почему я вспоминаю рассказ Рэя Бредбери из «Марсианских хроник», вжимаясь с силой в мягкую кожу сиденья «лексуса»? Жизнь, умещенная гравитацией Марса в один быстро догорающий день с неминуемым закатом жизненного пути уже к вечеру? Когда мне с ним что-то по-настоящему угрожало, и когда у меня отнимали право выбора? В этом мой страх? Взять ответственность за право все остановить самой, когда я хочу надеяться, что он отреагирует моментально на каждый страдальческий вздох или пролитую слезу? Не отреагирует. Не надейся. Потому что ни то, ни другое не есть страдание в данной интерпретации.
Я запуталась. Я даже не заметила, как быстро пролетело время, невольно вздрогнув, когда перед нами медленно поднялась ширма ворот, и так же медленно опустилась, когда мы оказались на территории его владения. Эта праздная неспешность словно была призвана меня успокоить, внушить уверенность в том, что я смогу беспрепятственно уйти в любой момент… если, конечно, захочу.
Мне все еще не удается взять себя в руки, когда мы оказываемся в холле его особняка, похожего на уютный охотничий домик уникальной дизайнерской стилистикой, а его руки галантно помогают мне снять пальто. С сапожками справляюсь сама, хотя пальцы ощутимо дрожат. Не приносит желанного облегчения даже поток ледяной воды на ладони и аромат того самого кофе, «напитка арабских шейхов», которым Алекс так гостеприимно угостил меня впервые на территории своего клуба – я осторожно, словно опасаясь растревожить хищника, прокрадываюсь в гостиную и привычно забиваюсь в угол дивана, поджав под себя ноги, выдавив слабую улыбку, когда на глянцевый обсидиан столика опускается чашечка горько-сладкого афродизиака.
- Моя девочка чем-то напугана? – он опускается в кресло и наклоняется вперед, расставив ноги и сцепив пальцы в замок, а я поспешно трясу головой, заставляя себя держать улыбку. Александр внимательно изучает меня, оценивая каждую эмоцию, самое незаметное движение лицевой мускулатуры, дыхание, которое я пытаюсь задержать. Удовлетворенно кивает, расцепив переплетение пальцев, в небрежном жесте расслабленного хозяина положения слегка задевает ими правую бровь, вместе с благосклонно-понимающей и, вашу мать, довольной улыбкой.
Я молчу. Униженно лепетать «не знаю» не хочется, да и просто нет сил. Неотрывно слежу за плавным росчерком его длинных пальцев по лбу с внезапно ярким бликом золотого Анубиса на печатке.
- Ты же понимаешь, что мы неминуемо будем двигаться вперед, с каждым разом все дальше и сильнее? Ты отдаешь себе отчет в том, что все, что происходит, имеет весьма отдаленную параллель с принятыми в обществе стандартами? Ты понимаешь, что тебе придется добровольно рано или поздно принять всю мою власть без остатка… Заполнить себя ею! Буквально запустить себе под кожу, потому что я намереваюсь сделать то же самое?
Намеренная, провальная попытка меня успокоить? О нет, сегодня это вовсе не входит в его планы. Моя беззащитность стала его «Святым Граалем» в этот вечер. Выбивающая хрипотца уверенного голоса прошивает меня теплой волной.
- Понимаю, - хватаюсь за чашку с кофе в стремлении чем-то занять свои руки, чудом не обжигаю язык и небо судорожным глотком. Сегодня наш разговор-прелюдия оскорбительно краток. Быстрый экскурс хладнокровного инструктора, не более.
- Стоп-слова помнишь? – в голосе нет прежней ласки, а светлый оттенок глубоко проникающих глаз уже прочерчен темными жилками усиливающегося малахита, губы сжимаются в тонкую линию застывшей маски настоящего доминанта. Я могу только быстро кивать. – Отлично. Если тебя напрягает их резкость, ты можешь просто просить, не разрывая сцены. И поверь, я умею слышать, когда категорическое «нет», а когда – «нет, не останавливайтесь». Ты готова?
Попробовала бы я ответить «нет»… прежде всего, самой себе! Я не протестую не потому, что боюсь его и последствий своего отказа, нет - чувство безопасности, слитое с тревогой в одно целое, согревает изнутри, посмеиваясь над выбивающей дрожью. Я еще довольно неискушенная в подобных играх, чтобы это осознавать. Поспешно киваю.
- Допивай свой кофе… Да не торопись так, у нас достаточно времени! Согревайся, иди в свою комнату, сделай, что необходимо. Сколько времени тебе понадобится, чтобы быть готовой?
Пытаюсь произвести в уме математические расчеты, цепляясь за возможность отвлечься от тревоги, но мысли путаются.
- Да, отныне, в этот раз и во все последующие я сам буду рассчитывать твоё время. Хочу, чтобы ты была морально готова. Остальные правила обсудим в комнате. Полчаса, думаю, достаточно?
Я деактивирована сталью хладнокровия его голоса до такой степени, что не решаюсь посмотреть в глаза. Допиваю почти залпом немного остывший кофе, ловко вскочив с софы на ноги. Мне сейчас настолько хочется одного – скрыться в защитных стенах той самой комнатки, где я с прошлого раза оставила свои вещи, что даже не оборачиваюсь назад.
- Стоять. – В его голосе нет угрозы, но я ужалена льдом бескомпромиссной власти. – Ты спросила разрешения?
Твою ж мать. Поворачиваюсь, готовая провалиться сквозь землю от страха и унижения. В его взгляде нет намека на оттенок жалости к моей участившейся аритмии, с замиранием сердца понимаю, что вижу его именно таким, как в тот первый раз, когда испугалась до щемящего желания упасть в поиске защиты к ногам более сильного хищника.
- ПожалуйстаРазрешитеМнеУйти, - скороговорки удаются нам в самые непредвиденные моменты, занятная ирония судьбы. Вздрагиваю, когда он делает шаг вперед, но чудом умудряюсь не отпрянуть и не закричать, когда сухие губы касаются моего лба поверхностным поцелуем покровителя, а ладони несильно сжимают плечи в успокаивающей ласке.
- Вот теперь можешь идти. Я жду тебя там же, где и в прошлый раз.
Мне нужна была эта передышка, чтобы хоть немного успокоиться и взять себя в руки. И даже показалось, что все получилось, когда я, свежая после расслабляющего душа, нанесла легкие росчерки мерцающей пудры на изгибы тела, запахнулась в черный кружевной пеньюар до середины бедра, завязав контрастный белоснежный пояс соблазнительным бантиком. Выглядела самым изысканным подарком, уверовавшая в исключительную власть женских чар ослепляющей юности и сексапильности, когда уверенно открыла дверь в ту самую комнату, где у нас все произошло впервые.
Почти классическая картина заставила меня улыбнуться. Слабый полумрак люминесцентного скрытого освещения незаметен на фоне десятка горящих высоких белых свечей по периметру комнаты. Потрясающий мужчина в неизменном строгом костюме в кресле, разве что бокал коньяка заменил стакан воды – о его правилах относительно алкоголя перед сессиями я не забыла. Я грациозно поклонилась, представив, как трогательно и соблазнительно это будет выглядеть со стороны, и даже не смутилась от холодного спокойствия его изумительного тембра.
- Подойди. Что на тебе?
- Lise Charmel, - бездумно выпалила я, послушно остановившись в паре шагов от кресла. Мне показалось, или я уловила раздраженно-усталый вздох? Его рука потянулась к белому поясу и резковато дернула, развязывая белоснежный бант.
- Я спросил, что на тебе! – царапающий металл подчиняющей интонации пролетел острозаточенным кинжалом в паре миллиметров от дезориентированной Юли Беспаловой, которая, кажется, потеряла дар речи.
- Я не желаю видеть на тебе никакой одежды, саба! Избавься от нее. Сейчас же!
Жар незаслуженной обиды-недоумения гасит мою дрожащую улыбку, царапнув горло тисками слабого недовольства без права что-либо изменить. Сессия негласно началась, как только я переступила порог этой комнаты, и, сама того не подозревая, я совершила ошибку в самом ее начале. Распускаю пояс дрожащими руками и непроизвольно, в немой надежде, бросаю на Алекса умоляющий взгляд. Наши отношения еще на начальном этапе, неужели я не заслужила каких-либо поблажек… Хотя бы его рук на кружевах пеньюара, которые медленно или же резко, рывком стянут его вниз? Разве раздевать партнершу не часть самой захватывающей и эротичной прелюдии?
Я едва не всхлипываю, зафиксировав непримиримый прищур его потемневших глаз. Мне хочется отступить в тень, слиться со стенами, раствориться в романтическом полумраке плацдарма моего унижения, потому как сейчас не имеет смысла ждать помощи или сочувствия от непреклонного хозяина. Понимание? О да, это можно увидеть даже за непроницаемой маской хладнокровного доминанта, но сегодня никто не будет меня жалеть в таких вот основных требованиях. Медленно стягиваю с плеч черное кружевное великолепие, и все-таки дергаюсь всем телом, хотя Александр не повысил голоса ни на йоту.
