Возвращение

Глава 6 Свободная и покинутая

Отобедав у Долгоруких, Ольга вернулась в отведенную ей комнату и прилегла отдохнуть. Она ужасно устала за эти несколько дней и даже не заметила, как и заснула. Просто погрузилась в безмятежный и глубокий сон младенца, сон праведника. И, пожалуй, впервые Ольга расслабилась — она преодолела самый трудный, самый опасный участок пути, и тревоги ненадолго оставили ее.

К побегу она готовилась долго и тщательно, хотя поначалу о возвращении в Россию не помышляла. Но дни шли, Александр не давал знать о себе, и Ольга решила, что он испытывает ее и свои чувства. Она надеялась, что однажды получит письмо со знакомым почерком, и Саша сообщит ей, что он рядом, проездом в Европу, и они смогут украдкой встретиться и пусть на миг воскресить их незабываемые ночи.

А пока она готовилась к свадьбе, покорно и равнодушно перенося утомительные встречи с портным, принимая приглашения на обеды и званые ужины в замке Огиньского. Не то, чтобы Ириней был так уж неприятен, ей была неприятна сама мысль занять место своей умершей при родах сестры. Ириней был некрасив, но обаятелен, и хотя его внешность служила постоянным источником насмешек родовитых полячек — невысокий, кривоногий, с залысинами, он искренне любил ее старшую сестру Марину и души не чаял в маленькой Марусе, названной им в память об умершей жене. Ириней был старше Ольги вдвое, и, несмотря на то, что такой брак не считался неравным, Ольга готовилась принять его, как постриг.

Она зачастила к Иоанне Гродзиньской, морганатической супруге Великого князя Константина, — припадала к ее ногам, умоляла стать ее исповедником. Ольга рассказала ей историю своих отношений с цесаревичем Александром — как она прожила ее сама, а не так, как ее, шушукаясь за спиной Ольги, пересказывали в Польше. Иоанна приняла ее со слезами и убедила оставаться мужественной — ей было известно, какие усилия были предприняты царствующей императрицей Александрой Федоровной, дабы разлучить своего сына с его возлюбленной. Иоанна прекрасно понимала безуспешность любых попыток сопротивляться этой силе и посоветовала надеяться на силу чувства, которые испытывал Александр к Ольге. Надеяться и ждать. И Ольга ждала.

Первые сомнения появились у нее, когда в Варшаве на несколько дней остановился кортеж принцессы Гессен-Дармштадтской Марии-Вильгельмины, направлявшийся в Санкт-Петербург ко двору императора Николая. В честь предполагаемой будущей супруги наследника российского престола при польском дворе был дан большой торжественный прием, на котором присутствовали и граф Огиньский со своей невестой.

Увидев Марию, Ольга почувствовала смятение и нехорошее волнение, которое постепенно переросло в тревогу. Ольга внутренним, женским чутьем поняла, что встретилась лицом к лицу с опасностью, которой не удастся избежать. Ольга занервничала — она принялась осторожно выяснять подробности визита Марии в Петербург, она металась с приема на прием, выезжала на все торжества и, курсируя между светскими болтунами, ловила любые отголоски придворных новостей из России. Писать Наташе она не решилась — Ольга была уверена, что эта записка первым делом попала бы на стол Бенкендорфа, а далее — прямым ходом к царю. И тогда уж ей точно было несдобровать, и даже брак с Иринеем не спас бы ее от наказания.

Но когда состоялось официальное объявление принцессы Марии невестой наследника российского престола, Ольга замыслила побег. Для начала она выправила себе российский документ на имя Елены Дмитриевны Болотовой. Когда-то Наташа Репнина рассказывала ей, что познакомилась с Андреем на балу у его дальних родственников Болотовых. Они не были слишком уж с Долгорукими близки, но родственные связи соблюдали, и поэтому Ольга могла быть уверена, что без приюта и покровительства не останется. Она написала Марии Алексеевне Долгорукой от имени младшей Болотовой — Елены, и та ответила ей согласием принять ее, даже не потрудившись проверить достоверность этого письма.

Следующим шагом стал поиск денег. Втайне от Иринея и своих родных Ольга отправляла с верной служанкой то одно, то другое из своих украшений к еврейским ювелирам. И вскоре у нее набралась сумма, достаточная для того, чтобы рискнуть и отправиться в Санкт-Петербург. Чтобы ее сразу не хватились, Ольга сообщила всем, что уезжает в Краков, навестить своего духовника. На полпути она оставила карету у владельца придорожной гостиницы и велела служанке ждать ее возвращения, а сама пересела на почтовых, имея при себе паспорт на имя Елены Дмитриевны Болотовой.

Иногда ей, правда, казалось, что ее отъезд все же не остался незамеченным, но, возможно, это ощущение подогревалось чувством опасности затеянного ею предприятия и свойственной времени подозрительностью. Но Ольга не могла и не хотела оглядываться — она потеряла способность рассуждать здраво и взвешенно. Оставить Александра под давлением обстоятельств — это одно, потерять его навсегда, без малейшей возможности видеть его в будущем — это другое. Такое будущее страшило ее и подталкивало к решительным, хотя, возможно, и неразумным, действиям. Но Ольга не желала сдаваться — ей было, что терять.

Наконец она открыла глаза и поднялась. За окном рассвело, ровная белизна снега вселяла ощущение покоя и бесконечности. Ольга присела к туалетному столику с зеркалом и принялась приводить себя в порядок. Она вытянула внутренний ящик, где лежали разные дорогие ей мелочи, и взгляд ее упал на завернутый в тонкий шелковый платочек портрет — все от Александра. Ольга едва не расплакалась — а ей-то казалось, что счастье так близко…

Неожиданно в дверь постучали. Ольга вздрогнула и быстро вдвинула ящичек на место. Она встала, поправила волосы и набросила домашнее платье. Потом открыла дверь и ахнула — на пороге стоял Репнин.

— Простите, Ольга, что побеспокоил вас в столь ранний час, но у меня есть к вам одна очень важная для меня просьба.

— Ольга? — пожала плечами Калиновская. — Я уже говорила вам прежде, вы ошиблись, вы спутали меня с кем-то другим.

— Перепутать вас? Вы шутите, наверное? — усмехнулся Репнин. — Да это просто невозможно! Вы Ольга Калиновская, блистательная фрейлина императрицы, первая красавица двора. Прошло не так много времени, чтобы кто-нибудь забыл вас.

— Я никогда не была при дворе! — продолжала настаивать Ольга.

— А разве не там вы познакомились с моей сестрой?

— Я знаю о ней, лишь как о невесте Андрея Петровича Долгорукого.

— Что же, если вы забыли свою лучшую подругу, то, конечно, и меня не вспомните — бывшего адъютанта вашего возлюбленного.

— Я ничего не понимаю, — нахмурилась Ольга. — Меня зовут Елена Болотова, и я вынуждена просить вас уйти, если вы тотчас же не прекратите досаждать мне своими измышлениями.

Ольга попыталась было закрыть дверь, но Репнин помешал ей.

— Послушайте, я не желаю скандала, я всего лишь хочу просить вас об одолжении. Перестаньте притворяться и видеть во мне врага. У меня и так хватает забот — делайте, что хотите, только выслушайте и помогите мне.

— Хорошо, — после некоторого размышления сказала Ольга, — вы можете войти, а я постараюсь понять, чего вы на самом деле от меня добиваетесь.

