Время вне времени

ГЛАВА 10

Катери ни с одним мужчиной в жизни не проявляла такой инициативы. И даже не представляла, откуда у нее взялась смелость, но ей хотелось утешить Рэна как никого другого. Никто не должен коротать свой век в таком одиночестве. Покинутым. Униженным. Особенно мужчина, который вечность защищал других.

Он истекал кровью ради ее безопасности. Никто не делал для нее так много, а с Рэном они едва знакомы. Неудивительно, что он с такой яростью ополчился против мира. Его всю жизнь лишь пинали, как нагадившего щенка. Катери не могла смириться с жестокостью, которой стала свидетельницей.

Хоть раз в жизни Рэн должен почувствовать, насколько его ценит, холит и лелеет понравившаяся ему женщина.

Покусывая его подбородок, Катери расстегнула джинсы и скользнула рукой внутрь.

Ошеломленный до потери рассудка Рэн схватил ее за руку, прекращая ласку. Отрывисто дыша, он покачал головой.

— Не надо.

Катери нахмурилась, удивленная его поступком.

— Что случилось?

Ничем неприкрытая мука в темных глазах отозвалась болью в ее душе.

— Я н-н-не м-м-могу.

Ее больно ранил его отказ. Катери держала в руках доказательство того, что он может. Он уже был твердым и влажным. Выходит, Рэн пытается сказать, что не желает ее.

Сжав руку в кулак, Катери кивнула с пониманием.

— Прости, я не хотела навязываться и обижать тебя.

Рэн нахмурился от неловкости, прозвучавшей в ее словах, и унижения, промелькнувшего в глазах. Эти чувства знакомы ему не понаслышке. Рэну была ненавистна сама мысль, что он заставил испытать ее нечто подобное. Но он точно не хотел секса из жалости. Это похуже, чем быть отвергнутым или осмеянным.

Даже зная о ее безразличии, он будет проявлять слабость во всем, связанным с ней, и превратится в безмозглую игрушку, которой она сможет управлять по собственной прихоти. Именно эту склонность Рэн ненавидел в себе больше всего. Если ему хоть кто-то выказывал каплю доброты, он готов был разбиться ради них в лепешку.

«Я жалок…»

Тем не менее, он не желал, чтобы ей было скверно на душе. Это предложение было сделано от чистого сердца. С большей добротой, которой ему когда-либо выказывали. Но Рэн прекрасно понимал, что ей совершенно безразличен. Катери чувствует к нему лишь жалость и ничего более. Она на самом деле не жаждет с ним секса, а он не настолько отчаялся, чтобы воспользоваться ее добросердечностью.

— Дело не в тебе, Катери. Поверь. В прошлый раз, переспав с женщиной, я едва не уничтожил мир. Зло дважды наложило на меня свой отпечаток, и я точно знаю, что не стоит соблазнять ту часть моей натуры. Я не могу себе доверять, когда речь заходит о тебе. Если я хоть на мгновение потеряю бдительность, то тьма целиком и полностью овладеет мной.

— Рэн, я не прошу тебя отдать мне душу. Я лишь предлагаю тебе утешение.

Он горько рассмеялся над собственной непроходимой тупостью.

— И в этом моя слабость. Не нужно быть со мной такой милой.

Катери изучила его в тусклом свете.

«Неужели он сейчас говорит серьезно. Рэн правда хочет, чтобы я его ненавидела. И из-за чего? Страха перед близостью?»

Нет, дело в другом. Катери интуитивно чувствовала это. Он до ужаса боялся стать ее покорной собачкой. Ведь думал, что так отчаянно нуждается в любви, что получив ее хоть каплю, пойдет на все ради большего. Как наркоман, желающий заполучить новую дозу.

У нее разрывалось сердце от боли за него.

— Наслаждение не слабость.

— Еще какая. В нехороших руках это беспощадное оружие. И я не желаю твоей доброты или утешения. Я в этом не нуждаюсь.

Но она знала правду. Ему хотелось, чтобы его лелеяли также сильно, как ей хотелось холить его. Так печально, что он не мог довериться в самой насущной потребности человечества.

Быть принятым и оцененным.

— Ты хоть кому-нибудь доверяешь?

— Только Бизону.

В ее голове пронесся образ красивого мужчины.

— Друг, который всегда поддерживал тебя с юных лет? Тот, с которым ты говорил жестами?

Рэн побледнел.

— Откуда ты это знаешь?

Она подняла руки, пытаясь заверить, что намеренно не совала нос в его прошлое.

— В видениях я видела многое из твоей жизни. Я никогда их не просила. Клянусь. Они просто приходят и уходят, и чаще всего я мало что из них понимаю. Но они многое рассказали мне о тебе. Я даже знаю, что Рэн это сокращение от Ренегат, потому что ты считаешь себя предателем собственной семьи и народа.

Рэн стоял и выглядел лишенным всего, кроме самоненависти.

— Я не считаю себя предателем. Я он и есть. Я дважды предал всех, кто доверился мне. Всех.

Катери даже на долю секунды не поверила этому.

— Твой отец никогда не доверял тебе.

— В отличие от моего брата.