- Я не собираюсь ждать до рассвета! На колени!
Не оправдавшее надежды оружие соблазна оседает облаком тьмы у моих ног, я инстинктивно пытаюсь прикрыть грудь руками, но его взгляд останавливает меня от этого шага сверкающим лезвием безжалостного давления. Колени легко продавливают мягкую поверхность широкой диванной подушки, а я сильно напугана и дезориентирована, чтобы отметить, впервые в жизни, отсутствие тянущей боли в суставах. Взгляд поднимать не рискую, я боюсь того, что могу увидеть в его глазах. В столь уязвимом раздрае меня можно убить малейшим ментальным посылом.
- Колени шире! Хватит зажиматься!
Режущие пощечины сухих бескомпромиссных приказов хлещут наотмашь ранимое сознание, пока тело, повинуясь ауре чужой властной харизмы, реагирует немедленным исполнением. Уязвимая открытость пугает и согревает одновременно, но я не могу ее распробовать под привкусом настоящего будоражащего страха.
- Теперь поговорим, - я не поднимаю глаз, но чувствую, что он удовлетворенно кивает. – У меня существует несколько правил, обязательных к исполнению. Первое, которое не подлежит обсуждению. Каждый раз, когда ты оказываешься на моей территории, - он замолкает, а мои плечи рефлекторно содрогаются от психологически просчитанной паузы, - раздеваешься до последней нитки. Встречаешь меня голая. Я не хочу больше видеть никаких препятствий в виде одежды, которые отнимают у нас время.
Мне понадобилось куда больше времени, чем осознать сталь выбивающих слов, пропустить их через каждую клетку натянутой нервной системы, залиться краской смущения и натурального отчаяния, которое совсем не аукнулось последующей сладкой дрожью.
- Правило второе. Запомни эту позу, она основная. Я готов дать тебе поблажку, пока твои колени не придут в норму. Если это вызывает сильный дискомфорт, ты мне говоришь и не играешь в великомученицу. Это понятно?
Я все еще придавлена правилом номер один. Незаметно, как мне кажется, качаю головой в немом протесте. Я не хочу, что за на фиг? Все это у меня уже было, я только начала верить, что закончилось, как страшный сон! Он не замечает моего состояния, продолжая припечатывать штампом не подлежащих обжалованию приказов.
- Мне понравилось, как из твоих губ звучит обращение «Хозяин». Как будто вся твоя воля передается мне в одном прочувствованном обращении. Я хочу слышать его постоянно. И учитывая, при каких обстоятельствах ты его так чувственно произнесла, - снова бьющая по ошарашенному сознанию пауза, – я требую, чтобы ты всегда получала мое разрешение на право испытать оргазм, я буду реагировать на него исключительно по своему усмотрению. Кроме того, ты будешь меня благодарить за это сразу по завершении!
Это был контрольный, думаю я, не сумев удержать нервного смешка, но, к счастью, подобная вольность остается без внимания. Захлестывающая боль неприятия и унижения придавливает плечи еще ниже к полу, трансформируясь в одну простую как мир формулу: «Я не смогу!». Это слишком для меня. И кажется, я предельно близка к стоп-слову.
- Вопросы? – скучающий тон бескомпромиссного повелителя моей личной преисподней лишен какого-либо намека на нежность и понимание. Зажмуриваю глаза, ощутив накат подступающих слез. Перестаньте. Вашу мать. Избавьте меня от этого! Если я произнесу первое кодовое слово, это закончится?
Но я его не произношу. Я вообще, кажется, плохо понимаю, что у меня такое есть.
- Голая… я не смогу, наверное. – Беспалова, хватит лепетать невесть что! Одно твое слово, и все закончится, продолжите разговор как нормальные белые люди, причем оба! Но наверное, мою гордость не взорвать никаким ядерным арсеналом. Вот парадокс, униженно щебетать она мне позволяет, а произнести стоп-слово – нет! – Все время… Даже за столом… и…
- На моей территории, я, кажется, ясно выразился.
Улавливаю легкий оттенок ожидания. Но у меня больше нет слов. Вздрагиваю от звона цепи все еще без оттенка возбуждения и предвкушения, забытый страх вырвался на свободу, затопив сухие берега недавней уверенности в незыблемости бархатного Д/с. Команды не следует, и я шиплю от неожиданности, когда его пальцы сжимают мое запястье. Широко раскрытыми глазами наблюдаю, как кисть опоясывает кожаная полоса с неширокими кольцами. Кажется, я понимаю, зачем это… или… почти понимаю?
- Не бойся! – манипуляция с крупной цепью, знакомый щелчок карабина. – Я оставлю достаточно длины, чтобы ты могла их быстро разжать, если будет страшно! Но все равно, говоришь мне, если что-то не так! Ты меня поняла?
Меня не испугала эта мягкая версия оков, я была все еще убита, раздавлена, практически сломлена предыдущими требованиями. Кричала, почти вопила, истекая слезами унижения на ментальном уровне, пытаясь пробить ледяной панцирь внезапного глобального похолодания этим эмоциональным всплеском… Но наверное проще достучаться было до Димы в его не самый благодушный период, чем до Александра сейчас.
- Вытяни руки. Лицом в пол.
Почему я не произнесла больше ни слова, продолжая дрожать от страха и униженно-обреченного отката, беспрекословно выполняя это требование? Щека коснулась холодного паркета, снимая нагрузку с занывшей поясницы, уже закрывая глаза, я ощутила, как в окружающем освещении что-то неумолимо изменилось.
Его шаги, шелест одежды и размеренное дыхание резало натянутые нервы томительным тревожным ожиданием, но я умудрилась не вскочить и не задрожать, когда теплая ладонь надавила на шею, заскользив по выступающим пикам позвонков ласковым движением. На контрасте с недавней психологической ломкой такая ласка могла запросто выбить поток обильных слез, я сдержалась чудом, не препятствуя и не мешая нежному исследованию моего обнаженного тела, смеживая веки до боли в висках в неосознанной попытке спрятаться и закрыться.
Ощущение было… странным. Резкое покалывание точечным замкнутым периметром, похожее на укус и искру бенгальского огня одновременно. Не успела я опомниться или сообразить, что же именно это было, как три вспышки обжигающей мимолетной точечной боли прошили лопатки разрядом пока еще непонятной этиологии. Я попыталась повернуть голову, отметив игру беснующейся тени на полу, и тут же зашипела от новых укусов невидимой шрапнели по абрису выступающих ребер. Боль, которая показалась даже… непривычно-азартной, была недостаточной для того, чтобы я не пошла на поводу у своего любопытства.
Свеча! Вашу мать, расплавленный белый воск! Горячий водопад обжигающих капель, с выверенным до миллисекунды промежутком – перед тем, как обрушиться дождем на мою кожу! Я должна заорать и забиться, наверное, но вместо этого с открытым ртом слежу за широкой белой (явно не хозяйственной!) свечой в его ладони. Пламя превратило ее силуэт в подобие воздушного фонарика, она слегка наклоняется в сторону, подчинившись нажиму пальцев Алекса, и я непроизвольно вскрикиваю от очередных укусов по коже. Мерцание живого огня согревает через эти далеко не ласковые прикосновения, но все настолько непривычно, что шиплю в стиснутые зубы, хотя назвать эту боль неприятной… невозможно! Упираюсь в изгиб локтя лбом, интуитивно понимая, что следует сосредоточиться на этом ощущении, впитать его кожей, прочувствовать до последнего натянутого нерва, пропуская через все сенсорные баррикады, прямо в кровь, до самого сердца… И это даже не сложно. Последующие капли падают, стягивая мою кожу застывающими лужицами, а я не понимаю, почему утихла резкая болезненная отдача – от более высокого положения свечи или от того, что размеренный монотонный промежуток убаюкивает своей цикличностью. Не проходит и пяти минут, как от болевого впрыска под кожу застывающими стяжками восковых капелек по всему телу бегут искры живого огня приливающей энергии, горячих ласковых лучиков которой хватает, чтобы распространиться по телу, зажигая пламенем удовольствия каждый нерв, капилляр и клеточную мембрану! Расслабленное сознание совсем некстати ловит ассоциацию с «лайками» и «смайликами», и я не замечаю, как улыбаюсь в холодный паркет, уже испытывая дискомфорт не от жалящих капель, а от секундного промедления между их падением! Трансцендентное парение прогнало мой страх и униженную плаксивость, я позволяю этой ласкающей эйфории нести себя по течению кристальной воды новых ощущений, даже не напрягаясь и не сопротивляясь, когда сильные мужские руки бережно перевернули меня на спину, разместив скованные запястья над головой. Фактурная тень с единственным светлым пятном бирюзовой рубашки за отсветом слепящего пламени наклоняется надо мной, цепляюсь взглядом за силуэт длинных пальцев перед глазами, как за самую интересную панораму кисти неизвестного художника.