— Поверьте — ничего такого, что могло бы навредить вам, ибо сегодня мне нет до вас никакого дела. Я отправляюсь стреляться со своим лучшим другом, и мне необходимо сделать последние распоряжения. На всякий случай.

— Дуэль? Неужели прошлое ничему не научило вас?

— Ах, — грустно улыбнулся Михаил, — значит, вы все-таки узнали меня.

— Я? Н-нет… — спохватилась Ольга.

— Оставьте, — махнул рукой Репнин. — Но должен признаться, что тогда я не учел одного важного соображения. Когда ты секундант, дуэль кажется глупостью, мальчишеством, а когда задета твоя честь, честь любимой тобою женщины, ты понимаешь, что иного выхода просто нет.

— Вам нравиться играть со смертью?

— А вам? Разве вы, возвращаясь в Россию тайно, не подвергаете себя смертельной опасности?

— А почему я должна перед вами отчитываться? — насторожилась Ольга.

— Вы полагаете, я спрашиваю у вас отчета? Нет, я всего лишь отвечаю вам на ваш вопрос. Ведь вы вернулись из-за Александра? Вы сотворили эту глупость из-за любви? Бросились в дорогу под чужим именем…

— Появись я под своим настоящем именем, это принесло бы столько неприятностей! И не только мне.

— Вот видите, вы и сами понимаете всю степень риска, которому подвергаете себя и всех, кто невольно оказывается связан с вами. Но дуэль — это между двумя, а вы наверняка попросите помощи у моей сестры.

— Она моя подруга!

— Не ломайте ей жизнь. Узнав о вашем возвращении, она со всем пылом бросится помогать вам. Она такая горячая! Но я бы не хотел, чтобы с ней случилось что-нибудь ужасное. Если кто-нибудь узнает, что Наташа помогает вам, ее отлучат от двора.

— Не беспокойтесь за нее, это только мои заботы!

— Был бы рад, если бы так оно и было, — кивнул Ольге Репнин. — Но, впрочем, дело ваше. Я же хотел просить вас о другом.

— Присаживайтесь, — Ольга, наконец, успокоилась и вспомнила о приличиях.

— Нет времени. Долг обязывает.

— Так дуэль сегодня? — догадалась Калиновская.

— Увы, и я не в силах это изменить. Моя любовь — мой крест. И финал близок.

— Прошу вас, не говорите так. Вы напоминаете мне Александра, он тоже мрачно шутил перед дуэлью.

— У нас с ним один и тот же противник, однако, Александру было легче в сто крат, ведь ему не приходилось целиться в лучшего друга.

— Любовь — это безумие… Но вы говорили о какой-то просьбе.

— Да, — кивнул Репнин и вынул из внутреннего кармана мундира нежный батистовый платочек. — Вы не могли бы передать это одной женщине?

— Кто она?

— Ее зовут Анна. Она живет поблизости, в усадьбе Корфа. Анна Платонова.

— Так это вы из-за нее?.. — поняла Ольга.

— Она обронила этот платок при нашей первой встрече. Боже! Как это было давно…

— Я обязательно передам.

Репнин в последний раз вдохнул аромат духов, исходивший от платка, и отдал платок Ольге. Он хотел уже выйти, но Ольга задержала его.

— Скажите, князь, а почему в доме так странно тихо и даже пустынно — как будто все разом куда-то и без предупреждения уехали?

— О, вы, по-видимому, действительно сильно устали, иначе слышали бы отзвуки грозы, бушевавшей вечером в поместье.

— Я что-то пропустила?

— Да, невероятное и странное событие — через год после своей смерти воскрес и вернулся домой князь Петр Михайлович Долгорукий. Целый и невредимый.

— И что это может означать?

— Только то, что чудеса еще бывают и что все в этой жизни возможно.

— Все возможно? — Ольга почувствовала, как на глаза набегают слезы. — Все возможно…

— О! — воскликнул Репнин. — Прошу вас, не заблуждайтесь! Счастье одних — горе другим. Ничего не происходит просто так. Да, князь Петр вернулся домой, но здесь его ждет мало радости — княгиня сошла с ума, его дочь Лиза выдана замуж за негодяя и растратчика. Моя сестра готовится к свадьбе, а я отправляюсь на дуэль, откуда, скорее всего, не вернусь. Или вернусь, но с клеймом убийцы лучшего друга.

— Боже! Какую мрачную картину вы нарисовали!

— Я всего лишь предупредил вас. Прощайте, госпожа Болотова! И дай вам Бог удачи! — Репнин хотел было еще что сказать, но потом обреченно махнул рукой и, вежливо поклонившись Ольге, вышел из комнаты.

— Господи! Что я наделала! — прошептала она, едва только за Репниным закрылась дверь.

«Князь прав, — подумала она. — Мой отъезд наделает столько шума. Меня станут искать, достанется всем. Но, возможно, у меня все же есть еще несколько дней, и я успею увидеть Александра — в последний раз. Теперь уже точно — в последний!..»

— Лучик, Лучик, миленький! Куда же ты забрался, малыш! Кис-кис! — звала своего любимца Анна, вот уже битый час безуспешно разыскивая его по всему дому.

Это было какое-то наваждение. За последние дни вокруг нее происходили странные и необъяснимые вещи — то из комнаты из комнаты что-то пропадет, то, наоборот, появится там всякая разная хозяйственная мелочь, как будто домовой мутит. А как завела она себе мурлыку, беды и несчастья на него перекинулись — стал Лучик пропадать. То Гаврила его в конюшне найдет, то Варвара из кастрюли в дальнем углу вытащит, а вот теперь он и того отчудил — и как умудрился забраться на самый верхний шкаф с посудой на кухне, Анна ума приложить не могла. Чудеса, да и только!

Никита, вдруг объявившийся после возвращения Корфа дома, все эти происшествия таинственной силе не приписывал и считал, что Анне кто-то из своих вредит. Он даже подозревал один известный своими дурными наклонностями дуэт — управляющего да его прислужницу Полину. Но застать Полину за злодейством так ни разу и не смог, а Модестович, тот вообще поразил его невообразимыми переменами.

Стал Карл Модестович неузнаваем — по-немецки говорит и сам же себе удивляется, откуда, мол, язык чужеродный мне ведом. Кричать перестал, со всеми раскланивается и во всем помочь норовит. А Анна у него так и просто любимица — цветы ей из оранжереи по утрам в комнату несет. Пылинки с нее сдувает, а вчера и того странней — самолично деньги ей принес, сказал, чтобы платье себе красивое купила, когда на императорскую сцену поступит.

Сначала думали: прикидывается немчура, но потом Никита с Гаврилой Варвару на кухне затерли в уголок да допрос с пристрастием с нее сняли. Вот тогда она и призналась, что, когда погоня за барыней Долгорукой была, огрела Варвара Карла сковородкой. Вот после того случая с ним и стали чудеса происходить. И, как ни старалась Полина, так и не мог вспомнить управляющий ни про поместье в Курляндии, ни про титул баронский, ни про то, что обещал осыпать ее золотом да брильянтами. Ничего Карл Модестович не помнил.

Никита, конечно, за ним на всякий случай приглядывал, да все без толку. Словно благодать небесная на управляющего снизошла — вот и сейчас он без дела не сидел. Бросился пособить Анне в поисках Лучика — бегал по двору, под дом заглядывал, в дровяницах искал — все пальцы занозил. И теперь Варвара на кухне вынимала у него из подушечек да ладоней щепы и щепочки. Модестович тихо ойкал, но терпел, и каждый раз благодарил Варвару за сочувствие.