Катери нахмурилась, пытаясь понять, о чем он толкует. Как ни странно, она не видела ни одного видения о брате Рэна, кроме того случая, когда он заболел в детстве, и тогда он предстал бесформенным пятном, укутанным покрывалами. В ее видениях были лишь намеки, но она никогда не видела лица или тела.

Но единственное она знала четко: Рэн любил своего брата. Очень сильно.

— Я не могу поверить, что ты предал его без причин.

Черты лица Рэна заострились.

— Ты меня совершенно не знаешь, Катери, и на что я способен. Я дал священную клятву защищать брата, а вместо этого больше года жестоко пытал его.

Холодок пробежал по спине от его слов и ненависти, отразившейся на лице.

— Почему?

Его глаза заволокло стыдом, и Рэн отступил от нее.

Как она и подозревала, он не подвергал брата пыткам ради наслаждения. Что-то или кто-то подтолкнул к этому поступку.

— Ответь мне, Мака'Али.

Рэн повернулся к ней быстрей, чем она моргнула. Ярость исказила красивые черты, когда он скривил губы.

— Не называй меня так! — прорычал Рэн сквозь зубы. — Никогда!

Его гнев застал ее врасплох. Никогда в видениях она не видела ни малейшего намека, что ему не нравится его настоящее имя.

— Почему?

— Это не мое имя. — Он снова шагнул к ней, пытаясь подавить своим внушительным ростом. Его злость была осязаема. Рэн окинул ее взглядом сверху вниз.

Ладно, никто не спорит, он выглядел разъяренным и внушал страх. Но Катери не собиралась отступать. Она не дрогнула и не отвела взгляда, потому что именно этому ее учили с детства.

Чероки не убегают. Да, порой у них может возникнуть такое желание. Или им это диктуют обстоятельства. Но чероки никогда не убегают. Неважно, какая опасность грядет, ты мужественно встретишь ее и выстоишь.

Вот ее главное наследие! Храбрость, переданная ей с молоком матери.

— Ты знаешь, что означает Мака'Али?

Его глаза в темноте полыхнули ярко-красным. Но все прошло так быстро, что Катери не поняла, произошло ли это на самом деле или привиделось.

Она покачала головой.

— С языка кетува это слово означает демон-ворон. Поскольку моя мать не дала мне имени и отцу меня вернула нянька-демоница, все соплеменники стали звать меня так.

«Никто не дал ему настоящего имени?»

— А что насчет бабушки?

Он горько усмехнулся.

— Мне ничего не известно о бабушке по материнской линии. Даже о том, кто она. А что касается матери моего отца… она отказалась даже взглянуть на меня, ни за что ни признав. Именно поэтому отец отнес меня в лес и бросил умирать. Отказавшись дать мне имя, бабка сказала ему, что я стану источником горя и стыда для племени. Что я неполноценный, и недостоин быть сыном вождя. И она оказалась права. Я не принес ничего, кроме страданий и позора.

Нельзя так наговаривать. Катери никогда не видела в видениях, чтобы он сказал или сделал хоть что-то, чтобы смутить другого человека. Хотя временами он дрался или нападал, тем не менее, не он был зачинщиком стычки. По крайней мере, не тех, которым она стала свидетельницей.

Поэтому один момент ее изрядно удивил…

— Почему ты пытал своего брата?

Выражение его лица могло бы растопить айсберг. Но вместо того, чтобы ответить, он притянул ее к себе и сжал как в тисках.

Она не успела спросить, что он делает, как они оказались в его прошлом.

Они стояли в огромной позолоченной обеденной зале, заполненной людьми, празднующими прибытие красавицы и ее свиты. В окружении разноцветных воинов своего племени в комнату вошла женщина в ярко-желтом платье, расшитом вышивкой. Декоративный головной убор из перьев и золота украшал ее голову, как нимб. Позади нее шли родители, готовые с гордым видом представить дочь вождю и его сыновьям. Происходящее резко отличалось от обычаев племени Катери, где муж после венчания уходил жить в племя жены.

Рэн стоял рядом с мужчиной настолько похожим на него внешне, что их можно было принять за близнецов. Разительно отличала их лишь осанка. Рэн стоял с поникшими плечами и опущенными в пол глазами, а его брата отличало явное высокомерие, которое было видно невооруженным глазом. Такое чувство, будто он знал, что ему принадлежит мир, и ожидал, что все склонятся перед ним.

Даже Рэн.

Их отец вышел вперед, чтобы поприветствовать красавицу и ее родителей.

— Бабочка, для нас честь принять тебя здесь. Ты столь же прекрасна, как говорят в молве. На самом деле, еще красивей.

Ее темные глаза блестели как драгоценные камни на прекрасном лице. Она улыбнулась поистине обворожительной улыбкой.

— Вы слишком добры, вождь Коатль. — Соблазнительно прикусив губу, она посмотрела туда, где стоял Рэн с братом. — Но никто не говорил мне, что у вас близнецы. Они оба красивы и сильны. Уверена, они источник огромной гордости для вас и вашего племени.