В следующий момент грудь вспыхнула сладким обжигающим пламенем, и я застонала в его губы, скользнувшие неуловимым росчерком по моим скулам. Мерцающее пламя продолжало неистово плясать в его недрогнувшей ладони, обжигая ошеломительным жаром обнаженную плоть моего напрягшегося живота, спускаясь к лобку. Здесь жар стал нестерпимее, острее, и я протестующее всхлипнула, дернув скованные руки над головой.
- Тише, моя маленькая! – пламя свечи колыхнулось в последний раз, ужалив открытые половые губки простреливающей болью восковой капли перед тем, как погаснуть под легким дуновением его губ. Поцелуи свечи застывали на коже, щекоча ее невидимыми стежками, пока я отчаянно пыталась прийти в себя, воссоединив почти потерянную связь с реальностью.
Ноги едва держали, когда Александр осторожно помог мне подняться. Его ладони уверенно нажимали на мои ключицы, позвонки и плоскую впадину живота, счищая восковые капли на пол под моим все еще изумленным взглядом. Уже не было никаких сил удивляться тому, что страх исчез, растаял под жаром пылающей свечи, и я посильнее прижалась к плечу мужчины, когда он подхватил меня на руки. И то, что я обнажена и покорна до невозможности, как и его извращенные правила, перестали иметь какое-либо значение. Я все еще плавала в отголосках ошеломительного ощущения, прелюдии к сабспейсу, который не успел затянуть в пылающие тиски космической бездны, поэтому даже не удивилась, когда оказалась в его комнате, и он опустил меня на постель. Внимательно смотрела, как Алекс медленно избавился от рубашки, потянувшись к ремню брюк, наблюдая за процессом раздевания с релаксирующим интересом. Если бы не прелюдия с воском, я бы сейчас, скорее всего, дрожала и забивалась в угол кровати. Тревога все-таки попыталась напомнить о себе, когда я ощутила всеми мышцами и пылающей кожей вес обнаженного мужского тела на своем, но он был предельно осторожен – минимум давления, лишь слабый оттиск рельефа роскошного пресса на моем животике. Теплые ладони накрыли мои скулы автографом благодарной ласки за то, что я была так великолепна и отзывчива во время одной из вкуснейших БДСМ-практик, - мне не нужно было никаких слов, чтобы понять этот язык жестов.
- Моя девочка такая влажная и горячая! – пальцы беспрепятственно скользнули в вагину, моментально определив сверхчувствительную эрогенную зону внутри, прогладив сжатые стеночки опытной, умелой лаской. Я сдалась на милость своему завоевателю. Окончательно и бесповоротно. Головка перевозбужденного члена так же решительно, бескомпромиссно, без права на милосердие скользнула по разбухшей от прилива крови вульве, исторгнув из моего горла счастливое хныканье. – Ты готова принять своего Хозяина полностью… на всю длину… Сжать своими восхитительными тугими тисками, пока не начнешь сходить с ума от яркого оргазма…
Боже, что он со мной творил в этот момент в полумраке обширной, изысканной холостяцкой спальни? Прожигал мою кровь лазером своего нового логотипа, эксклюзивного бренда, вскипятив кровь афродизиаком сладчайшего безумия всего лишь несколькими словами? Я восторженно охнула, когда член без предупреждения проник в мою истекающую киску одним быстрым ударом, остановившись на миг, давая привыкнуть, растягивая изнутри сладким вторжением. Волна ошеломительного прилива оплела тело дрожью восторга от необычного ощущения, я почти ощутила, как открылась ему навстречу всем своим изголодавшимся существом покоренной альфа-самки в руках абсолютного лидера и живого, близкого сейчас божества. Всхлипнула, ощутив, как он практически вышел из меня – лишь затем, чтобы с последующими толчками снова вонзиться на всю длину серией быстрых ударов. Каждый толчок заставлял меня стонать, извиваясь в тисках его рук, казалось, этой сладкой пытке не будет конца. Боли от резкого вторжения не было и в помине, я сама изумилась тому, как легко приняла его полностью, словно тело покорилось обволакивающему приказу произнесенных слов.
Давно забытые ощущения разжигали извержения тысячи вулканов на моей коже, в каждой подрагивающей артерии, в эпицентре самого сердца, заставляя бедра неистово толкаться навстречу подчиняющей первобытной власти этого мужчины. Каждый далеко не нежный, но такой сладкий толчок внутри суженой от возбуждения вагины сейчас словно выжигал внутри графическую готику клейма принадлежности ему одному, стирая к черту невразумительные граффити прошлого. Откат слепящей, чистой энергии цвета морской воды статическими искрами по тоннелю моей сущности, пронзая тело, навстречу свету и освобождению. Мои пальцы впились в соединительную цепь оков, и это безумие, но чем крепче они держали, впиваясь кожей манжет в беззащитные запястья, тем более свободной и окрыленной я себя чувствовала!
Тугие нити приближающегося оргазма оплели стеночки жаждущего влагалища исступленно-сладким давлением, вызвав неконтролируемую пульсацию внутри… отдачей сумасшедшего желания-возбуждения прямо в мозг, превращая изощренные игры слившихся интеллектов в арену действий без правил под негласным покровительством Эроса. Я едва не заплакала под его пристальным взглядом бескомпромиссного хозяина, когда он остановился в полушаге от того, чтобы вознести меня к небесам на волнах взрыва личной сверхновой.
- Ты моя? – Я едва внутренне не взвыла от этой извращенной паузы-наказания, умоляюще распахнув налившиеся слезами глаза навстречу темно-зеленому от страсти омуту двух глубоких озер. Даже лишившись защитного костюма-маски, совершенно обнаженный, он держал в своем кулаке мою волю, свободу и откликнувшуюся на сладкий тоталитаризм обладания сущность. Единое замкнутое биополе, наш новый мир, наши переплетенные эмоции и чувства достигли своего абсолюта настолько, что я понимала сейчас со всей отчетливостью: он нуждается в этом еще сильнее, чем я в подчинении и сбросе ответственности, и мой отказ сейчас причинит ему боль.
- Ваша, - выдохнула в изгиб плотно сжатых губ повелителя моего желания, тела и души, зажмурившись от переполнивших чувств. Толчок перевозбужденного члена на полную глубину медленным, искусным закреплением своей безоговорочной победы вновь заполнил сознание искрами бушующего восторга.
- Не смей закрывать глаза и уходить в себя, никогда больше! Теперь ты полностью… Окончательно моя!
Теряю контроль, толкаясь вперед, принимая все жаждущим поглощения телом и немым криком покорившегося сознания. Толчки окончательного подчинения, завершающего пика обладания разрывают стеночки вагины сладчайшей дрожью, тисками наверняка болезненного сжатия перед тем, как взорваться…
Я не могу, у меня не поворачивается язык назвать это оргазмом! Это выстрелы на поражение разрядами Эйфории с самой большой буквы, сжатие необъятного космоса перед рождением Вселенной, это гребаная теория Большого взрыва! Мой крик гаснет в его губах, когда новая волна… вашу мать, еще одного оргазма обволакивает напряженный член моего мужчины изнутри усилившимися тисками! Тело пронзает мощная судорога, пока гаснет свет перед моими глазами приливом крови к напряженной сетчатке, с последними затихающими нотами ошеломительного потрясения. Я не соображаю и не осознаю, что слышу такой же точно крик, как и мой собственный… нет. Это, скорее, хриплое рычание удовлетворенного хищника! Сверхчувствительная кожа транслирует в мышцы пресса разряд сладкого тока от щекочущих струек эякулята, когда Алекс, остановившись в самый ответственный момент, кончает мне на живот. Несколько терпко-горьких капель все же долетают до моих губ, и я жадно слизываю их подрагивающим языком, ничего не соображая и не задумываясь о том, что же именно делаю.
Тепло его щеки на моей согревает, расслабляя, успокаивая… От моих ненормальных конвульсий во время оргазма кожаный браслет соскользнул с правого запястья, минуя узкую ладонь, и я, пользуясь правом этой свободы, поддаюсь бесконтрольному порыву, чтобы запустить ладонь в его волосы с тонкими нитями жемчужной седины на висках, пройтись мягким, нежным поглаживанием, успокаивая, выравнивая его хриплое дыхание, стремясь передать весь заблокированный потенциал щемящей ласки через это прикосновение. Кто сказал, что рабыня не имеет права делать это для своего Хозяина? Я буду продолжать, даже если меня за это сейчас же высекут ремнем или каким-нибудь кнутом - киньте в меня камень, если вам это не нужно сейчас!
Спустя несколько минут захват его сильных рук поднимает меня на ноги, перед тем как прижать к себе, расстегнув крепления оставшейся манжеты. Счастье переполняет меня, топит в своих прибрежных ласковых волнах, хочется замурлыкать, подобно сытой породистой кошечке и, когда мои ноги касаются дна душевой кабины, упираюсь ладонями в стену, выпятив назад попку, не желая терять оттиск его тела на своем ни на минуту.
- Ты нарушила правила, дерзкая саба.
О чем он? Пытаюсь повернуться, но хватка на затылке удерживает посильнее воображаемого ошейника.
- Ты не получила разрешения на оргазм и, кроме того, забыла меня поблагодарить!