— Лучик, бедненький, как же ты туда забрался? — Анна встала на стул, но поняла, что его высоты не хватает, и взгромоздила на него еще и скамеечку для ног. Потом, балансируя, словно циркач, она поднялась на это опасное сооружение и потянулась за пищавшим в дальнем углу у стенки котенком. Анна успела уже дотронуться до него и ухватить за загривок, как пирамида под ней закачалась и рассыпалась. Варвара с Модестовичем онемели и замерли, но в этот момент в кухне, как по волшебству, из ниоткуда возник Репнин и успел подхватить Анну, растерянно прижимавшую к груди враз осипшего от переживаний Лучика.

— Как я вовремя! — усмехнулся Репнин, ставя Анну на пол.

— Вы кажется, только что меня спасли. И не меня одну, — Анна попыталась высвободиться из объятий князя. — Отпустите меня.

— Я, конечно, могу выполнить вашу просьбу, но вдруг с вами еще что-нибудь случится, а я не окажусь тогда же рядом.

— Умоляю вас, князь, мы здесь не одни.

— Да не стесняйся ты, Аннушка, — подал голос управляющий. — Что же мы тебя по-свойски не поймем? Дело-то молодое, ясное.

— Аннушка? По-свойски? — оторопел Репнин. — Когда это Карл Модестович умом просветлел? Или наоборот, тронулся?

— А вы Карлушу-то не обижайте, — заступилась за управляющего Варвара. — Мы на него сейчас не нарадуемся. Такой он добрый, такой внимательный стал.

— Опоили вы его, что ли чем? — недоверчиво покачал головой Репнин.

— Нет, — улыбнулась Анна. — Его Варвара сковородкой огладила. Вот и все лечение.

— В самый раз вышло, — кивнула Варвара, вытаскивая из пальца управляющего еще одну занозу. Он было скуксился, но она строго зыркнула на него глазом, и Модестович притих и опять стал терпеть.

— А что будет, если вы его еще раз — по голове? — поинтересовался Репнин.

— Что вы, барин, как бы хуже не вышло. Одно дело, если совсем мозги вышибет. А неровен час — все вспять пойдет? Нет, нам такой управляющий больше нравится. Мы его всем двором бережем, чтобы чего не случилось — не упал, не поскользнулся бы.

— Ох, и чудная ты, Варя, — рассмеялся Репнин.

— Михаил, — тихо напомнила ему Анна. — Вы ведь так еще и не отпустили меня.

— А я бы вас вовек не отпускал! — прошептал ей на ухо Репнин, но руки все же разжал.

— Давайте уйдем отсюда, — предложила Анна. — Я бы хотела поговорить с вами с глазу на глаз.

— Котенка-то оставь, — окликнула ее Варя. — А то, чего доброго, еще примнете малого.

— И как тебе не стыдно! — воскликнула Анна и, посадив Лучика на пол, быстро вышла из кухни в коридор. Репнин тут же последовал за ней.

— Анна!..

— Подождите, князь! — Анна остановила его порыв. — Я должна была написать вам, но раз уж вы сами здесь, то хочу тотчас же и объясниться. Я не люблю вас…

— Что это значит? — опешил Репнин.

— Я не люблю вас и прошу более не приезжать к нам, по крайней мере, не для того, чтобы видеться со мной.

— Я вас не понимаю…

— А и понимать здесь нечего — между нами все кончено. Между нами и так ничего быть не могло. А теперь и подавно.

— И кто внушил вам эти мысли? Кто подсказал слова? Вы прочитали их в какой-то пьесе или их написал вам Владимир?

— Владимир? — вздрогнула Анна. — Нет-нет! Это мое решение, и я прошу вас считаться с ним. Если для вас мое мнение хотя бы что-то да значит.

— Ваше мнение для меня свято, Анна. Но только тогда, когда оно понятно и объяснимо, — воскликнул Репнин. — Но то, что вы сказали сейчас — нелепо и подозрительно. Я не верю в искренность этих слов.

— В вас говорит самоуверенность. Вы не привыкли быть отвергнутым. Тем более какой-то крепостной.

— Да сколько же раз повторять вам, Анна! Мне безразлично — крепостная вы или вольная, богаты вы или бедны! Я люблю вас и желаю, чтобы мы были вместе.

— Но я не желаю этого!..

— Вы разыгрываете меня, — покачал головой Репнин. — Это шутка, да? Ах, кажется, я понял — это испытание верности? Да неужели же вы сомневались, что я пройду его?

— Князь, поверьте, нет никакого умысла. Это, скорее, для меня испытание — убеждать вас, что все кончено. Повторяю еще раз: я не люблю вас. И прошу оставить меня в покое. Не ходите за мной, прошу…

— Но, как же.., как же так… — пробормотал Репнин, глядя, как стремительно удаляется от него Анна — как будто бежит.

«Бежит? Вот именно — бежит! — понял Репнин. Ах, Корф, ах, мерзавец, это он заставил ее. Конечно, заставил — ведь он же хозяин. Барин, черт его подери!»

— А у меня, барон, для вас хорошая новость, — с порога без дипломатических экивоков крикнул Репнин, врываясь в кабинет Корфа. — Анна больше не желает меня видеть!

— Какое мне дело до того, кто вас желает видеть, а кто нет? — равнодушно пожал плечами Корф.

— Есть люди, которым вы можете приказать делать все, что вам будет угодно! И они не посмеют ослушаться! К сожалению, одна из них Анна.

— Так вот вы о чем? — рассмеялся Корф, откидываясь на спинку кресла. — Это было ее решение. Ее никто не принуждал.

— Но в ее голосе не было искренности, а только страх ослушаться. А я считал, что наше соперничество должно быть честным!

— Да кто вы такой, чтобы указывать мне! И здесь не место для свиданий. Вас сюда никто не звал!

— Я приехал не к Анне. Я хотел встретиться с вами и сообщить о новостях, которые стали известны вчера.

— Неужели так много событий случилось за какой-то день? — скептически скривился Корф.

— Да, и все — важные.

— Что же, я слушаю вас, князь. Не желаете ли присесть?

— Я уже сидел с вами однажды, и больше не намерен.

— Дело ваше, — пожал плечами Корф. — Итак?

— Итак. Во-первых, мне не удалось найти секунданта. Андрей категорически отказался содействовать мне в этом и предупредил, что и вам откажет, ежели вы обратитесь к нему с подобной просьбой.

— Что же, обойдемся без секундантов. А во-вторых?

— Вернулся князь Петр Михайлович. Он жив и здоров.

— Он все знает? — после паузы спросил Корф.

— Ему все рассказали, и он потрясен.

— Что же, если застреленные на охоте оживают, то мне остается надеяться только на то, что и отравленный может воскреснуть.

— Не богохульствуйте, Владимир!

— А что мне еще, по-вашему, остается? Вы врываетесь ко мне в дом, набрасываетесь на меня из-за пустяка. Потом сообщаете, что к убийце моего отца вернулся муж, и семья счастливо воссоединилась. А я один с моей невосполнимой утратой, и еще принужден выслушивать ваши поучения, что мне делать и как себя вести в собственной вотчине.

— Владимир, и это еще не все. В поместье Долгоруких появилась женщина, похожая на Ольгу Калиновскую. Я решил, что ты должен знать об этом.

— Это действительно она? — насторожился Корф.

— Она называет себя Еленой Болотовой, но я ее узнал.

— Что она задумала? Совсем недавно мы едва не погибли из-за нее!

