Возвращение в Бэлль-Эмбер

Глава первая

Небо причудливо изменяло свой золотистый оттенок. Оно незаметно становилось нежно-зеленоватым, похожим на цвет потока прохладной воды.

Шаловливый ветерок, усилившийся с наступлением сумерек, шевелил длинные черные волосы, опутывая ими ее лицо и шею.

Кэрин отвлеклась от своих мелочных, беспорядочных мыслей и заторопилась домой. Скоро стемнеет, и Филипп будет ждать ее.

Она подняла воротник пальто и ускорила шаги. Ее длинные стройные ноги монотонно отбивали каблучками по мостовой одну и ту же фразу: Филипп будет ждать, Филипп будет ждать…

Размышляя о безвыходном положении, в котором она оказалась, Кэрин вдруг перестала замечать бесконечный поток машин, автобусов, стремительных такси. Величественные старые дома, окружавшие ее, хранили свой мир — мир тишины и благородного постоянства.

В воздухе чувствовалось свежее дыхание весны и в каждом саду, на ветвях деревьев, набухали пушистые золотые почки. Их вид и запах пробудили ее память, и вызвали горько-сладкие ностальгические воспоминания о давно минувших днях. Кэрин невольно вздохнула, на мгновение, мысленно, приостановив время.

Перед старым винным погребом росла великолепная акация. Каждую весну она ослепительно расцветала: бесчисленные нежнейшие соцветия обрамляли побеленное каменное строение. В очень давние времена, кто-то построил вокруг него круглую скамью, ставшую местом частых сборищ детей, которых привлекал загадочный вид и запах погреба — таинственного старого места, где, казалось, водились привидения. Погреб, конечно, посещал дух старого Мэттью Эмбера, который построил его и любил, и где настигла его смерть.

Бурная фантазия детей рисовала себе его высокую призрачную фигуру, бродящую по мрачным подземным коридорам, доверху забитым грязными старыми бутылками, сверкающими как рубины и аметисты, когда их очищали от грязи и выносили на свет.

Заднюю стену погреба, на фоне камелий и низкорослых азалий, цепко обвивал плющ, а над ним, до самой крыши, высились теплицы с экзотическими растениями со всего мира. Тетушка Патриция питала особое расположение к орхидеям и на зависть многим обладала «зеленым пальцем». Как только температура воздуха понижалась на несколько градусов, она мчалась к теплицам, чтобы установить определенную влажность для своих любимых питомцев, так как орхидеи цвели несколько недель подряд.

В воображении Кэрин одна прекрасная картина сменялась другой, как кинокадры на экране. Они пролетали все быстрее и быстрее, поглощая все ее внимание.

У подножия дамбы, недалеко от виноградников, находился окруженный ивами, небольшой пруд, в котором водились серебристые и золотые рыбки. Рикки однажды высекли за то, что он пытался там порыбачить. Рикки всегда был бунтарем, этот мальчик с серебристо-золотистыми, цвета спелой пшеницы, волосами.

Легкий ветерок вновь коснулся волос Кэрин, отгоняя воспоминания. Она усиленно поморгала глазами. Все, кажется, было миллион лет тому назад. Золотые дни Бэлль-Эмбер! Безмятежные дни ее детства, которые никогда не вернутся.

Недалеко от парадных ворот ее собственного дома, огромные ветки папоротника, пробившиеся через изгородь, задели подол ее пальто. Кэрин нагнулась и сорвала их. Несмотря на все усилия, ей становилось все труднее содержать в порядке сад. Она умела обращаться с газонами, но на ее попечении были еще и давным-давно разбитые клумбы…

Она подняла взгляд на вычурный старый особняк. Из окон гостиной, сквозь опущенные шторы, пробивался свет. Содержать дом ей тоже становилось все сложнее. Он был слишком большим и уединенным, и все же это был ее дом. Кэрин тратила немало средств на содержание дома. И хотя ей не приходилось заботиться об арендной плате, все же в следующие несколько лет, ей придется затратить немало сил, чтобы свести концы с концами.

Кэрин расправила свои худенькие плечи, как бы ограждая себя от внезапного приступа уныния. Она устала, вот и все. Среда всегда была длинным, утомительным днем с чередой бездарных учеников и теоретическими занятиями после школы. Когда ты устал, ответственность всегда, кажется, тяжелее. Кэрин начала тихонько напевать себе под нос, что всегда помогало ей справиться с сомнениями и самообвинениями, обычно одолевавшими ее с наступлением сумерек.

Парадная дверь дома открылась, и по лестнице стремительно сбежал мальчик лет десяти. При виде его, лицо Кэрин осветилось радостью и ее прелестные губы сами собой расплылись в веселой улыбке. Филипп был красивым ребенком, темноволосым, кареглазым, с чистой кожей оливкового цвета. Кэрин опустила на землю нотную папку и сумку с продуктами, приготовившись отразить веселое нападение брата.

— Каро! Каро, угадай, что со мной произошло? Я опять ссадил колено, представляешь?

Сестра посмотрела на него, по-прежнему нежно улыбаясь:

— Представляю, но ты останешься жив, малыш. Ты продезинфицировал рану?

Филипп кивнул:

— Разумеется. Но ты бы видела, как помялся велосипед. Не знаю, удастся ли его починить!

Кэрин сочувственно прищелкнула языком, и они вместе пошли наверх мимо каменных ваз, густо засаженных азалиями Alba Magnum note 1, держась за руки и прижимаясь друг к другу своими темноволосыми головами. Сестра и брат были очень дружны между собой. Так было всегда. Даже еще до смерти матери, Кэрин стала всем для младшего брата — матерью, сестрой, братом, наперсницей. Ева Хартманн последние восемь лет вела уединенную жизнь инвалида. Эта странная ожесточенная женщина словно окружила себя непроницаемой защитной стеной; чуждающаяся собственных детей, она жила вся в прошлом, в воспоминаниях об Эмберах, своем богатом клане, немало сделавшем, чтобы погубить ее мужа.