До меня не сразу доходят его слова. А когда доходят, сжимаюсь от какой-то непонятной обиды и несправедливости. Не поблагодарила? Как вы могли не расслышать, не прочувствовать всю глубину моей благодарности в прикосновении, эликсире затопившей нежности, биении сердца, - причем тут сухие шаблонные слова?
Только что я летала так высоко, обнимая теплые звезды, а сейчас мне просто больно. Струи теплого душа обрушиваются сверху, смывая две одинокие слезинки, покатившиеся по моим щекам.
- Я буду наказана? – голос дрожит. Он не отвечает. Долгие, мучительно долгие секунды пугающего ожидания вердикта, перед тем как изумленно охаю, ощутив, как головка твердого члена вновь прижимается к моему тесному входу, дразнящим движением поглаживая расслабленную вульву, которой не хватало этого прикосновения, чтобы вновь набухнуть приливом желания близости. Страсть нокаутирует недавнюю обиду и легкий испуг, привычно заполняя кровь своим алым мерцанием.
- Мне бы следовало это сделать… Только, боюсь, желание брать тебя и иметь до изнеможения делает наказание отстроченным во времени, моя горячая, ненасытная саба!
Физически ощущаю, как затрепетали стеночки вагины, выбросив гейзеры сока ответного желания. Кажется, я люблю его в этот момент, почти люблю и больше не замечаю ничего вокруг, раскрываясь лепестками возбужденной киски, вбирая в себя головку эрегированного члена, не делая никаких резких движений, потому что есть одно лишь беспрекословное право брать меня и трахать – его!..
Где-то очень глубоко, на задворках моей души, придавленная, почти расплющенная прессом новых ошеломительных ощущений и зарождающегося чувства, беснуется Тьма. У нее глаза цвета черного эспрессо, у нее несовместимые с жизнью сквозные ранения, но она, сука, все равно рвется к жизни, рыщет в потемках, наблюдая издалека за плавающими огнями северного сияния, которые не может достать рукой. Она потерялась между мраком и надеждой на свет, ей никогда не вернуться больше в прежний мир, хотя да, она пытается. А я слишком счастлива, чтобы заколотить ржавые гвозди в купол ее саркофага. А может, дело совсем в ином.
Может, все это больше не имеет абсолютно никакого значения!
Глава 21
Она грубая. Шершавая и неудобная. При одном ее виде воображение выписывает штрихи пугающих ассоциаций с кровоточащими ссадинами и пережатыми до онемения конечностями. Единственное, что хоть как-то смягчает отталкивающее впечатление – ее красный цвет, который неожиданно приятен глазу.
Она не обещает немедленной боли, как от ремня или же от стека. Такую Эля запечатлела на той самой фотосессии с подвешенной моделью? Непроизвольно дергаю плечами. К подвесам я точно не готова, выкрикну стоп-слово так громко, что разлетятся все птицы в окрестностях его загородного владения. Откуда такая умиротворенная абсолютная уверенность, что оно мне сегодня не понадобится?
- Ты готова? – приглушенный тембр с греховно-соблазнительными оттенками накрывающей власти запускает уже знакомые спирали живого пламени по сплетениям нервов и эмоций. Они проникают в каждую клетку, не оставив шанса контрлагерям обреченной на провал капитуляции, смягчая свою агрессию выстрелами алой эйфории в распускающиеся крылья. Они будут трепетать даже в объятиях грубой дратвы, умножая ощущения, раскрывая, заполняя кровь безграничным доверием к этому мужчине, который в данный момент держит в своих руках мой перевернутый мир, исцеляя его своими прикосновениями.
И кто сказал, что методы исцеления всегда безболезненны и соответствуют исключительно твоим желаниям? Ты поймешь это позже, может, уже совсем скоро, пока же еще доверие борется с осторожностью и робким страхом нового погружения.
С ним я избегаю произносить какие-либо слова, делаю это, когда требуется немедленный ответ, где не прокатит язык жестов. Сейчас же мне достаточно просто кивнуть. В плену его спасительной тьмы я готова на многое, движимая одним желанием – познать эти грани, вскрыть их, выпустив собственных внутренних демонов на свободу.
Звуки от уверенных шагов по паркету – он никогда не торопится. Колени отзываются мимолетной болью на его приближение, женская сущность все еще протестует, сопротивляется захватчику, хотя уже заведомо готова сдаться и расслабиться. Просто так положено. В движении и сопротивлении, отчасти, жизнь. Двигатель. До тех самых пор, пока ты не пустишь в нее кого-то иного – и тогда вашей объединившейся энергии хватит даже для того, чтобы завоевать мир. Надо так мало: просто принять его власть и остаться той, кем ты всегда хотела быть – маленькой, бессовестной и ранимой птичкой под крылом его защитного поля, лишенная какой-либо ответственности за свои поступки. Выбирала не ты, ты сделала все, что могла. И поэтому за капитуляцию никто не осудит. Тонкие игры разума и психологии не исследованы и не поняты до конца, но именно они раскрыли твои крылья. И совсем скоро они не будут мерцать алыми отблесками. Нет, совсем скоро они будут сиять алым свечением вне зависимости от времени суток.
Его дыхание на моей шее в унисон с прикосновением грубой веревки к талии, до рефлекторного сжатия мышц пресса и легкого напуганного всхлипа. Я бы рада избавиться от подобной реакции, ощущая, как внутренне сжимается он сам, легкий намек на расстройство и сожаление, которое моментально скрывает стальная маска настоящего доминанта. Это и не маска вовсе, я уже успела в этом убедиться. Как эти две сущности уживаются в таком потрясающем человеке, не конфликтуя между собой а, наоборот, дополняя друг друга?
По тактильному ощущению бондажная веревка не такая грубая, как могло показаться визуально. Ее прикосновение скорее ласковое, чуть придавливающее, согревающее, в отличие от цепей. Еще один виток ложится на линию выступающего рельефа нижних ребер, чувствую кожей, как затягивается фигурный узел за моей спиной. Щелчок – предположительно, ножниц - и очередная петля стягивается под грудью, завершая свою миссию быстрым узелком по пику позвонка.
Он не произносит ни слова. Молчу и я, слова сейчас абсолютно не нужны. Уже привычный виток ложится поверх груди, достаточно высоко, чтобы не передавить молочную железу, новый узелок более резкий и ощутимый. И все равно, несмотря на это, по телу бегут реки пока еще не разогретой до максимума лавы, увлажняя изнутри всплеском ненасытного желания от его близости и пальцев, которые едва задевают кожу теплыми росчерками.
В шибари есть что-то от магии. В вымеренном течении секунд, в зависших временных петлях пауз перед новым витком, в закреплении заклинания быстрыми узлами, ловцами чувств. Узор веревочных отрезков расцветает рунами в сознании, они уже начали свое действие, запустив самую древнюю программу отношений мужчины и женщины (они увидели свет в те времена, когда подчинение своему мужчине бежало в крови каждой девушки). Ловлю себя на мысли, что ни разу не вздрогнула, хотя затянувшиеся узелки сложно назвать нежными. Покорно опускаю голову, подчиняясь нажиму ладони Алекса, жмурюсь от тепла пальцев, скользнувших вниз по позвоночнику в суховатой благосклонной ласке заботливого и непримиримого Хозяина, повелителя своей нежной рабыни и ее воли. Так кратковременно, что непроизвольно сжимаю губы от внутреннего несогласия с очередной остановкой.
Секунды кажутся вечностью, прежде чем он обходит меня со спины и опускается рядом на одно колено. Неизменный синий костюм в тонкий рубчик, чуть ослабленный узел галстука, непроницаемое выражение еще не окончательно потемневших глаз. Внутренне подаюсь навстречу его ладони, огладившей скулу и задевшую чувствительные рецепторы верхней губы.
- Опусти глаза в пол. Или ты забыла, что я тебе запретил?
- Простите, Хозяин, - протокольный этикет произносится легко, естественно, подобно вдоху и выдоху. Мне не страшно, я заинтригована и расслаблена, поэтому беспрепятственно позволяю свести собственные ладони вместе и покорно опускаю взгляд в пол. Линии паркета плывут перед глазами, мое единственное спасение - в попытке ускорить застывшее время.
Петля стягивает запястья – вроде бы туго, но это не вызывает дискомфорта. Кажется, от веревки веерной раздачей расходятся невидимые лучи желания и предвкушения… хотя готова поклясться, что всему виной его сильные пальцы. Они со вчерашней ночи лишили меня прежнего покоя. Хочется вобрать их губами на полную длину, приласкать языком, задержавшись на сгибе фаланги, скользнув по отполированной глади ухоженных ногтей с легким озорным прикусом кутикулы. Но, согласившись быть с ним, я согласилась и на его правила, которые больше не подлежат обсуждению. Глаза в пол – по умолчанию, недопустимость каких-либо вольностей, и, как бы сильно не колотило желание наблюдать за техникой обвязки моих кистей, мне приходится изучать рельеф паркета.