— А теперь опять намерены драться…

— Если вы считаете, что Анна этого не достойна, вы можете отказаться от дуэли!

— И не подумаю! Анна рождена для того, чтобы разбивать сердца. Но рядом с ней должен быть человек, который сделает ее счастливой! Я готов бороться за ее любовь и даже отдать жизнь… Но, смею вас уверить, я не собираюсь умирать.

— И я не промахнусь! — кивнул Корф. — Анна! Что вы здесь делаете?

— Проверяю, готовы ли пистолеты!

Репнин оглянулся и остолбенел. Анна неожиданно появилась на пороге кабинета, и в руке у нее был один из пистолетов, приготовленных Корфом для дуэли.

— Анна! Откуда вы…

— Откуда я знаю о том, что вы затеяли, князь? Случай, только лишь случай! Я увидела, как Григорий чистит их, и поняла, зачем вы явились сюда.

— Но, Анна, все совсем не так, как вы думаете! — бросился к ней Репнин.

— Стойте! — воскликнула Анна. — Не приближайтесь ко мне!

— Очень мило, что вы решили помочь нам. Но, поверьте, мы справимся сами, — как ни в чем не бывало, спокойно сказал Корф. — Пожалуйста, оставьте нас, Анна.

— Анна! Это опасно. Отдайте мне пистолет, — Репнин протянул к ней руку.

— Чего вы добиваетесь, господа? — вскричала Анна. — Совсем недавно вы были друзьями! Лучшими друзьями. А теперь стали врагами. И ищете любой способ избавиться друг от друга. Но я знаю, как вам помочь!

— Вы хотите убить нас одним выстрелом, сударыня? — хладнокровно усмехнулся Корф. — Но это еще никому не удавалось, разве что мы построимся в одну линию и подойдем к вам поближе. Но, впрочем, вы можете убить кого-то одного. Так что выбирайте и делайте свой выстрел.

— В самом деле, — тихо сказал серьезный Репнин. — Анне лучше знать, кому из нас остаться в живых! Стреляйте, Анна!

— Вы измучили меня, мне тошно от ваших дуэлей! Впрочем, как и от вас самих.

— Приятно слышать, — прошептал Репнин.

— С чего вы взяли, что будет дуэль? — все так же невозмутимо пожал плечами Корф. — Нет никакой дуэли, просто я попросил Григория почистить оружие. Не терплю, когда оно в плохом состоянии.

— Это правда? — Анна посмотрела на Репнина.

— Опустите пистолет, — велел Корф и сделал попытку подняться из-за стола.

— Не шевелитесь, иначе я выстрелю, — предупредила Анна.

— Не надо, я верю, что вы выстрелите, — успокаивающим тоном сказал Корф и снова опустился в кресло.

— Если бы вы только знали, как же мне хочется убить вас обоих, чтобы даже в памяти ничего не осталось. Я ненавижу вас. Ненавижу! Вы всю душу мне надорвали, мне жить не хочется.

Неожиданно Анна быстро поднесла пистолет к груди и нажала на курок. Корф и Репнин вздрогнули — выстрела не последовало, но Анна, как подкошенная, упала на пол — у нее больше не было сил, и она лишилась чувств.

— И какой же из всего этого следует вывод? — зло спросил Репнин Корфа, когда улеглись страсти, Анна пришла в себя, и Корф велел Варваре увести Анну в ее комнату и посидеть с ней, как бы еще чего не сотворила. Потом он позвал Григория, наорал на него за недосмотр и приказал тотчас же принести ящик с пистолетами в кабинет. Когда все было исполнено, Корф вернулся к прерванному разговору.

— Вывод? — переспросил он, затягиваясь сигарой. — Из всего случившегося следует вывод, что дама не в состоянии сделать какой-либо выбор сама. И мы должны помочь ей в этом. Или я не прав?

— Похоже, мы оба ей противны. Что не мудрено после всего того, что ей пришлось пережить по нашей милости, — ответил Репнин.

— Тогда, быть может… Вот вам моя рука, и будем считать, что все кончено? Давайте, князь, выпьем по рюмочке коньяка, и все прояснится.

— То есть я уеду, а Анна останется с тобой?

— Давай так — я уеду, а ты останешься в моем имении с ней.

— Нет, ты никогда не оставишь ее в покое!

— Я не оставлю ее тебе!

— Что же, тогда я не вижу иного способа выяснить все до конца.

— Согласен.

— Но имей в виду, даже если мне суждено погибнуть, Анна никогда не ответит на твои чувства.

— Прибереги свои предсказания для дуэли.

— И когда они понадобятся?

— Сегодня же! Сейчас!

— Что же, тогда я немедленно еду за доктором Штерном.

— Хорошо, встречаемся на поляне у старой избушки лесника.

— Я знаю это место, — кивнул Репнин и откланялся. — Честь имею!

«Опять я нажил себе еще одно врага — теперь уже бывшего друга», — с горечью подумал Корф. Он раскрыл ящик с пистолетами и потрогал затвор — оружию все равно, кто и по какой причине из него стреляет. Оно должно четко выполнять свою работу — грязную работу, но оно для того и создано.

Корф закрыл ящик и взял его под мышку. Он оглядел кабинет, взгляд на мгновенье задержался на портрете отца, который, как ему почудилось, укоряющее наблюдал за сыном. Он снова перевернул портрет, чтобы не видеть грустные глаза отца, которые казались такими живыми. Надо же, вспомнил он, Петр Михайлович вернулся! Может быть, и ты, отец, когда-нибудь снова войдешь в эту дверь живым и здоровым. А может быть, я поднимусь к тебе на небеса? Да, пожалуй, это случится скорее и вернее.

Владимир закрыл за собой дверь из кабинета и прошел к себе в комнату. По дороге он сделал крюк и заглянул на кухню. Увидев там Никиту, возившегося с котенком, Корф велел ему разбудить себя через час. Владимир рассчитал — Репнину на все про все часа два. Так что у него есть время немного отдохнуть — собраться с мыслями и сэкономить силы.

Корф прошел к себе и рухнул на постель. Очнулся он от того, что кто-то легко тронул его за плечо.

— Никита? Ты? Уже пора? — Корф перевернулся на спину и замер.

Рядом с ним на кровати сидела Анна, она была простоволосая, в неглиже. И смотрела на него с нежностью и страстью.

— Мне что, это снится? Зачем вы пришли? Что вы хотите? Ты же не любишь меня, я точно знаю! Зачем жертвовать своей честью?

— Откажитесь от дуэли, Владимир Иванович, — прошептала Анна. — Я этого не переживу.

— Хочешь, чтобы я отменил дуэль? Тебя так волнует моя жизнь? Весьма тронут, но не стоит беспокоиться обо мне. Или вас тревожит судьба князя?

— Я думаю о вас обоих.

— Какая всеядность! — зло воскликнул Корф.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас пострадал.

— Но о ком-то ты заботишься больше? — с нескрываемым сарказмом спросил Корф.

— Я прошу вас, я умоляю — не будет дуэли, не будет и ревности, я обещаю, — Анна умоляюще сложила руки перед грудью.

— Но Миша не оставит тебя!

— Оставит! — воскликнула Анна. — Как только узнает, что мы вместе. Я скажу ему, что я с тобой, и он поверит. С тобой на всю жизнь, пока не прогонишь!

— Если бы вы знали, Анна, — с тоской произнес Корф после минутной паузы, — как я мечтал услышать от вас эти слова!

— Почему, почему ты не веришь мне?!

