Все исправить

Глава 13 В ПЕЩЕРЕ ПЛАМЕНИ

Лина проснулась под утро. Несколько секунд бездумно рассматривала узорчатый потолок (Янова роспись), пока не поймала себя на том, что улыбается невесть чему. Хотя почему — непонятно? Понятно.

Пригревшийся в Лёшевом огне Феникс мирно дремал, транслируя волны покоя и уюта, по телу еще бродили отголоски ночного тепла, а рядом сонно дышал тот, без кого она теперь не сможет жить.

Избранник.

Лёш, Лёш… Она приподнялась на локте и посмотрела в лицо спящему. Рассыпанная каштановая челка затеняла закрытые глаза, припухшие губы, кажется, вот-вот шевельнутся. Любимое лицо. Любимое до последней черточки. До крохотной родинки на переносице.

Близкий-близкий. Навсегда.

Она прикрыла глаза, запоминая это: тишину, нарушаемую шелестом листьев за окном и дыханием Лёша, его руку на своем плече, его тепло. И задержала дыхание, потому что этот момент, вот именно этот — светлого, полного, совершенного счастья хотелось удержать в памяти навсегда.

Не будить, не тревожить, не касаться даже — просто смотреть. И вспоминать.

«Я ничего не обещаю… на первом свидании», — шепчут его искусанные губы. А она, Лина, смотрит на него и думает, что зря не знакомилась до сих пор с мальчиками. Потому что среди сверстников ей пока не попадалось таких нахалов.

Следующее воспоминание. Фигура в перекрестье лучей, и ясный голос, словно касающийся души:

А потом он смотрит в зал, и…

«Ты! — почти просяще звучит его голос. — Это ведь ты?!»

А она впервые в жизни забывает о порученном задании.

— Эти уж мне эмпаты… — шутливо негодует она перед знакомством с родителями.

— Особенно один, — соглашается «этот эмпат», как бы невзначай придвигаясь поближе…

— Совершенно невозможно себя ведут…

— Точно.

— Надрать ему уши…

— А может, лучше поцеловать? — вносит предложение обладатель ушей… — Он больше не будет…

«Дим, стой!» — Лёш рвется наперерез разъяренному Вадиму и закрывает ее собой…

Пещера фениксов и смертный приговор… и лед, обещанный лед, вымораживающий сердце. И знакомый голос рядом, как чудо:

«Лина, ты цела? Очнись… Вадим, держи барьер!»

И горячие руки Лёша на ее запястьях — у оков…

И потом, и потом…

Который раз ты спасаешь мне жизнь, светлый маг? Столько всего даришь — жизнь, веру в людей, себя… и меня. Настоящую меня. Без тебя — я понимаю, понимаю! — все было бы по-другому.

Высшие силы, что я сделала?

Говорят, вы награждаете или караете человека за его дела. Что я сделала, за что мне это?

Неизвестно. Зато… зато еще могу.

Она бесшумно поднялась с постели. Набросила одежду. Нацарапала записку… В следующую секунду мир выцвел и качнулся, чтобы, спустя миг, снова расцвести красками — особенно алой и золотой.

Пламя…

Оно вскинулось и заиграло золотистыми языками, приветствуя, узнавая. Лина кивнула и, шагнув вперед, погрузила руки в знакомый жар.

— Ты… — шепнула золотая глубина.

Лина едва удержалась, чтобы не отдернуть руки. Спокойней, ну-ка.

— Значит, мне не показалось. Ты можешь говорить.

Пламенный вихрь пронесся в жаркой глубине. Рассыпался на несколько огненных жгутов, опал.

— Да.

— Изумительно… давно?

— Да.

— Но почему об этом никто не знает?

Беззвучный голос изменился, в шепот вкралась горечь.

— Потому что меня никто не слышит…

Подождите… как это?

— Но… Хранительница?

— И она. Она тоже «железная». Догадывается, но не слышит…

— Я не понимаю.

— Меня способны полностью слышать лишь истинные фениксы. А их ко мне не подпускают… и прогоняют, едва они войдут в возраст.

— Истинные… — Кажется, Лина знает, о чем говорит Пламя. Истинные… истинные…

Такие, как ты. Как Анжелика. Марианна. В которых чистый Феникс, без примеси.

Лина едва не разорвала контакт. Высшие силы! Пламя. Пламя…

Все это время, пока они изо всех сил почитали свою святыню, пока вершили ритуалы в его честь — все это время святыня отчаянно боролась с одиночеством и непониманием. Пыталась пробиться к своим дочерям, одаряла их теплом, дарила Фениксов…

А они ничего не понимали.