Узлы намеренно затягиваются грубыми рывками, но, поскольку не причиняют боли, это не имеет никакого значения. Опускаю связанные руки на сомкнутые колени, оставшись снова одна, мучиться ожиданием предстоящего… не от страха или волнения, а лишь оттого, что паузы воруют у меня его присутствие!
- Руки выше! – подчиняюсь властному голосу, не без удовольствия отметив, что натяжение веревки стало ощущаться по-иному. Узлы накрыли позвонки, и это ненавязчивое трение-давление отдалось пульсацией в подрагивающей вагине. Сложенный вдвое отрез гибкого девайса для фиксации захватывает петлей мои связанные запястья, чтобы разделиться на ключицах на два независимых отрезка. Боковым зрением отмечаю, что она очень длинная.
Горячая волна накрывает снова, когда его пальцы прикасаются к коже, вплетая новую веревку в опоясывающие тело петли, формируя два новых узелка рядом с существующими. Я заворожена этим действием настолько, что непроизвольно прикусываю губы, теряя прикосновения. Соблазн повернуть голову, чтобы увидеть, чем он занят за моей спиной, велик, но от попытки пошевелиться… я не могу в это поверить, но впившиеся в тело путы сотрясают приливом бешеного возбуждения! Оно рассыпается бриллиантовыми искрами по сплетениям мышц, усиленное новым росчерком его пальцев ниже спины, которые скользят к межъягодичной впадинке, чтобы тут же перекрыть уязвимую промежность натянутым давлением веревки.
- Привстань на коленях и раздвинь ноги, сейчас же!
Сразу столько раздражающих, возбуждающих факторов! Грубоватая ласка веревки, тепло его сильных пальцев и звенящая власть хриплого от ответного возбуждения тембра! Мужское желание окутывает своим защитным биополем, заставляя приоткрыть ротик в попытке поймать глоток кислорода и унять шум в ушах от подскочившего вследствие возбуждения давления. Я не замечаю холодного металлического прикосновения к перевозбужденным пылающим губкам до тех пор, пока настойчивое нажатие, скольжение по обильной смазке моей истекающей желанием киски не прогоняет беспечный полет по волнам эйфории.
- Что это? Я…
- Не дергайся! – его шепот обжигает мое ушко. – Расслабь мышцы, тебе нечего бояться!
Сейчас это меня не убеждает, я инстинктивно сжимаюсь, не желая вторжения чужеродного предмета внутрь. Кажется, протестующее всхлипываю, не замечая, как губы Александра нежно прикасаются к моему затылку в успокаивающей ласке.
- Тише, моя смелая девочка… Больно не будет… Доверься мне, и ты получишь взамен гораздо больше! – Сильные ладони скользят по напряженным плечам, забирая страх, задевая крылья и расцвечивая их привычным алым огнем доверия, уверенности и сладчайшей неги.
- Что это… - захват пальцев поверх яремной венки с ненавязчивым наклоном назад, поцелуй в уголки губ с транзитом успокаивающего эликсира.
- Путь к твоему раю. Никакой боли… Сегодня только удовольствие. Твое!
Время снова зависает, выравнивая своим хладнокровным нейтралитетом биение напуганного сердечка, позволяя окончательно успокоиться в сильных ладонях своего мужчины. Сладкая пульсация в области давления узелков возвращается, вытесняя незадержавшийся психологический холод, прежде чем решительно киваю, готовая продлить сладкую пытку желанием. Непроизвольно закусываю губы, преодолевая секундный дискомфорт холода стального прикосновения бондажных стрингов ( их название я узнаю позже), ощущая каждой клеточкой дрогнувшей вагины неумолимое вторжение стального шарика. Только сейчас могу оценить искусно замаскированные запреты Александра «не смотреть» и «не шевелиться» (любопытство всегда было для меня одним из сильных пороков), не остается ничего другого, кроме как залпом, до дна, пить эти необычные ощущения, прочувствовав, как чужеродный металл быстро впитывает тепло моего тела, заменяя дискомфорт теплом возбуждающей наполненности.
Не успеваю привыкнуть и раскрутить по нарастающей первые витки спирали чувственного удовольствия, как ткань веревки грубовато врезается в промежность, прямо поверх нежнейших складочек, накрыв клитор стягивающим вакуумом и протолкнув цилиндрический штырь телескопического девайса еще глубже посредством сильного натяжения.
- Закрой глаза! – губы Алекса скользят поверх моих, успокаивая, снимая всхлип неожиданности и изумления. Пытаюсь поймать их, не в состоянии сопротивляться жажде немедленного поцелуя, и едва не всхлипываю снова, когда он отстраняется. Ничего не происходит просто так, его воспитательные методы иногда даже слишком безжалостны, вот как сейчас. Проблеск счастливого облегчения от росчерка пальцев по животу, но тут же понимаю, что это действие лишено подтекста намеренной ласки… или же оно должно таким казаться! Веревочка продавливает кожу, натягиваясь до режущей сладости по налившимся половым губкам и пульсирующему клитору, я с трудом удерживаюсь от искушения незаметно приоткрыть глаза, чтобы наблюдать за плетением узлов по центру опоясывающего тело веревочного обруча. Александр затягивает их резко, эффектными рывками, которые не причиняют боли, но режут нервы легким испугом от подобной внезапности. Там, где новорожденные узелки слегка впиваются в кожу, вспыхивают очаги приятного волнения, отдаваясь эхом в пальчиках ног и пульсирующей вокруг металла вагине. Когда завязан последний, четвертый, я с изумлением ощущаю, что мои бедра мокрые от собственных соков. Подушка, наверное, тоже. Нагретый металл внутри словно пульсирует в унисон с судорожными сокращениями перевозбужденного женского естества, посылая разряды сладкого предвкушения по всему телу. Глаза к этому времени застит красной пеленой плохо сдерживаемой страсти, желание отключает здравый рассудок – я готова кинуться ему в ноги, чтобы умолять продолжить, подвести к долгожданной разрядке, и плохо понимаю, как мой мужчина может оставаться таким невозмутимым и хладнокровным при виде обнаженной связанной девушки, которая готова извиваться на полу от ноющего желания? Меня даже не пугает мысль о том, что он может взять меня тем способом, после которого я едва не потеряла рассудок… Мне даже кажется, что в этот раз боль усилит удовольствие в тысячу раз!
Попытка поерзать, сбросить чары возбуждения отрезана более агрессивным давлением узлов с какой-то новой, совсем незнакомой инъекцией в нейроны напрямую еще более безумного желания в унисон со сбившимся дыханием. Открываю глаза, забыв про все приказы, пытаюсь поймать последнюю нить его взгляда, в поиске ответа на вопрос о том, почему мое тело так реагирует на простое узелковое плетение.
- Расслабься и отдайся этим ощущениям! – глубокий поцелуй с порхающим поглаживанием, усиливший сладкое томление в несколько раз, прежде чем губы обдает легким охлаждающим бризом потери присутствия моего мужчины. Непроизвольно веду кончикам языка по контуру, слизывая тающее прикосновение, испытав легкий укол обиды оттого, что меня бросили. У него свои игры, и в этом Алекс будет верен себе до конца. Затуманенным от бьющего в виски возбуждения взглядом наблюдаю, как он неторопливо, словно забыв напрочь о моем присутствии, опускается в кресло. Картинный вариант с бокалом коньяка уже в который раз заменяет стакан воды. Не знаю, каким именно образом, но это действует на меня мощнейшим катализатором доверия к человеку, который даже в мелочах держит сессию под своим контролем.
- Чувствуешь, как они впиваются в твою кожу, распространяя по телу желание быть взятой… Отдаться мне без остатка? Как тебя затапливает лавиной приятного удовольствия, ты не можешь понять, в чем именно его сосредоточение?
Я не знаю, что именно в который раз уже прожигает мне кровь – давление веревки, полное расслабление… или его голос, наделенный способностью вскрывать вены без единого прикосновения? Яркая вспышка моментального восторга расплывается над впадинкой лобка, достав шрапнелью бесконтрольного вожделения даже изгибы скул. Непроизвольно свожу колени, застонав от натяжения веревки и движения шарика внутри себя. Каждая попытка сменить позу похожа на ветер, развевающий пламя возбуждения. Я не понимаю, решительно не понимаю, почему так происходит, откуда такой прилив сладкой, но беспощадной неги, если он ко мне даже не прикасается больше? Может, все дело в его уникальной способности трогать сердце одним своим глубоким, вдумчивым взглядом?
- На теле человека есть как болевые точки, так и зоны, отвечающее за сексуальное возбуждение посредством даже самой незначительной стимуляции. – Зачем, ну зачем сейчас читать мне лекцию спокойным тоном невозмутимого профессора? Я все равно не вспомню о ней спустя пять минут! – Правильное расположение узлов, как и их особая техника…
Меня выгибает внезапной судорогой обжигающей волны по разгоряченному телу. Пришедшие в движение узелки впиваются в очаги сосредоточения желания под внимательным, испытывающим взглядом Алекса. Мне не важно уже, что именно он говорит, сам тембр усиливает неуемную пульсацию между сомкнутых ножек, которые я умудрилась свести, изгибаясь в своих путах.