— Откуда мне знать, что, будучи со мной, вы не станете в свободное время думать о Репнине!

— Вся моя жизнь, вся моя жизнь принадлежит только тебе! — Анна наклонилась к Корфу, пытаясь его поцеловать.

— А ведь я всю жизнь только о том и мечтал — лишь ты всегда была рядом! — остановил ее Корф.

— Чего же еще? Я сама пришла к тебе!

— Я не это хочу услышать от тебя.

— Так что я должна сказать, чтобы остановить тебя?

— Ты любишь меня? Скажи! Ты любишь меня? — Корф на локтях приподнялся на постели и прямо посмотрел Анне в глаза, словно пытаясь прожечь ее взглядом, чтобы проникнуть в самую глубину ее души. — Не опускай глаза! Посмотри на меня и скажи мне — любишь ли ты меня?!

Анна вздрогнула и, не выдержав его взгляда, опустила голову.

— Вот видишь! — расхохотался Корф, и его смех был страшен. — Ты сама ответила на свой вопрос. Уходи! Уходи сейчас же! Дуэль состоится… Через два дня, как и намечалось.

Анна, закрыв лицо руками, выбежала из его комнаты. Она чувствовала себя униженной — Анна и впрямь шла к Корфу, как на эшафот. Но ни тогда, когда она пыталась выстрелить в себя, ни сейчас, когда предложила себя Корфу, она не играла — Анна искреннее хотела остановить эту дуэль. Остановить это безумие, которым окружили ее соперники — Корф и Репнин.

В коридоре Анне стало плохо — у нее кружилась голова, и к горлу подступило что-то густое и пряное. Она оперлась рукою на стену и медленно пошла к кухне.

— Анечка! Где ты! — бросилась к ней Варвара. — На минутку только отошла — чайку свежего налить тебе хотела. Куда же ты ходила? Зачем встала-то, бедная?

Варвара подхватила Анну под руки и помогла ей дойти до стула на кухне.

— Вот, садись, садись сюда, девонька!

Варвара, охая и ахая, принялась бегать по кухне — она схватила чистое полотенце и окунула его в ведро с колодезной водой, а потом кинулась с мокрым компрессом к Анне.

— Что же это такое, а? — причитала Варвара. — Важные господа, а ведут себя, как дети малые. И тебя до смертушки чуть не довели!

— Варя, — прошептала Анна, с трудом разлепляя ссохшиеся губы. — Да что же это за любовь такая, которую смертью добывать приходится? Уму непостижимо — драться на дуэли из-за любви. Ой! Не знаю, да пусть хоть оба сгинут, я плакать не стану!

— А вот это ты, девонька, врешь! — покачала головой Варвара, обматывая Анне лоб холодным полотенцем. — Случись беда, сама же первая мучиться будешь. Надо, Аннушка, этого не допустить.

— Так ведь я и так уже почти все перепробовала. Господи, прости, чуть до греха не дошло.

— До какого греха? — нахмурилась Варвара.

— Я… — смутилась Анна. — Я себя предложила Владимиру.

— Ужас-то! Вот ужас, — всплеснула руками Варвара.

— А что же мне было делать, чтобы Мишу спасти?

— А ты о том подумала, что будет, если князь узнает?

— Так ничего же не было, Варя. Ничего не было. Как только Владимир Иванович понял, что я о Мише пекусь, так сразу меня и прогнал.

— Слава тебе, Господи, — истово перекрестилась Варвара. — А молодой барин-то, что? Неужто поверил тебе?

— Поначалу он уж было совсем поверил в мои чувства, но как только мы… Да что это ты на меня так смотришь?

— Ой, девка, — пригрозила ей пальцем Варвара, — что-то я в толк никак не возьму — то ли ты Михаила спасти хочешь, то ли согрешить с Владимиром?

— Простите меня за вторжение, — раздался вдруг незнакомый им женский голос. — Мне бы срочно Анну Платонову повидать.

Анна с Варварой разом оглянулись к двери — в проходе стояла высокая красивая молодая женщина, по виду — столичная барыня.

— Это я, — кивнула Анна, снимая с головы полотенце. — Вот только не помню, чтобы мы были знакомы.

— А мы и незнакомы, — приветливо улыбнулась женщина и прошла вперед. — Меня зовут Елена Болотова. Я дальняя родственница Долгоруких, живу сейчас у них в поместье.

— А что привело вас ко мне? — удивилась Анна.

— Князь Репнин просил передать вам это, — незнакомка достала из кошелька знакомый Анне платочек и протянула его ей. — Что с вами? Вам плохо?

— Нет, ничего, — Анна остановила ее. — Но почему вы и почему сейчас? Что это значит? Он умер?

— Ах, я кажется вас испугала! Нет-нет, вы не о том подумали. Князь лишь просил передать этот платок в случае его смерти, но дуэль еще не состоялась. И поэтому я сразу решила приехать к вам.

— Спасибо, я уже знаю о дуэли. Я пытаюсь остановить ее — у меня еще есть время, и я надеюсь употребить все свое влияние на Михаила, чтобы помешать этому. Спасибо вам за все. У вас доброе сердце.

— Но, Анна, вы не поняли или вас обманули, — воскликнула незнакомка. — Дуэль сегодня! Сейчас!

— Господи! — вскричала Варвара.

— Но.., как же? Как же? — Анна растерянно оглянулась на нее. — Он же сказал мне — через два дня!

— Думаю, если вы действительно хотите этому помешать, то вам стоит поторопиться, — кивнула ей незнакомка.

— А где? Где они стреляются?

— К сожалению, этого мне князь не сказал.

— Благодарю вас, сударыня, — Анна резко встала, и у нее сразу закружилась голова.

— Ты куда! — Варвара тотчас же бросилась поддержать ее, но Анна оттолкнула ее руку.

— Я должна их остановить. Надо узнать, куда они поехали.

— Удачи вам, и благослови Господь вашу любовь. Любовь беречь надо, она нам свыше дается. Спасите его, спасите любовь! — незнакомка быстро перекрестила Анну и ушла.

— А чего это она крест от другого плеча положила? — удивилась наблюдательная Варвара.

— Не знаю, я Варенька, — отмахнулась от нее Анна. — Не до того мне теперь, на конюшню бежать надо — кто-то же да знает, куда барон с Мишей поехали!

— И не позорно тебе, Никита, щенком за Анькой бегать и пятки ей лизать? — спросила Полина, вдвигаясь между конюхом и рысаком, которого он обихаживал — обмачивал бока теплой щеткою.

— А ты бы не лезла под руку, Полина, а то неровен час — отмою и тебя, да так, что всю и размажу, как обмылок, дочиста.

— Да разве я возражаю, чтобы ты меня, как вот этого коня, по бокам гладил, — улыбнулась Полина. — Только ты от счастья-то своего бежишь и все за Анькой толчешься. А что ты получил от нее? Как про возвращение молодого барина услышал, враз вернулся, и, почитай, целыми днями подле ее комнаты крутишься. Котенка ее нянчишь, не ешь, не спишь — все глаза на нее проглядел.

— Не суйся в не свое дело, — буркнул Никита, локтем отодвигая Полину в сторону.

— Зря ты такой верный, Никита! Анну только господа интересуют. Старик барон дал ей барское воспитание, иностранным языкам обучил, музыке, танцам, платья дорогие дарил, на именины подарки. А я и дня рождения своего не помню. Такая же сирота, как и она, но платьев мне никто не дарил и в актрисы не готовил.