В детстве Кэрин часто преследовали кошмары, вызванные рассказами матери о злодеяниях и кознях Эмберов. Выражение, когда-то красивого, лица матери до сих пор не давало ей покоя, выражение, которое, как позже поняла Кэрин, было исполнено глубокой и непримиримой ненависти. За прошедшие восемь лет, благодаря сложившимся обстоятельствам, Кэрин приобрела мужественную независимость мыслей и духа, по-видимому, заложенную в ней от природы.

В холле ярко горел свет. Опять письмо! Кэрин осторожно взяла его дрожащими руками и взглянула на Филиппа.

— Иди, вымой руки и накрой стол к чаю.

Мальчик пристально посмотрел на сестру своими карими глазами и встревожился.

— Все уже готово, Каро. Что в письме?

Он внимательно следил за бледным лицом сестры. При ярком свете лампы ее кожа казалась молочно-белой.

— Тогда начинай делать уроки, — рассеянно прошептала Кэрин, впившись глазами в машинописный лист и приложенный к нему чек на огромную сумму.

Филипп безропотно подчинился ей, даже не пытаясь отвлечь или утешить ее. Филипп был уже немного философом, и Кэрин это беспокоило. Он всегда чутко реагировал на ее настроение, но она вовсе не хотела, чтобы мальчик замечал ее тревогу. Сейчас он начнет заниматься. Впрочем, с каждым семестром он, кажется, учился все усерднее.

Кэрин прошла в гостиную, мельком бросив взгляд на письмо. В доме стояла такая тишина, что, казалось, его стены прислушиваются к тому, что происходит внутри. Но они этого и хотели, всемогущие Эмберы! Взгляд Кэрин остановился на отчетливой подписи внизу страницы, такой же уверенной, как и ее владелец — незабвенный Гай Эмбер.

Уроки, полученные с болью, запоминаются навсегда!

Кэрин гордо подняла свою головку, ее огромные карие глаза сверкнули подобно топазам на свету. Неудивительно, что мать так его ненавидела. Отвратительный человек, несмотря на свои безупречные манеры, наносящий почти хирургически точные удары в своих стремительных выпадах.

Она была почти готова аплодировать его безоговорочно самоуверенному предположению, что она уступит его желаниям. Нет, не желаниям, точнее, приказаниям. Так и есть. Этот человек давно привык отдавать приказания.

Итак, великолепный Гай Эмбер вызвался заботиться о сиротах! Он обеспокоен образованием Филиппа, ведь тот, в конце концов, принадлежит к семейству Эмбер и должен унаследовать семейный бизнес. Вероятно, займет место своего отца… Никогда!

Мысли Кэрин были ясны, чисты и холодны. Она судорожно смяла лист бумаги и с поразительной точностью швырнула его в камин. Ее молодое хрупкое тело даже напряглось от презрения. Она будет заботиться о Филиппе. Всегда, пока он будет нуждаться в ней! Ей девятнадцать лет, а не девяносто, и она хорошо зарабатывает: диплом консерватории чего-нибудь да стоит! Она уже помощница учительницы музыки в школе святой Хильды, привилегированного учебного заведения для девочек, в котором когда-то училась сама. Теперь годы ее учебы оправдывают себя.

Мать упорно настаивала на этом, хотя траты на образование дочери не доставляли ей большого удовольствия. Необходимое вложение денег — называла это Ева Хартманн, вкладывая в обучение немалые суммы. Неоспоримое дарование Кэрин, унаследованное ею от отца, довершило дело.

Кэрин внимательно оглядела гостиную, не упуская малейших подробностей. Это была великолепная комната, немного поблекшая, но все еще красивая. Комната женщины, носящая следы индивидуальности хозяйки, где каждая деталь тщательно продумана матерью Кэрин. В комнате еще чувствовалось ее присутствие. Здесь не осталось и следа от их дорогого покойного отца; ничто не говорило о пребывании здесь мужчины. Только огромный, шестифутовой ширины концертный рояль, который так любил Стивен Хартманн, напоминал детям об отце, высокоодаренном пианисте.

Мать Кэрин увлекалась французскими импрессионистами, картины которых матово поблескивали со стен комнаты. Над роялем висела прекрасная репродукция Дега. Кэрин досконально изучила ее, часами рассматривая танцующую девушку в балетной пачке, окруженную сияющим ореолом. Даже книги принадлежали матери — целая стена книг в прекрасных переплетах, стоящих в нишах, перемежаясь изысканными безделушками из фарфора, хрусталя, слоновой кости и цветного стекла, особенно чудесно выглядящими при свете солнца или ламп. Кэрин снова остановила взгляд на рояле, как обычно раскрытом. Царивший на антресолях художественный беспорядок, напомнил ей об утренних отчаянных поисках мотива «Арабесок» Дебюсси. Раньше, часто, когда мать музицировала, Кэрин любила выглядывать сверху, чтобы встретить ее взгляд, устремленный на нее… на рояль… Но невидящие глаза матери, прекрасные глаза, смотрящие в одну точку, были обычно затуманены воспоминаниями.

Всегда чуткая к настроению матери, Кэрин только один раз завела с нею разговор об отце. Но мать ответила так строго и отчужденно, что у Кэрин пропало всякое желание разговаривать на эту тему: «Не будем говорить о твоем отце, Кэрин. Мне, по крайней мере, без него спокойнее».

Кэрин никогда не забывала эти слова и, наверное, никогда бы их не простила, если бы не глубокие раздумья. Отец всегда был очень дорог ей. В конце концов, она как две капли воды походила на него. Когда, прожив всю жизнь с матерью, однажды с болью в душе приходишь к выводу, что совсем не знаешь ее, это разрушительное открытие вмиг избавляет от иллюзий, и ускоряет процесс взросления.

С Евой Хартманн случилось что-то ужасное, но что именно и когда — Кэрин по младости лет не сказали. Чем дальше, тем труднее было установить подробности происшедшего, хотя она никогда не останавливалась в своих попытках раскрыть тайну. Одно было ясно — здесь не обошлось без Эмберов. На их совести лежит немалая доля вины за разочарование Евы Хартманн, за невыносимую боль, подточившую эту хрупкую женщину. Только повзрослев, Кэрин поняла, что ее мать получала болезненное удовольствие от своего страдания, и непримиримой ожесточенности, которой пользовалась, как щитом.

Ее смерть была для Кэрин ошеломляющим ударом, но после первого приступа горя, наступило чувство облегчения и освобождения от бремени, которое Ева Хартманн сознательно или неосознанно взваливала на своих детей.

Вдруг Кэрин очнулась от своих мыслей. Она выбежала из комнаты и поспешила в свою спальню. Белый балдахин над кроватью качнулся, когда она сбросила на постель свое пальто. Она сняла платье и полезла в шкаф, чтобы взять брюки и свитер. Приготовить запеканку можно минут за десять. Кэрин, была, умела и способна, но менее всего задумывалась о своих разнообразных талантах. Ей было просто некогда. Ни дня, ни ночи не проходило для нее без какой-нибудь новой заботы.

Взгляд Кэрин непроизвольно упал на старый, вставленный в рамку портрет матери и отца, и ей стоило больших усилий приглядеться к нему. С портрета на нее смотрели двое красивых молодых людей; взгляд матери был устремлен прямо в камеру; лицо ее, несмотря на старомодную прическу, поражало и даже подавляло своей красотой; отец смотрел куда-то вдаль.

Они находились в лучшей поре своей жизни; глаза и губы улыбались, они были счастливы и доверчивы. Оба смотрели в будущее с самонадеянностью молодых и уверенных в себе людей. Они тогда еще верили в свое счастье!

Семья отца Кэрин, Хартманны, принадлежала к числу пионеров виноделия в колонии; она владела небольшим, но превосходным виноградником и винным заводом, а семья ее матери, Эмберы, создали большую винодельческую фирму и теперь контролировали двадцать лучших виноградников в трех графствах, и солидную торговую компанию. С женитьбой отца и матери, объединение владений Харманнов и Эмберов стало неизбежным. Стивен Хартманн уступил в пользу Эмберов свои виноградники и завод, так как в условиях крупной винной индустрии, небольшой заводик имел мало шансов на выживание. Это было печально, но совершенно неизбежно.

Конечно, как члену семьи, Стивену предоставили прекрасно оплачиваемое место в правлении, но он был скорее артистом, чем промышленником. Промышленниками были Эмберы — Люк и два его сына, Ричард и Гай. Старший, Ричард, погиб во время прогулки верхом во владениях своего тестя: упавшая лошадь придавила его. Эта неожиданная и трагическая смерть стала причиной тяжелейшего удара, поразившего его отца. Люк Эмбер несколько месяцев находился между жизнью и смертью, но так и не смог оправиться от постигшего его горя. После кончины отца Гай Эмбер стал царствовать полностью и безраздельно, что требовало от него инициативы, мужества и сильной воли. Всеми этими качествами он обладал сполна. По общему мнению, это был человек «без единой трещины в доспехах», блестящий и преуспевающий бизнесмен, деловой и безжалостный, напоминающий своими манерами «волка в овечьей шкуре».

Но трагические события в семье Эмберов на этом не закончились. Злой рок нанес сокрушительный тройной удар.

В этом же году погиб Стивен Хартманн, и его смерть вызвала поток газетных статей о богатстве и несчастьях клана Эмберов. Газеты подробно излагали факты гибели Стивена и выдвигали множество версий этого прискорбного случая.

В Бэлль-Эмбер давался бал, на котором, разумеется, присутствовали Стивен и Ева Хартманн. Они ушли раньше по вполне объяснимой причине: между ними произошла небольшая размолвка, которую, конечно, нельзя назвать крупным скандалом. Но никто, даже Ева, не знал, что творилось на душе у Стивена, когда он на своей серебристо-серой машине врезался в столб менее чем в четырех милях от собственного дома. День, начавшийся столь блистательно, закончился ужасной аварией. Стивен погиб мгновенно, жена же его отделалась множественными мелкими ранениями. Кэрин, хотя и была очень мала, хорошо помнила, что вся семья Эмберов, забыв былые разногласия, собралась вокруг убитой горем молодой вдовы и ее двух маленьких детей. Гай Эмбер и его сестра Патриция, полная безысходного отчаяния, Марк Эмбер, единственный брат Люка Эмбера, тетушка Селия — вдова Ричарда со своими двумя детьми, Рикки и Лайаной. Дядюшки, тетушки, кузины — все Эмберы — акционеры, с удивительной охотой предлагали деньги и поддержку. Мать отклонила все эти предложения. Предавшись горю, Ева Хартманн безжалостно отреклась от своей семьи и повела горькую жизнь ожесточенной затворницы. В воспоминаниях Кэрин о матери было больше желаемого, чем действительного; к отцу же она питала самые нежные чувства. Она смотрела на его тонкое красивое лицо, лицо своего дорогого отца, ушедшего из ее жизни так внезапно и трагически, и ей почему-то казалось, что она смотрит в зеркало. Его глаза так напоминали ее собственные, те же самые золотистые глаза под разлетающимися бровями. Те же густые черные волосы, та же посадка головы, та же спокойная величавость осанки.

Именно тогда Кэрин испытала чувство глубочайшего отчаяния. Ее отец всегда и во всем защищал юного Гая Эмбера. Он любил его и восхищался им, постоянно подчеркивая его необыкновенную деловую хватку, которой не хватало его старшему, трагически погибшему брату. Ну как мог Стивен Хартманн так плохо разбираться в людях? Как они с Филиппом могли стать жертвами ошибочных суждений матери? Нет, это невозможно! Письма служили тому доказательством. Гай Эмбер был отпетым негодяем, каким она его всегда и считала.

Его образ возник в ее сознании и гнев тотчас же исчез, как лопнувший мыльный пузырь. Нет, не всегда. Когда-то в детстве, он был для нее кем-то вроде полубога, окруженного сияющей аурой. В те дни она была им по-детски увлечена, хотя и опасалась приблизиться, так как он безжалостно дразнил ее, любил дергать за волосы и называть «кошачьими глазами». Кэрин разрывалась между скорбью и ненавистью. Воспоминания одно за другим выплывали из ее подсознания, и прошлое вновь нахлынуло на нее.

Она снова мысленно вернулась в Бэлль-Эмбер, которая была частью ее существа, самым красивым местом на земле. Там, где заканчивались виноградники, стоял огромный белый дом под величественной крышей, дом, сияющий гордостью от своей красоты и щедрого гостеприимства. Кэрин невольно поддалась чарам своих воспоминаний, и ей стало теплее, как виноградникам под лучами горячего солнца. Когда-то все выходные дни и каникулы проходили в Бэлль-Эмбер. Все дети любили это место — и Кэрин, и Рикки, и Лайана, и малыш Пип. Как хорошо она помнила возбуждение во время сбора винограда, когда гости, как паломники, стекались в знаменитое место, горя желанием стать соучастниками таинства сбора винограда, принимая ритуал и магию, сопровождавшую то, что отец Кэрин называл «приближением к хорошему вину». Она все еще мысленно представляла его, беспечно стоящего, чуть откинувшись назад, и наблюдающего, как гости вглядываются в бокалы вина, иногда хмурятся, побалтывая его и слегка расплескивая; искушенные отпивают большими глотками; новички лишь пригубляют; некоторые с видом знатоков улыбаются какому-нибудь потрясающему открытию; другие уже приняли настолько необычный вид, что на его губах появлялась невольная улыбка. Он часто обращался к тетушке Патриции с каким-нибудь остроумным замечанием и ждал, когда она улыбнется в ответ, ведь при этом, около ее рта, появлялась очаровательная ямочка. Мать Кэрин никогда не любила показывать гостям свои владения и всегда избегала этого, оставаясь дома. Зато это было по душе тетушке Патриции, а отец с готовностью хвастался превосходными знаниями своих детей, удивительными для их возраста. Даже Гай Эмбер не считал за труд поднести несколько бутылок фирменного красного вина к стоящему в ожидании автомобилю, и его манеры отличались таким изяществом и естественностью, что большего гость не мог и желать.

Кэрин стояла, слабо улыбаясь, мысленно пребывая далеко от реальности. Ее воспоминания были так ярки, что она даже чувствовала приятные и не очень приятные запахи, исходящие из погреба: запахи фруктовых масел и тончайших эфиров; запахи едкие и горькие; резкий запах забродившего сока. Она слышала бурное журчание и бульканье в заделанных воском, забетонированных цистернах, наполненных кожицей, косточками и плодоножками виноградных ягод, где совершалось таинство рождения сухого вина Эмберов, чистого каберне-совиньон, удивительного тонкого столового вина, которое делают в малых количествах и при особо благоприятных условиях, и более «скороспелого» шираз-каберне, густого фруктового красного вина, в котором все же узнавался характерный аромат каберне.

Филиппу пришлось трижды звать Кэрин, прежде чем она его услышала. Угроза дальнейших воспоминаний миновала. Она помчалась к двери, влекомая сестринскими угрызениями совести.

— Ну, ну, малыш, через несколько минут запеканка будет готова!

Спустя два дня вечером, когда Филипп был уже давно в постели, а Кэрин проверяла работы по теории музыки, раздался телефонный звонок. Кэрин положила на листы бумаги пресс-папье и подошла к телефону.

— Алло, Кэрин? — раздался на другом конце провода ясный, чистый, хорошо поставленный женский голос, показавшийся Кэрин знакомым.

— Да, Кэрин Хартманн у телефона. Кто говорит? — вежливо ответила Кэрин.

В ответ раздался легкий хриплый смешок, вероятно от волнения.

— Патриция Эмбер, дорогая. Ты, конечно, помнишь меня, Кэрин?

— Вы ошиблись номером, извините, — с недоверием ответила Кэрин и повесила трубку.

Телефон тотчас же зазвонил снова, но Кэрин была слишком подавлена, чтобы ответить на звонок. Она мягко сняла трубку и вновь опустила ее на рычаг. В конце концов, это не друг, подумала она с сожалением. А между тем она теряет время. Кэрин вернулась в гостиную. Ей еще предстояло проверить, по меньшей мере, работ десять. Как преподаватель, подумала Кэрин, она делает несомненные успехи. Общий уровень подготовки у нее высокий. Она снова села за работу, но минут через двадцать тишину нарушил дребезжащий звонок в дверь.

Кэрин резко подняла голову. Тревожиться не стоит: дверь на цепочке. Она пошла открывать, даже не потрудившись пригладить свои взъерошенные темные волосы.

На пороге стоял мужчина лет тридцати пяти, высокий, крепкого телосложения, но худой. Он, без сомнения, имел успех у женщин, в нем было какое-то мрачное великолепие: прямой классический нос, угловатые линии щек и скул, слишком резкие, чтобы назвать их красивыми. От него исходило ощущение силы и уверенности в себе, о чем говорила гордая посадка головы, широкий разворот плеч, а еще более живое умное лицо с тревожно блестящими черными глазами. Кэрин остолбенела, у нее прервалось дыхание. Кого-кого, а этого человека она будет помнить до конца своих дней.

Он, молча, смотрел на нее, его пронзительный взгляд она чувствовала, почти физически, всем своим существом.

— Почему, черт побери, ты не захотела говорить с Патрицией? Ты ее очень расстроила… — Его глубокий, исполненный высокомерия голос ударил по ней, как электрический ток. — Открой, Кэрин. Мне надо поговорить с тобой.

Он говорил настойчиво, и его вид, мрачно подумала Кэрин, не предвещал ничего хорошего. Эти черные брови и высокие резкие скулы придавали ему почти фантасмагорический вид. У Кэрин учащенно забилось сердце, и в ней заговорил дух противоречия.

— Как вы осмелились прийти сюда? — гневно заговорила она, чувствуя себя не в состоянии сдерживать более свои эмоции. — Это мой дом, и никто из Эмберов никогда не ступит на его порог! Ни одна магическая формула не может стереть из моей памяти прошедшие годы… слезы, пролитые из-за вас. Прошу вас, уходите. Нам не о чем говорить. Как можете вы считать иначе?

Он заговорил бесстрастно, и даже в изгибе его губ читалось ироническое равнодушие.

— Вижу, голос крови не ослаб с годами. Ева говорит в лице своей дочери. Открой дверь, дитя мое. Я не собираюсь ночевать на твоем пороге!

Его взгляд скользнул по ее изумленному лицу, и голос его стал мягко-настойчивым, утратив властные нотки, за что Кэрин готова была поставить ему «А» note 2.

— Пожалуйста, выслушай меня, Кэрин. Я только хочу помочь тебе, хотя тебя научили ненавидеть и презирать меня.

Кэрин затрясло от сознания собственной беспомощности. Спокойный ровный тон подействовал на нее сильнее, чем крик. Он был так мягок, так убедителен, что она поняла всю бесполезность, даже недостойность дальнейших пререканий. Он мог быстро выйти из себя, и Кэрин твердо знала, что тогда он себя покажет. Это слишком! Слишком! Слишком!

Она открыла дверь, и он быстро, как охотник, проскользнул в дом. Его громадный рост сразу заставил ее ощутить свою ничтожность. Она попала в ловушку, и на мгновение почувствовала себя в когтях у великолепной черной пантеры, презирающей общеустановленные правила и обычаи. Его черные, как вороново крыло, волосы блестели при свете лампы, а глаза уверенно встретили пристальный взгляд Кэрин.

— Ты не изменилась. Ты похожа на Стивена… Стоит только взглянуть! Те же глаза, та же фигура, та же миловидность. В один прекрасный день ты станешь красавицей!

Он отвел от нее свой мрачный пристальный взгляд.

— Пойдем в дом, Кэрин. Мне надо кое-что обсудить с тобой.

Он протянул руку, но Кэрин отпрянула от нее с силой, которую придавали ей оскорбленные чувства. Она попыталась избежать его прикосновения. В ней проснулась, вполне сложившаяся, женщина, готовая вступить в борьбу, даже если последствия окажутся роковыми.

Он не привык к какому-либо сопротивлению. Стальная хватка его руки не позволила ей отступить дальше. У Кэрин возникло пугающее чувство, что Гай Эмбер не упустит того, чего захочет. Он бросил колючий взгляд на ее растрепанные темные волосы, его голос почти срывался от нетерпения.

— Не бойся, Кэрин! Я никогда не сделаю тебе ничего плохого!

— Я не боюсь! — вскинула голову Кэрин, вызывающе устремив на него такой же пронзительный оценивающий взгляд, каким он только что смотрел на нее.

Он опять вгляделся в ее ясные глаза, изучая каждую черточку ее лица.

— Да, черт возьми, я не верю, что страх знаком тебе. Вот так-то лучше для нас обоих. Так пойдем же, мое непокорное дитя!

Он повел Кэрин в гостиную, как будто и дом, и она сама уже принадлежали ему. Слегка подтолкнув ее в кресло, сам сел напротив, глядя на нее не то чтобы сурово, но пронизывающе пристально.

— Теперь попытаемся внести ясность во всю эту неразбериху, которая тебя так беспокоит. Почему ты не ответила ни на одно мое письмо? Или обыкновенная вежливость уже вышла из моды?

Кэрин коротко, отрывисто рассмеялась, ухватившись за подлокотники кресла.

— О, это и правда непостижимо! Вы силой врываетесь сюда… в мой дом. Или вы рассчитывали на радостную встречу? Это было так давно, и все это… Хорошо, разрешите заметить, что вы слишком неожиданно явились, чтобы утешить меня. В вас нет ни доброты, ни чуткости, а только дьявольская хитрость. Вы жестокий и решительный человек, настоящий Макиавелли, со зловещим лицом и черными грозными бровями, и я знаю, что, при определенных условиях, вы можете быть неистовым и бешеным.

Кэрин все более возбуждалась.

Его голос прозвучал невероятно властно:

— Перестань нести всю эту чепуху и возьми себя в руки, дитя мое. Ты слишком возбуждена. — В испытующем взгляде его черных глаз появилось что-то вроде искреннего участия. — Хоть один раз за свою молодую жизнь выслушай факты, а не предубежденное мнение. Это больно, я знаю, но тебе надо знать правду. Прошлое безвозвратно ушло. Ваша матушка умерла. Ева стала жертвой своего собственного нелегкого характера. Это была ожесточенная, несчастная женщина, наказавшая самое себя, а заодно и нас всех. Она бы никогда не позволила нам видеть тебя и Филиппа. Ты, должно быть, помнишь, как вся семья Эмберов любила вас обоих. Она вычеркнула вас из нашей жизни, что, однако, не мешало ей спокойно принимать деньги, которые я ей посылал.

Его слова подействовали на Кэрин, как искра на динамит. Они взорвались в ее ушах, как удар молнии. Кэрин подскочила к нему с лихорадочным румянцем на лице. Он стремительно поднялся навстречу ей, подхватил ее под локти так, что она через свитер почувствовала стальную силу его пальцев. Пульс ее учащенно бился.

— Вы лжете! — горячо выпалила Кэрин, и лицо ее вспыхнуло от оскорбленной гордости. — Я просто не верю вам. Мама никогда бы не взяла денег от вас! Ни деньги… ни что-нибудь другое. Я знаю. Нам приходилось бороться многие годы, говорю вам!

На его смуглом красивом лице слегка дрогнул мускул.

— Я никогда не лгу, малышка. Не было никакой борьбы, поверь мне.

Сердце Кэрин гулко забилось, готовое выскочить из груди. Гай был слишком высок, слишком силен и вполне мог низвести ее, глубоко укоренившиеся, представления до уровня чепухи.

— Вы наш враг, я знаю, — холодно заметила она, — но вам никогда не удастся запугать меня. Я не собираюсь быть пешкой в вашей борьбе за власть. Моя мать была ожесточенной, несчастной женщиной, я это знаю. Она была подавлена горем и отчаянием. Удалившись от общества, несла свое бремя, порвав с семьей, которой не могла больше верить. У меня та же гордость, то же чувство собственного достоинства, и я требую неукоснительного соблюдения моих прав.

Заинтригованный, Гай довольно долго изучал Кэрин, как будто она была чем-то необычным для него. Когда он заговорил, голос его звучал почти снисходительно:

— Вижу, ты веришь в то, что можно взять дьявола за рога, если нет другого выхода.

— Другого выхода нет, — стремительно выпалила Кэрин. — Вы, конечно, и сами видите это, вы же бизнесмен. Уменьшите ваши убытки! От меня вы ничего не добьетесь, хотя сделаете все, чтобы достичь своей цели. Продолжайте рассказывать свои байки, как и раньше, если вам это нравится!

В его глазах появилось странное выражение.

— Какое ты, однако, дерзкое дитя, Кэрин! Я чувствую, мне предстоит заняться твоим воспитанием!

Кэрин иронически улыбнулась:

— Я не собираюсь извиняться за то, что высказала свое мнение!

— Ты увидишь, что я тоже не привык извиняться! Помни же, маленькая смутьянка, Эмберы всегда отличались пылким нравом, так что наши стычки в будущем вряд ли будут односторонними.

Кэрин ответила на это заявление весьма необычно для молодой девушки. Она отошла от него и свернулась клубочком в кресле, приняв торжествующий вид.

— Вероятно. Но вам никогда не удастся повлиять на меня. Будучи мужчиной, да еще и Эмбером, вы этого, конечно, никогда не признаете, но все равно это так! Это неоспоримо, как закон природы!

Кэрин выглядела очень юной и грациозной на фоне кресла, обитого золотистым бархатом.

На смуглом лице Гая появилась искренняя, преобразившая его лицо улыбка.

— А что ты знаешь о «неоспоримых» законах природы, невинное дитя? А ты невинна, как бы причудливо ты не хмурила брови. По тебе с первого взгляда видно, что природа для тебя начинается и кончается в школе. Ты никогда не знала мужчину, как такового, только как символ. Ты сейчас считаешь меня олицетворением тирании, ненавистным Гаем Эмбером, этаким негодяем из мелодрамы. Ладно, моя упрямая юная родственница, заключим сделку. Я предоставлю тебе право распоряжаться своей судьбой в Бэлль-Эмбер, если ты, конечно, позволишь мне сделать все возможное для Филиппа. Если мне не изменяет память, он стопроцентный Эмбер!

— У него фамильные черты лица, если вы это имеете в виду, — сухо ответила Кэрин. — Но, слава Богу, на этом сходство кончается.

— Кэрин, Кэрин! — Он усмехнулся, медленно сжимая пальцы в кулак. — Как ты ни молода, ты просто убиваешь меня! Что за манеры! А теперь выслушай меня, темпераментная молодая леди. Как бы тебе ни промывали мозги, в усвоенном тобой не все правда. У тебя, конечно, есть кое-какие факты? В этом просто не может все быть правдой. Моя сестра Патриция, замечательная женщина. Ты должна ее помнить. В детстве ты очень любила ее. Ко мне ты даже и близко не подходила. Я прекрасно помню девочку с конским хвостиком и огромными золотистыми глазами цвета настоящего коньяка.

Он улыбнулся давно знакомой ей улыбкой, выгнув дугой красивые черные брови.

Кэрин холодно взглянула на него, подавив глубокий вздох.

— Не отворачивайся от меня, Кэрин, — мягко попросил он.

Краска отхлынула от ее лица. Гай был слишком силен для нее, его чары непреодолимы. Голос его отличался особым густым тембром, и ее музыкальному слуху доставляли удовольствие низкие бархатные тона. Он, несомненно, использовал преимущества своего голоса при заключении крупных сделок.

Он изучал профиль Кэрин, затем резко наклонился и схватил девушку за запястье. Перевернув ее руку ладонью вверх, Гай стал разглядывать ее изящные, безупречной формы пальцы.

— В твоих руках заложена какая-то странная жизненная сила, — прошептал он, — они как будто живут сами по себе. Ты часто прибегаешь к их помощи при разговоре? У Стивена тоже была эта привычка. — Вдруг его голос зазвучал по-прежнему властно: — Не трать свою жизнь на борьбу с призраками, Кэрин. Я хочу заботиться о вас: о тебе и Филиппе. Мне всегда этого хотелось, хотя, думаю, сейчас ты мне не веришь. Тебе привили ненависть ко мне еще в детстве.

Кэрин густо покраснела до самой шеи. Он уже почти перешел все границы дозволенного. От прикосновения его худых рук с тонкими пальцами будто бы исходила какая-то угроза. Кэрин почувствовала, что все ее существо охватывает непонятное ей возбуждение. Она отчетливо осознала, что Гай — самый чувственный мужчина, которого ей когда-либо доводилось встречать.

Возмущенная гордость заставила ее вскричать:

— Но я ненавижу вас, в этом нет сомнения, а вы увидели лишь верхушку айсберга. Я скрываю гораздо более сильное, глубокое негодование.

Он вдруг изменился в лице.

— Ты не создана для ненависти, малышка! С такими губами и такими глазами это невозможно. — Он слегка отпустил ее руку. — В глубине души ты понимаешь, что вам с Филиппом необходимо мое покровительство. Ты всего лишь одинокая молодая девушка, пытающаяся воспитывать маленького мальчика. Даже если я возьму на себя все ваши траты, этого все равно будет недостаточно.

Он окинул взглядом прекрасную комнату. На фоне света лампы, четко обрисовался его орлиный профиль. Гай производил впечатление человека, погруженного в свои мысли. Его темная голова была высокомерно поднята, а красивые чувственные губы придавали лицу несколько беззаботное выражение. И, все же, что-то в его облике говорило, что на душе у него не так уж беззаботно и в нем борются две могущественные силы. «Такое лицо трудно забыть», — со страхом подумала Кэрин. Его голос вернул ее на землю.

— Ты должна сыграть мне, — спокойно произнес он, глядя на сверкающий «Стейнвей».

— Вы слишком высокого мнения обо мне, не так ли? — Голос ее звучал весело и непринужденно. — Я никогда не говорила, что умею играть. Это же рояль отца, помните?

Гай, прищурившись, снова посмотрел на нее.

— Умеешь, — произнес он со спокойной уверенностью, глядя на ее молодое лицо с классическим овалом и кожей цвета слоновой кости, обещавшее стать очень красивым. Его взгляд остановился на ее пухлых, резко очерченных губах, дрожащих от едва сдерживаемой ярости. — Странно, что печаль так подчеркивает красоту, — задумчиво произнес Гай. — В этих огромных золотистых глазах столько боли и столько нежности. Но ты ждешь только искры, способной разжечь в тебе огонь… Интересно, понимаешь ли ты это? — Он говорил даже с некоторой нежностью, и Кэрин встревожилась, испуганная и настороженная тем, как легко он понял ее.

Ей вовсе не хотелось поддаваться на его провокации, и она воздержалась от ответа. Чтобы не встречаться с ним взглядом, она нарочно стала смотреть на шевелящиеся от легкого ночного ветерка занавески. Похоже, что он специально смеется над ней и дразнит ее. По неопытности она не знала, как пресечь это. Гай продолжал, молча, рассматривать ее, улавливая печаль в глубине ее карих глаз.

Наконец, прервав молчание, он заговорил ободряющим тоном:

— Сколько тебе понадобится времени, чтобы уладить свои дела здесь, Кэрин? С работой и прочим. О продаже дома я позабочусь. Он нуждается в ремонте, но это прекрасный старый дом, да и место здесь превосходное. Мне вовсе ничего не будет стоить распорядиться им, а тебе это даст некоторую независимость. Продай рояль, когда будешь готова, я же позабочусь, чтобы счет был оплачен. Его, должно быть, настраивали еще до твоего рождения?

Вдруг Кэрин почувствовала, как к ее глазам предательски подступают слезы. Это было уже окончательное унижение. В ней ожили все былые чувства к Гаю, к Бэлль-Эмбер, вылившись в тоскливую печаль. Нет, от этого надо отказаться. Его слова несли ей боль и отчаяние.

— Я не могу согласиться. Говорю вам, это было бы неправильно. Мама бы перевернулась в могиле. Если бы вы только знали… мама… Эмберы… ваши дипломатические уловки невыносимы. Это все слишком подозрительно, слишком опасно…

Кэрин, давясь от слез, оборвала свою речь и внезапно очутилась в его объятиях. Ее голова лежала на его плече, она мелко дрожала, прижавшись к его сильному худому телу.

Вдруг Кэрин почувствовала жгучее желание впитать в себя силу, исходящую от этого грубого, энергичного человека. Вокруг них кружился мир. Тишина стояла такая, что от нее звенело в ушах. Кэрин физически ощущала почти непреодолимый магнетизм Гая, влияющий на нее. Она с силой отпрянула от него, до боли прикусив губу. Почувствовав во рту привкус крови, она окончательно пришла в себя.

— Простите, — коротко шепнула Кэрин, имея в виду как раз противоположное.

Он слегка сжал губы.

— Не надо извиняться, хотя я впервые оказался способным вынести рыдающую женщину. Но ты же еще не женщина, правда? Просто девочка, вдруг становящаяся женщиной, — опасное сочетание. — Он повернул Кэрин лицом к себе. — Не борись со мной, малышка. Ни теперь, ни когда бы то ни было. Я всегда буду заботиться о тебе, если ты мне это позволишь. Подумай о Филиппе, даже если себе ты отказываешь в праве на поддержку и счастье. Филипп, насколько я помню, всегда любил Бэлль-Эмбер, хотя был совсем маленьким. Это, в конце концов, часть его наследства!

— Но вы же, конечно, женаты… у вас есть дети… Вы привыкли…

— Иметь бешеный успех? — иронически докончил он. — У меня еще бывают счастливые моменты в жизни, малышка, но не могу сказать, что я когда-либо встречал женщину, которая привлекла бы мое внимание… во всяком случае, на необходимое для женитьбы время! — Его черные глаза насмешливо глядели на Кэрин. — Мы можем никогда не быть друг другу симпатичны, но, по крайней мере, пообещай относиться ко мне лояльно.

— Обещаю, если это нужно, — отрывисто бросила Кэрин.

Холодно суровая и неприступная, она была вполне готова к этому моменту, так как давно ждала его.

В глазах Гая промелькнула ироническая усмешка.

— Ты разрушительно влияешь на мое «я», дитя мое! Вижу, мне придется действовать осторожно.

— Приятно, по крайней мере, узнать, что и у вас есть слабости, — мягко парировала Кэрин. — Вы производите впечатление стального человека. Это несколько приободряет меня.

Его рука нежно коснулась ее плеча.

— У меня была идея найти тебе какого-нибудь славного молодого человека, который мог бы справиться с твоим нравом, но вижу, что этот номер не пройдет. Я вовсе не уверен, что симпатичный молодой человек переживет такое стихийное бедствие. Ты определенно нуждаешься в сильном хозяине.

Кэрин инстинктивно высвободилась, рассерженная и смущенная своей реакцией на его прикосновение.

— Думаю, что нет, — сухо и сурово ответила она. — Такой человек встретит лишь отчаянное сопротивление!

В его глазах появилось выражение холодного раздумья.

— Ты так думаешь? Ты выглядишь необыкновенно юной и в то же время такой измученной, что можно подумать, тебя разрывают на части какие-то враждующие силы. Ты все принимаешь близко к сердцу и усложняешь свою жизнь, малышка. Вот почему я хочу быть рядом с тобой.

Кэрин удивленно посмотрела на него, приподняв дугой свои черные брови. Ее кожа при свете лампы казалась необычайно белой.

— Надо отдать вам должное — вы умеете убеждать, что почти и сделали со мной. Но ваша сила — в вашем голосе, о чем вам, конечно, не раз говорили, не привлекавшие вас, леди. Говоря о Филиппе, как о потенциальном наследнике, вы затронули мое слабое место.

Его глаза потемнели и угрожающе сверкнули.

— Не играй с адским огнем, малышка! Ты дорого можешь за это заплатить!

Кэрин не отвела от его лица своих огромных золотистых глаз.

— Почему вдруг такая вспышка? — вкрадчиво усмехнулась она. — Вас, наверное, прежде оскорбляли?

— Такие опытные люди, — произнес он, растягивая слова и глядя, как предательски бьется жилка на ее шее, — с которыми ты не идешь ни в какое сравнение.

— Вы меня недооцениваете, — покраснев, произнесла Кэрин с юношеской бравадой.

— Все может измениться в один момент. — Суровое выражение его губ смягчилось. — Не слишком спекулируй тем, что ты женщина, малышка. Пытайся осторожнее пользоваться привилегиями своего пола!

— И кому я этим доставлю удовольствие? — тотчас же парировала Кэрин.

— Мне. — Он смотрел на нее, явно забавляясь. — Это был бы верный шаг. — Его взгляд словно стегнул Кэрин по лицу. — Научившись правильно одеваться, краситься и справляться с этой гривой, ты будешь достойным членом своей семьи, правда несколько экзотичным и искушенным.

Кэрин остолбенела от удивления.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы курс акций исключал личную выгоду?

Он похлопал ее по щеке, глядя на нее глубокими, как стремнина реки, глазами.

— Ты просто убиваешь меня, дитя мое. Это для меня неожиданное испытание. Но оставим наши разногласия, хотя бы ради Филиппа. Ему нужна мужская рука, мужская дисциплина, не сейчас, но через год-два. Оставь работу и возвращайся в Бэлль-Эмбер. Даю тебе слово, не гасить весь этот прекрасный огонь.

Тень ресниц полукругом ложилась на ее щеки.

— Простите. Все это очень соблазнительно, но я не готова к ответу. Мне нужно время. Я не могу так быстро уладить свои дела.

С болью в сердце, Кэрин понимала, что капитулирует. Заручиться ее лояльностью к Эмберам — значило вернуть ее к прошлому. Сможет ли она справиться с чувством вины перед матерью, хотя той уже давно не было в живых; не причинит ли ей это горя и обиды? Кэрин вдруг почувствовала себя ребенком с детскими понятиями о добре и зле, совершенно несовместимыми друг с другом. Но не все в жизни так просто: всегда есть полутона, размытые границы… Часто благородные жесты ведут к саморазрушению. Мать погубила себя своей непоколебимостью.

От него ни на минуту не ускользнули колебания Кэрин.

— Не задумывайся ни над чем слишком глубоко, Кэрин! Это и в лучшие времена изнурительное занятие. Сейчас ты страдаешь от первой реакции на мое предложение. Завтра ты преодолеешь кризис и попытаешься привыкнуть к мысли, что не все Эмберы — враги для тебя. Когда ты будешь более восприимчива к моим словам, я постараюсь объяснить, почему произошел разрыв между двумя нашими семьями. Семейные ссоры — худшие из ссор, но ты еще не готова услышать об этом. — Его голос звучал тихо и нежно, как колыбельная. — Ты можешь быть совершенно независимой. Это, я вижу, в твоей натуре, но не двадцать же четыре часа в сутки, дитя мое. Я хочу заботиться о тебе. По-видимому, мы люди одного склада, в таком случае, по логике, мы должны ладить, что было бы для нас, единственно разумным, выходом из всей этой истории. Возвращайся в Бэлль-Эмбер, Кэрин. Там теперь даже красивее, чем ты помнишь!

Кэрин одобрительно посмотрела на него, сознавая, какое пугающее удовольствие доставляло ей его присутствие. Однако не следует поддаваться на его приманки!

— Я вернусь, — поспешно произнесла Кэрин, отрезая себе пути к отступлению. — Но только ради Филиппа. Он заслуживает гораздо большего, чем я могу ему дать, как бы ни старалась. В нем — смысл моей жизни, он самый главный для меня человек на земле!

Гай внимательно посмотрел на Кэрин.

— Ты еще слишком молода, — как-то устало и невыразительно произнес он, быстро поднялся, подошел к Кэрин и повел ее к входной двери.

Взявшись за полированную ручку, он обернулся к ней.

— Не заставляй меня долго ждать, Кэрин! Все и так слишком затянулось!

Кэрин мельком взглянула на него, вдруг поймав себя на том, что испытывает к нему почти дружеские чувства. Его лицо, давно не дававшее ей покоя, сейчас перед нею. Гай, слегка, пожал ее руку.

— Вы должны были победить, в конечном счете, правда? — мягко сказала она, и в ее голосе снова зазвучала ирония. — Это не совсем справедливо!

— А в жизни никогда не бывает все до конца справедливым, Кэрин, — произнес он, глядя ей прямо в глаза. — Но будь, пожалуйста, честной, и признай, что ты тоже не осталась в проигрыше.

Щеки ее вспыхнули, и сердце опять лихорадочно забилось. Как он страшен! Однако, не все ли необычные люди немного страшны? Кэрин была уверена, что все ее противоречивые чувства написаны на лице.

— По-моему, мы сможем притерпеться друг к другу, — протянул он, саркастически усмехнувшись.

— В малых дозах, — поправила Кэрин, натянуто улыбаясь, и делая рукой выпроваживающий жест.

В ней зрела какая-то сила, она подспудно понимала, что должна немедленно освободиться от его пугающего очарования, затягивающего ее, как зыбучие пески. Будучи всегда очень впечатлительной, Кэрин не могла отказаться от странного убеждения, что ее необъяснимым образом ведут к ее судьбе, и делает это не кто иной, как Гай Эмбер. Промелькнул вырванный из общего потока времени, полный многозначительности миг. Гай любовался прекрасной линией ее губ.

— Нет, симпатичный молодой человек тебе совершенно не подойдет, Кэрин, — коротко бросил он и быстро вышел за дверь, махнув рукой на прощание.

Кэрин долго стояла и смотрела ему вслед. Она ощущала странное, непонятное даже ей, абсолютное спокойствие.

Сад, озаренный светом, льющимся из окон дома, казался сине-черными дебрями, воздух был напоен сладкой свежестью прохладной ночи, как всегда перед ливнем. Лунный свет серебрил ветви изгороди из желтых форситий. Магнолия, в углу сада, казалась темным призраком, ожидающим весны, когда она покроется маслянистыми белыми цветами и заблагоухает, несравнимым ни с чем, ароматом. Даже трава пробуждалась к новой жизни. Одинокая трясогузка обронила несколько нот, кристально-чистых, как звон разбившегося стекла. Магическое пробуждение природы от долгого сна!