- Закрой глаза и позволь им самим сделать свое дело! Просто закрывай глазки и дай этому ощущению заполнить тебя до самых краев…
В этот раз я не могу сдержать стона. Кричу, кажется, в голос, ощутив пожар перевозбуждения во всем теле, далеко от мест прикосновения веревок. Стальной шарик внутри пульсирующей вагины, кажется, увеличивается в размере, растягивая самую чувствительную точку, приумножая ее уязвимую пульсацию в тысячи раз. Каждый укус впивающейся в кожу бондажной веревки царапает легкие росчерком развратного, обезумевшего предвкушения.
Мне ни к чему много времени. Надо просто закрыть глаза и послушаться своего хозяина, отдаваясь этим ощущениям, отставив привычку все контролировать и разбирать по составу. Мне не надо было пытаться угнаться за приближающимся бесконтактным оргазмом… мне надо было перестать это делать, чтобы он не заставил себя ждать!
В такие моменты исчезают границы. Я не замечаю глянцевой прохлады паркета, на который сползла в бешеном желании погасить жар пылающей кожи. Ничего больше не имеет значения, кроме сжатого внутреннего бутона, готового раскрыться в один резкий взрыв-хлопок. Стимуляция беспощадных узелков вытесняет бархат слов мужчины мелодичным перезвоном в ушах, бежит в венах вместо крови неудержимой горной рекой сжигающего удовольствия, сводя внутренние мышцы бедер в спираль вспомогательной судороги. Горизонт закрывает алое зарево приближающейся волны, которая ускоряет свое наступление с каждой пролетевшей секундой, и впервые до одури хочется бежать ей навстречу – но узелки привычно держат, приближая извержения вулканов на моем теле. До тех самых пор, пока мир не замирает миллисекундой тишины на пороге… Именно Большого взрыва!
Он накрывает с головой, резко распуская стянутые в узлы перенапряженные мышцы с пульсирующей инъекцией отката набежавшей волны вместе с гортанным криком, расплавившим голосовые связки и способность осознавать происходящее. Эти фееричные сжатия наделены такой силой, что сдержать эмоции нет никакой возможности! Всхлипываю в перерывах между протяжными стонами-криками, захлебываясь в волнах приумноженной эйфории до последнего сжатия потрясающего оргазма… Не замечая ничего вокруг… Но и не удивляясь, ощутив хватку ладони на затылке.
Он больше не произносит ни слова. Просто поднимает за волосы с пола, грубовато и одновременно бережно – а может, на волне последних затихающих толчков я не замечаю боли. Открываю все еще затуманенные оргазмом глаза навстречу его взгляду, способному остановить время… Новая судорога малахитового окраса гасит пламя затрепетавших крыльев, пока я смотрю ему в глаза, и мне кажется, плету невидимую сеть-мост нашего ментального единения. Волна достигает копчика, расплываясь несколькими ручейками вниз, и тут… Новая судорога. Приливная волна, сжатие до потери фокусировки на глазах Алекса, с новым криком в его губы, изгибом в его руках, которые подхватили, не позволив упасть, чтобы плыть против течения второго, внезапно накрывшего оргазма вслед за не успевшим затихнуть первым!..
Я пришла в себя на диване, в кольце его горячих рук, которые превратили теплый плед в нефункциональный элемент. Кожа немного зудела там, где в нее врезались переплеты шибари от моей предоргазмической истерики, саднила в точке соприкосновения с узелками, но мне меньше всего сейчас хотелось разглядывать предполагаемые отметины. После такого сладкого потрясения сон грозился сморить сразу, и было трудно ему сопротивляться. Хотелось говорить, не замолкая, задавать вопросы, не скрывая восторга, но я просто отключилась в его объятиях, подумав о том, что бездарно теряю субботний вечер, поскольку завтра вечером придется снова расстаться до следующих выходных…
Сегодня был прекрасный день. Он начался с самого утра, когда я, выспавшаяся и еще слегка смущенная вчерашним марафоном, потянулась на белых шелковых простынях и открыла глаза. Невольно спрятала под подушку руку, елозившую по постели в поисках тела, которое хотелось обнять, так как на данном этапе подобный жест собственницы показался сильным даже для меня.
После вчерашнего я еще могла смущаться?! После капель горячего воска, четырех оргазмов, готовности принять уготованную роль мое личико окрашивалось румянцем? Это я смеялась в душе, брызгая в глаза водичкой из сложенных ладошек, намеренно оставив дверь открытой? Это я обиженно надула губки, выпрыгнув из ванной в одном полотенце поверх талии, на восхищенно-умиленный взгляд Алекса? Я шутливо вырывалась из его объятий и уворачивалась от поцелуя, который жаждала ощутить, пряча счастливую улыбку за маской растерянной девчонки? А еще бесхитростно скрестила руки на груди, чтобы изобразить дискомфорт от холода - такая вот хитрость, и уже в следующий момент трепыхалась в рукавах его рубашки, прижавшись к груди, пока он ловко, как пушинку, подхватывал на руки, чтобы унести в мою комнату…
- Одевайся, - прервав долгий поцелуй и отпустив мои запястья, заведенные за голову, мягко распорядился Алекс. – Я пока сварю кофе и приготовлю легкий завтрак.
- А мне можно? Вы же запретили… - я все еще помнила вчерашнюю ночь и холодные приказы, отданные безапелляционным тоном, от которых даже сейчас по позвоночнику скользила ментоловая изморозь. Что-то меняется в глубине его пристального взгляда, я бы назвала это кратковременным испугом – только такие мужчины не умеют бояться в принципе.
- Я запретил это во время сцены! Ты подумала иначе?
Мне приходится слегка оттолкнуть его, чтобы опуститься на кровать, которая никогда не будет использована мной по назначению в этой комнате. Головокружение постепенно таяло, минуя стадию облегчения и перетекая в кисею умиротворяющей нежности с оттенком благодарности. Ее не могло смутить даже напоминание о том, что утром я проснулась абсолютно счастливая, и выполнение установленных правил меня не пугало.
- Честно говоря, да. Вчера именно так показалось.
Сегодня мне легко об этом говорить. Открываясь, доверяя мужчине, к которому уже всколыхнулись в глубине души проблески чувства, не похожего на признательность и симпатию; перекладывая на него ответственность как на сильнейшего, того, кто знает, что с ней делать. И никогда не нарушит.
- Тем не менее ты мне не возразила. Не произнесла стоп-слова. Хотя я знаю, что несколько раз ты хотела это сделать. Почему промолчала?
Если бы я сама могла ответить на этот вопрос, прежде всего, себе! Пытаюсь воспроизвести в уме заранее заготовленную речь, но в этом нет необходимости – он уже проник под мою кожу, считал код потаенных мыслей и эмоций, теперь достаточно взгляда, чтобы прочитать и избавить от необходимости подбирать осторожные слова.
- Сколько раз мне нужно тебе повторять, что ты не должна терпеть и молчать, если какое-либо действие для тебя малоприятно? Почему ты думаешь только о том, как меня не обидеть, забывая о себе? Тебе это кажется настолько трудным?
Несмотря на слегка обвинительную интонацию, я не чувствую себя пристыженной девчонкой. Александр подходит ближе, и мои ладони, подчиняясь запалу бурлящих эмоций, обвивают его поясницу. Трусь щекой о выступающий кубик великолепного торса, сама не понимая: то ли осмелела от развязанных отменой правил рук, то ли это все идет от самого сердца, вокруг которого наворачивает круги ослабевшая, до конца не оклемавшаяся, но такая же настырная сука на букву Л. Счастливо жмурю глаза, когда его ладонь опускается мне на волосы осторожным поглаживанием.
- Не надо провоцировать меня на тест твоих пределов. Хоть раз я хочу его от тебя услышать. Искренне, без игры и попытки мне угодить. Не надо ждать усиленного дискомфорта, любое волнение или сомнение – ты говоришь! Мы договорились?
- Я соблюдаю правила, - даже не лукавлю, вчерашний испуг сегодня кажется несущественным и не достойным внимания. – Не было ничего такого, с чем бы я не справилась…
Отрывистый поцелуй в макушку – с сожалением слышу шум его затихающих шагов, не желая открывать глаза, запоминая, смакуя и продлевая это ощущение. Уже тогда ожидание вечера заставляло кровь кипеть, а крылья – распускаться, оживая яркими красками.
Я никогда не думала, что с таким мужчиной, как Александр, это возможно. Не подходить к плите, потому как он сам умудрялся создавать там гастрономические шедевры (слава богу, на этом его сходство с Димой заканчивалось), позволять заботиться о себе в мелочах – от легкого массажа уставших плеч до долгих душевных разговоров, во время которых я получила много ценных жизненных советов, разглядела те линии поведения, до которых бы никогда не додумалась сама. Мне уже тогда хотелось во многом соответствовать его высокому уровню, и я подсознательно делала все, чтобы вызвать его гордость, но – не теряя при этом свою. Чувствовала ли я сейчас, что наше совместное будущее – не плод заезженного штампами воображения, а свершившийся факт? Может, на подсознании. Просто я остерегалась заглядывать настолько далеко.