— Будет тебе, ей-Богу! Я тоже не в золотой люльке родился, а посмотри, кем стал — свободным человеком. Может, и тебе счастье выпадет, и ты свободу получишь.

— А что мне с ней делать, со свободой-то? Ты вот от барина освободился, а от Анны не можешь. Держит она тебя. Как нить дать, приворожила. Знаю я эти штучки.

— Ничего ты не знаешь, Полина, кроме злости да зависти. И не мешай мне, отойди, кому говорю, — Никита рассердился на Полинину и замахнулся мокрой щеткой. — Ату!

— Ох, испугал! — Полина с визгом отбежала к двери и вдруг остановилась, прислушалась. — Бона, еще один чокнутый идет. А ведь был — человек человеком, бароном стать хотел.

— Ah, mein Hebe Avgustin, Avgustin, Avgustin! — напевая, вошел на конюшню управляющий.

— Карл Модестович! А, Карл Модестович! — елейным голоском позвала его Полина. — Когда в Курляндию поедем замок покупать?

— А зачем мне в Курляндию? — пожал плечами управляющий. — Мне и здесь неплохо. Снежок пушистый, чистый, морозец себе ничего. Где такое в Курляндии увидишь — там одни дожди да сырость беспросветная.

— Не-ет, — протянула Полина. — Кто здесь долго проживет — рано или поздно чокнется. Одно слово — Россия! Да куда же ты летишь, оглашенная?!

— А тебе зачем? — вскинулась вбежавшая на конюшню Анна.

— Я еще пожить хочу. А если тебе жить надоело — выходи на тракт да под почтовых бросайся! — заорала Полина.

— Полина, что ты вопишь, как выпь на болоте? — неласково укорил ее Карл Модестович.

— Это я-то выпь? — Полина уткнула руки в бока и пошла на него всей грудью. — Погоди у меня, вот придешь в чувство, опять в постельку запросишься, так я тебе сразу все припомню. Еще погреешься!

— Помолчи, Полина! — прикрикнул на нее Никита. — Что ты хотела, Аннушка? Случилось чего?

— Ох, Никита, случится и совсем скоро, если я не узнаю, куда Владимир Иванович поехал!

— Говорила я тебе, — тут же вставила свое доброе слово Полина.

— Уйди! — замахнулся на нее Никита и нахмурился. — А тебе-то к чему? Барин человек самостоятельный, по своим делам отправился.

— Да не по делам! Стреляться затеял, дуэль у них с князем.

— Из-за тебя что ли?

— Да какая же разница! — воскликнула Анна. — Торопиться надо, их остановить.

— А чего Никите их останавливать? — хмыкнула неугомонная Полина. — Вот как друг друга перебьют — ты ему достанешься.

— Цыц, ведьма! — не на шутку рассердился Никита.

— «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, ах, мой милый Августин, все пройдет, все…» — снова затянул управляющий.

— Не до песен сейчас, Карл Модестович, Никита! — взмолилась Анна. — Надо барина выручать!

— Они уже давно уехали, может, поздно уже, — тихо сказал Никита.

— Никитушка, миленький, как ты можешь так говорить? Разве Владимир Иванович не освободил тебя? Разве он тебя когда обижал? — растерялась Анна.

— Меня не обижал, — кивнул Никита. — А тебя он измучил. Или думаешь, я слепой, не вижу, как ты извелась, почернела?

— Никита! Да ты в своем ли уме? Ты ему смерти желаешь? — ужаснулась Анна.

— Я для тебя свободы хочу…

— Интересно, — задумчиво спросил Карл Модестович. — А как это мертвый может вольную подписать?

— И то правда, — охнул Никита. — Что же это я? Как я мог!.. С Гаврилой они поехали, Аннушка! К сторожке лесника, что у озера. Модестович, поднимайся, сейчас сани по-быстрому запряжем и поедем барона спасать.

— Спасибо тебе, Никита, — растрогалась Анна.

— А ты, Никита, не торопись, — остановил его управляющий. — Мне Владимир Иванович указание давал — Анну беречь, как зеницу ока. Так что с ней я отправлюсь, а ты здесь за домом последи. И никаких разговоров! Выводи лошадку-то! И поживее!

Никита обиделся было, но потом махнул рукой — поезжайте с Богом, лишь бы успели, чего время на споры терять.

— Садитесь, Анна Платоновна! — кивнул управляющий Анне. — И не извольте беспокоиться, долетим с ветерком.

— Поторопитесь, прошу вас, — кивнула Анна, кутаясь в доху.

— Но! — лихо крикнул Карл Модестович. — Пошла! Пошла!

— Храни вас Господи! — помолился за них на дорогу Никита и вдруг заметил, как быстро шмыгнула в сторону Полина.

А ведь она все время здесь была, подумал Никита, ругалась, кричала и вдруг затихла так, как будто чего задумала! Как бы и впрямь не случилось бы чего с Аннушкой…

— Эх, пропадай все пропадом! — Никита вывел под уздцы свежую лошадь и бросился догонять выехавшие со двора сани.

Он нагнал Анну и управляющего на опушке леса за поворотом от усадьбы и ахнул. Сани перевернулись, накрыв собой и седока, и кучера. Подъехав ближе, Никита спешился и кинулся им помогать. Анна стонала — ей сильно придавило ногу, а Модестович со странной улыбкой сидел рядом в сугробе — по снегу от саней тянулся след, видно, ему удалось изловчиться и выбраться первым, и он еще какое-то время полз, не в силах подняться.

— Как вы, Карл Модестович? — крикнул ему Никита, первым делом подбегая к Анне на выручку.

— Я-то ничего, ты Анне помоги, не повредилась ли? — охая, ответил тот.

— Никита… Слава Богу! Откуда ты? Как узнал? — прошептала Анна.

— Сердце почуяло, вот следом и поехал. Что ж ты натворил, Модестович?!

— И сам не пойму? Меня вдруг как-то тряхнуло сильно. И сани разом — кувырком!

— Никита, — попросила Анна, — ты с нами не возись, скачи. Скачи дальше, останови дуэль. Мы здесь сами справимся.

— Вот еще, — оборвал ее Никита, помогая выбраться из-под саней. — Сейчас вот Модестовича встряхну, сани подниму, лошадь перепряжем, и все вместе поедем.

— Что ж ты не понимаешь?! Корф с Репниным стреляются. Ведь убьют друг друга!

— Тебе к доктору надо! Посмотри, хромаешь ведь!

— И никто мне не нужен! — с отчаяньем в голосе закричала Анна.

— Да скачи же ты, Никита, я сам лошадь перепрягу, — сказал управляющий, благодарно кивая конюху за помощь — Никита его с легкостью из сугроба поднял, отряхнул да рядом с санями поставил.

— Никита, Никита, — взмолилась Анна, — промедление смерти подобно!

— Ты мне латынью не щеголяй, тебя лечить надо, — Никита мягко отодвинул Анну от лошади — лошадка норовистая, от бега разогрелась, как бы не задела копытом случайно.

— Глянь-ка! — воскликнул Модестович. — Никак подрезано?!

— И в самом деле, — вздрогнул Никита, присмотревшись к подпруге. — Подрезано, но не до конца. Чтобы вроде не сразу лопнуло.

— Кто бы это мог сделать? — опечалился добрый Модестович.

— А вот это я, кажется, знаю. Ох, погоди, Полька! Вот вернемся, не сносить тебе головы! — погрозил куда-то в сторону Никита.

— Что же теперь делать-то? — Анна с надеждой смотрела на Никиту.