Ошеломленный этими добрыми словами Рэн поднял глаза и встретился с ней взглядом. В ту секунду, как он сделал это, у него слегка приоткрылся рот, и в глазах вспыхнул огонек вожделения. Стоило ему выпрямиться и расправить плечи, как стали очевидными две вещи. Во-первых, что он намного выше брата. А во-вторых, его телосложение явно более мужественное. От проблеска гордости в его позе и чертах на губах Катери заиграла улыбка. Как было великодушно со стороны Бабочки сказать что-то столь доброе, отчего Рэн почувствовал себя лучше.

Желваки заиграли на челюсти их отца, и вождь возмущенно напрягся.

— Они не близнецы, Бабочка, и совершенно не похожи. Поверь мне. Никто и в подметки не годится моему наследнику. Он действительно лучший воин на свете.

Рэн поморщился, словно отец ударил его наотмашь.

Не оборачиваясь к Рэну, вождь продолжил говорить Бабочке:

— Боюсь, я единственный, что у них общего… Во всем остальном они полная противоположность друг другу.

Вождь Коатль взял ее за руку и подвел к младшему сыну, но перед этим грубо оттолкнул Рэна со своего пути.

Плечи Рэна медленно поникли, когда он огляделся и понял, сколько людей стали свидетелями отцовского оскорбления. Отец Бабочки глядел на Рэна с хмурым видом, но промолчал, так как вождь Коатль представил его дочери своего сына.

— С огромнейшей гордостью я хочу представить тебе своего сына — будущего вождя нашего народа, Анукувэйя.

Гордость Племени Волка.

Катери резко вздохнула, когда до нее наконец дошел двойной смысл имени брата Рэна. Оно означало не только гордость племени, это также было древнее прозвище Койота — величайшего обманщика.

Койот вышел вперед, чтобы взять свою невесту за руку.

— Бабочка… ты на самом деле красивейшая на свете женщина. Ты почтила нас своим присутствием, и я клянусь, что посвящу свою жизнь тому, чтобы ты никогда не пожалела о своем решении взять меня в мужья. Добро пожаловать.

Обворожительная улыбка заиграла на ее губах.

— Для меня честь и удовольствие находиться здесь, Анукувэйя. Клянусь, что всегда буду стремиться принести тебе и твоему племени счастье.

Она выжидательно повернулась к Рэну. Когда никто не потрудился их представить, Бабочка обменялась с матерью нервным взглядом, но та пожала плечами с неловким недоумением по поводу публичного пренебрежения сына вождя.

Друг Рэна шагнул вперед, чтобы удовлетворить любопытство Бабочки.

— Его зовут Мака'Али, и он старший брат твоего будущего мужа.

— Бизон! — рявкнул Коатль. — Знай свое место!

Выказывая высшую степень преданности, Бизон невинно пожал плечами.

— Я лишь проявляю гостеприимство, мой достопочтенный вождь. Ей было интересно насчет вашего старшего сына… — Катери поморщилась, когда Бизон опрометчиво задел больную мозоль вождя, — … поэтому я просветил ее. Я не хотел никого обидеть.

Он улыбнулся Бабочке, и что-то невысказанное проскочило между ними. Взаимное притяжение, вызвавшее у Катери вопрос по поводу отношения этих двоих.

Коатль холодно улыбнулся Бизону, прежде чем заговорил с Бабочкой и ее родителями.

— Вы должны простить моего воина. Мака'Али родился умственно отсталым, Бизон постоянно защищает его и говорит за него, поскольку мальчишка лишен собственного голоса.

Кое-кто из собравшихся засмеялся и стал перешептываться, а Рэн тяжело сглотнул. Он стиснул кулак на луке, пока не побелели костяшки пальцев.

— Я удивлен, что вы оставили его в живых, — сказал отец Бабочки. — Насколько я помню, ваш народ убивал таких детей при рождении. Я рад, что в вашем племени больше милосердия и порядочности, чем меня уверяли. Вы, в самом деле, благородный и замечательный вождь, раз сжалились над столь ущербным сыном.

Коатль бросил на Рэна самодовольный взгляд.

— Я пытаюсь быть к нему терпеливым, хотя он не облегчает задачу. Думаю, его послали мне как напоминание, что какого бы величия мы ни достигли в жизни, в конечном итоге мы все тщедушны. — Он хлопнул Койота по спине. — Всего несколько недель назад я едва не потерял Анукувэйя, когда тот помчался защищать Мака'Али от злобного дикого зверя. Не многие мужчины захотят рискнуть жизнью ради кого-то столь ущербного.

Бабочка улыбнулась Койоту с благоговением на лице.

— Ты в самом деле удивительно смелый. Я счастлива выйти замуж за такого героя.

Койот улыбнулся ей, а потом взглянул на Рэна. Невысказанное извинение проскочило между ними.

«Что же произошло на самом деле?»

Но Рэн не дал ей времени разобраться. Вернув Катери из своего прошлого, он отступил подальше от нее, словно боялся слишком долго находиться с ней рядом.

— Я не хотел быть вождем. Поскольку моя мать не была кетува, я не ждал, что ко мне перейдет власть. Этого не могло случиться. И все же, по всем правилам, Бабочка должна была стать моей. Как старший я должен был жениться первым. Но отец отказал мне в этом, заявив, что я не достоин иметь жену. И недостаточно умен для этого. Вот так из-за их отношения я позволил ревности отравить меня до такой степени, что отнял у брата то, на что не имел права. Койот был хорошим и добропорядочным мужчиной, пока я не превратил его в чудовище, каким он и является по сей день.

Катери сильно сомневалась в сказанном.

— Почему он так посмотрел на тебя, когда ваш отец упомянул о спасении твоей жизни.

Рэн так сильно стиснул зубы, что заострилась челюсть.

— Мы охотились.

— Вдвоем?

Он кивнул.

— Мы поссорились. Койот хотел отправиться на юг, где я знал у вепрей логово. Но поскольку у нас с собой не было нужного оружия, я хотел отправиться на восток на другого зверя. Койот не послушался и ушел без меня. Злой как черт я пошел на восток, но меня не покидало плохое предчувствие насчет Койота, поэтому я вернулся. Внезапно я услышал, как он зовет меня. К тому времени, как я до него добрался, кабан загнал брата на дерево. Я убил вепря, но едва не лишился жизни. А когда пришел в себя, то был уже в своей кровати, а все племя праздновало отвагу Койота в спасении моей жизни.

Это взбесило Катери.

— Неужели он не рассказал отцу правду?

— Он попытался, но отец решил, что это в нем говорит скромность, и не поверил Койоту.

Прищурившись, Катери уставилась на землю, поскольку видела совсем другую картину этих событий.

Койот бежал в сторону города за помощью для Рэна. К счастью, недалеко от места, где он оставил брата, Койот наткнулся на двух мужчин, которые тоже охотились. В одном Катери узнала Бизона. А второго она видела в видениях несколько раз, но имени его не знала.

— Чу Ко Ла Та, Бизон… мне нужна ваша помощь.

— Ты убил своего брата? — с обвинением зарычал Бизон, увидев кровь на одежде Койота.

— Нет! — огрызнулся Койот. — Мы охотились, когда на Мака'Али напал вепрь. Мне удалось убить тварь, но брат тяжело ранен. Помогите отнести его.

Бизон схватил Койота за руку и побежал с ним, не дав договорить.

— Показывай, где он!

Койот повел их туда, где Рэн лежал рядом с телом кабана, унизанным стрелами.

— Мака'Али? — выдохнул Бизон и потянулся проверить, жив ли еще друг.

Рэн низко застонал, но этого оказалось достаточно.

Бизон поднял и понес его.

— Ты убил вепря? — спросил он Койота.

— Да.

— Тогда почему твой колчан полон стрел, а у Мака'Али пуст?

Койот закусил губу и махнул рукой на свою ногу.

— Я тоже ранен!

Бизон закатил глаза.

— И что из того? Забрался на дерево, как трусливая сучка? Думаешь, мы так глупы, что не различим глубокие раны от клыков вепря и твоей ссадины от коры дерева?

Койот обернулся ко второму мужчине, несшему окровавленный лук и колчан Рэна.

— Чу, ты же мне веришь?

Чу Ко Ла Та резко глянул на Бизона.

— Мудрец не ставит под сомнения слова своего будущего вождя.

Бизон фыркнул.

— Между мудростью и преданностью, Чу, я выберу преданность и правду. Однажды, брат, ты тоже окажешься перед необходимостью выбирать. И я надеюсь, что когда тот день настанет, ты проявишь большую мудрость, чем сейчас.

Койот зарычал на них обоих:

— Вы можете мне не верить, но отец поверит.

— Я даже в этом не сомневаюсь, — пробормотал Бизон.

Катери покачала головой. Не смотря на все заверения Рэна, в ее видениях не Койот единственный поддерживал его.

Только один человек никогда ни словом, ни делом не дал усомниться в своей преданности.

— Твой друг, Бизон… почему он всегда беспрекословно защищал тебя?

— Потому что был дураком.

Катери рассмеялась над его невозмутимым тоном.

— Я очень в этом сомневаюсь. Расскажи мне, Рэн. Что ты сделал, чтобы заставить его узреть правду?

Рэн скрестил руки на груди и тяжело вздохнул, прежде чем заговорил:

— Когда мне было четырнадцать, в городе началась страшная эпидемия. Самая чудовищная, какую ты можешь себе вообразить. Жрецы не успевали за количеством умерших, а многие были так больны, чтобы хоть чем-то помочь, что тела жги прямо на улице. Люди голодали, и все боялись заразиться. Поскольку я был одним из немногих здоровых, то ходил охотиться и оставлял мясо для тех, кто не мог прокормиться. Однажды, когда я принес еду для семьи Бизона, он застукал меня, прежде чем я ушел.

Катери была ошеломлена его милосердием, учитывая, насколько он был молод, и как плохо соплеменники к нему относились.

— Почему ты им помогал?

Он пожал плечами.

— Я чувствовал себя виноватым. Никогда в жизни я не болел. Даже элементарным насморком. Не знаю, из-за того ли это, что моя мать богиня, а нянька — демонесса, но я всегда был здоров. Много недель мой отец и жрецы понапрасну приносили жертвоприношения богам. Они винили меня за болезнь, ниспосланную на город. Я не хотел, чтобы невинные терпели наказание из-за меня, поэтому помогал, чем мог, оставляя еду у домов тяжело больных. — Он горько рассмеялся. — Все думали, что помогает Койот. Многие годы спустя его почитали за милосердие.

— Ты никогда не раскрыл им правды?

Он фыркнул и покачал головой.

— Никто бы не поверил мне, поэтому я помалкивал. Мне не хотелось, чтобы отец избил меня за ложь. Когда Бизон наконец оправился от лихорадки, он пришел поблагодарить меня. Я сказал ему забыть об увиденном. И посоветовал никому не говорить об этом. Он поклялся, что навечно в неоплатном долгу передо мной, и пока он жив, не будет для меня друга более преданного, чем он.

Теперь он напоминал ей мужчину, которого она видела.

— И Бизон никому не рассказал правду?

Рэн вздохнул с отвращением.

— Глупый дурак. Он никогда меня не слушал, а в других видел только лучшее. А еще твердо верил в старую поговорку, что правда важней всего. Он попытался рассказать горожанам, кто на самом деле оставлял им еду во время болезни.

— И? — подтолкнула Катери, когда Рэн надолго замолчал.

— Отец избил его за ложь.

Катери изумилась этой тупости. Она спросила бы, не шутит ли он, если бы ее не остановил сердитый блеск в его глазах.

— Почему Койот не открыл им правду? Он же точно знал, что не делал этого.

— Он сказал, что знай они, что это мои дары, то не съели бы ни кусочка. Посчитали еду отравленной. И я знал, что брат не грешит от истины. Они бы так и подумали, не стали есть, тем самым заморив себя голодом.

У нее в глазах потемнело от гнева за Рэна. Катери хотелось поколотить кого-то за зло, причинённое ее воину.

— Твой брат не был хорошим человеком, Рэн. В противном случае, он бы рассказал вашему отцу правду.

И, тем не менее, Рэн по-прежнему защищал брата.

— Катери, ты не можешь заставить людей услышать правду, если они этого не хотят. Каждый раз, когда Койот пытался, отец считал, что он проявляет доброту ко мне и свою скромность, поэтому каждое деяние подымало Койота в глазах отца, меня же, напротив, занижало. Койоту ситуация была неприятна, и он всегда извинялся передо мной, но ничего не мог с этим поделать. До Бабочки я никогда не держал зла на него. Она стала символом, можно сказать последней каплей того, что мне дали окружающие. Именно с ее присутствием в нашем доме я понял, что у меня никогда не будет жизни, как у нормальных мужчин. Никто и никогда не захочет выйти за меня замуж. Я лишь акт милосердия, достойный в лучшем случае сожаления, а в худшем — насмешки. Ее присутствие открыло для меня, насколько я действительно всем безразличен и никчемен.

— Ты не никчемен.

— Не нужно относиться ко мне со снисхождением, Катери, — проворчал он. — Тебя там не было. Возможно, ты видела в видениях дела давно минувших лет, но по факту тебя там не было. Ты там не жила. Нет ничего хуже, чем оказаться пленником ситуации, из которой не в силах сбежать. Оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало набраться храбрости и сбежать от них, но страх стал для меня преградой. Я думал, что если близкие люди так обращаются со мной, то как же поступят чужаки? Не говоря уже о том, что горожане проявляли ко мне чудовищную жестокость, возможно, даже хуже родных. Так что, куда бы я ни подался, это ничего не изменило бы. Я оказался бы сам по себе. Изгой. — С холодным взглядом он понизил голос на октаву. — И с тех пор одиннадцать тысячелетий переездов с места на место доказали, насколько я был прав. Ничто и никогда не меняется, кроме одежды и причесок.

Катери хотела поспорить на сей счет, но сердцем чувствовала его правоту. Что бы Рэн ни думал, она знала, люди могли быть невероятно жестоки. На ее век выпала своя доля оскорблений.

«Впрочем, кое о чем он мне так и не рассказал».

— Так что ты сделал после их свадьбы?

Рэн пожал плечами.

— Они не поженились. Бабочка влюбилась в Бизона в тот момент, когда он заступился за меня в день ее прибытия.

— О… — Катери съежилась, надеясь, что в этом не обвинили его. — Я так понимаю, из этого ничего хорошего не вышло.

— Нет. Не вышло. — Рэн провел пятерней по волосам. — Я разрушил им всем жизни. Если бы не я, Койот женился на Бабочке, и они бы счастливо прожили жизнь.

Катери этому не поверила.

— Если бы ты не спас ему жизнь, ваш отец не устроил бы сватовства. В любом случае, Бабочка вышла бы замуж за кого-то другого. — Она подошла ближе, намереваясь обхватить ладонью его щеку. — Каждый сам кузнец своего счастья, Рэн. И все, кроме Бизона, были с тобой жестоки. Ты страдал, а никого из них это не волновало.

Он хотел отступить, но Катери не позволила.

— Ты можешь мне довериться, Рэн. Я бы никогда не использовала в собственных интересах твое сердце.

Рэну хотелось поверить ей, но как он сказал: ничего не меняется. Он никогда не изменится.

— Я родился сломленным, Катери. И не похож на других мужчин. Я не могу получить то, что есть у них.

— Ты ошибаешься. Но я не буду давить на тебя. — Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. А потом прошептала на ухо: — И, между прочим, я считаю тебя самым красивым мужчиной на планете.

Эти слова так много значили для него. Все.

«Для тебя это новый вид пытки».

Истинная правда. Ее присутствие. Доброта. Как же жестоко видеть ее сейчас рядом и знать, что твоей она никогда не будет.

А еще он устал от постоянных пинков.

— Мы должны идти. Нам повезло, что нас никто не нашел.

Катери кивнула.

— Что от меня нужно?

«Останься со мной».

Рэн не знал, откуда взялась эта мысль и почему вообще взбрела в голову. Она просто возникла из ниоткуда.

— Просто не теряй бдительность. Думаю, что я исцелился достаточно, чтобы вытащить нас отсюда.

Катери кивнула.

— Хорошо. Держу пальчики скрещенными.

Кабеса успел добраться до Талона, когда небо разверзлось кроваво-красным ливнем. Гром грохотал так сильно, что дом трясся, а молния вспыхивала одна за другой.

— С тобой все в порядке? — спросил Талон, пока Кабеса проверял, не подпалилось ли у него что-нибудь. Или не оторвал ему что-то Чаку.

— Si. Да.

Кабеса повернулся и увидел Саншайн, жену Талона, на черном кожаном диване рядом с Ашероном Партенопеусом, который держал на руках ее грудного ребенка. Обуреваемый дурным предчувствием, Кабеса дважды окинул взглядом короткие темные волосы Эша.

— Madre de Dios[40]… это признак Апокалипсиса. Что случилось с твоими волосами? Кто-то снял с тебя скальп?

Никто и никогда за все столетия не видел Ашерона с короткими волосами. Независимо от модных тенденций и эпохи, они неизменно были до середины спины.

Всегда.

— Расслабься, — сказал Эш с нотками смеха в голосе. — Мы с Тори пожертвовали наши волосы в «Локоны любви[41]» в честь первого дня рождения Бастиана, чтобы выказать нашу безмерную благодарность за здорового ребенка. Они снова отрастут.

«Снова отрастут?»

Возможно, но… это прямым текстом прочило бедствие.

— Эй! — окликнула Саншайн Кабесу с широкой улыбкой. — Тебе бы следовало увидеть его полгодика назад. Все начиналось с ёжика.

Кабеса вытаращил глаза, молча пытаясь представить бесстрашного лидера Темных охотников с ёжиком.

— Из всего дерьма, что я повидал за последние два дня, это единственное пугает меня до чертиков. Кажется, мы ускорили обратный отсчет.

Закатив глаза, Ашерон вернул малыша матери, а потом встал. Его длинное черное кожаное пальто опустилось до темно-красных Доктор Мартинс. Хотя Ашерон был самым древним из Темных охотников, внешне он выглядел самым молодым. Эш умер в двадцать один год. И откровенно говоря, напоминал подростка, пока собеседник не заглядывал в его глаза. Лишь они выдавали его древний возраст…

И мудрость.

К ним вышел Рейн, красуясь огромным черным фингалом. Синяк еще не сошел, после того, как Кабеса спас его в Лас-Вегасе.

— Есть хоть какая-то весточка о Тери? — спросил он Кабесу.

— Дело дрянь. Они в Шибальбе.

Ашерон витиевато выругался.

— Неудивительно, что я не смог их найти с помощью своих сил. — Он посмотрел на Рейна, поясняя свои слова: — Я не увижу, что происходит в адской обители другого пантеона, пока физически не спущусь туда.

Талон нервно хохотнул.

— Я стараюсь максимально избегать необходимости спускаться в ад.

Эш потер затылок, словно от замечания друга ему стало по каким-то причинам неудобно.

— Чисто из любопытства, ты в курсе на каком они уровне?

— Насколько я могу судить, на первом.

Эш вздохнул с облегчением.

— Как считаешь, Рэн знает, что не стоит спускаться ниже четвертого?

Кабеса задумался. Эш прав, если Рэн и Икскиб опустятся ниже уровня воды, то не смогут вернуться. Они навсегда останутся в Шибальбе.

— Учитывая, что он не майя, я бы не рассчитывал на это. Есть вероятность, что он даже не знает, где находится.

— Ладно, — сказал Талон. — Взглянем на плюсы.

Кабесе захотелось узнать об этом поподробней.

— И какие же?

— Никто не сможет добраться до камня времени, ведь так?

Кабеса склонил голову.

— Все верно. Но есть маленькая проблема.

— И какая? — поинтересовался Талон.

— Если Икскиб с Кичини не окажется в храме до конца недели, даймоны больше не будут нашей главной заботой, amigo[42]. Представь, каждое известное зло из всех пантеонов одновременно вырвется на свободу. Все демоны и хищники, сосланные в небытие священниками и шаманами на протяжении всех столетий.

От этих слов Эш замер как вкопанный.

— Что-то не так? — спросил Талон.

Эш не ответил. Он просто переместился из комнаты в Кататерос. Атлантскую небесную обитель, откуда их боги когда-то управляли островным царством и вели войну против греческого пантеона.

Именно здесь мать Эша, Аполлими, уничтожила свою семью за совершенные ими злодеяния против Ашерона, когда ей пришлось спрятать сына в мире людей.

Воспользовавшись божественными силами, он распахнул богато украшенные двери в главный зал и прошел по коридору, где располагался символ их могущества. В ту секунду, как он переступил порог, джинсы и футболка сменились древним одеянием его народа, а на спине возник символ солнца, пронизанного тремя молниями.

— Алексион! — позвал Эш, войдя в тронный зал.

Его друг и слуга мгновенно появился пред ним. Всего на восемь сантиметров ниже Ашерона, Алексион был древним греческим воином и первым Темным охотником, созданным Артемидой.

Кроме этого, он стал первым Охотником, умершим без души. Чтобы спасти Алексиона от страданий из-за допущенной ошибки, Эш забрал грека в Кататерос, где тот существовал в бестелесной форме. Не идеально, но не столь ужасно как альтернатива.

С растрепанными светлыми волосами Алексион застегивал рубашку.

— Что случилось, акри? Ты никогда так не орал. Сими слопала кого не следовало?

Эш провел рукой по татуировке дракона на предплечье. Это была Сими, и сейчас она спала. Его демон шаронте и личная телохранительница.

По большей степени он относился к ней как к дочке, и ради ее защиты Эш был готов сделать все что угодно.

— Нет, с ней все отлично. Я переживал за тебя. Ничего не случилось?

— В смысле?

Эш не хотел пугать друга, но, тем не менее, не мог рисковать, не предупредив о том, что могло произойти в ближайшие дни.

— Боги могут пробудиться.

Алексион с минуту простоял как истукан и только потом заморгал.

— То есть, те жуткие статуи в подвале оживут?

— Да, если не сбросят календарь.

И когда боги пробудятся, то будут в бешенстве.

— Отстой, — вздохнул Алексион. — И по отношению к нам они настроены недружелюбно?

Эш покачал головой.

— Они в дикой ярости на меня и мою мать. Тебя могут пощадить.

У Аксиона вырвался нервный смешок.

— Я грек, а атланты нас люто ненавидят, так что твое предположение — несусветная чушь. Они не один век пытались нас грохнуть. Так, как нам не допустить их возвращения?

— Мы должны вытащить сына Стеропы и кузину Саншайн из адской обители майя.

Алексион с наигранным смехом хлопнул Эша по бедру.

— Ты такой шутник, босс. Пора с эти завязывать. Прекращай, ты меня убиваешь.

Эш прижал пальцы ко лбу, хотя у него априори не могла болеть голова, но он мог поклясться, что чувствует признаки мигрени.

— Вот в такие минуты я жалею, что ты бестелесен, и я не могу хорошенько тебе врезать.

Алексион посерьезнел.

— А если без шуток, ты можешь туда отправиться?

— И да, и нет. Я могу, но не знаю, что повлечет за собой мое присутствие в той обители. Боги майя, как и наши, в спячке. Но я не знаю, что конкретно в их случае это значит. Они превратились в статуи или связаны, как моя мать. Если они привязаны к обители…

— Чужой бог в их домене — скверная штука.

— То-то и оно.

— И кто точно знает, что там творится с богами?

Эш обдумал ответ.

— Ответственный за них хтонианин мертв. За тот приступ ПМС можем поблагодарить Савитара.

— Ах… Итак, а что с хтонианином Южной Америки, он на нашей стороне?

— Эканус не на нашей стороне. Он очень похож на Савитара. Отстранился от мирских забот, пустив все на самотек. И поскольку большинство их богов не у власти, Экантус тоже. Пока другие хтониане не суются на его территорию, он не спускается со своего дома в горах.

— Ох… И кто тогда может сгонять за нашим парнем?

— Я могу.

Они повернулись и увидели в дверном проеме Уриана. Высокий и смертельно опасный с длинными светлыми волосами, собранными в хвост.

Эш резко вздохнул.

— Ты тоже сын бога.

— Полубога, а еще я мертвый и бездушный. Я не предан и не лоялен ни одному из пантеонов. — Уриан зыркнул на него. — Кроме твоего, конечно, но без обид, всем глубоко начхать на атлантов.

«Без обид… почему люди используют эти два слова всякий раз, зная, что заденут чувства другого, как будто это извиняет их поведение?»

Алексион расхохотался, прежде чем обратился к Ашерону:

— А я-то думал, что стараюсь изо всех сил достать тебя. — Он снова хохотнул. — Блин, Уриан, ты это делаешь с завидной легкостью.

Уриан показал ему средний палец.

Эш не обращал внимания на подтрунивания двух мужчин, которые большую часть времени вели себя как братья.

— Ты, правда, этого хочешь? — спросил он Уриана. — Если мне не изменяет память, ты сражался за уничтожение человечества, а не ради его защиты.

Уриан пожал плечами.

— Благодаря папочке я пересмотрел свое отношение. И тебе нужен кто-то, способный призвать силы основного источника, чтобы вытащить их оттуда. Существа, привыкшего входить и выходить из адской обители.

Уриан определенно был в этом асом. Его отец — лидер даймонов, ради борьбы с которыми и были созданы Темные охотники. В течение многих столетий Уриан служил правой рукой отца, пока Страйкер не убил его жену, поскольку Уриан солгал отцу ради ее защиты.

И если этот поступок покажется недостаточно хладнокровным, то стоит упомянуть, что Страйкер бросил Уриана умирать. Если бы не Эш, Уриан сейчас бы здесь не стоял.

С другой стороны, Уриан был внуком Аполлона — греческого бога солнца и эпидемий. Так что, возможно, отправить его в Шибальбу не такая уж плохая идея, так как нельзя заранее угадать, что овладеет Рэном. Если кто-то и мог обуздать зло, то только Уриан.

— Ладно. Но тебе нужен кто-то, способный разыскать их.

— Я позвоню Саше. В худшем случае, если волк с доблестью погибнет по глобальной глупости, его, как и меня, некому оплакивать.

Эш, прищурившись, посмотрел на одного из немногих людей, которому доверял и считал своей семьей.

— Ты прекрасно знаешь, что это чушь собачья.

— Я не говорю о дружбе, Ашерон. Если мы умрем, вы это как-то переживете. Это не сравнимо с потерей супруга или ребенка. Как я уже сказал, нас с Сашей некому оплакивать.

Эш вздрогнул от боли, с которой Уриан жил каждый день. Смерть одного за другим унесла его родных братьев, сестру и мать. Он лишился двух усыновлённых детей и бесчисленного количества друзей. Но самое печальное, Уриан потерял горячо любимую Фиби.

Сердце кровью обливалось за друга. Эш потер большим пальцем свое обручальное кольцо. Хотя он и раньше представлял, насколько больно Уриану из-за потери Фиби, но теперь Ашерон узрел все масштабы трагедии в новом, ужасающем свете. Одна лишь мысль о потере жены разрывала сердце на части. Поэтому Эш поражался, как Уриан может дышать и двигаться.

И он даже думать не мог о потере сына, не испытывая жажды убить всех окружающих. Впервые за одиннадцать тысячелетий Ашерон полностью понял гнев своей матери. Если бы что-то подобное случилось с его семьей, то ярость матери по сравнению с его была бы похожа на нежный летний ветерок.

Для Уриана можно считать огромным достижением и победой, что он каждый день встает с кровати, не выплескивая дерьмо на весь мир. Эш никогда не знал более сильной личности и безмерно уважал этого мужчину.

— Я хочу, чтобы ты был осторожен и взял с собой кроме Саши Кабесу. Вам нужен кто-то, знающий пантеон и способный говорить и читать на их языке.

— Я говорю и читаю по-гречески, Ашерон. Скажи, что на земле может быть хуже? — с насмешкой спросил Уриан

— Язык ольмеко и майя. Ты когда-то пробовал их изучать?

— Дай подумать… нет. Для этого никогда не было причин. Кроме того, я считал их космическими пришельцами.

Алексион фыркнул.

— В последнее время он частенько смотрит исторические передачи.

Уриан скривил губы.

— Приходится чем-то заниматься, чтобы заглушить твои с женой охи и вздохи. Желаю вам двоим обзавестись звукоизоляционной комнатой. Хотя мне еще предстоит понять, как двое бестелесных могут… проехали. Не желаю даже думать об этом.

— И на этой ноте я возвращаюсь в мир людей, чтобы помочь в борьбе со злом, стремящимся уничтожить человечество.

— Ты не отправишь сюда Тори и Баса? — спросил Алексион.

Эш покачал головой.

— Я отправил их к матери, когда все началось. Если мы проиграем, то мне кажется, там будет безопасней всего. По крайней мере, я знаю, как далеко мать зайдет ради их защиты.

— Это уж точно. Ладно, я пойду наблюдать за статуями и дам знать, если хоть одна из них рыпнется.

— Сделай одолжение!

Уриан кивнул Ашерону.

— А я отправляюсь на встречу с Сашей и Кабесой.

Эш не двигался, пока эти двое не исчезли исполнять свои обязанности. Он провел рукой по татуировке, где на его теле спала Сими, раздумывая стоит ли отправить и ее к Аполлими. Но он прекрасно знал причину своих колебаний. Сими никогда не бросит его одного сражаться с врагами, и этот факт больше всего тревожил Ашерона. Как бы он ни старался, но не смог забыть, что из-за него одного Сими лишена матери, ведь до удочерения Сими стала сиротой по его вине. Ее мать умерла, пытаясь не дать Аполлону выпотрошить Ашерона. Бедная шаронте потерпела неудачу, но, по крайней мере, она пыталась.

Каждый раз, глядя на Сими, его съедало сильное чувство вины. Вот поэтому он не мог отказать Сими ни в чем, кроме убийства других существ. Это единственное, что он запретил ей делать. Конечно, если в первую очередь ей не угрожали. В этом случае открывался сезон, и Сими могла залить идиотов соусом барбекю и слопать их с потрохами. Все по ее вкусу.

Закрыв глаза, Ашерон попытался увидеть будущее, что не должно было стать для него проблемой. Но поскольку оно влияло на многих людей, о которых он заботился, Эш ничего не смог увидеть.

Он чувствовал его в сердцебиении мира, раздающемся твердым гулом у него под ногами. Оно вибрировало сквозь него. Звезды становились в ряд, а врата ослабевали.

Зло придет, и оно не станет брать пленных.

Да начнется война…