В преддверии вечера, положившего начало моей любви к шибари, мы непроизвольно, не сговариваясь, устраняли все грани, законы и догмы. Он умел быть разным, чувствующим, понимающим, таким нежным и властным одновременно. В этот вечер мы, устроившись на удобном диванчике просто смотрели фильм, сюжета которого наверняка не запомнил никто из нас. Этот диванчик спустя несколько часов перешел в атрибут сессионного плацдарма. Боялась ли я его после прошедшей ночи? Я имела все основания. Только врожденная эмпатия шептала о безопасности слишком настойчиво, убаюкивая тревогу, сплетая в запутанный кинбаку нити нашего ускорившегося слияния и проникновения друг в друга.
На следующее утро, которое началось совсем иначе: с восхитительного пробуждения от поцелуев Алекса, и завершившееся феерическим сексом, мы все же отправились на давно запланированную, но так и не реализованную прогулку на квадроциклах. Преодолеть легкий ступор водителя-дилетанта оказалось куда сложнее, чем я думала - где-то только час спустя перестала путать от волнения «право» и «лево».
Последние дни солнечной золотой осени радовали глаз абсолютно равномерным ковром пожелтевшей и начавшей опадать листвы. Зеленые островки напоминания об ушедшем лете практически не встречались, и багряный купол лесополосы, накрытый пологом ослепительно голубых небес, создавал чарующее впечатление и желание любоваться последними осенними красками до бесконечности.
Еще не понимало сознание зловещего подтекста цветов украинского флага, который скоро будет развеваться на киевском Майдане, и где получат ранения двое студентов нашего вуза, а хороший знакомый Елены останется навсегда в списках пропавших без вести. Именно под этой кровавой звездой хаоса во имя свободы начнется наша история, одновременно со страхом за будущее и жизнь друг друга, который не позволит сплетению двух судеб разорваться. Правду говорят, что трудности только закаляют настоящее чувство?
Сейчас же я просто наслаждаюсь прекрасной панорамой полуденных небес глубокой лазури, золотом леса с прожилками красной листвы осин и рябин, забиваю карту памяти телефона сотней фотоснимков – на них листва иного окраса будет напоминать пятна крови при распечатке… Но тревога гасится, списывается на что-то иное, значения чему сегодня не подобрать. И это хорошо, потому как я не лихачу на ухабах, справляясь с несложным управлением так напугавшего недавно квадроцикла, хотя есть желание обогнать Алекса и показать ему язык… и знаю точно, что мне за это, в который раз, ничего не будет!
Мне так быстро надоедает этот опыт вождения, и я кричу от радости, заметив широкую полянку с усыпанным золотой листвой рытвиной, ведущей к оврагу. Алекс благосклонно улыбается на мой детский восторг той самой улыбкой, которая не так давно растопила сердце до основания. Умиление, нежность, и какой-то новый взгляд. Так смотрят на самых дорогих людей, родителей, детей, или же… Я боюсь давать свободу этой мысли, которая так некстати завладела сознанием, добираясь до самого сердца! Если я в это поверю, а жизнь вновь уронит о камни, можно уже не собрать позвонки в прежнем порядке.
- Тебе стоит подумать о том, чтобы получить права! – Слежу за его ладонями, которые как раз стягивают укороченные кожаные перчатки, и меня уже в который раз завораживает самый обычный, лишенный сексуального подтекста жест. Перевожу взгляд на все еще изогнутые в теплой улыбке губы. Так со времен основания земли выглядят влюбленные мужчины? Нет, не смей даже думать о такой вероятности, принимай происходящее, не анализируя и не разбирая на составляющие, Юля! Целее будешь! Тебе ли не знать, на что способна любовь таких мужчин, как он?
Александр слегка сводит брови, фиксируя изменение моего настроения. Но кратковременное сомнение погашено и, чтобы замять неловкость, подбегаю к валу скрытого почти наполовину опавшей листвой оврага.
- Я сейчас скачусь вниз и… без всяких прав! Вы со мной?
Вскрикиваю от неожиданности, когда он в два широких шага оказывается за моей спиной и обнимает за плечи, заставляя стоять на месте.
- Не вздумай, там ручей и камни! Как в детстве находили управу на такого очаровательного чертенка, а? – Вырываюсь из хватки, казавшейся стальной, отбегаю на несколько шагов, привычно зачерпнув охапку желто-красной листвы. Ну и что? Что вы мне сделаете? Даже сейчас… Вот!
Хихикаю в кулак, наблюдая за тем, как желтые кленовые пятиконечники скользят по черной кожаной куртке к его ногам и на землю. Все происходит молниеносно. Сжатие рук на моей талии, вспышка яркого голубого неба и вес мужского тела, вдавившего меня в мягкий ковер опавшей листвы за миг до того, как на лицо обрушивается град несдержанных, но нежных поцелуев. Это ошеломительное ощущение затапливающей нежности и глубины просыпающегося чувства! в ответ смеюсь от радости, не успевая отвечать на тепло его губ и скольжение пальцев по контуру лица… Мне хочется прямо сейчас прижаться еще теснее, прошептать в жаждущие уста «давайте расстанемся только утром!», но как же не хочется решать самой!..
Он все же отвез меня домой глубокой ночью по банальной причине – телефонный звонок, прервавший эти нежные поцелуи и разрушивший шаткие мосты единения перед…. Мне казалось… произнесением каких-то важных слов! Утренний рейс на Мюнхен. Двое суток.
Мне нужна была эта передышка. Первый день я не могла вырваться из цепких объятий восторга зарождающейся влюбленности даже на парах, записывая лекции на диктофон и рисуя в конспектах панораму осеннего леса с двумя абстрактными темными фигурками, которые сплелись на фоне золотого увядания в трогательных, совсем не страстных, как выходило из рисунка, объятиях. Никогда не замечала за собой таланта к изобразительному искусству, и он был совсем далек от признанного идеала, только укрепляющуюся связь начала захватывающих отношений разорвать было невозможно.
С институтскими подругами я готова была обсуждать все что угодно, только не это. Примечательно, что они этого и не требовали. Мы все также вырывались после пар выпить кофе, а то и что-нибудь покрепче, в нашем любимом кафе, совершали налеты на магазины и в салон матери Лекси, готовы были до хрипоты обсуждать модные тенденции, светские сплетни и институтские новости, но тема отношений с Алексом стала негласным табу в приватных разговорах. Был ли виной тому недавний испуг Эли или изнеженность Лекси, достоверно не известно. Иное дело - моя Ленка, с которой я возобновила ежедневное общение по скайпу. С ней я всегда могла откровенно обсудить любые темы, и вечер перед его возвращением не стал исключением.
- Это твой мужчина? – Ленка не казалась офигевшей. Скорее, уставшей. Я нажала на подсвеченную синим ссылку, которая и вывела меня на бизнес-сайт с каким-то набором непонятных слов, среди которых знакомым показалось только «инвестиции», «состояние» и цифры. А еще здесь была фотография Алекса на какой-то пресс-конференции с флагами Евросоюза и рядом других, которые я не узнавала.
- Скажи, только откровенно… - приникла к монитору подруга, заглядывая в веб-камеру. – Вот честно. Мне ты можешь говорить все. Это расчет или?
- Это «или», Лена. – Я сама не раз задавала себе подобный вопрос. Рассчитывала ли когда-либо в уме вероятные материальные блага от связи с человеком, который был абсолютно холост (каюсь, это я прогуглила, и очень основательно!) и неприлично богат? Парадоксально, невероятно, противоестественно – но я не могла вспомнить подобного случая.
Восхищаясь машиной Лекси и автомобилями некоторых одногруппников, я иногда представляла себя на месте водителя-владельца, но ни разу не возникла мысль намекнуть Александру о том, что хочу авто… Что ему стоило воплотить мое желание в реальность? Ничего! Он прежде всего был для меня тем, с кем до одури хотелось находиться рядом, впитывая коктейль безопасности и обволакивающей защиты, раскрывать свою чувственность путем смелой и захватывающей любовной игры, делить с ним эмоции, боль и счастье. Чувствовать ответное биение сердца и взлетать еще выше от мысли, что делаю его счастливым.
Разве так было с Димой? Положа руку на сердце, когда я перестала с ним преследовать материальные выгоды? Да никогда! Даже когда лежала в цепях у его ног, часть заблокированного сознания не давала тронуться рассудку, нашептывая, какие дивиденды от чувства вины оклемавшегося зверя можно будет уже совсем скоро поиметь! Здесь же корыстолюбивая «Я» спала крепким летаргическим сном. Моей валютой стали его эмоции и весь потенциал чувственного фейерверка, в котором я никогда не знала отказа.