— Ехать тебе надо, Анна, самой ехать.

— Да какой же из меня ездок? — растерялась она.

— Хочешь быть сестрой милосердия — полезай в седло, а я подсажу. Езжай к своим князьям да баронам — спасай их! — Никита подставил Анне ладони лопаткой, и она несмело наступила на них ботинком.

Никита легко подбросил ее вверх и боком усадил в седло.

— Не дамское, конечно, лука короткая, держаться тебе не за что будет, — посетовал Никита. — Но ты спину ровнее держи, да уздцы из рук не выпускай. Бог даст — доедешь!

Никита легонько шлепнул лошадь по вспотевшему крупу, и она, чуть взбрыкнув, оттолкнулась копытами и с прыжка поскакала вперед.

— Спасибо, Илья Петрович, что согласились приехать, — кивнул Корф доктору, когда он появился у заброшенной избушки лесника вместе с Репниным. — Это честь для нас.

— Говоря по совести, мне совершенно не в радость эта обязанность и не к чести эта честь, — сухо ответил Штерн. Он был весьма обескуражен этим, с позволением сказать, приглашением — доктор глубоко уважал обоих молодых людей, и их необъяснимое решение стреляться вызвало у него не только грусть, но и протест. — Вообще-то я желал бы для вас перемирия. И готов принять участие в обсуждении этой возможности.

— К сожалению, Илья Петрович, — покачал головой Корф, — примирение никого не устроит, ибо от результата этой дуэли зависит личное счастье каждого из нас.

— Так это из-за женщины? Но я никогда не замечал, чтобы вы предпочитали общество одной и той же дамы.

— Это старая история, Илья Петрович, — осторожно сказал Репнин. — Просто мы, наконец, решили подвести под ней черту.

— А заодно и под своей жизнью? — воскликнул доктор.

— Увы! — с недобрым смешком развел руками Корф.

— Владимир! Ты опять юродствуешь?!

— А мне надоела твоя скорбная физиономия праведника!

— Господа! Господа! — бросился разнимать их Штерн. — Вот уж никак не думал, что все так далеко зашло. Вы же никогда не проявляли своих чувств публично.

— А зря, — бросил Корф. — Глядишь, и стреляться было бы не надо. Набили бы друг другу морды, угодили под трибунал и — завтра же на Кавказ, рубить головы чеченцам.

— Какой же ты все-таки кровожадный, князь!

— Нет, я жизнелюбивый. Я сладкого не выношу — рассиропят слезы, растают, вместо того, чтобы решительными действиями взять эту чертову невинность на приступ — и дело с концом!

— Кого ты пытаешься оскорбить?

— Да тебя же, тебя, романтичный ты мой! — вскричал Корф. — Чтобы ты прекратил уже лишние разговоры и помог доктору разметить шаги. Секундантов у нас нет, так что все в наших руках.

— Владимир Иванович, — вздрогнул Штерн, — а может, все-таки — того, передумаете?

— Никогда! Я намерен стреляться.

— И я! — в тон ему расхрабрился Репнин.

— Смотри, стреляй метко. Потому что я не промахнусь.

— Не будь столь самоуверен. Даже лучшие стрелки иногда погибают.

— Вот и славно! Приступим к формальностям? Обменяемся пистолетами?

— Твоему благородству нет предела, — съязвил Репнин.

— А ты его хотя бы зарядил? — хмыкнул Корф, принимая от него пистолет.

Доктор Штерн удрученно покачал головой — друзья вели себя, как птенцы-задиры. Рассчитывать на здравомыслие не приходилось, и поэтому он обреченно смотрел, с каким азартом Репнин и Корф размечают место дуэли, обмениваются пистолетами и проверяют их. «Невероятно, — подумал Штерн. — Я чувствую себя приговоренным к смерти, а эти двое только что не веселятся — подтрунивают друг над другом, слово за слово!»

— Что же ты, Миша? — покрикивал на Репнина Корф. — Это просто. Целишься в переносицу, нажимаешь на курок и… Сразу же и увидишь, что у меня вместо мозгов.

— Об этом и без выстрела догадаться несложно, — в тон ему отвечал Репнин.

— У тебя зато есть прекрасная возможность проверить практикой теорию. Или опровергнуть ее. Что же ты медлишь, поручик?! Неужели струсил?

— Нет! — сквозь зубы процедил Репнин.

— Не тяни — здесь все просто. Или я умру, или она останется со мной.

— Замолчи!

— Так стреляй же, черт возьми!..

Репнин поднял пистолет и выстрелил в воздух. Пуля ушла вверх, и с деревьев мягкими хлопьями западал растревоженный снег.

— Слава Богу! — воскликнул доктор Штерн.

— Ах, как благородно! — язвительно бросил Корф. — Только это плагиат, Миша. И потому не считается. Будем думать, что ты промазал. Молись, Мишель!

— В следующий раз… — начал было Репнин.

— Следующего раза не будет, — усмехнулся Корф, покачивая пистолетом, как веером.

— Стреляй! — зарычал взбешенный его издевательствами Репнин.

— А я первым делом направлюсь к ней в спальню и поведаю о твоем великодушном поступке. Думаю, мне потребуется не одна ночь, чтобы утешить твою прекрасную даму…

— Стреляй! — Репнин вдруг сорвался с места и бросился на Корфа, сбив его с ног — пистолет вылетел из руки Владимира и упал в снег.

— Идиоты, — схватился за голову Штерн.

— Итак, за мной выстрел, сударь, — зло сказал Корф, поднимаясь с земли и легкомысленным жестом отряхивая с сюртука снег.

— Стреляй, хватит ломать комедию, — закричал Репнин, возвращаясь на свое место.

— Надеешься, что твоя красивая смерть тронет ее до глубины души? И, рыдая на твоей могилке, она вычеркнет меня из своей жизни?

— Кретин!

— Господа, — взмолился Штерн, — или стреляйтесь, или… Ноги мерзнут.

— А ты — трус!

— Самодур! И ханжа к тому же.

— Так, — засобирался Штерн, — вы здесь разбирайтесь сами, а я поехал. А то вы прямо, как дети малые!

— Что же, придется тебя все-таки пристрелить!

— Наконец-то! — поддел Корфа Репнин. — Жаль только, что она будет обречена всю жизнь видеть перед собой твою лицемерную физиономию!

— Все, все, все! — замахал руками доктор. — Довольно! Бросайте это дело — поехали в тепло, господа! Домой, домой, все — домой.

— Домой поедет кто-нибудь один. Второго повезут вперед ногами, — Корф, наконец, поднял пистолет. — Видно это судьба, Миша.

— Пошел к черту, — разозлился Репнин.

— Остановитесь! — раздался издалека надломленный женский голос. — Стойте! Не стреляйте! Владимир, Михаил… Да подождите же!..

Дуэлянты и доктор разом обернулись на голос — к ним на коне мчалась во весь опор Анна. «Так вот в чем дело!» — догадался Штерн.

— Стойте! — Анна с трудом натянула поводья, едва не доехав до Корфа, — лошадь вздыбилась и стала. Анна тут же сползла с седла и, хромая, подошла к Корфу. — Владимир, бросьте пистолет! Умоляю вас!

— Владимир, вернись к барьеру! — закричал обезумевший от ревности Репнин.

— Почему же? Или ты только один хотел бы остаться благородным в памяти потомков и прекрасных дам? Доктор, — Корф обернулся к Штерну, — ваша помощь нам больше уже не понадобится. Спасибо, что согласились немного потерпеть нас.

