3

Холли разбудил настойчивый звонок телефона, и она с ужасом поняла, что не слышала будильника и проспала, и сейчас, должно быть, больше девяти.

Она обычно не просыпала, но теперь, неожиданно, ее жизнь перестала быть обычной, и вчера, закрыв за Робертом дверь, она каким-то образом забыла закрыть дверь своей памяти, да так, что он снился ей всю ночь, возвращая ее в прошлое, во времена, когда они были любовниками и она считала, что он любил ее. Поэтому вряд ли удивительно, что когда в конце концов она погрузилась в глубокий сон без сновидений, то проспала.

Она протянула руку за телефонной трубкой и сонным голосом сказала:

– Алло!

– С тобой все в порядке? – услышала она обеспокоенный голос Джона. – Я только что звонил тебе в офис, но мне сказали, что тебя нет. После вчерашнего…

Она мгновенно напряглась. Откуда Джон знает, что Роберт заезжал к ней? Как он мог?..

– Ты так плохо выглядела, когда мы уходили с вечера.

Она вдруг поняла: Джон понятия не имеет, что Роберт заезжал к ней, и он беспокоится по поводу ее нездоровья во время ужина. Ее охватило отчаяние и чувство вины, когда она торопливо заверила его:

– Со мной все в порядке, Джон, я просто проспала.

– Я подумал, может, пообедаем вместе, – сказал он.

– Нет, извини, я не могу. У меня совещание, и я никак не могу его отменить.

Это было правдой, однако, когда она повесила трубку, ее не покидало ощущение вины. Что с ней происходит? Джон – приятный интеллигентный человек, чье общество ей всегда доставляло удовольствие, и все же она почувствовала облегчение, когда смогла ему отказать. Ну почему?

Ее реакции были так непонятны ей самой, что она чувствовала себя больше подростком, чем зрелой женщиной.

Она села в кровати, слегка дрожа. Нет, она не вернется в прошлое. Роберт больше не интересует ее. Все кончено… Кончено! Она получила урок; пусть она все еще ранима в воспоминаниях о прошлом… но тем не менее. Теперь она другая. Мудрее, рассудительней, женщина, а не ребенок, и как женщина она чуяла опасность быть ввергнутой в ситуацию, когда она опять станет уязвимой для него.

Она будет сторониться Роберта, она сведет их контакты к минимуму. В конце концов, если человек наследственно предрасположен к какой-нибудь болезни, не будет же он делать все, чтобы спровоцировать эту болезнь, так ведь? Лучше быть осторожной, избегать какой-нибудь конфронтации или вызывающего поведения.

Но зачем Роберту испытывать ее? Чего он от нее хочет? Он дал ей ясно понять о своих чувствах к ней, когда уехал, не так ли?

Но ведь вечером он ласкал ее… целовал… намекал…

На что конкретно он намекал? Что находит ее сексуально привлекательной?

Как он мог? Все-таки он играет в какую-то жестокую игру, проверяет ее. Лучше всего его игнорировать, делать вид, что его просто не существует. Он скоро устанет мучить ее и переключит внимание на кого-нибудь другого.

И потом, ему не придется долго искать того, кто отнесется к нему с гораздо большим пониманием, – Анджела, например.

К счастью, совещание было назначено на одиннадцать, но все же, приняв душ, она позвонила своей секретарше, чтобы предупредить, что задерживается.

– Что случилось? – с тревогой спросила Элис. – Звонил Джон и сказал, что вчера вечером ты себя неважно чувствовала.

– Сочетание слишком роскошных блюд и музыки, – соврала Холли, – но сейчас я чувствую себя хорошо. К совещанию я приеду.

Она прошла в спальню и увидела свое отражение в зеркале. При виде себя с мокрыми и спутанными волосами и без косметики она сморщила нос и состроила себе физиономию.

Лето выдалось жарким, и ее кожа слегка загорела от работы в саду, хотя, поскольку она была светлокожей, то всегда прятала от солнца лицо.

По непонятной для себя причине она вдруг сорвала с себя полотенце и стала разглядывать свое изображение в зеркале.

У нее было крепкое тело, частично из-за работ в саду, а частично из-за занятий в спортивном классе, куда она заставляла себя ходить раз в неделю – как для того, чтобы снимать напряжение, так для того, чтобы быть в форме.

Она не слишком увлекалась физическими упражнениями, но считала, что каждый человек должен заботиться о своем здоровье, и поэтому ее кожа была блестящей и эластичной, кожей человека, следящего за диетой, а глаза и волосы излучали здоровье. У нее были узкие бедра, тонкая талия, стройные ноги и, поскольку она считала, что ее грудь немного полнее, чем ей бы того хотелось, она выбирала одежду, которая оптически скрадывала ее.