- Понимаешь. Лен, тут что-то совсем иное. Я словно… Вот представь, как будто с рождения в тебе жили две параллельные стороны, назовем их примерно «светом» и «тенью». Наверное, это не только у меня, баланс добра и зла есть в каждой из нас, просто иногда мы не в состоянии отличить одно от другого. Пока сохраняется баланс, мы стабильны, уравновешены, отвечаем за свои поступки, принимаем решения, опираясь на аргументы от обеих сторон. Но однажды равновесие нарушается. Ты же видела, как было со мной. Тьма получила свое жертвоприношение. Нет, даже не так – он пресытил меня этим мраком до самых краев, не оставив шанса на спасение. Даже когда Дима исчез из моей жизни, Тьма не ослабила своей тирании и продолжала поэтапно уничтожать мой свет. Она почувствовала свою власть, тогда как светлая сторона осознала несправедливый уклад реалий жизни и выбросила белый флаг, ожидая, когда будет уничтожена до последней крупицы.
А Алекс… Понимаешь, в нем словно есть тот свет, который одним переливанием утихомирит мою тьму… вернет баланс этих сил на круги своя. Это так странно и не поддается никакой логике… ведь он такой же точно, как и Дима, нет, он опаснее в несколько раз, но с ним… Его свет вторгается в меня даже через боль… даже через страх, который не покидает временами… когда я с ним, моя тьма изранена. Уничтожена частично, деактивирована… Он как живительный источник, из которого я должна пить глубокими глотками, чтобы никогда не позволить Тьме установить свой диктат… Это чужой свет, но он дает моему силы и приумножает его сияние в тысячи раз! Именно так, Лена! Я сошла с ума? Так же не бывает?
- Ты уверена, что не втрескалась в этого извращенного архангела по самое не могу? – Лена, пожалуй, единственная, от кого мне так легко принимать любую правду. – Ты говоришь о нем, как о спасении, о своем персональном мессии, продолжая терпеть боль, но в этот раз ты реально сама ее просишь. В этом твой свет?
- Нет логики, правда?
- А чувства никогда не признают законов логики. И то, что ты назвала светом, есть, возможно, иная Тьма, только… у нее другой источник. Но, вполне возможно, что программный код его желания стал для тебя именно светом, хотя кого-то другого мог бы уничтожить посильнее Тьмы.
Противный мокрый снег, больше похожий на осколки льда, хлещет по уязвимой коже рук и непокрытой голове, колет едва защищенные колготками ноги ощутимыми укусами, но, похоже, никто из нас этого не замечает в упор. Мы, как два озабоченных подростка, целуемся прямо на академической парковке, и не потому, что вероятные зрители попрятались по кафетериям или затаились в здании вуза (нам на них плевать с высокой крыши), а лишь потому, что двое суток разлуки оказались непосильной ношей для каждого из нас! Белоснежные розы на капоте черного «лексуса» покрыты коркой тонкого стекла от ледяного дождя, взбесившийся ветер оголтело срывает листья с деревьев, некоторые ветви уже абсолютно голые - удручающая картина на фоне сумеречного угольно-серого неба. Его глубокая лазурь осталась в прошлом, таких солнечных дней, как на выходных, не предвидится до зимы, но это не имеет никакого значения, потому что в душе царит жаркое лето и счастливый шум набегающих волн эйфории, без которой сложно было прожить эти долбаные 48 часов!
Замираю на его плече доверчиво прижавшейся кошечкой, когда Алекс бережно, словно самый драгоценный клад, устраивает меня на сиденье рядом с водительским, едва не забыв обледенелые розы на капоте. Слова не нужны никому из нас, и автомобиль, балансируя на скользкой дороге, уверенно мчит домой… да, я уже несколько раз называла его загородный особняк своим домом, потому что только там мои крылья имели возможность раскрываться и расцветать алым свечением!
Сегодня все было иначе. Стоило мне вспомнить правила и начать лихорадочно стягивать с себя свитер параллельно с попыткой опуститься на колени, как Александр прервал эти суетливые движения нежным сжатием моих кистей и глубоким успокаивающим поцелуем. Сегодня, наверное, никому из нас не нужен был формат Д/с отношений. Он показал мне наглядно, как может быть по-иному, окружив нежностью, давно забытой и, казалось, совсем не свойственной такому человеку, как он. За окном бушевала стихия, а я отдыхала от экстрима в обычных объятиях с примесью восхищения и потрясающей ласки, принимая его в себя как можно глубже. Раскрываясь не только телом так сильно, как никогда прежде до этого, но и душой, впуская его в глубины готового сдаться здесь и сейчас сознания. Мы заснули только под утро на лепестках тех самых роз, которые я в разгар секс-марафона раскидала по постели и полу, хотя стоять на коленях сегодня не пришлось…
Когда за окном занимался серый рассвет, я проснулась от непонятной тревоги. Вглядывалась в лицо спящего Александра, стараясь не разбудить, и успокаивала себя тем, что сегодняшняя ночь никакое не затишье перед бурей, а закономерность. Проигнорировав писк интуиции, я скользнула в кольцо его рук и уснула, согретая теплом и ярким Светом внутри меня, который горел все ярче и ярче с каждой минутой, проведенной наедине с ним. Я была настолько счастлива, что даже не рассматривала скорого будущего, и поэтому не увидела приближение кошмара за тихим голосом Иры Милошиной.
«- Поздравляю, Юля, курс можно считать оконченным, но я всегда соблюдаю правило «плюс два». Что оно означает? У тебя есть мой телефон. Многим сложно принять себя новыми, и они по инерции делают ошибки на пути к окончательному восстановлению. Поэтому я тебе помогу. Любые сомнения - ты мне звонишь!»
«- Ира, я все еще до одури боюсь зеркал! Ты мне так и не сказала, что с этим делать!»
«-Ты невнимательно меня слушала. Этот страх в твоей голове. Думай не о себе, а о том, кто будет держать тебя за руку, и не отталкивать при этом! Давай, я тебя поздравляю! Катя! (кнопка селектора), разливай шампанское!»
Мы выходим в приемную, где уже ждет верная секретарь-референт с тремя бокалами и бутылкой, в которой я угадываю «Асти». Алекс появляется в ту же секунду, целует меня в лоб, обняв за плечи жестом собственника. Звон бокалов, Милошина отпивает глоток и миролюбиво улыбается мне.
«- Александр, мне надо пять минут вашего времени! Пройдемте в мой кабинет!»
Моргаю, подавив желание вцепиться ей в глотку, но не трогаюсь с места: открыв рот, слежу, как они уходят. Мой психоаналитик и мой мужчина. Нет. Какая ревность? Я боюсь совсем другого!
«- Что за нах..?.. – перевожу растерянный взгляд на приветливую до оскомины секретаршу. – Это еще зачем? Кого лечат?»
«-Юлия, прошу вас, успокойтесь! Тайна терапии не подлежит разглашению! Госпожа Милошина не станет рисковать своей репутацией… Я могу предположить, что решается финансовый вопрос… Присядьте… Может, воды?..»
Алекс выходит из кабинета спустя минут пять с совершенно непроницаемым выражением лица. Бесчувственная маска киборга последнего поколения с напрочь отсутствующей функцией эмоционального апгрейда. От одного его взгляда – вроде бы ласкового, но непроницаемого – сердце уходит в пятки.
- Юля, поехали домой… - вздрагиваю, когда он присаживается рядом, сжимая мои ладони. – Ты очень сильная. Все закончилось.
Почему сегодня я ему не верю? Улавливаю флюиды беспокойства и внутреннего разлада. Я не могла его разозлить… неужели Милошина все-таки показала ему то, что не стоило видеть – запись сеанса гипноза? Может, что-то произошло? Может, я тут совершенно ни при чем, а он такой же ее пациент… маловероятно, но почему бы нет?
Я растеряна и слегка встревожена, но все же могу забыть о непонятном инциденте спустя пять часов, засыпая в своей постели после приятного вечера в итальянском ресторане. Мне так хочется верить, что Тьма почти уничтожена… Я не хочу заглядывать вперед и ласково приказываю интуиции заткнуться и не трепать мне нервы на пороге рассвета нового романа.
Наверное, я нахваталась от Алекса задатков доминатрикс. Потому что в этот раз шестое чувство становится в позу покорности и прекращает посылать нераспознанные сигналы.
Глава 22
Я зашторила окно - в него оголтело бились хлопья мокрого снега, подгоняемые шквальным ветром, который расшатывал оголенные ветви с почти сошедшей листвой. Ласковая осень за какие-то пять дней превратилась в шквальный ураган, предвестника наступающей зимы. Даже днем пронизывающая сырость минусовой температуры делала пребывание на улице невозможным, и посещение лекций больше походило на краткосрочные перебежки от дома к автобусной остановке, а оттуда - до теплых аудиторий академии. За ночь лужи покрывались тонкой коркой льда, солнце спряталось, отдав правление свинцовой пелене пронизывающего погодного ненастья. Приходилось отказываться от высоких каблуков, на которых я рисковала сломать ноги в ледяной каше тающего и снова замерзающего к вечеру снега, от сложных укладок, которые уничтожал за несколько секунд ветер. Зонт тоже не спасал – ни одни спицы не выдерживали выкрутасов под меняющими направление порывами ветра. Штормовое предупреждение не покидало метеосводок уже который день.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги