Врата рая

Глава тринадцатая

Со дня большого пожара прошло почти две недели. Эмили стояла, прислонившись спиной к перилам веранды, посасывала лимонад из высокого стакана и смотрела, как большой желтый бульдозер сгребает то, что не сжег огонь.

Через два дня после несчастья они с бабкой вернулись в дом. Это упростило жизнь, но Эмили приходилось то и дело встречаться или говорить по телефону с людьми из страховой компании, подрядчиками по самым разным работам, юристами, архитекторами и строителями. К тому же – переговоры с «творческим» директором рекламного агентства на тему ее первого заказа. Среди всей этой лихорадочной активности она умудрилась составить убедительный план рекламной кампании для местной ресторанной сети, восхитивший и заказчика, и агента. А теперь у нее в активе имелись наметки для двух новых работ, надежно спрятанные в портфеле, плюс предложение постоянной работы.

Последнее ее тревожило. Не так-то легко отказаться от места, когда всю жизнь стремился к надежному и прочному положению. Но она твердо решила открыть собственную фирму. Хотя начинать дело с нуля – тоже трудно.

В первый же вечер, который они провели в гостинице, бабушка попыталась соблазнить Эмили на руководство школой, если тот будет отстраиваться. Эмили небрежно откликнулась, что взялась бы, будь у бабушки не кулинарная школа, а рекламная фирма. В результате у них вышло очень серьезное обсуждение, грозившее изменить всю их жизнь. Было принято решение, которое до сих пор кружило Эмили голову, а перспектива стать совершенно самостоятельной погрузила ее в состояние эйфории.

Итак, здание будет отстроено, но уже не как училище, а как обычный офис. Вместо стартового займа, бабуля войдет недеятельным товарищем в новое предприятие – «Реклама Дуган». Предприятие расположится внизу, верх можно будет сдавать.

Эмили чувствовала, как устала за последнее время. Ко всем дневным хлопотам, она еще и не высыпалась. Валясь в постель без сил, она вертелась, не находя покоя, а сны, наконец приходившие, были мучительными. Рано утром звенел будильник, и начиналась новая череда деловых встреч и звонков.

Она тосковала по Дрю. Сильно тосковала. И время не помогало: с каждым днем тоска становилась свирепее.

Дрю выполнил обещание зайти в гостиницу после допроса Марго. Он позвонил из холла, Эмили ответила, назвала номер комнаты и убежала, потому что не могла его видеть. Знать, что никогда не почувствуешь эти сильные руки, не обнимешь это прекрасное тело, не услышишь низкий, успокаивающий голос, беззаботный смех – нет, это было невозможно вынести.

Она тогда очень долго гуляла по берегу и не осмелилась вернуться к себе, не уверившись, что знакомая машина не стоит перед дверями. Бабушка молчала, что само по себе было подозрительно, но хотя бы не донимала вопросами или наставлениями.

Больше о Дрю ничего не было слышно. Он ясно выразил свое отношение к ситуации, до боли ясно.

Комок в горле удалось изгнать большим глотком лимонада, но против слез, застилавших глаза, холодный напиток не помогал.

Эмили со вздохом взглянула на часы. Пора в душ и переодеваться к обеду. Скоро вернутся бабушка с сиделкой, уехавшие на физиотерапию, а Эмили обещала больной приятный вечер на пирсе Санта-Моники.

Протянутая к перилам рука застыла. Среди машин рабочих, убиравших мусор, устраивался на стоянку роскошный белый седан. Дверца открылась, и водитель вышел наружу, заслонив глаза от яркого калифорнийского солнца. Увидев ее, он помахал рукой и направился прямо к ней.

Эмили моргнула раз, другой, третий – не может быть, ее обманывают глаза.

– Что ты здесь делаешь, Чарли? – поинтересовалась она, когда он достиг ступенек.

Она уже меньше злилась, но все же вопрос прозвучал резко. Его появление поразило ее. Чарли Пруитт пожал узкими плечами.

– Да подумалось, что нам надо поговорить.

Эмили уселась, поставила на ступеньку пустой стакан и обхватила руками колени.

– Позвонить было бы дешевле.

Тонкие губы искривила полуулыбка.

– Хочешь поизмываться? А ты хорошо выглядишь. – Он уселся рядом.

Хорошо она не выглядела, но невинная ложь все равно была приятна. Чего красивого в женщине, выжатой, как лимон, от всей этой беготни с одной деловой встречи на другую. Невыспавшаяся, с тоской в сердце, она была вялой, а линялые клетчатые штаны из дешевой ткани со свободной белой безрукавкой были удобны, но отнюдь не создавали престижного имиджа.

– Ты тоже, – сказала она, и это не было ложью. Сколько Эмили его знала, он всегда выглядел как новенький, выглаженный, выбритый. Он проигрывал в умении общаться с людьми, но добирал на внешнем виде.

Чарли смахнул несуществующую пылинку с остроносой туфли, разгладил безупречно ровный желтый с синим галстук.

– Я дурно себя вел при нашей последней беседе.

– Да, – согласилась она. Возмущение опять укололо ее при напоминании, что он не захотел ее поддержать, услышав о ребенке. О его ребенке.

Чарли прочистил горло.

– Извини. Ты… э-э… немного меня удивила этой новостью.

– Я так и поняла. Ты зачем приехал, Чарли?

– Из-за тебя. И из-за маленького.

Брови Эмили взлетели кверху. Их последний разговор оставил впечатление, что ни она сама, ни ребенок его не интересует.

– Тогда тебе лучше следующим самолетом вернуться в Нью-Йорк. Мой маленький и я сама чувствуем себя превосходно, чувствительно тебе благодарны.

Чарли молчал и задумчиво глядел. Если он полагает, что сможет уговорить ее вернуться, его ожидает еще один сюрприз. Даже не в том дело, что он ее обманул и она никогда не сможет поверить ему еще раз. Проблема куда проще: она его не любит и никогда не любила. Относилась с симпатией, да, и его измена задела ее – но только ее гордость, не сердце. Как она сказала Дрю – нельзя задеть то, чего не коснулся. Честь разбить ее сердце досталась Дрю.

– Ты действительно не хочешь возвращаться? В Нью-Йорк, я имею в виду.

Эмили почувствовала облегчение. Она не хотела заниматься анализом еще одной скончавшейся связи. Из этого выходили только безнадежно проигранные сражения.

– Не хочу, Чарли. Я уже сказала тебе две недели назад, что моя жизнь теперь здесь.

– Это осложняет дело.

Эмили нахмурилась.

– Ты о чем?

– О том, как мы это устроим.

– Что значит мы? – С точки зрения Эмили, это местоимение стало к ней с Чарли неприменимо.

– Ну, с ребенком.

Она повернула голову, чтобы посмотреть, как с площадки исчезает очередная порция строительного мусора.

– Я уже сказала, мы ничего не будем устраивать.

– Хороший бы из тебя вышел адвокат, девочка. Ты так любишь бороться. – Чарли безнадежно вздохнул. – Это так неприятно, ведь я приехал решить нашу проблемку по-доброму.

– О, ради аллаха, Чарли! – Эмили закатила глаза. – Проблемку? Ты из какого вообще столетия?

– Нам не о чем, по-моему, спорить.

Чарли не повысил голоса, хотя нотку раздражения Эмили уловила. Всегда спокойный, он никогда не проявлял эмоций. Если подумать, он вышел из себя один-единственный раз – когда по телефону узнал от нее, что станет отцом. Эмоциональности ему не хватает, вот что, решила Эмили. У нее самой этого качества хватало в избытке – пусть это и порок.

– Тогда чего ты хочешь? – резко спросила она. – Чтобы я подписала документик, припрятанный у тебя в кармане, насчет того, что ни я, ни мой ребенок никогда не осквернят твоего порога?

– Нет, – ответил он, поворачиваясь к ней, – это ни к чему. Но тебе надо бы знать, что я не готов к родительской роли.

– Думаешь, я готова? – Эмили расхохоталась. – Если бы все ждали, пока будут к этому готовы, человечество давно бы вымерло.

– Ну да, но я-то этого и не хочу. – Тяжелый вздох. – Эмили, я детей боюсь.

Эта откровенность ее ошеломила, заставив замолчать.

– Я выполню свой долг, в денежном смысле, – продолжал он, – но не буду настаивать на совместном воспитании, или на посещениях.

Излишним оптимизмом Эмили никогда не страдала.

– Ты серьезно?

Он торжественно кивнул.

– У меня было время подумать. Я хочу сделать так, как будет лучше для ребенка. И для тебя тоже, – добавил он.

Вот брякнул, не сразу переваришь.

– Чарли, ты соображаешь, что говоришь? – осведомилась она. – Подумал хотя бы, от чего так легко отказываешься?

Он взглянул на нее опять: брови сведены вместе в очевидном недоумении.

– Честно? Нет, – смущенно признался он. – Это тебя беспокоит?

– Удивляет. – Эмили не вполне понимала, чего же он от нее хочет. Найти для него оправдание? Освободить его?

– Давай и правда честно. – Она старалась тщательно выбирать слова. – Я вот не пойму: ребенок для тебя – неудобство, или он тебе противен, или тебе просто наплевать?

– Сам не знаю, – признался Чарли. Помолчал, пожал плечами. – Не знаю, как мне положено себя чувствовать. Может быть, если бы мы все еще жили вместе, я бы видел все это по-другому.

Для Эмили не имело значения, живут они вместе или нет. Каковы бы ни были обстоятельства, ребенок – бесценный дар и должен приветствоваться с радостью и ликованием. Похоже, Чарли этого не понимает.

Можно, конечно, дать ему пинка раз и навсегда. Но он все-таки отец, это дает ему моральные и юридические права. Надо бы попробовать решить дело полюбовно. Она не станет лишать его его ребенка, но с условием.

– Я не собираюсь препятствовать твоему участию в жизни маленького, – сказала она. – Но и не настаиваю на сильной активности. Все, чего я прошу: если ты участвуешь, то не только тогда, когда тебя это устраивает. Решай сам, но быть отцом – это полный рабочий день, и география не должна мешать.

Вот это его достало.

– Но как же я смогу? Ты здесь, я живу на другой стороне континента.

Эмили уложила скрещенные руки на коленях.

– Позже разберемся с географией. Но, – она сделала паузу, чтобы дождаться от собеседника полного внимания, – я хочу, чтобы ты ответил сейчас: будешь ты отцом этому ребенку или нет?

Кадык Чарли дернулся вверх и вниз.

– Попробую, если ты… – Слова вырвались залпом и окончились другим тяжким вздохом. – Да, – произнес он уже тверже, – буду, Эмили.

Она улыбнулась.

– Так уж это было трудно?

Смутившись окончательно, он кивнул.

– Мерзкий я тип, правда?

– Вовсе нет, – ответила Эмили, и тут до нее дошло, что она действительно не зла на него. – Ты скверно повел себя со мной, но, думаю, теперь мы оба понимаем, что не были парой. Иначе мы никогда не стали бы искать кого-то еще.

И я никогда бы не втюрилась в Дрю – сразу и по уши, грустно подумала она.

Он взял ее за руку, поднес к губам и легонько поцеловал сгибы пальцев.

– Ты удивительная женщина. Невероятная. Упрямая, но… мне кажется, ты без труда найдешь себе подходящего парня. Когда-нибудь.

Много ты знаешь. Я-то уже нашла… вот только не нужна я ему. И это очень плохо.

Тревожный сигнал прозвучал менее, чем через десять минут после того, как Дрю вошел в помещение своей части в четверг утром. В течение последующего часа тревогу давали еще три раза, так что на самый большой в истории Санта-Моники пожар отправились семь команд с насосами, две – с пожарными лестницами и одна спасательная.

Всего повело борьбу с огнем пятьдесят семь человек. Прожорливое пламя захватило четырнадцать частных домов и целые гектары территории. Близкая к морю местность ценилась высоко, и убытки уже считались миллионами.

Сгоревшие дома заменят новыми, молодые деревца и другая зелень закроют обугленную землю, но погибшему человеку жизни не возвратит никто и ничто.

Радиостанции пищали, вращающиеся маячки посылали блики во все стороны, машины продолжали подъезжать, однако место пожара как-то зловеще притихло. Каждый чувствовал утрату. Неважно, что не все постоянно работали с Айвеном Фитспатриком, «Фитсом», не все даже знали его в лицо, но когда кто-то из товарищей погибал, каждый, кто носил форму, тяжело переживал эту потерю. И невольно испытывал вину за то, что сам выжил.

Дрю уже допросил нескольких свидетелей, сделал заметки и, подняв глаза от бумаг, взглянул на старшего брата. Грязь и сажа покрывали его лицо и экипировку. Боль Бена была сильнее, чем у остальных. Ведь это он, командовавший на месте происшествия, вынужден был послать Фитса внутрь дома. На втором этаже огнем оказались отрезаны двое маленьких детей и их мать. Детей спасатель передал в целости из окна сотрудникам, затем вернулся за женщиной.

Дрю, исполняя свои обязанности, расспрашивал свидетелей возгорания, когда заметил рвущееся сквозь крышу мощное пламя. Он немедленно сообщил об этом Бену, тот приказал дать серию коротких гудков, означающую: «Выходи сейчас же!», но Фитсу не повезло. Строение потеряло прочность, и крыша рухнула. Последнее, что они слышали, была оборвавшаяся просьба о помощи по радио. У оказавшегося в ловушке пожарного кончился воздух.

Угрюмый Бен сдернул с себя шлем.

– Я сказал капитану, что к Кристе пойдем мы. Подумал, ты не будешь против.

– Конечно.

Дрю начинал работать в одно время с Фитсом. Всех пожарных связывали дружеские отношения, возникавшие среди тех, кто постоянно ставит свою жизнь на карту, но то, что они пришли на «Тринити стэйшен» вместе, их особенно сдружило. Когда Дрю приняли в группу расследователей, Фитс устроил гулянку, чтобы отпраздновать это событие. Дрю вдруг припомнил, что вечеринка состоялась всего в нескольких кварталах от владений одной знакомой ему бабушки.

Совесть в очередной раз чувствительно напомнила о себе. Его решение относительно Эмили не изменилось. Что не мешало ему думать… о ней…

Желать ее.

Любить ее, черт побери все на свете.

– Ты долго еще будешь этим заниматься? – Бен кивнул на бумаги, лежавшие перед Дрю.

– С полчаса. Встретимся в заднем помещении. Бен кивнул и повернулся, чтобы идти.

– Эй! – окликнул брата Дрю.

Тот остановился и оглянулся через плечо.

– Ты не виноват, – сказал Дрю, – это несчастная случайность.

Бен отвернулся и молча зашагал к машине. Ему и не нужно было ничего говорить: Дрю увидел его глаза, ощутил его тоску и понял, что Бен не принял его слов.