Она рассматривала свое тело как часть организма, который следует содержать в надлежащем порядке, чтобы он функционировал исправно.

Ей было важнее чувствовать себя здоровой и полной силы, чем то, как выглядело ее тело, и тем не менее сейчас она задавала себе вопрос, а как бы ее оценил мужчина. Когда она была подростком, ее формы были более округлыми; она вспомнила, что Роберт любил ласкать ее, гладить кончиками пальцев и целовать – и не только в губы. Он целовал ее тело, груди, живот, ее тонкую талию, ее гладкую кожу с внутренней стороны бедер, ласкал ее, как будто ему нравился ее вкус.

Она в ответ тоже целовала его, но более робко, более нерешительно, всегда как бы восхищаясь его телом… им самим.

Холли вспомнила, что, когда он захотел интимных ласк ртом, она запретила ему, придя в ужас от того, что он предложил, и отстранилась от него в волнении. Он не стал спорить или уговаривать, просто стал ласкать ее грудь, целуя соски до тех пор, пока она вся не изогнулась в нетерпеливом ожидании.

Она услышала, как рядом с ней кто-то прерывисто дышит. Холли закрыла глаза, но тут же открыла их, мгновенно осознав, что слышит собственное дыхание. Она увидела в зеркале, как грудь у нее тяжело вздымается и опускается, а соски набухли и затвердели. Ее охватила дрожь при виде своего возбужденного тела, и она стремительно отвернулась от своего изображения, не желая этого признавать.

Как будто в компенсацию за свои чувства она надела костюм, который купила случайно, и в котором сразу же разочаровалась.

Он был слишком грубо сшит для ее хрупкой фигуры и сидел на ней чуть ли не карикатурно по-мужски, а его тусклый бежевый цвет никак не шел к ее чисто английской коже.

Спустившись вниз, она поняла, что опаздывает, и, делая себе крепкий кофе, быстро продумала все основные вопросы повестки.

Торговля требовала больше новой продукции, но она намеревалась настаивать на своем решении не торопиться: уж лучше пусть у них будет маленькая производственная база, чем они будут расширять производство, которое идет вразрез с представлениями кампании об охране окружающей среды.

Она надеялась, что, как только Пол вернется из Южной Америки, они смогут начать более детальное изучение новой продукции, используя информацию, которую он там собрал. Торговля в действительности была вотчиной Пола, и у него лучше получались с ними контакты, чем у нее, хотя с самого начала она настаивала, где только можно, что ей нужны коммерсанты, которые разделяют ее приверженность делу защиты окружающей среды.

Весь транспорт, задействованный в торговле, работал на очищенном бензине, и у водителей были инструкции накручивать как можно меньше километров. Чтобы обосновать свое требование, она привезла их всех в ближайший город днем в пятницу и заставила постоять на большой транспортной развязке, вдыхая отработанные газы, напомнив, что всем этим дышат их дети.

Она приехала на фабрику и офисный комплекс на окраине городка в половине одиннадцатого, ловко запарковав машину в специально отведенном для этого месте, затем вышла из нее и заперла.

Аренда была дорогой, и Поль считал, что специально построенный для этой цели комплекс в другом месте был бы экономичней. Однако Холли настаивала на продлении аренды, так как развитие их дела вело к обновлению старого завода, тянувшегося вдоль узкого и заброшенного канала, а ей нравилась идея не только возродить к жизни это заброшенное непривлекательное место, но и модернизировать завод, включая переработку отходов, и ее подход во многом оправдал себя.

Некоторые деловые люди также нашли себя здесь: одна местная предприимчивая чета открыла бар и ресторан с видом на канал, и сейчас то, что когда-то было мутным грязным потоком, стало спокойно текущей живой водой, по берегам которой гнездилась разная живность.

Посреди заводской территории был сооружен крытый портик, и зал заседаний выходил окнами на него, а прилегавший к нему кабинет Холли выходил на канал.

Элис, ее секретарша, посмотрела на нее с улыбкой, когда она вошла в кабинет, и ее улыбка должна была означать, что она заметила, во что одета Холли.

– Знаю. Это не самая моя удачная покупка, – согласилась Холли с молчаливой оценкой своего костюма. – Честно говоря, никогда не думала, что смогу поддаться рекламному ажиотажу. Я купила его, прочитав ряд статей в газетах. Есть важная почта?

– Ничего срочного, – ответила Элис. – Есть довольно интересное письмо от садовода, который спрашивает, не заинтересует ли нас органически выращиваемая лаванда, и еще одно от кого-то, кто спрашивает, не купите ли вы рецепт крема для рук его бабушки. Мы также начали получать результаты опытов по воздействию крема для лица из авокадо.

– И?..

– Пока хорошие. Всем, кто пользовался им, он понравился, и пока никто не заявил о побочных эффектах, хотя одна женщина написала: ее мужу так понравился его вкус, что он считает – из него надо сделать лосьон для тела.

Они обе рассмеялись, а затем Элис предложила:

– Кофе?

– М-м… да, пожалуй.

Несмотря на неоднократные попытки, Холли так и не смогла преодолеть своей любви к крепкому кофе.

Совещание прошло без каких-либо сбоев, хотя Холли все время чувствовала на себе тайные взгляды, которые ее коллеги-мужчины бросали на костюм.

Он несомненно произвел на них впечатление, решила она, только какое? Она не поняла до тех пор, пока совещание не закончилось и все гурьбой не вышли из зала заседаний, и тогда начальник отдела по связям с общественностью нерешительно подошел к ней и неуверенно сказал:

– Этот костюм… ты не собираешься надеть его на презентацию, Холли?

Широко улыбнувшись ему, она соврала:

– Не знаю, может, и надену… А что? Он кашлянул, смущенный, и стоял, переминаясь с ноги на ногу, прежде чем сказал:

– Видишь ли, я просто подумал, что, может, лучше чего-нибудь поспокойнее… какой-нибудь другой цвет.

Серьезно заверив его, что она подумает о его замечании, Холли закрыла дверь зала и прошла в свой кабинет.

– Что-нибудь не так? – спросила Элис, видя, что Холли нахмурилась.

– Нет-нет, ничего особенного. Я просто подумала, когда наконец мужчины перестанут воспринимать женщину по внешнему виду, а начнут ценить ее как личность.

Теперь настала очередь нахмуриться Элис, и Холли покачала головой.

– Ой, не обращай на меня внимания, Элис. Я, наверное, старею.

Зазвонил телефон. Элис сняла трубку и сказала:

– Это Элен Гаррисон из Лондона.

– Соедини ее со мной, – попросила она Элис и, улыбнувшись, сняла трубку. – Привет, Элен.

– Привет. Послушай, мне надо увидеться с тобой по поводу газетной информации о новых духах. Я понимаю, это неожиданно, но не могла бы я приехать сегодня днем? Если ты свободна, мы могли бы обсудить вопрос за ужином вечером, а утром я бы вернулась в Лондон.

Холли заколебалась и полезла за дневником, хотя знала наверняка, что сегодняшний вечер у нее свободен. Дело в том, что она терпеть не могла этот аспект своего дела, не любила бывать на публике… и ей было неуютно от того, что общественность ассоциирует деятельность ее кампании именно с ней.

Она как-то жаловалась Элен, что иногда ей кажется, будто она кукла, которую выставили вперед как символ процветающей деловой женщины, которая все еще сохраняет свою женственность… свои корни.

Элен посочувствовала ей, однако заметила, что такова жизнь, в деловом мире, во всяком случае, что глава кампании мужчина также никогда не откажется попозировать, если это послужит увеличению доходов предприятия.

– Может быть, и так, – согласилась Холли, добавив с горечью: – Но мужчинам не приходится давать интервью разодетым в платья от лучших модельеров и прическах, подогнанных под представления фотографа о моде, а затем быть представляемыми в качестве объектов любопытства просто потому, что они остаются мужчинами.

Элен рассмеялась, а затем неодобрительно покачала головой, при этом сухо заметив:

– Старайся выглядеть наилучшим образом, Холли. Ты не представляешь, со сколькими женщинами мне приходится иметь дело, которые буквально плачут от того, что не соответствуют сложившимся стереотипам привлекательности и сексуальности, с женщинами, которые в ужасе от того, что их заурядная внешность может отразиться на их бизнесе. Я знаю, как нам всем хочется, чтобы о нас судили по способностям, а не потому, как мы выглядим, но, к сожалению, такова жизнь.

– Я свободна сегодня вечером, – наконец сказала Холли и осторожно добавила: – Но ты знаешь, как я отношусь ко всему этому.

– Да, я знаю, – согласилась Элен. – Но это важный шаг вперед для тебя… для кампании. Я знаю, ты веришь в свою продукцию, Холли. Так что тебе не так уж будет сложно сказать другим людям об этом.

Если бы все было так просто, подумала Холли со вздохом десять минут спустя, когда повесила трубку.

Элен была умна и убедительна, и в конце концов сделать так, чтобы новые духи получили широкую рекламу, – ее работа.

С самого начала Холли настояла на том, чтобы ее продукцию не рекламировали невероятно шикарные модели, чьи образы невольно заставляли других женщин чувствовать себя дурнушками. Она хотела, чтобы ее продукция говорила сама за себя, но она тогда не представляла себе, что это повлечет за собой столько работы с прессой.

– Элен приедет сегодня позже, во второй половине дня, – сообщила она Элис. – Ты не могла бы заказать ей номер в Сарле Мэнор? Да, и еще, пожалуйста, столик на вечер у Алистера.

В середине дня раздался совершенно неожиданный звонок от брата. Междугородная связь была на удивление хорошей, и, по непонятной причине, от звука голоса Пола и его жизнерадостности у нее комок подкатил к горлу и защемило сердце.

Они с Полом, такие разные во многих отношениях, были при всем том очень близки, и она очень скучала по нему этим летом.

Какое-то время они обсуждали выпуск новых духов, а затем он сказал:

– Мне кажется, я нашел здесь кое-что, что обещает оказаться очень интересным. Я хочу привезти это домой и основательно исследовать, что означает, конечно же, прохождение всех формальностей, связанных с импортом и экспортом. У меня все готово, но ты не знаешь, как все бывает. Мне, возможно, придется задержаться здесь еще на пару недель. Да, кстати, я могу взглянуть на твое детище, хочешь знать, как оно поживает?

Мужчины-коллеги сначала сомневались, когда она объявила, что кампания купит и будет защищать участок тропических лесов, но она проявила решимость и сказала, что будет платить из своего кармана, если они откажутся санкционировать покупку.

В конце концов они сдались, и хотя, как она позднее узнала, кто-то сообщил обо всем репортерам, она сказала себе, что от этого ценность защиты окружающей среды не меняется, хотя лично она предпочла бы, чтобы общественность ничего не знала. Она боялась, что бескорыстная акция может быть воспринята как самореклама исключительно в коммерческих интересах – а это как раз то, чему она противилась, точно так же, как считала, что, если кампания делает пожертвование, то только анонимно.

– Послушай, мне не хочется говорить об этом по телефону, но у меня здесь действительно есть кое-что интересное, так что, как только покончу с формальностями, выезжаю домой.

– Надеюсь, ты успеешь к презентации новых духов, – напомнила Холли.

– Не беспокойся. Я успею. Есть какие-нибудь новости? Что-нибудь интересное?

Холли помолчала, затем неохотно сообщила:

– Нет, разве только… Роберт Грэхэм вернулся. Он купил Холл.

– Правда? Старина Роберт. Я помню, он всегда мечтал о нем.

Холли пронзила острая боль. Роберт никогда не говорил ей об этом… Никогда не делился с ней.

Позже, когда уходила из офиса, она сказала себе, что это еще раз доказывает ее правоту – она никогда ничего не значила для Роберта.

Перестань, говорила она себе по дороге домой. Перестань думать о нем. Его нет в твоей жизни – и все.

И тем не менее, заперев переднюю дверцу машины, она коснулась кончиком языка губ, как будто хотела почувствовать его губы на своих.

Она яростно сомкнула их, гоня от себя опасные мечты, которые, как змеи, вползали в ее сознание.

Ну, неужели ей больше не о чем думать? – презрительно вопрошала она себя, – неужели в действительности так скудна ее жизнь, что она не может занимать себя мыслями, которые хороши разве что для неопытных девчонок?

Что толку грезить наяву о таком человеке, как Роберт?

Но он ласкал ее… целовал ее…

Она сделала нетерпеливый жест рукой, как бы пытаясь отмахнуться от грез. Вот в чем лежала опасность того, что она никогда не вступала в отношения с другими мужчинами. Часть ее так и осталась в прошлом, часть ее по-прежнему была самым опасным образом не защищена от страданий.

Ни одна женщина не может забыть своего первого мужчину. Но так цепляться за эту память было слишком саморазрушительно.

Чего она добивается? Хочет наказать себя за то, что Роберт ее не любил, доказать себе, что она была не достойна любви?

И чьей любви? Любви другого мужчины или Роберта?

Нет, не то, она не дура, самоистязающая себя, – она зрелый и разумный человек. Такой разумный, что по сути позволила Роберту обнимать и целовать себя? Это что же получается, разумно? Ее лицо исказилось. Разумно было бы приказать ему уйти… а еще лучше вообще не открывать дверь. К черту его причины, каковы бы они ни были, пора подумать о своих, пора спросить себя со всей строгостью, почему она до сих пор не может отказаться от прошлого.

Другой мужчина – другой любовник мог бы ей в этом помочь, но она не позволяет иметь себе другого мужчину, другого любовника. Вместо этого она цепляется за воспоминания… и мучает, мучает себя.

А может, единственный способ избавиться от них это позволить себе – что? Чтобы ее ласкали… целовали… ей овладевали.

Что с ней происходит? Неужели она и вправду хочет вернуться к несчастью и боли, которые причиняет любовь к нему? Нет, конечно же, нет. Она не такая женщина. А, может, такая?

Загрузка...