— У вас, господа, конечно, характеры вздорные, — кивнул Штерн, — но вы — живы, и это главное. Слава Богу, что вы одумались. И позвольте откланяться.

— Куда вы, доктор? — рассмеялся Корф. — Там же снег, как вы выберетесь из леса без нашей помощи? И потом — вдруг медведь?

— После вашей дуэли мне уже ничего не страшно, — отмахнулся доктор, выбираясь на дорогу.

— Почему ты не выстрелил? — взвился Репнин, подбегая к Корфу и Анне.

— А тебе требуются объяснения? Ваше появление, мадемуазель, — Корф с нескрываемой иронией сделал в сторону Анны реверанс, — ваше чудесное явление расставило все точки над "i"! Судя по всему, вы сделали свой выбор! И убивать вашего избранника было бы с моей стороны весьма неделикатно! А вот вы сразили меня наповал, Анна! Так что — , в этой дуэли князь Репнин победил. Барон Корф сражен. Осталось только выполнить его последнюю волю! Вот, возьмите и будьте счастливы!

— Что это? — растерялась Анна, принимая от Корфа свернутый в трубочку лист бумаги. — О, Господи! Вы даете мне вольную?!

— Берите, не смущайтесь. И будьте счастливы!

— Володя! — воскликнул потрясенный Репнин.

— Ах, оставь ты эти мелодрамы! — отмахнулся Корф и, отвязав своего коня от дерева, вскочил в седло. — Прощайте, Анна! А ты, Миша, помни — я надеялся, что буду сегодня убит. Но ты лишил меня этой радости — я тебе этого вовек не забуду и никогда не прощу!

Корф пришпорил коня и умчался прочь от леса. Он скакал против ветра, и ветер тут же студил вытекавшие из его глаз слезы. Корф стыдился этих слез, но они покрывали кожу тонкой ледяной коркой и стягивали ее, превращая лицо в восковую маску.

— Это только кажется, что тебе тяжело, — услышал Владимир знакомый голос. Он оглянулся и увидел, что отец скачет рядом — на своем любимом Баязете, не боясь ни снега, ни холодного ветра.

— Разве я опять сделал что-то плохое? — крикнул отцу Корф, пытаясь заглушить стук копыт. — Вы ведь являетесь только за одним, чтобы укорять и поучать меня!

— Тебе больше не нужны мои поучения.

— Так зачем вы догнали меня? Хотите позвать с собой?

— Я хотел сказать тебе, что горжусь тобой, Владимире.

— Но отчего же мне так плохо, отец? — спросил Корф, оглядываясь по правую руку, и понял, что уже давно скачет один — мимо огромных заснеженных полей и деревьев. И конь уносит его прочь — от леса, от Анны, от любви…

— Анна, давайте зайдем в сторожку, — заботливо сказал Репнин, подхватывая ее под руку — ему казалось, что девушка не вынесет потрясений и здесь же упадет без сил. — Что у вас с ногой? Как это случилось? Когда?

— Миша, я свободна! — Анна повернулась к нему, и ее глаза засияли невыразимым счастьем. — Миша, вам никогда этого не понять! Вы всегда были свободны!

— Возможно, — кивнул он, с осторожностью помогая ей переступить через порог избушки. — Но я хочу разделить с вами первые часы вашей свободы.

— Думаю, что готова отдать вам и все остальные, — зардевшись, тихо сказала Анна.

— Это слишком щедрый подарок, но.., я подумаю над вашим предложением, — улыбнулся Репнин.

Он усадил Анну на лавку у стены и принялся осматривать печь. Кажется, она была в порядке, просто в избушке, по-видимому, уже давно никого не было. Репнин заглянул за печь и увидел несколько ссохшихся полешек, подобрал их и, расколотив кочергой спрессовавшуюся до угля золу, бросил поленья в печное окно. Потом он достал огниво и расщелкал искру над щепой. Щепа вспыхнула, затлела и вдруг заискрила веселым огнем. Репнин, выждав, пока огонь наберет силу, протолкнул щепу между поленьев, и вскоре очаг разгорелся, постепенно наполняя избенку еще слабым, но ароматным теплом.

— Да здравствует воля! — воскликнула Анна, потирая застывшие руки.

— Сегодня самый замечательный праздник в моей жизни! — кивнул Репнин.

— Наконец-то мы вместе, и больше никто и ничто не сможет нам помешать!

— Анна, отныне ты свободна, и вправе сама распоряжаться своей судьбой. А я впервые несвободен! Теперь моя жизнь зависит от тебя. Что ты решаешь? Втайне я все же надеюсь, что по недолгому размышлению ты согласишься сделать меня счастливым.

— Миша! Еще так холодно…

— Прости, Анна, — Репнин, хотевший было обнять ее, смутился и вернулся к печке проверить огонь. — Хорошо горит!

— Ты не ранен? — с сочувствием спросила Анна, приложив ко лбу Михаила тонкий батистовый платок.

— Дело не дошло до пистолетов, — кивнул Репнин, принимая ее помощь. — Но мы успели провести поединок на кулаках… Платок? Откуда он у тебя?

— Но вы же сами передали его госпоже Болотовой. — Анна не смела повторить только что вырвавшееся у нее сердечное «ты».

— Я думал, что больше не увижу тебя.

— А я боялась больше не увидеть вас, — с нежностью в голосе прошептала Анна.

— Теперь, однако, все в прошлом! Брошенные пистолеты, вольная — все как в романах.

— Да, и я не верила, что Владимир способен на такой благородный поступок после того, как он прогнал меня от себя и отказался принять мою жертву.

— Что значит — прогнал? — насторожился Репнин. — И о какой жертве идет речь?

— Я хотела пожертвовать собой, чтобы спасти тебя, — просто сказала Анна.

— В каком смысле — пожертвовать собой?

— Я пришла к нему, чтобы предложить себя в обмен на его отказ от дуэли. Но Владимир не воспользовался этим шансом. Он повел себя благородно и честно.

— Так значит, я должен сказать ему спасибо? — вдруг вскипел Репнин. — Ах, как чудесно, Владимир Корф — ангел-хранитель нашей любви!

— Миша, вы все не так поняли! Прошу вас, поймите, мне было так страшно, Миша! Я боялась не за себя — за вас. Я была как во сне…

— Если вы так боялись за меня, так хотели, чтобы я остался жив, почему вы не пришли в мою комнату? А вы не подумали о том, что я тоже мог бы отменить дуэль ради простой возможности провести с вами ночь? Или вы всего лишь искали предлог для того, чтобы остаться с ним? Может быть, вы любите его?!

— Нет! Нет! Вы знаете, что я люблю вас!

— Пять минут назад я думал, что вы любите меня, а теперь я вижу, что ваша любовь ко мне — это просто химера!

— Пять минут назад я хотела быть вашей навеки, а теперь я благодарю Бога, что он открыл мне ваше истинное лицо!

— Что же, — криво усмехнулся Репнин, отстраняясь от Анны. — Корф победил — эта дуэль за ним. Он добился своего — я ухожу, я больше не желаю видеть вас.

— Миша, опомнитесь, я люблю вас! — побледнела Анна.

— Я тоже люблю вас, Анна. К сожалению, слишком сильно люблю. Я не смогу смириться с тем, что всю жизнь тень Владимира будет стоять между нами. Прощайте! Надеюсь, мы никогда больше не увидимся!.. —Репнин сумел выпрямиться в низкой избе, затем церемонно поклонился и вышел, оставив Анну одну свободную и одинокую.